Владимир Буров
Стометровка
Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»
© Владимир Буров, 2017
Стометровка — это часть городской территории от памятника до гастронома, огороженная чугунным витым забором, где растут деревья и кусты, там прогуливаются парочки, а ночью некоторые ищут глухарей. Место находится между двух парков и недалеко от Центрального ресторана. По одному этому, я думаю, можно представить, что происходит в Этом Романе, тем более, рядом находится общежитие о восьми подъездах с широкими открытыми балконами, пригодными даже для танцев, но не только, не только, разумеется.
18+
ISBN 978-5-4485-3133-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Оглавление
- Стометровка
- Предисловие
- Часть первая
- Глава первая
- Глава вторая
- Глава третья
- Глава четвертая
- Глава пятая
- Глава шестая
- Глава седьмая
- Глава восьмая
- Глава девятая
- Глава десятая
- Глава одиннадцатая
- Глава двенадцатая
- Глава тринадцатая
- Глава четырнадцатая
- Часть вторая
- Глава пятнадцатая
- Глава шестнадцатая
- Глава семнадцатая
- Глава восемнадцатая
- Глава девятнадцатая
- Глава двадцатая
- Глава двадцать первая
- Глава двадцать вторая
- Глава двадцать третья
- Глава двадцать четвертая
- Глава двадцать пятая
- Глава двадцать шестая
- Глава двадцать седьмая
Предисловие
Три рекламных фрагмента из Стометровки
— Я прошу вас вернуть мою расческу, — сказал Сильвио. Он просто вошел в банкетный зал и сказал это Абелю.
— Ты мне ее давал? — нагло ответил Абель, — чуть отодвигая еще дымящийся шашлык. Никто его уже не крутил, но, как говорится, не все угли были еще съедены. — Впрочем, изволь, я даю тебе золотой гребень, а ты мне серебряную кружку и изумрудную ложку. Уверяю тебя, он стоит того.
Следом за Сильвио в банкетный зал зашла Олька. Прямо с порога, осмотрев сидящих за дымящимся шашлыками гостей Абеля, она сказала:
— Как вы можете жрать это?
— Вы имеете в виду угли? — спросил Ленька Пантелеев. — Знаете ли, это очень полезно.
— От поноса, что ли? У всех у вас понос? Или как?
— Неужели, милая дамочка, вы не в курсе, что состав угля и бриллиантов один и тот же? — спросил Абель.
— Допустим. Что дальше?
— Присядьте, я вам объясню. И так:
— Для производства бриллиантов из угля необходим ядерный коллайдер длиной двадцать семь километров.
— Вам пришло сообщение из будущего? — спросила Олька.
— Нет, чего нет, говорить не буду. Просто… просто я сам там был.
— Вы страшный человек, — сказала с иронией Олька. — Насчет прошлого я еще поверила бы, но по поводу будущего, извините, не могу. Итак, что вы хотели сказать?
— Он хочет сказать, что может без коллайдера превратить уголь в бриллиант, — сказал Сильвио. — Смешно. Честное слово мне смешно.
— Да, — сказал Абель. — Более того, это может делать любой из нас. — Он обвел обеими руками свою группировку.
— Но как?! — сказали хором Сильвио и Олька.
— Как? — переспросил Ленька Пантелеев. — Как накакал!
— Что?
— Да, вот так, друзья мои, — сказал Абель, — нам достаточно сходить в туалет. И все — бриллиант наш.
— Вы хотите сказать, что ваш желудок, двенадцатиперстная кишка, прямая кишка заменяют двадцати семи километровый коллайдер будущего?
— Да. И делается это с помощью вашего, а теперь моего Золотого Гребня. Но не только. Вам он не поможет.
— Вы думаете, мы не сможем есть угли?
— Сможете. Тем более, если вас заставить, — сказал Абель. Но пока что это бесполезно. У вас другой желудок. Более того, у вас еще не те внутренние органы. Но мы будем совершенствовать людей.
— Вы будете выращивать их, как лошадей на конюшне? — спросил Сильвио.
— На лошадях ездят, — сказал Ленька Пантелеев.
— Или пашут.
— У нас люди будут жить хорошо, — сказал Абель. — Более того, это не будет какой-нибудь там кибуц, стадо коров. Каждый будет получать свой бриллиант за работу. Произвел сто — один твой. Более того, если у кого-то получится бриллиант — ну пусть не с кулак, а хотя бы с куриное яйцо даже второго сорта — это уже белый воротничок. Зарплата у него будет намного выше, чем у обычного… э…
— Сруна, — простодушно сказал Ленька Пантелеев.
— Нет, нет, друзья мои, это творческий процесс, — сказал Абель. — Человек должен понимать, что он делает. Только тогда он может снести бриллиант с куриное яйцо. Возможно даже высшего сорта. Каждый будет иметь домик у моря. Возможность купаться, загорать, кушать красную, даже черную икру, заморские фрукты и, разумеется, они должны будут принимать специальные добавки.
— Уверена, — сказала Олька, — что просто так ничего не получится. Бриллиант не простая вещь. Иначе они бы не были лучшими друзьями девушек.
— Короче, Склифософский, — сказал кто-то.
— Хорошо, — сказала Олька. — Уверена, что среди этих добавок, необходимых для производства бриллиантов через ваш человеческий коллайдер, будут радиоактивные вещества. Ну, как в коллайдере.
— Ну, и что? — спокойно сказал Ленька Пантелеев. — Люди, это еще не венец создания.
— Впервые слышу, — сказал Сильвио.
— Ну и напрасно, молодой человек, — сказал один из сотрудников Абеля. — Вспомните войну — если вы на это способны — людей, именно человеков первыми запускали на минные поля, чтобы потом могли пройти танки. Не наоборот! Даже танк, следовательно, дороже простого человека. Окей? А уж что говорить про тех, кто может прилететь к нам, так сказать, с Марса.
— Более того, — сказал Абель, — даже в прошлом были существа более ценные, что Хомо Сапиенс. Выдумка, друзья мои, выдумка какого-то авантюриста, что человек лучше всех других существ на Земля. — И он предложил за это выпить. За что, собственно? Не совсем понятно.
О чем говорил Абель и Ленька Пантелеев, ни Олька, ни Сильвио не поняли. Ибо был подвергнут сомнению постулат:
— Если не я — то, кто же? — Нет, не этот постулат. А:
— Я — потому что больше некому! — Где, где они, те, кто лучше меня? Я не вижу.
— Не думаю, что кто-то захочет питаться радиоактивными отходами добровольно, — сказал Сильвио.
— Увидите, — сказал Абель, — такие будут.
— И как их узнать?
— Хорошо, я скажу вам тайну. Их можно будет узнать по большим ушам.
— Это кто? инопланетяне, что ли?
— Пусть будет так, как вы считаете. Представьте себе инопланетный корабль, вышедший на околоземную орбиту. Уже все, как говорится, приехали. Необходима адаптация. Каким лучше быть? И они, пошарив по Земле лучами, понимают:
— Лучше всего быть генералом. — Окей. На подробные исследования времени нет. Заканчивается этиловый спирт, а может быть, даже метан, которым эти ребята питаются. И они решают, что:
— Обязательно должны быть большие уши. — Ну, как у генералов. Потом часть из них становится генералами, но не все же! Окей. И те, кто стал генералами, устраивают остальных на хорошую работу. Ведь они же свои. А какая работа хорошая? Ну, например, разве плохо жить у моря, или даже просто у воды, читать газету, лежа в этой воде на спине, в своем двух-трехэтажном доме, хорошо кушать, посещать Большой Шлем по теннису, Чемпионат мира по биатлону. Чтобы не перечислять всех спортивно-культурных мероприятий скажу, что это примерно та же жизнь, которую ведут спортивные тренеры республиканского уровня. Нет, я имею в виду не баню, пьянки и показ спортивных соревнований в голом виде, а путешествия по миру, жизнь в лучших отелях, на лучших берегах. А в тяжелое время для них всегда открыт закрытый для других буфет. Ну, практически на уровне претендента на звание чемпиона мира. Как Сильвестр Сталлоне. Ведь, как говорится, не зря же они прилетели сюда с другой планеты. И не их вина, что за время пребывания на околоземной орбите, им не совсем удалось понять, что здесь происходит. Да и мы и сами-то, честно говоря, не очень-то понимаем. Если не сказать больше.
Теперь по делу. Вы хотите получить Золотой Гребень. Давайте сыграем.
— Я не против, — сказал Сильвио.
Играла Олька. Она сказала:
— Сильвио, можно я сыграю? Мне так хочется.
Олька и Сильвио смотрели на реку, но в этот момент Сильвио как раз обернулся. Ему показалось, что у Сантоса хвост.
— Олька! У него хвост!
— Да, мой дорогой, я знаю.
— Это черти?
— Нет. А кто они?
— Обезьяны.
— Обезьяны, — повторил Сильвио, и протер глаза. — Кошмар! Значит, предсказание древних Майя начало сбываться. Не человек произошел от обезьяны, как думал Дарвин, а обезьяна от человека. Поистине это прекрасно.
— Человек деградировал до того, что вместо ума стал совершенствовать мышцы и кожу. И дошел в своем развитии до того, что стал почти пуленепробиваемым. Голова сверху и на затылке, грудь, ноги — пуля не брала. Она путалась в составе из паучьих нитей. Спина сознательно была не защищена. Чтобы боец не поворачивался к противнику спиной. Такой врожденный заградотряд в себе.
— Побежишь — убьют! — Здорово, честное слово. Правда, не все изначально были с этим согласны. Под Троей спины ударных бойцов защищали телохранители. Они не давали бойцам противника ударить героя сзади. Но ребят, которых стали называть:
— Бронезадыми, — убедили, что таких боев, как под Троей больше не будет.
— Нам больше не нужны Одиссеи и Ахиллесы!
— Это вмешательство инопланетян, — сказал Сильвио.
— С Сириуса, — сказала Олька.
Сильвио почесал голову.
— Что она имела в виду? — Он боялся даже подумать, что они…
— Они инопланетяне. — Нет, не может быть!
Сильвио решил осторожно спросить Ольку:
— Все превратятся, в конце концов, в обезьян?
— Нет, — кратко ответила жена.
— Ну, а мы? Мы как, тоже будем обезьянами, или…
— Или, Сильвио, или! Неужели ты еще не понял, что я вышла замуж за Сириусийца. И знаешь, почему?
— Почему?
— Я Принцесса Сириуса.
— Принцесса Сириусийская? — решил уточнить парень.
— Не говори глупости. Какая еще Сириусийская? Скажешь тоже!
— Тогда и меня не называй этим Сириусийцем.
— А как же мне называть?
— Ну, не знаю. Я все-таки твой муж.
— Принц Сириусийский, может быть?
— Хрен редьки не слаще, — сказал Сильвио и обиженно отвернулся.
— Тогда может быть:
— Принц Сириуса? Так тебе нравится?
— Ничего. Но че-то тоже не совсем то.
— А что тебе не нравится?
— Я все-таки главный. Ибо… ибо я мужчина.
— Это верно. И знаешь почему?
— Ну, потому что мужчина он всегда главный.
— Сейчас, Сильвио, я открою тебе тайну. И прошу тебя:
— Не надо об этом болтать.
— Я буду нем, как рыба.
— Я скажу тебе секретную, магическую тайну. Между прочим, эта тайна всем известна. Только никто в нее по-настоящему не верит. Считают, что это так, выдумка. Современное непонимание Библии. Точнее, считается, что фразу в Библии неправильно перевели средневековые комментаторы. Слишком буквально поняли, что:
— Девушки не имеют души!
— А это не так? — спросил Сильвио. — Хотя, конечно, очевидно, что душа есть у всех.
— В том-то и тайна, Сильвио, что у девушек нет души. В Библии описана:
— Правда.
— Как же они живут?
— Вместо души у нас внутри…
— Что?
— Большой друг девушки. Бриллиант!
— Ужас, — чуть было не сказал Сильвио, но вовремя опомнился.
— Вот поэтому, Сильвио, ты и главный. У тебя есть душа.
— Это хорошо.
— Хорош-то хорошо, но будет плохо, если ты забудешь, что эта твоя душа у нас на двоих!
— Что это значит?
— Это значит, что ты не должен забывать, что я нахожусь внутри тебя! Все твои решения, чтобы быть реальными, чтобы быть выполненными, должны пройти ратификацию в моем Бриллианте. Теперь ты понял, на сколько для нас, для меня, для Иры, для Тани, для Гали важны бриллианты?
— Ну да. Правда, не совсем.
— Бриллианты внутри нас требуют постоянного обновления. Ведь это наша душа. Она не должна быть тусклой. И вот для этого ты должен обязательно найти для нас самый лучший бриллиантовый участок.
— Как его искать? — спросил Сильвио.
— По звездам, — сказала Олька.
Впрочем, я продолжаю. Впервые о Стометровке упоминается при осаде Трои, как я уже начал было говорить. Троянский Конь — был Стометровкой. Почему Елена Прекрасная разговаривала с теми, кто мог быть внутри Троянского Коня разными голосами. Если бы это был деревянный муляж, можно было бы легко его разобрать, и посмотреть:
— Кто там? — Но в том-то и дело, что это было невозможно! Ибо… ибо это был космический корабль. Небольшой КК, всего сто метров в длину. Может быть сто двадцать. В ширину пятьдесят и в высоту всего тридцать метров. Такие данные. Нет, нет, простите, я перепутал рояль с сыром и фунт с кетчупом. Метрическую систему, с этой, как ее?.. Ну, это сейчас не важно. Слушайте теперь правильный ответ:
— Триста — пятьдесят — тридцать!
— Папа! — не выдержала Анна Лиза, — это ведь параметры Ноева Ковчега.
Часть первая
Глава первая
— Пациент стабилен?
— Не уверен. Поспешите.
Реанимация с визгом новой резины об асфальт тронулась от Вахты, потом провизжала тормозами на крутых поворотах Военного городка, и, наконец, прорвалась к медпункту.
— Пациент стабилен? — спросил доктор, выскочившую на крыльцо медсестру с растрепанными волосами, проверяя, на месте ли сзади, за спиной под ремнем пистолет с глушителем.
— Н-да, — ответила, слегка покраснев прелестная, как хорошая лошадь девушка. Не зря Гера устроила мир так, чтобы ее девушки периодически превращались в лошадей. В породистых лошадей, хочу я еще раз напомнить. Видимо эта, оставшаяся от древних времен привычка, заставляет девушек в выходные и праздничные дни, как и раньше, превращаться в лошадей. Но не в видимом мире. А духовно. И некоторые это чувствуют. Они ничего толком не понимают, но думают:
— Вот это лошадь, — и не могут удержаться от предложения немедленного секса. Хотя сами, как, например, Хемингуэй, лежат в госпитале раненые. Древний инстинкт Геры — непреодолим. На породистых лошадей бросаются кони. Таким конем был и Сильвестр. Он и сам думал, что он никто иной, как:
— Сильвестр Сталлоне. — Племенной Бык. Но это было до Армии. А здесь, в богом забытом месте, ему в первый же день предложили самому стать лошадью.
— Как, то есть, не понял? — спросил он.
— Ничего особливого, — ответил сержант. — Просто ты должен теперь понимать, что на самом деле твое имя при рождении было не Сильвестр, а Сильва.
— Сильва, — повторил новобранец. И услышал:
— Сегодня вечером у тебя уборка туалета.
— Ну че ты молчишь? — сказал другой сержант. — К тебе люди обращаются, а ты молчишь, как бык. Здесь принято отвечать, когда спрашивают.
— Просто вы не представились, — сказал Сильвестр и улыбнулся.
— А он действительно культурный парень, — сказал сержант. — Мне это нравится. — И добавил: — Зови меня:
— Железный. Как говорится:
— Куй железный, пока горячий.
— А меня зови, дорогой, или лучше дорогая:
— Деревянный.
— Может быть, лучше тебя звать Оловянный, друг?
— Не умничай, Сильва, — сказал Деревянный. — Оловянный уже есть, и он скоро подойдет.
— Когда?
— Что когда? А! Вот сегодня вечером в туалете ты с ним и встретишься.
И настал вечер. Оловянным оказался командир роты, капитан. Сталлоне, как раз согнулся над третьим унитазом. В руках у него были только зубной порошок и щетка.
Считалось, что эти инструменты больше всего подходят для чистки туалета. Если с туалетом как-то еще можно с ними справиться, то с гераклами, какими они показались новобранцу — никак.
Далее, два неожиданных для самого Сильвио удара. Он оказывается на гауптвахте. А потом в медпункте.
Доктор и два санитара прошли вслед за медсестрой.
Вечером, когда пришел комроты, Сильвестр был еще не готов. Капитан так и спросил, снимая лайковые перчатки:
— Готов?
— Нет, — ответил Деревянный.
— Почему? — строго спросил комроты. — Я, кажется, просил все приготовить к моему приходу.
— Мы побоялись испортить продукт, — сказал сержант Деревянный.
— Нет, я кажется, прямо вам сказал:
— Она, или он — не важно — к моему приходу должен быть мягок, как стейк из страуса.
— Я, — начал сержант Железный, — дал ему в челюсть справа только один раз. Так он лежал между унитазами ровно тридцать минут. Честно, я бил не сильно, а наоборот, среднее, как будто отбивал не жесткую говядину, а куриное филе.
— И?
— И больше мы бить его стали, — сказал Деревянный.
— Действительно, а вдруг он умрет, — добавил Железный. — Тогда…
— Действительно, — добавил Деревянный. — Вы же ж не любите мертвых.
— Покойники, они, конечно же, хуже, — поддержал мысль напарника Железный. Тем более, вы и сами их не любите.
— Все это так. Но я ведь вам приказывал. Приказывал, мать вашу, сделать из него отбивную! Только, чтобы не ломался, а гнулся. Как оловянная ложка. Похоже, вы совершенно не слушаете то, что я вам говорю.
Тут надо сказать, что капитан Оловянный был кандидатом в мастера спорта по боксу. Железный был маленьким и тощим. Что он только не ел с медом — ничего не помогало. Железный так и оставался маленьким и тощим. Но с мышцами. У него был пояс по каратэ. Не Брюс Ли, конечно, но желание убить кого-нибудь у него тоже было большим, и, как и его удары, болезненным. Его мечтой было — нет, не стать чемпионом Москвы, тогда каратэ официально было запрещено — а стать певцом. Как Козловский. Лучше бы Лемешевым. Но у Лемешева, как говорил Железный:
— Неправильно поставлен голос. — Он частенько ставил в казарме пластинки с ариями из опер, итальянские песни. Например, для Подъема он часто ставил пластинку:
— На призыв мой тайный и страстный, о, друг, мой прекрасный, выйди на балкон. Так красив свод неба атласный… И сам тоже орал. Но голос его был твердым, пронзительным, но абсолютно не проникал в душу.
— Как будто заяц барабанит по медному тазу, — сказал один новобранец, когда Железный запел в бане:
— Дуня д, моя Дуняша, Дуня-тонкопряха. — Даже хотели для смеха надеть ему на голову таз с холодной водой. Было весело. Но потом этого парня, который сказал про Зайца Железного Барабанщика, сержанты и капитан Оловянный насиловали целый месяц в каптерке. Он так и сказал:
— Да какой ты на хер певец! Так лесной заяц. Железный Барабанщик. — Потом этот парень, Костик, сбежал. И, что самое интересное, его так и не нашли. Хорошо, что сбежал, а то уж эти ребята хотели продать Костика в соседнюю роту за триста баксов.
Другой сержант до армии работал плотником. Врезал замки в двери новостроек. И сам называл себя:
— Хуй Деревянный. — Он был страшим сержантом.
Они вошли без стука. Почти без звука. Оловянный кашлянул.
— Сильва, — сказал он, — я не хочу тебя бить. — Но ты должен оказывать только легкое сопротивление. Чтобы я понял:
— В глубине души ты тоже хочешь потрахаться. С другой стороны, ты хотел — как бы — оказать сопротивление, но страх сковал тебе руки, ноги и все, что еще там есть у тебя. Ты не можешь в полную силу оказывать сопротивление. Ты кролик перед удавом. К сожалению, приходится все это говорить тебе, чтобы ты добровольно сделал то, что я хочу. Эти неумехи, — он кивнул на Железного и Деревянного, — не смогли подготовить тебя для меня, как обезьяну к обеду китайского императора. Соглашайся.
— Не знаю, не знаю, — сказал парень. Он стоял у последнего унитаза. Все остальное уже блестело. Тыльной стороной ладони новобранец вытер капли пота со лба.
— Ты будешь жить в отдельной комнате. Не будешь вставать на зарядку. И вообще, никакой боевой и политической подготовки. Пусть дураки бегают кросс в противогазах. Правильно я говорю? — Оловянный приблизился вплотную. Так сказать, на расстояние хука.
— Так, так, так, — затараторил Сильва, как пулемет Максим в Гражданскую Войну. — Все это так, все это хорошо. Только…
— Что только?
— Только я не понял, кто обезьяна?
— Ты хочешь сказать, что это мы обезьяны? — решил уточнить Деревянный. — Да я тебя, как Черчилля!..
— Подожди, подожди, — сказал капитан. — Зачем сердиться? Мы действительно обезьяны. Большие, огромные орангутанги.
— Мне это нравится, — сказал Железный. — Я… — он не успел договорить. Комроты провел хук справа. Сильва упал и сломал унитаз, который только что дочистил.
— Как? — участливо спросил кеп, — я все еще похож на орангутанга? Или уже меньше? Че молчишь?
— Я это… хорошо, что упал на бок. Если бы на спину — сломал бы спину.
— Он все еще разговаривает, — сказал Железный. — Надо добавить, — и он хотел наступить на шею новобранца фирменной кроссовкой. Ну, как это принято в лучших домах Лондона. Имеется в виду, как это принято у каратистов. Просто мне всегда хочется лишний раз упомянуть город Лондон, где живут много русских людей.
И он сделал это. Наступил на шею. Но тут все увидели, что сам Железный поднялся в воздух, как воздушный шар, и, приземлившись, снес с противоположной стены два писсуара.
Никто ничего не понял. Даже сам Сильва. Тем не менее, скоро у него хватило ума понять, что это сделал он. Поэтому парень двинулся к выходу, остановился и сказал:
— И да:
— Я не Сильва. Зовите меня Сильвио.
Деревянный опомнился, и смело шагнул вперед. Железный обучал его удару с разворота. Но сейчас сержант решил исполнить свой удар. Он всегда ходил с ножом. Всегда учился бросать его. Точнее, это был не нож, а стамеска для разделки двери под замок. Острая со всех сторон, как бритва.
Деревянный вынул ее из деревянных, как будто игрушечных ножен, и с неожиданной быстротой бросил в парня, которого теперь уже смело можно называть Сильвио. Он не уклонился от лезвия бритвы, а поймал ее за хвост. Имеется в виду за рукоятку. Он бросил стамеску в унитаз, с удивлением посмотрел на свою руку, поймавшую эту острую змею, и сказал капитану, что еще вернется. Больше Сильвио не мог ничего придумать. Оловянный не решился двинуться с места. Только решил обязательно поймать этого Райана и продать в рабство Колобку.
— Тот любит борзых. — На то, что Сильвио и сам не понял, как у него получилось моментально уложить двоих и поймать на лету лезвие бритвы, капитан не обратил внимания. Я еще не сказал, что и Деревянного он тоже уложил. Точнее, сунул его голову в унитаз и спустил ржавую воду из бачка. Деревянный даже не понял, что промахнулся. Рванув гимнастерку на груди и оскалив длинные, как у крокодила зубы, он побежал на цель.
— Загрызу, падла! — Но только это он и успел сказать.
Сильвио развернул Деревянного к себе спиной, и оправил энергию его движения в сторону унитаза. Старший сержант как будто сам присел к унитазу. Ну, чтобы умыться. Потом новобранец поднял его ноги, и, как я уже говорил, включил воду.
Капитан не мог врать от страха. Он рассказал все, как было прибывшему из Москвы агенту. Попросту киллеру. Ведь у того было одно и прямое задание:
— Убить Сильвио. — Без вариантов. Оловянный сам очень удивился:
— Какого-то молодого ублюдка и сразу:
— Убрать!
Он сам в тот же день взял краткосрочный отпуск и уехал в деревню к родственникам жены.
Далее, санчасть, продолжение.
Доктор вошел в палату, где должен был лежать Сильвио, и сразу выстрелил.
— Пиф-Паф! — Дуплетом. Но на кровати никого не оказалось.
— Здесь никого нет! — воскликнул доктор. — Это одеяло. Где он? Говори. Или я тебя саму упакую в это одеяло. Ты че, проститутка, не слышишь, когда к тебе обращаются люди? — Он схватил медсестру за руку, и развернув, бросил на кровать, где должен был лежать Сильвестр Сталлоне.
— Я… я не знаю, где он. Только, буквально только что этот парень был здесь. Я не стала бы его укрывать. Посмотрите на мои растрепанные волосы. Он хотел овладеть мной. После этого я не стала бы его укрывать. Поверьте.
Ленька Пантелеев — а именно так звали агента — взял белокурую девушку за волосы одной рукой. А другой приподнял подбородок.
— Смотри мне в глаза, — сказал он. — В глаза! — я сказал! Не мигать. Не ми-га-ть. Ты хочешь спать. Повторяю:
— Ты очень хочешь спать. Ты устала после бессонной ночи. Спи. Спи. Спи. Спи, блядь, я тебе сказал. А теперь говори:
— Где он?
— Ай! Ай доунт ноу. Я доунт ноу. Честно. Я не знаю.
— Ну, хорошо. Если от тебя нет никакого толку… Если от тебя нет никакого толку, то я пристрелю тебя. — И он приставил глушитель Береты к обрамленному желтыми волосами, как говорил Чехов, лбу Принцессы. — Ты похожа на Принцессу, — сказал Ленька Пантелеев. — Мне жаль тебя убивать. — И добавил: — Но придется.
— Прошу вас не надо, — простонала медсестра. Я все скажу.
— Отлично. Говори. Где он?
— Под кроватью, — одними губами сказала девушка, и большим пальцем показала вниз. Как Марк Аврелий Красс на трибуне Колизея показал Спартаку, чтобы он добил негра с трезубцем и сетью.
— Пожалуй, это единственное место, где мог спрятаться Сильва. Окно было закрыто решетками, а из двери ему некуда было бы бежать.
Тут надо сказать, как этот парень попал в лазарет.
Он ударился локтем о косяк двери. Получил ссадину. Но это не главное. Главное, что локоть удивительно быстро распух. Как будто он самостоятельно лечил эту ссадину недели две-три. И еще:
— Он ударился локтем о косяк двери не сам. Ему помогли. В казарму ворвался караульный взвод в количестве восемнадцати человек. И хотя парень кричал, что он сдается, его продолжали бить.
— Пришлось защищаться, — как потом он рассказывал военному следователю. — Валят и валят! Откуда их столько? — Ну, и задел локтем о косяк двери.
— Вы, точнее ты, сукин сын, покалечил девять человек. Половину охранного взвода, — сказал следователь. Его фамилия была Швецов. — Как тебе это удалось? Ты каратист, что ли, в натуре? Вроде еще молод для того, чтобы так обращаться с людьми. Или ты, как Жан-Клод Ван Дамм с четырех лет занимался Каратэ До?
— Я даже не знаю, существует ли такое каратэ, — ответил Сильва. — Нет, честно, я никого не бил.
— Они сами себя изуродовали? Так, что ли?
— Получается, что вы правы. Они сами…
— Заткнись! Пока я не буду возбуждать уголовное дело. Но после карцера ты должен найти денег. У тебя вообще есть деньги?
— Нет
— Это не есть хорошо. Придется найти. Иначе полетишь ты белым лебедем в Солнечный Магадан. Ты меня понял? Ты меня хорошо понял?
— Нет.
— Чего ты не понял?
— Я не в карцере сижу, а лежу в санчасти.
— Я не просто так сижу, а в санчасти я лежу, — передразнил Швецов. И добавил: — Карцер еще впереди. — И добавил еще раз: — Если ты не подумаешь хорошенько насчет денег. Ты меня понял?
— Понял то, понял, только…
— Нет, ты меня хорошо понял, сукин сын?
— Понял, понял. Вы опять насчет денег? Я подумаю. Хотя, честно говоря, ума не приложу, где их вообще берут.
— Ты что, с Луны свалился? Или с этого, как его, Сириуса? Деньги всегда есть в одном месте.
— Да? Где это?
— На Большой Дороге.
— Не понял. Где это?
— Ну как где? Именно там, на большой дороге. Там, та-рарам, тара-рам. Там. — И он побарабанил по столу всеми пятью пальцами. По очереди.
— Так вы толкаете меня на преступление? Хотите, чтобы я ради вас стал разбойником? Я на это не способен.
— Дела твои говорят о другом. Очень даже способен.
— Ну, хорошо, допустим, я воспользуюсь вашим советом. Но нужно будет проверять каждого. Я не знаю, у кого есть деньги, а у кого нет. Это будет очень долгая история.
— Вот это да! У тебя, парень, природная склонность к разбою. Ты сразу ухватил суть да дело. Ты прав, нужна наколка. Я сам тебе ее дам.
— Ну, не буквально сам. Получишь информацию от капитана Оловянного.
— Не-ет! С этим пидором я больше связываться не буду.
— Он не пидор. А наоборот.
— Если любит мужиков — значит сам такой же.
— Думай, как хочешь, но связь будем держать через него. И да:
— Тебя никто не заподозрит, потому что во время налета ты будешь находиться в санчасти.
— Я так долго буду лежать?
— Информацию получишь послезавтра.
— Я умру от тоски.
— Я вижу, у тебя настрой боевой.
— Какие уж тут шутки, господин юрист. Вы видите, что у меня рука только после операции? Как я буду брать банк? Я лично не понимаю.
— Какой банк! Чудила. Банк не надо. Пока. Возьмешь инкассаторский джип.
— Я не смогу. Честно. Вы что, все шутите?
— Шучу, шучу. Все гораздо проще.
— Убивать я никого не буду. Я на это не способен. Вообще, я не совсем понимаю, за кого вы меня принимаете? То трахнуть хотят, то на Большую Дорогу посылают. Это армия или бордель какой-то?
— Скажи спасибо, что действительно… киллером не предложили работать. Просто я не совсем верю в информацию из Москвы.
— Да? А что это за информация?
— Хорошо, я тебе скажу. — Швецов открыл папку и вынул листок. — Из Москвы, — кивнул он на листок. И добавил: — Шифровка. Пишут, что ты киллер.
— Меня с кем-то перепутали, — сказал Сильвио.
— Мы сделали запрос в Москву, в Центральный Компьютер. Хотели просто узнать, в какой такой подпольной каратистской секции ты занимался. И все. А тут. Зе профешен киллер. Я сам ничего не понимаю. Думаю, действительно:
— Ошибка. Какой из тебя киллер, если ты банк брать боишься. Но, пока суть да дело, я использую тебя, как мою левую руку. Ты понял. Левая-то деньги любит. Шутка. Ты даже не представляешь, сколько у меня долгов. До сих пор не могу расплатиться с поставщиком за бассейн. Простой бассейн. Не в олимпийском стиле, не из золота, даже не из серебра. Просто бассейн. А денег, расплатиться за него, нет.
— Я вам не верю, — сказал Сильвио.
— Да? Я даже могу назвать твой позывной.
— Интересно. И как меня там зовут? Сильвестр Сталлоне? Так это я сам себя так называю.
— Нет, мой друг, нет. Не угадал. Твой псевдоним:
— Том Круз.
— Чушь. Чушь и бред. Я такого имени не помню. Что это за кликуха такая? Том Круз, — повторил он. — Нет, нет, не может быть.
— Почему?
— Да я и стрелять-то не умею. Здесь еще не научили, а там я вообще никогда не стрелял.
— Да, я тоже так думаю. Хотя, с другой стороны, мы можем попробовать. Как ты считаешь?
— Не здесь же.
— Конечно, нет. После дела попробуем.
— Что? Еще какие-нибудь вопросы? — спросил майор. — Иди.
— Мне не хватает еды.
— Еды. Еды, еды, — повторил следователь. — Это отличная идея! Ты ограбишь склад тушенки. Возьмешь себе, сколько надо. И заодно мне загрузишь Студебеккер.
— Вижу, вы совсем не понимаете, что у меня до сих пор рука болит.
— Сами вы делать ничего не будете. Прежде чем убрать охрану склада и кладовщика, заставьте их загрузить Студебеккер. И да, — добавил юрист, — только половину загрузишь американской тушенкой, а вторую половину сгущенкой. Ты все хорошо запомнил? Половину Студебеккера американской тушенкой, а вторую половину рогачевской сгущенкой.
— Любите сладкое?
— Ес. Надо поесть, пока эта сгущенка еще наша. Вы слышали, что ее продали за долги в Данию?
— Нет.
— Удивительно. Просто удивительно, что ты ничего не знаешь, и ничего не умеешь. Любой другой бы точно подумал, что ты с Луны свалился. Ведь об этом целый месяц говорили все средства информации. Продали чуть ли не последнее достояние республики. Древний рецепт рогачевской сгущенки. Мама Мия! Куда деваются все деньги? У меня у самого их постоянно не хватает. Вы все еще здесь? Идите рядовой… я уж и забыл, как ваша фамилия. Ха-ха. Ага, вот:
— Столетов. Такому парню, с такой известной фамилией подошла бы жена француженка, какая-нибудь бывшая знаменитая модель или актриса, перешедшая на работу в министерство железнодорожного транспорта. А? Такая плейбойская дамочка с яркой внешностью на работе по связям с российской общественностью. Если ты заработаешь мне миллион — я выведу тебя на нее. Такая… прикоснешься к ней и понимаешь, чувствуешь всей душой и всем сердцем, оторваться от нее не можешь. Как будто током притянуло. Впрочем, об этом еще рано говорить. Иди. Жди указаний.
Не успел Столетов загрузить первый Камаз, как приехал полковник Зуев. Он сказал, что:
— Это какой-то бардак. Загрузишь мне Студебеккер. — Получилось:
— Первый Камаз, второй — Студебеккер.
Не успел парень поспать в санчасти два часа, как приехал агент из Москвы. Сильвио как раз проснулся, чтобы попить воды. Он даже не заметил, что опухоль у него спала. Локоть работал почти без боли. Но сейчас он не обратил на это внимания. Он даже смотрел одним глазом.
Теперь этот агент стоял на коленях, и готовился заглянуть под кровать. Природная любознательность взяла верх над безопасностью. Он еще раз взглянул в глаза прекрасной девушке и посмотрел под кровать.
Удивлению его не было границ, как не было границ удивлению Чехова, когда он увидел, что у него получилось две Чайки. Вроде бы должна быть одна. А тут две. Ведь нельзя же Нину Заречную совсем не считать Чайкой. Хотя она и говорит, что она не Чайка.
— Не то, не то, не то, — говорит она. И действительно, какая она Чайка? Чайка это Треплев. Он ведь и сам говорит, что скоро будет убит:
— Как эта Чайка. — Чайка, которую он сам и убил. Сразу скажу, почему Чехов назвал эту пьесу комедией. Ровно, как и другие. Дядю Ваню и Вишневый Сад.
Дело в том, что вектор перспективы в пьесах Чехова направлен не в глубь картины, а прямо в настоящее, на сцену. Например, в Вишневом Саде кажется, что в конце нет довольных, кроме Лопахина. Раневская скоро проживет деньги, доставшиеся ей от продажи Вишневого Сада. Она сама об этом говорит. У Ани и у Вечного Студента тоже нет перспектив. Ведь их связь выше любви. У Вари тем более. У нее как не было, так и нет даже ста рублей на монастырь. Фирс остался один умирать в пустом доме. Печаль, печаль, бесконечная печаль, которая будет здесь и через двести, и через триста лет. Ничего нет. Кажется, что люди здесь замерли в последнем движении, как при последней вспышке Конца Света. Но это не так. Не так, потому что существует противоречие. А именно:
— Раневская не поддается ни на какие разъяснения и уговоры Лопахина о превращении Вишневого Сада в Дачные Участки.
Вводится мысль, что вот, мол, какие это были старинные люди:
— Хоть кол на голове теши, а выгоды своей они увидеть не могут.
Не могут расстаться с любимым Вишневым Садом. Но ведь это явно не так. Во-первых, это просто явный перебор. Перебор фокусника, когда он вместо одной тумбочки показывает другую, кажется, что точно такую же, но при внимательном измерении оказывается, что вторая тумбочка больше. Незаметно с первого взгляда, но больше именно на ту величину, которая позволяет человеку уместиться в ней. Так и здесь. Не понимание Раневской своей выгоды — это фикция. Перебор. Даже старинные люди такими непрактичными не бывают. Они может и непрактичные, но когда им показывают истину, они как ослы не упираются. Ведь выгода нужна не дяде, а именно им самим.
И второе. Раневская, как и ее дочь, Аня любят не этот Вишневый Сад, не вообще родовой Вишневый Сад, а Сад их детства. Взрослый Сад таит в себе мрачную тайну. Что бы это могло быть? Возможно, Раневская похоронила в этом Саду ребенка. Вместе с каким-нибудь русским Вильфором. Почему нет? Или вы думаете, что Чехов говорит несколько раз только об обычной грязи? Только о том, что люди спят вместе со свиньями? А моральная грязь? Вы думаете, она была только во Франции? Только в Графе Монте Кристо? Сад этот никому не нужен! Даже Лопахину. Но он все же готов терпеть его разрезанным на дачные десятины.
Раневская, как и ее брат, принимает самое выгодное для себя решение. Она лишается мрачных воспоминаний — раз. И приобретает девяносто тысяч единовременно. Вроде бы:
— А по системе Лопахина у нее было бы двадцать пять тысяч ежегодно. Деньги не только пожизненные, но и передающиеся по наследству.
Но, повторяю, здесь другая перспектива. Перспектива картин Брейгеля и Рембрандта. Здесь действие пьесы доходит до конца и повторяется вновь. Повторяется каждый день уже сто лет. Как на картине Рембрандта Ночной Дозор:
— Не обычные люди, отряд городского ополчения позирует художнику, а:
— Актеры. — И следовательно, перед нами сцена. Как это и есть на самом деле.
Раневская и выбирает эту жизнь на сцене, где есть только одна перспектива:
— Играть свою роль. — Париж — Вишневый Сад, опять Париж, и опять Вишневый Сад. И так Всю Жизнь.
Кажется, что в этом хорошего: всегда одно и то же. Но и на картине Брейгеля всегда одно и тоже. Даже лапа собаки замерла навсегда в незавершенном движении. Точнее, здесь именно уже нет движения. Нет движения в содержание, внутрь. Поэтому Раневская никогда не обанкротится. Деньги у нее никогда не кончатся. И она сознательно выбрала именно этот путь, а не тот, который предлагал ей Лопахин. Она и превращает эту пьесу в комедию. Превращает именно своим парадоксальным выбором. Она знает, что у нее всегда хватит денег подать Прохожему золотой.
Ленька Пантелеев увидел под кроватью… вторую Пертскую Красавицу.
— Как это возможно? — Но только это он и успел спросить у себя. Верхняя девушка опустила на его голову тяжелую руку. Ленька отключился.
По другой версии, рассказанной потом начальству Ленькой Пантелеевым, девушку обнаружили потом, когда сам Сильва уже бежал. И не под кроватью, а в маленькой комнатке для швабр с липкой лентой на пухлых губах.
Ленька не оправдывался по телефону. Он удивлялся.
— Я не понимаю, где он нашел предметы для такой маскировки?
— Какие еще предметы, мать твою?! — закричал в трубку его начальник по имени Абель.
— Волосы, губы, ресницы, голубые глаза, платье.
— Если ты его не найдешь в течении суток, я устрою тебе платье из бетона. Ты понял? Как Брюсу Уиллису.
— Что? Прости, не понял. Прошу…
— Я тебе повторю. Если ты его не найдешь, будешь иметь бетонный массаж ног. Как Брюс Уиллис. На катере. И запомни новый пароль:
— Будущее — это Мексика.
Глава вторая
Столетов сел на электричку и долго ехал. Но оказалось, что всего он проехал восемнадцать километров. Он побродил до вечера по лесу, а потом зашел в деревню и залез в один дом на сеновал. Он надеялся найти здесь бутылку самогонки, яйца, сало и хлеб. Но ничего не было. Другим везло больше. Например, Хемингуэй нашел на таком же сеновале старинную бутылку вина. Может быть, это было Киндзмараули. Или Хванчкара. Лучше бы Саперави. Оно похоже на воду, смешанную с вином.
Солдат глотнул. К сожалению, это была только слюна.
Дверь дома открылась, и невысокая девушка пошла на танцы в клуб. Он покрутил перед собой два пальца, надеясь понять, что лучше:
— Пойти за ней в клуб и познакомиться, чтобы потом попросить поесть, или остаться на сеновале. Второе было лучше, так как ему очень хотелось спать. И он заснул. Скоро ему приснилось, что маленькая девушка вернулась, принесла ему бутылку самогонки, сало… нет, нет, она принесла только бутылку самогонки. Почему? Непонятно.
— Меня же вырвет с голодухи, — сказал он. — Может быть, есть хлеб и соль хотя бы?
— Иди в баню, — сказала девушка.
— Нет, ну послушай, я многого не прошу.
— Иди в баню.
— Ты серьезно? А чем здесь плохо?
— Я туда принесу хлеб, сало, яйца. Ты любишь свежие куриные яйца?
— Ес!
Потом они упали на широкую лавку. Преодолевая ее незначительное сопротивление, солдат овладел прекрасной незнакомкой. Правда, в темноте, он плохо различал черты ее милого лица. Днем он мог бы узнать ее разве, что по росту. И часто повторяемым словам:
— Ну что ты делаешь, что ты делаешь, что ты делаешь?
— Это вопрос? Впрочем, продолжай говорить. Продолжай.
— Что ты делаешь? Ну, что ты делаешь?
Потом он проснулся и минут пять думал:
— Правда это все было ночью? Или только сон? Как узнать? Он понюхал свои руки. Потом почесал голову.
Тут он услышал скрип лестницы. Ну, вот, сейчас так прямо и спросим у нее:
— А мы с вами знакомы? — Но появилась голова не девушки, а парня. Такая кучерявая и белобрысая. Как у Бориса Бера, когда он был маленьким.
— Сегодня вечером я сброшу в колодец твой труп, — строго сказал крепыш. И действительно, он еще в самом детстве был боксером по имени Сантос. Нет, нет, как-то по-другому? А, Сатин. Ну, почти одно и то же. У них Сантос — у нас Сатин.
— В чем дело? — спросил солдат. Но не услышал ответа. Не в том смысле, что этот Сатин его не услышал, так как был уже далеко. — Тогда почему? Скорее всего, не посчитал нужным.
Потом пришла девушка. Но не та, которая приснилась ему ночью. Ту, кажется, звали Ира, а эту…
— Тебе это знать не обязательно, — сказала рыжая дама с рыжими пятнышками на лице. Веснушками назвать их было затруднительно. — Впрочем, изволь: — Меня зовут Галя. — И добавила: — Увидимся. И да: — Вот тебе еда. Как-то:
— Хлеб, сало, яйца и эта, как ее? самогонка. Хи-хи.
Солдат взял кусочек сала, которое, как говорят, в древности ели только бедные люди, а сейчас едет все, и, которое он отрезал ножом Робинзона Крузо. Имеется в виду ножом, которого ему не дала Галя, но, тем не менее, откуда-то он у него появился. И действительно:
— Мало ли для этого возможностей! — Почти каждый парубок в деревне ходит с ножом. А так как парубки часто бывают пьяными, то ножи они теряют. А если кто-то теряет, то, естественно, кто их находит. На этом сеновале можно было найти полно ножей. Хотя, конечно, это будет вариант не Робинзона Крузо.
Он проспал до вечера. Полдеревни уже было под шафе. А именно:
— Еще стояло на ногах.
Около дома прогуливались ребята с велосипедными цепями.
— Они ищут тебя, — сказала Галя после того, как опять проскрипела по лестнице на сеновал.
— Они могут прийти сюда?
— Если ты к ним не выйдешь, конечно, придут сюда.
— Не думаешь ли ты, что мне лучше перейти в баню?
— В баню? Значит, ты испугался? Испугался, испугался. Я вижу. Ну, хорошо, пойдем в баню.
— Где Ира?
— Какая еще Ира? Ты, я вижу, парень, пожил уже здесь со всей деревней. Про меня только как-то забыл. И да:
— Ты перепутал. Ее зовут Таня.
— Неужели это был не сон?
— Просыпайся, рыцарь. Идем в баню, пока не поздно.
— Мне кажется, в бане меня быстрее найдут.
— Ну, как хочешь. Обычно, они сначала всех ищут на сеновале.
— Так это, что, не в первый раз?
— Эй, милай, в первый-то раз когда это было! Я уж и не помню.
Солдат опять покрутил перед собой пальцами. И вышло, что надо все-таки идти в баню.
— Ладно, пойдем, — сказал он.
— Я пойду первой, а ты за мной. Приотстань немного. — И вышло, что боец заблудился.
— Где эта баня? Направо, или налево? — Он хотел опять покрутить пальцы с закрытыми глазами, но времени уже не было. С двух сторон к нему бежали. Один с цепью, другой с колом.
Третьего Столет сначала не заметил, а он был уже в трех шагах от него. Рожа пьяная, в руке пассатижи. Видимо, кол слишком тяжел, а цепи не было. На деревне не так много велосипедов, как думают. На всех цепей не хватает.
Солдат чудом успел поймать занесенную над ним руку с пассатижами. Простой Мельницей он перевернул этого мужичка на своих плечах, и бросил на второго, уже набегавшего с колом. Как получилось? Не понял. Опять не понял. Третий промахнулся цепью. Она прогремела звеньями прямо перед лицом Столета. Неожиданно для самого себя, он придержал этого третьего, и положив его руку себе на плечо, сломал. Потом направил энергию движения нападавшего в заднюю стену дома. Кажется, это был сарай, где мычала корова. Бревно, с которым встретился лоб третьего бойца прогнулось, зазвенело, и опять выпрямилось. Сильвио очень удивился.
— Виктор, Виктор! — кричала толпа, появившаяся из-за крайнего дома. Они видели, как этот Виктор встретился с задней стеной дома.
— Сюда, сюда! — услышал Сильва. Это кричала… нет, не Галя у бани, это была Таня, и стояла она с другой стороны. Куда бежать? В бане можно спастись. Но он только взглянул туда.
— Ну чего ты растерялся? Сюда! — А это была уже третья девушка. Как раз это и была Ира. Но стояла она за домом, у колодца.
— Туда, — решил солдат. Он перепрыгнул через два плетня и выбежал к колодцу. Но не сразу. Предварительно он сделал круг. Сначала двинулся в сторону Гали, потом Тани. Толпа с кольями и цепями за ним. И вот только тогда парень оказался у колодца.
— Прыгай!
— Куда?
— Не спрашивай куда?
— Что спросить?
— Спроси:
— На сколько глубоко прыгать.
— Не смешите меня. Я не буду спрашивать такую невероятную вещь.
— Как хочешь. Они уже близко. — И действительно, толпа с завываниями приближалась. Остался один плетень. И его скоро, как ветром сдуло.
— Там глубоко? — наконец спросил солдат.
— Прыгай, как можно глубже, — сказала Ира. И добавила: — принесешь мне золотой гребень.
— Прыгай до середины, — сказала Таня, — и принесешь мне серебряную чашку.
— Как ты здесь оказалась? — хотел спросить Сильна, но не стал. Ведь толпа была уже близко.
— Прыгай совсем не глубоко, — сказала Галя, — и принесешь мне изумрудную ложку.
Сильвио хотел спросить, как можно прыгать на три разных расстояния, но понял, что времени совсем не осталось.
И он прыгнул, даже не посмотрев, есть ли вода в колодце. Конечно, должна быть, если люди к нему ходят. Он опустился на первую глубину. И… и оказался в маленьком, но чистом и пахнущем свежими бревнами предбаннике. Мама! Опять баня. Солдат ожидал, что встретит здесь Галю. Но никого не было. У кого спросить изумрудную ложку? Но, как говорится, делать нечего, надо мыться. Парень намылился, а воды-то, чтобы ополоснуться, и нет. Протер он один глаз от мыла и видит: впереди дверь. А на ней табличка, а на табличке что-то написано. Что? Вопрос:
— Изменилось ли что-нибудь в конце Дяди Вани, или, как и сказал сам Дядя Ваня:
— Все будет по-прежнему.
Вопрос:
— Так схитрил Дядя Ваня или правду сказал, что все так и будет по-прежнему?
— Во попал, — сказал вслух солдат самому себе. И добавил: — Японская система. Пока не отвечу — воды не дадут. А дальше, скорее всего, придется петь на ступеньках универмага.
— Можно отвечать? — спросил солдат. — Спасибо. Ответ:
— Схитрил Дядя Ваня. Хотя он и пообещал профессору, что тот будет получать:
— То же, что получал раньше. Все будет по-старому, — только теперь уже не просто так, за то, что профессор большой ученый, а… а за его жену!
Дядя Ваня теперь будет платить за возможность лапать красивую, шикарную, двадцати семилетнюю жену профессора, целовать ее и дарить букеты цветов. Каждый день.
Пусть и на двоих с доктором. Вот так, Дядя Ваня теперь будет платить за право лапать и целовать Елену Прекрасную. Вот это сделка! И так каждый спектакль. Именно поэтому эта пьеса:
— Комедия.
А иначе картина была бы очень мрачной. И можно было бы сказать, что правды нет не только на Земле, но и выше. А ведь сначала я подумал, что в произведениях Чехова нарушается главный принцип художественного произведения:
— Хеппи Энд.
Мраком, несправедливостью все начинается и продолжается и мраком же заканчивается. Несправедливость остается с человеком навсегда. И не будет никогда выхода. Ни через двести, ни через триста, ни через тысячу лет.
Во всех современных произведениях идет борьба с несправедливостью, а в конце победа. Собственно, о чем тогда и рассказывать, если в конце нет венца, нет победы? А здесь, у Чехова, человек встречается с вечной несправедливостью, и в конце все равно остается с ней. Остается навсегда. Не происходит выравнивания перекоса. Не по очереди приходит к людям несправедливость. Нет отмщения. Ну, вот, оказывается, что есть.
Вечный ужас побеждает театр.
И представляете себе, дверь в душевую открылась. Щелкнул японский автоматический замок, и солдат открыл дверь.
Потом солдат прыгнул до середины. Он надеялся увидеть здесь Таню. Но и здесь никого не было.
— Неужели опять баня? — подумал солдат. И улыбнулся. В том смысле, что вряд ли, не может быть. Но это опять была баня. Похоже, не зря Эльдар Рязанов учился в Режиссерском Институте, не зря снимал кино про баню. Баня, как оказывается, символ не только этого мира, но и под… нет, не подземного все-таки, а подземно-подводного. Ведь в Библии говорится, что Земля и Вода существенно отличаются. Земля останется, а вот морей и океанов в Раю уже не будет. Почему? Ну, не знаю почему, только отличие очевидно. Одно будет, а другого не будет.
И вот опять намылился солдат, и опять — другим уже глазом — видит дверь. А на ней табличка. И написано:
— Как правильно говорить и думать:
— Бог в подробностях, или дьявол в подробностях?
Действительно, раньше я слышал только, что Бог в подробностях. Теперь почему-то говорят, что дьявол в подробностях. Очевидно, намекают, что истина, значит, не в подробностях, что правильное утверждение:
— Бог — это Солнце, — истина не только для начальной школы, но и теперь распространяется и на более высокие инстанции. Как-то:
— На докторские диссертации. — Как говорится, выше начального образования не прыгнешь. А как прыгнешь? Ведь там, в начальном образовании, рассказывается о вечных истинах. Дальше-то ничего нового уже нет. Так, только подробности.
Так кто находится в подробностях:
— Бог? — Или:
— Дьявол?
Пытаются опять перекрыть подробности, что будто бы там дьявол. Так, втихаря, ненароком. Но отнюдь не наугад.
Ответ простой:
— Бог в подробности. И дьявол в подробности. Но здесь важно то, что именно в подробности Бог отличается от дьявола! Мы можем заметить это отличие. Заметить только в подробностях.
При уничтожении подробностей, при подчинении шмыгающего носом Иешуа Булгакова богу Ра, богу Солнца — отличить плюс от минуса не удастся. И тогда произойдет то, что предсказано в Библии:
— Дьявол встанет на место Бога. Как бог.
При школьном пояснении можно сказать, что Бог и дьявол связаны между собой. Как связана пометка на полях с текстом. Что тогда получается Бог и дьявол части одного целого. И это неправильно. Говорить так нельзя. Ибо нельзя увидеть этой связи. Это упрощение. И оно ведет к подмене.
И, следовательно, ответ такой:
— Бог побеждает дьявола в подробностях. В докторской диссертации, в открытии, в колебании струны. Но не в очевидной школьной истине, что:
— Бог — это Солнце. — Что толку повторять истину, что мы на первом месте в мире по запасам каменного угля?
Мы не в Древнем Египте, друзья мои.
Бог не в громе, и не в молнии, а в тихом ветре.
Утверждение, что бог — это солнце:
— Истина для всех, — оказывается ложным. Это истина не для кого.
Бог Солнце — означает, что он для нас непознаваем, что, следовательно, мы и верить не можем! Он слишком высоко над нами.
Что такое импрессионизм? Это не живопись, а одни подробности. Поэтому его отрицали. Отрицали, не замечая, что классика, солнце осталось в посылке.
Поэтому без подробностей мы видим не классику, не основу, а:
— Копию! — Бог древних египтян Ра без подробностей только ничего не стоящая копия. Копия не даст положительного действия.
И очевидно, что Подлинник и Копия отличаются только в подробностях. Упрощение бессмысленно. Краткий курс — идеология атеизма.
Так и ответил солдат. И дверь перед ним открылась. Он смыл с себя все мыло, оделся, сел за стол с арбузом, самоваром и конфетами. Налил чаю с пряностями в серебряную чашку, хотел уже сделать ароматный глоток, но тут же поставил чашку опять на пахнущий свежим деревом стол. Мама!
— Забыл взять в первой бане изумрудную ложку для Гали.
А как вернуться он не знал.
— Ну, да ладно, — подумал он, — вернусь, прыгну еще раз в колодец, и возьму изумрудную ложку.
Выпил солдат три самовара чаю. Похлопал себя по животу. И спустился на самую глубину.
Наверное, придется петь на ступеньках универмага. Что петь? Ответ. А какой будет вопрос? Он спускался все глубже и глубже. Наконец, солдат почувствовал твердь под ногами. Что?
— Я так и думал! — Это был универмаг. — Натуральные японские тесты. Придется петь ответ. Зачем? По японской системе, чтобы доказать:
— Вы не стесняетесь рассказать людям свою теорию. — И это подтверждает, что она верна.
Солдат огляделся по сторонам. Где вопрос? И тут к нему подошла девушка, раздающая рекламные листки.
— Мне не надо, — сказал солдат.
Но девушка сказала, чтобы он все-таки взял листок.
— Пригодится, — добавила она.
— Вроде бы похожа на Иру, — подумал Столетов. — Но с другой стороны, наверное, это Копия. Сначала он положил листок в карман. Не выбрасывать же его сразу. Потом только решил прочитать содержание рекламы. Вдруг там и находится вопрос.
— Точно! — Надо было сразу догадаться. — Как будто вытянул счастливый билет на экзамене, — добавил он. И прочитал:
— Очередной ляп Шекспира. Произведение называется: — Два Веронца. Солдат не читал, и не видел эту пьесу Потрясающего. Но отвечать надо. Иначе так и останешься здесь. И будешь Русалкой. Он даже не знал из какого города в какой путешествуют Веронцы. Но уже в условии было написано, что оба города не приморские. Допустим, это были Верона и Милан. Однако Шекспир написал, что ребята ПЛЫЛИ из одного города в другой. Именно плыли, а не шли и не ехали. Вопрос:
— Как можно плыть из одного СУХОПУТНОГО города в другой такой же сухопутный?
Я-то сразу ищу решение, потому что в ляпы Шекспира абсолютно не верю.
Вот смотрите, что происходит. В старых фильмах движение машины часто изображали движением дороги, деревьев, домов мимо машины. Не машина двигалась, а окружающие ее деревья. Но зрителям-то ведь все равно, что движется. Важно, что на экране машина едет. Хотя на «самом деле» около нее просто машут ветками. Почему «на самом деле» в кавычках? А где оно это:
— На самом деле? — Там или Здесь?
Говорят про старые советские фильмы, что там изображались вещи, которые не могут существовать. В одном из фильмов про Великую Отечественную Войну летчик спокойно открывает дверь кабины, выходит на крыло, и его ветер не сдувает его..Видно, что ветер дует, но летчика он не берет. Почему? Говорят, что это тоже ляп режиссера. Но это не так. Все зависит от точки зрения. А точнее от:
— От представления о мире.
Сама технология такова:
— Летчик и ветер снимаются отдельно. А потом в кино они видны вместе. Именно поэтому летчик и не падает. Настоящий ветер в него не дует.
Кажется, что это монтаж, филькина грамота. Но она отражает устройство мира. Другое, не очевидное, устройство мира.
Так и Два Веронца плывут. Как определяется плавание корабля, его курс? По звездам! Именно так. Сначала мы видим на небе созвездие, или координаты, например, Милана. Они определены с помощью секстанта по Полярной звезде. И звезды двигаются, как двигаются деревья мимо машины, показывая, что машина едет по дороге. Звезды, созвездия, двигаются до тех пор, пока на небе не появляются координаты Вероны. Все — приехали. Точнее:
— Приплыли!
Возникает логичный вопрос:
— А зачем так делать?
Как говорится:
— Очень хороший вопрос!
Зачем Шекспир рассказывает о движении по звездам, когда можно было ехать на лошади, по суху?
Разница есть. Это другой взгляд на мир.
Первое, обычное представление о мире это:
— Италия, в ней есть два города, расположенные внутри полуострова, не у моря. Переместиться из одного такого города в другой можно только по суше. Плыть никак не получится. И это правда.
Вроде бы все очевидно, Шекспир — в очередной раз — ошибся. Не в курсе был, что без знаний карты — нет науки географии.
Но есть и другой взгляд на мир. И он правдивее первого. Это взгляд на мир с позиции Теории Относительности Эйнштейна. Правда, тогда еще этой Теории не было. Но Новый Мир уже существовал. Мир, в который включен человек. Человек в зрительном зале!
Именно об этом мире и рассказывает Шекспир. О мире, как он сказал, где:
— Весь мир театр. А люди в нем актеры.
Почему так? Потому что это:
— Плавание по звездам, — видно только из зрительного зала. Только в театре. В театре, где мир разделен на две части. На сцену и на зрительный зал. Так-то, на сцене, этот корабль вообще стоит на месте.
Кто-то может сказать, что это второе представление о мире не реально. А реально первое представление о мире. Которое можно назвать:
— Взглядом из окна.
А второй взгляд на мир — это так, только спектакль.
И это будет очевидной ошибкой. Ибо:
— Мы и смотрим спектакль! — По-другому мир увидеть нельзя.
Почему же в жизни мы не видим этого театра? Мы не видим — Автор видит.
Зритель ведь тоже не видит, что он участник пьесы. И поэтому говорит, когда Два Веронца плывут из Милана в Верону:
— Шекспир сделал очередной ляп. Он не знал географии.
А оказывается, он знал Теорию Относительности.
Дело не просто в правоте Шекспира. Но он нам рассказывает о мире, который возник после Воскресения Иисуса Христа. О мире, в котором существует:
— Вера.
Американцы, когда правильно ответят на вопрос, говорят:
— Спасибо, — папе, маме, бабушке, дедушке, соседу. Так и Сильвио поблагодарил за подсказку ведущего одной из группировок умников.
И солдат спел со ступенек универмага эту песню про Теорию Относительности и про театр. И… и не вернулся назад. Точнее, вернулся, но не совсем туда, откуда прыгал в колодец. Он оказался в поезде, который уже подходил к станции.
— Нм, я опять здесь. Опять в этом городе. — Солдат вернулся в город, откуда начал свой путь. — Вернуться назад? — Но он вспомнил ребят с колами, цепями и пассатижами и решил:
— Нет, возвращаться не буду. — Он посмотрел в сумку. Золотой гребень и серебряная чашка были здесь. А вот изумрудной ложки не было. Сумку ему подарила девушка, которая раздавала листки с рекламой.
— Вы хорошо пели, — сказала она. — Вот бонус от производителя. — И протянула эту синюю сумку.
— Нет, это была не Ира, не Таня и не Галя.
При виде огней ресторана захотелось есть. Но ни в карманах, ни в сумке денег не было. Да и откуда им взяться?
— Чудес не бывает, — сказал Сильвио и постучал в дверь. Выглянул швейцар, посмотрел по сторонам и сказал:
— Солдат-то здесь, в общем-то, не бывает. Сюда ходят только офицеры.
Глава третья
— Надень мой пиджак, — сказал швейцар. Он завел солдата в гардероб, где у него был свой угол. — Иди, поешь. А то, я вижу, быка готов проглотить. Я, между прочим, тоже когда-то служил. — И добавил: — В заградотряде. Че, испугался? Небось, я тебя выпущу. Давай, боец, иди ужинай.
Дед не спросил, а солдат забыл, что у него нет денег. От голода обо всем забываешь.
Он сел с краю и заказал бифштекс с луком и жареной картошкой. Он хотел сказать, что картошки надо две порции:
...
