Оглавление

1. У света и тьмы
2. Вместо предисловия
3. Глава первая
4. Глава вторая
5. Глава третья
6. Глава четвёртая
7. Глава пятая
8. Глава шестая
9. Глава седьмая
10. Глава восьмая
11. Глава девятая
12. Глава десятая
13. Глава одиннадцатая
14. Глава двенадцатая
15. Глава тринадцатая
16. Глава четырнадцатая
17. Глава пятнадцатая
18. Глава шестнадцатая
19. Глава семнадцатая
20. Глава восемнадцатая
21. Глава девятнадцатая
22. Глава двадцатая
23. Глава двадцать первая
24. Глава двадцать вторая
25. Глава двадцать третья
26. Глава двадцать четвёртая
27. Глава двадцать пятая
28. Глава двадцать шестая
29. Глава двадцать седьмая
30. Глава двадцать восьмая
31. Глава двадцать девятая
32. Глава тридцатая

Вместо предисловия

«То ли чудится мне, то ли кажется, то ли старый колдун куражится?». Текст — из сказки, но случай — из жизни, мой. К чему это я? Да, к тому, что кто-то «покуражился» над моими фантазиями. Поработал, так сказать. И не только в плане «литературной редакции». Нет, писал, конечно, я. Не стану также отрицать, что этому «кому-то» не над чем было работать. Но мысли мои развили «в нужном направлении». Кому-то нужном. И помимо моей воли.

«В моём лице налицо» — типичная жертва злого умысла. В отношении моих фантазий. Безобидных, конечно. Так, что, прошу не судить меня строго. Может, я и мыслил,  но не умышлял. Меня вело, но не уводило. Мало ли, кто что думает?! Да и как я думал: фантазировал! Вот, и нафантазировал. На тему бытия — и на свою задницу. Хорошо ещё, что я — не самый большой фантазёр, и не самый умелый рассказчик. А то — сидел бы я за столом! Так, что, дяди и тёти: отставьте дрожь — ничего с вами не случится. Как не случилось со мной… Или случилось? Ну… сами разберётесь.

«Загадывая желание, будь осторожен:

оно может исполниться!»

Неизвестный доброжелатель

Глава первая

«Жил-был — я. (Стоит ли об этом?)» (Семён Кирсанов). Неправ уважаемый поэт: стоит. Ещё, как стоит! Потому что, если о чём и «стоит» — так лишь об этом. Потому что это стоит… того. Потому что, если бы не было меня, не было бы и того, что… было.

Вот, потому: «жил-был я». И жил-был ещё один товарищ. Тот, Который есть Любовь. Товарищ показался мне перспективным по линии удовлетворения желаний — и я стал домогаться его любви. Врать не буду: не получилось. Не встретил понимания. А, может, как раз встретил — и раньше времени. Так или иначе — а любви между нами не вышло. Виню себя: города берёт смелость — но не наглость. Умнее надо было… домогаться.

Пришлось отступить. Но не отступиться. Не знаю, как Господь — на меня, но я на него виды имел. И вполне определённые.

Я не собирался «впаривать» Ему байки о «поиске смысла жизни», «обретении себя» и тому подобное. И не потому, что Господь — Всевидящий: потому, что я — такой честный. Я искал дружбы Господа не для того. Честно искал. Не скрою: «сокровищам небесным» всегда предпочитал другие — без кавычек. К кому же мне обращаться за вспомоществованием, как не к Тому, Кто жизни за нас не пожалел: что ему какое-то барахло?! И разве я не был умерен в запросах? Я ведь не просил даровать мне жизнь вечную!

Увы: похоже, Господь игнорировал меня. Но я — парень упорный. Особенно — в плане веры. И уж если поверил в Господа, в его потенциал — пойду до конца. Пока не образумят. И я сказал Господу: «Верю в тебя!» В смысле: «Не сомневайся… в себе. Ты сможешь это!».

«Стучите — и отворится вам». Стучался — так что лоб расшиб. Не услышали. «Просите — и дано будет вам». Просил. Не дали. Может, не так просил. Может, как раз так — чтобы не дали. Но в обоих случаях я был честен: что хотел сказать — то и… попросил! Зря Господь усомнился в моей искренности: у меня, что в списке — то и на уме! Да и, какой это список? Так — бумажка… в стандартную тетрадь. Пустяки — для него.

«Ищущий да обрящет»… Увы, верна лишь первая половина. Но это — моя проблема. Хотя и Господь поучаствовал в её создании. Но, в основном, это я — такой «хороший». Настолько «хороший», что от моей «души» отступились даже баптисты. Это — с их-то планами «по охвату!». Баптисты — и те не смогли! А ведь насколько серьёзный народ — уж, я-то их знаю! Мы с ними — старые знакомые! «Двукратные»! И, коль скоро речь зашла об истории наших взаимоотношений с Господом, нельзя не упомянуть и об этой её странице. Каюсь: грешен. Было дело: примкнул к гонителям. Одно утешение: не своим хотением, но начальственным соизволением. Вызвали меня как-то «наверх»: «Ты у нас задействован!» К несчастью — для баптистов — я был не токарем, не пекарем, а следователем прокуратуры. Потому-то и вызвали. Потому-то и «задействовали». Пусть даже и в качестве «удостоверения в раскрытом виде»: мы, «прокуратурские», всего лишь «прилагались» к оперативникам УКГБ. «Обеспечивали прикрытие».

Но я бы не сказал, что «дубль второй» был вызван желанием замолить старый грех. Да и не я был инициатором: это всё — моя «везучесть». И везёт же мне на агитаторов: то — сектанты, то — партактив, то — лоточники! И незнакомые алкаши почему-то именно у меня всегда «сшибают» мелочь на опохмел. И попрошайки почему-то именно меня хватают за руку. И гадалки почему-то именно мне предлагают свои услуги. Вероятно, есть во мне что-то такое, мимо чего не могут пройти «охотники на чужбинку».

Не смогли пройти и баптисты. В лице скромного члена трудового коллектива: я уже «сменил масть» и «валял дурака» юрисконсультом заштатной конторы. Как-то раз, по производственной необходимости, я снизошёл до пролетария, в какой-то момент «раскрылся», потерял бдительность и… был «искушён». В советское время «запретный плод» казался особенно сладким — ну, и я не устоял. Вожделел, так сказать.

Вскоре мне предложили навестить «братьев» на дому. В молитвенном доме, то есть. За Библию американского «розлива». В подарок. По тем скудным временам она котировалась выше «Проклятых королей» Дрюона — и я согласился.

Посещение впечатлило: сразу же расхотелось «брататься» — даже за Библию. Несостоявшиеся «братья» моментально сориентировались — и вот тут появилась она. Или оно: средство агитации и пропаганды. В образе невероятно смазливой девицы — из местных товарищей. Воистину: «навозну кучу разгребая…» Грешным делом, я даже забыл о книге — не говоря уже о Боге. Вдруг захотелось любви и понимания — и уже не в обществе Всевышнего.

«Братья и сестры» так расположились к неофиту, что готовы были доставить красавицу вместе с раскладушкой. Доставили. И вот, как только мы легли, всё встало. И не «в том смысле»: на свои места. Увы, но по части интереса я не смог соперничать с Господом в её душе. «И тогда лиса сказала, что виноград зелен». И вообще: «хороша страна Баптистия…» — только воля лучше баб! (Как сформулировал, а! Как обыграл!)

И я обратил любовь на Услугодателя. Да, меня можно было упрекнуть в том, что «люблю я Господа — но странною любовью». Только ведь я ничего не скрывал от него. Прежде всего, я не стал скрывать того, что жду ответного к себе расположения. Так сказать, «любовью — за любовь!» И не в форме «поглаживания по головке»: списка я тоже не таил. Всё было по-честному.

Надо молиться? Даже много и усердно? Да, пожалуйста! Уже в день получения инструкции я «оттрубил» на коленях минут десять, не меньше: «мои» вышли подышать свежим воздухом, и никто не мог помешать нашему разговору. Сама процедура заняла не больше минуты: краткость — сестрица «брата». Всё остальное время я вразумлял Господа насчёт того, чтобы он не сомневался в моём к нему расположении — и по этой причине не тянул со своим.

— Ну, как? — наутро дохнул на меня надеждой «вербовщик»: план-то надо выполнять.

— А никак! — врезал я по надежде. — Не прибавилось!

— Чего?

— Ничего! В том-то и дело, что ничего! Ни здоровья, ни настроения, ни благ — ничего!

— Ну, всему своё время! Просите — и дано будет вам! Ищите — и обрящете! Стучите — и отворится вам!

— Хватит — а то ты мне всю Библию перескажешь!

«Обрящете»! «Плавали — знаем»! И этот — туда же! Или я не старался?! А что — в итоге?! Ноль плюс ноль и умножить на ноль — всё равно будет ноль! Не спешил Господь являть мне своё расположение. Явно не спешил.

«Э-э-э, сказали мы с Петром Иванычем»… Так дело не пойдёт. Что же это получается? Как пелось в одной старинной песенке: «Я к тебе — со всею душой, а у тебя ко мне интерес небольшой!» Так, что ли?!»

— А искренен ли ты в своих молитвах? — насмешил меня пресвитер, когда я пришёл к нему с очередной жалобой на Бога.

Искренен ли я в своих молитвах? Да какой нормальный человек будет в таком деле кривить душой? Я имею в виду: отправляя «туда» заявку?! Если бы я «лепил горбатого», то разве стал бы — после традиционной прелюдии «Отче наш…» — еженощно знакомить Господа с перечнем?!

И потом: я ведь никогда не предварял свои запросы требованием дозволить «вложить руку мою в рёбра твои»! Меньше всего меня занимали вопросы чьего-то там бытия: моё собственное — вот вопрос! Вопрос вопросов! Дашь согласно перечню — и я твой, без всяких, там, «рёбер»! Не дашь — entschuldigen Sie, bitte, aber по труду — и награда! Я — честный. Я не какой-нибудь, там, кардинал Монтанелли, который, не получив требуемого, возопил: «Где ты, Бог? Нет тебя!» До такой низости я опускаться не стану. Я просто скажу Господу: «Извини, приятель, но джентльмены так не поступают!»

И всё: Вам, как говорится — направо, нам, соответственно — налево. Туда, где, по слухам, обитает «товарищ противоположного заряда». Мне ведь — всё равно, от кого получать. Но Вы же не станете отрицать, что стояли первым в списке? Вы же — Всевидящий и Всесведущий! А ведь я мог и обойти Вас: что тут такого?! Но не обошёл же! И что — в ответ?! Извини… те, но какие же мы после этого интеллигенты?!

Я продержался на молитвах ещё пару ночей — а потом дал текст. И, ладно бы из Библии или, какой другой классики — а то ведь свой:

Несут «нетленных» к носам модели,

Но я ж не бабка в платке, я — муж!

Ах, был бы Дьявол на самом деле —

Ему б сдал душу, и счёт — Ему ж!

Я веткой мятой годами сохнул,

Клыки и мысли лишь впрок точа!

Ах, если б Он хоть копытом цокнул,

Я предложил бы себя тотчас!

Слова, рассудок, оставь сорокам,

Врачуй порядочность, как болезнь!

Ах, если б Он показался рогом,

Я на рога бы без слов полез!

Перечит Господу каждый атом:

«Тебе — акт подлый?! Ты — контр-акт!»

Ах, если б только пахнуло адом,

Я тут же кровью б скрепил контракт!

Уже в печёнках печь и полати!

От Бога толку — хоть век божись!

Хватай душонку — мы, брат, поладим:

Я — твой по смерти, Ты — мой по жизнь!

Обидно? Ещё, как обидно!.. Ах, это ему обидно?! Значит, обижали меня — а обиделся он?! А на что? На что Ему обижаться? Сколько можно ходить вокруг да около?! Какие бы «баки ни забивали Мике», вера — это сделка! Та самая: ты — мне, я — тебе. И я готов был исполнять свои обязательства. Честно. Добросовестно. А контрагент? Даже не плюнул в мою сторону: всё бы, какой, никакой, диалог завязался! И разве я много просил?! Сам ведь говорил: «Не заграждай рта волу молотящему!» Вот он я — вол, и как раз молотящий! Так почему «заградили»? Не дал план по «намолоту»?

Отговорки по типу «Господь тебя испытывал» не принимаю. Хочешь меня испытать по-настоящему — испытай добром! Злом каждый дурак может испытывать! Пора отходить от шаблонов: вербовка злом уже не актуальна!

Но нет: ни добра, ни испытания. А на «нет» — и меня нет. Извините, товарищ, но любви между нами не случилось не по моей вине. Так что, корите исключительно себя, когда увидите меня в другой команде. Что же до несостоявшегося «брата», то «накрылась» его премия…

Глава вторая

Что ж: сделка не состоялась. Жаль: Господь — малый хороший. Душевный. Сердечный. С перспективами. Но какой-то несовременный. Всё — с уговорами. Всё — с обещаниями, которыми, как известно, сыт не будешь. Не деловой человек. Вот ни на столько не деловой! Это же надо: упустить такой товар! (Это я — о себе). А всего-то требовалось: предъявить гарантии состоятельности. В качестве небольшого залога нашей любви.

Как бы там ни было, я сделал выбор. А он мне помог. Господь, то есть. Своей непрактичностью. Поэтому ещё не известно, чей вклад в наш разрыв больше. Может, мне себя и винить не за что. Сам ведь учил отрясать прах.

И я отряс. И пошёл к другому. Молитв уже не творил: работал со своим текстом. Может, оно и лучше: со своим-то? Не по шпаргалке, всё-таки — от души. От сердца. В конце концов, не слова — главное, а мысли. Чувства. Отношение. Я твёрдо рассчитывал на понимание — даже когда ночь за ночью зря надрывался в темноте. «Ни «ау», ни отклика на моё «ау!» — как пелось в другой старинной песенке.

— Да вы, что, сговорились, что ли?! — И то: попробуй, тут, выдержать. — Ну, народ! Как же вы с таким отношением к работе план выполняете?!

И тогда я решил: всё! Хватит! Будь что будет! Как-нибудь проживу и без вас! В ту ночь, когда я это решил, всё и произошло…

— Не договорились?

— Договоришься с вами!

— Хоть бы удивился для приличия…

— («Для приличия»)?

Я развернулся всем телом и уставился в пустой угол, ответственный за ретрансляцию.

— Кто бы говорил!

— Да-а, ты — образец учтивости!

Там, в углу, не пожалели иронии.

— А молчать неделю?

Защищайтесь, милорд!

— Будто ты один такой!

Удар отбит!

— Будто к Вам очередь!

Поглядим ещё, кто из нас — лучший дуэлянт!

— Ну, очередь, не очередь — а народу хватает!

— Вот именно: «народу»!

— А…

Вот тебе и «а…»! Чего зря болтать?! Не слышал, что ли, лозунга «Береги минутку!»? Явился среди ночи — так давай о деле! И нечего тут набивать себе цену!

— («Народу»! «Пипла» — но не товара!)

— Торги объявляются открытыми!

Весёлый парень! Как тут не вспомнить Господа из «Фауста»:

«Из духов отрицанья ты всех мене бывал мне в тягость, плут и весельчак!»

— … Ты бы тогда хоть штаны надел — по такому случаю.

(«Ну, нахал! Прибыл не по сценарию, одет не по форме — и ещё права качает!»)

— Ха-ха-ха!

Хохот ночного гостя оказался совсем не таким, каким его «дают» в литературе. Там он — мелкий, дробный, противный. Должный вызывать немедленное отвращение к автору. А тут — «всё, как у людей»!

— «Не по сценарию»?

(«Телепат, что ли?!»)

— Это что: без клубов дыма, вспышек адского пламени и запаха серы? А «не по форме одетый» — это, как понимать?

— Очень просто. Трудно разговаривать с пустым местом… Ну, в смысле: Вы бы хоть как-нибудь проявились…

— Как прикажете? — хлестнул иронией голос. — В каком виде желаете меня узреть? Классический чёртик с рожками? Чудище из дантова ада? Апокалипсический Дракон о семи головах и десяти коронах? Рогатое парнокопытное с лицом, похожим на задницу, и с задницей, похожей на лицо? Или «джентльмен из общества» в чёрном смокинге, с характерным блеском глаз?

(«Последнее!»)

Я даже не успел огласить выбор: «джентльмен из общества» уже сидел передо мной. Похоже, товарищ и в самом деле подрабатывал телепатом. Джентльмен получился на загляденье: тёмные напомаженные волосы с зачёсом назад, аккуратные «полубаки», смуглое худощавое лицо, умные смеющиеся глаза. И — никаких козлиных бородок! Даже усов — и тех не было! Довершал портрет ладно сидящий на джентльмене смокинг явно не из магазина готового платья, белая накрахмаленная сорочка и галстук-«бабочка».

— А?

— Вполне съедобно!

— Тогда — к делу?

(Шарик — налево!)

— А чего тянуть?! Вам — первое слово!

(Шарик — направо!)

— Так что, слушаю Вас, Ваше… Ваше…

— Вот только не надо!

Ночной гость поморщился, как… как все нормальные люди.

— Не надо «Темнейшества». И «Сатанинского Величества» тоже не надо.

— А как же мне Вас называть?

— «Как ты зовёшься? — Мелочный вопрос

В устах того, кто безразличен к слову,

Кто к делу лишь относится всерьёз,

Кто смотрит в корень, в суть вещей, в основу!»

— Читал! — не удивил я его знанием Гёте. Как и он — меня. — И всё же? Не хотите «Величеством», тогда…

Я отклонился взглядом в сторону — и пошёл по мыслям.

— …Тогда… Ну, раз Вы — Князь тьмы, то — Ваше сиятельство?.. Нет-нет: Вы же — владетельный князь, государь, то есть… Тогда никуда не денешься: Ваша Светлость… в смысле: Тёмность. Ну, Ваше Высочество…

Мысль с опозданием догнала язык — и я почти виновато потупился: оскорбляю ведь товарища! «Недопочитаю» — и даже «недовоздаю»! Следовало немедленно реабилитировать его — да и самому реабилитироваться.

— Нет, без «Величества» не обойтись»…

— Ну, народ! — почему-то не одобрил меня гость. — Никак не могут без ярлыков!

— Так ведь — не муравьи: не по запаху же отличать… А можно, я буду называть Вас Мессиром?

— Мессиром?

Гость щедро поделился со мной наличным скепсисом.

— Не надо литературы! Называй меня… ну, например: Светоносный.

«Погладив себя по головке», «высокий гость снизу» даже порозовел. И вряд ли от смущения.

— Или лучше так: Хозяин. Кстати, Мессир в одном из вариантов перевода: «мой господин». Не коллаж из «мессии», «месье» и «сира» — а «господин»!

(«Господин! Мой!»)

Мне как-то сразу стало не по себе, но от комментариев я благоразумно воздержался. Хотя меня наверняка «прочитали».

— Значит, мне — слово? — усмехнулся гость. — Опять «в начале было Слово»…

— Нет, зачем: «огласите весь список, пожалуйста».

По выражению лица Хозяина я сразу догадался: товарищ знаком с первоисточником.

— Весь список, говоришь… Но ты же знаешь: я — не коробейник, и лотков с мануфактурой не держу.

Я перестал улыбаться. Это было что-то новое в практике договорных отношений. Отход от канона? Как же он тогда думает рассчитываться? Не связкой же бус и не «серебром» на водку?!

— Не понял…

Я счёл за лучшее не оставлять сомнений при себе.

— Не бойся: не обижу!

— Здесь тоже — не фрайера!

На мгновение Хозяин перестал улыбаться. Явно сказывались изъяны практики: клиентура-то, в массе своей — сами понимаете. И правильно: пусть знает, что «здесь вам не тут!».

— Чего же ты ждёшь?

— А Вы не знаете?!

— Знаю, но я работаю по безналичному расчёту! Идём в ногу со временем, так сказать.

Вот это новость! «По безналичному расчету»! Это — как?!

— Объясняю. У меня нет расхожего набора товаров и услуг.

А именно: банковских счетов в Швейцарии, машин, квартир, домов, дач, мест в престижных вузах, турпутёвок со скидкой, фирменных носков и галстуков, долей в уставных капиталах фирм, дочек влиятельных родителей на выданье, половых партнёров и партнёрш «с обложек», мальчиков и девочек… Ничего этого у меня нет.

Максимум того, что я мог сделать — это растеряться. И я сделал максимум.

— А что же есть?

Хозяин ободряюще улыбнулся.

— Ну, ну, приятель: не умирай прежде смерти. Я ведь поменял квалификацию, а не утратил.

Я чуть-чуть ожил.

— В последнее время я работаю исполнителем…

Ничего себе: аллюзии! От слов Хозяина дохнуло чем-то родным, от «тридцать седьмого» — и я отреагировал, как надо: вздрогнул. Хозяин растянул губы — пока ещё свои и всего лишь в улыбке.

— … исполнителем желаний. Даже не так: гарантом исполнения желаний. Никаких товаров, никаких услуг, никакого прейскуранта! Характер желаний оговаривается при заключении сделки. Я только обеспечиваю исполнение. Буквальное.

(«Буквальное»… Вроде и уточнять нечего»).

— …За маленьким исключением.

— Не понял? — не понял я. И правильно не понял: не слишком ли много «но»?! Что за договор: сплошные оговорки?!

— Ну, в твои лета не обязательно уметь играть на «стратокастере» и петь рок. Не мальчик уже.

Лучше бы я понял! Тут и не захочешь — а покраснеешь: «в точку»! «Анонимный рокер-заочник»! Была у меня такая «мечта-идея», но как бы обращённая в прошлое. Я представлял себя рок-звездой не своих, «предпенсионных» лет, а в последнем классе школы. Очень уж хотелось мне, хотя бы постфактум, ретроспективно поразить одноклассников, а ещё больше — одноклассниц. Была там одна, такая… Мда…

— Я знаю все твои желания, — тактично игнорировал моё смущение Хозяин. — И полностью их одобряю, потому, что каждым из них ты перечишь Господу. Так держать! Поэтому всё, о чём ты только подумаешь, исполнится — даже если ты подумаешь об этом невзначай.

— А вдруг я загадаю не то желание? Не то, которое Вы готовы исполнить?

Может, и не стоило мне так ехидно косить глаза на Хозяина — но, что сделано — то сделано.

— Зря старался!

Это он — о чём: о вопросе или о его «сопровождении»?

— Среди твоих желаний таких нет!

А-а-а!

— Тогда, что ж мы тянем: к договору?

Ласка, с которой Хозяин посмотрел на меня, была какого-то нездорового оттенка. От «жёлтого дома». От тех, кто в белых халатах — по одну сторону решётки, в адрес тех, кто в полосатых робах — по другую. Если я не ошибся в интерпретации — обидно, честное слово!

— А зачем он нам? Зачем обижать друг друга недоверием? Мы — джентльмены, и вполне можем обойтись «джентльменским соглашением».

Неплохой каламбур: «джентльменское соглашение» — всего лишь форма устного договора, при котором обязанности сторон исполняются точно так же, как и при письменном его заключении. Эта форма была мне хорошо знакома. Все мои клиенты «на стороне» предпочитали не афишировать наши отношения и «благодарили за советы» «живыми» купюрами в конверте. Именно «джентльменскому соглашению» я обязан избавлению от необходимости изображать из себя «члена трудового коллектива»: на жизнь вполне хватало процентов от вложенного капитала.

— Вопросы?

Надо подумать!

— Один… Нет: два!

— Давай!

Для начала я многозначительно откашлялся. Но он как-то

«не исполнился» — ни внимания, ни понимания. Знал наперёд, что ли?

— На какой срок заключается договор? Не предполагает ли сделка… характера «шагреневой кожи»?

Хозяин улыбнулся и поднял вверх большой палец.

— Хороший вопрос, приятель! Сразу чувствуется юрист! Можешь успокоиться: на продолжительность твоей жизни количество желаний не повлияет. Никак.

Я не понял. То есть, я понял, что мои опасения насчёт «шагреневой кожи» несостоятельны. Но я не понял, какой же тогда интерес преследует контрагент? А без интереса — какой ему интерес?!

— Это и есть твой второй вопрос? — двинул бровью Хозяин.

— Нет: всего лишь уточнение первого.

— Молодец. Вопросы, как и чудеса, надо экономить. Итак, мой интерес в сделке…

Я уже давно — минут пять, «как» — перестал удивляться талантам контрагента. В части подслушивания и подсматривания.

— Можешь не сомневаться: интерес есть. Ты прав: какой же

интерес — без интереса? Как и положено «по роли», мне нужна твоя душа. Но сразу оговорюсь: на сковородках и без тебя есть, кому сидеть. Так что, отступление от сюжета гарантировано. Что же — до времени…

Я напрягся: вот он, момент истины. Как минимум, «один из».

— … Не буду интриговать тебя в стиле Христа: дескать, о дне и часе, никто, кроме Отца Моего Небесного, не знает. О твоём дне и часе я знаю всё. Поэтому скажу прямо: мои обязательства перед тобой будут исполнены тогда, когда исполнится твоя мечта.

— ???

Но вместо разъяснений он заскрипел креслом.

— В должный час я появлюсь опять. Не думай, что бросаю тебя на произвол судьбы. Помнишь, как говорил мой оппонент: «Где двое или трое собрались во имя мое — там и я с ними!» Вот так — и я. Что бы ты ни делал, знай: я здесь, я рядом. И не потому, что я — «такой хороший», а потому, что твоя жизнь с сегодняшнего дня принадлежит мне. А я своим добром не разбрасываюсь.

Занавес опустился…

Глава третья

«Работая Бодхитхармой» — «постигая» стену напротив — я и не заметил, как наступило утро. Предрассветно серый угол был… предрассветно сер и представлял лишь себя самого.

Заснуть уже не было никакой возможности. Желания — тоже.

Я попытался взбодриться утренней прохладой — но не пошло. И я решил взбодриться другим способом. Тем самым, осуждаемым медициной. Особенно — поутру. Но я нуждался в нём именно сейчас, утром. Может, вечером мне уже и не захочется. Как человеку непьющему. Во всяком случае, много и водку.

И я выпил. Основательно, так, выпил. Коньячку. И полегчало: «всё стало вокруг голубым и зелёным». Главное: до мельчайших подробностей вспомнились события прошедшей ночи. Ведь, если покупатель не наврал, меня теперь ожидали замечательные приключения: всё, что ни пожелаю — и ещё какая-то «мечта всей жизни!» Ну, как тут было не разговеться «по полной»?!

И я «разговелся». «По полной». Проснулся я с лёгким сердцем и тяжёлой головой. Торопиться было некуда: вот уже второй год, как я уволился из фирмы, где занимал должность начальника юротдела. Успел уволиться. И даже — по собственному желанию. Почему так? Да всё просто: фирма «крякнула», а учредители, хапнув своё и прихватив чужое, разбежались, кто куда, подальше от греха и ответственности.

Ну, а я был чист. Как и всякий пролетарий умственного труда. Моя работа легально протекала в судах и арбитражах, на виду у сотен «честных и неподкупных» людей. Я благоразумно ничего не подписывал — даже ведомость на получение зарплаты, ибо получал не зарплату, а гонорары. Те самые — в конвертах. То есть, официально «голодал». Поэтому никаких претензий «товарищи из органов» предъявить мне не смогли.

А хотели: надо же было кому-то заместить отсутствующих учредителей на скамье подсудимых. Однако «заместителя» из меня сделать не удалось. Максимум, что мне могли инкриминировать — это «болванки», какие можно без труда найти в любом сборнике образцов договоров.

К огорчению «правоохранителей», в «болванках» не были проставлены ни реквизиты сторон, ни конкретные условия договора: на то они и «болванки». Предусмотрительность тут ни при чём: просто учредители решили на мне сэкономить. В противном случае пришлось бы «делиться»: господа уже имели возможность убедиться в том, что я — далеко не Павка Корчагин по части бескорыстного «служения долгу».

Ещё в бытность начальником, я подстраховался клиентурой: «на всякий пожарный случай». И после увольнения не остался без гонораров. Плюс — то, что «набегало» мне, как рантье. А печать в трудовой книжке «о постоянном месте работы» шлёпнули друзья. Для удовлетворения любопытства полномочных его проявлять.

Поскольку мне теперь не нужно было спешить — ни по делам, ни от безделья — я мог спокойно выгуливать собаку. Раньше приходилось делать это урывками, наспех, то и дело поглядывая на часы. Но «мог» не означает, что так и оно и было в действительности. Какая же ложка мёда — без бочки дёгтя?! Так ведь и жизнь покажется какой-то однобокой! Не будет полноты ощущения… «ея»!

Увы, но выгул стал для нас обоих целой проблемой. Особенно — для меня. И — не по причине излишней маневренности четвероногого друга. Это бы ещё ладно. Всё обстояло, куда серьёзней: значительную часть парка, где я — с соблюдением всех норм и инструкций — выгуливал собаку, «приватизировали» застройщики элитного дома.

Вначале они «оттяпали» у ребят из станции юного техника площадку для картинга: в этой секции удачно заняли делом трудновоспитуемых подростков — а ведь такие были шалопаи! Затем — все их «отдельно стоящие подсобные помещения» плюс «часть пустующих земель». И вскоре начали строить. Скромненький такой — как было заявлено — трёхэтажный домик на два подъезда.

В рекреационной зоне, где всякое строительство, как известно, запрещено. Теоретически. Какими-то, там, понимаешь, «инструкциями».

Но мы ведь живём в «правовом государстве», в котором право — это право тех, кому даны правы. Или тех, кто наделил ими себя сам. Говорить о праве в ином смысле применительно к обладателям солидных портфелей и кошельков даже как-то неловко. Потому что лишь они являются субъектами права. Его носителями. Объектами права у нас являются другие — те, которые не нажили никакого имущества, кроме «демократических свобод». Вот с ними у власти разговор — короткий. В духе этих самых «свобод».

Вскоре публика с удивлением заметила, что площадь парка начала сокращаться, как шагреневая кожа — а площадь застройки, соответственно, увеличиваться в размерах. Трёхэтажный домик стал восемнадцатиэтажным, а из двухподъездного превратился в шестиподъездный.

Протест оставшихся честными депутатов — бедные люди! — не оказался «гласом вопиющего в пустыне»: нарушителей немедленно призвали к ответу. Ими оказались… сами депутаты! А чтобы им впредь было неповадно «нарушать», их немедленно освободили от непосильного бремени депутатства. Нашли за что: у нас это — не проблема. У нас ведь при желании можно и телеграфному столбу инкриминировать акт терроризма, наткнись на него «по пьяной лавочке» кто-нибудь из «сильных мира сего».

Депутатов избавили не только от наличного бремени, но и от будущих притязаний на него. Уже как непонятливым кандидатам, им инкриминировали традиционное для таких случаев «преступление»: якобы некоторые из «голосов» не в том месте поставили свои закорючки. «Неподкупные» «слуги народа» в очередной раз продемонстрировали свою «неподкупность». «Слуги закона», к которому — не иначе, как в простоте душевной — пытались воззвать правдоискатели, по части «неподкупности» могли ещё и фору дать всем другим «слугам». Потому, что закон у нас — вотчина его слуг.

Возведение по соседству с шестиподъездным домиком теперь уже двадцатичетырёхэтажной громадины являлось как бы дополнительным свидетельством «кристальной чистоты» дел и помыслов всех этих «блюстителей» и «стражей». В результате парк уменьшился до размеров половины футбольного поля. А по растёртым в пыль некогда асфальтированным пешеходным дорожкам, распугивая прохожих, животных и мамаш с колясками, который уже месяц носились самосвалы, бетономешалки, панелевозы и автокраны. И ни один «блюститель», прячущийся здесь от начальственного глаза и преступного элемента, не пытался отреагировать на это безобразие хотя бы укоризненным взглядом: не дай Бог, увидит застройщик, он же — кормилец его начальников!

Зато меня — рядового владельца маленькой собачки, выгуливающего её в нескольких метрах от ревущего самосвала, можно безопасно для себя «призвать к порядку». Ну, как тот фонарный столб. То, что самосвал буквально пятки отдавил — это «ладно», а вот хозяин с собачкой — это злостное нарушение общественного порядка!

Уж, как старательно я избегал встреч с этими «господами-товарищами»! Грешным делом, «сердцу не прикажешь»: я люблю… людей, а не этих… «блюстителей». Ну, хорошо — смягчим: я люблю людей мыслящих… головой, а не погонами и не сапогами. Да и энциклопедисты среди господ «блюстителей» мне как-то не попадались. Ну, вот, не повезло. Мне не повезло. Всё больше я встречал на своём пути людей, «мыслящих» дубинками-«демократизаторами». Общение с этой категорией «мыслителей» никогда не входило в число моих приоритетов.