«Осада человека». Записки Ольги Фрейденберг как мифополитическая теория сталинизма
Классический филолог и теоретик культуры Ольга Михайловна Фрейденберг (1890–1955) оставила огромный корпус автобиографических «записок», по сей день не опубликованный. История жизни, совпавшей с революцией, двумя мировыми войнами и террором, — это бытовая хроника, написанная исследовательницей, которая стремится понять и объяснить читателю будущего ту форму правления, при которой ей довелось жить. Ирина Паперно поставила перед собой задачу не только создать путеводитель по страницам хроники, но и реконструировать политическую теорию сталинизма, которую О.М. Фрейденберг последовательно (хотя и не всегда эксплицитно) разрабатывала в своих «Записках», — теорию, сравнимую с тем, что в другой форме создала Ханна Арендт. Книга адресована не только ученым-гуманитариям, но и широкому читателю, размышляющему, как люди живут, когда власть проникает «в самое сердце человека, удушая и преследуя его везде, даже наедине, даже ночью, даже в своем глубоком „я“». Ирина Паперно — филолог, историк культуры, профессор Калифорнийского университета в Беркли.
Жас шектеулері: 16+
Түпнұсқа жарияланған күн: 2023
Басылым шыққан жыл: 2023
Баспа: Новое литературное обозрение
Қағаз беттер: 253
Пікірлер6
👍Ұсынамын
Стою и думаю о блокаде, думаю новыми думами. Мне становится ясно, что вся блокада была паспортом советского строя. Вы внезапно открываете дверь и видите человека в неубранном естестве. – Все, что пережито в блокаду, было типичным выражением сталинской нарочитой разрухи и угнетения, затравливания человека. Но это было краткое либретто. До и после блокады – та же тюремная метода, разыгранная медленно и протяжно. <…> Я эти строки пишу почти в темноте. Мне светит история. Я замерзаю. Это даже не блокада и не осада. Это простой обыденный советский день (XXVIII: 17, 78).
👍Ұсынамын
Спасибо Ирине Паперно за осмысление дневников Ольги Фрейденберг.
Сохранила себе фотографию молодой ОФ, красивой, стройной, нежной, полной надежд - как не похожа она на ту, что запечатлена на обложке этой книги.
Сталинское правление, блокада Ленинграда, гибель любимых, предательство до неузнаваемости изменили эту умную, прекрасную женщину.
Вот уж действительно «Меня, как реку,
Суровая эпоха повернула.
Мне подменили жизнь. В другое русло,
Мимо другого потекла она,
И я своих не знаю берегов»
Сохранила себе фотографию молодой ОФ, красивой, стройной, нежной, полной надежд - как не похожа она на ту, что запечатлена на обложке этой книги.
Сталинское правление, блокада Ленинграда, гибель любимых, предательство до неузнаваемости изменили эту умную, прекрасную женщину.
Вот уж действительно «Меня, как реку,
Суровая эпоха повернула.
Мне подменили жизнь. В другое русло,
Мимо другого потекла она,
И я своих не знаю берегов»
Дәйексөздер437
И сейчас, как тогда, она фиксирует полноту и тотальность несвободы: «Нигде и ни в чем нет свободы». Тогда, «глотать и испражняться [человек] был вынужден по принуждению»
Гинзбург определяет ситуацию войны как величайшую несвободу: «Несвобода проникла во все проявления человека, вплоть до мельчайших…»
выражение жизненному опыту является подлинно живущим. Но что же делать человеку, которому отказано в художественном таланте? Такому человеку остается путь «дешифровки» выражений опыта. В этом качестве историк или филолог становится художником второй руки, способным к повторному переживанию (das Nachleben) жизни.
