Хатара́ки-ба́ти» – рабочая пчела, японский символ трудоголика. В нашем случае – дальнобойщика. С косичкой на затылке, похожей на пчелиное жало.
В этом пчелином образе душа Хосино-Кафки порхает по страницам романа, выныривая перед нами, по меньшей мере, пять раз. Но каждый раз – в момент, когда Кафка перебирается из одной реальности в другую.
Так, сразу после убийства Кафка рассеянно вертит в руках отцовское пресс-папье – стеклянную пчёлку.
Прибыв в Такамацу, Кафка ищет библиотеку и по дороге приближается к берегу. Пахнет морем, но вместо шума волн назойливой пчёлкой жужжит какой-то электромотор.
точно такими же крекерами хрустит Хосино, запивая их такой же минералкой. Только случается это в финале, после смерти Накаты – перед самым сражением Хосино с Белым Слизняком… Определённо тому, кто возьмётся когда-нибудь экранизировать «Кафку на пляже», стоило бы выделить две этих сцены – в начале и конце фильма – наикрупнейшим планом.
Хосино возникает в этой истории как «перерождение» несчастного байкера, которого за полчаса до того спас от мучительной смерти Наката. И в этом смысле Хосино – не кто иной, как уже перерождённый сын Накаты. В бейсбольной кепке и модных солнцезащитных очках – ни дать ни взять сбежавший из дома Тамура Кафка. Астральный отпрыск одинокого придурковатого старика, которому и детей-то, казалось бы, уже никогда не светило.