Оглавление

Книга 1

Часть 1. Глава 1

Мальчик получил имя Тору — Странник. Оно было дано авансом, поскольку мать мечтала о дальних путешествиях, о теплых морях с тропическими рыбками и дельфинами, непроходимых джунглях, где по лианам скакали ловкие и крикливые обезьяны. Её воображение рисовало города, куда цивилизация приходила вальяжно и нехотя. Города, где каждый камень хранил память о былых временах, а каждый дом носил отпечатки душ проектировщиков, строителей, владельцев и просто жильцов.

Сидя на диване в крошечной съемной каморке со стареньким ноутбуком и маленьким сыном на коленях, она глотала все передачи про путешествия, которые только могла найти в сети, и без остатка растворялась в грезах о далеких экзотических странах. Ее робкие надежды посетить все эти места, такие прекрасные, романтичные и чистые, словно парусники, едва сошедшие с верфи, с рождением мальчика разбились о беспощадные рифы быта.

Окончив школу, она устроилась официанткой в забегаловку неподалеку от дома и о поездках дальше городского парка могла лишь мечтать, да и в парк выбираться удавалось редко. У нее был всего один выходной в неделю, и его она целиком посвящала сыну, в остальное время предоставленному воспитателям в детском саду, учителям в школе и компьютеру.

Друзей как таковых у Тору не было. Школу, где он учился, посещали в основном дети бедняков, но и среди них он выделялся неказистой одеждой, а дети нередко бывают жестоки. Не раз он приходил домой в разодранных штанах, волоча по земле омытый в унитазе рюкзак, но выдавить из него жалобы и признания было невозможно — с младых лет мальчик был немногословен и крепок характером, а мать, напротив, не могла проявить твердость.

Побои и замкнутость не могли не отразиться на его судьбе, но именно одиночество вынудило его совершить серьезную ошибку.

Однажды дождливым осенним днем он возвращался из школы, где в очередной раз получил несколько крепких затрещин. Тело привычно ныло, и все мысли крутились вокруг того, что скоро выходной и они с матерью отправятся за город любоваться восхитительным багряно-золотым убранством. Осень была его любимым временем года.

По дороге Тору повстречался парень на несколько лет старше, может быть, ученик выпускного класса или студент. Его одежда отражала собирательный образ рэпера: замызганная красная бейсболка, свисающая до колен майка с номером двадцать три на груди и штаны, в которых можно было уместить целую небольшую семью. Увидев тоску и фингал на лице Тору, парень, панибратски подмигнув, обратился к нему с предложением поднять настроение. Глаза незнакомца, покрытые паутиной кровеносных сосудов, бегали по сторонам, как маятники, но этот человек был первым за долгое время, если не брать в расчет мать и учителей, кто обращался к нему без оскорблений и кулаков, так что даже он, выходец из бедного квартала, доверился этому невзрачному типу.

Началось всё с травки. На какое-то время ему и в самом деле стало легче переносить действительность: помимо наркотика этому способствовало появление друзей, если тех безнадежных деградантов можно было так назвать. Все они верили в расширение сознания, самоконтроль и то, что могут в любой момент завязать, но никто из них этого почему-то не хотел.

Постепенно в ход пошли вещи потяжелее. Тоже исключительно для расширения сознания. Затягивая жгут на руке Тору, его друг-торчок пообещал, что тот увидит много новых миров. Едва ли он мог предположить, насколько близки к истине окажутся его слова.

Всего за пару лет Тору изменился настолько, что скрывать свои увлечения от матери стало нереально. Поздние возвращения домой переросли в ночевки по злачным местам и вылились в историю, которая придала судьбе Странника новый неожиданный виток.

В одну из похожих друг на друга ночей он лежал в беспамятстве где-то в узком проходе между домов. Поодаль бесформенной грудой мяса валялись его так называемые друзья.

Мимо этой малоприятной композиции проходил пожилой мужчина — учитель музыки в начальных классах школы, где числился Тору. Он возвращался домой после одного из частных уроков, настроение было умиротворенным: та девочка была талантлива, и любой человек, посвятивший себя учению других, понял бы радостные чувства мастера, спешащего передать знания не оглядываясь на время и не требуя денег сверх положенного за час. Вот и в этот раз целых три с половиной часа за любимым инструментом пролетели как миг, а игра в четыре руки вытянула из прихожей хозяйского шнауцера: пёс свернулся калачиком возле ног старика и навострил купированные уши.

Неизвестно, рок или случайность заставили погруженного в приятные мысли Атсуши обратить взор в переулок, где пребывал в мире наркотических грез Тору, но сердце не позволило ему пройти мимо.

Глава 2

Утро встретило Тору ледяной водой и парой оплеух. Придя в себя, он обнаружил вокруг незнакомую спартанскую обстановку. В комнате не было ни единого электрического прибора, если не считать лампочки, что было удивительно в двадцать первом веке. Перед жесткой циновкой, где он провел остаток ночи, сидел на коленях старик, чьи черты лица показались смутно знакомыми. Что-то из его раннего детства…

Старик глядел на Тору сурово, почти не мигая, и сжимал в жилистой руке бамбуковую палку. Рядом на полу стоял поднос с едой и чаем.

Побоев Тору не боялся. Не обращая внимание на палку, он слабым голосом поинтересовался, как он тут очутился и не могли ли они видеться раньше. Учитель же музыки, хоть и был стар, не страдал расстройствами памяти и помнил каждого своего ученика.

Сторонний человек счел бы беседу пожилого учителя и молодого наркомана сухой и малоинтересной, она состояла преимущественно из нравоучений, в жёсткой, но уважительной форме. Скорее, это был монолог многое повидавшего человека, содержавший отсылку к бедственному положению матери Тору, будущему, которое ожидает их обоих, а также глубине нравственного падения парня.

Оправдываться и перечить Тору не стал. Он обреченно ждал окончания нотаций и готовился при необходимости стоически перенести удары бамбуковой палки. Его беспокоило только то, что уходит время на поиски ключа от двери из этой серой скучной реальности в мир блаженной неопределенности и смутных, но приятных ощущений.

А слова учителя музыки, возможно, дошли бы до его сердца пару лет назад. Сейчас ему было уже, наверное, все равно. Он отсутствующим взглядом пялился на стену с простыми светлыми обоями и терпел.

Тем временем Атсуши перешел от слов к делу.

Первый удар на несколько секунд вывел Тору из нирваны и вызвал тихий всплеск агрессии, который мгновенно угас. Последующие удары он принимал смиренно и кротко, словно крестьянин удары плети сюзерена.

Закончив со словесной и физической поркой, старик поставил перед парнем поднос с плошкой риса. Вид еды вызвал у Тору зачатки рвотных позывов, но, справившись с собой, он взялся за палочки и по телу разлилось чувство тепла и уюта. Закончив трапезу, он сдержанно поблагодарил сэнсэя за еду и науку. Тот резко и безапелляционно заявил:

— Будешь приходить ко мне на уроки в 5 утра. Каждый день.

Тору замялся. Он давно перестал посещать и обязательные предметы, а уж к музыке и вовсе был равнодушен. Он стал искать предлог отказаться от того, что посчитал предложением. Повод, казалось, лежал на поверхности.

— Но, Атсуши-сан, мне нечем заплатить за вашу доброту и науку…

Ответом на эту вялую попытку увильнуть от музицирования стал удивительно хлесткий удар бамбуковой палки. Возражения были неуместны.

Глава 3

На следующий день он, конечно, проспал. Накануне долго скроллил ленты в соцсетях — там, в отличие от реальной жизни, у него было полно друзей. То, что он никогда их не видел воочию, нисколько его не огорчало, ведь они не шарахались от его трясущихся пальцев и бледного лица (на аватаре был лаконичный белый иероглиф на черном фоне, обозначающий его имя «путешественник»), не судили его за употребление наркотиков (просто не знали) и не считали неудачником, которого бьют в школе: информации в его профайлах было не много. Вместо фотографий — изображения мест, где он никогда не бывал, в анкетах — пустота.

В общем, Тору залип, как муха в выгребной яме. И тошно, и оторваться сил нет: так можно было описать испытываемые им ощущения. Лишь в четыре часа измученный синим светом и дешевым энергетиком организм все-таки нажал стоп-кран и Тору отключился лицом в клавиатуру.

Ему приснился странный сон. Точнее, страшный, наверное, хотя по непонятной причине этот страх его не коснулся. Он очутился в лесу у подножия Фудзи, том самом, где многие несчастные завершали свой земной путь. В реальной жизни он ни разу не посещал Дзюкай, но сомнений в том, что это то самое море деревьев, у него не было. Во сне он вовсе не ощущал присутствия разгневанных душ, не было ни нарколепсии, ни ломки, ни гнетущего чувства вины, только осенняя свежесть и сладостное предвкушение прогулки. В какой-то момент среди деревьев мелькнул силуэт женщины, одетой в простое белое кимоно. Она стояла к нему в пол-оборота. Тору побежал к ней — померещилось, что это мать.

Вот он приблизился. Женщина протянула ему руку и он так же, как в детстве, обхватил ее средний и указательный пальцы. Как только он это сделал, женщина вцепилась в него мертвой хваткой. В гуще черных волос наконец проявилось лицо старухи с огромным ртом. Это была ямауба[1]. Когда она раскрыла пасть, на Тору пахнуло гнилью, он закричал, и картина мгновенно изменилась. Перед ним возникли огромные врата, целиком состоящие из огня. Решив, что это врата в преисподнюю, Тору усилием воли проснулся.

Было около полудня. Мать, давно потерявшая надежду вернуть его в школу, ушла на работу. Жгучий стыд овладел им. Влекомый внезапно пробудившимся чувством долга, он направился к Атсуши, чтобы вымолить прощение и по дороге найти дозу. Порывшись в карманах обнаружил, что денег там совсем не осталось. Еще сильнее полыхая от стыда, он открыл старый шкаф, где мать аккуратными стопками складывала одежду, и запустил лапу в коробку из-под кроссовок, в которой она хранила свои скромные сбережения.

Эта коробка некогда была для нее символом светлого будущего, но со временем она перестала откладывать на билеты в дальние страны, собственное жилье и даже учебу Тору. Она давно не знала, на что копила, и делала это скорее по привычке. Их бюджет то и дело трещал по швам, заставляя ее раз за разом обращаться к помощи коробки.

Тору брал оттуда деньги всего дважды. В первый раз вернул их по прошествии какого-то времени. Пришлось выполнить парочку неприятных заданий от поставщика дури. Второй раз он просто забыл об этом, а мать сделала вид, что не заметила. И вот опять… Ему было тошно и мерзко, но зачатки ломки и предвкушение грядущих мучений заставили его перешагнуть через стыд.

Находиться на улице при свете дня было непривычно — чаще всего он покидал квартиру затемно. Вокруг было пусто: жители спального микрорайона по большей части трудились где-то в высотных башнях делового квартала, ближе к центру города. Исключение составляли старики и домохозяйки, но они редко покидали свои жилища и потому тоже не оживляли округу своим присутствием.

Он с трудом нашел дом, в котором жил старый мастер, но самого его не застал: должно быть, тот ушел в обход по своим воспитанникам или был в школе.

Последнюю версию Тору захотел проверить.

По дороге он встретил своего постоянного поставщика дури, Йори, и поспешил заключить с ним ежедневную сделку. Употребив зелье, он около получаса наслаждался дурманящим эффектом, а после вспомнил, что собирался найти учителя музыки, но зачем тот ему понадобился, забыл. Решил разобраться на месте и нагрянул в школу во время перемены. С трудом отыскав давно забытую дорогу в музыкальный класс, не церемонясь распахнул дверь ногой и со смехом ввалился в середину аудитории.

Настроение было боевое. Наверняка он пришел устроить старикану выволочку за вчерашний инцидент с дубиной. Иначе что ему вообще тут делать?

Детишки из младших классов испугались и прекратили играть, а старик зашелся мелкой дрожью от негодования. Это показалось Тору очень смешным, и он согнулся пополам от рвущегося наружу хохота.

— Убирайся, — резко гавкнул Атсуши.

Это было уже грубо. На волне отходящей эйфории Тору счел слова и тон старика достаточным поводом для взбучки, что развязало ему руки и убрало последнюю досадную преграду — разницу в возрасте. Все-таки уважение к старшим было настолько крепко вбито в его голову, что сопротивлялось в том числе и наркотику.

Развесёлой походкой он подкатился к дерзкому дедуле и наотмашь ударил его по лицу. Ощущения от того, что он бил кого-то, а не наоборот, мгновенно ударили в голову и смешались с имеющейся там дрянью в убийственный коктейль.

Будь у него чуть больше времени, он наверняка избил бы учителя музыки до смерти — тот был далек от возраста, когда мог дать отпор молодому наркоману, но, по счастью, завершить начатое Тору помешали проходившие мимо старшеклассники.

Один из них был подающим надежды борцом сумо соответствующей комплекции, второй — низкорослый и коренастый дзюдоист. Парни дружили с начальной школы и у них культура почтения к старшим была усилена воспитанием в спортивных секциях. Мигом оттащив Тору от сенсея, они несколькими увесистыми тычками напомнили невежде времена, когда он еще посещал уроки, а затем протащили через школьный коридор и вышвырнули на улицу.

Тору не чувствовал боли от тумаков, но они вернули его в сознание, а вместе с ним пришел стыд. Он вспомнил, зачем искал Атсуши, и раскаяние повисло на нем, словно гиря на шее. Надо было дождаться окончания уроков, чтобы вымолить прощение. К тому времени приход должен был окончательно оставить его.

Расписания занятий он не знал и потому боялся, что пропустит момент, когда учитель покинет школу. Притаившись за углом, он стал наблюдать за парадной дверью и от скуки вспоминать свои уроки музыки в первом классе. Воспоминания оказались довольно приятными. Невзирая на отсутствие ярко выраженного таланта, играл он тогда самозабвенно: в детстве не так важно, получается у тебя или нет, можно получать удовольствие от процесса и это самое важное.

«Интересно, — подумал он, — насколько Атсуши сам хорош в том, чему учит детей?»

Вместо ответа сознание подкинуло воспоминание о квартире пожилого учителя, где стены были увешаны фотографиями учеников в деревянных рамках. Тору не помнил их лиц, но мог определенно сказать, что там были снимки как маленьких детей, только взявших в руки свой первый музыкальный инструмент, так и взрослых, а порой и пожилых музыкантов в моменты получения наград или играющих в больших оркестрах. «Кто-то коллекционирует медали, а кто-то — медалистов», — пришла неожиданная мысль.

Когда по домам разбрелись даже завсегдатаи внеклассных уроков, из опустевшей школы вышел понурый Атсуши. Он едва волочил ноги, голова была опущена, а портфель заметно оттягивал уставшее плечо.

Глядя на него, Тору почувствовал невыносимую, словно ножом по живому телу, жалость. Ему мнилось, что подойти к старику было бы кощунством. Захотелось убежать, броситься под поезд или спрыгнуть с крыши высокого дома, но он не мог уйти, так и не попросив прощения.

Нетвердой походкой он направился к учителю и, подойдя вплотную, сделал то, что велел делать в такой ситуации культурный код: повалился на колени.

— Простите, мастер, я не достоин вашего времени, — выдавил он, еле сдерживая слезы.

Атсуши замер в недоумении. Он не сразу сообразил, кто перед ним, а поняв, захотел пнуть распластавшегося нахала, но от волнения ему сделалось дурно и он присел на скамейку у автобусной остановки.

Тору приподнял брови и, увидев происходящее, тут же вскочил.

— Вам нехорошо, Атсуши-сан? Только дайте знать, я отнесу Вас в больницу!

Учителю показалось, что еще немного, и смерть костлявой рукой сожмет его сердце. Но обошлось. Постепенно он пришел в себя и отрицательно покачал головой. Облегчение от того, что опасность миновала, убавило гнев, но он не стал этого показывать и строго проговорил:

— Отведи меня домой.

Тору вложил все почтение и желание служить каждую минуту в предложенную Атсуши для опоры руку и трепетно, еле дыша, сопроводил мастера до самого порога квартиры.

У него в голове вертелись вопросы, но он не решался их задать. Какой инструмент любит сам Атсуши, почему он не играет в филармонии, а ведет скромный быт отшельника, пробавляющегося зарплатой школьного учителя и частными уроками? «Мастер просто обязан быть гениальным музыкантом, — подумал Тору. — Вот бы послушать его игру! Ради этого можно и дозой пожертвовать. Ну, одной, по крайней мере…»

Они молчали всю дорогу. Прежде чем расстаться, Тору поклонился учителю в пояс и, застыв в этой позе, начал пятиться.

«Придешь завтра в пять», — были последние слова мастера в тот день, и спрятанное под волосами лицо Тору просияло от счастья.

 Ямауба (яп. 山姥, «горная ведьма») — чудовищное существо, ёкай (монстр) из демонического пантеона японской мифологии (википедия).