В 1899 году Шарль Бодлер пишет сборник «Petits poemes en prose. Le Spleen de Paris» — «Стихотворения в прозе. Парижский сплин». Великий поэт продолжает жанровую традицию, уже представленную во французской литературе в конце XVIII — начале XIX вв. в творчестве Э. Парни и А. Бертрана. «Стихотворения в прозе» — это вереница небольших пьес, что отражают душу Бодлера. Это его «я, ненасытно алчущее того, что лежит за пределами я». Это манера воспринимать «фантастическую реальность жизни» — возмутительную и комическую, трогательную, жуткую и трагическую. Как скромно заключил сам Ш. Бодлер: «В общем, это те же “Цветы зла”, но в более свободной, более детальной или же более шутливой форме». Произведения представлены в переводах Л. Гуревич и С. Парнок.
Ужасно разочарован - ожидал большего. Такое захватывающее предисловие о гении Бодлера как автора еще одного произведения, кроме "Цветов зла"... а внутри лишь нагромождение слов. Утомляет, если читать без настроения. Я-то читал с настроением, гуляя в прохладном лесу, потому что хотел пообщаться с даром великого поэта. Разговора не вышло. Некоторые фразы хороши, но чрезвычайно редки. Многие из них звучат как твиты - сами решайте, хорошо ли это. Что-то можно поставить в статус. Но лучше бодлеровские обороты о любви использовать в переписке с девушками. Даже с плохими. Серьезно, есть отличная строчка: "Хотя я и поэт, но меня все же не так легко одурачить, как вы думаете, и если вы слишком часто будете утомлять меня своим жеманством и нытьем, я поступлю с вами, как с женщиной-зверем, или выброшу вас за окошко, как пустую бутылку". Еще прикольная история про стекольщика. Автор окликнул его из окна и позвал себе. Когда тот поднялся, то выяснилось, что у него нет цветных - розовых, красных, синих, волшебных, райских - стекол, чтобы жизнь бедняков казалась прекраснее. После чего вытолкал за дверь, схватил цветочный горшок и, когда стекольщик опять показался на улице, бросил в него. Удар пришелся точно. Опьяненный своим безумием, автор яростно крикнул: "Чтобы жизнь казалась нам прекраснее!". Это было весело.
Я воспеваю собак горемычных, тех, что одиноко бродят по кривым переулкам огромного города, как и тех, что, приставь к бесприютному человеку, сказали ему своими умными моргающими глазами: «Возьми меня с собой и, быть может, нам удастся, слив две наши бедственные жизни, найти хоть немножко счастья».
Комната, похожая на грезу, поистине бесплотная комната, где вся недвижная атмосфера слегка окрашена розовым и голубым цветами.
Здесь душа погружается в лень, в ароматическую ванну лени, напоенной сожалениями и желаниями. Это что-то сумеречное, голубовато-розоватое; греза сладострастия во время затмения солнца.
Мебель здесь расплывчатая, удлиненная, томная. Она как будто грезит, живет какой-то сомнамбулической жизнью, подобно растениям и минералам. Ткани говорят немым языком, как цветы, как небеса, как заходящие солнца.
Но стенам – никакого художественного хлама. В сравнении с чистой мечтой, с непосредственным впечатлением, всякое законченное искусство, всякое положительное искусство – богохульство. Здесь во всем царит умеренная ясность и очаровательная смутность гармонии.
Неуловимый изысканный аромат с примесью легкой влажности пропитывает воздух, где дремлющий дух убаюкивается ощущениями оранжерейной теплоты.