Естественное положение вещей
стихотворения
Андрей Вячеславович Драгунов

© Андрей Вячеславович Драгунов, 2016

ISBN 978-5-4483-2695-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Я, наверно, согласен, что я не умру без тебя…»

 

Я, наверно, согласен, что я не умру без тебя,

т. е. рядом с тобой и, наверное, в этом вся правда

нерастраченной жизни. Уже никого не любя,

я пишу тебе снова, хотя ты, как водится, рядом.

Т. е. в этих страницах, я вновь обращаясь к тебе,

чтобы что-то сказать, что ещё недосказано было

за прожитое время, как свет в запотевшем окне —

пробивается, вроде, но как-то всё мимо и мимо.

Как-то так получилось, что мы не успели сказать,

рассказать о случившемся после последней разлуки —

ты спешила на службу, я, видимо, тоже, опять

согревая в карманах пустых посиневшие руки,

чтобы как-то дожить до тепла и до лучших времён,

что, возможно, уже не случатся, но хочется верить

в этот вымысел, что сам собой замещает закон

окончания жизни, в который не то что не верю —

просто не понимаю… А помнишь, как в старом кафе

мы с тобой засиделись, вплетаясь в рисунок на стенах,

в виноградные кисти, в пейзаж в запотевшем окне

и в пустой разговор об интригах и даже изменах,

что как будто случились уже или могут ещё

с нами точно случиться… Спасали лишь кофе и граппа

в запотевших, опять же, стаканах. Мужчина в плаще

как-то странно смотрел на тебя, на меня, на сатрапа,

что стоял за окном, подпирая собою кусты

белоснежной сирени – но, видимо, власть многолика.

И мужчина в плаще, оставляя стаканы пусты,

уходил восвояси – без шума и даже без крика

о несчастной любви, завершая бессмысленный спор,

как ненужную фразу уже, но в конце предложенья.

Виноград высыхает на стенах, как будто в укор.

И сатрап за стеклом утопает в кустах от волненья.

Я пишу это, чтобы меж нами не стёрлись следы,

как какая-то буква ненужная в самом начале —

чтобы слёз доставало и даже какой-то печали —

нерастраченной после, когда в продолжении лет

мы с тобой расставались надолго – почти что на вечность,

ожидая не чуда уже, а банальный «привет».

Чтобы смерить пространство линейкою, не бесконечность.

И теперь, когда жизнь округлила следы и черты

до семейного снимка в стекле, запотевшем от срока —

я пишу тебе письма, чтоб знать, что уверена ты

в неслучайности встреч… хоть порою судьба и жестока.

 

апрель 6. 2013 год

«От расправленных крыльев над городом в дни перелёта…»

 

От расправленных крыльев над городом в дни перелёта

поднимается пыль из оттаявших листьев и пыли

от помятой бумаги, из книг, уже без переплёта,

и которые вывезти после уборки забыли.

Из каких-то веще й, что по осени были изжиты

из обыденной жизни, из той, что хранится годами,

как какая-то важность. Иль попросту были забыты

среди прочего хлама под пылью, с другими вещами,

что ещё недожили свой век и пока – не на свалку,

где пластинки из прошлого слушают на радиоле

под неровные вздохи любителей, что с полустанка

пробираются к даче, к запасам в холодном подполье.

И картошка под музыку жарится с мясом на сале,

как последняя радость, дожившая до потепленья,

до вернувшихся птиц, что кружат, как в последнем угаре,

под восторженный крик поднимаясь всё выше – в волненьи.

Ветер гонит листву вслед с дороги растрёпанным крыльям

и кромешную пыль посылает им тоже вдогонку.

Молодой, долетевший птенец, расквитавшийся с пылью,

пробивается дальше сквозь облако, как сквозь заслонку.

 

апрель 6. 2013 год

«Я вдруг услышал пение синички…»

 

Я вдруг услышал пение синички

на ветке, за окном – так верещала,

что до подушек выгорела спичка,

когда прикуривал… Ничто не предвещало

такой финал. Синичка улетела

и тоже ничего не обещала.

Мне повезло, наверное – мне спела…

и с кем-то будет начинать сначала.

 

апрель 8. 2013 год

«Я уже позабыл, как ты выглядишь – видимо, срок…»

 

Я уже позабыл, как ты выглядишь – видимо, срок.

Да и время пришло забывать и искать по карманам

то очки, то билет, то какую-то мелочь на сок,

чтобы выпить таблетки от боли, как это ни странно —

продолжает болеть и сжимает, как будто в тиски,

с перерывами сердце – врачи говорят на погоду —

я же думаю – это от той неизбывной тоски,

что виднее, когда погружаешься вечером в воду,

чтобы плыть – в никуда, мёртвым камнем спускаясь на дно,

на берегу оставляя ботинки и брюки,

как какую-то малость, с которой теперь всё равно

ничего не случится – найдутся хозяин и руки,

чтоб подклеить подошву и пятна с кармана свести —

от вина или кофе – не помню, да это неважно.

Слишком много хозяин предметов пытался спасти

и суму и судьбу, защищаясь от жизни отважно.

Я тебя не узнаю, когда вдруг в назначенный срок,

мы увидимся снова – со зрением, видимо, что-то.

Вариант неудачный, быть может, но и не жесток —

какая с меня теперь вежливость – просто работа

за пустяшную мелочь и кружку холодной воды

всё для тех же таблеток – мне, видимо, так и придётся

воевать со здоровьем, пока не растают следы

у какой-нибудь речки, иль способ получше найдётся.

Я, конечно, не помню уже, сколько лет или дней,

мы с тобой пережили, но, кажется мне, что недолго

это всё продолжалось – от этого, может, больней

написание писем – из чувства, естественно, долга

и какой-то там памяти, если ещё повезёт,

и припомнятся мелочи, те, что в зашитом кармане

затерялись когда-то, и кто-нибудь точно найдёт,

как соринку, на дне, утонувшую в мутном стакане

среди слёз и любви. Нескончаемо тянется день,

просто вторник, девятое, но не могу оторваться

от тоскливого вида в окне, где от тополя пень,

как соринка в глазу, но никак не могу с ним расстаться.

 

апрель 9. 2013 год

«Когда опять уходит понедельник…»

 

Когда опять уходит понедельник

ко вторнику проситься на постой —

я вспоминаю дни, что пролетели

вдали от дома, в комнате пустой,

где кроме книг и старческой кровати,

что выбилась из сил уже давно,

нет ничего, и ждёшь её объятий,

как приговора на ночь – всё равно,

каким он будет – не сойти с ума —

уже удача в запертой квартире,

когда от понедельника сама

ко вторнику уходит ночь, а в мире

творится чёрте что. Таков удел —

смотреть в окно и видеть, как разрушен

строителями двор, где ты взрослел.

Где экскаватором выкапывают душу…

Теперь гараж, а около него

какой-то магазин отныне будет —

и не волнует больше никого,

что здесь когда-то тоже жили люди.

 

апрель 10. 2013 год

«Мы повстречались там, где сон и явь…»

 

Мы повстречались там, где сон и явь

пересеклись, не комкая друг друга,

установив тем самым с жизнью связь,

переместив расположенье круга

из центра комнаты на кухню, до плиты,

чтобы теплей и как-то продуктивней,

отмерив каждому количество еды,

налив по рюмкам, чтобы непротивной

казалась жизнь в перечисленьи лет,

здесь, где тепло, светло и беззаботно,

где на стене писателя портрет

глядит с ухмылкой, как бы неохотно —

на данный мир. Вода течёт за край

железной раковины, звуком разрушая

молчание, которое печаль

несёт с собой, само того не зная

и даже не пытаясь угадать —

кто в комнате молчит – на всякий случай…

С утра ещё не убрана кровать,

и мотыльки над лампочкой беззвучно

совсем кружат. О, милый, милый дом —

мне без тебя не выжить, не согреться,

ни чайник вскипятить, при всём при том.

Не отдохнуть, как говорится, сердцем.

Я, может быть, не лучший из гостей —

к твоим ногам я положил полжизни —

всего лишь. И из этих новостей

не слепишь правды. Из полёта мысли

от мотыльков – не выкроишь пальто

демисезонное, когда мороз по коже,

состарившись и перейдя в ничто

в ряду с другими, разве что – моложе

немногих тех, кто написал портрет

на кухне, над плитой, где варят кофе

проснувшимся, но это не секрет —

вода вскипает раньше, если просят,

и так дымится. Чтобы не просить

кого-нибудь – дым медленно сползает

за край стола – сам – тоненькая нить

течёт по доскам, и никто не знает —

насколько далеко. Где тот предел?

День обещает, что случится что-то,

о чём и думать позабыл и не хотел

в своих мечтаниях. Какая-то забота

опять ведёт неведомо куда —

немного дальше, чем предполагаешь,

чем эта, сказанная утром, ерунда

о нелюбви – и ты об этом знаешь,

и, как-то нехотя, вползаешь в антураж

означенной квартиры. Тянешь время,

чтоб завершить намеченный пейзаж —

с кроватью, лампочкой, что вовремя согреет —

и мотылька и всех других гостей.

Жизнь кажется не лучше, но короче

в таком пространстве… «Милая, согрей

ещё мне чашку кофе между прочим…» —

чтоб завершить дела минувших дней,

где всё длинней, как клетки между строчек.

И жизнь спешит куда-то всё быстрей,

не выдавая видимых отсрочек

на день грядущий. И не угадать —

какая боль, назначенная раньше,

тебя уложить в тёплую кровать

и не расскажет, что там будет дальше —

на кухне за плитой, где каждый вздох

кофейника, хозяйки обеспечен

сомнением. Художник был готов

запечатлеть всё это, но беспечен

был в тот момент… и лампочки накал

не выдавал достойную картинку…

И, выпив кофе, всадник ускакал,

оставив след на старых фотоснимках.

 

апрель 13. 2013 год

«Ты снова слышишь чьи-то голоса…»

 

Ты снова слышишь чьи-то голоса,

когда все спят, и даже кот в подвале

не ловит мышь. И в эти полчаса

перед рассветом – точно на причале

перед отправкой – ты всегда один,

как не сказать, – единственный на свете,

но нет, мелькают тени меж руин,

боясь тебя или другого встретить,

не обознавшись, т. е. не узнав

тебя среди живых, но в их пространстве —

какая-то нелепая игра,

как кошки-мышки в тридевятом царстве

иль где-нибудь ещё, где облака,

как продолжение истории и жизни,

что не закончилась, но, видимо, пока —

из чувства долга и любви к Отчизне —

и место есть ещё – земля кругла,

где так же проплывают облака

над головой, и даже кто-то снится,

из выбывших уже, и чья-то тень

вот так же меж руин тебя находит,

слоняясь в ожидании весь день,

стараясь высмотреть того, кто не приходит,

но где-то рядом… И его шаги

уже слышны – и даже вдох и выдох —

вполне реальны, но не коротки —

хозяин не спешит ещё на выход.

 

июль 7. 2013 год

«Я узнаю о времени в пути…»

 

Я узнаю о времени в пути

по смене суток – не по очертаньям,

мелькающим в окне, как ни крути —

они всё меньше добавляют знанье —

лишь трение в глазу от цвета стен,

что чаще – выше и однообразней,

лишившись в жизни важных перемен —

того, что в детстве называли праздник

или другим, похожим словом, но

других не подбирается – по ходу,

по линии движения… В окно

влетает только лишь прогноз погоды

в виде дождя – единственный живой

в происходящем. И не ошибиться,

сместив пейзаж уверенной рукой

в другое время, чтобы раствориться.

 

июль 7. 2013 год

«Я помню в окнах хитрые глаза…»

 

Я помню в окнах хитрые глаза,

когда мы выезжали из квартиры.

И кто-то из соседей мне сказал,

что жизнь теперь покажется сортиром,

т. е. не тем, чего я ожидал,

   

но я, как будто бы не слышал те слова,

и переезд казался мне началом

чего-то нового – я ехал на вокзал,

откуда музыка весёлая звучала,

и я вагоны длинные считал —

   

всего двенадцать, но какой простор

для вымысла, тем более – для бега

в другой конец вагона. До сих пор

я вспоминаю это время. Снегом

была покрыта площадь и забор,

   

из-за которого глядел чужой пейзаж,

доставшийся как будто бы в насмешку

за прошлое. Теперь пустынный пляж

глядел в окно, не замечая слежку

за ним самим, скрывая антураж,

   

как на «атасе», ночью за углом

при выносе вещей, как при побеге

из отдалённых мест. При всём при том,

пляж выглядел, как облако на небе —

вполне реально – только под замком.

   

Я выходил гулять на кромку льда —

был в двух шагах от смерти под водою,

но, видимо, ещё сама вода

не думала расправиться со мною, —

и я гулял неведомо куда.

   

Мне, видимо, не слишком повезло

жить в этом месте, но вот так случилось —

остаться навсегда здесь, всем назло,

чего бы там потом ни получилось

с переселеньем… как бы повезло,

   

или на память, как бы… Лёд торчит

из всех проплешин, тень не замечая —

с той стороны со мною говорит

о чём-то личном, но о чём – не знаю —

от этого душа моя болит…

   

и стонет тихо, говоря мне «уходи,

ты здесь чужой, по крайней мере – лишний —

не до тебя сейчас, а впереди

увидимся ещё, и будет слышно,

как мы заплачем друг у друга на груди».

   

И между этих милых пересказ

я проживал своё больное детство,

блуждая между льдин. Холодный пляж

уже не так пугал своим соседством

и тем, что он – всего лишь антураж

   

для продолжения… Мать кличет на пирог,

я к ней, естественно, несусь, насколько можно,

но лишь ступив на собственный порог —

я понимаю, что не всё возможно

тому, кто здесь свой коротает срок, —

   

я оказался выпертым за дверь —

там новые носки на новоселье —

на два чача не ждут меня теперь.

А дальше только горькое похмелье

и бывший сын, отправленный за дверь.

   

Я так и жил – меж пляжем и тюрьмой.

Мать говорила, что кому-то нужно

чего-то там давать – а я с сумой

ходил под окнами. И в окна очень дружно

кричали мне: «Сынок, иди домой».

   

Но я ходил, поскольку от отца —

ни письмеца, ни весточки, ни слуха.

Я пропадал всё чаще у крыльца

начальника тюрьмы. Кругом разруха

всё скрашивала удаль молодца.

   

Мои следы растаяли к весне.

Я потерял перчатку между брёвен.

Пускал кораблики по скисшейся воде.

С другими ссыльными я становился вровень,

переживая только о едьбе,

   

ну, то есть, о еде. Случилась масть —

амнистия отцу – ну, то есть – чудо.

Не удалось за козырьком пропасть,

откуда лишь в тумане, но покуда

не трогала его руками мать,

   

но я был рядом, думая о нём.

Он так спешил домой, на самом деле,

лишь мать забыла вещи, что при нём

забрали дома, т. е. что успели —

забрать, а остальное всё – быльём,

   

т. е. забвением, как и любовь сама —

теперь я понимаю – мне несложно —

когда вокруг – любовь, тюрьма, сума —

и остальное очень осторожно,

пока ты на свободе. И луна

   

в твоё окно вагонное, большое…

И мама папу кормит, как смогла,

картошкой, курицей – и водкой из подполья.

 

июль 8—9. 2013 год

«Мне нечего теперь уже терять —…»

 

Мне нечего теперь уже терять —

война закончилась, когда я не родился,

но в сентябре меня погнала мать

в ту, среднюю, в которой я учился

все восемь лет. И вышел в никуда

из тех дверей… и дальше, если честно.

Потом была с родными чехарда —

из-за квартиры, то есть, койко-места.

Я был с вещами выкинут за дверь,

не ощутив любви и, как там, – ласки.

И вот теперь среди людских потерь

и мусора ищу себе подсказки —

в чём был неправ за свой короткий век,

в чём оплошал и был не к месту пьяным.

Мне нечего сказать уже за всех —

я просто жду свой час в углу дивана.

 

июль 10. 2013 год

«Пускай не будет времени совсем…»

 

Пускай не будет времени совсем,

чтобы вернуться в то кафе, на площадь,

где голуби не видят перемен

вокруг себя, и ты немного проще,

чем стала позже. Спелый виноград

по стенкам растекается, как утром

вода с деревьев. И на первый взгляд,

вода смывает прошлое, как будто,

и что-нибудь ещё, за прошлым вслед,

пока все спят, и ничего случайно

не происходит… Борщ опять в обед

всё разрешает молча и банально,

как и должно быть, видимо, сейчас —

попробуй по-другому – выйдет хуже,

как начатый невовремя рассказ

или, чего уж хуже – сядешь в лужу —

в прямом и переносном, где вода

размоет всё, смягчив финал немного,

оставшись, как и память – навсегда,

и став уже последнею дорогой.

 

июль 15. 2013 год

«Неистово ты говорила – сука…»

 

Неистово ты говорила – сука,

теперь всё кончено и ничего не надо

от сказанного, что всему порука,

по крайней мере – с самого начал,

с того момента, как в пустой кофейне

я говорил, что не случится чудо,

но будет жизнь – от первой до последней

минуты, не случившейся покуда.

 

июль 18. 2013 год

«Старость зажмурилась, глядя в моё лицо —…»

 

Старость зажмурилась, глядя в моё лицо —

я так же глаза закрывал, выходя на берег,

чтоб не ослепнуть от волн, слепящим своим свинцом,

в присутствии солнца и чаек, но без истерик

каких бы то ни было. Старость, потупя взгляд,

ждёт своё время, чтоб предъявить убытки —

по расписанию, выбрав не всё подряд,

а только лишь то, что было на той открытке,

где ещё молоды и не сошли с ума

от пережитого, не потеряли память,

смяв под собой подушку, что так влажна

от недосыпа – и не стереть руками

или посудной тряпкой следы воды,

то есть, того, что было. По крайней мере,

что-то всегда остаётся от ерунды —

не пересказанной, даже в сырой постели.

 

июль 20. 2013 год

«Когда остаётся лишь дерево в старом окне…»

 

Когда остаётся лишь дерево в старом окне,

погода уже не влияет на время и завтрак,

на воду в кофейнике… И позабыв обо мне,

облако тычется в форточку, как бы внезапно,

то есть, почти незаметно, и в этой связи

завтрак уже превращается в праздничный ужин —

без всяких подробностей. Кто-то идёт в магазин.

Кто-то в окне остаётся, забыт и не нужен —

точно уж тем, кто ушёл, чтоб не вспомнить уже,

чем всё обычно кончается – без оговорок,

без отступления в прошлое. На этаже

только окно остаётся без стёкол и шторок…

 

июль 27. 2013 год

«Со второго на третье августа…»

В. Д.

 

Со второго на третье августа

одна тысяча девятьсот девяносто восьмого —

не кричите, пожалуйста,

не будите уже больного —

лучше белою скатертью

застелите ему дорогу,

чтобы встретился с матерью

у другого уже порога…

И соломки, чтоб выспался,

отоспался за жизнь в скитаниях

и расправился с вымыслом,

чтобы больше уже на прощание —

ничего-то из прошлого —

ни тоски, ни беды, ни печали —

лишь немного хорошего

из того, что случилось вначале.

Но и с этим не справиться,

то есть, всё завершилось не вовремя —

как-то так получается —

жизнь кончается в маминой комнате.

 

июль 27. 2013 год

«Переехавши свет, уже не спешишь обратно…»

 

Переехавши свет, уже не спешишь обратно.

Ждёшь посылку из дома, но только открытки приходят

с пожеланием счастья, что, в общем, вполне понятно,

но син

...