Л. П. Белковец, С. В. Белковец

Советская дипломатия
в борьбе за международное признание СССР.
1917–1935

Монография

---

ebooks@prospekt.org

Информация о книге

УДК 327(091)”1917/1935”

ББК 63.3(2)61-6

Б43

В монографии рассматривается история становления советской дипломатии в борьбе за международное признание возникшего на руинах войн и революций нового российского государства – Союза Советских Социалистических Республик, пытавшегося осуществить первый в истории «социалистический» эксперимент и провозгласившего новые принципы своей внутренней и внешней политики: равенство трудящихся, справедливость и порядочность. Опыт этой борьбы представляется чрезвычайно важным для Российской Федерации – государства, возникшего практически на новых руинах, – теперь уже разрушенного СССР. В центре внимания находится ведавшее внешней политикой Министерство иностранных дел Российской империи, превратившееся в ходе революционных событий 1917 г. в Народный комиссариат по иностранным делам. В издании нашел отражение трудный путь Советской России от категорического непринятия капиталистическими странами к ее полному международному признанию в лице СССР.

Для историков, юристов и всех, кто интересуется отечественной историей и учится извлекать уроки из прошлого.

Утверждено к печати ученым советом Новосибирского юридического института (филиала) Томского государственного университета.

Печатается в авторской редакции.

УДК 327(091)”1917/1935”

ББК 63.3(2)61-6

© Белковец Л. П., Белковец С. В., 2021

© ООО «Проспект», 2022

ВВЕДЕНИЕ

Современное развитие Российской Федерации имеет за плечами почти тридцатилетний исторический опыт. Он был сложным, во многом не совсем понятным простому россиянину, родившемуся и выросшему в Советском Союзе. Новая Конституция провозглашала, что мы живем в правовом государстве, строим рыночную экономику, провозгласили важный «демократический» принцип — защиту прав и свобод человека и гражданина, налаживаем дружественные отношения взаимоуважения с бывшими противниками СССР, нашими нынешними «партнерами». Но все же одолевал и некий червь сомнения: что-­то мы делаем не так, как надо. Спасибо нашему Президенту В. В. Путину, впервые, еще в 2005 г. назвавшему разрушение Советского Союза «самой страшной геополитической катастрофой ХХ века» и изменившему курс корабля под названием «Россия». После украинских событий 2013–2014 гг., вызвавших новый виток агрессивных действий стран Запада против России, горизонт окончательно прояснился, и цена нашей «дружбы» с бывшими союзниками России и Советского Союза в двух мировых войнах окончательно определилась. Цена эта — уничижение России, более столетия тревожившей капиталистический Запад своим развитием, территориальным, экономическим, демографическим, национальным, духовным. Выяснилось, что в течение всех этих ста лет, исключая некоторые короткие промежутки времени, вызванные необходимостью прибегнуть к помощи России для защиты своих геополитических интересов, Запад и, прежде всего, США, не прекращали своих попыток подчинить Россию, расчленить ее территорию, рассорить живущие в ней народы. О том свидетельствуют обнародованные ныне многочисленные документы1.

В 1980–1990-е гг. на волне развернутой в стране антисоветской истерии США и их союзникам задачу растащить на куски Советский Союз почти удалось реализовать, но «почти», пока в России не одумались.

В реализацию этой задачи внесли свой немалый вклад русские и русскоязычные американизированные историки и политологи. Приведем только один пример, а им несть числа. Назовем труды «российско-­американского» историка Ю. Г. Фельштинского, опубликованные в начале 1990-х гг. Уже в своей первой работе «К истории нашей закрытости: законодательные основы советской иммиграционной и эмиграционной политики»2 он, исследуя, казалось бы, совершенно аполитичную тему, постарался так унизить и растоптать советское государство, что, казалось, его уже никогда не удастся отмыть от предъявленных обвинений. При чтении его книги возникал закономерный вопрос, что питало столь мощный заряд ненависти к Советской России и кто для автора эти самые «наши»? Но второе выступление господина Фельштинского как одного из авторов книги о красном терроре, изданной в Лондоне в самый разгар утверждения в России идей «либеральной демократии»3, расставило все точки над i. Даже если исключить все характеристики красного террора, столь сложной и болезненной для многих россиян, вне зависимости от того, к какому лагерю, красных или белых, принадлежали их предки, темы, приходится признать, что и остальные картинки советской реальности своей абсурдностью потрясают воображение читателя.

«В отличие от белых, — говорится в этой книге, — которые не находили в массовом терроре идеологической и практической необходимости, так как воевали не против народа, террористическая политика большевиков носила принципиально иной характер. Несмотря на все демагогические заявления и заверения большевистских лидеров, советская власть воевала не за интересы народа, а против народа». Курс насилия лидерами большевиков проводился якобы в отношении почти всего крестьянства. Опиралась в этих своих действиях советская власть на сельских маргиналов — пьяниц, лентяев и проходимцев, которых украсила при этом регалиями «сельского пролетариата». Смертельным врагом советской власти был объявлен почти весь слой образованных и хозяйственно активных людей, которые несли на себе бремя экономического прогресса страны и являлись носителями ее культуры. Итак, он видел основную причину красного террора в отчуждении советской власти от основных социальных структур общества, в ее враждебности простым трудовым людям, людям знаний и общественной инициативы. Мощный плевок был брошен в лидера партии большевиков и главы советского правительства В. И. Ленина, с «высочайшего благословения» которого проводился якобы необозримый по своим масштабам, глубине и бесчеловечности красный террор, не сравнимый с террором белым, который являлся «вторичным, ответным и обусловленным обстоятельствами и конъюнктурой гражданской войны».

«Наши» в новой Российской Федерации тогда быстро нашлись. Уже в 1993 г. господин Фельштинский за эти свои книги получил докторскую степень, защитив диссертацию в Институте истории РАН. С его позицией согласились потом не только некоторые российские историки, но и Конституционный Суд РФ. Его постановление № 9-П от 30 ноября 1992 г. гласило: «Идеи диктатуры пролетариата, красного террора, насильственного устранения эксплуататорских классов, так называемых врагов народа и советской власти привели к массовому геноциду населения страны 20–50-х гг., разрушению социальной структуры гражданского общества, чудовищному разжиганию социальной розни, гибели десятков миллионов безвинных людей». Так появилась и легенда о загубленных большевиками миллионах человеческих жизней.

Одновременно яростной критике была подвергнута российская историческая наука как сплошная фальсификация, какой не бывало ни в одной другой стране. В писательской среде появились безапелляционные заявления об отсутствии у нас «настоящей истории нашей советской жизни за 70 лет». Стала считаться неверной трактовка истории наших нравов, нашей деревни, промышленности, нашего города, истории нашей партии, нашего быта, литературы и искусства». Был забыт тот замечательный факт, что на всех международных конгрессах по исторической науке, проводившихся в те годы, всегда признавалась приоритетность советских ученых по ряду важных ее направлений4.

В этой связи нельзя не сказать о замечательных трудах наших историков советской дипломатии. В 1940–1960-е гг. в СССР были изданы две книги5, созданные коллективом авторов, в числе которых имя академика Исаака Израилевича Минца. Из-­под его пера в обоих изданиях третьего тома «Истории дипломатии» вышли главы, посвященные 1920–1930-м гг., которые стали настольной книгой не только для авторов настоящей монографии, но и огромного количества других историков, трудами которых заполнен сейчас наш электронный эфир. Эрудиция, фундаментальность, широчайшая база источников, в том числе иностранного происхождения, отличают авторов и редакторов этих изданий.

Настоящая монография является итогом многолетних научных изысканий и раздумий над судьбами горячо любимой Родины, приступившей в 1917 г. к так называемому социалистическому эксперименту. В ней нашел отражение трудный путь Советской России от категорического непринятия ее капиталистическими странами к полному международному признанию.

Писать такой историко-­юридический труд невозможно, не обнаружив своих политических взглядов, разделять которые читателю совсем не обязательно. Но читатель вправе требовать, чтобы исторический труд представлял собою не апологию политической позиции, а внутренне обоснованное изображение реального процесса, события которого разворачиваются на его страницах во всей своей естественной последовательности и обусловленности. Ведь серьезному и критическому читателю нужно не вероломное беспристрастие, которое преподносит ему кубок с хорошо отстоявшимся ядом реакционной ненависти на дне, а научная добросовестность, которая для своих симпатий и антипатий, открытых, незамаскированных, ищет опоры в честном изучении фактов, в установлении их действительной связи, в обнаружении закономерности их движения. И это не должна быть простая цепь неких приключений, нанизанных на нитку предвзятой морали, события должны «повиноваться своей собственной закономерности». Так считал автор одной из первых историй «русской революции», столетие которой мы недавно отметили — Л. Д. Троцкий6.

Как утверждал известный немецкий историк и методолог Леопольд фон Ранке, всякая история должна рассказать, прежде всего, что и как произошло — wie es eigentlich gewesen sein (как это было) — и почему произошло так, а не иначе.

Из тех правил, которых придерживались лучшие представители этой отрасли знания в течение столетий — «быть верным истине, беспристрастным и скромным», важнейшим считаем последнее — «быть скромным». Тщеславие, присущее человеку, берущемуся за написание исторического труда, а еще хуже — зависть к более преуспевающему коллеге, может свести на нет «поиск истины» историком — главным, предписанным еще Цицероном историческим законом. Этот закон творчества историка пока еще никто не отменял. Считаем также важным правило, провозглашенное в XVIII в., что историку «следует воздерживаться от поношения», и «не писать ничего такого, что принесет бесчестие его народу у других народов». Хотя это и находится не в полном соответствии с упомянутым законом, но может быть вызвано складывающимися в стране обстоятельствами.

В современной России такие обстоятельства налицо. Череда «демократических» революций в непосредственном «подбрюшье» России — в странах Ближнего Востока, организованных США и их союзниками, начавшиеся там войны, смены режимов, убийства, террор и другие вызовы заставляют нас обратить свои взоры к историческим истокам происходящих событий. Это важно сделать еще и потому, что наше отечество, Российская Федерация, как правопреемник СССР, борющаяся за новый правопорядок в мире, обвиняется правящими элитами западных стран в нарушении норм международного права, в покровительстве «недемократическим» правительствам в Иране, Сирии и др., в оказании им военной и другой, экономической помощи. Под таким же соусом были организованы очаги террористического халифата — ИГИЛ, в течение ряда лет наводившие ужас и страх на мирное население, превращая его в потоки беженцев, ищущих спасения в Европе. Против Российской Федерации выстроен антирусский фронт покруче антисоветского фронта, в котором объединялись тогдашние недруги Советской России. И нынешние также пытаются ее сломить, изолировать и задушить блокадой, создать антисоветскую, антирусскую по своей сути оппозицию, окружить базами НАТО. Надеемся, что Россия выстоит в этой борьбе, как в свое время выстоял СССР, которому помогли выдержка и компетентность советской власти и ее дипломатии, мужество Красной Армии, а также поддержка и дружба многих народов и стран, в том числе стран Востока.

Для создания настоящего труда была привлечена огромная база разнообразных источников. Ее составили труды наших лучших предшественников, записки, воспоминания и аналитические статьи современников событий 1920–1930-х гг., документальный и законодательный материал, как уже опубликованный в предшествующие десятилетия, так и извлеченный из рассекреченных архивов. Огромную помощь, особенно на заключительной стадии работы, оказал Интернет, в котором сейчас можно найти не только новые монографии, статьи по интересующим исследователя проблемам, но информацию по любому вопросу лингвистического или иного характера. Главное, что там теперь сосредоточены практически все необходимые законодательные акты, другой документальный материал, ради поиска которых не нужно сидеть в секретных ранее архивах или в фондах редкой книги российских и зарубежных библиотек.

В связи с облегчением поиска источников информации и, прежде всего, публикаций законодательных актов и договоров, из справочного материала монографии убраны ссылки на такие издания, как «Декреты советской власти», 1957–1997; «Собрание узаконений и распоряжений рабоче-­крестьянского правительства РСФСР», 1917–1925; «Собрание законов и распоряжений рабоче-­крестьянского правительства СССР», 1924–1927 и некоторые другие.

Авторы рассматривают предлагаемую монографию как своеобразное продолжение изданного в Новосибирске в 2019 г. исследования Л. П. Белковец «Русская революция в лицах ее участников, свидетелей и судей». Ее героями были дипломаты — служащие Министерства иностранных дел Российской империи, превратившегося в ходе революционных преобразований в Народный Комиссариат по иностранным делам, которому и придется выводить Россию (СССР) из международной изоляции, организованной ее бывшими союзниками.

Глава 1.
БОРЬБА РСФСР ЗА ВЫХОД ИЗ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

1.1. Декрет о мире 25 октября (7 ноября) 1917 г.

В октябре 1917 г. в ходе революционных событий к власти в России пришло советское правительство, сформированное большевиками, представлявшими левое крыло Российской социал-­демократической рабочей партии (РСДРП). Одним из первых его актов стал написанный В. И. Лениным и принятый новым законодательным органом — Вторым Всероссийским съездом Советов рабочих и солдатских депутатов — 25 октября (7 ноября) декрет о мире, опубликованный и объявленный всему миру по радио. «Империалистическая» война в нем была квалифицирована как «величайшее преступление против человечества», а всем воюющим народам и их правительствам было предложено немедленно начать переговоры о справедливом, демократическом мире — мире без аннексий и контрибуций7.

Российская империя участвовала в Первой мировой войне 1914–1918 гг. между двумя коалициями капиталистических держав — германо-­австрийским блоком и Антантой — в составе последней. Главными союзниками России являлись Франция, Великобритания и Япония. Позднее к Антанте примкнули Италия и США, а в германо-­австрийский блок вошли Турция и Болгария. Для реализации захватнических планов, ради которых велась эта война, союзникам России необходимо было ее продолжать. Поэтому декрет о мире был встречен ими глухой завесой молчания. И дело было не только в том, что с большевиками — приверженцами не признанных европейскими демократиями коммунистических идей, они не желали иметь дела, но и в том, прежде всего, что большевики объявили о выходе России из империалистической войны. Крайне неприятным для них являлся также провозглашенный декретом отказ от тайной дипломатии и о намерении немедленно опубликовать тайные договоры, подтвержденные или заключенные Временным правительством России. Но, отвергая «все пункты о грабежах и насилиях» в этих договорах, Второй съезд Советов уже тогда объявил, что советское правительство принимает «все пункты, где заключены условия добрососедские и соглашения экономические»8.

Ignorantiа non est argumentum (лат.) Игнорирование — не аргумент. 7 (20) ноября Совет Народных Комиссаров обратился непосредственно ко всем воюющим державам с предложением о перемирии9, которое было направлено послам союзных держав вместе с текстом Декрета о мире. Но собравшиеся 9 ноября на совещание в посольстве США в Петрограде дипломатические представители союзных стран приняли решение оставить его без ответа10. Нота была проигнорирована. Однако советское правительство, руководствуясь нормами международного права, продолжало делать правительствам Франции, Великобритании, Италии, США и других стран предложения приступить к мирным переговорам и прекратить мировую бойню «без смысла и цели». «Русская армия и русский народ не могут и не хотят дольше ждать, первого декабря мы приступаем к мирным переговорам. Если союзные народы не пришлют своих представителей, мы будем вести переговоры с немцами одни», — говорилось в обращении11. Антанта не ответила и на этот призыв. Только в конце ноября был, наконец, сформулирован «категорический протест» против ведения Россией мирных переговоров, который был передан в Ставку Верховного Главнокомандования Российской армией американским офицером Кертом от имени правительства США12.

Создается впечатление, что, игнорируя советские предложения (а игнорирование, согласно мнению древних латинян, не может быть серьезным аргументом), бывшие союзники России находились первое время после Октября 1917 г. в состоянии некоего шока. В течение трех с лишним лет они вольготно пользовались ее услугами, когда Россия, истекая кровью, притягивала к себе больше половины всех вооруженных сил германского блока и боевыми действиями своей армии срывала решающие операции Германии на Западном фронте. Выполняя планы союзников, она потеряла миллионы человеческих жизней, обмундированных в солдатские шинели и в офицерскую униформу. Доказано, что при этом в политике правительств Великобритании и Франции превалировал эгоистический расчет в отношении своего главного союзника в Европе. Он был нацелен на то, чтобы Россия в ожесточенной борьбе с Германией подорвала свои силы, и это создало бы предпосылки для возрастания роли Парижа и Лондона в послевоенном мире13.

От одной мысли потерять «русское пушечное мясо» союзники приходили в бешенство. Но еще труднее было смириться с победой в России коммунистического правительства, которая грозила перекинуться на другие страны. Поражало и то, что победа революционных масс была достигнута на редкость быстро и бескровно. Защищать Временное правительство нашлось еще меньше охотников, чем царское самодержавие, сметенное февральской революцией 1917 г. После установления советской власти в обеих столицах Октябрь за четыре месяца триумфально прошествовал почти по всей огромной стране. Такого динамизма еще не знала ни одна из предшествующих революций. Благодаря огромному перевесу сил большевистские Советы мирно брали власть в подавляющем большинстве мест. Из 100 наиболее крупных пунктов (включая и губернские города) только в 16-ти вопрос о власти был решен вооруженным путем. Сила революции коренилась в том, что ее творили миллионы14.

Важным было и то, что советская власть с самого начала заняла либеральную позицию по отношению к оппозиционным партиям и их сторонникам. Меньшевикам и эсерам было предложено разделить власть с большевиками. «К участию в правительстве мы приглашали всех... Мы хотели советского коалиционного правительства, — писал В. И. Ленин. Мы из Совета не исключали никого. Если они не хотели совместной работы, тем хуже для них»15. Не «насильники» и «террористы», каковыми считают большевиков неприятели Октября, удалили представителей этих партий со Второго Всероссийского съезда Советов. Они ушли сами, не желая подчиняться демократически выраженной воле большинства народа. С угрозами и бранью они удалились из Смольного в городскую думу спешно формировать «комитет спасения родины и революции», чтобы начать ту самую гражданскую войну, в которой они обвинят потом большевиков. Вот как оценил их действия живой свидетель тех событий меньшевик Н. Н. Суханов: «Это был заговор, устроенный кучкой обанкротившихся политиканов — против Петербургского Совета, против законного Всероссийского съезда Советов, против подавляющего большинства народных масс, в котором они сами были так же неприметны, как в океане щепки и обломки разбитого бурей корабля»16.

Еще больше ненависти вызывали у бывших союзников мероприятия советского правительства в области внутренней политики, и, прежде всего, экспроприация собственности новой властью. Большевики объявили «общенародным достоянием» весь земельный фонд страны и передали его «трудящимся без всякого выкупа, на началах уравнительного землепользования». Национальным достоянием становились леса, недра и воды общегосударственного значения, а также «живой и мертвый инвентарь, образцовые поместья и сельскохозяйственные предприятия». В собственность республики были переданы банки, фабрики, заводы, рудники, железные дороги и прочие средства производства и транспорта17.

Особый взрыв ненависти в среде империалистических держав был вызван последовавшим 10 февраля 1918 г. аннулированием советской властью внешних государственных долгов «прежних правительств царя, помещиков и буржуазии»18. Декретом ВЦИК наносился серьезный удар по международному банковскому финансовому капиталу, отстаивая интересы которого «правительства буржуазных государств продолжали заливать кровью землю в преступной империалистической войне». В дореволюционной России крупнейшим инвестором была Франция, чьи вложения составляли 80% всех иностранных инвестиций и принадлежали главным образом малому частному капиталу, приобретавшему ценные бумаги царского правительства. В целом иностранные капиталовложения в русскую промышленность достигали почти 3 млрд зол. руб. Приходится признать, что и воевала Россия в этой войне на средства тех же союзников (Англии и США), щедро субсидировавших ее вооружение: лишь государственные и частные долги одной Антанте составляли более полутора млрд зол. руб.19 Наконец, революционное правительство России провело национализацию предприятий, принадлежавших иностранным капиталистам. В общей сложности довоенные инвестиции, кредиты, взятые на закупку вооружений во время войны у западных держав, а также стоимость национализированного большевиками имущества иностранных граждан составляли около 14 млрд зол. руб. Таким был объем претензий, выставленных России Францией, Англией и США на конференции в Генуе в апреле 1922 г. Только при условии оплаты этого огромного счета союзные державы соглашались на признание новой российской власти20.

Позиция нового правительства России способствовала формированию идеологии «белого движения», которая в своей основе совпадала с позицией непринятия советской власти верхами капиталистических государств. Поддерживая это движение, стремясь заменить советское правительство другим, более соответствующим их требованиям и вкусам, они и перед «белыми» правительствами ставили задачу признания всех старых долгов и обязательств Российской империи, Временного правительства, а также возмещение ущерба, понесенного иностранными гражданами в России в ходе проведенной «социализации». Для советского правительства вопрос о долгах и компенсациях за них долгое время оставался камнем преткновения, на разрешение его оно могло согласиться только в случае получения долгосрочных кредитов от западных держав.

«14 пунктов» президента США Вильсона. Одним из крупнейших маневров дипломатии Антанты в завершающем периоде мировой войны считаются «14 пунктов» президента Вильсона, с которыми он выступил 18 января 1918 г. Эта «программа мира» должна была помочь Соединенным Штатам и их союзникам «сохранить лицо» после того, как они проигнорировали инициативы большевиков о «мире без аннексий и контрибуций». Весьма тревожила их и начатая Народным комиссариатом по иностранным делам РСФСР публикация тайных договоров. Теперь и они заговорили об «открытых мирных переговорах», о невозможности принятия «тайных международных соглашений», об открытой дипломатии. Предлагалось еще уничтожение препятствий для международной торговли, нацеленное на ликвидацию приоритетов отдельных держав, в частности Великобритании — «владычицы морей», сокращение вооружений, разрешение колониальных споров и т. д. Кроме этих глобального характера «пунктов» пункты мира Вильсона содержали предложения о том, как должны быть определены судьбы отдельных стран. Шестой пункт касался Германии и России. Первая должна освободить все оккупированные ею территории. Но это требование отнюдь не сопровождалось обещанием освободить области, захваченные самой Антантой у Германии или у Турции. России же было обещано урегулирование всех затрагивающих ее вопросов. Более того, ей предлагалось «самое полное и свободное сотрудничество других наций в предоставлении ей беспрепятственной и ничем не стесненной возможности принять независимое решение относительно ее собственного политического развития и национальной политики». Предполагалось создание «независимой Польши», с выходом к морю и присоединением к ней территорий, населенных поляками»21.

От «демократического» характера этих предложений возликовала вся мировая пресса. Но с приближением победы Антанты в войне и с начавшейся расшифровкой «туманных» пунктов самим американским президентом цель внешней политики США прояснилась. Превратившись к концу войны в самое мощное империалистическое государство в мире, оно пыталось не только захватить дипломатическую инициативу в предстоящих мирных переговорах, но и к главенству в мировой торговле. Подтвердился и тот факт, что программа американского президента выдвинута в противовес советским мирным предложениям. «Яд большевизма, — считал он, — только потому получил такое распространение, что являлся протестом против системы, управляющей миром. Теперь очередь за нами, мы должны отстоять на мирной конференции новый порядок, если можно — добром, если потребуется — злом»22. Цитированный выше шестой пункт в отношении России был ничем иным как демагогическим прикрытием антироссийской политики правящих кругов США. В сентябрьской 1918 г. «расшифровке» этого пункта, изложенной в «Архиве полковника Хауза», известного своей близостью к президенту, значилось, что все антисоветские правительства, захватившие с помощью империалистов ту или иную часть территории России, должны получить признание и помощь Антанты. Кавказ рассматривался как часть проблемы еще не расчлененной Турецкой империи, т. е. отрывался от России; Среднюю Азию предлагалось отдать под протекторат какой-­либо из империалистических стран; в Великороссии и Сибири признавалось создать новое правительство. Таким на деле должно было стать обещанное «полное и свободное» сотрудничество с Россией, которое должно было привести к полному расчленению России и ликвидации советской власти23.

Мирные маневры дипломатии Антанты. Октябрьская революция застала в столице Российской империи — Петрограде довольно значительный дипломатический корпус из представителей союзных и нейтральных стран. «До тех пор, пока формальный мир с центральными державами не был заключен, союзники, не теряя надежды в той или иной степени использовать сложившееся положение, продолжили официальные сношения с новым министерством иностранных дел — Народным Комиссариатом по иностранным делам. Они засылали в НКИД эмиссаров самого разнообразного типа, практиковались в коллективных выступлениях против первых декретов, выражали естественное недовольство аннулированием государственных долгов, национализацией частных предприятий и др.»24.

Поддержка большевиков народными массами страны показала всему миру не только силу их идей, но и казавшейся странной и необъяснимой живучесть советской власти. А ведь ей реакционные круги Антанты легкомысленно предрекали всего несколько дней истории. Более дальновидным политическим деятелям США и Англии пришлось задуматься о выработке новой тактики борьбы с нею, и они выступили с идеей проведения конференции, где под их руководством и с участием всех втянутых в гражданскую войну в России группировок можно было бы достичь «мирного» урегулирования «русского вопроса».

Ллойд Джордж и «русский вопрос». Самым активным сторонником этой идеи был английский премьер-­министр Ллойд Джордж. 16 января 1918 г. в кабинете министра иностранных дел Франции Пишона на заседании «Совета десяти» Антанты он поставил вопрос об отношении к Советской России. Ллойд Джордж предложил три возможных способа разрешения русского вопроса: военную интервенцию, блокаду или попытку соглашения. Открытую военную интервенцию Ллойд Джордж признал гибельной. «Если бы тотчас предложить послать для этой цели в Россию английские войска, в армии поднялся бы мятеж, — заявил он. То же относится и к американским частям в Сибири, и к канадским, и к французским войскам. Мысль подавить большевизм военной силой — чистое безумие». По поводу Деникина, Колчака и чехословаков Ллойд Джордж заявил тогда, что «надеяться на них — значит строить на сыпучем песке». Как показала история, Ллойд Джордж был прав, но все же не устоял перед искушением.

Английский премьер-­министр был прав и тогда, когда высказывался против организации длительной блокады. Более того, он был готов пригласить русских представителей, и большевиков в их числе, в Париж, подобно тому, как некогда Римская империя созывала вождей отдаленных областей, подчиненных Риму, с тем, чтобы те дали ей отчет о своих действиях. Правда, Ллойд Джордж упустил лишь одно незначительное обстоятельство: Россия, по меткому замечанию И. И. Минца, не входила в состав Британской империи. Доводы Ллойд Джорджа поддерживал и Вильсон, который подтвердил, что американские войска не пойдут против большевиков.

Совет десяти выслушал также «специалистов» по русскому вопросу: только что прибывшего из Советской России французского посла Нуланса и бывшего датского посланника в Петербурге Скавениуса. Нуланс, имевший в кармане удостоверение о концессии, полученное им от белого правительства Северной области, без зазрения совести клеветал на заседании на Советскую Россию. Второй «знаток» — Скавениус же заявил, что «ядро Красной Армии составляют иностранцы — латыши, венгры, немцы, китайцы... и только некоторое количество русских собрано вокруг этого ядра». Фантастическая картина, нарисованная дипломатами, показалась мало правдоподобной Ллойд Джорджу. Именно тогда он и выразился нелицеприятно о Нулансе, сказав, что Нуланс «проявляет склонность к помпезности, что он сентенциозен и плохо информирован, повторяет сплетни и слухи парижских журналистов крайнего правого направления об ужасах большевизма»25. Уже тогда Ллойд Джордж выступал с предложением начать переговоры с большевиками ввиду явной невозможности сбросить их силой.

Блеф о Принцевых островах. Президентом США Вильсоном было предложено обсудить вопрос о восстановлении мира в России на совещании всех воюющих групп, приглашенных на Принцевы острова. Предварительным условием участия на конференции было прекращение военных действий. Выбор места совещания — на островах в Мраморном море у берегов Турции — являлся ярким свидетельством эфемерности самого приглашения. Но советское правительство, заинтересованное в мире, готово было приехать на совещание в любую точку мира, немедленно начать переговоры со всеми державами совместно, или же с отдельными государствами, либо с отдельными политическими группировками.

Несмотря на то, что обращение Вильсона было безличным и дошло до Москвы в виде радиосообщения из Парижа, советское правительство тут же откликнулось и попросило сообщить, куда направить своих представителей. Содержание радиотелеграммы Народного комиссариата по иностранным делам было озвучено 29 января бывшим русским послом в Париже Маклаковым в интервью с представителями американской печати. «Чичерин в ответ на приглашение на мирную конференцию, — заявил он, — потребовал гарантий и более точных разъяснений». Но при этом советское правительство выразило согласие признать долги старого правительства, приступить немедленно к выплате процентов по старым займам и к предоставлению ряда концессий государствам или капиталистам. Более того, оно соглашалось во имя мира говорить даже о территориальных уступках. Единственное требование заключалось в том, что «ничто не должно мешать советскому народу устраивать свою жизнь на социалистических началах». Требовалось также проверить все данные о том, не имеют ли державы Согласия тайных намерений добиться аннексии Архангельска, Баку, Сибири или Туркестана.

Предложения советского правительства не удовлетворили дипломатию Антанты. Ей требовались более радикальные жертвы со стороны Советской России, которая должна была «поступиться своими принципами». По получении советского радио Вильсон заметил: «Большевики согласились (пойти на конференцию), но согласились обдуманно-­оскорбительным образом». Неудовольствие Вильсона было настолько велико, что, выступая в Белом доме на закрытом заседании национального комитета демократической партии, он сердито обозвал большевиков «величайшими плутами в мире» и потребовал поддержки Лиги наций, созданной на Версальской мирной конференции, как противовеса коммунизму. Антанта оставила радиотелеграмму Наркоминдела без ответа. Идея конференции была обречена на провал. Подсуетилась и Франция, сумевшая организовать отрицательные ответы всех контрреволюционных правительств на территории России о своем отказе встретиться с большевиками. Главным методом борьбы с Советами становилось бесцеремонное вмешательство в их внутренние дела.

События в Бессарабии. Одна из первых таких акций вмешательств в дела российского государства произошла уже в конце 1917— начале 1918 г. и была связана с событиями в Бессарабии. С целью подготовки ее полного захвата румынские власти развернули в ней вооруженную борьбу с местными советами, беспощадно расправились с остатками русских войск бывшего румынского фронта, а затем приступили к ее оккупации. Советское правительство предприняло ответный шаг. 1 (14) января «в виде протеста и предупреждения» СНК подверг кратковременному аресту румынского посланника в Петрограде Диаманди. В ответ дипломатический корпус составил коллективный протест, который был вручен послом США Фрэнсисом в сопровождении двух союзнических послов (Нуланса и Спалайковича) и двух нейтральных дипломатов лично В. И. Ленину в Смольном вечером того же дня. Это был единственный случай непосредственного контакта оставшихся в тогдашнем Петрограде представителей дипломатического корпуса с высшими должностными лицами советской власти до переезда СНК в Москву. Разговор продолжался около часа и закончился неожиданным образом. На следующий день Диаманди, в силу нового постановления СНК, был освобожден из Петропавловской крепости. Однако 10 дней спустя ему со всем его штатом на основе того же постановления от 26 января, провозгласившего разрыв дипломатических отношений с Румынией, было предложено в 24 часа покинуть Россию26.

Захват Бессарабии, — писал А. В. Сабанин, — «был первым изолированным фактом в той дальнейшей цепи событий, которая ознаменовала советско-­антантовские отношения периода 1918–1919 гг., — началом войны без ее объявления»27.

Итак, в мирных предложениях Советской России оказались заинтересованы только отрезанные от всего мира блокадой англо-­французского флота голодающая Германия и ее союзники, Австро-­Венгрия и Турция, исчерпавшие все средства для продолжения войны. Желание заключить сепаратный мир с Временным правительством России германские политики выражали еще летом 1917 г. Поэтому 27 (14) ноября Германия ответила на советское предложение согласием начать мирные переговоры. Конечным продуктом их стал Брест-­Литовский мирный договор от 3 марта 1918 г. Это событие оценивается классиками советской дипломатии как чрезвычайное. Независимо от мотивов, по которым стороны начинали переговоры, оно означало фактическое признание легитимности нового российского правительства со стороны ряда крупных европейских государств, хотя и находившихся с ней в состоянии войны28.

1.2. Заключаем с Германией «грабительский» и «циничный» мирный договор

Мирные переговоры в Брест-­Литовске. Не лишне будет напомнить, что еще в «Коммунистическом манифесте» Карла Маркса и Фридриха Энгельса, излагавшем общие программные положения мировой пролетарской революции (ликвидация частной собственности, установление 8-часового рабочего дня, упразднение института семьи), содержалось единственное конкретное требование, касающееся европейских стран, а именно требование о низложении самодержавия в России29. Тогда русское самодержавие рассматривалось в западных теориях изменения мира как препятствие к осуществлению мировой революции. В начале ХХ в. военная доктрина Германии, целью которой являлось установление немецкого мирового господства, исключила Российскую империю, сильно беспокоившую германских стратегов своими темпами экономического и демографического развития, из числа «великих стран». Намечалось оттеснение России далеко на восток, «к границам до Петра Великого». Предполагалось расчленение ее европейской территории под предлогом освобождения «нерусских народов» от господства «реакционного царского режима»30, отторжение от нее Польши, Финляндии, Прибалтики. Далее аппетиты выросли до Белоруссии, Украины и Кавказа, а также Донской области, Приазовья и Крыма. Они должны были стать крупными сырьевыми базами Германии в качестве ее колоний либо в результате прямой аннексии, либо посредством создания «буферных государств», полностью зависимых от рейха.

Западные районы «Царства Польского», согласно этим планам, включались непосредственно в состав Германии. В правящих кругах Берлина обсуждалась также идея аннексии польских земель, входивших в состав Пруссии, после выселения из них поляков и евреев. Урезанной таким образом России немцы хотели навязать кабальный торговый договор, который превратил бы ее в аграрный придаток германского капитализма31. Теперь терпящая поражение в войне Германия должна была на время забыть о своих амбициозных планах и пойти на заключение сепаратного договора со своим главным противником на Востоке, Россией.

Мирный договор между РСФСР, с одной стороны, и Германией, Австрией, Болгарией и Турцией, с другой, был подписан в Брест-­Литовске 3 марта 1918 г.32 Его подписания представители Германии, игравшей главную скрипку на переговорах, добивались «с нарастающим нетерпением, жестокостью и ультимативностью». Он мог бы дать этим странам возможность развязать руки на Востоке, сохранив под своим господством все территории, захваченные в ходе войны. Реальное соотношение сил на переговорах также складывалось не в пользу России. 15 (28) декабря 1917 г. председатель германской делегации фон Кюльман вручил советской стороне австро-­германские условия мира. Согласно им считался решенным вопрос о выходе польских земель, Литвы, Курляндии, а также части Эстонии и Лифляндии из состава России и переходе их «под покровительство Германии». В дальнейшем ультимативный тон и аннексионистский характер требований, предъявляемых России, усиливались и ужесточались, и немцы потребовали отделения от России еще и значительной части Белоруссии.

Однако советское правительство не прерывало переговоров, ведение которых было поручено Л. Д. Троцкому, исполняющему обязанности Народного комиссара по иностранным делам. Оно намеревалось получить мирную передышку, да к тому же использовать агитационные возможности вокруг переговоров в Бресте для приближения мировой революции. Особые надежды возлагались на перерастание в революцию революционного движения в Германии. Руководство большевистской партии рассчитывало на помощь немецкого пролетариата и надеялось организовать такой всенародный отпор врагу, который остановил бы новое германское нашествие.

Но реальные события пошли по другому сценарию. 18 февраля 1918 г. немцы возобновили военные действия, заняли Двинск и Полоцк и двинулись в направлении Петрограда. 23 февраля в Петроград был доставлен новый германский ультиматум, содержавший гораздо более жесткие, чем прежде, территориальные, экономические и военно-­политические условия. Слабо вооруженные, только начавшие создаваться в эти дни, разрозненные части Красной Армии едва сдерживали рвавшиеся к столице немецкие соединения. Что же касается «всенародного вооруженного отпора в защиту социализма», на которое надеялись в Петрограде, то его в эти дни явно не получилось.

Условия Брест-­Литовского договора. Советская Россия заключила мирный договор с Германией, Австро-­Венгрией, Болгарией и Турцией, который не зря называли «грабительским» и «циничным». Он обязывал Россию произвести полную демобилизацию своей армии, вернуть свои военные суда в русские порты до заключения всеобщего мира или же немедленно разоружить их. Казалось, Германия добилась целей, которые она ставила в войне против Российской империи. От Советской России по договору отходили Польша, Литва, Курляндия, Лифляндия и Эстляндия. Кроме того, в руках немцев оставались те районы, которые лежали восточнее установленной договором границы и были заняты к моменту подписания договора немецкими войсками. Россия теряла на Западе польские, литовские, частично белорусские и латвийские земли.

Брест-­Литовский договор оторвал от России часть Кавказа, где Турция выторговала себе Карс, Ардаган и Батум. Украина и Финляндия признавались самостоятельными государствами. Финляндия и Аландские острова очищались от русских войск. С Украинской Центральной радой Советская Россия обязывалась заключить мирный договор и признать мирный договор между Украиной и Германией. Вновь вступали в силу отдельные статьи невыгодного для России русско-­германского торгового договора 1904 г.

Территориальные, людские и экономические потери России были огромны: около 1 млн км², почти 56 млн человек — треть населения страны, проживавшего на этих территориях, 54% промышленного потенциала и 33% железных дорог33. Для эксплуатации российских богатств немцы планировали создать синдикат с капиталом от 50 до 100 млн марок. Собираясь превратить поверженную Россию в особый сырьевой придаток рейха, они предполагали создать при германском представительстве в Москве специальный «хозяйственный штаб» для координации экономической деятельности своих фирм в России.

Согласно дополнительным соглашениям, подписанным в августе 1918 г., Россия обязывалась выплатить Германии контрибуцию в 6 млрд золотых рублей (250 т золотом, на 1 млрд товарами и 2,3 млрд кредитными билетами займа, обеспеченного государственными доходами России от концессий, предоставленных немецким фирмам). Кроме русского государственного долга в эту сумму входили затраты на содержание пленных, а также ущерб, причиненный Россией «гражданским лицам и отчужденным предприятиям»34. Особую статью в ней составляли убытки, понесенные в связи с действиями органов власти или населения дипломатическими и консульскими чинами, зданиями посольства и консульств Германии. Договор оценивался ею как большая победа не только немецкого оружия, но и немецкой дипломатии. Главное, что теперь советское правительство отказалось от претензий на сохранение в составе России прибалтийских губерний, чего не было в договоре от 3 марта.

Однако Брестский мир сыграл и своего рода положительную роль. Он побудил большевистскую партию всерьез задуматься о необходимости не «мировой революции», предписанной учением К. Маркса, а выработки концепции мирного сосуществования «социалистического» государства с капиталистическими странами. Идя на подписание договора с немцами, глава советского правительства еще не ставил вопрос о формах и методах взаимоотношений Советской России с такими странами, но уже в те месяцы была решена принципиальная проблема — допустимость таких отношений. Именно в это время В. И. Ленин впервые выдвигает идею о возможности блокирования советского государства с одними буржуазными государствами против других, более агрессивных и опасных для судеб социализма35.

Тяжелые переговоры о мире в Брест-­Литовске возродили надежды у лидеров Антанты на продолжение военного конфликта между Россией и Германией. В дипломатических кругах, в парламентах и прессе союзников неожиданно заговорили о возможности признания советского правительства и посылки своих представителей в Советскую Россию. О «величайшей симпатии к русскому народу» от имени своего правительства заявил начальник американской военной миссии в России генерал Джонсон. Сам президент Вильсон объявил в одном из своих выступлений об «искреннем желании» найти какую-­нибудь возможность помочь русскому народу осуществить его сокровенные надежды на свободу и мир». Разного рода представители Антанты в своих обращениях в Народный комиссариат по иностранным делам обещали прислать для войны с Германией оружие, деньги, инструкторов. За войну с Германией агитировали все другие российские партии — кадеты, эсеры, меньшевики, как и последователи Троцкого и Бухарина внутри большевистской партии, не желавшие «соглашения с империализмом».

В том же приблизительно духе была составлена позднее и приветственная телеграмма Вильсона IV съезду Советов. Но на деле Антанта вовсе не собиралась оказывать какую-­либо военную помощь России. Когда во время срыва переговоров началось новое наступление немцев, и французское посольство в Вашингтоне запросило США о возможной поддержке деньгами и материалами советского правительства, оно получило такой ответ: «Об этом не может быть и речи»36. Что касается истинных мотивов президента Вильсона, их разъяснил позднее все тот же полковник Хауз. «Послание съезду, выдержанное в дружественном тоне и обещающее поддержку, — писал он, — могло способствовать отказу съезда от ратификации Брест-­Литовского договора».

16 марта, уже на следующий день после состоявшейся ратификации посол США Фрэнсис с одобрения Госдепа обратился с заявлением ко всем контрреволюционным силам с призывом к свержению советской власти и продолжению войны против Германии. Им была обещана всевозможная «немедленная помощь». «Мы не признаем Брест-­Литовского мира», — заявил американский посол37. Так были развязаны руки для организации действий против советского правительства, как внутренней контрреволюции, так и внешней интервенции.

Начало вооруженных восстаний. В мае 1918 г. VIII совет партии правых эсеров взял курс на подготовку вооруженных восстаний, на срыв мира с Германией и приглашение войск Антанты. Партии, не желавшие сходить со сцены и добровольно уступать власть новому правительству, постарались развязать в стране гражданскую войну и воздвигнуть барьер на пути шествия советской власти. Но их первые попытки оказались безрезультатными. Тотальной гражданской войны, несмотря на отчаянные усилия меньшевиков, правых эсеров и стоявших за их спиной кадетов, не получилось. Первые заговоры и мятежи казачьих верхов, антисоветские выступления националистических сил на окраинах, не поддержанные народом, провалились.

Первая попытка сорвать исполнение мирного договора была предпринята в июле 1918 г. Чтобы облегчить уже хозяйничавшим в Сибири чехословакам захватить Среднее Поволжье, в городах на Верхней Волге эсерами, меньшевиками, троцкистами и др. были организованы восстания. В Москве с явным расчетом спровоцировать войну был убит посланник Германии в РСФСР граф Вильгельм Мирбах-­Гарфф. 10 июля поднял мятеж против советской власти командующий Восточным фронтом «левый» эсер Муравьев. Он разослал телеграмму о заключении мира с «братьями» чехословаками о совместной борьбе против Германии. Все «мятежи» были успешно подавлены, поскольку народ не желал поддерживать контрреволюционеров и свергать советскую власть.

Отчасти под давлением немецких рабочих, отчасти вследствие тяжелых боев на западном фронте, которые в тот момент решали судьбу империалистической войны, Германия не пошла на разрыв. К тому же советское правительство со своей стороны сделало все возможное, чтобы этот разрыв предотвратить. Во-первых, уже в день убийства посланника правительству Германии были принесены извинения в результате посещения Германского посольства высшими должностными лицами советского правительства, которые выразили свои соболезнования советнику миссии Рицлеру и «негодование по поводу этого акта политической провокации». Телеграфным поручением В. И. Ленина послу А. А. Иоффе в Берлине было предложено «немедленно посетить германского министра иностранных дел и выразить германскому правительству возмущение русского правительства этим актом, а равно семью убитого графа Мирбаха для выражения ей своего соболезнования»38.

Для расследования дела об убийстве посланника советское правительство образовало 7 июля следственную комиссию (в составе П. И. Стучки, В. Кингисеппа и Я. С. Шейнкмана), провело аресты нескольких сот участников мятежа. Все члены ЦК партии левых эсеров, оказывающие вооруженное сопротивление во время ареста, подлежали расстрелу на месте. Однако большинству участников мятежа и исполнителям теракта (Блюмкину и Андрееву) удалось скрыться. Пятый Всероссийский съезд советов рабочих, крестьянских, красноармейских и казачьих депутатов 9 июля принял Постановление по докладу Наркома по военным делам Л. Д. Троцкого, в котором была дана правовая оценка этого преступления39.

Для охраны посольства немцы потребовали ввести в Москву целый батальон немецких войск, в чем им было отказано. В ответе В. И. Ленина было подчеркнуто желание мира народными массами России, и выражена готовность русского правительства дать германскому посольству вполне достаточную и надежную охрану из своих собственных войск. Мы не можем «ни в коем случае согласиться на допущение в Москву иностранной военной части, твердо надеясь при этом, что германское правительство, одушевленное тем же желанием мира, не будет настаивать на своем пожелании». В итоге достигнут компромисс, по которому охрана миссии поручалась советским полкам, но частично и охране немцев, не одетых в военную форму.

Однако несколько времени спустя, в предсмертные часы кайзеровского правительства, течения, направленные на свержение в России советской власти, одержали в Берлине верх. В ноте от 5 ноября, сообщавшей советскому правительству решение Германии порвать сношения с Россией, одним из мотивов для этого разрыва приводилось «не предоставление Германии полного удовлетворения по делу Мирбаха». Но главным поводом для разрыва стали другие факторы.

1.3. Инцидент на берлинском вокзале. Денонсация договора

«Мирная передышка», оплаченная столь дорогой ценой, оказалась недолгой. И первым государством, которое стало нарушать Брестский мир, была Германия, правящие круги которой, не возобновляя «большой войны, стали на путь «ползучей агрессии», под разными предлогами захватывая одну за другой части территории России и Украины. С весны 1918 г., когда высадкой английских войск на севере России, а также японских и английских отрядов на Дальнем Востоке началась открытая вооруженная интервенция, Германия самым активным образом поддержала все антисоветские силы. Германские представители, стремясь накалить обстановку, обращались к советскому правительству с резкими нотами и протестами по разным поводам, не раз присоединялись к выступлениям дипломатов Антанты против советского правительства. Так, в начале сентября 1918 г. германский генеральный консул Брейтер заявил протест совместно с представителями Антанты против ареста заговорщика Локкарта.

Все дело заключалось в том, что восточную политику Германии по-­прежнему определяли те же служащие ведомства иностранных дел, Аусамта, которые во время войны участвовали в революционизировании российских наций, подготавливали Брест-­Литовский договор и способствовали отделению от России окраинных государств. Это были карьерные дипломаты, вышедшие из аристократии и одворяненных кругов крупной и образованной буржуазии империи, которые сохраняли свое прежнее политическое влияние. Несмотря на различия своего социального происхождения и политические убеждения, все они были противниками коммунистического мировоззрения, равно как и возникшей в России советской экономической и общественной системы. За три дня до начала германской революции, 5 ноября, воспользовавшись фактом обнаружения в багаже курьера, ехавшего к посланнику Советской России в Берлине А. А. Иоффе, «немецких революционных листков», германское правительство объявило о нарушении ст. 2 договора о запрещении агитации и о разрыве отношений с Россией.

Компьенское перемирие. Советское правительство считало инцидент на берлинском вокзале провокацией немецкой стороны, потерпевшей поражение на фронте и желавшей выслужиться перед победителями. Слишком многое свидетельствовало об инсценировке эпизода: ящик с дипломатической советской почтой «случайно» упал и разбился; из ящика «выпали» листовки на немецком языке, обращенные к германскому пролетариату. К тому же немцам уже стало известно, что союзники готовят требование к Германии отказаться от Брест-­Литовского мира. Оно и будет зафиксировано в договоре о перемирии, подписанном 11 ноября 1918 г. в Компьене — местечке близ Парижа — между Германией и ее союзниками и странами антигерманской коалиции40. Немцы постараются выторговывать себе лучшие условия капитуляции, угрожая в противном случае попасть «в объятия большевиков». Не помогло. Но условия перемирия все же свидетельствовали о явном намерении Антанты использовать Германию в борьбе против России. Так, ст. 12 предусматривала, что германские войска должны покинуть территорию России только тогда, когда «союзники признают, что для этого настал момент, приняв во внимание внутреннее положение этих территорий». В ст. 16 указывалось, что союзники «в целях поддержания порядка» будут иметь свободный доступ на территории, эвакуированные немцами на восточных границах». В противовес этому условию предполагалось прекращение военных действий и немедленный вывод германских войск со всех захваченных ими территорий на Западе41.

Немцы были вынуждены передать союзным державам «на хранение» уже выплаченное Советской Россией золото (93 т — на сумму в 124 835 549 зол. руб. — два взноса, частично золотом, частично рублями42). Ленин считал, что этим золотом страна заплатила немецким империалистам за Брестский мир, а теперь «страны Согласия отнимают его у них»: «разбойник победитель отнимает у разбойника побежденного»43.

Докладывая об инциденте на берлинском вокзале VI Всероссийскому Чрезвычайному съезду, В. И. Ленин говорил, что Германия «действовала, если не по прямому соглашению с англо-­французской политикой, то, желая им услужить, чтобы они были к ней великодушны. Мы, мол, тоже выполняем обязанности палача по отношению к большевикам, вашим врагам».

Наркомат по иностранным делам в отчете VII съезду Советов в декабре 1919 г. категорически настаивал на том, что пропагандистские листовки на немецком языке были подложены немецкими органами. С этим фактически соглашался советник германского посольства Хильгер, считавший эпизод на вокзале удобным поводом прервать отношения. Правда, он признавал и факт получения советским представительством в Берлине посредством курьерской почты «значительных средств» для ведения коммунистической пропаганды44. Но МИД Германии, перекладывая с больной головы на здоровую, возложил ответственность за нарушение мирного договора на советскую сторону. Озабоченное необходимостью договариваться о перемирии с Антантой, правительство Германии в ноябре 1918 г. выступило инициатором разрыва дипломатических отношений с Советской Россией. Германское представительство и все приступившие к работе комиссии, как по эвакуации граждан и военнопленных, так и по выполнению других условий Брестского мира, были отозваны, советские дипломаты высланы из Берлина, германские выехали из Москвы.

Высылка работников советского посольства из Берлина была последним актом отчаяния кайзеровского правительства: через несколько дней вспыхнула революция в Германии и Австро-­Венгрии. Позднее немцы все же признают, что Брест-­Литовский договор потерял международно-­правовое значение в отношениях с Россией только после заявлений о денонсации, сделанных советским правительством 13 ноября 1918 г.45

Сепаратный мир Германии с Россией не спас ее от поражения и не принес ей особых выгод. Тот финал Германии, к которому стремилась Антанта, по признанию английского дипломата и разведчика Локкарта, был вызван Октябрьской революцией, которая сделала «путем разложения внутри германского империализма и германской монархии» гораздо больше, «чем могло бы сделать продолжение войны Николаем II»46. Но и России предстояли нелегкие времена. Она вступала в тяжелейший период своей истории — период полной дипломатической изоляции, гражданской войны и иностранной военной интервенции. Для нее мировая война должна была продолжиться.

Именно тогда руководители Антанты приступили к организации более действенных сил для свержения ставшей им ненавистной советской власти. На открывшейся 30 ноября в Париже межсоюзнической конференции был поставлен и впервые подвергся обсуждению вопрос о борьбе с русской революцией. После окончания конференции этот пресловутый «русский вопрос» был передан в Верховный совет Антанты, созданный еще в ноябре 1917 г., для практической реализации. К разработке планов вооруженного вмешательства в российские дела были привлечены военные эксперты. Был мобилизован весь пропагандистский аппарат Запада: газеты, кинофильмы, листовки, брошюры, лекции и проповеди в церквах, были нацелены против мирных лозунгов Советов. Но, кажется, что вся эта пропагандистская кампания имела лишь обратный результат. Трудящиеся западных стран стали более настойчиво требовать от своих правительств прекращения войны, а их правящие элиты — испытывать страх перед революционизирующим влиянием русской революции. Борьба против мирной политики советского правительства превращалась в войну за ликвидацию советской власти, но одновременно и за подавление начавшегося в капиталистических странах революционного движения собственного народа.

Хотя тема России не была заявлена в планах парижской мирной конференции, призванной выработать условия договора державами-­победительницами, который войдет в историю под названием Версальского, но российский вопрос как дамоклов меч висел над собравшимися в Париже «вершителями» судеб мира. Не зря советские историки дипломатии оценивали конференцию победителей как «своего рода штаб вооруженной интервенции империалистических держав против Советской России»47.

Глава 2.
«И ШЛИ НА НАС ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ДЕРЖАВ».
ВОЙНА С ИНОСТРАННЫМИ ИНТЕРВЕНТАМИ

2.1. У российской «болезни» появляются «лекари»

Представители старшего поколения россиян хорошо помнят слова известной советской песни:

Когда гроза над Родиной гремела,
И шли на нас четырнадцать держав,
Ты грудью встал за ленинское дело,
И вышел в бой, винтовку крепко сжав.

Это песня о Гражданской войне в России, случившейся после Октябрьской революции, которую пока еще не называют Отечественной войной, хотя она того заслуживает. Казалось, что с установлением перемирия в Компьене и окончанием мировой войны должен был отпасть и тот довод, который выдвигался организаторами интервенции для ее оправдания, — создание в России Восточного фронта против Германии. Решающим мотивом становилась борьба с советской властью и победа над Россией. Всего через два дня после объявления перемирия, 13 ноября, когда в столицах мира еще продолжалось народное ликование, Англия и Франция подтвердили конвенцию о разделении сфер влияния в России. Она была заключена 23 декабря 1917 г. Англия в ней претендовала на Кавказ и казачьи территории рек Кубани и Дона, Франция — на Бессарабию, Украину и Крым. США, жаждавшие принять участие в дележе, нацеливались на Сибирь и Дальний Восток. Американский историк Д. Кеннан вынужден был это признать: «Едва большевики взяли под свой контроль Петроград, как союзники возложили свои надежды на сепаратизм»48. Можно с уверенностью говорить не просто об интервенции, а о продолжении мировой войны, которая, не будучи официально объявлена, была перенесена на территорию бывшей Российской империи.

Первой «державой» стала Япония. На открывшейся в Лондоне 15 марта 1918 г. конференции премьер-­министры и министры иностранных дел стран Антанты приняли декларацию о непризнании Брестского мира. Был задуман проект отправки в Архангельск 15-тысячного смешанного союзного отряда, под предлогом предотвратить передачу русского военного снаряжения немцам, но он был отклонен. Англия, как мы знаем из истории, предпочитала «загребать жар чужими руками». Начать интервенцию решили предложить Японии. Правда, утверждение Японии в Сибири и на Дальнем Востоке не входило в планы США, которые сами были не прочь прибрать к рукам эти территории России. Поэтому конференция обратилась к президенту Вильсону с просьбой санкционировать действия Японии. В письме английского министра иностранных дел, изложившего положение дел с несогласной Россией, говорилось следующее: «Такова болезнь. Каково лечение? Конференция считает, что есть только одно средство — союзная интервенция. Если Россия не может сама себе помочь, ей должны помочь ее друзья. Но помощь может быть оказана только двумя путями: через северные порты России в Европе и через ее восточные границы в Сибири. Из них Сибирь, пожалуй, наиболее важна и вместе с тем является наиболее доступной для тех сил, которыми могут располагать сейчас державы Антанты. И с точки зрения человеческого материала, и с точки зрения транспорта, Япония может сейчас сделать в Сибири гораздо больше, чем Франция, Италия, Америка, Великобритания могут сделать в Мурманске и Архангельске. Вот почему конференция считает нужным обратиться к Японии, чтобы она помогла России в ее нынешнем беспомощном положении» (выделено авторами).

Союзники договорились о посылке на Дальний Восток смешанной экспедиции из американцев, англичан и японцев. Впрочем, Япония не захотела ждать исхода переговоров. В ночь с 4 на 5 апреля 1918 г., инсценировав нападение на японскую контору во Владивостоке и не дожидаясь официального расследования инцидента, японцы начали высадку своих войск на российской земле. Японские власти давно подготавливали захват Дальнего Востока и искали предлог для интервенции. Правительственная японская печать утверждала, что после революции 1917 г. в Сибири царит хаос, что именно Япония может и должна восстановить порядок в области вплоть до Иркутска, а еще лучше — до Урала. В целях создания такого предлога японские газеты сообщали, что германские и австро-­венгерские военнопленные, расквартированные в Сибири, якобы вооружились и готовятся захватить Сибирскую железную дорогу. Но этот предлог не сработал. Отправленные Совнаркомом для разоблачения этих измышлений английский и американский офицеры, посетив лагеря военнопленных вдоль Сибирской дороги, не встретили на своем пути никаких вооруженных военнопленных. Выступление чехословаков надо было еще подготовить.

Тогда пришлось пожертвовать жизнями двух японцев во Владивостоке, чтобы иметь предлог для вмешательства. 5 апреля 1918 г. адмирал Като, командующий японским флотом, обратился с воззванием к населению Владивостока, извещая его о том, что Япония берет на себя охрану порядка в городе. К японскому десанту скоро присоединился небольшой английский отряд.

В этот же день, вечером, в Народный комиссариат по иностранным делам были вызваны представители Англии, США и Франции. Им был заявлен самый решительный протест против японской интервенции. Иностранным представителям было указано, что высадка японцев не могла иметь места без согласия союзников. Их ответ, что представляемые ими правительства «непричастны» к японскому вторжению, не устроил НКИД. В ответе на ноту протеста советского правительства с пожеланием союзным правительствам дать разъяснения, дипломатический представитель Великобритании в Москве Локкарт сообщил 10 апреля ответ своего правительства. Оно заверяло, что «высадка японцев имеет единственной задачей охрану жизни и собственности иностранных граждан во Владивостоке. Других целей Япония не преследует». Эта версия и была подхвачена официальной печатью Англии, США и Франции. Более того, 18 апреля французский посол в России Нуланс выступил с публичным заявлением о солидарности Франции с японскими интервентами.

Чехословацкий корпус, высадка англичан на севере. Потребовалось начать осуществление планов в отношении выступления военнопленных в Сибири. Здесь находились около 30 тысяч чехов, дезертировавших из австро-­венгерских частей, которые были сведены в армию, чтобы бороться вместе с русскими на австрийском фронте. Командование этого корпуса, отступившего на Восток после занятия немцами Украины, заручилось поддержкой советского правительства и согласием эвакуировать его через дальневосточное побережье. При этом корпус обязывался сдать оружие, оставив только незначительную часть для несения караульной службы, и двигаться к Владивостоку отдельными эшелонами. Но командование чехословацкого корпуса нарушило свои обязательства. Оружие сдано не было. Подсумки солдат были набиты патронами. Под полом и за обшивкой вагонов находились в разобранном виде пулеметы. Эшелоны двигались не в одиночку: на крупных станциях из 8–10 эшелонов составлялись отряды из нескольких тысяч человек.

Получив известие о появлении японского десанта во Владивостоке, советское правительство потребовало полного разоружения чехословаков. Но союзная дипломатия откровенно демонстрировала свою солидарность с контрреволюционным выступлением корпуса. Представители Англии, Франции, Италии и США заявили, что будут считать разоружение недружелюбным актом, направленным против них, так как чехословацкие отряды являются союзными войсками и находятся под покровительством держав Согласия. 4 июня они обратились к советскому правительству с требованием отказа от их разоружения. НКИД продолжал посылать ноты, вежливо заявляя о невозможности иным способом погасить «вооруженный мятеж, являющийся самым откровенным и решительным вмешательством во внутренние дела России». «Чехословацкий мятеж, — гласила одна из них, — везде сопровождался арестом советских властей, расстрелами и, с другой стороны, созданием контрреволюционных организаций, именующих себя местными правительствами. Чехословаки везде действуют в союзе с белогвардейцами и контрреволюционным русским офицерством». В результате в короткий срок неокрепшая советская власть была свергнута от Волги до Владивостока и от Советской России были отрезаны Урал, Сибирь и Поволжье. И на всем неимоверно длинном пути корпуса — расстрелянные, заточенные в тюрьмы, избитые до полусмерти.

Советская Россия во вражеском кольце. Итак, надежды на то, что представители четырех держав Согласия не только признают необходимость и целесообразность мероприятий, предпринятых советской властью, но и вынесут осуждение чехословацким отрядам «за вооруженный мятеж», не оправдались. Западная «демократия» дала русскому народу свой первый кровавый урок, а французское правительство от имени всех союзников выразило корпусу благодарность49. Для поддержки антисоветского мятежа в Сибири было решено послать на север России смешанный отряд из американских, английских, французских и итальянских солдат. Согласно принятому 3 июня 1918 г. Верховным военным советом союзников решению иностранные войска стали высаживаться в Мурманске.

17 июня в Мурманск прибыл английский крейсер, на борту которого находились генерал Ф. Пуль, многочисленные инструкторы и отряд английской пехоты. Из Мурманска интервенты стали пробиваться внутрь страны. 28 июня 1918 г. Наркоминдел вновь обратился к британскому дипломатическому представителю в Москве Локкарту с протестом против высадки десанта в Мурманске. «РСФСР покинула ряды воюющих держав, — гласила нота, — и вышла из состояния войны, дальнейшее пребывание в котором внутреннее положение России делало для нее невозможным. Трудящийся народ России и исполняющее его волю рабоче-­крестьянское правительство озабочены лишь тем, чтобы жить в мире и дружбе со всеми другими народами. Ни одному народу не угрожает войной трудящийся народ России, и никакая опасность не может угрожать с его стороны Великобритании».

Нота осталась без ответа, а вооруженные отряды продолжали высаживаться. 29 июня 1918 г. чехословаки захватили Владивосток. В июле во Владивостоке высадился 9-тысячный отряд американцев. Советский Дальний Восток и Сибирь были заняты. «Очень пестрый по составу кордон союзных войск, — писал Ллойд Джордж, — сторожил всю Сибирь по линии Сибирской железной дороги, вплоть до Урала. Он включал русских белогвардейцев, чехов, британские морские и военные части, японцев, американцев и маленькие группы французов и итальянцев».

В опубликованных иностранными правительствами декларациях причиной интервенции объявлена необходимость борьбы с Германией и поддержки чехословаков. Французы как самые непримиримые с русской революцией указывали еще на желание организовать «помощь» «элементам русского народа, оставшимся верными союзным обязательствам и стремящимся положить конец большевистской дезорганизации, вызвавшей расчленение и разорение преданной немцам России». Как они боролись с «дезорганизацией» страны большевиками, рассказал генерал Гревс, командующий 10-тысячным американским корпусом в Сибири: «В Восточной Сибири совершались ужасные убийства, но совершались они не большевиками, как это обычно думали. Я не ошибусь, если скажу, что на каждого человека, убитого большевиками, приходилось 100 человек, убитых антибольшевистскими элементами»50.

Для усиления чехословаков и белогвардейцев военное командование Англии двинуло свои части в Туркестан и Баку. В августе английский генерал Денстервиль вступил в Баку, падение которого было подготовлено активной изменнической деятельностью эсеров и местных националистов. На севере предательскую позицию по отношению к советскому правительству занял президиум мурманского краевого Совета во главе с А. М. Юрьевым, заключившим договор с командованием интервентов, с представителями Великобритании, Северо-­Американских Штатов и Франции. Он предусматривал «полное содействие друг другу» со стороны Англии, Франции, США и Мурманска, создание воинских частей на средства интервентов, выделение иностранных инструкторов в создаваемые части. Американский посол Фрэнсис, сообщая государственному секретарю Лансингу о соглашении, так определил его суть: «Целью соглашения было обеспечить беспрепятственную высадку союзных войск и побудить местный совет отказаться от повиновения центральному Совету в Москве». 2 августа 1918 г. антантовская эскадра вошла в Архангельский порт. Всего на севере высадились более 40 тыс. офицеров и солдат, из них 28 тыс. английских и более 13 тыс. американских и др.51

Таким образом, на севере, востоке и юго-­востоке России Антанта создала антисоветское окружение, отрезав страну от продовольствия и топлива. «Мурман на севере, чехословацкий фронт на востоке, Туркестан, Баку и Астрахань на юго-­востоке — мы видим, что почти все звенья кольца, скованного англо-­французским империализмом, соединены между собой», — так говорил о плане Антанты В. И. Ленин. Военный министр Великобритании У. Черчилль с ликованием отмечал: «5/6 территории красных уже отвоевано, осталось поднажать — и красным «крышка»52. И при этом Черчилль, прикрываясь лицемерными заверениями о «невмешательстве» в русские дела, так отвечал на вопрос «Находились ли союзники в войне с Советской Россией?» — «Разумеется, нет. Но советских людей они убивали, как только те попадались им на глаза; на русской земле они оставались в качестве завоевателей; они снабжали оружием врагов советского правительства; они блокировали его порты; они топили его военные суда. Они горячо стремились к падению советского правительства и строили планы его падения. Но объявить ему войну — это стыд! Интервенция — позор! Они продолжали повторять, что для них совершенно безразлично, как русские разрешают свои внутренние дела. Они желали оставаться беспристрастными и наносили удар за ударом»53.

Действия чехословацкого корпуса активизировали выступления российских контрреволюционных (пора назвать вещи своим именем) организаций — разного рода «центров», «союзов», директорий — и образование «правительств» во главе с эсерами и меньшевиками. Но они не оправдывали связанных с ними надежд союзников. 14 ноября 1918 г. военный кабинет Англии решил помогать оружием, военным снаряжением, советниками, всем борющимся с советской властью внутренним контрреволюционным силам, из которых можно было сформировать действенные правительства по типу «военной диктатуры». Генералам Деникину, Миллеру, адмиралу Колчаку следовало отправить дополнительные кадры офицеров и дополнительное военное оборудование, признать омское правительство Колчака, составленное из кадетов и монархистов, де-­факто.

И вот уже при прямом участии английского батальона под командованием подполковника Д. Уорда 18 ноября 1918 г. в Омске, в кресло «верховного правителя» России усаживают адмирала А. В. Колчака. Не только большевикам, но и эсеро-­меньшевистским деятелям директории — «социалистам», верой и правдой служившим союзникам, была устроена «кровавая баня», о которой уцелевшие в ней долгие годы вспоминали с содроганием. Один из них — член ЦК партии правых эсеров Д. Ф. Раков сумел переправить из тюрьмы за границу письмо, которое эсеровский центр в Париже опубликовал в 1920 г. в виде брошюры под названием «В застенках Колчака. Голос из Сибири», в которой рассказал, как устанавливалось «верховное правление» — диктатура Колчака, и как пытали его товарищей. «Омск, — свидетельствовал Раков, — просто замер от ужаса. Людей били всеми родами оружия, за исключением артиллерии: били прикладами, кололи штыками, рубили шашками, стреляли в них из винтовок и револьверов. При казни присутствовали не только исполнители, но также и зрители. В то время, когда жены убитых товарищей день и ночь разыскивали в сибирских снегах их трупы, я продолжал мучительное свое сидение, не ведая, какой ужас творится за стенами гауптвахты. Убитых... было бесконечное множество, во всяком случае, не меньше 2500 человек. Целые возы трупов провозили по городу, как возят зимой бараньи и свиные туши. Пострадали главным образом солдаты местного гарнизона и рабочие»54.

На Севере под прикрытием войск интервентов тоже следует переворот по типу омского, и выброшенных за ненадобностью «социалистов» заменяет Колчак местного масштаба, генерал Е. К. Миллер. Подобная же трансформация власти происходит и на других окраинах России.

Тем временем с разных сторон высаживаются все новые контингенты войск интервентов — на юге России (англо-­французская эскадра входит в Черное море, и десанты интервентов захватывают Одессу и Севастополь), на севере (английская эскадра входит в Таллин), в Закаспии, на Кавказе, Дальнем Востоке. К концу 1918 г. в Советскую Россию вторглись более 250 тыс. интервентов55. А всего в течение 1918–1920 гг. «союзники» двинули в Ро

...