Оглавление

Обзор второй Эннеады Плотина

Вторая Эннеада Плотина (204–270 гг. н. э.), основателя неоплатонизма, состоит из девяти трактатов, посвящённых преимущественно космологии, физическому миру, природе материи, судьбе и провидению. Ниже представлено краткое содержание каждого трактата:

1. О мире (Περὶ κόσμου) — Энн. II.1 (40)

Плотин обсуждает природу чувственного мира, его вечность и связь с умопостигаемым миром. Он утверждает, что космос не возник во времени, а существует вечно благодаря непрерывному воздействию высших принципов.

2. О движении неба (Περὶ τῆς κυκλοφορίας) — Энн. II.2 (14)

Рассматривается вопрос о движении небесных тел. Плотин объясняет, что небо движется благодаря своей разумной природе, стремясь к Единому, а не по механическим законам.

3. О влиянии звёзд (Περὶ τῶν ἀστέρων) — Энн. II.3 (52)

Здесь исследуется вопрос астрологии: Плотин отрицает, что звёзды определяют человеческую судьбу, но признаёт их как знаки высшего порядка.

4. О материи (Περὶ ὕλης) — Энн. II.4 (12)

Анализируется природа материи как небытия, лишённого формы. Материя — это чистая потенциальность, источник зла, поскольку она удалена от Единого.

5. О потенциальном и актуальном (Περὶ δυνάμεως καὶ ἐνεργείας) — Энн. II.5 (25)

Плотин различает потенциальное (δύναμις) и актуальное (ἐνέργεια) бытие, связывая их с иерархией сущего.

6. О качествах и форме (Περὶ ποιοτήτων καὶ εἴδους) — Энн. II.6 (17)

Обсуждается природа качеств и их отношение к материи. Качества — не самостоятельные сущности, а проявления форм.

7. О полном смешении (Περὶ τῆς δι» ὅλων κράσεως) — Энн. II.7 (37)

Рассматривается вопрос о смешении элементов: Плотин критикует стоиков и предлагает свою теорию взаимопроникновения тел без потери их сущности.

8. О зрении (Περὶ ὄψεως) — Энн. II.8 (35)

Трактат о природе зрения: Плотин отвергает теорию истечений (как у Эмпедокла) и объясняет зрение как результат взаимодействия света и души.

9. Против гностиков (Πρὸς τοὺς Γνωστικούς) — Энн. II.9 (33)

Резкая критика гностиков, которые, по мнению Плотина, искажают учение Платона, преувеличивая роль зла и отрицая красоту мира.

Трактат 1 О мире

1. Утверждая, что мир всегда был, есть и будет, имея тело, если мы возведем причину к воле Бога, то, во-первых, возможно, скажем истину, но ясности никакой не предоставим. Затем, изменение элементов и гибель земных существ, сохраняющих вид, не означает ли, что и во всем мире происходит то же самое, поскольку воля способна на это, при вечно ускользающем и текучем теле накладывать один и тот же вид на разные субстраты, так что сохраняется не единое числом навеки, но единое по виду? Ибо почему одни вещи так сохраняют вечность лишь по виду, а небесные тела и само небо — по числу? Если же причиной неразрушимости мы назовем то, что мир все объемлет и некуда ему изменяться, и ничто внешнее не может его разрушить, то по этому рассуждению мы припишем неразрушимость целому и всему, но солнце и прочие звезды, будучи частями, а не целым и не всем, не получат от этого довода уверенности, что пребудут во все времена, а лишь по виду; так же, как огню и подобному, и даже всему миру. Ибо ничто не мешает, не разрушаясь извне, разрушаться изнутри, от взаимного уничтожения частей, всегда пребывая лишь по виду, и при вечно текучей природе субстрата, когда вид дает иное, происходить тому же в целом живом существе, что и в человеке, лошади и прочих: всегда есть человек и лошадь, но не тот же самый. Тогда не будет так, что одно вечно пребывает, как небо, а другое, земное, гибнет, но все одинаково, различаясь лишь временем; пусть небесное долговечнее. Если мы так допустим вечность целого и частей, то меньше затруднений будет для мнения; более того, мы вовсе избежим затруднений, если покажем, что воля Бога достаточна, чтобы и таким образом удерживать все. Но если скажем, что и по числу нечто в нем вечно, то надо показать, достаточна ли воля для этого, и затруднение остается: почему одно так, а другое иначе, лишь по виду, и как части неба, раз уж и они таковы.

2. Если примем это мнение и скажем, что небо и все в нем вечно числом, а подлунное — по виду, надо показать, как тело, будучи текучим, может числом оставаться тем же самым, как индивидуальное и неизменное. Ибо это кажется и другим физикам, и самому Платону, не только прочим телам, но и небесным. Как же, говорит он, тела, будучи видимыми, могут пребывать неизменными и одинаковыми? Соглашаясь, видимо, с Гераклитом, который сказал, что и солнце всегда становится. Для Аристотеля не было бы проблемы, если принять его гипотезу о пятом теле. Но для тех, кто этого не допускает, а считает небо из тех же элементов, что и земные существа, как же оно может быть числом одним? И более того: как солнце и прочие части неба? Поскольку всякое живое существо состоит из души и телесной природы, то небо, если вечно числом, должно быть таковым либо благодаря обоим, либо одному из них, например, душе или телу. Кто приписывает нетленность телу, тот не нуждается для этого в душе, кроме как для вечного состава живого. А кто говорит, что тело само по себе разрушимо, а причину приписывает душе, тот должен показать, что и состояние тела не противодействует составу и пребыванию, что нет ничего несообразного в естественно составленном, но материя соответствует воле создателя.

3. Как же материя и тело мира, вечно текучие, способствуют его бессмертию? Скажем: они текут внутри него, не выходя. Если внутри, а не из него, то, оставаясь тем же, оно не растет и не убывает; стало быть, и не стареет. Видим же, что земля всегда сохраняет форму и объем извечно, и воздух не иссякает, и природа воды; и их изменения не меняют природу целого живого существа. И у нас, хотя части меняются и уходят вовне, каждый остается долго; а там, где нет внешнего ухода, природа тела не противодействует душе в том, чтобы живое существо оставалось тем же и вечным. Огонь быстр и скор в движении, как земля — в стремлении вниз; но, оказавшись там, где должен стоять, не следует думать, что он в своем месте так же стремится к покою, как и прочее. Ввысь он не пойдет, ибо там ничего нет; вниз же ему не свойственно. Остается ему быть легко ведомым и по естественному влечению притягиваться душой к жизни, прекрасно движимым в своем месте. И если кто боится падения, пусть успокоится: душа охватывает всякое движение, удерживая властью. А если нет стремления вниз от себя, то он и не сопротивляется. Наши части, приняв форму, не держатся сами, требуя части от других, чтобы оставаться; если оттуда ничего не уходит, не нужно и питания. А если уходит, угасая, то нужен новый огонь, и если что-то еще уходит, нужно заменять. Но от этого целое живое существо не перестает быть тем же, даже так.

4. Но само по себе, независимо от вопроса, надо рассмотреть, уходит ли что оттуда, так что и там нужно питание, хоть и не в прямом смысле, или раз положенное там по природе пребывает без утрат; и больше ли там огня или иного, и прочее поддерживается силой властвующего. Если добавить главную причину — душу, с такими чистыми и во всем лучшими телами (ибо и в прочих живых существах природа выбирает лучшее для их главных частей), то мнение о бессмертии неба укрепится. И Аристотель верно говорит, что пламя — кипение и огонь, буйствующий от избытка; а там ровный и спокойный, подходящий природе звезд. Главное же — душа, следующая за лучшими, движимая чудесной силой: как уйдет что из раз положенного в ней? Думать, что есть узы крепче божественных, — признак неведения причин, связующих все. Ибо нелепо, чтобы то, что может держать сколько-то времени, не могло всегда, как если бы связь была насильственной, а не естественной, что в природе всего и в правильно устроенном, или будто есть сила, что разрушит состав и упразднит природу души. А то, что никогда не начиналось (ибо нелепо, как уже сказано), дает веру и на будущее. Ибо почему будет когда-то, чего нет теперь? Ведь элементы не изнашиваются, как дерево и прочее; а пока они пребывают, пребывает и все. И если всегда изменяется, то все пребывает; ибо пребывает причина изменения. А что душа передумает — пустое, ибо управление без труда и вреда; и если всякое тело может погибнуть, для нее это не будет переменой.

5. Как же там части пребывают, а здесь элементы и живые существа — нет? Платон говорит: те созданы Богом, а земные — богами, созданными Им; а созданное Им непозволительно разрушать. Это то же, что сказать: небесная душа близка творцу, и наши тоже; а от небесной души, как отражение, исходит и творит земные существа. Итак, душа, подражая тамошней, но не могущая из-за худших тел и места и взятых для состава нежелающих пребывать, не может удержать здешние существа, как и тела, ибо ими правит иная душа. А целое небо, если должно пребывать, то и его части, звезды, должны; иначе как же оно пребудет? А поднебесное — уже не части неба; или небо не до луны. Мы же, созданные душой, данной богами неба и самим небом по их образцу, соединены с телами; иная душа, которой мы суть, — причина благого, а не бытия. Уже при возникновении тела она немного помогает ему быть по расчету.

6. Но теперь рассмотрим, есть ли там только огонь, и если уходит, нуждается ли в питании. Тимей, создав тело мира сначала из земли и огня, чтобы оно было видимо от огня и твердо от земли, счел нужным и звезды создать не целиком, но большей частью из огня, ибо они кажутся твердыми. И, возможно, Платон, согласуя мнение с правдоподобием, правильно добавил. Ибо по чувствам, зрению и осязанию, они кажутся больше или целиком огненными; но по рассуждению, если твердость без земли невозможна, то и ее имеют. А зачем вода и воздух? Ибо нелепо, чтобы в таком огне была вода, а воздух, будь он там, превратился бы в огонь. Но если два твердых крайних нуждаются в двух средних, то можно спросить, так ли в природе; ибо землю можно смешать с водой без среднего. Если скажем: в земле и воде уже есть прочее, то, может, и верно; но кто-то скажет: но не для связи двух. Но скажем: они уже связаны, имея все в каждом. Но надо рассмотреть, видима ли земля без огня, и тверд ли огонь без земли; ибо тогда, может, ничто не имеет своей сути само по себе, но все смешано, и называется по преобладающему. Говорят, и земля без влаги не может состояться; ибо вода склеивает землю. Но если и допустим это, все же нелепо говорить, что ничто не стоит само по себе, но лишь с другим, когда каждое — ничто. Как может быть природа земли и ее суть, если нет частицы земли, которая была бы землей, без воды? Что склеит, если нет величины, что соединится с другой? Если есть какая-то величина земли, то земля может быть и без воды; а если нет, то и склеивать нечего. А воздух зачем земле, чтобы быть воздухом, пока не изменится? Об огне не сказано, чтобы он был землей, но чтобы она и прочее были видимы; разумно допустить, что видимость от света. Ибо тьма не видима, а невидима, как тишина не слышна. Но огня в ней не надо; света хватит. Снег и много холодного блестит без огня. Но, скажут, он был и окрасил перед уходом. И о воде вопрос: