В эссе «Через линию» (1950) Эрнст Юнгер исследует нигилизм как ключевую проблему современности — болезнетворный процесс, охвативший всю планету. Отталкиваясь от идей Достоевского и Ницше, автор предлагает три подхода к проблеме: диагноз, прогноз и терапию. Если в «Рабочем» (1932) Юнгер видел выход в «тотальной мобилизации», то теперь он говорит о необходимости «пересечь линию» — преодолеть нигилизм через личный опыт свободы, в котором откроется «новый поворот бытия». Этот текст — попытка обрести точку опоры в ускоряющемся техническом мире.
В послесловии к переводу философ Александр Михайловский поясняет ключевые образы и понятия — «нулевая точка», «ничто», «боль», «дикая глушь» — и раскрывает вопросы, затронутые в диалоге между Юнгером и Хайдеггером, который ответил на это эссе статьей «О линии».
В послесловии к переводу философ Александр Михайловский поясняет ключевые образы и понятия — «нулевая точка», «ничто», «боль», «дикая глушь» — и раскрывает вопросы, затронутые в диалоге между Юнгером и Хайдеггером, который ответил на это эссе статьей «О линии».
Жас шектеулері: 16+
Құқық иегері: ООО "Ад Маргинем Пресс"
Баспа: Ad Marginem
Аудармашы: Александр Михайловский
Қағаз беттер: 104
Пікірлер1
Дәйексөздер123
Вторая основная сила — эрос; там, где двое любят друг друга, они отвоевывают территорию у Левиафана, создают неподконтрольное ему пространство. Как истинный вестник богов эрос всегда будет справлять триумф над любыми титаническими образованиями. Не ошибешься, если встанешь на его сторону. В этой связи достаточно упомянуть романы Генри Миллера — в них пол выступает против техники. Он приносит освобождение от железного гнета времени; мир машин рассыпается, как только эрос обращается к нему лицом. Однако неверно было бы заключить, будто это уничтожение точечно и должно постоянно усиливаться. Сексуальность не противоречит техническим процессам, а соответствует им в области органического. На этой ступени она родственна титаническому не меньше, чем бессмысленное кровопролитие, так как инстинкты входят в противоречие лишь тогда, когда ведут за пределы — будь то к любви, будь то к жертве. Вот это и делает нас свободными.
Эрос живет и в дружбе, проходящей перед лицом тирании свое последнее испытание. Как золото в горниле, она очищается от примесей и получает пробу. В тяжелые времена, когда подозрительность проникает даже в семью, человек сообразуется с формой государства. Он вооружается подобно твердыне, не подает и знака вовне. Когда шутка или же простое отсутствие какого-то жеста могут означать смерть, требуется величайшая бдительность. Свои мысли и чувства человек хранит в сокровенности сердца; он избегает даже вина, ибо оно пробуждает истину. В таких обстоятельствах беседа с верным другом может не только бесконечно утешать, она способна восстановить мир, подтверждая его свободные и справедливые устои. Одного человека как свидетеля того, что свобода еще не исчезла, будет довольно, но такого человека еще надо найти. Тогда в нас раскроются силы для сопротивления. Тираны знают это и стремятся растворить человеческое во всеобщем и публичном, держа всё непредсказуемое, неординарное на отдалении.
Эрос живет и в дружбе, проходящей перед лицом тирании свое последнее испытание. Как золото в горниле, она очищается от примесей и получает пробу. В тяжелые времена, когда подозрительность проникает даже в семью, человек сообразуется с формой государства. Он вооружается подобно твердыне, не подает и знака вовне. Когда шутка или же простое отсутствие какого-то жеста могут означать смерть, требуется величайшая бдительность. Свои мысли и чувства человек хранит в сокровенности сердца; он избегает даже вина, ибо оно пробуждает истину. В таких обстоятельствах беседа с верным другом может не только бесконечно утешать, она способна восстановить мир, подтверждая его свободные и справедливые устои. Одного человека как свидетеля того, что свобода еще не исчезла, будет довольно, но такого человека еще надо найти. Тогда в нас раскроются силы для сопротивления. Тираны знают это и стремятся растворить человеческое во всеобщем и публичном, держа всё непредсказуемое, неординарное на отдалении.
три одинаковые фазы: от сомнения — к пессимизму, от него — к действиям в пространстве без ценностей и богов, а затем — к новым свершениям
автора в упоении новой, свободно изливающейся властью, у другого — в страдании, неразрывно связанном с этой властью
