Оглавление

Метафизика Аристотеля. Том 1 из 3-х. Основной текст, перевод и комментарии вместе с пояснительными эссе доктора Альберта Швеглера (1819—1857)

Предисловие

Прошло несколько лет с тех пор, как нижеподписавшийся занимался систематическим изложением аристотелевской философии. Не то чтобы он не признавал ценности появившихся до сих пор изложений, но некоторые из них, как ему казалось, оставляли желать лучшего с точки зрения полноты и всесторонности, другие — с точки зрения способа изложения, первые — ограничиваясь самым общим и необходимым в соответствии с их целью, вторые — давая скорее пересказ, чем действительно свободное воспроизведение. Однако чем больше нижеподписавшийся погружался в сложный и объемный труд, тем сильнее ощущал недостаток критической и экзегетической подготовительной работы, особенно для главного произведения Аристотеля — «Метафизики». Он убедил себя, что исчерпывающему изложению системы Аристотеля, а именно так называемой «первой философии» Аристотеля, должна предшествовать монографическая обработка этого произведения, которое, несмотря на возобновление исследований, посвященных этому философу в последние десятилетия, несмотря на многочисленные издания, которым подверглись почти все важнейшие аристотелевские сочинения, несмотря на самые многообещающие обещания со стороны первого знатока аристотелевской философии (Брандис, Vorr. zu HENGSTENBERG’S Uebersetzung der arist. Metaph. 1824.), еще не был полностью отредактирован и прокомментирован. Он был убежден, что прежде чем решать вопрос о составе этого замечательного произведения, не говоря уже о свободном воспроизведении его философского содержания, необходимо, прежде всего, сделать ряд уточнений и разъяснений многих деталей этого труда, провести экзегетическое обсуждение трудных мест, более тщательно проработать контекст мысли, критически исправить многочисленные текстуальные искажения, более полно осветить использование языка и более точно определить философскую терминологию. Нижеподписавшийся немедленно отказался от своего прежнего плана и написал комментарий к «Метафизике» с указанной точки зрения, то есть, во-первых, с точки зрения действительного толкования, а во-вторых, особенно в той мере и в какой правильное толкование обусловливалось установлением первоначального текста, с точки зрения текстуальной критики в обоих отношениях по образцу трактовки Тренделенбургом «Книги о душе», которую он вскоре передаст в распоряжение публики.

Этому комментарию предшествует экземпляр текста Беккера в виде нынешней аристотелевской Вульгаты, а также подборка критического аппарата и немецкий перевод.

Я воспроизвел текст Беккера без изменений, за исключением пунктуации, хотя я буду вносить и обосновывать предложения по его изменению примерно в 400 местах, и хотя другие, такие как Бониц в своей превосходной критике текста Беккера (Observationes criticae in Aristotelis libros metaphysicos Berl. 1842), были приведены многие наиболее очевидные текстуальные улучшения, что объясняется тем, что я, не будучи в состоянии дать последовательно новый текстуальный обзор, предпочел оставить текст Беккера, какой бы то ни было, последовательно организованный из твердого критического принципа, таким, какой он есть, как он есть, а не добавлять то тут, то там отдельные критические улучшения, иногда из рукописи аппарата Беккера, иногда из старого латинского перевода, а в третьем случае из свободных догадок.

Однако я не мог дать нового текстуального обзора, потому что ограничивался аппаратом Беккера, но достоверное суждение о ценности и родственных связях отдельных рукописей, а отсюда и твердый критический принцип, можно получить только путем самостоятельного изучения более важных рукописей, а не путем отрывочных представлений и выводов из критического аппарата, собранного третьим лицом, особенно если он составлен так, как у Беккера. В этих условиях, как я уже говорил, я предпочел напечатать текст Беккера без изменений и оставить свою критику в комментариях, тем более что критику обычно нельзя отделить от толкования.

Конечно, отсутствие новых рукописных источников не должно отвращать меня от настоящей работы в целом. С одной стороны, как недавно показал Бониц, с которым я был очень рад встретиться по многим вопросам, независимо от него, сам аппарат Беккера, греческие комментаторы, опубликованные Брандисом, и латинские переводы Средневековья все еще содержат так много полезного, до сих пор не использованного критического материала, что новое текстуальное переложение может быть по крайней мере предпринято с его помощью: И внести благоприятный вклад в будущее новое текстуальное переосмысление с помощью такого переосмысления — достаточная заслуга, учитывая нынешнюю текстуальную форму «Метафизики» Аристотеля. С другой стороны, и это главное, есть все основания полагать, что сравнение новых рукописей, т.е. рукописей, не использованных Беккером, значительно расширит аппарат Беккера, хотя и значительно, но не совсем интенсивно. Брандис[1] содержит список 23 рукописей аристотелевской метафизики из одной только Ватиканской библиотеки и входящих в нее мелких библиотек, и все они не были сопоставлены для обзора Беккера; довольно значительное число других, также еще не сопоставленных, можно найти в каталогах рукописей Парижской королевской библиотеки, в «Catalogen zur Laurentiana» Бендини, в «Biblioth» Монфокона. Coisl., в Каталоге Занетти к Библиотеке Маркуса, в Каталоге Каталога библиотечных рукописей (Лейпциг 1830.) и в других изданиях.

Однако все эти рукописи, несомненно, были, по крайней мере, изучены Беккером и Брандисом и рассмотрены на предмет их критической ценности: поэтому можно предположить, что они намеренно не сравнивались по той причине, что все существенное и критически значимое, что можно было в них найти, уже содержалось в рукописях аппарата Беккера. Подтверждением тому служит последнее, весьма похвальное издание «Органона», выпущенное Вайтцем. Вайц собрал для «Органона» немалое количество ранее не использовавшихся кодексов, по которым Беккер сравнивал только 3 или 4 рукописи: но полученный таким образом критический выход оказывается настолько относительно незначительным, что оправдывает ограничение Беккера четырьмя рукописями. Это также подтверждает уже существующее предположение, что Беккер выбирал рукописи, на которых основывал свой обзор сочинений Аристотеля, уверенным критическим взглядом и самым тщательным отбором из многих, которые он видел и изучал, и что в целом, по крайней мере, не осталось значительного критического перечитывания, по крайней мере, такого, которое было бы соизмеримо с затратами и усилиями. Что касается метафизики, то такое же ощущение возникает и от самого аппарата Беккера. В своем аппарате по метафизике Беккер сообщает о текстовом разнообразии 15 рукописей. Но уже после первых глав он чувствует себя вынужденным отбросить некоторые из них, а в ходе работы полностью отходит лишь к 5—6 наиболее важным или, по крайней мере, репрезентативным. Для текста «Метафизики» Аристотеля в средние века, по-видимому, сложилась определенная традиционная Вульгата, наиболее близкая к тексту рукописи Т (Vatic. 256.) и альдинианской редакции, к которой почти без исключения принадлежат более поздние рукописи XIV и XV веков, а из более высоких текстуальных традиций и рукописных штаммов более своеобразного оттенка — лишь очень немногие единичные экземпляры (в аппарате Беккера — только Cod. Ab и текстуальные цитаты в «Схолии» Александра), кажется, дошли до нас.

Прилагаемый критический аппарат состоит: 1) Из аппарата Беккера, 2) Из текстовых отклонений, чтений, критических замечаний и предлагаемых изменений старых греческих комментаторов, 3) Из текстовых отклонений Бессариона и старого латинского перевода, на котором основан комментарий Фомы Аквинского, 4) Из текстовых различий Альдины, 5) Из изменений, критических замечаний и предлагаемых улучшений поздних изданий.

Что касается первого из этих вспомогательных источников, аппарата Беккера, то я некоторое время колебался, включать ли его полностью и без сокращений, или только чтения трех рукописей E (Paris. Reg. 1853. ср. catal. cod. manuscr. bibl. reg. vol. II. p. 411. и Тренделенбург о de anim. Praef. p. xxIII), А6 (Laurent. 87, 12. ср. Bandini, Catal. cod. graec. bibl. Laurent. Vol. III. p. 392 f.) и Fb (Paris. 1876. cf. Catal. cod. manuscr. bibl. reg. Vol. II. p. 414.), к которым для третьей, тринадцатой и четырнадцатой книг добавлены две рукописи Jb (Coisl. 161. cf. Montfaucon, Bibl. Coislin. p. 220.) и G6 (Paris. 1896 [скорее не 1897?] cf. Catal. cod. manuscr. Vol. II. p. 416.); или не следует ли мне, по крайней мере, опустить варианты, которые явно бесполезны и бессмысленны, а их не так уж мало, а именно чтения Т (Vatic. 256. ср. Брандис, die aristot. Рукописи в Ватикане, histor.-philolog. Abh. der Berl. Akad. 1831. p. 63.), рукопись столь же богатая вариантами, сколь и бедная, более того, почти полностью непригодная, полная несанкционированных пропусков, произвольных изменений и грубой небрежности. Однако при дальнейшем рассмотрении я решил включить весь аппарат Беккера, в основном по внешним причинам, чтобы облегчить обзор внутренней истории текста и сделать излишним обращение к изданию Беккера. Что касается рукописей, то я намерен добавить к комментарию их более подробную характеристику, а также внешние примечания, содержащиеся в печатных каталогах соответствующих библиотек.

Вторым источником текстовой критики являются греческие комментаторы «Метафизики» Аристотеля.

Главным среди них является Александр Афродисийский, которого древние по праву называли «экзегетом». Его можно считать образцом ясного, благоразумного и проницательного, даже со вкусом, толкования. Поскольку он относится ко времени Септимия Севера, началу III века, он, насколько можно с уверенностью определить аристотелевский текст, на котором основан его комментарий, является древнейшим критическим источником, и уже по этой причине имеет огромное значение. Как известно, его комментарий включает в себя только первые пять книг «Метафизики»; комментарии к остальным книгам, хотя они обычно носят имя Александра (только вышеупомянутый Cod. Reg. Paris. 1876, упомянутый выше, называет Михаила Эфесского в качестве автора), без сомнения, написан не его рукой (BRANDIS, Schol. in Aristot. p. 734 note и RAVAISSON, Essai sur la Métaphysique d’Aristote. Paris 1838. vol. I. P. 65, в то время как PIERRON и ZÉVORT, La Métaphysique d’Aristote, traduite en francais. Paris 1840. vol. I. p. 268 ff., которые в то же время ссылаются на суждение Сепульведы), также уступает во всех отношениях Комментарию к первым пяти книгам, но, следовательно, ни в коем случае не лишен ценности, и, по всей вероятности, использовал более древние и лучшие предшественники, возможно, даже выдержки из них.

Разумеется, комментарий Александра необходимо было точно сравнить, чтобы иметь возможность констатировать и восстановить тот аристотелевский текст, который был у этого переводчика перед глазами. Разумеется, это не такая уж простая и легкая задача. Ключи, которые предлагает Комментарий для установления аристотелевского текста, — это отчасти текстовые цитаты, так называемые леммы, которые предшествуют объяснению, а отчасти само перефразированное объяснение. Если и леммы, и парафраз согласуются между собой так, что прямо ссылаются друг на друга и подтверждают друг друга, то не может быть никаких сомнений в том, какой текст находится перед толкователем: однако это далеко не всегда так, но часто присутствует только одно из двух: либо леммы, либо парафраз. Понятно, что последняя, в ее более или менее свободном варианте, не позволяет сделать прямой вывод об оригинальном тексте, на котором она основана; что же касается лемм, то их ненадежность или, по крайней мере, неопределенная подлинность — общеизвестный факт (см. Buhle, Arist. ed. Bip. I, 527; Trendelenburg о de anim. Praef. XVI f. Krische, Götting. gel. Waitz на Органон I, Praef. XX f.): они часто были произвольно добавлены или заполнены переписчиками соответствующих комментариев или изменены в соответствии с их рукописями аристотелевского текста; это мнение также повторяется и подтверждается в комментарии Александра, поскольку здесь не только парафраз время от времени противоречит тексту леммы, т. е. это парафраз, который время от времени изменялся. не только противоречит словам леммы, то есть предполагает отличный от нее текст, но и иногда одна и та же лемма в разных местах цитируется по-разному, то в соответствии с одним чтением, то с другим, — чему есть немало свидетельств в собранном мною критическом аппарате.

Тем не менее, я также сравнил все леммы Александра и счел необходимым отметить их текстуальные отклонения *: не только потому, что их несогласие с последующим парафразом в целом является одним из редких случаев, но и потому, что они в любом случае довольно старые и, даже если они не должны последовательно представлять истинный текст Александра, относятся к более раннему периоду аристотелевского текста, чем большинство других рукописей: кроме того, рукопись, из которой они в основном взяты (в оттиске Брандиса) (Cod. Reg. Paris. 1876) относится к тринадцатому веку (cl. Catal. cod. manuser. bibl. reg. II, 414.). Кстати, леммы не везде буквально точны: в них, по крайней мере в поздних книгах, можно заметить некоторую свободу, а иногда и небрежность в цитировании, особенно в порядке слов: часто они сокращены и урезаны: часто переводчик грамматически приспосабливает их к предложению, в которое он их вплетал, и для этого незаметно трансформирует их. В таких случаях, когда, по всей вероятности, в исходном тексте нет реальных различий, а есть лишь неточность в цитировании, текстовые отклонения лемм не отмечаются в явном виде. Более сложным является вопрос о том, когда отклонения в пересказе могут быть использованы для вывода об отклонениях в основном тексте. Несомненно, всегда, когда тот же вариант, который кажется основой пересказа, уже был засвидетельствован и установлен в другом месте. Но это не всегда так.

И даже если на основании интерпретации переводчика можно с достаточной степенью уверенности заключить, что перед ним был другой текст, как этот текст установить? В тех случаях, когда основной текст оригинала может быть выведен только косвенно из толкования переводчика или может быть получен только с его помощью, это будет обсуждаться только в комментарии: в самом критическом аппарате, с другой стороны, перечисляются только те варианты, которые могут быть взяты непосредственно из пересказа без дальнейшего критического обсуждения. Недостатком является то, что Брандис напечатал только выдержки из комментария Александра к последним девяти книгам и опустил все, что не имело реального экзегетического значения, тогда как иногда обсуждение комментатора, которое само по себе не имеет ценности, может иметь критическое значение. В этом, как и в других отношениях, следует с нетерпением ожидать нового издания «Комментария Александра», о котором объявил Бониц.

Я также не уверен в отношении Cod. Fb (Faris. Reg. 1876.) к Комментарию Александра. В каталоге рукописей вышеупомянутой библиотеки (Catal. cod. manuscr. bibl. reg. vol. II. p. 414.) под указанным номером упоминается не рукопись аристотелевской «Метафизики», а рукопись комментариев Александра Афродисийского (или так называемого Михаила Эфесского) к «Метафизике». Поскольку мне не было позволено самому изучить эту рукопись, я не могу определить, сопровождается ли этот комментарий Александра полным аристотелевским текстом, из которого Беккер должен был сразу же взять чтения, или же рукопись «F» Беккера представляет собой не что иное, как этот комментарий и его леммы. Как бы то ни было: поскольку Беккер в любом случае включил все те текстуальные определения и текстуальные интерпретации, которые даны в. Парафраз Александра, и поскольку, даже в том, что касается лемм, перевод комментария Александра, сделанный Брандисом, не является точной копией парижской рукописи, а разные рукописи имеют тенденцию варьироваться именно в отношении лемм, Поэтому я решил, что имею право не рассматривать рукопись F Беккера и комментарий Александра, приведенный Брандисом, как идентичные текстуальные источники, и всегда отмечать чтения Александра в дополнение к чтениям Беккера из Fb. В качестве Cod. Fb к комментарию Александра, Codd. Gb и Jb к комментарию Сирина и Cod. Hb к Комментарию Асклепия. В связи с этими и подобными моментами приходится сожалеть, что «более удобное место», в котором вышеупомянутые редакторы обещали дать отчет об использованных рукописях, до сих пор не найдено.

Кроме Александра, остальные комментаторы вряд ли заслуживают критического рассмотрения. Однако все они были сопоставлены в той мере, в какой были опубликованы в печати (некоторые из них, возможно, не представляющие ценности, до сих пор не напечатаны) и были доступны мне. Так, Комментарий Асклепия на первые 7 книг, впервые напечатанный в отрывках Брандисом в его сборнике схолий (ср. Сенте-Круа, уведомление о рукописях Асклепия Тралльского, философа VI века, в Magas. encyclop. 5e année Vol. III. p. 359.). Кроме того, комментарий Сириана к третьей, тринадцатой и четырнадцатой книгам, который, ввиду его преимущественно полемической направленности, конечно, почти бесполезен для текстуальной критики: кстати, я не смог им воспользоваться, поскольку у меня не было латинского перевода Баголини (Венеция 1558 г.).) не было в моем распоряжении, а полного напечатания оригинала во втором томе собрания схолий Брандиса еще не предвидится, я мог пользоваться только отрывками, которые Брандис привел в своем меньшем собрании схолий по метафизике (Scholia graeca in Aristot. Metaph. Berl. 1837.). Комментарий предполагаемого Филопона, который также доступен только в латинском переводе (Franz Patrizzi, Ferrara 1583.), также не был мне доступен: судя по выдержкам, которые Брандис предоставил для первой книги Метафизики из оригинальной рукописи этого комментария (Cod. Vatic. Urb. 49.), это не очень серьезное упущение. Существует также парафраз ритора Фемистия на двенадцатую книгу «Метафизики», переведенный с иврита на латынь Мозесом Финцем (Венеция, 1558): этот парафраз, тоже ненадежный из-за своей вторичности и малопригодный с критической точки зрения, я мог сравнить только с фрагментами, приведенными Брандисом в большом сборнике.

Наконец, часто весьма сомнительные маргинальные схолии некоторых рукописей «Метафизики», а именно Cod. Reg. Paris. 1853 (E в BEKKER, см. выше) и Cod. Laurent. 87, 12 (A в BEKKER, см. выше), в той мере, в какой они были опубликованы в печати Брандисом, были использованы мной и приняты во внимание, насколько это возможно. Как много можно почерпнуть из арабских комментаторов Аристотеля, а именно из Авиценны и Аверроэса, для критического отношения к нашему сочинению, я, к сожалению, не могу указать, так как они, даже напечатанные в латинском переводе, были мне недоступны.

Третьим источником для определения аристотелевского текста являются старые латинские переводы, в основном второй половины средних веков. Их существует большое количество (ср. BRUNET, manuel du libraire I, 177, Hoffmann, lexic. bibliograph. I, 316 ff. 354 ff., Jourdain, Forschungen über Alter und Ursprung der lateinischen Uebersetzungen des Aristoteles, transl. by Stahr, Halle 1831.) Я решил, что должен ограничиться двумя наиболее важными, перевод Бессариона и перевод Вильгельма из Моербека.

Перевод «Метафизики» Бессариона (ср. Schöll, Gesch. der griech. Litt. III, 523.) всегда широко использовался в критике аристотелевского текста, в более древние времена особенно Сильбургом и Касаубонусом, а в последнее время Боницем. Обладая богатой библиотекой рукописей, Бессарион мог использовать в качестве основы лучшие текстовые источники: так получилось, что она иногда сохраняет оригинальный текст в тех местах, где сравниваемые до сих пор рукописи его утратили. Как известно, ее работа была выполнена почти с буквальной точностью, и в большинстве случаев оригинальный текст, который она имела перед собой, легко вывести. Но, несомненно, было бы ошибкой называть каждое незначительное отклонение, которое она себе позволяет, каждую перестановку слов в результате неправильной пунктуации, каждое недоразумение со стороны переводчика вариантом основного греческого текста. С другой стороны, я привел вместо них все отклонения, которые хоть как-то заслуживают внимания. Неудобство заключается в том, что находящиеся в обращении различные копии перевода Бессариона не идентичны и часто расходятся друг с другом в критических точках.

Латинский перевод монаха Вильгельма из Моербека (Vetus translatio), написанный в XIII веке по греческой рукописи и охватывающий все известные на тот момент работы Аристотеля (ср. о том же Schneider, Epimetr. IV. перед его изданием «Истории животных» Аристотеля p. CXXXIV. и Jourdain, op. cit. p. 69 ff.), еще более корявый и нелатинский, чем у Бессариона, также изобилует ошибками в переводах и грубыми недоразумениями, но указывает на старый, правильный основной текст, и часто дает правильный текст, где из кодексов Беккера сохранились только некоторые лучшие (например, А). Поскольку она составляет основу комментария, написанного Фомой Аквинским к первым двенадцати книгам «Метафизики», она обычно печатается вместе с ним: мне удалось получить издание Thomae Aquinat. Opp. Rome 1570. tom. IV было под рукой. Перевод тринадцатой и четырнадцатой книг «Метафизики» здесь отсутствует: существует ли он в печати, я не знаю: согласно Pierron и Zevort op. cit. p. cxxx и Jourdain op. cit. p. 186. 394. он существует в рукописи в Парижской королевской библиотеке №№6296.6297. Другие латинские переводы, например, перевод Аргиропулуса, были мне недоступны: но последний, насколько я могу судить по фрагментам, не представляется важным для текстуальной критики.

Среди печатных изданий «Метафизики» Альдина (четвертый том этого первого полного издания, содержащего «Метафизику», был опубликован в 1497 году) должна быть сравнена в первую очередь, поскольку как editio princeps она имеет статус рукописи. Рассматриваемая как рукопись, она не является одной из лучших. Хотя она не сравнивалась Беккером, она почти полностью содержится в аппарате Беккера: там, где она содержит что-то свое, отличающееся от других рукописей Беккера, это, за редким исключением, непригодно для использования. Его текст — это в основном тот, в котором согласны Codd. E и T. Несмотря на их весьма незначительную критическую ценность, я, тем не менее, счел целесообразным сопоставить их все и отметить их текстуальные отклонения там, где они не являются очевидными типографскими ошибками. Это показалось мне целесообразным по той самой причине, что, за исключением Брандиса, аристотелевская метафизика обычно цитируется по Альдине или ее оттискам.

Имеет ли смысл и значение для текстологической критики подборка старых изданий, следующих за Альдиной (полный список которых я приложу к Комментарию: хорошую характеристику наиболее важных из них дает Штар в Neue Jahrb. für Philolog. und Pädag. vol. XV. 1835. pp. 321 ff.), — это вопрос, на который разные люди отвечали по-разному. Так, например, Тренделенбург (de anim.) и Штар (polit.) провели их сравнение и тщательно отметили все их текстуальные различия. Такое сравнение может быть целесообразным по внешним, историческим причинам, а также может быть неплохим в случае некоторых более часто читаемых и, следовательно, более тщательно отредактированных сочинений (например, Политики — ср. STAHR op. cit. p. 325 ff.). Что же касается «Метафизики», то я убедился, что все старые издания являются лишь беспринципным повторением альдинианского текста и поэтому не имеют никакого значения для текстуальной критики. Ни один из их редакторов не пользовался рукописными пособиями, даже старательный и добросовестный в других отношениях Сильбург: если Фонсека и Касаубонус в редких случаях ссылаются на «scripti quidam codices», это, конечно, ничего не значит. В целом, как я уже сказал, все редакторы, кроме Брандиса, повторили альдинийский текст со всеми его повреждениями и искажениями (поэтому отмеченные мною варианты Альдины в целом можно рассматривать и как варианты последующих изданий, по крайней мере, трех базельских и второй Альдины); Лишь время от времени они вносили произвольные изменения в случае слишком заметных и вызывающих беспокойство текстуальных искажений, частично по свободным предположениям, частично на основе старых латинских переводов, так что в случае отсутствия текстуальных отклонений никто не знает наверняка, стоит ли он на почве рукописного свидетельства или на почве субъективных, часто необоснованных или неадекватных предположений. В этих обстоятельствах я полагал, что должен ограничить свое критическое рассмотрение старых последальдеевских изданий следующим.

За Альдиной следуют три базельских издания. Первое, выпущенное Эрасмусом (Базель с Бебелем 1531 г.), является точной копией Альдины, за исключением ошибок печати, с некоторыми улучшениями, сделанными Сим. Гринеем. Новые рукописные пособия использованы только для «Физики», «Органона» и отдельных научных трудов (FABRICIUS, Bibl. graec. III, 318—319, Harl. и Buhle, Arist. Opp. Bip. 1, 216.). Она была переиздана в 1539 году (Basileensis secunda) и еще раз в 1550 году (Basil. tertia или Isingriniana). Последнее издание, организованное ученым и активным печатником Михаилом Исингрином, дает новое и, в случае нескольких сочинений, весьма примечательное (ср. Штаер l.c. Š. 326.) признание текста, используя комментарии и предположительные улучшения нескольких ученых, Юстуса Вельса, Маттиаса Флаха, П. Ветторио и Конрада Геснера, чьи рукописные копии, по-видимому, были доступны редактору. Метафизика, однако, также осталась в этом издании с пустыми руками: несколько предположительных улучшений, добавленных на полях, почти ничего не стоят. Однако я отметил эти маргинальные заметки там, где они не стали лишними в результате рукописной обработки оригинального текста.

Вскоре после третьего базельского издания 1551—53 гг. появилась вторая «Альдина» (Aldina minor или Camotiana, Venetiae apud Aldi filios) в 6 томах, четвертый из которых, 1552 г., содержит «Метафизику». Он был мне недоступен: там, где отмечены чтения из него, они сделаны в соответствии со списком Сильбурга.

За меньшим «Альдиной» хронологически следует первое отдельное издание «Метафизики», единственное существующее издание ее с комментариями, принадлежащее иезуиту Фонсеке (первый том, содержащий первые четыре книги, был опубликован в Риме в 1577 году, второй, содержащий пятую книгу, — в 1589 году, третий, содержащий пятую книгу, — в 1589 году). 1589 г., третий, содержащий шестую-девятую книги, — в Кельне в 1604 г.: больше, кажется, ничего не издавалось). Очень объемный комментарий полностью схоластичен: текстуальной критике уделено мало внимания. Изредка (обычно только предварительно) высказываются предложения по улучшению и включаются рукописные чтения, которые, кстати, уже не дают ничего нового. Все, что казалось достойным записи, было включено.

Наибольшего внимания заслуживает издание Сюльбурга, вышедшее в 1584—87 гг. в 11 частях, обычно в 5 томах: Часть 8 (том 4), изданная в 1585 году, содержит «Метафизику». Заслуга Сильбурга состоит в том, что он исправил наиболее серьезные ошибки Альдины и ее оттисков (сам он, однако, не имел перед собой Альдины, а только Исингриниану и Камотиану), насколько это можно было сделать без использования рукописных пособий, в значительной степени основываясь на переводе Бессариона, quam, — как он говорит о себе (Metaph. Praef.), — «sicubi haererem, velut oraculum adii. «Свои отклонения от традиционного текста и часто счастливые предложения по улучшению того же самого он отметил и мотивировал в прилагаемой annotatio critica. Многие из них, конечно, теперь устранены как лишние в рукописях Беккера; некоторые из изменений, предложенных им в интерпункте, были позже молчаливо внесены. То, что не относится к последнему виду, я включил и передал полностью, даже некоторые ныне устаревшие замечания. Из SYLBURG’s annot. crit. взяты также варианты издания Мореля двенадцатой книги (Париж 1556).

За изданием Сильбурга последовало издание Касаубонуса в Лионе 1590 г. Его текст (по крайней мере, в «Метафизике») почти полностью передан Сильбургом, хотя от великого филолога, особенно после почетного прецедента Сильбурга, можно было ожидать более радикальных улучшений, если не нового пересмотра. Сразу же после выхода издания Липсиус в письме к Касаубону жаловался на его быстротечность. «Aristotelem tuum», — пишет он в Burmann, Syllog. Epist. I. p. 368. vidi et utar: at, quam opus ipsum probum, probius, si totus in eo fuisses, nam cursim te hoc egisse non ego video? recipe spiritum et aliquando itera.» Сам Касаубонус отмечает в предисловии, что располагал необходимыми средствами лишь в ограниченном объеме и не мог посвятить работе слишком много времени. Прилагаемые маргинальные заметки, отчасти варианты, отчасти предположения, тем не менее, не лишены ценности и иногда дают верную информацию первыми. Они были отмечены мной (ye. Casaub. или Var. Lect. ap. Casaub.), в той мере, в какой они не были явно вызваны недоразумениями или недостойны всякого внимания. Следует признать, что очень немногие из перечисленных вариантов основаны на рукописных свидетельствах (Касаубонус очень редко упоминает рукописи, хотя в предисловии утверждает, что у него под рукой было «несколько старых кодексов»), но они, как представляется, почти наверняка являются ретрансляциями текста старых латинских переводов на греческий, часто ретрансляциями несомненных ошибок перевода или произвольных отклонений латинских переводчиков. Все варианты последнего рода были мною пропущены.

Издания, последовавшие за изданием Казобона, а именно издания Пасиу (Женева 1597 и 1607) и Дюваля (Париж 1619, 1629, 1639, 1654), являются лишь оттисками первого из них и не имеют значения для текстуальной критики.

Только после работы Брандиса (Aristotelis et Theophrasti Metaphysica ad vet. cod. manuscr. fidem recensita indicibusque instructa Berl. 1823) началась новая эра для текста «Метафизики» Аристотеля. Брандис был первым, кто вернул его к рукописным основам. Inter codices manuscriptos он говорит Praef. VI. quos aut integros conferre aut inspicere mihi contigit, duos nactus sum antiquos, qui a nullo Aristotelis editore adhuc in usum conversi permultos locos corruptos sanant, lacunas explent, easque lectiones plerumque referunt, quas veteres interpretes graeci ante oculos habuisse videntur (которые мне довелось либо привести полностью, либо просмотреть, я нашел два древних, которые еще не были использованы ни одним редактором Аристотеля, они исправляют многие испорченные отрывки, заполняют пробелы и вообще пересказывают эти чтения который древнегреческие толкователи, кажется, имели перед глазами). Брандис не уточнил, о какой из этих двух рукописей идет речь, но одна из них, несомненно, является Кодексом Беккера. A. Эта рукопись может рассматриваться как фактическая основа переложения Брандиса: не без необходимости и только в более экстренных случаях Брандис отходил от нее и возвращался к Вульгате, которая гораздо более близка к Cod. E и вернулся к Вульгате. Беккер со своей стороны (Aristoteles graece, ex rec. Imm. Bekkeri ed. Acad. Reg. Borussica, 2 vols., Berl. 1831.) в целом более решительно придерживается Cod. E, и Cod. A^b, а также тесно связанный с ним Cod. Fb, который тесно связан с ним, только в качестве вспомогательного источника, хотя и довольно часто. В сложившихся обстоятельствах мне не показалось необходимым записывать чтения Брандиса полностью. Брандис нигде не включал догадки в текст, но иногда включал их в примечания: последние были тщательно аннотированы мной.

Таким образом, настоящий критический аппарат содержит весь критический материал по аристотелевской метафизике, передававшийся от Александра до Брандиса и Беккера включительно. То, что было сделано после Беккера и Брандиса Тренделенбургом, Боницем, Целлером, Крейшем и другими для нашего труда и восстановления его первоначального текста, уместнее поместить в Комментарии, чтобы избежать повторений.

Я включил в книгу немецкий перевод, предназначенный для тех, кто хочет читать «Метафизику» Аристотеля в чисто философских целях. Именно для таких людей перевод Хенгстенберга (Бонн, 1824), единственный из имеющихся на сегодняшний день, малопригоден, так как он переводит от слова к слову, часто явно не понимая смысла, совершенно не немецким языком и структурой предложений, не говоря уже о многочисленных недоразумениях и обидах, от которых он страдает Поздние книги, кстати, переведены в нем несравненно лучше, чем ранние. Другая крайность — осовременивать писателя путем пересказа и интерполяции, размывать и фальсифицировать его тон и манеру изложения — конечно, не лучше этой преувеличенной верности: но мне кажется, что я остался так же далек от одного отклонения, как и от другого. Сам перевод основан на тексте Беккера, и от него я отступал только там, где этого настоятельно требовали смысл и контекст, на основании текстуальных изменений, которые найдут свое оправдание в Комментарии.

Я надеюсь, что комментарий будет в руках публики к Пасхе.

Тюбинген, середина октября 1846 года.

 Die aristotelischen Handschriften im Vatikan, historisch — philolog. Abh. der Berl. Akad. 1851. p. 79 ff.

Предисловие к первому тому

Первая половина обещанного Комментария к «Метафизике» Аристотеля публикуется в настоящем издании; вторая, несколько более обширная часть, как я надеюсь, последует в течение этого года.

В предисловии к первому тому я достаточно рассказал о точках зрения, с которых организован и отредактирован Комментарий: я могу к ним вернуться.

Только в отношении первой книги «Метафизики» и вообще тех отрывков, в которых Аристотель рассматривает философские принципы своих предшественников в отчетной или оценочной манере, я должен сделать предварительное замечание. Во всех таких отрывках я ограничился лишь интерпретацией. Как только то, что хотел сказать Аристотель, было установлено лингвистически и экзегетически, и только по другим причинам историческая точность высказываний Аристотеля ставилась под сомнение, короче говоря, во всех тех пунктах, о которых критическая история греческой философии должна давать более подробную информацию, я довольствовался ссылками на монографии, о которых идет речь, и на исторические работы Риттера, Брандиса и Целлера. Аристотелевское изложение и критика всей до аристотелевской философии, несомненно, были бы весьма благодарным предметом для подробного историко-критического трактата: но такой комментарий, как настоящий, должен был бы оставить в стороне обширный материал, рассматриваемый здесь, если бы не хотел выйти далеко за пределы установленных для него границ. Только с самого начала были оставлены некоторые историко-критические замечания; в ходе работы над комментарием я вычеркнул все, что было написано с этой точки зрения.

Возможно, нижеподписавшийся может претендовать на то, что он внес немалый вклад во внутреннее понимание метафизики Аристотеля, которая еще так нуждается в разъяснении, а также в критическую оценку ее текста. Если непредвзятые и профессиональные эксперты не откажут ему в этом признании, он будет сполна вознагражден за те немалые жертвы, которые он принес этой работой.

Тюбинген, середина апреля 1847 г.

Первая книга

Содержание первой книги.

1) Философия (метафизика) — это наука о причинах вещей, наука об определенных причинах и принципах, гл. 1.

2) Это наука о конечных причинах и принципах, τῶν πρώτων ἀρχῶν καὶ αἰτιῶν θεωρητική — Cap. 2, 1—14. их общий характер 2, 15—27.

3) Указание на четыре конечные причины или принципа: субстанция, форма, движущая причина и конечная причина — Кап. 3, 1. Под эти четыре принципа могут быть подведены принципы всех ранних философов следующим образом:

a. Материальный принцип, ἀρχὴ ἐν ὕλης εἴδει, был у древнейших натурфилософов, Фалеса и др. Cap. 3, 4—14.

b. Отсюда переходят к предположению о движущейся причине, ἀρχὴ τῆς κινήσεως, точке зрения, которая у Анаксагора привела к постулированию мирообразующего νοῦς, у Эмпедокла — к разложению движущейся причины на две противоположные силы, Cap. 3, 15—4, 16.

c. Пифагорейцы и элеаты отчасти не относятся сюда, отчасти их отношение к излагаемым принципам недостаточно ясно, гл. 5, 1—25. Краткая рекапитуляция 5, 26—31.

d. Платон и его принципы: он выдвинул принцип формы, τί ἐςι (6, 15.7, 5), гл. 6.

e. Ретроспектива: Гл. 7 То, что предыдущие философы оставили нам в качестве философского достижения, есть, таким образом, 1) принцип субстанции, 2) принцип движущейся причины, 3) приблизительно еще принцип формальной причины; меньше всего четвертый принцип, принцип конечной причины, вступил в свои права вместе с ними.

4) Критика предшествующих философов, гл. 8—10. а) Древнейшие физиологи, принимавшие только один (материальный) принцип (8, 1—10); б) Эмпедокл и Анаксагор, принимавшие несколько (материальных) принципов (8, 14—20); b) (нематериальный) пифагорейский принцип числа (8, 21—31); c) платоновское учение об идеях и числах (с. 9). d) Подведение итогов: вся философия до сих пор носит неразвитый, неполноценный характер.