В. В. Кожевников

Правоприменение:
антология научных статей

---

ebooks@prospekt.org

Информация о книге

УДК 340

ББК 67.0

П68

Автор-составитель:
Кожевников В. В., доктор юридических наук, профессор кафедры теории и истории государства и права Омского государственного университета им. Ф. М. Достоевского.

Рецензенты:
кафедра теории и истории государства и права, административного права Юридического института Томского государственного университета;
Сенин И. Н., кандидат юридических наук, доцент кафедры таможенного дела и права Омского государственного университета путей сообщения.

Данная работа представляет собой антологию опубликованных в юридических журналах, сборниках научных трудов, коллективных монографиях и других научных статей автора, так или иначе касающихся правоприменения ‒ особой, носящей государственно-властный характер формы реализации норм права.

Законодательство приведено по состоянию на апрель 2021 г.

Книга предназначена для студентов и магистров при подготовке к семинарским и практическим занятиям, выпускной квалификационной работы или диссертации магистра; аспирантов и соискателей при подготовке экзамена кандидатского минимума по специальности 12.00.01 «Теория и история права и государства; история правовых учений», диссертации на соискание кандидата (доктора) юридических наук; преподавателей юридических вузов при подготовке к занятиям по теории государства и права.

УДК 340

ББК 67.0

© Кожевников В. В., 2021

© ООО «Проспект», 2021

ВВЕДЕНИЕ

Данная работа «Правоприменение: антология научных статей» состоит из некоторых научных работ, написанных автором в разные годы нередко в соавторстве с другими учеными, опубликованных в различных научных журналах, коллективных монографиях, сборниках научных трудов, материалов конференций и т. д.

Представленные здесь научные статьи объединяет то, что они, так или иначе, касаются специфической, особой формы реализации права, имеющей государственно-властный характер правоприменения, начиная с проблемы юридического образования будущих правоприменяющих субъек­тов и заканчивая проблемой взаимоотношения правоприменительных органов с населением.

Структурно настоящая работа дифференцирована на следующие разделы:

Раздел 1. Юридическое образование субъек­тов применения права.

Раздел 2. Нормативная основа правоприменительной деятельности.

Раздел 3. Правоприменение и его акты.

Раздел 4. Факторы, обу­словливающие эффективность (неэффективность) правоприменения.

Раздел 5. Характеристика правоприменяющего субъек­та.

Раздел 6. Правоприменительные органы и население.

Автор-составитель счел целесообразным и необходимым после каждой научной статьи привести список использованной литературы.

Раздел 1.
ЮРИДИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ СУБЪЕК­ТОВ ПРИМЕНЕНИЯ ПРАВА

К проблемам общей теории государства и права: на основе критического анализа юридической литературы1

Представляется, что актуальность рассматриваемой темы во многом обу­словлена тем обстоятельством, что общая теория государства и права в системе юридических наук занимает ведущее место, являясь базовой наукой.

Что касается современных российских теоретиков государства и права, следует признать, что подавляющее большинство, хотя, к сожалению, не все [1. С. 244], признает фундаментальное, руководящее, методологическое значение общей теории государства и права. Это весьма хорошо просматривается сквозь призму их рассуждений о данной важной и принципиальной проблеме. Так, В.В. Лазарев не сомневается, говоря, что «будучи наукой фундаментальной, теория государства и права призвана открыть закономерное и необходимое в развитии государства, права и правосознания, раскрыть их объективную сущность. Эта наука на основе абстрактных категорий дает наиболее глубокие знания, объясняет самые важные (сущностные) связи и процессы в государственно-правовой жизни. Поэтому ее выводы составляют теоретическую основу для развития других юридических наук, для решения многочисленных проблем юридической практики» [2. С. 12]. Определяя теорию государства и права как общую юридическую науку, Н.А. Пьянов утверждал, что «… ее положения и выводы являются отправными, базовыми для других юридических наук» [3. С. 23].

Однако, соглашаясь с учеными, признающими высокий статус общей теории государства и права, следует подчеркнуть, что уровень этой, несомненно, важнейшей науки, должен быть достаточно высоким. А это, в свою очередь, определяется содержанием юридической, в том числе учебной, литературы, в которой она воплощается.

К сожалению, приходится констатировать, что качество учебной литературы по теории государства и права, с которой в наибольшей степени знакомятся обучаемые, оставляет желать лучшего [4. С. 67–74].

Чтобы не быть голословным, возьмем в качестве объекта критического анализа один из учебников по теории государства и права, предназначенный для бакалавров, авторами которого являются М.Н. Марченко и Е.М. Дерябина [5]. Если говорить о данной работе, структурно состоящей из 4-х разделов: введение в теорию государства и права, теория государства, теория права, государство и право в социально-экономической и политической среде, то она содержит, как правило, те же темы, которые рассматриваются и другими авторами. Пожалуй, исключением является тема 38 «Государство и право в условиях глобализации» [5. С. 348–362], которая далеко не всегда включается в содержание учебников, несмотря на ее значимость и актуальность. Особенно следует обратить внимание на то положение работы, с которым следует согласиться. Речь идет о выделении такого элемента формы государства, как государственный режим, трактуемый как «…совокупность используемых стоящими у власти группами, классами или социальными слоями методов и способов осуществления государственной власти» [5. С. 130], который, чаще всего, в юридической литературе необоснованно определяется как политический [6. С. 5–14].

Что же касается замечаний, а их достаточно много, то суть некоторых из них заключается в следующих положениях, через призму которых и будут раскрыты некоторые проблемы общей теории государства и права.

1. Сразу обращает внимание то положение авторов, которые утверждают, что «…наличие четко определенного, отграниченного от сферы «приложения» других, смежных дисциплин предмета и объе­кта изучения свидетельствуют о научной зрелости, относительной самостоятельности и потенциальной эффективности рассматриваемой отрасли знаний и академической дисциплины» [5. С. 3]. Думается, что признать данное положение, весьма сложно. Дело заключается в том, что, действительно, каждая наука, не исключая и теорию государства и права, имеет свой объект и предмет исследования. Отметим, что понятие объекта шире, им охватываются явления внешнего мира, на которые распространяются познание и практическое воздействие людей. Предмет же – это круг основных, наиболее существенных вопросов, которая изучает наука. Иными словами, предмет науки – это те стороны, свойства объекта, на которых непосредственно сконцентрировано внимание исследователя. Занимая промежуточное место между субъек­том и объектом его познания, предмет определяет тот ракурс, угол зрения, под которым ученый смотрит на объект. Необходимо обратить внимание и на то обстоятельство, согласно которому, объект выступает, как правило, общим для ряда наук, что отмечают и авторы учебника [5. С. 3], то предмет одной науки не может совпадать с предметом другой. Любая наука, в том числе, теория государства и права, имеет свойственный только ей предмет, который и определяет самостоятельность, своеобразие и особенности той или иной науки, ее отличие от других систем знания.

2. Полагаем, что авторы учебника не до конца определились с понятием методологии и методом (вернее, методами – В.К.) теории государства и права, их соотношением. Об этом свидетельствуют следующие утверждения: «метод представляет собой своего рода средство, способ познания исследуемой государственно-правовой материи», «…метод представляется как прием изучения реальной действительности и получения о ней объективных знаний. Совокупность же методов научного познания действительности формирует методологию действительности» [5. С. 15]. Позднее, проявляя непоследовательность, предлагается уже другое определение методологии теории государства и права. представляющей собой «…систему особых приемов, принципов и методов изучения общих закономерностей возникновения, становления и развития государственно-правовых явлений» [5. С. 16].

На наш взгляд, при всей дискуссионности вопроса, в понятие методологии следует включать два содержательных элемента: методы познания и методологический подход в познании. Думается, что такое понимание методологии представляется наиболее перспективным, ибо, с одной стороны, четко определяет пути, способы познания объек­та, а с другой – характеризует мировоззрение исследователя, его философско-логическую ориентацию, юридическое мышление. Исходя из этих положений, методологию теории государства и права следует понимать, как применение обу­словленной философским мировоззрением логических приемов и специальных методов исследования государственно-правовых явлений.

Что же касается конкретных методов познания государственно-правовых явлений, то вызывает большие сомнения отнесения к общим методам познания сравнительного метода, «…активное использование которого связывается с формированием сравнительного права» [5. С. 18]. Так, авторы учебника утверждают, что «…сравнительное право как самостоятельная дисциплина имеет свой, отличный от теории государства и права предмет, свой метод (сравнительный) и свой понятийный аппарат» [5. С. 47]. Дело заключается в том, что основным, хотя и не единственным методом сравнительного права (сравнительного правоведения) признается не сравнительный, а сравнительно-правовой метод, предполагающий сопоставление государственных и правовых явлений и процессов разных стран и эпох с целью установления сходства и различия между ними [7. С. 15]. Х. Безрух утверждает, что «сравнительно-правовой метод является основным методом сравнительно-правовых исследований, выступающий как совокупность способов и приемов выявления, на основе сравнительного изучения общих и специфических закономерностей, возникновения, развития, функционирования различных правовых систем»[8. С. 73]. Загадкой, по крайней мере для нас, остались такие частные методы познания, как «методы выработки правовых решений» [5. С. 19].

3. Категорически не согласен с методикой изложения темы 4 «Происхождение государства и права. Основные теории» по следующим причинам: во-первых, авторами анализируются далеко не все теории происхождения государства и права, например, историческая школа права; во-вторых, называются такие теории, которые к происхождению права не имеют никакого отношения, например, теория насилия, патриархальная теория; в-третьих, пожалуй, это самое главное, следует рассматривать дифференцированно теории происхождения государства и теории происхождения права, даже и с учетом того, что эти теории имеют одинаковое название (например, психологическая) [5. С. 76] либо они тесно связаны между собой (например, естественно-правовая и договорная теории) [5. С. 73–75]. По сути дела в этой части работы ведется речь лишь о некоторых теориях происхождения только государства без их соответствующей оценки.

4. Представляется, что весьма поверхностно анализируется так называемый «цивилизационный критерий классификации государств» [5. С. 86]. Видимо, речь идет о цивилизационном подходе к типологии государств. При этом приводится единственная классификация типов государств: государства древневосточной цивилизации, средневековой цивилизации, западной цивилизации, государства православного христианства, государства исламской цивилизации и др. [5. С. 87]. Думается, что цивилизационный подход, имеющий ряд сторонников (М. Вебер, А. Тойнби, О. Шпенглер, Н. Я. Данилевский, К.Н. Леонтьев, П.А. Сорокин), при характеристике конкретных стран и народов предполагает учитывать не только развитие процессов производства и классовых отношений, но и духовно-культурные факторы, тесную связь с понятием «цивилизация» – понятием многозначным, утвердившимся в европейской науке в эпоху Просвещения, под которым понимается определенная ступень общественного развития, обу­словленная зрелостью материальной и духовной культуры [9. С. 39]. Согласно такому подходу, факторы культурно-духовного порядка способны существенно повлиять на развитие того или иного способа производства – блокировать те или иные его фрагменты либо придавать ему дополнительные импульсы развития; сущность государства определяется накопленными знаниями и культурой; государственная власть рассматривается как часть мира культуры; возможно рассмотрение нескольких разнородных культур. Следует учитывать, что в основе цивилизационного подхода, также, как и при формационном, лежит идея соотношения государства и социально-политического строя, но с учетом духовно-нравственных и культурных факторов общественного развития. В самом общем виде понятие «цивилизация» можно определить как социокультурную систему, включающую как социально-экономические условия жизнедеятельности общества, так и этические, религиозные его основы, степень гармонизации человека и природы, а также уровень экономической, политической, социальной и духовной свободы человека. Цивилизация, ее ценности влияют не только на социальную, но и на государственную организацию общества. При этом подходе тип государства определяется не столько объективно-материальными, сколько идеально-духовными, культурными факторами. Сам Тойнби писал, что «культурный элемент представляет собой душу, кровь, лимфу, сущность цивилизации»; «в сравнении с ним экономические и политические факторы кажутся искусственными, заурядными, несущественными» [10. С. 64]. Что же касается классификаций типов государств с позиции анализируемого подхода, то следует отметить, что их множество, причем они предлагаются как отечественными учеными–теоретиками, так и зарубежными (Г. Еллинек, Г. Кельзен, Р. Макайвер и др.) [11. С. 404–405].

5. Полная путаница наблюдается при изложении § 12 «Основные признаки и черты правового государства» главы 8 «Типы и разновидности государств и правовых систем». Достаточно сказать, что авторами учебника необоснованно отождествляются признаки и принципы правового государства [5. С. 108], а также признаки и предпосылки правового государства.

На наш взгляд, правовое государство, т. е. такая форма политической власти, создающая условия для наиболее полного обеспечения прав и свобод человека и гражданина, а также для наиболее последовательного связывания с помощью права государственной власти для недопущения злоупотреблений, может быть представлено через призму следующих признаков: 1) верховенство правового закона; 2) реальность прав и свобод граждан; 3) организация и функционирование государственной власти на основе принципа разделения властей.

Что же касается принципов или сторон сущности правового государства, то они следующие: 1) наиболее полное обеспечение прав и свобод человека и гражданина, создание для личности режима правового стимулирования (содержательная, социальная сторона); 2) наиболее последовательное связывание с помощью права государственной власти, формирование для государственных структур правового режима ограничения (формально-юридическая сторона).

Согласно первому принципу, правовое государство должно выполнять свое главное предназначение – гарантировать каждому гражданину возможность всестороннего развития личности. Речь идет о такой системе социальных действий, при которой права человека и гражданина являются первичными, естественными; в то время как возможность осуществления функций государственной власти выступает вторичной, производной. Второй принцип воплощается в жизнь с использованием следующих способов, выступающих в качестве самостоятельных принципов: разделение властей во избежание злоупотребления ими, федерализм, взаимная ответственность государства и личности. Наконец, необходимо выделять экономические, социальные, нравственные и политические предпосылки формирования правового государства. В частности, социальной основой правового государства выступает саморегулирующее гражданское общество, о котором упоминают авторы учебника [5. С. 109]. Гражданское общество, предполагающее зрелость социальных связей, функционирует на основе следующих принципов: индивиды руководствуются только своими частными интересами; между ними образуется общественная связь, при которой каждый зависит от каждого. Будучи частно-собственнической социальной структурой, гражданское общество представляет собой систему рыночных отношений, в которых необходимость прокладывает дорогу через конкуренцию и иные, не управляемые административной властью, процессы. Такое общество развивается на основе частной собственности.

6. Весьма трудно понять авторов, которые предлагают классификацию правоотношений в «зависимости от количества участвующих в нем сторон и характера распределения между ними прав и обязанностей». По этому критерию ими выделяются односторонние правоотношения, отличительной особенностью которых является то, что каждая из двух участвующих в них сторон имеет по отношению к другой или только права, или только обязанности (договор дарения). Характерным признаком двустороннего правоотношения является наличие у каждой из сторон взаимных права и обязанностей (например, договор подряда, найма, купли-продажи). Отличительной особенностью многостороннего правоотношения является участие в нем трех и более сторон и наличие в у каждой из них прав и обязанностей по отношению друг к другу. В таком правоотношении каждому субъек­тивному праву одной стороны соответствует юридическая обязанность другой (например, любая гражданско-правовая сделка с участием посредника) [5. С. 238]. Критически оценивая данную позицию, следует обратить внимание, что авторы безосновательно в один критерий классификации свели два самостоятельных критерия – по количеству участников правоотношений и по соотношению субъек­тивных права и юридических обязанностей. И если, используя первое основание, выделяются двусторонние и многосторонние, а нередко и односторонние, правоотношения, то второй критерий, лежащий в основе классификации, предполагает выделение простых и сложных правоотношений. В простых правоотношениях один субъек­т имеет субъек­тивное право, а другой – соответствующую юридическую обязанность (например, правоотношения, возникающие по поводу договора займа). В сложных правоотношениях, которых значительно больше, у каждой из сторон имеются и субъек­тивные права, и юридические обязанности (например, трудовые правоотношения).

7. Вряд ли можно согласиться с авторами анализируемой работы, которые в качестве видов субъек­тов права, участников правоотношений выделяют лишь физические (частные) лица и юридические лица [5. С. 240–241]. Видимо, здесь речь идет о субъек­тах не права, а правоотношений, т. е. их участников (индивидов, организаций), которые в соответствии с законодательством могут выступать в качестве носителей субъек­тивных права и юридических обязанностей. Безотносительно классификации субъек­тов правоотношений, следует иметь в виду такие их общие признаки, как внешняя обособленность, персонификация, способность к волеизъявлению. Что же касается классификации субъек­тов правоотношений, то, на наш взгляд, наиболее логически выдержанной является следующая: 1) индивиды (физические лица) – граждане, иностранные граждане, лица без гражданства, лица с двойным гражданством и др.; 2) социальные общности – народ, нация, население региона, трудовой коллектив; 3) организации: а) государственные-государственные органы, их должностные лица, государственные предприятия и учреждения, государство и его субъек­ты; б) негосударственные-общественные, хозяйствующие, религиозные организации. Промежуточное место среди государственных и негосударственных организаций занимает юридическое лицо.

8. Без всякого сомнения, в данной научной статье внимание должно быть обращено на то, как авторы работы понимают юридическое содержание актов правоприменения. Кстати говоря, варианты такого понимания существенно разнятся. Так, в начале утверждается, что такие акты содержат «предписания индивидуального характера» [5. С. 195]; позднее подчеркивается, что «они не содержат каких-либо общих правил поведения, а лишь предусматривают применение соответствующих норм права к конкретному случаю, событию или лицу» [5. С. 268]. Наконец, в одной из схем, которые сопровождают темы учебника, находим, что правоприменительный акт «содержит конкретную норму (нормы) [5. С. 272].

Полагаем, что научные позиции определения актов правоприменения с точки зрения из содержательной стороны можно сгруппировать следующим образом.

Первая группа авторов приводят такие понятия актов применения права, в которых вообще не отражено содержание последних. Примером может служить определение акта применения права С.С. Алексеева, писавшего, что правоприменительные акты порождают те или иные последствия в процессе применения права [12. С. 250]. Следует признать, что с точки зрения содержательной стороны акта применения права, более предпочтительной является позиция, согласно которой применение права понимается как юридический документ, в котором фиксируются правовые последствия вынесенного решения для конкретных адресатов нормы права [13. С. 529].

Вторую группу ученых представляют те теоретики права, которое содержание правоприменительных актов сводят к официальным предписаниям (велениям), представляющее собой решение по юридическому делу на основе нормы права в отношении конкретных обстоятельств и персонально определенного круга лиц [14. С. 378].

Третья группа объединяет тех авторов, которые полагают, что правоприменительный акт – это индивидуальный правовой акт, изданный на основе правовых норм и юридических фактов, определяющий права и обязанности конкретных субъек­тов [15. С. 253.] и меры таких прав и обязанностей [16. С. 346]. Очевидно, что в данном случае речь идет о субъек­тивных правах и юридических обязанностях – мерах соответственно возможного и должного поведения субъек­тов правоотношений, гарантируемых государством. В.В.Лазарев определяет правоприменительный акт как государственно-властный индивидуально-определенный акт, совершаемый компетентным субъек­том права по конкретному юридическому делу с целью определения наличия или отсутствия субъек­тивных прав и юридических обязанностей и определения их меры на основе соответствующих правовых норм и в интересах их нормального осуществления [17. С. 50–51].

Четвертая группа объединяет точка зрения тех авторов, утверждающих, что содержание актов применения права раскрывается через такие категории, как субъек­тивные права, юридические обязанности и мера юридической ответственности. Так, С. А. Комаров пишет о том, что акты применения определяют субъек­тивные права и субъек­тивные юридические обязанности участников конкретного правоотношения, устанавливают меру ответственности за совершенное правонарушение [18. С. 217]. Подобные положения высказывают и другие ученые [19. С. 430.].

Думается, что, на наш взгляд, наиболее полное определение правоприменительного акта дано Ф.А. Григорьевым, который последний понимает как государственно-властный, индивидуально-определенный юридический акт, выраженный в определенной форме и вынесенный компетентным субъек­том права, на основании и во исполнение юридической нормы, разрешающий конкретное юридическое дело путем установления субъек­тивных прав и юридических обязанностей либо определения меры государственного воздействия на правонарушителей, отвечающий требованиям законности и направленный на правомерную организацию осуществления права [20. С. 93].

В основном соглашаясь с автором в трактовке акта правоприменения, следует сделать следующее принципиальное замечание: в данном определении необоснованно используется термин «воздействие», который, на наш взгляд, предполагает такие не собственно юридические каналы воздействия, как информационный, предоставляющий индивиду сведения о правомерном (должном, дозволенном, запрещенном) поведении, и ценностно-ориентационный, способствующий формированию у людей позитивной идеологии, взглядов, ценностей, убеждений, идеалов, соответствующих одобряемым обществом и государством ценностям, а также правовое регулирование. Иными словами, правовое воздействие осуществляется с помощью как системы юридических средств (норм права, правоотношений, актов реализации и т. д.), так и неюридических (идеологических, воспитательных), которые могут быть ориентированы не только на правонарушителей, но и на законопослушных лиц.

Полагаем, что здесь должна идти речь не о мерах государственного воздействия, а о мерах государственно-правового принуждения. Перечень последних весьма разнообразен. Речь должна идти и о мерах юридической ответственности, мерах предупредительного воздействия (профилактических, превентивных), заключающихся в комплексе официальных мероприятий, производимых от имени государства и направленных на обнаружение возможных рисков (факторов, средств), которые в будущем могут привести к совершению противоправных деяний (плановые и внеплановые проверки, проводимые различными контрольно-надзорными органами власти; меры предварительного прокурорского реагирования (вынесение предостережений); обыски, выемки и др., и меры пресечения, имеющие своей целью прекратить уже имеющее место неправомерное поведение (совершаемое противоправное деяние) и предотвратить (минимизировать) общественно вредные последствия соответствующего поведения (привод, административное задержание, домашний арест, заключение под стражу и т. д.), и меры защиты (правосстановительные меры), предназначенные для восстановления нарушенных или оспариваемых прав как имущественных, так и неимущественных (восстановление на работу незаконно уволенного работника, обязывание судом лица вернуть собственнику неправомерно удерживаемое имущество либо неосновательное обогащение, понуждение судом государственного органа выдать разрешительный документ (лицензию) при наличии незаконного отказа в его выдаче) и др., и принудительные меры воспитательного характера, применяемые по постановлению суда к несовершеннолетним, совершим преступления небольшой или средней тяжести (предупреждение, передача под надзор родителей или лиц, их заменяющих, специализированного органа; возложение обязанности загладить причиненный вред, ограничение досуга и установление особых требований к поведению, и принудительные меры медицинского характера, назначаемые судом лицам, совершим преступления в состоянии невменяемости; лицам, у которых после совершения преступления наступило психическое расстройство, делающее невозможным назначение или исполнение наказания; лицам, совершим преступление и страдающим психическими расстройствами, не исключающими вменяемость (амбулаторное принудительное наблюдение и лечение у психиатра, принудительное лечение в психиатрическом стационаре (общего, специализированного или специализированного с интенсивным наблюдением типа), и реквизиция, заключающаяся в изъятии по решению государственного органа имущества в случае стихийных бедствий, аварий, эпидемий, эпизоотий и при иных обстоятельствах в интересах общества [21. C. 47–49].

Правовое принуждение (государственное принуждение) в юридической литературе понимается, как «основанное на организованной силе и юридических нормах, осуществляемое специальным аппаратом воздействие на поведение людей, ограничивающее их самоопределение в целях подчинения их поведения воле государства» [22. С. 461]. Причем основаниями государственного принуждения, т. е. юридически значимыми фактами, служащие поводом для принудительного воздействия, являются не только правонарушения, как считают ряд авторов [23. С. 29–30], но и иные нежелательные явления, которые причиняют или могут причинить вред интересам личности, общества, государства [24. С. 29–30]. Некоторые авторы признают в качестве оснований государственного принуждения и противоправное поведение, и возникновение экстремальных социальных условий [25. С. 13]. В.В. Серегина полагает, что «основанием, вызывающим применение принуждения для обеспечение правового регулирования, является, прежде всего, наличие в деянии обязанного субъек­та состава правонарушения либо наступления иных обстоятельств (юридических фактов), требующих применение государственно–принудительных мер воздействия для обеспечения и защиты субъек­тивных прав заинтересованных лиц…» [24. С. 29–30].

Таким образом, вышеизложенные положения позволяют сделать вывод о том, что юридическое содержание актов применения права выражается в субъек­тивных правах и юридических обязанностях, а также в мерах государственно-правового принуждения, применяемых за совершение как правонарушений, так и при наличии иных нежелательных для личности, общества и государства явлений.

Кроме основных замечаний, так или иначе проанализированных выше, необходимо обратить и на другие спорные положения или положения, требующие с необходимостью конкретизации. Например, авторы должны пояснить, могут ли принципы познания государственно-правовых явлений совпадать с отраслевыми принципами права? Такой вопрос возник потому, что авторами утверждается, говоря о собственных отраслевых принципах познания, что «…в рамках гражданского права России вырабатываются и реализуются такие принципы, имеющие теоретико-методологическое и практическое значение, как принцип дозволительной направленности гражданско-правового регулирования, принцип равенства правового режима для всех субъек­тов гражданского права, принцип недопустимости произвольного вмешательства в частные дела, принцип свободы договора, принцип свободного перемещения товаров, услуг и финансовых средств на всей территории Российской Федерации» [5. С. 43]. Интересно заметить, что эти же принципы называются в качестве отраслевых принципов гражданского права [5. С. 175–176]. Авторы должны разъяснить, почему при характеристике типов государства ими игнорируется характеристика форма государства (исключением явилось социалистическое государство, формой правления которого признавалась только республика, а формой государственного устройства могло быть как унитарное, так и федеративное государство) [5. С. 99]. Другой вопрос касается формы правления современных государств [5. С. 122–124]. Обращаясь к анализу так называемых классических форм правления – монархии (дуалистической и парламентарной) и республике (парламентарной и президентской) совершенно упускается из виду проблема существования нетипичных форм правления (полупрезидентская республика – Франция, ФРГ, РФ; республиканская монархия – Малайзия, Лесото, ОАЭ; полуабсолютная монархия – Бахрейн, Кувейт, Свазиленд); теократическая монархия – Ватикан, Саудовская Аравия; теократическая республика – Иран и др., обу­словленных разными причинами: преодоление некоторых недостатков президентской и парламентской республик; стремление улучшить взаимодействие высших органов государственной власти; влияние гуманистических идей и институтов, распространение во все большем количестве стран общечеловеческих ценностей; давление и борьба прогрессивных сил общества.

В заключение данной научной статьи отметим, что среди множества объективных и субъек­тивных факторов, с необходимостью обу­словливающих высокий уровень юридического образования, отвечающий потребностям современного российского общества, особое место занимает качество учебной литературы по теории государства и права – направляющей, руководящей, методологической науки по отношению к другим, особенно отраслевым юридическим наукам.

Однако, как показывает анализ различных учебников и учебных пособий по данной учебной дисциплине, следует подчеркнуть, что наблюдается тревожная тенденция, связанная с существенным снижением их качественного содержания даже в сравнении с немногочисленной учебной юридической литературой советского периода, авторами которых были известные ученые-теоретики – (А.И. Денисов, Л.С. Явич, С.С. Алексеев и др.). Думается, что рассматриваемая проблема еще более становится актуальной, учитывая тот немаловажный факт, что теория государства и права изучается на первом курс юридических вузов или факультетов, т.е. в период становления будущих юристов.

Общая теория государства и права – вводная учебная дисциплина. С нее начинается освоение юриспруденции. Не изучив таких основных общетеоретических понятий и категорий, как законность, правопорядок, правоотношения и т.д., «невозможно войти в сложный и противоречивый мир юриспруденции, невозможно усвоить и закрепить отраслевые и прикладные юридические знания» [26. С. 11].

Список использованной литературы

1. Поляков А.В., Тимошин Е.В., Ромашов Р.А. Теория государства и права на рубеже веков // Правоведение. 2000. № 3. С. 240–246.

2. Лазарев В.В. Теория государства и права (актуальные проблемы): учеб. пособие. М.: Изд-во Академии МВД РФ, 1992. 183 с.

3. Пьянов Н.А. Консультации по теории государства и права: учеб. пособие. Иркутск: Изд-во Иркутского гос. ун-та, 2010. 583 с.

4. Кожевников В.В. Качество учебной литературы – залог высокого уровня юридического образования // Вестник ОмГУ им. Ф.М. Достоевского. 2013. № 1. С. 67–74.

5. Марченко М.Н., Дерябина Е.М. Теория государства и права: учебник. М.: Проспект, 2014. 432 с.

6. Кожевников В.В. К проблеме государственного режима современной России // Современное право. 2017. № 5. С. 5–14.

7. Кожевников В.В. Теория государства и права как наука // Кожевников В.В., Коженевский В.Б., Рыбаков В.А. Теория государства и права: учебник. М.: Проспект, 2017. С. 5–43.

8. Бехруз Х. Сравнительное правоведение: учебник. М.: ТрансЛит, 2008. 504 с.

9. Цивилизация. Восхождение и слом / отв. ред. Э.В. Сайко. М.: Наука, 2003. 453 с.

10. Тойнби А. Постижение истории. М.: Прогресс, 1996. 608 с.

11. Кожевников В.В., Коженевский В.Б. Исторические типы государства и права // Кожевников В.В., Коженевский В.Б., Рыбаков В.А. Теория государства и права: учебник. М.: Проспект, 2017. С. 398–421.

12. Алексеев С.С. Общая теория права: учебник. М.: Проспект, 2008. 576 с.

13. Любашиц В.Я., Мордовцев А.Ю., Мамычев А.Ю. Теория государства и права: учебник. Ростов н/Д: Феникс, 2010. 700 с.

14. Мелехин А.В. Теория государства и права: учебник. М.: Маркет ДС, 2007. 640 с.

15. Власов В.И., Власова Г.В. Теория государства и права: учеб. пособие. Ростов н/Д: Феникс, 2011. 331 с.

16. Ковалева Е.Л. Правоприменение // Проблемы теории государства и права: учебник / под ред. В.М. Сырых. М.: Эксмо, 2008. С. 310–363.

17. Лазарев В.В. Эффективность правоприменительных актов // Лазарев В.В. Избр. труды: в 3 т. Т. 1. Закон. Законность. Применение закона. М.: Новая юстиция, 2010. 648 с.

18. Комаров С.А. Теория государства и права: курс лекций. М.: Рязобл­типография,1995. 312 с.

19. Скакун О.Ф. Теория государства и права: учебник. Харьков: Консум; Ун-т внутр. дел, 2000. 704 с.

20. Григорьев Ф.А. Признаки и классификация актов применения права // Вопросы теории государства и права. Саратов: Изд-во Саратовского юрид. ин-та, 1968. С. 93–109.

21. Кузьмин И.А. Юридическая ответственность и ее реализация: учеб. пособие. Иркутск, 2013.

22. Гойман-Калинский И.В., Иванец Г.И., Червонюк В.И. Элементарные начала общей теории права: учеб. пособие / под ред. В.И. Червонюка. М.: КолосС, 2003. 544 с.

23. Фарукшин М.Х. Вопросы общей теории юридической ответственности // Правоведение. 1969. № 4. С. 16–35.

24. Серегина В.В. Государственное принуждение по советскому праву. Воронеж: Изд-во Воронежского ун-та, 1991. 120 с.

25. Каплунов А.И. Об основных чертах и понятии государственного принуждения // Государство и право. 2004. № 12. С. 10–17.

26. Бошно С.В. Теория государства и права: учеб. пособие. М.: Эксмо, 2007. 400 с.

К проблеме качества учебной литературы по юриспруденции2

Актуальность поднятой проблемы обу­словливается тем обстоятельством, что на волне бума книжной продукции по юриспруденции ее качество не отвечает предъявляемым требованиям. Нередко появляются учебные издания, положения которых не соответствует законодательству, имеет место алогичность, ошибки и другие изъяны. Хотя, на наш взгляд, эта литература, используемая студентами при подготовке к семинарским и практическим занятиям, зачетам и экзаменам, закладывает основы юридической профессии.

Чтобы не быть голословным в этом отношении, хотелось бы привести анализ учебника М.Б. Смоленского по важнейшей юридической дисциплине, имеющей методологический характер, какой является теория государства и права [1].

Внимательное ознакомление с этой работой обу­словила массу замечаний разного характера, основными из которых являются следующие:

1. Автор, проявляя непоследовательность, до конца не определился с содержанием предмета данной науки, ибо сначала утверждается, что «…внимание науки сосредоточено на общих или специфических закономерностях развития государства и права» [1. С. 5], а затем – «теория государства и права изучает общие политико-юридические закономерности возникновения, развития, функционирования государства и права…» [1. С. 5–6]. Думается, что в данном случае следовало бы проанализировать признаки общих закономерностей, которые понимаются как реальные, необходимые, устойчивые связи, которые выражают сущность явлений и процессов.

Обобщая знания, полученные всеми юридическими науками, теория государства и права «вычленяет» в них типичное, повторяющееся независимо от места и времени существования государственного или правового явления, т.е. определяет их суть, коренные начала. При этом речь идет об общих, основных главных закономерностях возникновения, развития, строения, функционирования государства и права как целостных явлениях, ибо частные, второстепенные, специфические закономерности изучаются отраслевыми юридическими науками. Закономерности – это связи между явлениями и процессами, происходящими в объективном мире, обладающие рядом признаков: 1) это связи причинно-следственной зависимости одних явлений (процессов) от других, это связи взаимодействия; 2) это связи необходимые, т.е. такие, которые складываются неизбежно, не могут не возникнуть. Например, экономическое господство в общественном производстве определенной группы людей неотвратимо влечет и политическое господство этой же группы; 3) это связи общие, т.е. имеющие распространение в различные эпохи, в различных странах и у разных народов и характеризующие данные явления (процессы) в существенных (основных) чертах; 4) это связи устойчивые, т.е. существующие неопределенно длительное время, которые не могут исчезнуть, разрушиться под действием других явлений (процессов), с которыми данные явления (процессы) так или иначе связаны и взаимодействуют.

2. Не выдерживает никакой критики классификация методов теории государства и права, которые автором дифференцируются на философские (например, диалектико-материалистический), общие (анализ, синтез, исторического материализма и др.) и специальные (функциональный, статистический, индукции и дедукции, системный, функциональный). Не трудно увидеть здесь полная путаница: например, отнесение метода исторического материализма к общим методам, а индукции и дедукцию – к специальным. Ученым, на наш взгляд, должен, во-первых, определиться с критериями классификации методов, а таковыми являются сфера распространения и охват исследуемой материи, а также их специфика и характер. Во-вторых, уяснить содержание той или иной группы методов. Например, говоря о специальных методах, следует иметь в виду, что они разрабатываются в рамках отдельных специальных (неюридических) наук, однако широко применяются при изучении государственно-правовых явлений (математический, статистический, психологический и др.). В-третьих, обратить внимание на частные методы теории государства и права, вообще не упомянутую в учебнике – сравнительно-правовой, специально-юридический, методы толкования и др. Кстати говоря, заметим, что предложенной нами классификации придерживаются и другие ученые [2. С. 9–13].

3. Думается, дополнительно требуют разъяснения утверждения, согласно которым, с одной стороны, «власть вождя представляла собой особый тип власти, сложившейся в первобытном обществе на позднем этапе его развития, и является одной из разновидностей политической власти» [1. С. 15], а с другой – «с появлением государства власть отчуждается от общества и преобразуется в политическую власть [1. С. 25].

4. Представляется, что автор весьма легковесно при изложении своей позиции оперирует юридическими понятиями. Так, соглашаясь с тем, что легитимность государственной власти означает «…признание народом данной власти ее структур и вера в то, что именно эта власть является лучшей», а легальность означает «…законное избрание ее народом и возможность использовать средства принуждения…» [1. С. 25], трудно согласиться с тем, что государство осуществляет управление на основе легитимного насилия [1. С. 27, 69]. Или другой пример: сначала подчеркивается, что государство выступает инструментом поддержания общественного порядка [1. С. 28], а позднее – «…государство ориентировано …на обеспечение законности и правопорядка» [1. С. 28]. В другом месте учебника указывается, что одной из особенностей правопорядка является то, что последний «обеспечивается государством» [1. С. 255].

5. Весьма не просто понять позицию автора по поводу характеристики правового государства, имея ввиду его признаки, принципы и предпосылки на фоне таких положений: «правовым государством считается государство, в котором господствует право» [1. С. 97], «его важнейшим принципом является верховенство права» [1. С. 97], «господство закона – неотъемлемый признак правового государства» [1. С. 99], «…правовое государство базируется на следующих принципах: 1) наиболее полное обеспечение прав и свобод человека и гражданина, создание для личности режима правового стимулирования (т. е. социальный аспект); 2) последовательное ограничение с помощью права государственной власти, основанной на принципе разделения властей, федерализме, верховенстве закона и наличии гражданского общества» [1. С. 100]. На наш взгляд, правовое государство можно трактовать, как государство, где господствует право; как правовую форму организации и деятельности публично-политической власти и ее взаимоотношений с индивидами как субъек­тами права; как форму осуществления народовластия, политическую организацию граждан, действующую на основе права, инструмент защиты и обеспечения прав, свобод и обязанностей каждой личности; как такую организацию политической власти, создающую условия для наиболее полного обеспечения прав и свобод человека и гражданина, а также для наиболее последовательного связывания с помощью права государственной власти в целях недопущения злоупотреблений; как организацию политической власти в стране, которая основана на верховенстве гуманного, справедливого закона, действует строго в определенных законом границах, обеспечивает социальную и правовую защищенность своих граждан.

Опыт политико-правовой мысли свидетельствует о том, что правовое государство как специальная конструкция правовой организации публично-политической (государственной) власти и особая форма правовых взаимосвязей между индивидами, обществом и государством означает официальное признание, закрепления соблюдения, как минимум, следующих положений:

– господства права (верховенство правового закона);

– прирожденных и неотчуждаемых (естественных) прав и свобод человека и гражданина;

– правового равенства (равенство перед законом и судом);

– правовой безопасности, предполагающей ограничение вмешательства государства в дела гражданского общества; предсказуемость поведения государственных органов и четкая определенность нормативных предписаний, компенсация личности за ущерб от государства, а также взаимная ответственность личности и государства;

– правовой организации самой системы государственной власти на основе принципа разделения власти на законодательную, исполнительную и судебную.

Эти компоненты правового государства – гуманитарно-правовой, нормативно-правовой и институционально-правовой – тесно взаимосвязаны, предполагают друг друга и представляют собой различные аспекты первого. Причем этим аспектам правового государства соответствуют такие признаки правового государства, как реальность прав и свобод граждан, верховенство правового закона и организация и функционирование государственной власти на основе принципа разделения властей.

Гуманитарно-правовой компонент теории и практики правового государства состоит в утверждении правовой формы и правового характера взаимоотношений между публичной властью и гражданами. Правовой характер взаимоотношений проявляется в связанности государства и гражданина взаимными правами и обязанностями. При этом правосубъек­тность граждан, их права и свободы рассматриваются не как продукт воли и усмотрения публичной власти (дарованные вольности), а как объективно складывающиеся в данном сообществе отношения, поддержание которых является обязанностью публичной власти. Государство признает за индивидом сферу свободы, за пределы которой вмешательство государства недопустимо. Обязанность «невмешательства» государственной власти соответствуют праву индивида требовать соблюдения этого. В случае нарушения этого права оно обеспечивается судебной защитой. В этих условиях фактическая свобода превращается в право свободы. Право становится масштабом и равной мерой свободы. Реальное его проявление охватывается формулой: «все, что не запрещено индивиду, то ему дозволено».

Нормативно-правовой компонент теории и практики правового государства содержит такое правопонимание, для которого характерно различения права и закона и создания на этой основе правовых законов. Смысл правового государства состоит, прежде всего, в обеспечении права, а не просто верховенстве закона. Практическая необходимость в различении права и закона существует потому, что не все законы соответствуют идеалам справедливости. Очень важно, чтобы сам закон был реальным воплощением правовых начал, представлял собой такую специфическую юридическую форму, в которую облекается подлинное правовое содержание общественных отношений и в которой адекватно отражаются суверенная воля народа, объективные потребности общества. Правовое, равное и справедливое – тождественные понятия. От права правовые законы должны унаследовать такие категории, как свобода, равенство, справедливость, нравственность, гуманизм, права человека. Правовые законы закрепляют справедливость, правовые требования и начала равенства, а не произвол властей и их привилегии. Правовое государство отличается от так называемого государства законности правовыми законами, а не господством законов, легализирующих произвол, бесправие и несправедливость. Хотя государство и право представляют собой продукты общества, тем не менее, государство должно подчиняться праву, изданному им самим, верховенство которого постоянно декларируется и осуществляется. Подчинившись правовому закону, государство превращается в одного из субъек­тов права, и в этом качестве оно равноправно с другими субъек­тами, в первую очередь с индивидами. Без правового (формального) равенства государства и индивида не может существовать ни право, ни правовое государство. Основополагающим фактором является и то, что изначально идея правового государства была связана с утверждением суверенитета народа, подчинением государства обществу. Ценностный смысл идеи правового государства как раз и состоит в создании такой системы государственно-правовых отношений, которая бы обеспечивала примат права во всех сферах общественных отношений. Господство права и верховенство правового закона предполагает в связи с этим соответствующую правовую организацию самой системы государственной власти. Речь идет о конституционно-правовом, законном учреждении различных государственных органов, четком определении их компетенции и предметов ведения, места в системе органов, характера отношений между собой. Утверждение о том, что государство связано правом, означает, что оно не вправе издавать законов, противоречащих праву (свободе, равенству, справедливости, гуманизму, нравственности, правам человека), а, напротив, обязано выражать право в виде законов. В Конституции Франции 1791 г. закрепляется, что «государственная власть не может издавать никаких законов, которые наносят ущерб или препятствуют осуществлению естественных или гражданских прав».

Институционально-правовой компонент правового государства – это те организационно-правовые факторы, призванные исключить монополизацию власти, т. е. ее сосредоточение в руках одного лица, органа или социального слоя. Это конституционно-правовой регламент государственной власти, разделение властей на законодательную, исполнительную и судебную, а также конституционный контроль за правомерностью нормативно-правовых актов и действий всех властей.

Говоря о предпосылках правового государства, отметим, что его экономическую основу составляют производственные отношения, базирующиеся на многоукладности, различных формах собственности как равноправных и в одинаковой степени защищенных юридически. В правовом государстве собственность должна непосредственно принадлежать производителям и потребителям материальных благ. Частная собственность формирует такое состояние общества, когда в случае нужды или просто по собственному желанию любой член общества в законных рамках может сказать государству «нет» и не лишиться при этом необходимых средств существования. Чем общество богаче и совершеннее, тем эффективнее в нем действуют не лозунги, а юридические нормы, регулирующие обмен, торговлю, иные имущественные отношения, которые всегда замыкаются на гражданине-потребителе. Эти нормы аккумулируются, в первую очередь, в гражданском кодексе. Общество и государство только тогда обретают устойчивость, когда гражданин-потребитель материальных и духовных благ чувствует себя относительно комфортно. Реальная независимость потребителя во всех сферах общественной жизни, в том числе и от государственного диктата, – основное условие благополучия общества. Дефицит необходимых товаров и услуг порождает привилегии и социальную несправедливость: предоставление товаров и услуг в зависимости от значимости занимаемого поста и одиозные юридико-нормативные средства их распределения (талоны, купоны). Таким образом, в этих условиях контроль за движением товарной массы целиком берет на себя административная власть, вследствие чего потребитель становится крайне зависим от нее. В таком случае речь идет не о гражданском, а о тоталитарном (административном) обществе, каковым был реальный социализм.

Социальная основа правового государства – саморегулирующееся гражданское общество. Гражданское общество, по Гегелю, – это такая зрелость социальных связей, когда такие крайности, как анархизм и деспотизм, исключаются в принципе. Оно функционирует на основе следующих принципов: индивиды руководствуются только своими частными интересами; между ними образуется общественная связь, при которой каждый зависит от каждого. Будучи частно-собственнической социальной структурой, гражданское общество представляет собой систему рыночных отношений, в которых необходимость прокладывает дорогу через конкуренцию и иные, не управляемые административной властью, процессы. Такое общество возникает и развивается на основе частной собственности. В центре внимания правового государства находится человек и его интересы. Через социальные институты, общественные связи создаются необходимые условия для реализации каждым гражданином своих творческих, трудовых возможностей, обеспечивается плюрализм мнений, личные права и свободы. Правовое государство – это одновременно и социальное государство.

Нравственную основу правового государства образуют общечеловеческие принципы гуманизма и справедливости, равенства, свободы личности, ее чести и достоинства. Режим правовой государственности реально утверждает правовые ценности человека, их роль в жизни общества, исключает произвол и насилие над личностью.

Политическая предпосылка правового государства проявляется в его суверенитете, в котором концентрируется вся гамма потребностей и интересов различных звеньев политической системы общества. Благодаря суверенитету, координируются интересы государственных и негосударственных организаций, устанавливается их справедливое правовое равновесие и свободное развитие. Правовое государство – это суверенное государство, которое сохраняет суверенитеты народа, наций и народностей, населяющих страну. При верховенстве, всеобщности, полноте и исключительности власти такое государство поддерживает свободу общественных отношений, основанных на началах справедливости для всех без исключения граждан. Принуждение в правовом государстве только правовое, исключается беззаконие и произвол. Сила применяется только в тех случаях, когда нарушается государственный суверенитет, интересы граждан. Правовое государство ограничивает свободу отдельного человека, если его поведение угрожает свободе других людей.

Принципы правового государства – это исходные, ориентирующие, основополагающие и руководящие начала, вытекающие из его природы. Это – главная составляющая часть теории правового государства, имеющая непосредственный выход на общественную практику, целенаправленную деятельность людей.

Полагаем, что следует выделять два основных принципа (или стороны) сущности правового государства:

– наиболее полное обеспечение прав и свобод человека и гражданина, создание для личности режима правового стимулирования (содержательная, социальная сторона). Согласно этому принципу, правовое государство должно исполнять свое главное предназначение – гарантировать каждому гражданину возможность всестороннего развития личности. Речь идет о такой системе социальных действий, при которой права человека и гражданина являются первичными, естественными, в то время как возможность осуществления функций государственной власти выступает вторичной, производной. Основное положение теории правового государства – в любых ситуациях интересы личности имеют приоритет перед интересами государства. Протагор в свое время писал: «Человек – мера всех вещей». Основной ценностью правового государства признаются человеческая личность, ее достоинство, права и свободы (ст. 2, 17, 18 Конституции РФ), которые могут быть обеспечены при условии подчинения государства обществу и связанности государства правом. Естественно-правовая теории рассматривают права человека как прирожденные, вечные, неизменные, неотчуждаемые. Хотя государства, считающие себя правовыми, провозглашают неотчуждаемость прав и свобод человека, а Конституция РФ рассматривает их в качестве высшей ценности, однако ни одно государство не признает их абсолютными. Права и интересы человека фактически не ставятся выше интересов общества. Осуществление прав и свобод каждого отдельного человека ограничиваются, прежде всего, правами и свободами другого человека. Их осуществление не должно нарушать права и свободы других лиц (ч. 3 ст. 17 Конституции РФ). Возможность ограничения прав и свобод предусмотрено в ст. 55 Конституции РФ в целях защиты конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны и безопасности государства. Ограничения предусмотрены и на случай введения чрезвычайного положения. В ч. 3 ст. 56 Конституции РФ предусмотрены права, которые не могут быть ограничены (на жизнь, на достоинство личности, неприкосновенность частной жизни, свободу совести, на жилище). Таким образом, современные государства рассматривают права и свободы в качестве одной из основных ценностей, но отнюдь не высших (ст. 2 Конституции РФ); есть ценности более высокого порядка – нравственность и физическое здоровье населения, правопорядок, государственная безопасность, нежели права и свободы индивида.

– наиболее последовательное связывание с помощью права государственной власти, формирование для государственных структур правового режима ограничения (формально-юридическая сторона). Данный принцип воплощается в жизнь с использованием следующих способов, выступающих в качестве самостоятельных принципов:

– разделения властей во избежание злоупотребления ими предполагает их соответствующую кооперацию, ибо государственная власть является суверенной, единой и неделимой. Ее разделение означает лишь исключение узурпации властных полномочий или ветви власти, взаимный контроль ветвей власти друг за другом, а также распределение труда, т. е. функций. Разделение властей на законодательную, исполнительную и судебную обеспечивает условия, при которых государство может наилучшим способом выполнять свои функции и которые вместе с тем исключали бы узурпацию им принадлежащей народу власти. Монтескье писал, что «необходим такой порядок вещей, при котором различные власти могли бы сдерживать друг друга». Принцип разделения властей – это рациональная организация государственной власти, при которой осуществляются гибкий взаимоконтроль и взаимодействие высших органов государства как частей единой власти через систему сдержек и противовесов. «Казалось бы, – писал Монтескье, – эти три власти должны прийти в состояние покоя и бездействия. Но так как необходимое течение вещей заставит их действовать, то они будут вынуждены действовать согласовано» [3. С. 288]

Высшие органы государства, действующие на основе указанного принципа обладают самостоятельностью, равенством, но среди них все же должен быть лидирующий орган, иначе между ними возникает борьба за лидерство, которое может ослабить каждую из ветвей власти и государственную власть в целом. Вместе с тем еще со времен основателей теории разделения властей подчеркивается особая роль, которая отведена законодательной власти и органу, призванному ее осуществить – парламенту, который выражает волю носителя суверенитета – народа.

Специализация, сопряженная с кооперацией, независимость в пределах своей компетенции, взаимный контроль государственных органов – таковы характерные черты принципа разделения властей. Одним из аргументов «против» указанного принципа можно привести несколько примеров, опирающихся на политическую практику. Так, этот принцип существовал в ЮАР во времена апартеида (40–80-е гг. прошлого столетия), однако никто не осмелится назвать ЮАР этого периода правовым государством. С другой стороны, Великобритания является страной, бесспорно, претендующей на то, чтобы быть отнесенной к разряду правовых государств, хотя в ней принцип разделения властей практически отсутствует, если не считать относительной отдаленности судебной власти. В этой стране с ХIХ в. по наши дни признается принцип полновластия парламента, исключающий разделения законодательной и исполнительной власти.

Следует отметить, что в радикальной форме разделение властей не было осуществлено нигде в мире. И не из-за неумения или нежелания, а в значительной степени потому, что реальное развитие общества противится подгонке под абстрактные схемы. Тем не менее, практически во всех для каждой из властей с давних времен определен круг основных полномочий. Их взаимопроникновение может происходить лишь в «пограничных» областях и только на основаниях и в случаях, предусмотренных законом. В пределах своей компетенции каждая власть самостоятельна, равна другим и независима от них, подчиняется только закону. Как ранее подчеркивалось, разделение властей ни в коем случае нельзя понимать, как их противостояние; эти власти обладают возможностью взаимно сдерживать и контролировать друг друга. Ни одна из властей не может принять на себя функции другой, но действовать обособлено они также не в состоянии. Поэтому власти должны взаимно дополнять друг друга, сохранять необходимую связь и согласованность.

Организационно-правовое выражение принципа разделения властей предполагает наличие системы сдержек и противовесов: срочность полномочий должностных лиц, несовместимость депутатского мандата с занятием ответственной должности в аппарате управления, право вето на законопроекты, право роспуска парламента, контроль за законодательной властью, осуществляемый народом в ходе выборов, независимость судебного корпуса. Весьма своеобразно идет пока восприятие принципа разделения властей в России. Все готовы признать отдельное существование каждой из трех властей, но никак не их равенство, самостоятельность и независимость. Это отчасти объясняется длительным периодом тоталитарного режима. В истории России не было накоплено никакого опыта разделения властей; здесь еще очень живы традиции самодержавия и единовластия.

Признавая за законодательной властью верховенство (она устанавливает правовые начала государственной и общественной жизни, основные направления внутренней и внешней политики страны, определенную правовую организацию и формы деятельности исполнительной и судебной властей), подчеркнем, что оно не носит абсолютного характера, ибо пределы ее действия ограничены принципами права, естественными правами человека, идеями свободы и справедливости. Она находится под контролем народа и специальных конституционных органов, с помощью которых обеспечивается соответствие законов действующей конституции.

Исполнительная власть занимается непосредственно реализацией правовых норм, принятых законодателем. Ее деятельность должна быть основана на законе, осуществляется в рамках закона. Исполнительная власть носит правовой характер лишь в том случае, если она является подзаконной властью, действует на началах законности. Сдерживание исполнительной власти достигается посредством ее подотчетности и ответственности перед представительными органами власти. В правовом государстве каждый гражданин может обжаловать любые незаконные действия исполнительных органов и их должностных лиц в судебном порядке.

Судебная власть призвана охранять право от любых правонарушений, кто бы их не совершил. Правосудие в правовом государстве осуществляется только судебными органами. Никто не может присвоить себе функции суда. В своей деятельности суд должен руководствоваться только законом и правом. Независимость и законность правосудия являются важнейшей гарантией прав и свобод граждан, правовой государственностью в целом. С одной стороны, суд не может присваивать себе функции законодательной или исполнительной власти, с другой – его важнейшей задачей является организационно-правовой контроль за нормативно-правовыми актами этих властей. Судебная власть, таким образом, выступает сдерживающим фактором, предупреждающим нарушение правовых установлений, прежде всего конституционных, как со стороны законодательных, так и исполнительных органов государственной власти, обеспечивая тем самым реальное разделение властей;

– федерализма, т. е. разделение властей по вертикали;

– верховенства закона в системе нормативно-правовых актов;

– взаимной ответственности государства и личности обязывает обе стороны нести определенное бремя ответственности. Гражданин обязан соблюдать Конституцию, быть законопослушным, с честью нести обязанности перед обществом и государством. Государство, в свою очередь, обязано возмещать убытки, причиненные им (его органами и должностными лицами) гражданам. Гражданин может требовать от государства исполнения его обязанностей, в частности, обеспечения реальности закрепленных в Конституции прав и свобод, обеспечения своей безопасности со стороны государства, своей собственности, восстановления нарушенных прав и свобод, устранения препятствий к их осуществлению. В обязанности государства входит обеспечение правовой защищенности личности. В правовом государстве должны быть закреплены юридические возможности личности требовать от государства исполнения его обязанностей. Главной и наиболее эффективной из таких возможностей является судебный порядок обжалования действий и решений государственных органов, организаций, учреждений и должностных лиц, которые нарушили права и свободы личности или создали препятствия для их реализации, или на человека незаконно возложили обязанности, или незаконно привлекли к юридической ответственности. Если гражданин не получил защиты своих прав и свобод внутри государства и исчерпаны все внутригосударственные средства правовой защиты, он вправе обратиться в международные организации по защите прав и свобод человека.

Иногда этот принцип формулируется иначе: ответственность личности перед государством, а государства – перед личностью. Однако, следует учитывать, что ответственность личности перед государством существует во всех государствах. Спецификой правового государства является содержание именно второй части принципа. В ст. 53 закрепляется, что каждый имеет право на возмещение государством вреда, причиненного незаконными действиями (или бездействием) органов государственной власти и их должностными лицами. Очевидно, что вред личности причиняется тогда, когда нарушены его права, свободы и законные интересы. Рассматриваемый принцип является конституционными и конкретизируется в текущем законодательстве.

6. Категорически не согласен с такой трактовкой права в объективном смысле, согласно которой «…это обеспеченная законом мера возможного поведения граждан или организаций, направленная на достижение целей, связанных с удовлетворением их интересов» [1. С. 122]. Тем более это вызывает сомнение в контексте авторских утверждений о том, что «субъек­тивные права связаны с возможностями или свободой поведения…» [1. С. 122]; «субъек­тивное право включает как возможность самостоятельно совершать определенные действия (поведения), так и возможность требовать определенного поведения от другого лица…» [1. С. 122]. Кстати говоря, уже в рамках теории правоотношений говорится, что «под субъек­тивным правом понимается признанная или предоставленная законом мера возможного (дозволенного, управомоченного) поведения», а в качестве его структурных элементов называются также право – притязания и право – пользования [1. С. 193].

7. При рассмотрении вопросов, касающихся правовых семей современности, автором предлагаются такие положения, с которыми весьма трудно согласиться. Так, утверждается, что «суд в странах романо-германской правовой семьи действует на основе и в рамках закона, поэтому он не наделен правотворческим полномочиями, не имеет права создавать новые нормы права» [1. С. 133], хотя в действительности после II мировой войны в Западной Европе появилась концепция судейского права. Так, высшие судебные инстанции ФРГ встали на путь судейского правотворчества. Кассационный суд Италии создает своими решениями судебный прецедент. В Швейцарии решения Федерального суда выступают источником права. Решения пленума Верховного суда Португалии являются судебными прецедентами. Правотворческая роль судебной практики Верховного суда признана в Испании. Судебный прецедент в ряде стран получает законодательное закрепление. Судебные решения высших судебных инстанций Франции, ФРГ, Испании, Италии, Португалии, Швейцарии публикуются в сборниках судебной практики, что позволяет знакомиться с новыми прецедентами и применять их в сходных случаях. Вместе с тем в романо-германской правовой семье судебный прецедент занимает вторичное место после закона, но, тем не менее, он выполняет функции источника права. Этому способствует развитая судебная система, высокая квалификация судей и официальность судебных сборников [4. С. 163]. В литературе применительно к характеристике современной правовой системы Франции обращается внимание на то, что «…закон потерял свое былое могущество. Наряду с актами исполнительной власти источниками права являются также судебная практика и обычаи. В аннотированных изданиях французских кодексов можно найти ссылки на конкретные дела» [5. С. 161]; «…решения палаты лордов (высшей судебной инстанции) составляют обязательные прецеденты для всех других английских судов…» [1. С. 134], однако, при этом не учитывается, что вплоть до 2009 г. Палата лордов обладала законодательной и судебной властью и являлась высшей апелляционной инстанцией, за исключением дел, находящихся в юрисдикции судей Тайного Совета и Высшего уголовного суда Шотландии, но после акта «Constitutional Reform act» все судебные функции переданы новому элементу судебной системы Англии – Верховному Совету Великобритании, который начал функционировать с 1 октября 2009 г. Верховному суду переданы судебные функции и Судебного комитета Тайного Совета. Акт о конституционной реформе устранил должность лорд-канцлера как главы судебной власти. Верховный суд в Англии возник в рамках реформы, направленной на ликвидацию дуализма судов общего права и права справедливости; «в основе шариата…лежит идея религиозных обязанностей, а не его прав» [1. С. 137] без учета принятой в 1981 г. Всеобщей исламской декларации прав человека, содержащей каталог прав человека. Тем самым уходит в прошлое представление о мусульманском праве, которое ассоциируется с обязанностями мусульман [6. С. 382]. Декларация гарантирует право на жизнь, свободу, равенство и недопущение никакой дискриминации; на справедливый судебный процесс, защиту против превышения власти, защиту от пыток, на защиту чести и репутации, на право убежища, защиту права немусульманских меньшинств, обязательное участие в управлении делами общества, на свободу совести, мысли и слова, свободу вероисповедания, собраний, на защиту собственности и др.

8. Не вступая в научную дискуссию по поводу общих правоотношений, выражающих «юридические связи более высокого уровня между государством и гражданами, а также последних между собой по поводу гарантирования и осуществления основных прав и свобод личности (право на жизнь, честь, достоинство, безопасность и т. д.), а также обязанностей (соблюдать законы, правопорядок) [1. С. 185],выделенный взгляд, является необоснованным, надуманным и бесполезным [7. С. 389] и недостаточно убедительным, не учитывающем такой признак правоотношений, как взаимодействие их субъек­тов; критически, на наш взгляд, следует оценить классификацию правоотношений «в зависимости от состава участников», при котором «различают простые правоотношения, возникающие между двумя субъек­тами (правоотношения купли-продажи, договор о единоличной услуге), и сложные, складывающиеся между несколькими лицами или даже неограниченным числом субъек­тов (правоотношения отбывания уголовного наказания» [1. С. 185].

9. Большие сомнения вызывает трактовка юридического поступка, который «представляет собой правомерное действие, приводящее к юридическим последствиям независимо от воли и намерений лица (например, находка) [1. С. 197], хотя ранее утверждалось, что «юридические события – это такие жизненные обстоятельства, которые не зависят от воли людей (например, стихийные бедствия) [1. С. 196]. Представляется, что юридический поступок следует понимать, как такое правомерное поведение, которое специально не направлено на достижение юридических последствий, но приводит к ним (например, создание предметов искусства, литературы, случайная находка клада).

10. Думается, что автор должен определиться с таким признаком правомерного поведения, как социальная полезность. Дело заключается в том, что вначале им утверждается, что «правомерное поведение может быть общественно необходимым и общественно полезным [1. С. 237], затем подчеркивается, что «правомерное поведение – это массовое социально полезное осознанное поведение людей и организаций, соответствующее правовым нормам и гарантируемое государством» [1. С. 239]. Представляется, что в данном случае следовало бы обратить внимание на классификацию правомерного поведения по степени социальной значимости, согласно которое оно подразделяется на: необходимое, желательное и социально допустимое. Кстати говоря, на последний вид правомерного поведения обращается внимание в учебнике: «Возможно правомерное социально допустимое поведение – развод, частые смены места работы, забастовка. Государство и общество не заинтересованы в таких действиях, однако они правомерны, дозволены законом, и возможность их совершения обеспечивается самим государством» [1. С. 238]. Представляется, что в данном случае автор должен бы сосредоточить внимание на виды правомерного поведения в зависимости от социальной значимости: т.е. по значению для интересов всего общества:1) необходимое поведение, затрагивающее существование сообщества, и поэтому имеющее повышенную социальную значимость, (например, подавать декларацию о доходах, соответствующим образом оформлять договоры, не совершать правонарушений). Варианты такого поведения закрепляются в императивных нормах права в виде обязанностей и запретов. Их выполнение обеспечивается (помимо организационной деятельности государства) угрозой государственного принуждения; 2) желательное поведение, являющееся социально менее значимым поведением, которое, тем не менее, весьма существенно затрагивает основу жизнеспособности общества, влияет на эффективность его функционирования, на уровень культуры его членов. Государство заинтересовано в таком поведении граждан, и поэтому в ряде случаев его стимулирует (например, повышение профессионального уровня граждан, участие в выборах, вступление в брак и т.д.). Указанное поведение закрепляется не как обязанность, а как право, характер реализации которого во многом зависит от воли и интересов самого управомоченного. Многие варианты подобного поведения закрепляются в диспозитивных нормах; 3) социально допустимое, удовлетворяющее не противоречащие общественным частные интересы. Такое поведение характеризуется, как наименее значимое поведение. Государство в нем не заинтересовано, однако никаких неблагоприятных последствий не предусматривает, (например, расторжение брака, отправление религиозных культур, проведение забастовок). Однако, это действия правомерные, дозволенные законом, и поэтому возможность их совершения все-таки обеспечивается государством. Данная классификация, как не трудно заметить, имеет самое непосредственное отношение к оговорке о том, что правомерное поведение «как правило, социально полезное», ибо только такие виды правомерного поведения, как необходимое и желательное, могут быть охарактеризованы с точки зрения этого признака.

Кроме вышеуказанных замечаний, имеют место и другие, на наш взгляд, слабые стороны работы, которые можно сгруппировать следующим образом:

1) положения, которые выходят за рамки изучения теории государства и права: государственные служащие: их права и обязанности [1. С. 34–37]; гражданство: понятие и принципы [1. С. 102–104]; избирательное право Российской Федерации: понятие и принципы [1, с. 109–112]; лоббирование при принятии законов [1. С. 169]

2) необоснованно подробное рассмотрение отдельного вопроса: понятие и сущность гражданского общества, гражданское общество: перспектива формирования и развития в России [1. С. 65–95];

3) неудачные выражения: «государственный орган является гражданином или коллективом граждан, которые наделены государственно-властными полномочиями…» [1. С. 34]; «норма права имеет признак неоднократности (многократности) действия, т. е. она создается с помощью правовых норм» [1. С. 144]; «к органам, осуществляющим нормотворческую деятельность, относят парламент, президента, правительство и др. Их называют субъек­тами законодательной инициативы» [1. С. 152], хотя, как известно, субъек­ты, обладающие правом законодательной инициативы далеко не всегда принимают нормативно-правовые акты; «государственная регистрация – это проведение правовой экспертизы данных актов (речь идет о ведомственных нормативно-правовых актах. – В.К.),после чего они подлежат официальному опубликованию» [1. С. 156];«внесение законопроекта (законодательная инициатива)» без учета того, что и законопредложение может быть формой выражения права законодательной инициативы; «подотрасль права – это уже не институт, но и не отрасль права…» [1. С. 170]; «система права и система законодательства выступают как два основополагающих момента права» [1. С. 178]; «система законодательства строится в соответствии с юридической силой нормативно-правовых актов, компетенцией издающего их органа (вертикальное строение)» [1. С. 179–180], игнорируя при этом горизонтальное (отраслевое) строение системы законодательства; «однако индивидуализации может и не быть, если между конкретными лицами возникают достаточно простые правоотношения (например, договор купли-продажи даже продуктов питания)» [1. С. 183];

4) фактические ошибки: автором ирригационной теории является не К. Витторогонь [1. С. 23], а германо-американский синолог, социолог и историк Карл Августин Виттфогель; «национальные партии – это партии, строящиеся на гиовинистических…идеях [1. С. 108], хотя речь идет о шовинистических идеях; «домовые обыкновения» [1. С. 149] вместо деловых обыкновений; норма права «носит представительно-обязывающий характер» [1. С. 144], хотя в дальнейшем говорится о предоставительно-обязывающем характере [1. С. 144]; «установление фактической и юридической основы дела выступает как подготовительная стадия применения норм права [1. С. 204], хотя речь должна идти о двух относительно самостоятельных стадиях

5) положения, не соответствующие российскому законодательству: «нормативные акты центральных органов исполнительной власти (министерств, государственных комитетов и ведомств издаются в виде приказов, инструкций, указаний» [1. С. 156]. Между тем, согласно приказу Министерства юстиции Российской Федерации от 4 мая 2007 г. № 28 «Об утверждении разъяснений и применении правил подготовки нормативных правовых актов федеральных органов исполнительной власти и их государственной регистрации», «нормативные правовые акты федеральных органов исполнительной власти издаются только в виде постановлений, приказов, распоряжений, правил, инструкций и положений» [8]; «официальным опубликованием считается первая публикация полного текста федерального конституционного закона, федерального закона, акта палат Федерального Собрания в «Российской газете» или «Собрании законодательства Российской Федерации», хотя в соответствии со ст. 4 Федерального закона от 14 июня 1994 г. (с изменениями и дополнениями) «О порядке опубликования и вступления в силу федеральных конституционных законов, федеральных законов, актов палат Федерального Собрания» в качестве официальных источников опубликования также называются «Парламентская газеты» и официальный интернет-портал правовой информации» (www.pravo.gov.ru); «в группу отраслей процессуального права входят…исправительно-трудовое право» [1. С. 170], однако в Конституции РФ в п. о) ст. 71 она обозначена, как уголовно-исполнительное право; «здесь действует правовая аксиома: нет преступления и нет проступка (речь идет об административных правонарушениях. – В.К.), как нет наказания и нет взыскания, если нет закона» [1. С. 209], несмотря на то, что в КоАП РФ в ряде статей законодатель оперирует понятием «административное наказание» (например, ст. 3.1 «Цели административного наказания»,ст. 3.2 «Виды административных наказаний», ст. 3.3 «Основные и дополнительные административные наказания»); «нормативное толкование законов обычно дается в постановлениях Пленумов Верховного Суда РФ, Высшего Арбитражного Суда по определенной категории дел» [1. С. 214], хотя, как известно, согласно Закону РФ о поправке к Конституции Российской Федерации от 5 февраля 2014 г. № 2-ФКЗ и внесенным им изменениям в Конституцию Российской Федерации полномочия Высшего Арбитражного Суда переданы Верховному Суду РФ.

6) противоречивые положения: «принцип подразделения правовой системы государства на публичное и частное право, на относительно самостоятельные отрасли и институты права» [1. С. 127], хотя речь должна идти о системе права, о чем говорится в главе 11 учебника [1. С. 169–181]; сначала правосубъек­тность (праводееспособность) трактуется, как «…способность быть субъек­том права, т. е. закрепленная в законе абстрактная возможность лица иметь права и нести обязанности, а также способность лица своими действиями приобретать и осуществлять права и нести обязанности» [1. С. 186–187], однако затем правосубъек­тность понимается как «…признаваемая государством способность быть субъек­том права, правоотношений» [1. С. 192]: сначала заявляется, что «выделяются две группы субъек­тов правоотношений: индивидуальные (физические лица) и коллективные (юридические лица)» [1. С. 188], хотя затем анализируются и иные субъек­ты: государство в целом, государственные органы, учреждения и предприятия и т.д. и т.п. [1. С. 189]; вначале законность трактуется как «…соблюдение всеми субъек­тами права законов и подзаконных актов» [1. С. 254], а затем сущность законности опять-таки «заключается в неуклонном и точном, строгом соблюдении, исполнении и применении законов и подзаконных актов, действующих на территории государства, всеми субъек­тами права: гражданами, должностными лицами, государственными и общественными организациями» [1. С. 254]; противоречие между понятием юридической ответственности (…предусмотренную правовыми нормами обязанность субъек­та права претерпевать неблагоприятные для него последствия правонарушения…» [1. С. 241] и ее юридическим основанием («норма права и соответствующий правовой акт (речь идет о акте правоприменения. – В.К.), в котором установлены объем и форма принудительных мер к конкретному правонарушителю» [1. С. 244]. В отношении последнего замечания отметим, что выделение оснований юридической ответственности зависит от ее понимания и от определения момента ее возникновения. Если юридическая ответственность понимается как обязанность претерпевать определенные лишения, то она возникает либо с момента совершения правонарушения, или с момента выявления правонарушителя (т. е. того, кто должен нести соответствующую обязанность) и применения к нему связанных с его противоправным поведением ограничений, или же с момента вынесения правоприменительного акта. В первых двух случаях основаниями юридической ответственности будут являться только норма права и факт совершения правонарушения; правоприменительный акт, в котором указаны вид и мера наказания (взыскания. – В.К.), выступает в качестве не возникновения, а реализации юридической ответственности. В третьем случае и правоприменительный акт признается основанием юридической ответственности [9. С. 526].

7) положения, не раскрытые вообще или до конца не раскрытые автором: тип государства [1. С. 48]; дуалистическая монархия [1. С. 54]; нетипичные формы правления [1. С. 55]; демократический государственный режим [1. С. 61]; специализированные нормы права [1. С. 150–151]; юридические(фактические) составы: понятие и виды [1, С. 196–199]; «правосознание является источником права» [1. С. 221]; «основными функциями правового сознания выступают познавательная, оценочная, регулятивная и прогностическая, которые представляют собой направления его воздействия на общественные отношения» [1. С. 223].

8) отсутствие необходимых ссылок на используемую литературу [1. С. 27, 131] либо использование таких выражений, как, например, «в научной и учебной литературе «политическая власть» и государственная власть» часто отождествляются» [1. С. 25], «в отечественной литературе по общей теории права высказываются различные мнения о характере взаимосвязи нормы права и правоотношения» [1. С. 188]; «в юридической литературе предпринята попытка рассмотреть в качестве объекта правоотношения поведение, поступки человека, так как они подвергаются правовому регулированию» [1. С. 195].

9) достаточное вольное обращение и не всегда верное толкование нормативных предписаний: «ограниченная (дееспособность. – В.К.), когда лицо ограничивается в дееспособности по суду (хронические алкоголики, наркоманы» [1. С. 191] (вполне очевидно, что данное утверждение не совпадает с предписание ст. 30 ГК РФ «Ограничение дееспособности гражданина»); «рассматривают две формы вины: умысел (означает, что лицо, совершившее правонарушение, сознавало противоправный характер своего деяния, предвидело и желало наступления его последствий и сознательно допускало их), который, в свою очередь, может быть прямым и косвенным: и неосторожность (субъек­т правонарушения либо предвидел наступление противоправных последствий своего деяния и вследствие легкомыслия надеялся их предотвратить, либо не предвидел их). В зависимости от такого отношения к последствиям правонарушения неосторожность разделяется ее на самонадеянность и небрежность» [1. С. 242] (в данном случае, во-первых, обращаем внимание, что и это положение не соответствует ст. 25 «Преступление, совершенное умышленно» и ст. 26 «Преступление, совершенное по неосторожности» УК РФ; во-вторых, на то, что в качестве разновидности неосторожности законодатель называет не самонадеянность, а легкомыслие; «обстоятельствами, исключающими противоправность деяния, являются: необходимая оборона-соразмерность защиты от противоправных посягательств путем причинение вреда посягающему; крайняя необходимость – действия по устранению опасности путем причинение вреда третьим лицам; задержание лица, совершившего правонарушение, путем причинение соразмерного вреда в случае сопротивления» [1. С. 241] (понятно, что утверждения не соответствуют соответственно ст. 37 «Необходимая оборона», ст. 39 «Крайняя необходимость» и ст. 38 «Причинение вреда при задержании лица, совершившего преступление» УК РФ. Возникает вполне закономерный вопрос: почему автором при этом вообще не учитываются ст. 40 «Физическое или психическое принуждение», ст. 41 «Обоснованный риск» и ст. 42 «Исполнение приказа или распоряжения» УК РФ?

Думается, что приведенные выше замечания, некоторые из которых анализируются, дают представления о качестве проанализированного учебника.

В заключение данной статьи хотелось бы, во-первых, если автор сочтет соответствующие замечания дельными, учесть их в дальнейшем при возможном втором и последующих изданиях учебника; во-вторых, предлагаю в рамках журнала «Право и образование» широко обсудить давно насущную проблему качества учебной литературы по юриспруденции с приглашением к разговору ученых-теоретиков и практиков, рецензентов, представителей учебно-методических объединений вузов РФ и других заинтересованных лиц.

Список использованной литературы

1. Смоленский М.Б. Теория государства и права: учебник. М.: ИНФРА-М, 2016. 272 с.

2. Рассказов Л.П. Теория государства и права: учебник. М.: ИНФРА-М, 2010. 473 с.

3. История политических и правовых учений: учебник / под общ. ред. В.С. Нерсесянца. М.: Норма, 1998. 736 с.

4. Радько Т.Н., Лазарев В.В., Морозова Л.А. Теория государства и права: учебник. М.: Проспект, 2012. 568 с.

5. Малько А.В., Саломатин А.Ю. Сравнительное правоведение: учебно-методический комплекс. М.: Норма, 2010. 351 с.

6. Давид Р. Основные правовые системы современности. М.: Прогресс, 1988. 496 с.

7. Пьянов Н.А. Консультации по теории государства и права: учеб. пособие. Иркутск: Иркутский гос. ун-т, 2010. 583 с.

8. Приказ Министерства юстиции Российской Федерации от 4 мая 2007 г. № 28 «Об утверждении разъяснений и применении правил подготовки нормативных правовых актов федеральных органов исполнительной власти и их государственной регистрации» // РГ. 2007. 24 мая.

9. Лазарев В.В., Липень С.В. Теория государства и права: учебник. М.: Юрайт, 2010. 527 с.

Качество учебной литературы – залог высокого уровня юридического образования3

Полагаем, что среди множества объективных и субъек­тивных факторов, с необходимостью обу­словливающих высокий уровень юридического образования, отвечающей потребностям современного российского общества, особое место занимает качество учебной литературы по теории государства и права – направляющей, руководящей, методологической науки по отношению к другим, особенно отраслевым юридическим наукам.

Однако, как показывает анализ множества учебников и учебных пособий по данной учебной дисциплине, следует подчеркнуть, что наблюдается тревожная тенденция, связанная с существенным снижением их качественного содержания даже в сравнении с немногочисленной учебной юридической литературой советского периода, авторами которых были известные ученые-теоретики – А.И. Денисов, Л.С. Явич, С.С. Алексеев и др. Думается, что рассматриваемая проблема еще более становится актуальным, учитывая тот немаловажный факт, что теория государства и права изучается на первом курс юридических вузов или факультетов, т.е. в период становления будущих юристов.

Теория государства и права – вводная учебная дисциплина. С нее начинается освоение юриспруденции. Не изучив таких основных общетеоретических понятий и категорий, как законность, правопорядок, правоотношения и т.д., «невозможно войти в сложный и противоречивый мир юриспруденции, невозможно усвоить и закрепить отраслевые и прикладные юридические знания» [1. С. 11].

Чтобы не быть голословным в утверждении обозначенной тенденции, следует привести конкретные примеры. Они будут касаться критического анализа учебного пособия «Актуальные проблемы теории государства и права», предназначенного для студентов вузов, обучающихся по специальности «Юриспруденция», 2-е издание, перераб. и доп. М.: ЮНИТИ-ДАНА; Закон и право, 2010. 447 с., подготовленного известными в юридической науке учеными М.М. Рассоловым, В.П. Малаховым и А.А. Ивановым [2].

Признавая научный характер данного пособия, оригинальность изложения некоторых глав пособия, например, гл. 25 «Понятие и характеристика политической системы», гл. 26 «Государство и законодательство о политических партиях», другие положительные качества работы, нельзя ни обратить внимание на некоторые положения, которые, как представляется, требуют дополнительной конкретизации или пояснения ученых.

Во-первых, думается, что авторы должны до конца определиться в объекте и предмете теории государства и права. Дело заключатся в том, что здесь просматривается какая-то противоречивость позиции ученых. С одной стороны, утверждается, что «ее предмет – государство и право как общественные явления [2. С. 12], «…теория государства и права имеет своим предметом государство и право, взятые в целом» [2. С. 15], а с другой, – что предмет этой юридической науки «… охватывает такие явления общественной жизни, как государство и право, закономерности их возникновения, функционирования и развития, а также особенности правового регулирования в обществе на основе разнообразной информации» [2. С. 21], «теория государства и права изучает специфические закономерности возникновения, развития и функционирования государства и права» [2. С. 21]. Думается, что несмотря на наличие разнообразных трактовок предмета теории государства и права (кстати говоря, большинство ученых утверждают, что предметом данной науки являются не специфические, а общие закономерности процесса возникновения, становления государства и права. – В.К.) [3. С. 12; 4. С. 18], следует четко различать объект и предмет теории государства и права, не отождествляя их. В этом отношении более предпочтительной является позиция тех ученых, которые пишут о том, что под объектом теории государства и права «понимается некоторая цельность, изучаемая многими науками, каждая из которых имеет в это объекте свой предмет, т.е. определенный участок, сферу, проблематику. Таким объектом для теории государства и права выступают государство и право, которые изучаются и другими общественными науками» [3. С. 12–13].

Еще более подробно по данному вопросу высказывался В.И. Червонюк, полагающий, что «как всякая отрасль научных знаний, она (теория государства и права – В.К.) имеет свои, присущие только ей, объект и предмет исследования. При этом объект не совпадает с понятием предмета. Если объект исследования представляет то, что должно быть изучено, то предмет науки представляет то, что уже изучено. Можно сказать, что предмет – это изученный объект». По мнению ученого, «объектом теории государства и права являются государство и право, а предметом – сущностные характеристики права и государства в их понятийной государственно-правовой форме (т.е. в форме понятий, принципов, теорий, концепций». Или, иными словами, «объектом теории государства и права выступает социально-правовая и государственно-правовая действительность, складывающаяся в сфере действия права, а предметом – общие и специфические закономерности их возникновения и развития…» [5. С. 19–20].

Во-вторых, складывается впечатление, что авторы пособия не до конца определились и в понятии легитимности государственной власти. Во всяком случае это вывод основывается на следующих положениях работы: «законная государственная власть – это та, которую весь народ, во всяком случае большинство, признает такой властью» [2. С. 57]; «то, что делается на законных основаниях, рассматривается как легитимное» [2. С. 59], «…государство обладает публичной властью, т.е. прерогативами отдавать приказы и принуждать повиноваться этим приказам, что обеспечивается, в частности, монополией на легитимное насилие». [2. С. 63]. Не трудно увидеть, что, исходя из содержания приведенных примеров, учеными отождествляются два понятия «легитимность» и «легальность». Дело заключается в том, что эти понятия следует различать: легитимная государственная власть – это власть, соответствующая представлениям народа, общества, страны о ее справедливости, правильности, обоснованности; легальность же государственной власти означает юридическое обоснование власти, соответствие действий государственных органов существующему в стране законодательству. Легальная государственная власть – это понятие юридическое, она официально провозглашается, правомерно устанавливается, функционирует в режиме законности.

Легальная государственная власть – власть законная. Это выражается в том, что: а) законным должно быть ее происхождение; б) законной должна быть ее организация; в) законной должна быть сфера ее полномочий; г) законными должны быть форма и методы государственной власти в, том числе по применению принуждения [6. С. 46–56].

В-третьих, трудно согласиться с утверждением авторов о том, что Россия признается в качестве симметричной федерации, при которой «все субъек­ты обладают равноправием» [2. С. 94]. В этом отношении более верной является позиция Н.А. Пьянова, который, анализируя симметричные и ассиметричные федерации, уточняет критерий такой классификации: правовое положение субъек­тов федерации, их качественная однородность, а также наличие в составе федерации территориальных образований, не являющихся субъек­тами. По мнению ученого, симметричные – это федерации, состоящие только из равноправных, качество однородных субъек­тов и не имеющие в своем составе каких-либо иных территориальных образований (Аргентина, Бразилия, Мексика). Ассиметричные – это федерации, которые не отвечают критериям симметричных федераций. Н.А. Пьянов их подразделяет на три группы. К первой группе отнесены федерации, в составе которых наряду с субъек­тами существуют и другие территориальные образования – федеральные округа, федеральные территории, федеральные владения и др. (США, Австралия, Индия).

Вторую группу составляют федерации, которые состоят только из субъек­тов, но эти субъек­ты не являются качество однородными (Российская Федерация).

Третью группу составляют федерации, состоящую только из субъек­тов, причем качественно однородных, но эти субъек­ты не являются равноправными и занимают разное правовое положения в составе Федерации. Такую ассиметричную федерацию называют «скрытой асимметрией». В качестве примера автор приводит Германию (правильнее ФРГ. – В.К.). В составе этого государства нет никаких других территориальных образований, кроме субъек­тов, именуемых землями. Однако эти земли имеют разное число голосов в верхней палате парламент-бундестрате, что говорит о неодинаковом правовом положении земель и характеризует данную федерацию как асимметрию [7. С. 114–115]. Полагаем, что специалисты в области конституционного права справедливо утверждают следующее: «несмотря на провозглашенное Конституцией равноправие всех субъек­тов РФ, их правовой статус все же не во всем одинаков. Различие вытекает, например, из того, что республики объявляются государствами, в то же время как все другие субъек­ты такого статуса не имеют и могут рассматриваться только как государственные образования. Автономии входят в состав краев и областей, а следовательно, не должны рассматриваться как государственные образования наравне с этими краями и областями [8. С. 128].

В-четвертых, не просто понять авторов пособия, которые в качестве одной из разновидностей социальных норм признают технические нормы. Как справедливо подчеркивают В.В. Лазарев и С.В. Липень, «…все нормы по предмету регулирования подразделяются на две большие группы: социальные нормы, которые регулируют отношения между людьми, их объединениями, и … технические нормы, которые регулируют отношения между человеком и внешним миром, т.е. природой и техникой. Технические нормы указывают, как следует вести себя в отношении различных природных объектов, как обращаться с простейшими и сложными техническими приспособлениями, как создавать материальные ценности и т.д.» [4. С. 189–190]. Сами же авторы работы совершенно справедливо считают, что такие «технические нормы, в частности, действующие в бытовой сфере, не поддерживаются правом, и, следовательно, их нарушение не ведет к какой-либо юридической ответственности (например, правила обращения с телевизорами, холодильниками, магнитофонами, приемом лекарств)» [2. С. 153]. Думается, что в связи с этим следует подчеркнуть, что такие технические нормы вообще не включаются в систему нормативного регулирования в отличие от упомянутых технико-правовых норм, которые «получают закрепление в нормах права и таким образом приобретают юридическую силу» [2. С. 153].

В-пятых, думается, что трудно согласиться с авторской позицией, касающейся понятия и признаков правомерного поведения в контексте следующих положений: «правомерное поведение является желательным и допустимым…» [2. С. 326], к числу основных характеристик правомерного поведения «относятся… социальная полезность и желательность» [2. С. 327]. Дело заключается в том, что в этом случае авторы не обратили внимание на такую классификацию правомерного поведения, в основании которой лежит критерий социальной значимости, и которая обу­словливает оговорку о том, что правомерное поведение, как правило, является социально полезным поведением лица в сфере права. Учитывая упомянутый критерий, правомерное поведение подразделяется на следующие виды: 1) необходимое, имеющее повышенную социальную значимость, затрагивающее основы существования и жизнеспособности сообщества; 2) желательное, которое весьма существенно затрагивает основы устройства общества, влияет на эффективность его функционирования, культуру его членов; 3) социально допустимое, посредством которого удовлетворяются не противоречащие общественным частные интересы; государство в нем не заинтересовано, однако неблагоприятных последствий не предусматривает (отправление религиозных культов, проведение забастовок, расторжение брака и т.д.) Только первые два вида правомерного поведения обладают таким признаком, как социальная полезность [9. С. 102].

Анализ данного пособия, кроме названных и прокомментированных основных замечаний, содержит, к сожалению, достаточное количество неудачных и неверных положений. Их суть сводится к следующим авторским положениям: так, характеризуя цивилизационный подход к типологии государства, утверждается, что «культурный элемент представляет собой душу, сущность цивилизации. В сравнении с этим экономический и тем более политический планы (выделено нами – В.К.) кажутся несущественными [2. С. 74]; «отношения органов местного самоуправления и государственных органов вышестоящего уровня сильно влияют на форму государственного устройства…» [(2. С. 90]; здесь, видимо, ученые имели в виду не органы местного самоуправления, которые не «входят в систему органов государственной власти» [2. С. 90], «а местные органы [2. С. 136]; одну из функций современного государства ученые назвали, как «охрана общественного порядка, борьба с правонарушениями [2. С. 111], хотя в данном случае речь должна идти об охране правопорядка; процесс правового регулирования «включает в себя… весь процесс правотворчества, правовую информацию и пропаганду права, правосознание и правовое воспитание…» [2. С. 161]; думается, что здесь авторами необоснованно отождествляется правовое регулирование и правовое воздействие, которое действительно подразумевает использование как правовых, так и неправовых средств, влияющих на правосознание и поведение субъек­тов права; обязательность права предполагает «императивность велений для всех или отдельных лиц [2. С. 161] (выделено нами – В.К.), хотя, как известно, право адресуется к абстрактному, неопределенному количеству субъек­тов; подобное утверждение, согласно, которому «… правовые предписания имеют своим адресатом как всех членов общества, так и отдельных граждан» [2. С. 163]; «…акты применения норм права касаются в основном (выделено нами – В.К.) лишь конкретных жизненных случаев, ситуаций, обстоятельств» [2. С. 177]; закон является нормативным актом, т.е. устанавливающим общие правила поведения (нормы), обязательные для всех подданных [выделено нами. – В.К.] государства…» (2. С. 179); «общепризнанные права и нормы как основополагающие идеи права являются источниками права во многих правовых системах, в том числе в современной России» [2. С. 185]; по-видимому, речь идет об общих принципах права; «особое место в правовой системе занимают запретительные нормы, т.е. нормы, определяющие состав правонарушений и санкции за их совершение» [2. С. 200]; авторы, скорее всего, имели ввиду запрещающие нормы, которые являются разновидностью регулятивных норм права, а состав правонарушений и санкции за их совершение предусматривают охранительные нормы; «выделяются так называемые специальные нормы. Они призваны помочь реализации правообязывающих и охранительных норм. К ним относятся нормы декларативные, дефинитивные, оперативные и коллизионные». [2. С. 210]. Во-первых, перечень указанных норм права можно продолжить за счет выделения общезакрепительных норм, норм-принципов. Во-вторых, их правильнее назвать, как специализированные. В-третьих, следует сказать о том, что в процессе правового регулирования они «присоединяются» не только к правообязывающим и правоохранительным нормам, но и другим регулятивным нормам (управомочивающим и запрещающим); норма, определяющая, что «гражданская дееспособность определяется по закону страны, гражданином которой он является», есть коллизионная норма [2. С. 203]; нормы права «…вместе с правом выполняют серьезные регулятивные, охранительные, иные социальные функции» [2. С. 204]; вообще-то, общепризнанной является позиция, согласно которой регулятивные и охранительные функции права признаются в качестве не социальных, а специально-юридических; «…наибольшую популярность приобрела формулировка, которую придал материальной точке зрения римский юрист Ульпиан: публичное право есть то, которое относится к пользе отдельных лиц» [2. С. 226]; «основополагающие отрасли в системе права – это конституционное и государственное право» [2. С. 231[; «субъек­ты права наряду с нормами права и юридическим фактами могут выступать в качестве одной из предпосылок возникновения и реализации правоотношений» [2. С. 247]; если речь идет об юридических предпосылках возникновения, но не реализации правоотношений, то речь должна о правосубъек­тности физического лица или правоспособности юридического лица; «гражданское законодательство предусматривает возможность признания несовершеннолетнего, достигшего возраста 16 лет, полностью дееспособным (эмансипированным), если он работает по трудовому договору, или с согласия родителей занимается предпринимательской деятельностью, или вступил в брак» [2. С. 249]; это совершенно неверное утверждение обу­словлено пренебрежительным отношением к гражданскому законодательству, согласно которому «несовершеннолетний, достигший шестнадцати лет, может быть объявлен полностью дееспособным, если он работает по трудовому договору, в том числе по контракту, или с согласия родителей, усыновителей или попечителя занимается предпринимательской деятельностью» (ч. 1 ст. 27 ГК РФ). Часть же 2 ст. 21 предусматривает, что «в случае, когда законом допускается вступление в брак до достижения восемнадцати лет, гражданин, не достигший восемнадцатилетнего возраста, приобретает дееспособность в полном объеме со времени вступления в брак»; «кроме объекта, важно выделять и предмет правоотношения, т.е. то материальное и нематериальное благо либо поведение лица, по поводу которого возникает правоотношение» [2. С. 251]; «конкретное правоотношение называется абсолютным, если субъек­тивному праву одного лица соответствуют юридические обязанности других субъек­тов» [2. С. 254]; действительно в юридической литературе существует классификация правоотношений на абсолютные, относительные, общерегулятивные и конкретные. В абсолютных правоотношениях известно лишь одно лицо – управомоченное; все остальные субъек­ты являются обязанными, т.е. не должны препятствовать осуществлению субъек­тивного права управомоченным лицом, (например, правоотношения по поводу собственности); в относительных правоотношениях точно определены все участники правоотношений: и лица управомоченные, и лица обязанные (покупатель-продавец); общерегулятивные отношения возникают на основе норм конституционного права и закрепляют основные права, свободы и обязанности. Граждане государства в рамках таких правоотношений как бы состоят в правовой связи со всеми субъек­тами.

Если же эти права, свободы и обязанности реализуются, то возникают конкретные правоотношения. По нашему мнению, такая классификация правоотношений является недостаточно убедительной и практически бесполезной. Закономерно возникает вопрос: какой смысл в таких правоотношениях, где субъек­ты не определены и не взаимосвязаны? Правоотношение всегда конкретно, а субъек­ты всегда индивидуализированы. Конструкция абсолютных и общерегулятивных правоотношений не отвечает такому признаку правоотношений, как взаимодействие субъек­тов. Тем более сами авторы утверждают, что «правоотношения носят индивидуальный характер. В каждом из правоотношений на основе общей нормы действуют конкретные субъек­ты, обладающие определенным объемом прав и обязанностей» [2. С. 245].

В настоящей работе уже обращалось внимание на необходимость уважительного отношения к действующему законодательству при изложении общетеоретических проблем. Однако, в анализированном пособии есть примеры, когда юридические предписания толкуются учеными произвольно, по своему усмотрению. Так, презумпция невиновности, по мнению авторов и со ссылкой на ст. 49 Конституции РФ и ст. 14 УПК РФ, трактуется так: «обвиняемый в совершении преступления считает невиновным до тех пор, пока его вина не будет доказана в установленном законом порядке…» [2. С. 260]. Не трудно увидеть, что такая трактовка данной презумпции не соответствует российскому законодательству. Обращаем внимание и на то, презумпция невиновности имеет отношение не к уголовному праву [2. С. 260, 261], а к уголовно-процессуальному. Другой пример: на С. 260 авторами приводится такая презумпция, как «недееспособность малолетних». Это утверждение также спорно. Тем более ранее авторами, правда, без ссылки на статью. 28 ГК РФ, утверждалось, что «малолетние… обладают частичной дееспособностью» [2. С. 249]. Наконец, еще одно положение работы, свидетельствующее о невнимательном отношении уже к уголовному законодательству. По мнению ученых, «вина может выступать в форме умысла (прямого и косвенного) и неосторожности (самонадеянности и небрежности) … прямой умысел – лицо осознавало всю противоправность своего деяния, предвидело и желало наступления вредных последствий; косвенный умысел – лицо осознавало все противоправность своего деяния, предвидело и сознательно допускало их наступление» [2. С. 338]. Комментируя эти положения, следует подчеркнуть, что последние не соответствуют ст. 25 УК РФ, содержащие дефинитивные нормы, касающиеся видов умысла.

Далее утверждается, что «…преступная небрежность – лицо не отдавало себе отчета в противоправности своего деяния, не предвидело его последствий, хотя должно и могло было их предвидеть; преступная самонадеянность – лицо осознавало противоправность своего деяния, предвидело его вред и опасный результат, но легкомысленно рассчитывало его предотвратить» [2. С. 338]. Данные утверждения не соответствуют ст. 26 УК РФ, в которой, в частности, речь идет о таких видах неосторожности, как легкомыслие и небрежность. Попутно заметим, что при ознакомлении с содержанием «преступной небрежности», создается впечатление о том, что в качестве субъек­та правонарушения выступает невменяемое физическое лицо, которое «не отдавало себе отчета в противоправности своего деяния».

Перечень замечаний, предъявляемых к содержанию пособия, можно продолжить, ибо неудачные выражения, конечно, не способствуют качеству работы: «в реализации права участвуют субъек­ты, обладающие субъек­тивными правами» [2. С. 268]; а почему исключаются субъек­ты, имеющие юридические обязанности?; при использовании права «может иметь место как активное, так и пассивное поведение» [2. С. 270]; при пассивном поведении реализация прав вряд ли возможна; применение «осуществляется… через ряд стадий с применением соответствующего индивидуального правоприменительного акта» [2. С. 271]; «…аналогию закона и аналогию права нельзя использовать в сфере уголовно-правового наказания и административных взысканий» [С. 276]; и это несмотря на то, что ст. 3.2. КоАП РФ названа «Виды административных наказаний»; при анализе телеологического и специально-юридического толкования авторы работы пишут, что «эти виды толкования не следует рассматривать как самостоятельные и независимые друг от друга» [2. С. 280], хотя ранее ими назывались всего лишь три вида толкования закона: легальное, судебное, доктринальное; видимо, речь идет должна не о видах, а о способах толкования норма права; «правопорядок имеет целью правовое регулирование» [2. С. 318]; в данном случае, напротив, следует говорить о том, что установление правопорядка является целью правового регулирования; «…правомерное поведение, являясь доминирующим вариантом поведения субъек­тов права, имеет чрезвычайно широкий диапазон проявления: от полезного и всячески поощряемого государством до индифферентного с точки зрения права…» [2. С. 333]; авторы, видимо, забыли, что индифферентное поведение – это поведение, которое с точки зрения права является безразличным; «деликтоспособность физического лица складывается из психических особенностей субъек­та и его возраста» [2. С. 337], хотя в данном случае речь должна идти о наличии вменяемости и достижения возраста юридической ответственности; думается, что весьма проблематично рассматривать юридическую ответственность одновременно и «как применение к правонарушителю предусмотренных санкцией юридической нормы мер государственного принуждения, выражающихся в форме лишений личного, организационного либо имущественного характера, и как обязанность лица претерпевать лишения государственно-властного характера за совершенное правонарушение» [2. С. 344]; предложенные варианты юридической ответственности, которые следует рассматривать в рамках не одного определения, а отдельно, имеют право на существование. В зависимости от подхода юридическую ответственности можно понимать или как обязанность претерпевать неблагоприятные последствия, или как одну из мер государственного принуждения. В.В. Лазарев и С.В. Липень, обращая внимание на это обстоятельство, далее справедливо подчеркивают, что выделение оснований юридической ответственности зависит от ее понимания, от определения момента ее возникновения [4.C.526]; «в зависимости от вида правовых последствий (санкций) ответственность принято делить на штрафную (карательную), возникающую в связи с совершением противоправного деяния, и правовосстановительную, призванную восстановить нарушенные права, принудить к исполнению невыполненной обязанности» [2. С. 346]; полагаем, что в данном случае имеет место весьма распространенный случай необоснованного отождествления мер юридической ответственности и мер защиты. Определенные основания для этого есть: ведь меры защиты могут применяться и в качестве реакции на совершенное правонарушение вместо мер юридической ответственности (например, взыскание денежных сумм с должника вследствие неисполнения договора займа, т.е. за гражданско-правовой проступок). Однако, полагают ученые, меры защиты применяются за правонарушения, обладающие минимальной степенью общественной опасности (вернее, общественной вредности – В.К), а также в отдельных случаях и при отсутствии противоправных деяний (например, возмещение вреда, понесенного при спасении имущества государственных и общественных организаций). Меры защиты заключаются в том, что лицо принуждается в исполнении лежащей на нем обязанности, которую ранее оно должно было исполнить, но не исполнило. Дополнительных лишений, помимо исполнения обязанности, в этом случае для лица не наступает (например, при взыскании алиментов удерживаются суммы, которые лицо должно было выплатить добровольно. А юридическая ответственность связана с возложением на правонарушителя обязанности, не существовавшей до правонарушения [4. С. 518, 526]. Тем более отождествление мер юридической ответственности и мер защиты выглядит странным на фоне таких утверждений: «меры защиты (правовосстановительные меры) применяются для обеспечения исполнения проигнорированной обязанности. В отличие от мер юридической ответственности, меры защиты наступают не только в связи с фактом правонарушения, но и в силу объективно-противоправного действия (например, ущерб, причиненный источником повышенной опасности), а в ряде случаев и при отсутствии противоправности вообще (возмещение вреда, понесенного при спасании имущества (состав крайней необходимости); взыскание компенсационных сумм при командировках; удержание ошибочно выплаченных работнику сумм и т.д.). [2. С. 355].

Думается, что такая подробная, даже чересчур, рецензия дает ясное представление о качестве учебной литературы по теории государства и права. При всем уважении к авторам данного, в целом интересного учебного пособия, нельзя не назвать изложенные выше замечания, возможно, носящие спорный характер, устранение которых позволит учебному пособию «Актуальные проблемы теории государства и права» стать более качественным и понятным для лиц, познающих основы юриспруденции.

Список использованной литературы

1. Бошно С.В. Теория государства и права: учеб. пособие. М.: Эксмо, 2007. 400 с.

2. Рассолов М.М., Малахов В.П., Иванов А.А. Актуальные проблемы теории государства и права: учеб. пособие. М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2010. 447 с.

3. Морозова Л.А. Теория государства и права: учеб. пособие. М.: Норма, 2007. 464 с.

4. Лазарев В.В., Липень С.В. Теория государства и права: учебник. М.: Юрайт, 2010. 634 с.

5. Червонюк В.И. Теория государства и права: учебник. М.: ИНФРА-М, 2006. 703 с.

6. Рыбаков В.А. Проблемы теории государства и права: курс лекций. Омск: Омский гос. ун-т им. Ф.М. Достоевского, 2006. 624 с.

7. Пьянов Н.А. Консультации по теории государства и права: учеб. пособие. Иркутск: Иркутский гос. ун-т, 2008. 583 с.

8. Баглай М.В., Габричидзе Б.Н. Конституционное право Российской Федерации:

...