Оглавление

Посвящается моим друзьям в Московском Университете

Эпиграф

И скучно и грустно, и некому руку подать

В минуту душевной невзгоды…

На время — не стоит труда,

А вечно любить невозможно.

М. Ю. Лермонтов

Нет реальности без письма, как без палки начать жизнь Первому Человеку

12.02.2021

Глава 1

Эпиграф

Услышу ль вновь я ваши хоры?

Узрю ли русской Терпсихоры

Душой исполненный полет?

Иль взор унылый не найдет

Знакомых лиц на сцене скучной,

И, устремив на чуждый свет

Глава 1, Строфа 19

— — — — — — — —

Высадился, видимо, первым, но не мог исключить и обратного, — нет, не эту простую логику, — а:

— Предпоследним, — еще дальше?

Маловероятно.

Ибо в любом случае здесь никого не было. Так только два камня с перекладиной посередине, — почему не наверху:

— Понять даже самого себя пока не могу, ибо лежала наверху, как — о! мама мия — вспомнил почти сразу:

— Это футбольные ворота, — но:

— Что такое футбол — пока обознался, ибо не поверил даже простой логике:

— Это уже игра, — ибо раньше была — только:

— Работа.

Иначе — тут же пришла информация — зачем лучшего нападающего не:

— Ставить на финал Мельбурна, — да и во всех остальных случаях:

— Почему, как многим Всем, не дали — как минимум — полуподвал в Гремлине, а так только чуть ли не на самом Шарико-Подшипнике, — да и то:

— Ну не в Текстильщиках же ж, на самом деле, где потом построили мясокомбинат, который пах отвратительностью, так как есть животных — тем более домашних:

— Не только ошибочно, но и это значит, что люди — если здесь-там хоть когда-то жили:

— Полностью обанкротились перед богом, — если всерьез верили, что сюда хоть иногда приезжает, как, да в своё, но уже давно заброшенное Село Горюхино.

— Он? Или это еще надо проверить.

Знака вопроса нет, значит где-то недалеко есть место, имеющее на это право. С другой стороны:

— Ничего не помню, но что в Ши-Ра нет не запрещенной науки:

— Пока еще известно.

Хотя и ни за что не поверю, что мы никуда не улетели, а так и остались здесь-там:

— Не солоно хлебавши.

Решил у кого-нибудь узнать, знают ли они, что людей здесь давно нет, так как они улетели — или, что тоже самое — переправились в другое пространство — чему я сам был последним свидетелем, если всё же иметь в виду, что сам-то — нет, не остался, а именно:

— Вернулся назад, видимо, вспомнив, что забыл, что-то важное, или очень хорошее.

Зашел в кино — не то, белиберда абсолютно прежняя, но живет, так как имеет смысл противостояния человеку, как:

— Только не здесь главному.

Неужели я никуда не улетел? — так пока и не мог поверить и в это, и в то, что специально вернулся назад, — ибо:

— Кого валить, если я никуда не имею доступа, а современного оружия — то же самое.

Как в древней Японии здесь нельзя носить даже мечей. Остается сделать один вывод:

— Место это — не то же самое, — в крушении мира — значит — могла выжить какая его модификация — ничего другого пока не знаю.

Или пока здесь заткнули дыру, и корабль под этим названием Земля — пока держится на плаву.

Остальные, скорее всего, или отказались идти со мной опять в это пекло, или мы расстались не попрощавшись.

Ну и третий вариант — Это:

— И есть безвидность, отличающая жизнь от смерти, и ей именно и являющаяся.

Вот так просто — пожить в Раю — пока рано, что ли, господи?

Решил, что Лолита — это не мужчина или женщина, — а, нет, не только, а уже:

— Роль.

Представиться Вл. Набоковым? Если это Ши-Ра, еще бывающая здесь по средам и пятницам? И более того, вдруг Лоли-Той представится, как раз одна из них?

— А именно? — как уже на допросе.

— А. Коллонтай или Роза, по крайней мере, Люк.

— Кси?

— Ну-у, может быть и так.

Решил, что лучше уйду опять в Неизвестность, чем начну — даже два-три раза в неделю — трахать хоть одну из них, а двоих, разумеется:

— Тем не менее.

Удивительно, что не помню — сейчас, может быть, только — где именно живу в Космосе, на Альфе Центавра, на Сириусе, или — как, примерно, написано в Библии:

— Настолько свободный художник, что и только плаваю между ними, как рыба-кит, — а это, авось, оказалось:

— Не так весело, как даже скушно.

Удивительного мало, ибо я один, а их так много, что смогли — авось и нечаянно, но под чьим-нибудь руководством объединиться. Неужели выбросили за борт, как Кука:

— Авось один быстрее найдет ту-эту Австралию, — как уже:

— Питекию, — где наконец всем хватит не только телок, но и мужик-офф:

— Хоть через одного отказывай.

Некоторые предполагают, что чтение художественного произведения, если не предполагает, то вполне допускает возможность отстегнуть свой разум и положить его в — пусть и тоже свою — через седельную сумку. И именно только так разрешается писать после 17-го года, — думать Читателю:

— Запрещено — писать его с большой буквы — еще больше:

— Совсем не надо.

Указание в Библии:

— Посмотри на самого себя — это не укор, и не указание даже, не просьба, — а:

— Нужно посмотреть на эти слова, как придуманные:

— Сами?

— Вы знали?

Нет поучений в Новом Завете, да и в Ветхом — тоже. Все слова идут от человека:

— Самого Читающего. — Как:

— Бог.

Ибо человек указания, может быть, и может уважить, но принять близко к сердцу — никогда.

Печаль в том, что для примера — как это плохо — кто-то должен быть рабом. Ши-Ра:

— Подошла к этому конкурсу красоты с большим усердием, чем Другие.

Тем не менее:

— Если я никуда не улетел, то и это не Ши-Ра.

Так-то похоже, что здесь живут — может быть — даже люди, но ни одного знакомого, — даже лица нет.

Хотя не знаю, что лучше выбрать:

— Незнакомых, но похожих на Тех душой и сердцем, или лицо будет тот же самый сладкий ужас, в внутри все:

— Очень горькие? — думал спросил я, но по лицу в зеркале, — нет, ни о чем не догадывается.

Ушел, так как не хотел видеть никого, кроме:

— Тех же самых.

Люди здесь были, но как сибирское дерево — замороженные.

Шел один и выбирал, кого лучше спросить, чтобы не испугать:

— Это — и не извиняйте даже — какой городишко? — Ибо Мос-Кау для меня, как и давно было для многих — только большая бутылка, и даже не из-под шампанского, а Салюта и болгаро-венгерского вина, которым по какому-то случаю завалили все магазины.

Раньше пользовался только Бала-Тоном.

И всё же — это не та Мос-Кау, что была — уверен, — но:

— Доказать пока не могу.

Придется пойти по главному пути, — а именно:

— Поверить самому себе.

И точно, подхожу, а очереди в пивбар нет.

— Так бывает? — спросил одну оттуда выскочившую.

— Я не хочу больше ни с кем разговаривать, — спрыснула чуть ли не слезами.

И объяснила, что здесь — в пивбаре — уже докатились до того, что не дают даже спеть на столе.

— Почему?

— Говорят — плати!

— Я ответила, что у нас договор с Валерой официантом, так как и пою только для рекламы, — мне, следовательно, еще и доплачивать надо.

А сегодня.

— Да?

— Нашли, видимо, другую, получше меня, говорят, что она потому будет более востребована, чем я.

— Да?

— Вернулась — намекают — с Альфы Центавра.

— Да ты что?! — удивился уже за столом с пивом, но здесь уже бутылочным и даже витым в коричневых бутылках.

Хотел спросить:

— Какой год? — но побоялся — точно удивиться, ох, как придется!

Всё равно покрутил пальцы, — ибо:

— Больше, чем две тысячи, — или уже — она ответила:

— Давно за три перевалило.

— Третий год до нашей эры? — пошутил.

— Времена Гомера.

Только и нашелся, что брякнуть:

— Не верю, что так далеко заплыли. — Хотел добавить, что тогда пива Двойного Золотого — не бы-ло-о, — но решил не опережать события, так как по моей-то — тоже великой — как была-есть у Ферма:

— Не велика разница?

— Да, мэм, вижу вы соображаете.

Она попросила подвинуть — к ней поближе — вторую бутылочку — ибо они были, как всегда, только на две трети от полноценной, — времен, нет, не падения Третьей Империи, но и всех предыдущих империй — заодно.

— Надеешься быть инопланетянкой?

— Как все сказано.

— Где?

— Не берите меня на провокацию.

— Почему? Неужели здесь запрещено верить в бога?!

— Да, сэр, только в бог-офф.

— Но это откровенное лицемерие!

— Лучше не возмущайтесь прилюдно.

— Могут услышать и тю-тю.

— Увезут, как Пушкина в Молдавские степи?

— Пушкин — это какой?

Хотел выругаться, но — скорее всего — понял, что здесь он еще не родился.

С одной стороны, путаница, а с другой — и правды тоже больше видно.

— Думаю, теперь легче стало жить? — спросил.

— По сравнению с тем, когда не знали ничего?

— Знали, но — вот в том-то и дело — что не верили вообще ни во что, и даже ни в кого — тем более.

— Можно ты пойдешь со мной?

— Если только твоя мама будет не против.

— Если только ты женишься на мне.

— Почему?

— Обещала всем с детства, что женюсь — прошу прощенья — выйду замуж только за инопланетянина.

— Хорошо.

— Представься им, пожалуйста.

— Моей — прошу прощенья — твоей маме.

— Она не вмешивается в мои дела — бери сестру.

— У тебя есть сестра?

— Нет.

— Ну, хорошо, если спросят, скажу:

— Думал я ее сестра?

— Правильно, — успокоил, но не думаю, что надолго.

С другой стороны, трахать ее я не собираюсь, — жениться, ну-у, думаю, — хотя и не спрашивал, — вряд ли здесь до сир женятся, ибо и основана эта колония, — из:

— Уже приезжих с Альфы Центавра.

Иначе просто нет выбора:

— Откуда здесь люди? — а что-то похожее, может, и случилось.

Побоялся тавтологии — движения дальше абсолютно ложным путем. Она, как что-то уже поняла:

— Ми пай-дем другим путем?

— Ась?! — чуть не ахнул испугом памяти, как ее потерявший, но на время, а, следовательно, разочарование любыми сегодняшними поступками.

— Уже ждет тебя за дверью, — открытым текстом сказала она — отчетливо:

— Не своим голосом.

Ответил:

— Я почти готов пойти по пути открытому Стивеном Кингом, но здесь нет океана, — даже пожал плечами, понимая, но задним умом, разумеется, что говорю нелогичную правду.

Ибо путь к Океану лежит.

— Здесь? — чуть-чуть прервала она меня.

— По крайней мере, не в Сили Доли.

Пришлось обидеться, ибо, да, я чуть-чуть забыл ее, но теперь сразу вспомнил, что:

— Что-то такое было, было, было?

— Хорошо, хорошо, хорошо, можешь меня перебивать, я постараюсь не очень злиться.

— Я — Алла Два, — промямлила она, как — можно подумать — нашла золото полу мира, а куда деть его — без меня:

— Ну, никак не сообразит!

Ну, и она опять в амбицию, и хотя я не специалист, но уже совсем понял, что это точно не Алла Два, — а:

— Ты кого подменяешь?

Думал, будет всё отрицать. Нет, призналась, что ее попросили за хорошие — чего-то — не понял, а теперь она забыла, что делать дальше.

— Ясно одно, — посоветовал не разочаровываться, — может того-сего, а потом вспомнишь?

— Вот!

— Уже вспомнила?

— Да, только через трахтенберг всё и умела раньше.

— Узнавать?

— Делать за тебя.

— За?

— Для, — прости, прости, милый.

— Не думаю, что ты Алла Два.

— Можешь и не гадать дальше, но запомни хоть это.

— Что мы были счастливы когда-то?

— Нет, а то, что время твоё сейчас кончится.

— Твоё:

— Еще нет.

— Что делать знаешь?

— Надо бежать к берегу океана.

— Невидимого невооруженным глазом?

— Теперь уже правильно.

Оказалось, мы должны попасть на мотогонки — какого года — неизвестно, но есть приличный факт:

— Они будут проходить на Харлеях Дэвидсонах?

— Слава богу, ты вспомнил!

— Это отсюда далеко, надо ехать поездом, билеты, скорее всего, так и не купить без очереди, а у меня наследственная с Того Времени.

— Аллергия?

— У тебя нет?

— Тоже. Но это значит, что путь туда есть, хотя и другой.

— Я не успею додуматься за такое короткое время-чко.

Вспомнил один путь, ведущий за стену Гремлина.

— Надо вернуться в пивной бар.

— Там мёдом намазано?

— Из подвала его можно пройти в минус одиннадцатый этаж Гремлина.

Там еще должен течь ручеек, ведущий к морю, которое не только на поверхности, но вообще отсюда не виден.

— А так-то?

— Есть!

— Это последнее твоё слово, или единственное?

— Я уверен, что не зря сюда попал, несмотря на то, что ты меня больше не помнишь.

И ответила, как и ожидалось:

— Это не я.

Всё пошло так как надо, несмотря на то, что я только бежал за необходимостью этого единственного варианта, в баре оказался люк, и — к счастью — еще не залитый выходящей из всех норм канализацией.

И в Гремлине — препятствий не оказалось, что можно подумать, никто даже не видел этого спуска:

— Еще ниже, ниже, ниже.

— Скорее всего, так.

— Ты тоже здесь?

— Спасибо, сэр, на добром слове, я думала, вы меня не замечаете.

— И тебе спасибо, за то, что почти не выделяешься на фоне этих канализационных труб.

— Это не канализация.

— А именно?

— По трубам идет питательный состав.

— Для тех, кто здесь живет?

— Да, но не только, он держит на плаву даже Царь Пушку.

— Город?

— Скорее всего, нет, ибо и рухнет опять в небытие в ближайшее время.

— Насколько?

— Нам уже надо спешить.

— Жаль, что мы не сходили с тобой в парк Кой Кого на карусели.

— Может быть, надо вернуться?

— У нас нет времени — ты сказала.

— У меня есть право на небольшую паузу.

— Сколько раз?

— Один.

— Прибереги его на будущее.

— И не жаль мне прошлого ничуть, — сказала она так трагически, что я даже заплакал в самую неподходящую минуту, — что значит:

— Где-то там, Наверху, могут счесть за моё маловерие, и перекрыть путь даже отсюда.

Как его вернуть — пока, к сожалению, никому неизвестно.

Уже почти можно было уходить в это бытиё-не-бытиё Океана Стивена Кинга, полюбившегося мне в Интернет-переводе, какого-то очень умного и умелого любителя, ибо правка обычных грамматических ошибок в его тексте — не была сделана. Авось просто не захотел. Но так прекрасно написать-перевести эти стихи — можно сказать — Стивена Кинга под названием:

— Как писать книги — здесь, в официальном понимании Стивена Кинга, — даже:

— Не корячится, ибо и запрещена, но несмотря на это, уже складывается умственная конфигурация:

— Нельзя понимать категорически.

Один писатель даже сказал мне в ответ на моё восхищение:

— Дай-ка я взгляну, — и прочитал, перевернул пару-тройку страниц, с последующим резюме:

— Ерунда — это очень слабая литература, — а:

— То, что она нарисована на русском, русскими, но обязательно советскими писателями, и, более того, за деньги:

— Ну, клейма же ж негде ставить, на этой совьетунион прокламации, — в стиле литературной газеты.

Перевели Стивена Кинга, как — незатейливо:

— Нашу Литературную Газету Огонёк, и ему подобные прелести деревенской коммуны, где всем хором ходят за одним трактором, и ребенком в лапе, — чтобы этот самый Восьмёркин — американский миллионер:

— И ужаснулся:

— Да вы что, на самом деле, ибо это, что-угодно, но только не Стивен Кинг, — именно, именно, дорогие мои — хорошие, и наводящий ужас на всю местную колхозную простоту:

— Разных Тань. — Так как все они именно:

— На-Ши, — букварь до сих пор ищущие.

Ибо:

— Пусть народ так и думает про эти пеньки:

— Мы жили, когда деревья были большими.

Тайна создается существующая.

— Моё я, — попытался объясниться, но не только сам с собой — со всеми, еще нам пока не встретившимися друзьями — это вы.

— Поэтому, сэр, мы и не обращаем на тебя особого отрицательного внимания, — но кто это сказал, или даже молвил абсолютно нерусским языком, — даже попытаться узнать пока не стал удосуживаться.

На-Ви мечтал встретить, но не мог до такой степени, чтобы исполнилось. Усмехнулся:

— Почему нельзя мечтать так, чтобы сбылось? Смотрел по дороге в лицо почти каждой, а потом и совсем засмотрелся, что столкнулся с одной, — явно не она, но всё равно не извинился.

Ибо странно, парк, хотя и отдаленно Кузьминский, но гуляет всего одна девушка у его пруда, как — можно даже не особо остроумить:

— Не обознался ли? — ибо, несмотря на то, что лица не вижу, явно знакомая.

— Так бывает, сэр, если встретите покойника.

Оглянуться — побоялся. Ибо, если и там, и впереди — одно и то же — это уже не так интересно, по сравнению с тем, если наоборот, — как воскликнул Кук, блеснув еще некоторыми целыми, оставшимися от цинги:

— Зубками или зубищами? — спросили, уже заарканив под ручку.

Решил, что это она, зайдя сзади, предварительно успев обойти парк по кругу, и поймала меня, как или старая знакомая, или — скорее всего — проститутка, которой это не рыбное место досталось по жребию.

— Ты спутал, — то ли парень, то ли батя, — я ищу только того, кто с деньгами, а по тебе заметно, что не имеешь их. По крайней мере, в достаточном для меня количестве.

Отлегло от сердца, ибо отбарабанила, что не узнает меня. Ну, это, скорее всего, чтобы не брать с меня лишние деньги, а еще лучше думать, наоборот, не хочет узнавать, чтобы не просил дать бесплатно, — как, впрочем, надеялся, еще здесь пока принято.

И после этого предисловия уже и ахнул:

— Не она, не та, которую увидев, теперь обознался!

— Ты не гипнотизерша?

— Знаешь, что.

— Это вопрос?

— Ответ, что платить тебе всё равно придется.

— За что?

— Ты меня узнал, а платить не хочешь.

— Какие ваши доказательства?

— Есть.

— Я подумал, что ты мертвая.

— Да ты что!

— А что?

— За это две цены.

— Вы меня извините, но я, скорее всего, не в тот год попал.

— Тогда не было проституции?

— Да, некого было.

— Так не бывает, ибо всегда есть, что некому даже руку подать для поцелуя.

Теперь ясно, что сказать уже настолько нечего, что платить — значит — всё-таки придется.

— У меня денег немного.

— Что это значит, совсем нет?

— Можно сказать и так, ибо только в валюте.

— Можно обменять.

Хотя я и так возьму.

— Да ты что!

— А что?

— На мелкие не меняют, а крупными.

— И сам возьмешь?

— Да, не откажусь, пожалуй, хотя с другой стороны, я намедни отчаливаю отсюда, так что мне даже ваша валюта.

— Не нужна?

— Вообще по барабану. Кстати, ракетное топливо не знаешь, где достать?

— За сколько?

— Вряд ли его продадут.

— Так что?

— Воровать будем.

— Мне — сколько?

— Процентов или килограмм?

— Офф.

— Вижу, что ты мне не веришь.

— Хорошо, пойду наперекор судьбе, — и разделась у всех на виду, так как хорошо, что в зоне видимости никого не было.

Да, к тому же, вряд ли сюда вообще не только редко, но совсем:

— Ходят людишки.

— Здесь всех съели, что ли? Или теперь все летают?

— Не знаю, точно, я пробовала научиться.

— Заниматься проституцией лучше?

— Хуже. И намного.

Глава 2

— Почему?

— Денег — если вы еще не в курсе — ни у кого нет.

— Вообще?

— Пожалуй, вы не ошиблись.

— Ты не эта, как иё?

— Не думаю, ибо, если, да, то всё равно:

— Какой смысл?

Ничего не понял!

— Чем вы тогда хотите взять с меня за мои услуги?

Или дать намерены.

— Возьму деталями.

— Машин?

— Времени. Ибо есть его некоторые провалы.

— Нужен ремонт?

— Надеюсь, что поможет.

Трахнул, или наоборот, но всё равно, — видно:

— Ты специалист? — спросил ненавязчиво.

— Здесь все мечтают уйти с Земли, куда многие опять свалились, но не хватает специалистов.

— Ты такого о мне высокого мнения?

— Меня ты отремонтировал.

И пролетела меж дерев и над озером показательным полетом.

— Ты мне не верил? — спросила, но улыбнуться всё равно не смогла.

— Нет, раньше я умела, а сейчас для этого дела — отвала отсюда опять надолго — не хватает только небольшого винтика.

— Я тебе достану, если оподробишь, что здесь всё-таки происходит.

— Ты не достанешь его здесь, да и что происходит.

— Никто не задумывается?

— Понять не только невозможно, но и даже нельзя.

И резюме, как проповедь отчеканила:

— Я это никогда не полюблю.

— Кого его, — не только постеснялся спросить, но и понял, что это будет ошибочно.

Хотел ее трахнуть — как само собой разумеющееся имел в виду и Дубровской уже на первой встрече с Марьей Кириловной, — но:

— Да, друзья мои, и она на удивление самой себе, возжелала того же самого.

Она:

— Спрашивается, почему?

— Это явление самого Чистого Разума, — отчеканил.

— Я явилась тебе, как Гений чистейшего Разума?

— Красоты.

— Прости, но не могу поверить. Ты просто во время моего трахтенберга думаешь о другой.

— Какие ваши доказательства, если мы еще не начинали это дело даже раскручивать, как привычку?

К тому же я не Она.

— Кто?

— Царица Савская.

— Ты сама ответила.

— Я не волосатая с головы до пяток даже ног, — уже почти разозлилась, что не имеет этих достоинств.

Неожиданно для самого себя констатировал:

— Сегодня уже будешь.

И уже в процессе первого же трахтенберга — даже мне неизвестным способом — они появились, но не все сразу, а росли — тем не менее — прямо на глазах.

Понял, что это точно Царица Савская, заставляющая путников так запутаться в дебрях ее волос, что уже никто после Этого, не знал другого мира, кроме ее для любви обильного тела.

Думал — тем не менее — что это, более-менее, не очень продолжительная игра, но — опять, двадцать пять, как в детстве — не смог выйти из этого парка с той стороны, откуда пришел, — с противоположных?

Даже не видел выхода в обозримом будущем.

Скорее всего — решил — будем бить бумерангом.

— А именно?

— Никаких общ их слов! Я вас слушаю генерал-майор!

И тут без этой самой дислокации идет:

— Три очереди картечью по наш товар ищущим!

— Очереди слышны?

— Я ничего не слышу.

— Да, я тоже даже забыл, что ты тут.

— Ничего не сказано, как на речи Лео Иля побывала.

— Я этот, — как его?

— Джованни Бенси?

— Нет, политология не входит в ракурс моего обозрения.

— Оборзения?

— Ты считаешь, что должен перестать изображать, а как Ван Гог действовать?

— Да, если не может найти просто так, куда — напиши меня собакой.

— Воющей на Луну?

— Нет, рядом с тобой, кошкой — котом — радующих остальных восходу, но Звезды — всё-таки — Собаки.

И так, разговорившись более-менее, перешли к эндшпилю в походном буфете, который торговал здесь — правда — пока не совсем понятно — чем.

— Так сказать, всего понемножку, — объяснился с улыбочкой этот бармен.

— Ша! — хотя и не очень весело ответила гражданка полной наружности, но еще с некоторым запасом улыбок под стойкой — правда — только с безалкогольными напитками, — а:

— Бес ась, без ась, тут, пиво, ибо не только будет только к вечеру, но и сейчас есть, хотя и неизбежно по тройной цене.

— По на нас.

Перебила:

— Хорошо двойная, ибо чмокайте абрикосовую.

— Культура бескультурья, — процедил сквозь эти струйки дождя.

— Вот жалобная книга, — сказала, — я запишу в нее, чтобы не забыть: даже, если что-то случится — тебе, сукин сын, всё равно не дам до этого самого морковкина заговенья.

— Мне ничего не надо, кроме пива, — мяукнул.

— Тем, кто с котами пива не продаем.

— Что им?

— Только через трахтенберг.

— Ми соглазны.

— Не со мной.

— С кем?

— С Лайзой Миннелли.

— Мы тебе не верим, — поддержала меня, наконец, напарница.

Которая — вот только пойму, кто — тут же почти и забываю, как — скорее сего — и было с теми, кто хотел первым, или первой поставить флаг, но не при штурме Берлина, а уже на его наружной окружности в виде Рейх-Стага:

— Человек только успевает добежать до него первым.

— И тут же забывает — поняла — что он совсем не тот, а наоборот:

— Его соперник Чи-Ки Ми-Ки.

— Кто тогда это был? — спросила буфетчица, к которой мы опять вернулись, или так и не уходили слишком далеко, чтобы всегда иметь возможность повторить этот подвиг разведчика:

— Еще парочку?

— Каждому, каждому, мэм.

И до того ей захотелось доказать нам своё удовольствие, что ляпнула:

— Я пойду с вами!

Засомневался. Но моя спутница — тоже очень не только странно, но и необычно — проявила тут же силу логики:

— Так эта.

— Ась?

— Я грю, что, имеется в виду, русские так попали под влияние Образа, что уже, как в подводном плаваньи.

— Выбраться на поверхность не в состоянии?

— И даже без — видимо — да.

И было ясно, что нас не:

— Как-то больше, — а однозначно, кто-то еще есть.

Сколько их, пока не сосчитать. Но дело не в том, что враг в нас, а именно чуть ближе, чем мы сразу подразумеваем.

Как и сказано, что истина где-то рядом, но именно и не далеко, и не слишком близко.

— Кто-то из нас здесь лишний, — сказал.

— Не вы ли?

Хотел показать на себя пальцем, но неожиданно посчитал, что это не та привычка, за которой надо так уж безапелляционно гоняться. Надо найти это Где-То, — и узнать — так сказать — где Это — пока без названия:

— Вы думаете, прячется? — и никто в это время не смотрел на меня даже с любопытством.

Следовательно, этот Контакт — уже имеешь, — как первым сообщил о сём происшествии Владимир Высоцкий.

Начал путаться как раз в трех соснах, как находящийся именно в бамбуковом лесу.

Решил сократить ситуацию до минимума:

— Ну, я, ну этот — как иво? — специалист по древнерусской культуре — века — так себе — десятого.

— До нашей эры?

— Пока играем не территории Нового Завета.

Попробовал рассадить всех по скамейкам — как заповедал Михаил Булгаков — пока:

— Не получается!

Испугался не празднику, который всегда — по крайней мере — должен быть со мной, — а:

— В такой тишине не думаю, что должны очень уж ужасно.

Тем не менее:

— Было.

Именно, нормальные на вид люди, а эманация — полудикая.

Только на минуту задумался, кто должен в этой сцене — почти фонтана — быть вот этим самым:

— У?

Драка завязалась — что не очень удивительно — между А-Вой и О-Клю, которая, разумеется, любила меня больше, чем А-Ва — если, конечно, не притворялась, что только опять злится на меня за опоздание, — но:

— Всё равно представляла мои положительные стороны, — одна, а другая писала мне же:

— Жалобы, что только принимаю к сведению ее доклады о несоответствии, а чтобы хоть раз — тоже — рассмотреть их вне очереди, — эт-то:

— Только за дополнительное разучивание новой формы Кама-Сутры, — и, что уже не удивительно, — почти всегда в полуторную величину.

— У тебя вес больше, — убеждала ее О-Клю, чтобы не выходить на ринг лишний раз, — как:

— Я уже разрешил делать.

Кто-то еще там был — не ясно — это раз, а два, не уверен, что был.

Кто тогда третий — это надо решить, если даже иметь в виду буфетчицу, покинувшую свою Нази-Даловку, — вот именно, чтобы не только поговорить, как обычно, но и на этот раз:

— Обязательно трахнуться.

Проверить эту ситуацию нет возможности. Или уже утерял ее здесь:

— На Углу и Патриарших.

Вот даже, если с большой силой упереться! Но вернуться назад к Пиво, а не только Воды, — не выходит ни за что. Как фотографию приклеили к этой — да и то вряд ли — набережной.

Самому выйти Воландом — да, конечно, боюсь — тоже, но не меньше:

— Так хочется сделать подарок друзьям-подругам:

— Пусть испытают его чувство достоинства здесь на Земле.

Хотя уверен, первым вопросом — если кто согласится — будет:

— Это, может, и Земля, но вероятность такой точности — экспериментами пока не подтверждается.

Совершенно отчетливо чувствую себя здесь разведчиком — вывод:

— Значит это Земля, — не кажется совсем уж таким однозначным.

Несмотря на то, что здесь ее именно так и называют.

— Мы здесь — Пришельцы, — сказано, — неужели и богом — тоже?!

Следовательно:

— Неужели есть еще и Другая Вселенная?

— Дак, естественно — уверен неоднозначно.

Почему тогда я так ужасаюсь официанту, который сдал меньше, чем даже я запланировал ему с чаевыми? Ибо пришельцу надо иметь в виду:

— Здесь так делается, — а я — значит, думаю, — что:

— Только не сейчас, — по крайней мере, не сегодня.

Сбавить газу можно только посмотрев и на это — тоже:

— Со стороны.

Так сказать, в квадрате.

Бывает. Но очень редко.

Нет, никого не узнаю. И более того, узнать — вот даже думаю — здесь и вообще некого. Как — понимаю — это:

— Это намного хуже.

Неужели мне показалось, что кого-то всё-таки встретил? Уже не знаю.

И да, зацепил за ее лапку официантку, испугавшуюся так, что я хочу отнять у нее то ли счеты, то ли чаевые, — что:

— Неужели споткнулась и упала?! — испугался тоже, — как:

— Очевидно, чего испугался один — того же боится и близлежащий его окружающий своей аурой.

— Кто из нас сверху? — спросил, успев первым поднять её, и чтобы никто не отнял.

— Зачем ты положил ее на плечо, мистер? — не могла ни за что понять администраторша.

— У вас положено сначала администраторшу — чуть не прориторичил — оттащить на склад?

— Зачем? — не захотела она понять, чтобы подарить там заветную бутылку полусладкого шампанского, ибо и добавила:

— Скоро опять Новый Год?

— Вам это не нравится?

— Не очень, когда надеюсь, что у следующего столбового столба начнется опять тот же год.

— В который раз?

— Как в следующий, — ответила, но я решил, что старая ведьма всё-таки уходит от ответа.

Зачем? — пока не ясно.

Всё же спросил ее — авось окочурится — имея в виду, если заморожена старостью, то в сторону похожей на себя более-менее:

— Молодости.

Нет, кажется еще больше поседела, — если только это не маникюр-педикюр ее не только волос и ног, но и лица пластика незаметная.

Чтобы не ужаснуться посмотрел и на себя в зеркало, нет, пока еще всё в норме. Хотя не исключено, что зеркало — как в принципе и должно — показывает, да, правильное сочетание частей тела, но вот только:

— Человека ли? — в этом именно времени, это надо еще искать вопрос на этот ответ:

— Где мы, собственно, встретились?

Да и сегодняшняя ли фотография показывается — тоже:

— Еще думать надо.

Да, судя по подкрадывающемуся всё ближе и ближе раздражению, я подошел слишком близко к правде, но на каком-то повороте меня всё-таки обходят. Успевают притвориться так, что не могу — на вид — отличить от прямого эфира.

Предложили ограбить банк.

— Я до этого еще ни разу не только не докатывался, но и не думал, кажется, никогда, — ответил зачем-то для него надеждой взять и меня на дело.

Так-то — от безделья — не исключено. Но только теоретически, да и то:

— Мне надо сначала подумать.

Она, которая сидела со мной, — не там, где-то в краях отдаленных, откуда — почти знаю, что явился сюда, пока неизвестно зачем, — но тоже:

— Мы с вами где-то встречались? — заметила, уловив в этом предложении гражданина, — мне:

— Пока что неизвестную, но точно, морозостойкость.

Что значит, несмотря на то, что снега нет, но тучи, его полные, уже видны, хотя и немного вооруженные, какой-то пока неизвестной нам информацией.

— Хорошо, что еще не до конца, — профигурировала она.

— Дак, естественно, моя милая.

Он и ей заметил:

— Все должны пройти стажировку проституцией.

Ужас, ибо она:

— Не отшатнулась от этого: и предположения, и предложения.

— Вам, друзья мои, есть, кажется, чем — даже вместе — жить, а мне это, как:

— Тот же самый бутерброд, и даже кверху ногами — мало-мало перевернутый.

Он хотел ответить, но продолжил свою речь:

— Вы, так сказать, случайно, не от Кондрат Филимоныча?

И поверил ему, ибо сразу открыл таких козырных туз-офф, о которых и про:

— Которых не говорят первому встречному, ибо и не поймет, засранец, — так и так.

Ибо:

— Какой смысл воровать, если всё равно поймают? — только один ответ и есть:

— Именно по заданию всё тех же:

— Пай-Тии и иё пьявитейства.

Точно также и проституция, — ибо:

— Понимаете те ли, юди у наз опосля 17-го года трахататься стесняются уже просто так, — а.

— А?

— Желание так и осталось, как было при царском режиме:

— Только дай!

— Полай!

И вот, чтобы не собачились, как не родные друг другу люд-ишки, — проституцией:

— Отрабатывать жизнь свою здесь — обя-за-ны-ы.

Теперь понятно, — вздохнули и все остальные облегченно, ибо, да, тоже думали, почему не всем хочется работать на ткацких и сновальных станках, а также слесарями без сборки, и токарями, — но:

— Уже не за шисят, а за восемьдесят рублей в месяц.

Здесь один трахтенберг — двести, но это в ресторане, если делаете такое предложение девушке, а так-то:

— Неужели всё равно сто?

— Много?

— Новыми, да, не буду лучше. Ибо восемьдесят, которые просят очень миловидные девушки прямо на той же стороне, где кукует институт благородных девиц имени Патриса Лумумбы, — всё равно:

— Где их взять, ну, совершенно непонятно, как две стипендии студента МГУ.

— Каждому?

— За каждый месяц, мил-ка.

И этот парень предложил нам на выбор:

— Или ограбите инкассаторскую машину, или надо убедить владельца этого бара.

— Чтобы отдал нам его в бессрочную аренду за недорого?

— Подождите, я запишу, а потом мы с другом примем решение, что нам больше подходит.

— Работать под прикрытием, так-то да, это наша — даже не вторая, а первая суть, но бомбить фраеров — это одно, а брать банк, где только одни рубли.

— Да, — добавила она, — не хочется.

Подали заявление, где решили не мелочиться, а снять сразу в аренду — пока — а там:

— Видно будет 200-ю секцию в ГУМе под склад краденых вещей — только импортного производства:

— Экономится валюта, чтобы ее больше не тратить на Кого Его жен, детей и прочую сворню.

— Этот бар, — предложила она, — не будем даже брать в аренду.

— Сразу в собственность?

— Только на валюту, — согласился я.

Она:

— Всю товарно-продуктовую деятельность Гремлина возьмем в собственность.

Я:

— Сразу на первые триста лет.

Она:

— Перейдем на доллары повсеместно.

Я:

— Платить на ЗИЛе — тоже!

— Денег не хватит.

— Будем платить норковыми шапками, польско-литовскими плетенками, кожаными куртками — абсолютный натюрлих.

— Ботинки?

— Югославские.

Удивительно, что и машины пошли — практически автоматически — не ЗИЛы, и даже не Татры, — а поголовные Мерседесы.

Задали вопрос:

— Почему с Англией не сотрудничаем?

— У наш Человек — душа широка, сразу замахнется на такую дороговизну, как, например:

— Бугатти Блэк за миллиард руб-ли-шек, — но так как и зарплаты у наших работников будут:

— Ох, хороши, хороши, — то.

— В этой пятилетке — каждому?

— Пока только десятому — как в древнем Риме легионеру — это достанется.

И:

— Чтобы помнили:

— Социализм еще не кончился — все, — а, вот, только обязательно на Бугатти.

Хотя в виде исключения, можно и не обязательно поголовно черные, а голубые, темно-вишневые.

— Тоже можно? — спросил уже сам наш работо-Датчик.

Единственное условие решили добавить от себя:

— Восемьсот лошадиных сил — мало.

Ибо дороги изменить здесь к лучшему — вплоть до полного удовольствия Бугатти — не удастся, — значит:

— Будут?

— Да, обязаны летать. Поэтому сил, чтобы было в лошадях за полторашку.

И он так и записал:

— Движение предполагается на десять — двадцать сантиметров над предполагаемой землей.

— Только говорит, так и недопонял.

— Что?

— Пока еще неясно точно, что именно.

— А! — спохватился, — непонятно, зачем вам, дорогие-мои — хорошие — жить здесь, а не отвалить.

— Куда?

— Куда подальше.

Чтобы не попасть впросак, пока отказались взять в оборот Космос, ибо пойдут однозначно вопросы:

— Как вы здесь оказались опять, дорогие мои — хорошие.

А.

— Мы не знаем.

Не говоря уже о том, что это я про себя не знаю, а про нее, — одновременно похлопал ее по загривку, — вполне может быть внедренным в меня агентом, — из:

— Наиболее отдаленной от нас инакомыслящей системы.

Что:

— Сразу отличить от подозреваемой не получится.

— У тебя не появилось странного чувства, что нас загоняют куда-то? — она.

— Под Землю, если только, но об этом я и так уже думал, как о не только предстоящем, но уже и о возможном пути отхода.

Прочитал ночью на ее левом плече, как мне показалось, сигнал тревоги:

— Посылаю тебе безымянный прощальный поклон с берегов с:

Берегов неизвестно каких. Да тебе и неважно.

Скорее всего, это пароль перехода туда, где заниматься не только спекуляцией необязательно, но провокациями менять доллары на рубли — тоже.

— Нам еще повезло, — сказала она за утренним завтраком, так как привыкла это делать — на обратной стороне Луны — всегда.

— Неужели там до сих пор завтракают ночью? — кто-то из нас не поверил.

И — вот именно — пока так и не могу понять:

— Сколько нас, — если очевидно, что немного.

— Априори?

— Априори, думаю, может быть больше. Но — нет, всё-таки не надеюсь.

— Может быть, всё-таки трахнемся? — предложила она ненавязчиво.

— Неадекватно?

— Я не умею.

— Прямо под столом.

— Здесь?! — сам не понимаю, чего испугался.

— Это необходимо.

— Зачем?

— Бар окружен, нам не дадут уйти просто так.

— Через дверь?

— Именно.

— Подожди, подожди! — заторопился, — я знаю здесь есть подземный ход прямо через подвал.

— Это ты сказал?

— Нет.

— Кто -то из нас двоих, значит, а если и это неправда, то.

— Да?

— Здесь были еще люди.

— Кроме нас?

— Кроме всех остальных просто так видимых.

И решил предположить:

— Если я на самом деле не там, а здесь, то могу ли их увидеть этим вооруженным дальним космосом взглядом?

Ответ пришел:

— Да.

Осталось только понять, что я вижу. И спросил, кстати, ее:

— Ты должна видеть больше, чем я.

— Если это вопрос, то я отвечу на него так.

— Есс?

— Люди живут.

— Ниже?

— Знаешь ли, намного.

Эта прохиндиада сказала мне вечером, что теперь я должен узнать ее, как проводника, который мне нужен в Подземелье.

Только и ответил:

— Я звал тебя, и рад, что именно тебя я буду видеть Там.

— Под Землей — я согласна.

Объявила уже на втором зиккурате, что она На-Ви. И вопрос:

— Как проверить?

— Лезть под платье, — ответила она.

Очень хотелось спросить, уверена ли она в достаточной для этого степени, что оно именно на ней, а не лежит на берегу подземной реки, к которой мы уже приближаемся, и скоро будет можно одеться.

— Хочу, да, ибо согласен на твоё предложение трахнуть тебя.

— А именно, — не постеснялась спросить и она.

— Как Дубровский Марью Кириловну.

— В гробу?

— Так-то, может быть, но в принципе, не буквально. Я спасу тебя, когда мы спустимся под Землю.

— Она не совсем круглая?

Задумался, действительно, куда ходил Данте, если Земля круглая? — пусть и не совсем так, но предположительно.

— Ты знал раньше, что спуск находится именно здесь.

— В баре?

— В его низу.

— Тогда спускаться надо не по ступенькам, а в отделе канализации.

— Нет, нет, в канализации я спрятал, кажется, золото, или валюту, может быть.

— Где тогда?

— Должна быть еще одна.

— Лестница?

— Нет, что-то другое.

— Но не пустота, надеюсь?

— То, что здесь происходит, — сказала она, путаясь в лабиринтах — ибо лестница имела ответвления в стороны, — уже мало, что осталось от прежнего.

— Самого мира вообще нет?

— Давненько.

— Ты умеешь считать невидимое?

— Да, мне это приснилось намедни, — и это значит, что довольно-таки неискренне ответила.

Но спрашивать другие подробности не стал, чтобы не смущать ее еще больше, так как — очевидно — и сама большего не только не знала, но и, тем более, не ведала.

Глава 3

Неужели всё-таки можно спуститься под Землю, как советовал Данте. В Космос, скорее всего, не уйти, так как абсолютно неизвестно, как я сюда свалился. Она — похоже — хочет начать настаивать, что:

— Возможно, ты еще там не был?

— Очень, очень плохой назидательный шаг с твоей стороны, — ответил, ибо.

— Зачем вводить тебя в сомнения, если у меня нет никаких других хороших предложений?

— Во время трахтенберга к тебе никогда не приходили видения?

— Озарения?

— Нет, не в смысле усовершенствования, как лучше.

— Что-то более существенное?

— Летать, наверно, никогда не получалось?

— Нет.

— Эт-то хорошо, ибо я направляюсь в — будем просто пока считать — чуть, но ниже уровня Земли.

— Хочешь спасать покойник-офф?

— Все живы говорят.

— Я не верю, что надо всё время спускаться, — сказал, но ответа не услышал.

Не упала ли она вниз, — посмотрел. И во тьме этой мелькнул свет, — но:

— В нем не было океанов, — так только одна баклуша, — добавил русским языком.

— И на том спасибо, — услышал.

Значит, мы где-то рядом. Но — вот, что удивительно — она в одной баклуше:

— Я в другой, — и что еще больше того разумеется, — не понимаем этого настолько, что просится ее трахнуть, а я только:

— Улыбаюсь.

Так бывает? Спросил ее, но только в уме, ибо показаться глупее паровоза в фильме Край даже, — быть, а точнее им стать:

— Постеснялся.

Я понимаю, что мы находимся в двух измерениях — она — выходит — нет, ибо смысл притворяться, если он есть — неизвестен.

И вот, когда всё кончилось, не мог убедить даже себя, что было, было, — третье было:

— Оставил на воздержание.

Крикнул:

— Если ты догадаешься, что я задумал.

— Уже поняла, мы будем жить в разных квартирах, но во время приема ванны сможем перестукиваться через стенку.

— Если обе ванны будут у одной стены?

— Вот это и есть очень интересный вопрос, что.

— Неужели необязательно?!

— Ты удивлен?

— Так-то я это уже давно знал, но здесь еще не пробовал.

— Хорошо, отгадай, в какой позе я тебя жду?

— Как обычно.

— А именно?

— Подглядываешь за мной, как Старая Вешалка за Сальвадором Дали.

— Неправильно.

— Тогда, как Достоевский за Манькой Аблигацией.

— Тоже, скорее, наоборот.

— Тогда только остается, что ты Клариса в стране чудес, а я садо-мазо в виде Кого Его.

— Ты забыл, как его звали?

— Он — как ты сама сказала — не я, ты.

— Теперь ясно.

— А именно?

— Врать ты не так горазд, как даже, как тебе хочется.

— Бывает больше?

Знак молчания — значит, осталась довольна.

Интереснинько получается, что мы — как в параллельных мир-ах, — а:

— Трахаться, значит, возможность всё-таки есть. — Знак восклицания не ставлю, ибо именно этого почти и ожидал.

Хотя и не до такой степени совсем непонятно, что будет дальше.

Пока, да, замечаю, что имею ноль предвидения.

— У меня есть жених, он будет искать меня! — даже закричала.

— Ерунда.

— Почему?

— Сейчас таких страстей уже давно не наблюдается.

— Я из прошлого.

— Не настолько далекого, чтобы признаться.

— В чем и в чем?

— Что ты обезьяна.

Отключившись от этой связи — засомневался, кто из них — нас был тем или другим.

Неужели связь двух людей здесь увеличилась до того, что могут меняться — нет, не думаю, что уже друг другом, но частью себя — выходит.

— Что ты ищешь?

Опять мост?

— Если, да, то мост, чтобы была цель, куда нам двигаться дальше.

— Нам? Извините, я пойду только сзади, ибо не считаю себя вправе.

— Учить меня летать?

— Да.

— Не думаю, что я здесь сумею.

Взял ее за руку и раскрутил так, что полетела, и более того, довольно далеко, метров семь, даже на десять, но не больше, чем на пятнадцать — точно. Только и спросила:

— Я летала?

— Прости, но этим видом спорта, я, кажется, не могу заниматься, долго.

— Ну, хорошо, хорошо, не торопись, еще от трех до семи раз бросишь, а там видно будет.

И хотел возразить что-то более-менее односложное, но решил пока не тратить силы на излишнюю болтовню:

— Я еще хлебну кваску и скажу.

— Согласный?

— Сейчас еще пару раз вздохну глубоко, и скажу, точнее, так прямо сразу и начну без дальнейших предсказаний.

И не полетели над этой Подземкой, а она расступилась чуть-чуть — сантиметров тридцать-пятьдесят, иногда даже на двадцать, — вниз, — а:

— Мы не упали, — и только автоматически болтали лапами рук и ног, как при заплыве на среднюю дистанцию.

— Ты ничего не задеваешь?

— Нет, пока удается продвигаться куда-то равномерно и прямолинейно.

— Я тоже держусь на плаву.

Решил без подсказки, что движемся мы не к горизонту, а наоборот почти:

— Вниз, — не спросила она, а, наоборот: — Я тоже так думаю, но не слишком ли быстро, мил херц, тебе не кажется?

— Я не вижу на горизонте препятствий, — просигнализировал.

— Думаю, что будут.

— Нельзя накаркивать.

— Надо иметь в виду.

— Сейчас надо принять решение! — крикнул.

— Поняла.

— А именно?

— Надо прыгать в пропасть с трамплина. Я не умею.

— Придется принять решение, что надо подниматься вверх, как по альтернативному разуму.

И взглянул вверх — что-то было.

И она туда нырнула.

Я:

— Не пошел.

Всё-таки очевидное — на этот раз записал, как наиболее вероятное.

Внизу, как после прыжка с трамплина:

— Неужели ее здесь нет?! — ибо жаль, что придется остаться одному, так как без парности:

— Какой трахтенбер?! — что и ясно, от него здесь не произошло отказа.

Данте, к сожалению, застал свою красотулю Беатриче, на уже начавшемся подъёме в высоту. Это всё равно, что с земли трахнуть летчицу.

Плохо, если и здесь трагедия заложена, не только в фундамент, но и как:

— Фундамент существования — увы — даже загробного мира.

Почему нельзя — пусть и только почаще — быть попроще?

Следовательно, ее пока так и не встретил. И до такой степени, что начал вспоминать:

— Другую, — так как забыл, кто была со мной.

Вздохнул облегченно, что и не знал, и даже без:

— Скорее всего.

Решил для бодрости духа, что не так уж это обязательно спускаться туды-твою всегда с одним Вергилием, — ибо:

— Если дорога уже проторена, то и:

— Чтобы всё! — не только принял, как решение, но и загляделся — повторю:

— Как Данте на летящую Маргариту, но — разумеется — в виде Беатриче еще тогда, — здесь:

— Она уже мстила за Мастера.

К сожалению, пришлось разводить костер — нет, не самому, но от Стикса прикурить:

— Не только однозначно, но и одному.

Огляделся снизу на ночные — всегда ли — горы, — нет даже завывания козла на свои скачки с козами, — так только:

— Огоньки мелькают, как в пляски молодых ведьмочек на задворках уже — увы — не только Российской Империи, но и всей остальной прохиндиады.

Тем не менее, решил, что эта остановка произошла как раз в Селе Горюхино. Ибо — пустота. С другой стороны:

— Должна быть и Околесица.

Оказалось, что к счастью, удалось понять:

— Первый шаг спуска идет сразу до самого дна, а сам Зиккурат Перехода к видению не только Аде, Чистэ и самой К-раю-шки этого — мэй би — не сдобного хлеба, но зато:

— Берите сколько сможете сегодня съесть, а не как в концлагере, откуда вы сюда вернуись:

— Только по одной буханке на день, — несмотря, в принципе, на то, что здесь:

— Неужели всегда ночь? — послышалось.

Даже оглядываться не стал, ибо пусть сама перевернет это временное пространство так, чтобы было:

— По-прежнему понятно, как каждому.

Дело не только в том, что пока так и не появился мой Вергилий женского пола, но уже вижу вероятность:

— Кто-то спускается с гороч9ки.

Но не Матильда Ксешинская.

— И не говори даже, как тебя зовут, так как я буду звать тебя только, как Матильда Ксе.

— Не думаю, что мне этого будет достаточно, — и.

— Не представилась? — ахнул, ибо — третьего лишнего никогда не хочу иметь. Хотя попробовать может и надо.

Разделил их на всякий случай пополам, но Матильду — как в приоритете, а Ксе, — хотя, кажется, и не обиделась:

— Только на птичьих правах.

Почему-то ясно было, что прорвалась ко мне сюда Че-Ну, ибо и была по фигуре богиней.

— Но может ли конкурировать с Херой, которую Гомер послал — хотя и на время — в дар, нет, не Хемингуэю на этот раз, но тоже его соратнику Одиссею, разумному своей мудростью, как:

— Другой.

— Вы хотите, чтобы я был царем, который влюблялся с этой Хэрой.

— Герой.

— Не могу согласиться.

— Почему?

— Страшновато.

Их вышло трое, и они так — нет, не быстро менялись местами, — но:

— Как только я задумывался, — что:

— Кажется, это она, — так появлялась другая, за ней третья.

Так-то всё обычно, что, точно, мы с вами где-то встречались не раз и не два, а почти пять лет подряд.

Не нашел в себе сил выбрать только одну, как смог Данте, — хотя и не исключено и Беатриче — это псевдоним бригадного подряда. Как альпинисты они тянут друг друга:

— Сначала всё ниже, а потом выше, выше, еще выше.

И вот такая печаль, что Вергилий столько его вел, а на самом последнем этапе Беатриче всё-таки успела уйти вверх настолько безотказно, что Данте — увы, по крайней мере, на вид — остался, не вкусив этих георгин-офф.

Решил — если что — схватить, как минимум, за пятку. Авось у кого-то она окажется без:

— Ахиллеса.

— У тебя нет уверенности, что и здесь мы встретим немцев, находчивостью своей настолько славящихся, что смогли заслать к нам свою производную под видом.

— Совсем другого человека?!

— Не думаю, что мы выглядим, как люди.

— Как звери?

— Может быть, микробы, но и это маловероятно, а скорее всего, будем видны только как резус факторы.

— Хорошо, я плюс, ты — минус.

И ужаснулся, только сейчас почувствовав, что кто-то держит меня за одну из удобных ей частей. Чем?

Пока не ясно, ибо большого удовольствия, как не было — так и не предвидится. Поэтому трахтенберг здесь, если и есть, то не такой интенсивный, чтобы его можно заметить:

— Сразу?

— Да, думаю, что может начаться в самый неподходящий момент.

— На презентации?

— Думаю, даже на самом награждении.

Решил остаться здесь, и если навсегда, то навсегда и останусь, так как подниматься и спускаться с альпинистским снаряжением:

— Мне не хочется.

И настолько, что чем больше будут настаивать — тем чаше я буду голосовать за свой отказ.

Она:

— Предложила лезть наверх, ибо здесь верх — это низ.

— Я не верю в такую мистификацию, — ответил насколько удалось — твердо.

Хотя и слегка дрогнувшим голосом.

То, что она меня ведет — не могу ни принять, ни увидеть. Если я не ведомый, а ведущий — то:

— Кого веду, — если иметь в виду, не эту простушку?

Так как, кроме разной степени уверенности в себе их трахтенберга — нового пока не обнаружил.

Пришлось признать ее за призрак, — пока:

— С маленькой буквы, а там видно будет.

Дошло до того, что начал простукивать каменноугольную кладку, чтобы добиться результата:

— Куда идти дальше, — пока не получилось? — услышал, в общем-то, не очень удивительный вопрос к себе:

— В себе.

Так бывало раньше, но никогда не приживается, как обычное явление, иначе можно испугаться, — именно:

— Самого себя.

Понял, что не могу заснуть один на дне этой каменноугольной шахты. Постучал себе по загривку, по животу, — нет:

— Даже пар-не-ломит и не бурчит.

Надо было взять книжку Данте с собой, не попадал ли он в такой про-сак, когда ведущий — этот самый Парацельс, — вдруг оказывался телкой такой парности, что могла умещаться во мне, — как:

— Похоже Иона в Ките.

Ева в Адаме? — неужели реально!

Потом вылезла даже не через рот, — и:

— Стала, — вот так просто, что даже без восклицательного знака.

— Не совсем понимаю, как я сюда пришла? — Она.

— Я нес тебя на руках.

— С помощью ног или на тачанке?

— Прости, но на тему Гражданской Войны мне разговаривать не хочется.

— Делать?

— Устал уже я от этого прошлого.

— Вот поэтому мы не можем спуститься ниже.

— А именно?

— Ты слишком уж скучно интерпретировал прошлое.

— Я не хочу больше его знать!

— Ну, почему?!

— Пулемет Максим слишком уж тяжелый, чтобы его возить за собой.

— Носить?

— Ты будешь?

— Да.

Пощупал ее мускулы — согласился:

— Ты не сможешь поднять даже ящик с патронами.

— Смогу.

— Всё равно бесполезно — местную прохиндиаду пуля вряд ли берет.

— Надо попробовать.

— Вот я толку тебе воду в ступе: какой смысл мочить тех, кто уж тута, следовательно, таким законам не подчиняется.

— Значит, началась война среди бывших покойник-офф.

Они ожили, — добавила, чтобы я не мог мучиться дополнительными вопросами.

— Теоретически, думаю, ты права, ибо еще Одиссей просил Гомера заняться этим делом, облагораживания людей.

— Под бог-офф.

Кто высвободил из плена это резюме — не стал доискиваться.

— Скорее всего, нас здесь поженили, — выдвинула она предположение.

— Ерунда! — махнул лапой, — я давно уже женат на вас, мэм.

— Ибо?

— Ибо женат был на всех, — практически.

— Я — исключение.

Присмотрелся, в принципе, может быть, ибо харя — нечеловеческая.

— Ты кто? — не спросил, чтобы не обознаться: она и даже раньше не была хомо сапиенсом.

Хорошо, если я спустился под землю с моими любимыми животным, но — разумеется — живыми. Она — значит:

— Одна из них.

— Барсик, Барсик, кис, кис, кис!

— Мяу, — ответила, но не так громко, что можно подумать: только передразнивает.

Решил, что она была для меня кем-угодно, только не Ж-Муркой. Такой доброй, такой доброй, что впервые хотела дать безвозмездно.

И так захотел проверить ее горячесть, что потрогал.

Ни-че-го. Следовательно, ни холодно, ни горячего:

— Не нашел?

— Ты не знаешь, что я искал.

— Может быть, но чувствую.

— Хорошо, хорошо, как ты умеешь?

— Вверх ногами.

— Я так и знал, что это будет слишком банально.

— Перпендикулярно пока боюсь.

— Параллельно?

— Не думала. Если только ты погадаешь.

— На что?

— Могу ли, или лучше и не начинать?

— Не знаю, честно.

— Можно проверить, если обеспечишь поддержку.

— Я не гимнаст.

— В уме, ты должен верить в меня.

— Верю, но не до такой степени сложности.

— Ладно, я пойду вперед и вверх, а ты наблюдай, когда не получится.

— Зачем, уже забыл?

— Чтобы я при падении не ушла слишком глубоко под землю.

— Если мы под ней, то — думаю — бояться особо нечего.

— Могут быть превратности.

Иногда я вижу его, бывает бросаю деньги на ветер, и чаще всего.

— Да?

— Сочиняю.

— Мы спускаемся вниз не просто так.

— Зачем? — она.

— Чтобы спасти Землю.

— Ты это знал?

— Да, знаю, уже почти минуту.

Я знаю, что спасти Землю можно только одним способом:

— Заменить ее на другую, и именно, не такую же, но отличающуюся — для первой Земли незаметно, как для нее Непредставимое:

— В лучшую, или в худшую сторону? — она немножко согласившись на некоторое:

— Более-менее.

— Что именно, нельзя молвить русским языком?

— Даже только английским не получится.

— Мы дальше поедем на бык-ах, или на осл-ах? — высказался один из нас, несмотря, на то, заснули мы, — как в:

— Каменноугольной шахте.

У Данте я вижу только тьму, — как в ней:

— Становились видны люди — пока не ясно.

Она шла за мной, что даже решил, не подумав заранее, ляпнуть:

— Я не помню, что ты.

— Забыл.

— Я вас не знал никогда.

Думал, разозлится. Нет, прориторичила:

— Правильно.

И тут же добавила, не особо думая-размышляя.

— Ибо я не одна.

— Это неплохо, — вздохнул облегченно.

Скорее всего, подумал про контакт со мной. Если нет — кирдык всё равно:

— Только еще намечается.

Всё же нечаянно этой ночью ее трахнул, — по вкусу и запаху этого блюд-ца определил:

— Почти однозначно А-Ва.

Ибо, несмотря на выпуклое тело сложение — работает, как ткацкий станок автомат. Думать некогда, но и автоматически прошел этот тест на очень:

— Неплохо, неплохо, — как на четыре с минусом, и не может быть:

— Только на три с плюсом.

Может быть даже больше, так как здесь трахтенберг — Данте, например — даже не вспоминает. Решил, что интенсивность трахтенберга и будет освещать нам путь здесь, — а, значит:

— Та сума, которую я тащу, как предположительную А-Ву — есть и все остальные, уже проверенные в этом деле, — заранее.

Беспокоило немного только одно:

— Набор мексиканских трехуровневых, выполненных специально для ихних полицейских — скорее всего — не взял даже по запарке.

С другой стороны, и сказано, что все должны измениться. Почему у меня и не выходило до последнего дня там, — на:

— Земле, — иду взял три кило Гренни-Смит, — и, нежданно-негаданно захватываю заодно почти еще на эти три килограмма — вилок капусты.

Ну, не козлов же ж, на самом деле, кормить здесь собирался!

— Зачем? — уму непостижимо.

Попросил выйти хоть одного художника. Ибо:

— Мы должны расцветить стоянку.

— У нас есть краски, которые я помню, — ответила — предположительно На-Ви.

Ибо даже, если она робот, но всё равно не без входных уступов даже здесь аргументированная. Если есть только выступы, то, наоборот:

— Всю остальную площадь будем использовать для этого дела, далеко не безмятежного ее тела.

Выхожу, народу стало больше, площадка тоже — шире, но в принципе, что-то:

— Даже из ряда вон не выходящее.

Значит, для того, чтобы местные жители не испугались пришельцев.

— Мы их не видим?

— Пока не входят с нами в контакт. Кроме меня одного.

— Что это значит? — предполагаемая, пока что, На-Ви.

Выхожу, народу стало больше, площадка тоже — шире, но в принципе, что-то:

— Похужело, мил херц? — просила одна, но явно безымянная, хотя и не исключено, что когда-то была звездой.

Задал вопрос:

— Вы здесь уже родились?

— Или? — первый ответ, как обычно, был вопросом.

— Можно ли доказать существование бессмертия — как Невидимого — увидев его:

— Имеется в виду, — почувствовав его, как реальное?

Не органами чувств, а, как посланием, письмом в ответ на:

— Ваше письмо.

— По завету Ивана Петровича Белкина? — кто-то.

— Выйти поближе к свету моего прозрения, — попросил, ибо не только не узнал, но и даже не увидел:

— Вот из Ит, или только опять тот же самый хомо сапиенс-ик?

Выходит, эта тварь всё-таки невидима.

— Я и есть само невидимое, — ответила, решил — жалобно.

Но почему? Скорее всего, некому восхищаться ее процедурами. Ибо, да, трахнуть, скорее всего можно, но как?

Вот в том-то и дело, что понять можно только без подсказок. Следовательно, не обозвав по имени, — априори:

— Не дастся.

Надо понять шифровку последовательности, в которой они будут появляться. Но, разумеется, это не футбольная последовательность:

— Один, четыре, два, четыре, и Владимира Высоцкого Дубль Вэ.

Какая? Пока мысли даже над этой пропастью не кружатся.

Сообщили, что мы — на самом, так сказать, деле — не в таком уж большом низу, а расположены почти на уровне ресторана Останкинской Телебашни.

— Надо только войти внутрь её, и мы окажемся.

— Там?

— В более проясненном для логики мышлении.

Спросил у О-Клю, выбрав ее наугад из остальных:

— Куда прыгать? — спросила, и тут же ответила: — Пока не ко мне, к сожалению.

Если взять толстую А-Ву и при этом промахнуться не только мимо окна, но и дверь, не обнаружив, — будет нехорошо.

На-Ви в последнее время похудела, надо ее выкрасть, хотя у какого Цепного Цербера, — тоже пока не разбираюсь.

— Эх, зря испугался Че-Ну, когда эта богиня пригласила меня, стоя у двери своей спальни:

— В неё? — кто-то отозвался.

И вошел в башню Остан-Кино, не зная, как, но уже на приготовленную для — всё-таки, думаю, трахтенберга — позицию. Ибо, иначе, что делать:

— Не знаю.

Прочитать лекцию о Невидимом Мире в биологии, или лучше в литературе?

— Можешь не раздеваться, — то ли услышал, то ли понял просто так.

Впрочем, лучше разденься, — призналась в непреодолимом желании поставить меня в более трудное положение, чем обычно.

— Сними с себя эту башню — это понятно? — подсказала, как назло, до такой степени правильно, что волосы и так-то не очень часто встающие у меня дыбом, — теперь, наконец:

— Поднялись.

К сожалению, сразу не нашел, чем я ее выше, сел, задумался.

— Ладно, иди сюда, потом отдашь долгом.

— Чем другим? — спросил, а она не стала настаивать на штрафном круге.

Глава 4

И провела свою серию в долг. Кто кому теперь будет должен, пока не стал выставлять счет, как одна симпатяшка у Патриса Лумумбы:

— Сколько-сколько?

— Восемьдесят. — Это две стипендии.

Просит, следовательно, отдать потом не одну, а две, но:

— Кого его, — пока так и не знаю.

Действительно, это как надо уметь трахаться за две стипендии, и более того, за:

— Раз!

— Не могу, прости, додуматься.

— Тебе легче теорему Ферма решить?

— Пожалуй, но тоже.

— Думать надо?

— И вот именно, что предлагается в Широк