автордың кітабын онлайн тегін оқу Hannibal ad Portas — 4 — Агент под Прикрытием
Владимир Буров
Hannibal ad Portas — 4 — Агент под Прикрытием
Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»
© Владимир Буров, 2019
— Нет, — хотя если подумать, то достать и эту Книгу с полки можно, — люди ничего не могут есть без этой, однако, приправы. — Ты слишком умна для меня. — Нет, нет, это может только иногда показаться, ибо если я умна, как Истина, то и ты где-то рядом, а так. — А так? — Мы всегда вместе, — и только остается записать в меня, кто у нас сегодня: — Ты мой поросёночек. — Сёный или коричневый? И уже никогда не выходил на дорогу один, а всегда только в обществе моих — однако — Героев.
18+
ISBN 978-5-0050-1099-5 (т. 4)
ISBN 978-5-0050-0895-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Оглавление
- Hannibal ad Portas — 4 — Агент под Прикрытием
- Hannibal ad Portas — Агент под Прикрытием
- ГАННИБАЛ У ВОРОТ — 4
- И.
- — Я?!
- Глава 2
- — GDR?
- Глава 3
- Глава 4
- Глава 5
- — И?
- Глава 6
- — А?
- И.
- Глава 7
- Глава 8
- Глава 9
- Глава 10
- Глава 11
- И.
- Глава 12
- Глава 13
- Глава 14
- — Её?!
- Глава 15
- — И?
- Глава 16
- — Я?!
- И.
- Глава 17
- — Я!
- — Я! Я! Я!
- И.
- — Б?
- — И?
- Глава 18
- Глава 19
- — Я.
- — А!
- Глава 20
- Глава 21
- И.
- Глава 22
- Глава 23
- — А?
- Глава 24
- — Я.
- Глава 25
- — Я.
- — Я?
- Глава 26
- Глава 27
- Глава 28
- — Я?!
- Глава 29
- Глава 30
- Глава 31
- — А?
- Глава 32
- — И.
- Глава 33
Hannibal ad Portas — Агент под Прикрытием
Оглавление в цитатах
Я вспомнил постулат Данте:
— Кто-то из близких — пусть даже по духу — родственников у вас всегда есть на Том Свете.
— Это Прошлого никогда не было, — сказала Реж-и-сер-ша.
— Да?
— Да, и знаете почему? Я его сама часто вижу во сне, а мне — я знаю априори — снятся только небылицы.
Вторая машина шла очень странно:
— Иногда была видна направлявшейся в обратную сторону.
— Я начинаю понимать, что вы семья наследственно-интуитивных научных работников.
— Как и ты, — предположила Ре.
— Это была Джоди Фостер.
— Я не знаю.
— Тогда и не надо вмешиваться.
— Вопрос только в одном: должен ли человек радоваться когда-нибудь, или нет?
И пришлось прийти к заключению, что с Луны надо подняться на Землю, а не:
— Наоборот.
И ясно: кто-то рядом есть, хотя и стесняется показать свою рожу.
Тень не всё помнит — я:
— Только забываю на время, — хотя тоже:
— Какое неизвестно.
Тенью быть страшно. Однажды чуть не получилось, но так испугался, что:
— Сколько ни пробовал — боюсь до сих пор.
Неужели это обязательно должна быть ящерица? Неужели и сам человек — дракон, и это его мечта:
— Увидеть, наконец, своего родственника во всей красе полновластия.
Лучший способ и последний выход вранья:
— Фантастический! — прикрыть правду такой откровенной ложью, что правда и не:
— Скрывается.
Хотя мелькнула мысль, но так быстро, что смог только запомнить:
— На Земле действует рекомендация Данте: по остаткам можно восстановить даже мамонта.
Здесь отличить живых от мертвых трудно: все только тени.
Тень не всё помнит — я:
— Только забываю на время, — хотя тоже:
— Какое неизвестно.
Тенью быть страшно. Однажды чуть не получилось, но так испугался, что:
— Сколько ни пробовал — боюсь до сих пор.
— Наощупь! — так бывает? Чтобы на помощь уму непостижимому пришла на помощь практика:
— Если бежит от вас — значит мамонт.
Сын же Исаака, Иаков сделал открытие:
— Можно и до утра найти время сплавать за Золотым Руном, чтобы предстать перед отцом, как лист перед травой:
— В нём, как в родной волосатости своего брата Исава.
Как прочитать, что на ней написано, если она всегда, как безнадежность Двуликого Януса смотрит:
— В обратную сторону?
И далее каждый из нас представил свою докладную конгрессу, который на время выборов заменял большой компьютер в Белом Доме, но имеющий связь с компьютером, оставленным Данте то ли в Раю, то ли в Аду, а возможно и Чистилище для будущих поколений.
Она:
— Ты настаиваешь на том, на что я на полном серьезе не рассчитывал.
И, несмотря на то, что денег у меня не было, пошел.
Слух был, что люди на строительстве подземного города превращаются за несколько подземных месяцев, равных каждый пяти годам наверху, в то орудие производства, на котором работали всё своё пожизненное время.
Более того, даже если меня не будет рядом секс может настичь тебя в самую неподходящую серийную минуту.
— Я никогда не проходила военную подготовку.
— Значит, тебя взяли только для того, чтобы отвлечь на себя внимание, и, если не убьют — грохнуть потом меня.
— Для того, чтобы это понять — не надо даже думать, — ласково ответила она.
— Я — первая женщина президент в этой стране неоклассических пирамид.
— Жди к обеду, — но ни времени, ни чиста без года и месяца, ни места — не обозначила даже намеком, так только: уже мяукнула:
— Купи шотландскую кошку, когда она никому не будет нужна.
Цвет? Нет, не было размалевано.
— Неужели ты на самом деле считаешь, что никогда не ошибаешься?
— Да, потому что я знаю даже то, что знают не все, а именно и в неодушевленных предметах живет душа.
— Этот знак ожил, чтобы показать тебе поворот?!
— Да.
— Мы не заблудимся?
— Зря вы приписываете, сэр, Москве свою любовь.
— Не ответит?
— Только гаснущим светом Солнца, отраженным от древних и не очень стен домов.
— Вот так и возникла жизнь на Земле, что с возу упало — еще не значит, что навсегда пропало, а вот такая же, как ты Афродита тут же появляется, как из пены, но не морской, а воздушной, или, наоборот, безвоздушной.
— И продолжается существовать, но на фоне предыдущей?
— Нет, не обязательно всегда говорить о правде.
В Библии написано, человек был окружен лживыми друзьями, но не настолько же, как я?! Все только и делают, что обманывают меня совершенно невообразимым образом, — а именно заранее и приближаются именно этим намерением:
— Или забрать деньги, или трахнуть будущую жену.
— А она сама?
— Думает, оказывается об это же. Более того, даже не скрывает этого, уверенная, что я соглашусь и на это.
— Такое впечатление, сэр, что на вас кто-то собрал всех чертей.
— Да, мэм, можно подумать, что здесь моего прихода очень ждали.
— Как Пушкина.
— Да, мэм. Это не:
— О, времена, о, нравы, а специально собрались, чтобы выразить свою готовность поиздеваться не только над моим умом, но и над его разумом.
Просто стая, как пришельцев не из этого мира.
— Да, сэр, как в спектакле, если смотреть из будущего.
— Ты кто, вообще?
— И в частности, но мы не знакомы.
— Не верю. Я никому не верю!
— В том-то и дело, сэр, что человек, каким он был — таким он и остался, — добавил уже я сам:
— Он любит свойство ошибаться.
— Нет, нет, мэм, не только человек не всё понимает, но само пространство придумано так, что злится — несмотря на понимание — что ему предлагают служить дома уже после работы в поле. Не может понять, почему нет перерыва в работе не по самому своему не добро-хотению, а:
— Из-за такого именно устройства мира, — согласилась она, что я подумал, — нет, не про Малышку на Миллион, а кого-то другого, даже не на Аллу Два.
Не зря Пушкин поехал дальше, видя, что пули падают с воза, как предвидение его смерти. И даже этой ценой не смог убить противника, имеется в виду Дантеса. Памятник поставили, а произведения блокировали. У меня с собой его открытие, Воображаемый Разговор, — абсолютно не срабатывает против других людей, как Энигма.
Что старший сын, что младший с картинок с выставки в Станционном Смотрителе — а разницы никакой. Младший вернулся, все радуются, но чему? Если, очевидно, что он ничему не научился за время своей трагической экскурсии на Землю.
Или принес всё-таки эту Чашу Грааля в дом Отца Своего? Имеется в виду, еще одно пространство Нового Завета. Поля для Текста Книги Жизни. Ибо больше радоваться нечему, как только именно:
— Второй Скрижали Завета, — где можно отдохнуть, как в личной жилплощади Канта, который так и заповедал — напрасно пропетым некоторыми солипсизмом:
— Иво там нету!
Что значит, попытка войти в эту заповеданную богом для человека комнату, всегда будет неудачной. Квартира-то Соб-ст-венна-я-я!
Достоевского, придумавшего тараканьи бега на картах раньше Михаила Булгакова и то:
— Не только раздели до нитки, но и сожрали саму идею, иметь и человеку свою отдельную мазанку, как спасение и даже счастье от постоянного наказания такой слежкой, какой не было и у Царской Охранки, которая воспользовавшись отсутствием даже у царя Александра Второго этой отдельной от всех поллитровки — загоняла по городу, как козу, перепутавшую этот город со своим родным предместьем.
Раскольников, на что уж был умным человеком, специально придумал эти две комнаты, как никому до него неизвестные, чтобы:
— Прыг со сцены, — и уже дома, или наоборот:
— Они меня ищут, а я в Театере, — найти вообще нельзя, ибо по сравнению с Землей — это другая планета.
И наоборот, они за мной, мол, долги-молги, а я в Сиэтэ, — а:
— Где это все знают, да вот только не каждому дураку — если он не Гамлет уже с самого рождения — дверь туда так закрыта, что ее вообще, кроме него никто не видит.
Нет, и его, голубчика поймали на улице, затянули в кабак, как в омут:
— В том смысле, что не дали даже осмыслить, в Сиэтэ я, господи, или опять заблудился и пришел домой трезвый.
— Да, сэр, на пьяную голову человек больше думает о себе и никогда так не опростоволосится.
— Мама, откуда он знает, что едят кошки?
— Простите, я не ослышался? — Два шоколадных шотландских котенка разговаривали, а мама кошка их слушала и почти одновременно кушала.
И мне удалось сразу выйти туда, куда я не предполагал, но именно на это надеялся. И даже надпись на берегу была видна:
— Стикс — войти можно два раза.
И, думаю, не так уж это трудно:
— Отличить Хрусталева от его машины.
Правда, надо, как подраздел понять, его ли это машина, или тоже:
— Из Южной Америки.
При мне был только наган времен Революции 17 года, который отличался от всего остального оружия тем, что его можно было носить с собой всегда без лицензии на это право быть избранным, ибо могли все, кто верил, что эта революция была хоть когда-то. Сдавать экзамены по работам Ле было необязательно — надо только понимать, чем они отличаются от выдумок Канта и предсказаний Гегеля.
— А именно?
— Кант придумал комнату, в которой можно укрыться, тогда как Ле орал, как сивый мерин:
— Не бывает!
— Почему?
— Потому что мы везде.
И действительно, нигде нет, — а:
— В принципе существуют, ибо кто тогда гонялся за Александром Вторым будет вообще неизвестно.
Гегель, наоборот, ничего не придумывал, так как придумал доказательство:
— Что всё и так уже, до нас: было, было, было. — И он имел в виду именно:
— Бога.
Которого Ле и убрал лишь, чтобы освободить дорогу простору, — а вот чего, до сих пор многие не понимают, как и Эйнштейна, — как говорится:
— Я, — а еще-то кто?
— Поэтому и убирать ничего не пришлось, по сути.
— Кроме одного, милый сэр.
— Вас?!
— Да, ибо кто появляется в будущем, уже можно однозначно считать:
— Значит, были и в прошлом, понял, понял, понял.
И я понял, что это отвечает мне человек на берегу, который считает себя Бастардом де Молеоном, а на вид:
— — — — — — — — — — — — —
ГАННИБАЛ У ВОРОТ — 4
Агент под Прикрытием
Иностранный Агент, или
Силикон — или
Силиконовая Долина
Внедрение
— Тебе придется вспомнить.
— Всё?
— Нет, только то, что у тебя нет денег, а всё остальное забыть.
— Вы знаете, где зарыт остаток сокровищ Графа Монте Кристо?
— Ты не понимаешь? Это не торговля. Ты получишь шанс на новую жизнь!
— Вы думаете, эта хуже?
— Да.
— Чем?
— Она уже кончилась, твой отец раскрыт, как бывший барон.
— Мюнхгаузен.
— Вот видишь, ты не ставишь знак вопроса, и именно потому, что в генетической памяти у тебя записано:
— Барон.
— Прости, но я уже здесь нашел секрет превращения РНК в такую модификацию ДНК, что отличить их можно только на спектрографе Силиконовой Долины.
— Тебя всё равно не отпустят.
— Я еще ничего не подписывал.
— Всё равно показания спектрографа даже последнего поколения не будут убедительными.
— Мне обещали допуск к 54-километровому коллайдеру.
— Он еще не построен.
— Построен, но пока эта информация держится в секрете.
— Очевидно, тебе это приснилось.
— Простите, сэр, но мне снятся только страшные сны.
И да:
— Вы предлагаете мне должность графа законно или незаконнорожденного?
— Законно, разумеется.
— Но как, если все генотипы уже расписаны? У меня могут взять кровь во сне и определить, что я:
— Да, но это будет не более, чем предчувствие, — ответил он, как это иногда, по крайней мере, делается без вопроса.
— Почему?
— У вас вообще нет крови.
Хотелось узнать, почему? — но решил не рисковать, чтобы было слишком страшно.
Я отправился в Ялту, как на курорт, но за свои деньги, которые, да:
— Были.
И на третий день уже поплыл за одной уже пожилой, надо сказать, телкой, лет тридцать — но если больше, то ненамного.
Мне сказали, что последние сто метров надо проплыть в темноте под водой, только иногда выныривая, когда луч прожектора с катера уйдет немного в сторону.
Я плыву за ней, а она не оглядывается. Но скоро поняла, что надо. Потом, видимо, забыла, почему и запаниковала, пошла быстрым стилем высоких домов, но:
— Загибая по кругу назад к пляжу.
— Дура, — а скорее всего, это не она.
И точно, посмотрел влево, плывет еще одна, но более худая. Но тоже начала уходить влево — что, значит, первая уплывала не влево, как я сначала подумал, а вправо.
На следующую, ясно, сил уже осталось недостаточно, и повернул назад, но она появились, и на катере.
— Прыгай на ходу!
Но я разозлился и только покачал головой, как человек, да, очень хотевший, но уже в прошлом, ибо гоняться за катером не буду, если даже у меня вообще нет крови, а только нано-жидкость последнего поколения, работающая до ста лет:
— Если нет желания самосовершенствования.
С берега ушел сразу к себе в номер, находящийся между двух других, разделенных спереди и по бокам одеялами, но здесь можно не сомневаться:
— Никто ночью не полезет и забесплатно:
— Люди на курорте — значит, настолько уже зомбированные, что радости от жизни получать не могут априори.
Хотя надежда, что заставить кого-то из них можно — осталась. Не осталось:
— Кого.
Могу — это ясно, но не совсем, не до конца. Ибо, да, перевод уже случившегося можно сделать, а:
— Как перевести настоящее, — не говоря уж о будущем?
Хотя, будущее, пожалуй, легче.
Настоящее надо попробовать повторить. Например, что делать, если сосед по одной квартире, но разным комнатам, взял мои новые тапки и, вместо того, чтобы поставить там, где они ждали меня — не забыл оставить у своей кровати в надежде, очевидно, надеть без лишних их поисков и утром?
Автоматом — это значит:
— Подойти утром, когда он еще не совсем проснулся и устроить чухальник. — В результате, обоюдное мордобитие.
Можно сделать, оказывается, по-другому:
— Начать это событие еще раз.
— Так бывает?
— Да, сэр, именно за это открытие — а отнюдь не новой амебы — меня позвали в Голливуд.
— В Голливуд?
— Прошу прощенья, мэм: конечно, в Силиконовую Долину.
— Неужели существует такая возможность?
— Да, надо только догадаться еще вечером, что мои тапки стоят в другой комнате, и принять это к сведению не как нарушение обычного порядка вещей, а наоборот:
— Если так — значит так и бывает обычно.
— Так просто?
— Да, только в этот неуловимый почти момент, надо увидеть не этот, а уже новый мир.
— В котором находятся два мира: один с тапками на месте — другой — они в комнате соседа?
— Да, важно только успеть увидеть этот второй мир, чтобы принять его, как то, чего мы не ждали — как, например, прилета инопланетян — и действовать уже по нему, — но:
— Но, сэр?
— Обязательно со вздохом по миру.
— Да, сэр, я поняла, по миру, который мы потеряли.
— Почти, ибо нельзя забывать, что этот утерянный рай, был вами не забыт. Иначе мир Другой, как самостоятельный, вас абсолютно не устроит.
— А только на фоне утерянного.
И это хорошо тем, что, значит, это только временные неудобства общежития, а Там — как Джеймса Кука — нас ждут дома отдельные битком набитые стоящими к вам очередями из местных красавиц. Точнее, это Кук не удосужился найти здесь в Англии дом только со своими личными тапочками, — а:
— А, да, ты нашел меня на берегу, и спасибо, что не на воде завтра, а то со своим открытием, вряд ли догонишь мой завтрашний катер.
— Да, хотел повалять с тобой эту последнюю ночь в России, но теперь соглашусь на завтрашние гонки.
— Зачем?
— Ты заставила меня усомниться, и я не хочу прибыть в Штаты — если ты права — с пустыми руками.
— Ты можешь — если можешь — уже сейчас переставить тапочки из моей комнаты в свою.
— Да?
— Очевидно.
— Нет, мэм, не очевидно, ибо неправ и Сорокин, сообразивший, что и открытия — это только буквы на бумаге, — нет, это:
— Слова. — Что значит, часть смысла остается навсегда.
— Прошлое стирается не до конца — так называется твоё открытие?
— Есс.
Она довезла меня до буйков ночью, а дальше уже дежурил сторожевой катер, периодически освещая довольно мрачную воду.
— На прощанье ничего не хочешь сказать?
— Чего?
— Одно из двух. Или пароль на явке в Лас Вегасе или Сан-Хосе.
— Я хочу в Нью-Йорке.
— Зачем?
— Может, никогда и не придется, если сразу не попробовать.
— Хорошо, я тебе дам, но потом сам не сомневайся, если получится Динамо Машина, и ты ее не узнаешь при встрече.
Я махнул рукой:
— Хорошо, я согласен.
— Согласен с чем?
— Прости, но катер уже идет на разворот, если что я не успею.
— Успеешь на следующий заход.
— Там может уйти Луна, их ослепляющая на воде, внезапно появляющейся интерференцией.
Вода уже кончалась, а свет, ее преследующий — не отставал. Он безразмерный.
— Но сторожевой катер не должен заходить в нейтральные воды!
— Они узнали о плане вашего побега.
— Хорошо, я уйду в другой раз.
— В другой? Не получится. Тебя уже возьмут не только на карандаш, но и могут приставить тайную слежку.
— И даже вообще: перевербовать.
— У меня нет времени заниматься шпионажем на досуге.
— Ибо?
— Да, ибо, его у меня не бывает.
И всё же вода кончилась и свет объял меня во всей полноте, вплоть до пяток, как Одиссея, чуть не перепутанного с Ахиллесом, имеющим их на одну больше, чем обычно. Но тут же погас, и уже обрадованному мне подмигнул несколько раз своим семафором:
— До встречи на том берегу.
Я рассказал об этом на контрольно-пропускном пункте Сан-Хосе, забыв предварительно зачитать текст предварительного соглашения.
Но они всё равно поняли правильно, и:
— Не пропустили меня, — в том смысле, что, да, сэр, ваше наше приглашение имеется, но предварительно — тем не менее — пройти медосмотр придется:
— Я здоров, как.
— В роли детектора лжи?
— Да, ходят по международным сетям слухи, что может точно отличить человека от его правды.
— Вы не перепутали падёж?
— Нет, ибо вы не человек, не правда ли?
И один из их агентов под именем родственника Гувера пригласил меня в двухэтажный домик недалеко от воображаемого высокого забора, и:
— Радостно обнаружил уже через час, — что угадываю пиковую десятку с десяти раз десять в десяти колодах.
— А теперь, — радостно улыбнулся он, — вы должны раскрыть код, по которому мы можем идентифицировать вас.
— Код создания человека никогда не известен самому человеку, — ответил я. — И:
— Был пока что заключен в подвал этого — внизу тоже этажного пункта приема, как они называли:
— Пустой стеклотары.
Почему? Это понятно, что даже меня, как человека им известного, даже не думали пропускать для работы на берегу теплого океана.
И до такой степени, что смог только еще мечтать, хоть несколько раз в нем искупаться.
Это могло значить только одно:
— Подводный путь к океану здесь имеется.
Но, скорее всего им неизвестен.
И.
Попробовал выйти — не получилось. Скорее всего, именно потому, что пока не зачислен в штат.
Я постучал, чтобы попросить создать условия:
— И тогда у меня получится.
Подошла красивая охранница, которая диктовала свои условия еще Дольфу Лундгрену, когда он попал на соседний остров свободы Куба. И люди там, действительно, надеялись начать жить по-новому, но не чинно и благородно, как бывает в кино, а:
— Выходить на свой — тогда уже бывший остров — только по нужде.
— Фильм Человек-Амфибия произвел тогда на их лидера такое сильное впечатление, что сразу — практически через полчаса после его здесь премьеры — полезли без масок в море, и:
— Практически не утонули. — Что значит, утонули, да, но и оставались живыми, практически на самом деле.
Но некоторые пере-надеялись на подарок Ника Сера Фиду картины Пабло Пикассо Авиньонские Девицы, и когда достаивались до своего номера в этой бесконечной очереди за новым счастьем:
— Переставали понимать, как можно не утонуть, зайдя в океан:
— Безо Всего, — знак вопроса уже не требовался.
И, что:
— Характерно, как тогда говорили в кино, не портились, когда складывались в штабеля в музее восковых фигур, их напоминая своей полной безжизненностью, но:
— Почти абсолютно не портились, как мумии, — но:
— В отличии от последних, не портились с течением времени вместе со внутренностями.
Так что было принято решение:
— Считать их живыми.
— Сколько? — изумился даже многоумный, почти как Одиссей, Фид.
— Пока не залают руины капитализма, — было сакральное резюме.
Только один вопрос волновал сердца оставшихся обычными хомо сапиенсов:
— А мы, как дальше?
— Что дальше?
— Что значит, дальше, или хотите оживить мир беспределом своей глупости? — спросил один агент Лэнгли, работавший здесь под фамилией и именем:
— Элен Ромеч, — которая ни во что здесь особо не вмешивалась, так как имела прямое задание привязать к себе мистера Кенне, когда инкогнито посетит сей забытый уголок вселенной.
Узнать, оживают ли покойники номер два по ночам было нельзя по двум причинам:
— Одни вообще боялись выходить из воды, чтобы не умереть, а другие — еще, как тени в последнее время мечущиеся по Хаване, как по саванне — теперь уже только сидели в кабаках и беседовали с Эрнестом Хемингуэем о возможности существования здесь, как в Испании Рот Фронта, — от которого меня лично тошнит, как только вспомню его жульнически-простецкие приемы заманивания меня в карточные турниры на его, хотя и не личном архипелаге, в блат-хате с поварихой во главе.
Хотя об этом — как о прошлом — лучше не вспоминать:
— Припрется без приглашения.
И попросил сторожившую меня мать Пятого Элемента, которая — как уже сообщалось — записывала и признания Дольфа Лунни о возможности его работы по крайней мере на три разведки.
— И нашу тоже? — хотела она добиться от него толку.
А он так и не мог понять, кто такие наши: которые были, которые есть, или те, кто еще только собирается?
В результате она настолько подтянула ему цепь, что он, как Змей Горыныч оборвал — нет, не ее, а вообще, практически всю тюрьму, где держали, не веря, что ушел от своих по-честному. Он же только и попросил объяснить ему реальное отличие:
— Своих от наших, — не смахгли.
Я думал и мне сейчас, как Владимиру Высоцкому:
— Чё-нить накинут — авось царский кафтан — и для начала пошлют в Ватикан, чтобы добровольно.
Но, что, добровольно — я и сам пока недопонял.
Она подошла и спокойно-хладнокровно спросила:
— Тебе не хватает еды, которую сюда специально для тебя возят из кубинского ресторана Гавана?
— Почему не из американского Маки? — не понял я.
— Ну, вы кубинец, и было принято решение давать вам еду с Кубы.
— Я прошу только одного, мэм.
— Секса? Нам запретили последнее время продавать себя не только заключенным, но и временно задержанным. И знаете, почему?
— Процент обмана превысил допустимую величину? Но я хочу пока только одного:
— Передать предупреждение, что знаю отсюда выход прямо в океан, а оттуда — из-за недостатка доброты здесь — уйду на Кубу, где оживлю их музейные экспонаты, и тогда армия непробиваемых перейдет Ла-Манш — или, что у них есть еще там, и вся Америка бросится вплавь до Австралии, моля бога только об одном:
— Чтобы там не жили люди, кроме тех Незнаю, которых открыл незабвенный Кук.
Далее, я оживляю манекен, но никто не верит в правду.
Элен Ромеч зашла — была почему-то допущена — в мою тюрьму, где вот-вот должны были завестись мыши, чтобы меня сторожить, и спросила, не поднимая, однако, решетку:
— Ты, что ли, хочешь, чтобы я тебя оживила?
— Ты не похож на манекен.
— Дай и мне молвить слово, милая рыцарь-ша президента.
— Ты послан, чтобы его убить?
— Я об этом еще не думал.
— Зачем тебе думать, если ты президент?
— Я?!
— Я это сказала?
— Мэм, вы великолепно умеете ухаживать за бывшими.
— Только не говори, что ты уже до меня был генералом.
— Вы имеете в виду это?
— Да, чтобы поменяться местами с Ричи ты должен стать начальником его охраны.
— Меня не возьмут.
— Почему?
— Я — если ты не знала — перебежчик. И пока они не могут найти подходящий для меня способ проверки на засланного таким образом агента — будут держать здесь, как:
— Его звали Роберт.
— Человека Амфибию?
— Только не буквально, ибо он умел дышать в воде, а я не могу вообще.
— Это хорошо, тебе не страшна газовая камера в случае чего.
— За что? Если не предполагается, что я буду убивать Кенни, а грохнут меня, как его Роберта.
— Ты рассуждаешь, как мой цвергшнауцер:
— Я согласился, чтобы меня помыли и постригли почти наголо, а:
— Почему спать мы не можем вместе, несмотря на это? — улыбнулся один из нас.
И залез под кровать совершенно обиженный, что прошлой ночью не пустил его на кровать, ибо думал:
— Этим беспрестанным мытье и катаньем — стрижкой под 3 мм — и объяснился в полном на этом согласии.
Вопрос:
— Как понять друг друга, если она умнее меня?
— Я устрою тебе побег, как Эхнатону.
— Вот ду ю сей?
— А что?
— Слишком сложно, через ТОТ свет пока что — не мохгу.
— Прости, я оговорилась, конечно, Ихтиандру.
— Да не могу я плавать под водой, тем более, надышавшись уже воздуха.
— Воздуха Свободы, — ты имеешь в виду?
— Да, несмотря на то, что здесь тюрьма — она отдельная.
— Так получается, что ты и не робот вообще, а человек — чего ни спросишь — один отказ.
— Пожалуйста, но заставляй меня никого убивать, а также не проси, чтобы и меня грохнули. Чё-нить нормального нет, что ли, в твоем ассортименте?
— Ты можешь на мне жениться, чтобы тебя назначили генералом?
— В принципе? Да.
И меня выпустили под залог, который она заплатила в двадцать пять тысяч долларов.
— Ты не испробовала меня на секс.
— Я просмотрела некоторые видеозаписи, и удовлетворена.
— Ты думаешь, я умею делать это через видеозапись?! — И добавил: — Я не настолько богат техникой, чтобы уметь то, что умеют машины.
— Хорошо, будешь отдавать мне то, что заработаешь — и иметь мою поддержку.
— Да ты что?!
— А что?
— Я должен жить.
— Хорошо, если тебе нужно обедать, будешь подрабатывать на стороне — это уже твои личные деньги.
— Пожалуй, лучше пусть они считают меня не перебежчиком, а шпионом, и я буду вечно куковать в резервации, но свободным от посторонних выплат часовым механизмом.
— Важно, не кем здесь тебя будут иметь, а там, — она показала на восход солнца, — разыскивать.
— Так ты на кого работаешь?
— Любой мало-мальски приличный разведчик работает на обе стороны — если даже иметь в виду, что их только две.
— Бывает меньше? Или больше?
Но этот вопрос она почему-то оставила без ответа.
И только после свадьбы я понял, что зря согласился выйти на ее поруки:
— Генерал — заметная фигура, грохнут за месяц.
— Если прятаться — за два, — констатировала она, — разница небольшая.
— Ты на что намекаешь, что свадебная ночь тебе не понравилась, не похож на Роби Кени?
— Да, я думала, что и днем будет также.
— Я могу, но боюсь, ты разучишься ходить, — а так только и будет принимать позы, как игрушка:
— Японская кама-сутра, — улыбнулась она, оставляя мне надежду, что:
— Вообще не обиделась, так только намекает, что и заработанные на стороне деньги надо делить поровну.
— Ты должна понять, дорогая, я еще не додумался до того, чем буду их добывать, ибо, как Казанова не смогу после тебя.
— Сдай меня кому-нибудь в аренду.
— Как куклу, ты сможешь? Хорошо, я организую генеральский клуб Любителей Неожиданностей. Надо только найти подходящую цену.
— Пять тыщ долларов — это моя обычная цена.
— Да ты что, они не есть русские генералы, которые получают отстежку от коррупции, так, коттедж чуть побольше, чем у доктора наук, бесплатная форма, и то не вся, а только парадная, ибо многие от нее отказались, что будут ходить на КР приемы — прошу прощенья — в Бел-Де прямо с земляных работ на Вьетнамской войне, где только и можно выжить:
— Да, я знаю, между гор — ибо в них уже бросают с самолетов такой напалм, что он горит под водой.
Каждый раз я ложился спать, просматривая документы, выданные мне, как генералу, их была целая папка.
— Чё ты там ищешь? — спросила она, уходя на полчаса в душ, и:
— Была даже мысль: что она там так долго делает?
Ответ найти можно, но, как нарочно, их было два:
— К ней кто-то ходит — имеется в виду, такой же, как я аномальный шпион, и хуже всего, если только для секса, потому что тогда мне это будет так неприятно, что даже больно.
Пусть уж лучше доносит в Демо-Герм, чего я добился, или, наоборот:
— Он в этом деле шпионажа ни-че-го не выдумывает.
Но реально вышло наоборот. Понял минут за десять, что в любом душе, где живет шпион, обязательно должна быть дырочка для приглядывания за ним и в это время, ибо:
— Грохнут в душе, — а потом придется тратить валюту на розыски того домашнего животного, кто этому способствовал.
Одну грохнули после Долгого Поцелуя На Ночь под водой, а она нашла даже на дне этого водоема пистолет у уже ранее грохнутого реципиента, а нате вам всплыла, так пыхнув пламенем, что тот, кто этого не ждал:
— Скончался раньше, чем до него долетела пуля с трех метров.
Нет, всё было так тихо, что, как и никого не было вообще.
Пока я в ужасе думал, где она — ничего не произошло, даже легкого всплеска воды над мыльной пеной зафиксировать не удалось. Надежда еще оставалась:
— Учится дышать под водой, как можно дольше, ну и: задохнулась по неопытности.
Плохо, конечно, но лучше, чем страшная тайна, которой нельзя объяснить человеческими не только словами, но и глиняными табличками с клинописью, в том числе.
И уже оторвал зад — как говорилось давненько, как она окликнула меня сзади:
Глава 2
— Не меняй воду — она чистая. — Хотя, если это моя Эли Роми, то могла и вспомнить, что я еще намедни уже мылся.
— Я искал тебя.
— Напрасно, между нами должна быть доля самостоятельности.
— Я засмотрелся на отсутствие рекламы в ТиВи, и не заметил, как ты вышла.
— Я не выходила так, как думаешь.
— Ты Гудини?
— Это обязательно в моей профессии.
Хотелось, конечно, узнать, какая именно ее профессия сейчас используется, но решил не рисковать, чтобы не попасть в точку раньше времени.
— Тебе лучше признаться, что ты шпион.
— При всех?! Не могу, я только перебежчик.
— Это значит, наоборот?
— Да.
— Вот теперь пойми, и пойми меня правильно:
— Чтобы стать перебежчиком, я сначала должен стать шпионом?
— Да, милый, или ты не знал простой истины:
— Чтобы стать начальником надо стать подчиненным?
— Это вопрос?
— Ты готов на него ответить?
— Нет, к сожалению, положительно не могу.
И она предложила мне вступить в стрелковый клуб.
— Нет, нет и даже не могу.
— Почему?
— Я приехал сюда за мирной жизнью.
— Тогда тебе надо в Сан Хосе.
— Я не знал, что мы туда еще не доехали.
— Ты был там — понравилось? Скажи спасибо, что тебя не пытали.
Я заварил себе и ей кофе, и хорошенько подумав, объяснил:
— Мне нечего предъявить в качестве верительных грамот шпиона.
— Летать не можешь?
— Я себя лично не буду использовать в качестве инструмента для наслаждений других! Тем не менее, конечно, и даже не пытался никогда научиться, как Лео.
— Это какой Лео, Ди?
— Нет, другой, Винчи.
— Не знаю пока, к сожалению.
— Впрочем, если уже нет времени, скажи им, что в пятницу могу полетать, как Симон Волшебник.
— Да?
— Но при условии, что рядом не будет никого из Апостолов.
— Ты думаешь, они всё еще бывают?
— Дак — хотелось сказать — я одним из них и являюсь, но постеснялся.
Она сказала:
— У тебя нет выбора, ты должен признаться на детекторе лжи, что украл открытие, которое сделал еще Флоренский до тридцать седьмого года, но был казнен за него, как за ложь, ибо не смог показать его приватно прибывшим на рудники — или что у них есть еще там в виде Беломорско-Балтийского канала — самым высокопоставленным товарищам, — как:
— Прекрасное развлечение, — как приготовились сказать уже многие из них, поверив, что:
— Здесь и это бывает.
Пусть не часто, — предложил тогда считать Флоренский, поэтому и не получилось сегодня. Но ребята посчитали, что обмануть их — это хуже, чем обмануть даже иностранцев, которые — как, например, Черчилль или Гудериан — вполне могли быть приглашены на это мероприятие.
И только в результате продолжительной дискуссии пришли к однозначному выводу:
— Преждевременно.
Тем не менее, Эстэ признался за Хванчкарой, что натурально испугался, что так и думал:
— Если нет Гудериана, который у нас учился, но сёдня пропустил занятия по прыжкам танков через осьмиметровые траншеи, а голословный Черчиллино:
— Всегда тут, хотя и не бывает обычно.
Флоренского туды-твою, а его заархивированное открытие я и украл, значится.
— Боюсь, не запомню всех подробностей этого сложно запутанного дела, — провалюсь на пресс конференции.
— Я буду говорить на пресс конференции, — сказала леди Элен Ромеч.
— Если я боюсь запутаться — ты тем более не сможешь.
— Чего я не смогу?
— Ты не знаешь особенностей научных открытий — скажут, ведьма и тю-тю.
— Что это значит? — она очень удивилась, что есть сомневающиеся, хотя и в единственном числе в ее неисчерпаемых способностях превращать вымысел в абсолютную правду.
— Если ты это можешь, тебе и надо быть Симоном Волшебником. Ибо:
— Я врать по-честному не могу.
— У нас есть пару дней на тренировки.
— Да бесполезно, я могу соврать только со страху. Да и то — сомнительно.
Можно попробовать только метод самого Симона Волшебника: я скажу, что это ты Симона, как превратившаяся из него за две тыщи лет.
— А сам полетишь?
— Нет, полетишь ты.
— Да ты что!
— Так вот в этом всё и дело, что ты мне не веришь, несмотря на то, что любила до безумия полного расслабления уже несколько раз.
Поэтому, да, я могу ввести в экстаз толпу, а они, выспавшись, как следуют опять скажут — особенно на допросе с пристрастием:
— Выдумал.
— Кто?
— И он, и я. И обе-оих отправят на кирдык.
— Как я поняла, ты объяснил мне, что свои процедуры ты в принципе можешь провести, но с двумя условиями. Первое, я должна в них обязательно участвовать, как тот Мюнхгаузен, который сам не летает на Луну, но других отправить туда способен.
— Второе, — пропела она, — через несколько дней, когда меня изберут главной и первой жрицей этого племени, будет ясно, как божий день:
— Мы врали.
— Да, но я, как только косвенный помощник, уже отчалю отсюда никому не нужный, а тебя.
— Да меня, конечно, будут носить на руках и не отпустят.
— Так-то, конечно, лучше бежать, но, жаль, пока некуда, — она сделала уже две чашки кофе, но один Черчиллино грамм на восемьдесят, так как перед предполагаемым экспериментом я пить вино отказался.
— Тем более, что лучше не начинать того, что бросил через полтора месяца после дня рождения.
Мне выдали ветролет с пропеллером на спине, ей — ничего.
— Зачем ты, Нинка?! — ахнул я, как в песне.
— Я полечу, как отражение от Луны, которое ловил Данте, когда хотел отдохнуть, чтобы быть счастливым.
— Бат вэй, меня не примут за шулера, чтобы специально разоблачить именно в этой процедуре?
— Ты должен специально упасть.
— Вот ду ю сей? — прошептал я, не веря своим ушам.
— Это шоу, никто не поверит, если даже ты полетишь без пропеллера.
И, действительно, она полетела, как Беатриче навстречу Данте, и до такой степени, что меня взяли, как ее похитителя.
И самое удивительное, я не мог объяснить противоречий в их поведении, ибо:
— Не одна же она, наводила иллюзию на этот аттракцион? — Ибо априори я надеялся, что она работает грудь о грудь с эФБиАй.
Или с Интеллидженc Сервис.
— GDR?
— Мэм, шутите?
— Нет.
— Без этого никуда.
И пока все увлеклись ей — сбежал, чтобы скрыться в библиотеке Конгресса US off America.
И практически за месяц работы прочитал все рукописи Герберта Аврилакского, которые русское правительство обменяло на патент для производства Боинга 777, чтобы не спорить — как предполагалось в международном суде:
— Боинг — это по сути модифицированный Ту-134 и Ил-62 вместе взятые.
Ибо, да, есть отличия в форме, но:
— Мы же ж не принимаем во внимание её праздники.
Ну, а что хорошего, на самом деле, если приличная — для дамы — тачка похожа, как две капли воды на хищную рыбу-кит?
— Кому-то, может и нравится, сэр, но для нас и так страхов хватает.
Вот, почему, спрашивается, запретили Ахматову, которую и так-то никто не знает настолько, чтобы еще и читать? Абсолютная мистика!
Зощенко еще понятно:
— Любил посмеяться над чем надо плакать, а это извращение.
Вот попробуйте, подойдите к незнакомому человеку на улице и скажите:
— Ты хороший, — или, как было принято в древние времена:
— Добрый человек, — пошлет в другую сторону!
— Как минимум напишет, или пообещает написать в следующий раз заявление в милицию.
А на что и за что?
— Заставит решать дилемму: это было оскорбление или издевательство?
И, действительно, почему нет хороших людей? Непонятно. И так как только сейчас вспомнил, что деньги кончились — вышел на Манхеттен просить милостыню не просто за предсказание судьбы — как шарлатанили в древности — а за ее изменение на:
— Ту же! — Так бывает?
Но решил, если не получится, вернусь в Сан Хосе, как шпион — если не берут перебежчиком — но работающий — буду стоять на своём:
— Под прикрытием.
Лучше, конечно, было остаться в Там — уже ТАМ — директором ресторана.
И, значит, она летит, а я снизу кричу:
— Забыл, дамы и господа, что, поэтому первое, что знал, хотя и не с самого детства, но после просвещения Высоцкого точно:
— Это я еврей! — Ну, а мне тоже, как в детстве:
— Выйди вон из дверей! — И она в запарке проорала, как гром среди ясного неба, чтобы слышали все не только выше, но и находящиеся на Земле.
И меня потащили, несмотря на то, что я пока не испугался, так как:
— Чего бояться тому, кто и так на Земле находится, а не на Небе.
Хотя не исключено, что Данте свалился в Ад именно, — ну, по крайней мере, не с Земли.
И не повезли куда-то там-тамтамтам, а именно в Сан Хосе, но на воздухе. Самолетом, имеется в виду, как пошутила одна охранница:
— Он не умел летать сам, поэтому потащили в наручниках, как — я думал она оговорились — Симона Волшебника! — и было отчетливо ясно, хотела вызвать продолжительные аплодисменты.
Но это была не Элен Ромеч, но кто — пока не ясно.
И вот честно могу сказать, очень не хотелось подозревать кого-то из моих прошлых преференций. Ибо:
— Дане не знаю, что были, но подозревать обязан.
Но было предчувствие, что она не стюардесса.
Я решил, что они уже решили взорвать самолет, и выдал сокровенное:
— Прошу разрешения выйти.
— В пассажирских самолетах не бывает парашютов.
— Я не прошу все, но один должен быть.
— Зачем?
— Для осознанья, так сказать, и просветления смелости летать.
— Его нет, а самолет взорвется через несколько минут.
И самолет взорвался, но не сильно, а так и продолжал лететь, — только дымил правым крылом. Второй пилот был ранен, первый контужен.
Третий полез за основной штурвал, но я вежливо попросил его не торопиться.
— Кто-то охотится именно на вас, — сообщила мне вторая стюардесса, которая не была шпионкой.
— У меня нет здесь врагов.
— А там?
— Не было.
— Вывод?
— Я не знаю, но если знаешь ты, тут же будешь иметь секс со мной.
— Я так и думал, что Кинг.
— Кто?
— Король.
— Спасибо, но как мне покинуть штурвал, чтобы выполнить своё обещание?
— Поставь на автопилот.
— Сломан.
— Хорошо, поставь — нет, прости, я это уже говорила — я сяду за его руль с обратной стороны, а ты старайся предугадать все мои движения.
— Если надо только думать — я не против, — сказал я, ибо что-то устал, несмотря на то, что почти ничего не делал.
— Вы вложили много сил в простые на первый взгляд вещи.
— А именно?
— Как-то: спасение самолета от крушения.
Но, вторая, которая была предполагаемой террористкой с неизвестными пока намерениям, напророчила:
— Боинг всё равно упадет.
— Это не Боинг, — автоматически сказал я, совершенно не зная, как объяснить свою любознательность.
Но поспешил перейти к подробностям, чтобы не разбираться в конкретике моего обещания, что это не тот самолет, про который все думают.
И вот как это было даже объяснить не могу, ибо до такой степени похоже на те трубные звуки Распе и Дюма, что только половину всей этой роскоши видели некоторые — остальную:
— Никто.
Но.
Я понял, где то место, способное к теплу их оттаивания! — так крикнул, что два вторых-третьих пилота, выпили по бутылке крепкого пива, чтобы не думали вообще больше об их способности к управлению самолетом.
— Где мы собираемся сесть, дорогой друг? — спросила она всё еще шевелящимся языком.
— Как машина я не знаю место, но знаю, что оно есть, — ответил так, что, очевидно, опечален этим очень неутешительным для нее известием.
Далее, по запарке предсказал одной еще не очень пожилой даме, что ее сын, к сожалению, уже погиб на войне во время атаки Перл Харбора.
— Да, но он не был летчиком?!
— Значит, мэм, у вас была связь с японцем.
Долетели до Сан Хосе всё же без проблем, как я ни рвался или к штурвалу, или прыгнуть без парашюта. Только констатировал обеим стюардессам, которая была за меня и которая против:
— Я не прощаюсь.
— Почему? — спросила одна из них. Вторая молча согласилась.
— Думаю, скоро мне понадобится ассистент и его анти.
Удивительно, хотя я имел официальное приглашение — меня не пустили дальше проходной. И даже к вечеру никто не пришел с извинениями.
— Я даже не догадывался, — сказал я пришедшему после захода солнца то ли майору, то ли полковнику службы безопасности, — что можно так принимать человека, приглашенного заранее.
— Не беспокойтесь, сэр, у вас здесь будет свой кабинет на время расследования.
И действительно дали комнату, еще полкомнатушки, чтобы не чувствовал себя в полной изоляции — как пояснили — и туалет, хорошо, что отдельный. В принципе, жить можно, но почему:
— Не как все? — спросил, но не ушедшего уже полковника или майора, а вахтенного офицера.
Он сначала промолчал, но скоро понял, что это глупо, не разговаривать с человеком, который живет тут же, только в противоположном крыле. И пояснил:
— Одного пустили, а до сих пор найти не можем: или сбежал каким-то невероятным образом, или:
— Аннигилировали в коллайдере, — догадался я.
В чем дело, я не понял, но на следующий день сообщили:
— Фото, да, совпадает, а отпечатки пальцев не совсем.
— Что это значит? — удивился я.
— Только на одной руке такие же, как в картотеке — на другой:
— Пока не можете найти чьи, — усмехнулся иронично я, но, как оказалось, угадал.
— Пока не можете найти чьи.
— Да, придется подождать до обеда.
И как раз во время приема стэйка, переделанного в котлеты рубленные, по моей просьбе, пришло сообщение, как от джина из бутылки:
— На второй руке отпечатки Стиви Ки.
— Не отпечатки, точнее, — оговорился гонец — но не тот же полковник, а уже в другой форме — как я подумал:
— Так одеваются в Белом Доме.
— Знаки Зодиака?
— Да какие знаки зодиака! — И добавил: — В принципе, да, тени забытых предков.
Тем не менее, имелись в виду узоры на руках.
Я решил, что врут, и посмотрел на свои руки, что для них значило:
— Ни-че-го не понимаю в этом деле.
И, в принципе, да: я не верил, что так бывает, но — как говорится — на миллион спорить не могу уже, — а это и значит, что, да, сэр:
— Я верю!
И предложили хорошие условия:
— Отдельный дом на берегу океана, но — как вы и очень сами хотели, — добавил он, а я за него завершил это предложение, как уже почти профессиональный предсказатель:
— За колючей проволокой.
— Нет, сэр, здесь нет проволоки.
— Значит, под током.
— Нет.
— Я должен гадать?
— Не гадать, а догадаться, или — если вам легче — додуматься.
И так как, кроме колючей проволоки, я ничего нового не знал для ограничения свободы мышления, то и выдал:
— Вы лишитесь этого ДА-РА.
— Да, вы правильно повторили мой ответ.
Вот, следовательно, почему люди здесь, в Силиконовой Долине, делают так много не только открытий, но и их воплощений.
— Почему? — улыбнулся офицер.
— Пока не знаю. Но одной колючей проволоки явно недостаточно.
Испытательный срок неделя, и через два дня я понял то, что уже почти знал раньше:
— Сам я предсказать ничего не смогу.
И выбрал того, кем меня здесь называли Сти-Ки.
И в предпоследний день сделал то, что попроще:
— В восьмилетней школе одного города произойдет замыкание, и она загорится.
— В виду вашей неопытности я не буду этого записывать буквально, — сказал опять появившийся полковник, — просто выберите: завал или пожар.
— Да, — ответил я, — завал или пожар.
И тут же сам пояснил:
— Мне непонятно, как можно одновременно завалить все окна даже в одном классе?
— Да и пожар не может перекрыть все ходы и выходы, — сказал полковник, так как школа двухэтажная, и можно — в случае чего — выпрыгнуть из окна.
И настучал на клавиатуре местного ноутбука Валио в формате хач-ди — чтобы было отличие от обычных забегаловок:
— Шло соревнование, — зачеркнул путем полного стирания.
Продолжил, глянув на время: есть ли еще оно?
— Идет соревнование на громкость выстрела из согнутых трубок, набитых серой от спичечных головок. Сейчас — если по Гринвичу — написал секретное — авось — время начала события катастрофы. Стена школы сначала начнет детонировать, а потом так сильно резонировать, что начнется самопроизвольный пожар, в котором будут гореть даже огнетушители и меньше там, где их нет.
Офицер прочитал сообщение, и попросил подробнее пояснить.
— Что?
— Что будет гореть?
— В этом всё дело, мистер.
— А именно?
— Неизвестно.
— Попробуйте узнать.
— Это ваше личное мнение, что я должен лезть в такие дебри?
— Неужели так трудно? — спросил он.
— Дело не в простой трудности.
— В чем?
— У вас какое знание?
— Полковник.
— Вы?!
— Неужели я не похожа?
— Нет, если вы мэм, и хуже, если даже не сэр.
— Что это значит, вы думаете, я русско-тунгуссий шпион?
— Я пока не могу отвлекаться на это расследование, но реальная вероятность такого события явно неравна нулю.
— Простите, мэм, но я работаю не с вероятностями, а с самими их пред-историями.
— Вам не поверят.
— Вы думаете, это меня интересует?
— Должно интересовать, ибо вы здесь под крышей, да, но и под колпаком, поэтому.
— Да?
— Если событие произойдет — вам за это предсказание всё равно не заплатят, так как оно не зафиксировано, как исходящее.
— Почему?
— Нам нужен человек, который сможет вмешаться в будущее событие, а не только его предсказатель!
— Ваше патетика неуместна, потому что.
— Хуже?
— Не хуже, а вмешательство уже приведет к неконтролируемым последствиям — принципиально!
— Зря вы на меня кричите, я хотела только проверить, можете ли думать так же, как и гадать.
— Нет, мэм, вы хотите свести моё открытие к нулю, чтобы я так и куковал здесь, а не на своей блат-хате на берегу океана. А это и по простой логике — без предсказания — ясно.
— Я русско-японская шпионка.
— Нет, нет, не пытайтесь разжалобить меня, вы не дочь и даже не внучка Доктора Зорге.
Она ушла на лэнч в соседний корпус, и я проверил ее ноутбук:
— Никаких сообщений, переданных мной ей — не наблюдалось.
Я вписал своё и попытался разгадать ключ передачи. Не вышло. Тогда передал прямо со всего ноутбука по виденному мной адресу школы в России.
И понял во время прогулки по большой комнате, что его кто-то вот только что принял. Спасибо и на этом.
Вернувшись в рабочую комнату-шку понял, что это только маленький пацан, лет десять, и, скорее всего, он баловался на папином или мамином компьютере, и случайно увидел моё сообщение.
Что он будет делать — одному богу известно, но ясно:
— Ему никто не поверит.
Но папа поверил. Я ему:
— Что ты предпримешь, мил херц? — ибо мне удалось идентифицироваться с этим пацаном, но не как с самим собой, а как с одноклассником, с которым мы соревновались в громкости распространения запаха серы по классу перед вот-вот уже подходящей к нему учительницей, но еще визуально малозаметной.
Но не полностью, ибо я не видел ни лица того, с кем соревновался в запахе серы на Земле, как Под, ни лица учительницы, которая послала меня за родителями, что значило — работает здесь недавно и не знает о моей родственной связи с директором школы.
Тем не менее, я разобрался, что она потому и не знает, что это не я сын директора школы, а именно тот Валера, который хотел меня перебулыжить в дымо-громо-завесе. И до такой степени, что даже можно думать:
— Он не хуже меня может скрывать свои мысли.
Глава 3
И когда меня послали за родителями, а я сбежал на электричке туда, где и Макар телят гонял не часто, что найти можно, но только:
— Если вернусь назад в город.
И всё-таки хорошо, что не произошло то, чего я боялся:
— Это Валера стал предсказателем, а не я, — нет, они искали меня везде, по всем родственникам, но никак не могли даже предположить, что я уехал За:
— Город.
Люди иногда бояться жить прошлым — я об этом даже не подумал, как о вторжении в потустороннее пространство, а так только:
— Мы жили по соседству — встречались?
— Да, — но только просто так. — Следовательно, без возможности запомнить это место навсегда, чтобы потом иметь возможность посещать его не только, как публичный дом, но и универмаг.
Тем не менее, я прорвался сюда еще раз, когда школа уже горела, наклонившись одним боком к склону в сторону реки.
— И вот ясно, что горело вещество, которого там никогда не было, — сказал я просто так, но чтобы слышала вернувшаяся с обеда полковница, что я считал за неуместную шутку.
— Вы уверены, что передали туда сообщение? — спросила она. И сама ответила: — Оно перехвачено. Школа сгорит вместе с людьми, так как никто не знает, что можно сделать с пожаром, который не тушится.
Уже к вечеру я понял, что опускается железный занавес между Сан Хосе и горящей в другом времени школой. Пришлось согласиться на пришедшее в последний момент сообщение:
— Передать свои права Валере, сыну директора школы.
И через пару дней меня выпустили из моего дореформенного состояния, но дали не дом на берегу моря, как обещали, а дом даже больше того, прибрежного, но в самом сердце ее кварцевых рудников.
— Спорить? — бесполезно. Поэтому я ушел, лишь чуть-чуть изменившись, и устроившись на бензозаправочную станцию с лежбищем в соседнем сарае.
Никто не ожидал, что я променяю Это на всё То, о чем мы так долго мечтали, — и пропустили, как человека уже сдавшего не только кандидатский и еще больший максимум в виде познания мира не только вообще, но и в:
— Частности.
Меня начали искать, что думали началась следующая мировая и так как последняя:
— Загорелся — нет, пока что не 54-километровый коллайдер, но передвижной сарай недалеко от моего.
В нем остались ночевать две или три дорожные проститутки со своим маркетологом и, скорее всего, русские, ибо я так боялся к ним подходить, чтобы подсмотреть, что они делают в свободное от основной работы время, что не надеялся увидеть ничего нового, кроме одного у них желания:
— Как можно скорее отделаться от меня.
Но так хотелось им сказать:
— Любить надо, чтобы так часто трахаться, а не воображать себя сновальщицами или ткачихами на фабрике троллей, которым безразлично всё, кроме:
— Перевыполнения плана хоть на сто пять процентов, но — обязательно!
Лучше, конечно, на двести, но далеко не всем это разрешается.
Я уже хотел бежать им на помощь, но как раз подъехала шикарная тачка и высокий, но не блондин, а обычный хомо сапиенс и вообще только в тапочках на скорую ногу попросил их спасти.
— От чего, сэр? — спросил я вежливо, хотя и видел: передвижной караван-сарай уже горел так, что перекрыл выход отступающим людям.
— Выпить хочется, а денег нет, — весело, но негромко ответила одна девица с такими шикарными блондинистыми волосами за спиной, что ясно:
— Пришитые только на время прогулки.
Когда они вышли все, кроме одной и три шланга предложили им свои услуги, как автоматические, но ручные змеи, что я забеспокоился:
— Бензина на всех может не хватить — надо было предлагать солярку, так как всё равно ничего из этого они еще ни разу не пробовали.
И спросил на всякий случай:
— Вам сколько?
— Три по триста умноженное на сто, — ответил, даже не заикнувшись парень. И ясно, не только от испуга — думал, американская шутка такая и бывает:
— Спрашиваем много, а дают еще в сто раз больше.
Я, конечно, побежал к сараю спасти тех троих, а эти было ясно и так справятся, ибо не только не загорелись от поглощенного ими бензина, но даже и не выплюнули его, когда поехали дальше.
Решил:
— Это только мне кажется.
Попытался открыть заднюю дверь — нет!
— У вас кто-то на ней сидит?! — спросил громко, чтобы обратили на эту дверь внимание.
Нет, пришлось лезть под машину, так как огонь начал лизать ей уже и пузо.
К счастью удалось уговорить их понять, что есть спасательный люк и он еще свободен.
Я им рассказал, что существует такая же, как они конкурирующая организация и совпадает, кажется, даже по количеству членов с ними.
Они оказались настолько благодарны, что согласились предложить мне сотрудничество на равной основе.
Боясь не попасть в тон, их долго — видимо — готовившимся размышлениям по поводу оставшихся еще дней жизни:
— Промолчал, что не стремлюсь к обществу до конца жизни, а только так, чтобы:
— Скрыться подальше с глаз правоохранительных органов, — улыбнулась одна, напомнившая мне кого-то.
Ибо вспомнить всё, вероятно, тоже можно, но не сразу, а только по частям.
— Почему загорелась наша машина — не знаешь? — спросил парень, ибо мы ехали, а на чем, если не на моей, которую я чуть не забыл, что купил недавно в кредит у бензоколонки, на которой работал, не спрашивая ее, и до ревизии не отвечая.
Я выразительно посмотрел на небо, но они не поверили, потому что сказали:
— Секс у нас практикуется, практически, бесплатно, так только туда-сюда:
— Яичница с ветчиной, картофель фри, пиво, — остальное:
— Фокусы! — не поверил я, что это правда.
Но они именно этим занимались, не боясь, как Гудини неожиданного дружеского удара в живот.
Я рассказал им, что только что были еще трое в такой же, как они комбинации:
— И. Ужаснулся, в такой ли точно — не знаю-ю! — Так бывает, если это было по моим замечаниям не более получаса назад?
И хорошо, что знал о существовании Данте и его Передержки в Аду, Раю, Чистилище и им подобных промежутками в виде видимого Эмпирея, что значит:
— Не виденное можно помнить так, как оно было! — Вот тут хочется спросить: бывает ли, но уже очевидно, что Данте прав более, чем.
Ибо, как и Розанов любимый Борисом Парамоновым очень, хотя и не совсем тоже помнит, так ли это на самом деле, так как само:
— На самом деле, — подвергнуто Розановым доказательству на обрывках газет.
Что значит, осталась только одна мечта:
— Записать то, что осталось от остатков прежней роскоши Эмпирея.
Где, как думал Владимир Высоцкий, видимо, настолько много хулихганили, что закрылся пламенем неугасимым.
— Поэтому никто ни хрена и не помнит толком, сколько их вчера было, а этот олух требует, чтобы отдали все деньги.
— А мы помним? — поддержала ее вторая.
Теперь я успокоился, а то даже чуть за голову не схватился — хотя и не имел такой привычки раньше:
— В тачке у бензоколонки был один парень и две леди среднего пошиба, или три, или все четверо были просто непростыми даже не проститутками, а:
— Тоже фокусниками, как и эти!
— Так бывает? — спросила одна парня, — чтобы нас так нагло преследовали конкуренты? — спросил он прямо так, внутри ее монолога, превратив в монолог, как Неприступная Добродетель маркиза Де Сада тоже троим плюс одна их хозяйка:
— Ни бельмеса — ни хгу-хгу всем их изощренным притязаниям.
— Муми-я! — даже уже без возмущения было констатировано.
И вот так:
— Вспомнить всё, пока что не получалось, ибо гадать, да, можно, что в одной тройке-четверке Алла Пуга, а в другой такая же, но только Мэрилин Мони, плюс их вечно живущие режиссеры, любящие, чтобы, практически всегда было хоть кому-то, но обязательно:
