Норморайтер как профессия

Материалы дискуссии

Издание второе,
переработанное и дополненное

---

ebooks@prospekt.org

Информация о книге

УДК 340.130

ББК 67.0

Н83

В книге нашли отражение материалы международной междисциплинарной дискуссии по содержанию постановочной статьи доктора юридических наук, профессора, заслуженного деятеля науки Российской Федерации В. М. Баранова «Норморайтер как профессия».

Представлены положительные (в подавляющем большинстве) и отрицательные отклики как известных, так и начинающих исследователей.

Работа может представлять интерес для всех интересующихся теорией, практикой, дидактикой и техникой правотворчества.

УДК 340.130

ББК 67.0

© Баранов В. М., составление, 2019

© Баранов В. М., составление, 2019, с изменениями

Вестник Саратовской государственной юридической академии в № 6 за 2017 год опубликовал нижеследующую статью профессора В. М. Баранова «Норморайтер как профессия».

В. М. Баранов1

НОРМОРАЙТЕР КАК ПРОФЕССИЯ

Введение: множество гуманитарных исследований о кризисе законности, упадке правопорядка, ошибках, пробелах, коллизиях и других дефектах правотворческого процесса и законодательства в силу разных причин не называет одну конкретную, высокозначимую причину сложившегося неблагоприятного положения — отсутствие в России особого корпуса людей, которых специально подготовили для правотворческой работы и которые имеют соответствующего образца диплом.

Цель: обоснование необходимости введения относительно самостоятельной профессии норморайтера.

Методологическая основа: диалектический анализ процесса и результата правотворчества, исторический и сравнительный методы оценки качества действующего законодательства, системный подход к выявлению, фиксации и преодолению дефектов законотворчества.

Результаты: предложен алгоритм действий в реализации проекта подготовки норморайтеров: требуется разработка профессионального и образовательного стандартов, аргументируется потребность в создании исследовательского научно-прикладного и учебного центра «Правотворчество и юридическая техника нормообразования», обоснована необходимость предоставления норморайтерам системы значимых льгот и преимуществ для закрепления лучших в этой профессии.

Выводы: выявление подлинных государственных интересов, неприятие подмены государственных и общественных нужд потребностями экономически и политически властвующей элиты — главный критерий профессионализма норморайтера. Содержательность — базовый принцип техники правотворчества. Содержание государственного решения подлежит не любому, а строго определенному адекватному правовому оформлению.

Ключевые слова: норморайтер, правотворчество, содержательность техники правотворчества, злоупотребления в правотворчестве, профессиональный стандарт норморайтера, образовательный стандарт норморайтера, льготы, преимущества и ответственность норморайтера.

V. M. Baranov

LEGAL RULES WRITER AS A PROFESSION

Background: The author says that a lot of researches have been carried out which showed the crisis of legitimacy, decay of law and order, mistakes, gaps, collisions and other faults in the law-making procedure and legislation in Russia today. But the author underlines one more very significant reason which caused the unfavorable situation with legislation in Russia. It is the fact that there is no special personnel in Russia who would be specially trained for law-making activity, who would have a diploma of appropriate standard.

Objective: the author supposes to justify the necessity of creating the profession of a legal rules writer. This profession should be relatively independent from any pressure.

Methodology: the research was based on dialectical analysis of the process and results of the lawmaking, the historical and comparative methods of the assessment the quality of the existing legislation, systematic approach to identifying, fixing and overcoming the defects of the legislation.

Results: the author proposes the algorithm of actions in order to realize the project of preparation legal rules writers. It requires towork out the professional and educational standards of the new profession, to create the research law-making oriented scientific and educational center “Law-making and legal machinery of the standard setting”. The author also justifies the necessity of providing the system of prominent preferences and privileges for attraction best professionals to this profession.

Conclusion: the article is aimed at examining genuine public interest, non-acceptance of the state and public needs substitution by the needs of the economically and politically ruling elites. It is the main criterion of professionalism of legal rules writer. Meaningfulness is the basic principle of the technique of lawmaking. The content of the government decisions is subjected not to any formalization but to the strictly defined and adequate legal formulation.

Keywords: legal rules writer, law-making, content of law-making techniques, abuse in law-making, professional standard of legal rules writer, educational standard for legal rules writer, benefits, advantages and responsibility of a legal rules writer.

Острая потребность современного Российского государства, всех институтов гражданского общества, абсолютного большинства граждан (преступному миру это невыгодно), зарубежного сообщества в эффективной правотворческой деятельности, качественном законодательстве не просто возрастает — она масштабно нарастает. Известна самая разная (но всегда неблагоприятная) статистика результатов прокурорского и судебного нормоконтроля. Одна из последних, на наш взгляд, впечатляющих цифр: в российских регионах принято 94,2 тыс. незаконных актов (это итоги прокурорской проверки в I полугодии 2017 г.) [1].

Принимая во внимание латентность, можно смело констатировать, что счет принимаемых в субъектах РФ нормативных правовых актов, противоречащих федеральному законодательству, идет на сотни тысяч ежегодно. Существует пласт федеральных законов, не соответствующих Конституции России. Материальный ущерб, причиняемый их действием, огромен, хотя точные размеры его неизвестны. Растут масштабы правотворчества, усиливается конкретизация значительного числа и не только базовых законов — это также увеличивает дефектность юридической регламентации. При этом крайне редки факты обращения с исковыми заявлениями граждан, обжалующих отдельные положения региональных и федеральных законов.

Значительны изъяны ведомственных нормативных актов. Прокуратура лишь фрагментарно фиксирует их несоответствие федеральному законодательству. Между тем 83,8% (из 2 млн 146 тыс. чиновников) служат в органах исполнительной власти и, естественно, участвуют в ведомственном нормотворчестве.

Любопытная иллюстрация — качество нормативно-правовой регламентации деятельности в интеллектуальном ведомстве, Федеральном агентстве научных организаций (ФАНО). В газете «Троицкий вариант» за 2017 г. в № 15–16 опубликована статья кандидата биологических наук Г. Кривошеиной «Нормотворчество ФАНО, или Еще раз о любителях списывания». В ней продемонстрировано, как данное ведомство готовит некоторые нормативные правовые акты: грубая переделка документов иных ведомств, дубляж вышестоящих актов без ссылки, смешение правовых и моральных норм, автозамена текстов без редактирования. Кодекс этики ФАНО вводит дресс-код и даже устанавливает такое странное правило: «Работники учреждения соблюдают разумную достаточность в использовании косметики, ювелирных изделий и иных украшений».

Множество (никто из нас не знает их точное количество) гуманитарных (и не только правовых) исследований о кризисе законности, упадке правопорядка, ошибках, пробелах, коллизиях и других дефектах правотворческого процесса и законодательства, как правило, в силу разных причин не называет одну конкретную значимую причину сложившегося неблагоприятного (мы не считаем его катастрофическим) положения.

Имеется в виду, что в России нет особого слоя людей, которых специально подготовили для правотворческой работы и которые имеют соответствующего образца диплом. Считается, что любой может участвовать в правотворчестве: выдвигать законодательные идеи, представлять концепции нормативных правовых актов, готовить проекты государственных решений и продвигать их (лоббировать) с большей или меньшей активностью.

Позиция автора настоящей статьи: правотворчеством должны заниматься профессионалы, но весь вопрос, какими они должны быть, кто и как может их готовить. Предлагаем такого рода профессионалов именовать норморайтерами. В английском варианте это понятие звучит вполне благозвучно: legal rules writer. Возможно применение понятия «праворайтер», но оно значительно уже по объему и слабее по функциональным возможностям. «Речеписец» — старинное русское понятие — применительно к предлагаемой профессии вряд ли можно реанимировать. С сожалением следует констатировать, что ни одно юридическое учебное заведение в России не готовит норморайтеров (кстати, как ни странно, нет вузов, готовящих профессиональных спичрайтеров и гострайтеров).

С 1999 года в структуре Саратовской государственной юридической академии функционирует Институт законотворчества, где обучаются в среднем 700 студентов (в 2017 г. на первый курс зачислены 180 чел.), но диплом выдается типового образца, и выпускники идут работать на самые разные должности в прокуратуру, полицию, суд и т. д.

В Институте законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве РФ имеется магистратура по похожей специализации, где только что прошел первый выпуск, но диплом также выдается общего образца.

В Пермском государственном национальном исследовательском университете есть магистерская программа «Юридические технологии в правотворчестве и применении права». В вариативной части учебного плана № 7840 есть учебные дисциплины: «Современные проблемы юридической науки», «Антикоррупционная экспертиза нормативно-правовых актов», «Основы правовой лингвистики». Но программа не содержит ни одного вопроса по юридической технике, не освещает даже самых распространенных ее приемов и средств (юридическая конструкция, правовая презумпция, преюдиция, оговорка, примечание, перечень и др.).

Следует признать, что фактически все имеющиеся магистерские программы по этому предмету предлагают лишь основы правотворческой деятельности, а требуется ее содержательная специализация.

Норморайтеров не в состоянии подготовить функционирующие в некоторых субъектах РФ институты регионального законотворчества (даже такие успешные, как в Воронеже и Иркутске).

Таким образом, системного обучения этой специальности в реальности нигде не ведется и диплом соответствующего образца не существует. Результаты правотворчества (коллективного и индивидуального) — непосредственный либо опосредованный источник как всех достижений, побед, прорывов, так и недостатков, просчетов, провалов в каждой из сфер жизнедеятельности.

Правотворчество — стратегическая специальность, представляющая собой синтез исторических традиций и новаций, единство теоретического и практического компонентов, баланс цифровых технологий и идеолого-мировоззренческих ориентиров, гармонию юридического и морально-психологического, культурно-воспитательного аспектов. Столь сложный вид деятельности требует особой подготовки.

Правотворчество — спичрайтинг, но совершенно особого рода: это технология подготовки текста, но не устного, а нормативного, директивного. Норморайтер — не «слепой исполнитель», а сотрудник, сочиняющий, составляющий текст, т. е. творчески пишущий работник. Спичрайтер (гострайтер) — лицо, пишущее тексты для других, выступающих как предполагаемые авторы. Норморайтер тоже сочиняет не для себя или не только для себя. Но адресат его правотворческих усилий совсем иной — все и каждый, кто вовлечен в ту или иную юридически значимую ситуацию.

Правотворчество обезличено. Это якобы всегда результат «коллективного творчества». Но ведь в большинстве правотворческих ситуаций это не так — всегда есть авторы идей и концепций законов. Но затем они исчезают, растворяются в среде рабочих групп, экспертов, в депутатском корпусе и подписи компетентного должностного лица. В отличие от спичрайтера, который должен отказаться от своего «я» и писать (может быть даже мыслить) на языке заказчика, норморайтер призван провести объективный, содержательный анализ правовой ситуации и точно отразить ее технико-юридическими средствами.

Оптимальный вариант — когда профессия норморайтера совпадает с призванием (т. е. внутренней мощной потребностью) трудиться на этой ниве. Однако такой вариант по природе своей не может быть массовым явлением. Это значит, что готовящие к этой стезе могут быть удовлетворены, если обучающийся способен к этой работе и в целом доволен ею.

Современный норморайтер — специалист, который не только живет за счет своей профессии, не только извлекает из нее доход, а тот, которому небезразличны качество правотворчества, репутация «творца права».

Макс Вебер в свое время, выделяя две категории общественных функционеров — «чиновники-специалисты» и «политические чиновники», подчеркивал: «Чиновник-специалист и в отношении всех обыденных потребностей оказывается самым могущественным»
[2, с. 660–661]. Речь идет о том, что даже при смене команды политических чиновников чиновники-специалисты остаются востребованными, ибо в них нуждается любая власть. И это понятно: беспристрастность — одно из важнейших и ценнейших профессиональных качеств норморайтера. Есть здесь и психологический момент. Подлинный норморайтер обладает чувством причастности к осуществлению государственной власти, ощущением реального участия в правовой регламентации деятельности миллионов людей. Не может быть норморайтера без ответственности за произведенный «правотворческий продукт», за дело, которому он служит.

Высокозначим практический вопрос: какое количество специалистов в сфере правотворчества требуется готовить ежегодно и сколько их потребуется в масштабе федерации? Рассчитать потребность России в норморайтерах без специальной методики невозможно — поэтому предлагаемые нами цифровые выкладки носят приблизительный, постановочный характер. Примерное количество лиц, занятых в правотворчестве Нижегородской области, составляет 5048 чел. Далеко не все из них имеют юридическое образование. Если эту цифру (с учетом статусов и специфики 22 республик, 9 краев, 46 областей, 3 городов федерального значения, 1 автономной области, 4 автономных округов) умножить на 85 субъектов РФ, то, конечно, примерно мы получим 450–500 тыс. чел. — столько специалистов по правотворчеству как минимум ныне требуется России.

Для кардинального улучшения ситуации в действующем законодательстве желательно иметь такого рода профессионалов значительно больше. Кто-то может усомниться — ведь за все советское время ни один юридический вуз (а образование тогда было не самое плохое) не готовил специалистов по правотворчеству. Ответить можно так: законы и другие нормативные правовые акты тогда готовились и принимались по «шаблону», по «кальке». Законов было несравнимо меньше, и их в то время просто «устанавливали», а не «творили». Творческое начало советского правотворчества было минимальным — любые дефекты относительно легко исправлялись ведомственными актами либо совместными постановлениями ЦК КПСС, Совета Министров, ЦК ВЛКСМ и ВЦСПС. Тогда был нужен опыт, высокая исполнительная дисциплина, а не специальная нормотворческая подготовка.

Алгоритм действий в реализации проекта подготовки норморайтеров может быть следующим.

Во-первых, необходимо разработать профессиональный стандарт норморайтера. Речь идет о формировании развернутого «паспорта» специальности. Профессиональный стандарт норморайтера — своего рода конституция специалиста этого профиля, отражающая соответствие его знаний, умений, навыков современному уровню правотворчества. Профессиональный стандарт норморайтера — как система типовых, унифицированных технико-юридических действий, так и симбиоз креативных, новаторских организационно-управленческих средств. Специальность «норморайтер» обеспечивает стабильность государственного управления и тем самым производит ценность для экономики, влияет на реальное материальное благополучие граждан, социально-культурное развитие страны.

В настоящее время в руководящих (директивных) документах о квалификационных требованиях к работникам норморайтеры отсутствуют. Должности специалистов правотворчества (ведущих, главных, 1–3 разрядов) могут вводиться по Трудовому кодексу РФ (далее — ТК РФ) преимущественно (или исключительно) в штате государственных и муниципальных органов. В ч. 1 ст. 195.1 ТК РФ дано определение квалификации работника через уровень знаний, умений, профессиональных навыков и опыта работы. В ч. 2 ст. 195.1 ТК РФ содержится дефиниция профессионального стандарта как характеристика квалификации, необходимой работнику для определенного вида профессиональной деятельности.

Подготовленный профессиональный стандарт норморайтера потребуется провести через Министерство труда и социальной защиты РФ, на который постановлением Правительства РФ от 22 января 2013 г. № 23 «О правилах разработки и утверждения профессиональных стандартов» (в ред. от 13 мая 2016 г.)2 возложена эта функция.

Парадокс, но в отношении юристов существует только один профессиональный стандарт — «следователь-криминалист» (утвержден приказом Министерства труда и социальной защиты РФ от 23 марта 2015 г. № 183 н)3. Субъекты РФ могут только ходатайствовать о принятии профессионального стандарта «норморайтер» с введением обязательных, а не рекомендательных требований.

Норморайтер — специалист, который не принимает акты, а именно пишет их, разрабатывает структуру и архитектонику документа. Решающее (финальное) слово, естественно, остается за соответствующей властной структурой.

Так или иначе, но требуется широкое обсуждение объема понятия «норморайтер» и достижение реального официального доктринально-практического консенсуса дефинирования его. Только после этого можно вести речь о законодательном закреплении данного понятия.

Норморайтер не может не обладать особой компетенцией. Структура компетенции норморайтера включает следующие элементы:

а) определенный объем базовых юридических знаний; б) систему специальных правотворческих знаний; в) комплекс нормосозидательных умений и навыков; г) устойчивые идеологические и ценностные правотворческие установки, согласующиеся с национальными интересами страны.

При определении содержания и структуры компетенции норморайтера важно провести четкое размежевание с полномочиями и обязанностями близких, смежных специалистов. Например, В. Б. Исаков в последние годы активно и успешно разрабатывает проблемы правовой аналитики [3; 4; 5] и уже ведет в Национальном исследовательском университете «Высшая школа экономики» подготовку особых специалистов — аналитиков в сфере права (лиц, занимающихся аналитической деятельностью на постоянной и профессиональной основе, выполняющих аналитические функции в организации или учреждении). «Подготовка специалистов в области юридической аналитики, — подчеркивает В. Б. Исаков, — необходима для крупных российских и зарубежных компаний, действующих на отечественном рынке, для правотворческих и правоприменительных органов, судов, для научных и образовательных учреждений с целью занятия должностей правовых аналитиков, консультантов, экспертов, советников» [6, c. 15]. Профессия норморайтера предназначена для замещения иных должностей — аппаратных чиновников для сферы правотворчества. В этой связи лучше всего было бы получить официальный государственный заказ на предлагаемый нами проект подготовки норморайтеров.

Совершенно очевидно, что норморайтер непременно должен владеть навыками аналитической деятельности — деятельности по интеллектуальной поддержке принятия государственных решений. Норморайтеру, по всей видимости, нет нужды проходить полный курс правовой аналитики как междисциплинарной области знания. Ему достаточно глубоко освоить специфику правовой аналитики в правотворческой деятельности и в правоприменении в той мере, в какой оно влияет на законотворческую работу. При отсутствии в юридическом вузе, решившемся готовить норморайтеров, преподавателя правовой аналитики нет препятствий, чтобы пригласить прочесть этот курс на договорной основе ведущего представителя российской аналитической юриспруденции В. Б. Исакова или его учеников и последователей.

Венцом подготовки норморайтера призван стать профильный выпускной квалификационный экзамен, представляющий собой недельную разноплановую проверку знаний, умений, навыков доктрины, практики, техники правотворчества, который должен иметь столько элементов, сколько требуется для доказательной оценки сформированности профессиональных компетенций.

Должностные обязанности и квалификационные требования к норморайтеру целесообразно оформить отдельным актом и корректировать каждые 3 года. Не лишним было бы разработать неординарную присягу норморайтера. Следует иметь в виду, что эти специалисты — исполнители, а не начальники и руководители, и оценка их творческого сложного труда должна проводиться по четким объективным квалификационным критериям.

Во-вторых, на основе принятого профессионального стандарта норморайтера надлежит подготовить адекватный его целям образовательный стандарт. Речь идет о специализации содержания теоретического и практического обучения норморайтера, и пока можно предложить лишь самые общие подходы, принципы модификации существующего базового вузовского юридического образования. Практическая подготовка норморайтера — полноценный элемент образовательного стандарта, когда обучающийся приобретает систему практических навыков, умений, приемов, средств правотворческой деятельности, развивает правотворческое правосознание и углубляет правотворческую культуру. По всей видимости, в образовательный стандарт войдет блок дисциплин практического обучения с адекватными методами их дидактического представления [7].

Программа подготовки специалистов правотворчества должна быть абсолютно новой, но основанной на предварительном фундаментальном существующем обучении. Базовые юридические дисциплины необходимо дополнить (с выделением нужного учебного времени) темами, работающими на доктрину, практику, технику правотворчества.

Учебный курс «История государства и права зарубежных стран» при подготовке норморайтеров желательно модифицировать таким образом, чтобы при анализе наиболее значимых законодательных и иных актов, правовых памятников показывать, почему они появились именно в таком качестве, по каким причинам исчезли или кардинально изменили свою технико-юридическую форму. Например, периоду Гражданской войны и реконструкции Юга в США известен такой самобытный нормативный правовой акт, как прокламация. Значительное влияние на государственно-правовое развитие США, в частности, оказали прокламации А. Линкольна, Э. Джонсона. Целую социальную революцию совершила прокламация «Об освобождении рабов». По оценке Н. С. Латыповой, она стала «точкой невозврата, после которой статус рабов был изменен навсегда», финальным и главным нормативным актом, определившим «в качестве основополагающей либеральной ценности неограниченное право каждого человека на собственную жизнь и свободу» [8, c. 21].

В конституционном праве желательно дать целый раздел о Конституции как базе текущего законодательства, о конституционных правовых позициях, об административном праве, развернуто изложить специфику ведомственного нормотворчества. Трудно переоценить для подготовки норморайтера учебный курс (если кто-то сможет его разработать надлежащим образом) «Национальное и международное судебное правотворчество»; учебный курс «Прокурорский надзор» желательно обогатить разделом «Участие прокуратуры в правотворческой деятельности федеральных и региональных органов государственной власти».

Модель подготовки специалистов правотворчества предполагает многоступенчатость. Студентов надо будет обучать моделированию законов, навыкам формулирования идеи законопроекта, умению готовить концепцию закона. Им потребуется опыт подготовки экспертных заключений по проектам не только региональных, но и федеральных законов, группового обсуждения и комментирования нормативных правовых актов.

Практически ориентированное обучение может вестись в самых разных профильных формах: разработка проектов на договорной основе для других субъектов РФ, подготовка экспертных заключений по базовым региональным законам, ведение банка правотворческих ошибок с выработкой путей их устранения или преодоления вредных последствий, формирование пакета законодательных идей и т. п. При наличии финансовой возможности полезными могут быть зарубежные командировки для подготовки аналитических обзоров по определенным сферам иностранного законодательства.

В перспективе потребуется образование специальных кафедр (либо курсов): стратегии, тактики и техники правотворчества, экспертизы в правотворчестве, современного муниципального правотворчества, международного права и правотворческого процесса, секретного правотворчества, возможности информационных технологий в правотворчестве, систематизации региональных правотворческих актов, мониторинга правотворческой и правоприменительной практики. Возможно создание клуба деловых правотворческих игр.

Содержание подготовки специалистов правотворчества потребует множества общих и частных корректировок учебного материала. На более высоком уровне необходима разработка методологических основ правотворчества.

Никто не сомневается в огромном влиянии национальных российских традиций на все сферы жизни общества [9, c. 7–41], включая правотворчество. Но как именно, в каких содержательных и технико-юридических формах они влияют на законодательный процесс и результаты правотворчества? Детально доктринальных разработок по этой фундаментальной проблеме нет, как, кстати, нет четкого различения традиций и обычаев.

Национальные традиции влияют на определение правового статуса государственных органов. Применительно к прокуратуре в постановлении от 14 февраля 2015 г. Конституционный Суд РФ сделал вывод, что законодатель, определяя концепцию данного органа, не может не учитывать исторически сложившееся понимание его роли и предназначение в правовой системе России. Если в отношении прокуратуры, суда, адвокатуры, нотариата, полиции сложившиеся национальные традиции относительно легко вычленить и попытаться адекватно отразить в законодательстве, то применительно ко многим другим (особенно молодым) государственным органам и организациям сделать это затруднительно. Сама инновационная среда их функционирования выступает в этих ситуациях в качестве сопротивляющегося материала.

Возникает далеко не риторический вопрос: как этому учить специалистов в сфере правотворчества, какие найти новаторские дидактические приемы их обучения столь деликатному виду (аспекту) правотворческой работы?

Злоупотребления в нормотворчестве, противоправные юридические решения — почти закрытая и реально неисследованная тема. В чистом виде о современном преступном законотворчестве нам известен лишь один реальный пример — осуждена почти половина депутатов Тверской городской думы во главе с ее председателем за принятие серии нормативных и правоприменительных актов за взятки (условия и уровень тарифов за электроэнергию в угоду определенным компаниям). Напрашивается учебный курс «Противоправное правотворчество и основные пути противодействия ему».

Мы десятилетиями обсуждаем проблемы юридической ответственности за вред, причиненный государственными органами и их должностными лицами, но нет попыток создать методику определения вреда от принятия нормативного правового акта и установления за это адекватных мер государственного принуждения. Эту задачу вполне можно предложить для решения в дипломной работе студента либо магистерской диссертации обучающегося.

В дидактическом плане здесь много острых и слабоизученных вопросов, которые нередко находятся на стыке (и даже выходят за рамки юридических знаний) других научно-учебных дисциплин и не всегда известны преподавателю. Например, можно легко допустить смешение понятий «нация», «народ», «этнос». Ясно, что, не разобравшись в этих категориях, невозможно убедительно представлять их в качестве предмета правотворчества при оценке традиций. В. В. Лапаева верно подчеркивает, что «российские традиции солидарности могут и должны быть инкорпорированы в общее понятие права», но, к сожалению, не поясняет, как это сделать. Она пишет «об учете в праве национальных традиций», а мы полагаем, что важнее и гораздо труднее в правотворчестве адекватно отразить, разумно (т. е. при принципе формального равенства) выразить приемлемые традиции и четко обозначить так называемые антиправовые традиции для последующего государственного противодействия их распространению в обществе. В этом контексте трудно не согласиться с А. А. Гусейновым в том, что право «не должно апеллировать к традициям, а наоборот, оно должно быть основанием для критики традиций, их селекции», а правовую практику надо так строить, чтобы она стала традицией [10, c. 26].

Вспомним, какого объема порой бывают (особенно у технических и административных регламентов) названия нормативных правовых актов. Они зачастую просто-напросто нечитабельны — в них невозможно уловить идею документа. Студентов следует учить и тому, как коротко отразить в наименовании юридического акта ключевую идею.

Или возьмем иллюстрацию иного технико-юридического плана. В России принято немало разного рода правовых документов в жанре «стратегия». Анализ действующих в государстве стратегий показал невероятное разночтение по различным и не только технико-юридическим параметрам. Федеральный закон от 28 июня 2014 г. № 172 называется «О стратегическом планировании в Российской Федерации» (в ред. от 3 июля 2016 г.)4.

Некоторые документы утверждены Указом Президента РФ («О стратегии развития информационного общества в Российской Федерации на 2017–2030 годы», «О стратегии экологической безопасности Российской Федерации» на период до 2025 года», «Об утверждении Стратегии государственной антинаркотической политики Российской Федерации до 2020 года», «О Стратегии научно-технологического развития Российской Федерации», «О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации», «Стратегия противодействия экстремизму в Российской Федерации до 2025 года», «Стратегия развития Арктической зоны Российской Федерации и обеспечения национальной безопасности на период до 2020 года», «О Национальной Стратегии действий в интересах детей на 2012–2017 годы», «О Национальной Стратегии противодействия коррупции и Национальном плане противодействия коррупции на 2010–2011 годы», «Об утверждении Стратегии развития электросетевого комплекса Российской Федерации»).

Ряд правовых документов этого жанра утвержден распоряжением Правительства РФ («Стратегия государственной политики Российской Федерации в области защиты прав потребителей на период до 2030 года», «О Стратегии развития таможенной службы Российской Федерации до 2020 года», «Об утверждении Стратегии развития сельскохозяйственного машиностроения России на период до 2030 года», «Об утверждении Стратегии обеспечения единства измерений в Российской Федерации до 2025 года», «Об утверждении Стратегии развития туризма в Российской Федерации на период до 2020 года», «Об утверждении Стратегии действий в интересах граждан старшего поколения в Российской Федерации до 2025 года»).

Региональные стратегии развития утверждаются в одних случаях правительством субъекта («Стратегия инвестиционного развития Ростовской области до 2030 года», «Стратегия развития Нижегородской области до 2020 года»), в других — указом губернатора («О Стратегии Воронежской области в сфере развития и защиты прав человека на 2016–2025 годы»).

Преподавателю придется приложить немалые усилия, чтобы аргументированно объяснить эти разночтения.

Целевая аудитория в нашем случае — те студенты, которые мотивированы учиться и затем работать в сфере правотворчества независимо от его вида и области приложения.

Во властных правотворческих структурах укоренилось и функционирует стойкое убеждение: юристы могут и должны оформлять выработанные решения в любой нужной государственной власти форме. Миссия юриста — преобразовывать политическую волю государственных руководителей в выгодную правовую форму.

Эта авторитарная позиция, консервативный стереотип подлежит преодолению, демократической трансформации. Экономически и политически властвующая элита должна быть ограничена в своих правотворческих притязаниях. По всей видимости, именно этому наиболее трудно будет обучать норморайтеров.

Аксиомой, которая кочует из статьи в статью, из монографии в монографию, является тезис о том, что успешное развитие юридического образования, совершенствование подготовки юридических кадров немыслимо без правовой культуры, правосознания, учета национального менталитета [11, c. 7–8; 12, с. 31–41]. Очевидна декларативность этого тезиса. Он не работает в профессиональной юридической среде. Когда идут совсем не единичные аресты высокопоставленных юристов (судей, прокуроров, следователей, адвокатов), у каждого из них имеется солидный практический опыт и определенная правовая культура. Кто-то скажет: надо отличать подлинную правовую культуру от ложной, мнимой — эти правоведы «переродились», «деформировались». Это уход от проблемы. Должен быть проверяемый механизм образования профессиональных качеств юриста той или иной специальности. Не вообще правовой культурой должен обладать юрист, не просто и не только развитым правосознанием. Он должен с помощью профессорско-преподавательского состава и некоторых специально-технических средств приобрести вполне конкретные профессиональные качества — чувство законности, моральную надежность, психологическую стрессоустойчивость. Внедрить эти качества значительно сложнее, нежели обучить категориям теории и философии права, нормам уголовного, административного и гражданского законодательства, тактике обыска или выемке.

В нашем случае подлинный специалист по правотворчеству должен уметь сказать «нет» государственной власти, когда от него требуют любым способом оформить принятое политиками решение.

Выдвигаемый нами тезис напрямую перекликается с более общей, до сих пор директивно не решенной проблемой: образование вообще и юридическое в частности — это сфера услуг или нечто более высокое, функционально гораздо более значимое.

Выявление подлинных государственных интересов, неприятие подмены государственных и общественных нужд потребностями экономически и политически властвующей элиты — главный критерий профессионализма специалиста по правотворчеству. Далеко не все правоведы осознают, что содержательность — базовый принцип техники правотворчества. Он до сих пор не раскрыт с надлежащей полнотой, глубиной и точностью. Содержание любого государственного решения подлежит не любому, а строго определенному адекватному правовому оформлению. Именно эта идея должна быть положена в основу стратегии и разных концепций всесторонней подготовки специалистов по правотворчеству.

Приняв и реализовав этот постулат, мы сможем приблизиться к преодолению главного недостатка позитивизма (нормативизма) — отсутствию границы перерождения права в произвол. Профессиональный и образовательный стандарты норморайтера целесообразно подвергнуть тщательной междисциплинарной экспертизе силами Ассоциации юристов России.

В-третьих, требуется политическая воля, основанная на осознании острой необходимости этой профессии и практической потребности определенного количества норморайтеров. Еще более необходимо государственное поручение, формирование социального заказа на обучение определенного числа норморайтеров.

На наш взгляд, данный проект способны реализовать лишь крупные юридические центры — опорные классические государственные исследовательские университеты, Саратовская государственная юридическая академия, Институт законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве Российской Федерации. Ежегодно целесообразно набирать одну-две учебные группы (30 или 60 чел.). При большем количестве обучающихся обеспечить качественную подготовку норморайтеров проблематично.

Можно пойти и иным путем — на паритетных началах нескольким университетам организовать исследовательский научно-прикладной и учебный центр с условным наименованием «Правотворчество и юридическая техника нормообразования», который позднее может взять на себя функцию повышения квалификации норморайтеров. Не исключена возможность создания базовых кафедр при представительных органах государственной власти с перспективой организации целевого набора и гарантией предоставления должности по полученной специальности.

В-четвертых, необходимо введение действенного разнопланового государственного стимулирования для приобретения специальности «норморайтер» и последующее удержание на этой службе лучших профессионалов.

Качественное образование и получение диплома «норморайтер» должно быть мощным социальным лифтом. Для этого требуются специальные и хорошо оборудованные «лифтовые шахты» — льготы, привилегии и иммунитеты для освоивших программу вуза на «хорошо» и «отлично». Будем откровенны — ныне диплом с отличием любого (даже самого «брендового», «топового») вуза реально ничего не дает для трудоустройства: решающее слово за связями, деньгами, случайными выдвижениями. Идеальный выход — каждый год выставлять иерархически выстроенную систему конкретных должностей для выпускников, окончивших юридические вузы с отличием, назначать их на 2–3 года на эти должности с последующей аттестацией пригодности. Только в таком случае появятся мотивация и конкуренция. Престижные и высокооплачиваемые должности в юридической сфере (а в области правотворчества — особенно) должны занимать лучшие.

Можно взять на вооружение интересный опыт Министерства юстиции РФ, которое проводит конкурс на заключение договоров о целевом обучении с обязательством последующего прохождения федеральной государственной службы [13] в этом ведомстве. Высоко значимо то, что по окончании обучения победителям конкурса предлагаются к замещению конкретные должности гражданской службы категории «специалисты старшей группы должностей» и «обеспечивающие специалисты старшей и младшей групп должностей».

Норморайтерам желательно на первые 10 лет после получения диплома предоставить серию льгот и преимуществ:

— приоритетный доступ в кадровый резерв федерального государственного органа — для этого потребуется корректировка Указа Президента РФ от 1 марта 2017 г. № 96 «Об утверждении Положения о кадровом резерве федерального государственного органа»5; создание отдельной номинации в проекте «Лидеры России»;

— установление весомых надбавок за сложность труда;

— крупное премирование за работу с иностранным законодательством, за аналитические обзоры законодательства на иностранном языке, двойной диплом — юриспруденция и правоведение — должен давать не менее 20% повышения заработной платы;

— запрет в течение 3 лет на увольнение по причине слабой профессиональной подготовки;

— льготное медицинское обслуживание;

— повышенное пенсионное обеспечение.

Известный филолог и философ М. Н. Эпштейн различал литературоведов и литературоводов. Последние не просто сочетали литературную практику с литературной теорией, но и создавали программы нового литературного направления и даже целые культурные движения [14, c. 29].

По аналогии, по всей видимости, можно квалифицировать в юриспруденции правоведов и правоводов. Конечно, далеко не все юристы способны к созданию, преобразованию правовой материи. Но относиться к этой когорте юристов — особая честь и, если угодно, почетная миссия.

Вот эту — элитную — часть правоводов и следует начать готовить в России, имея в виду, что постепенно в государственных органах и структурах гражданского общества, участвующих в правотворчестве, образуется корпус, ядро высокопрофессиональных норморайтеров, которые переориентируют правотворческую политику и станут непреодолимой преградой для дефектного правотворчества.

Предлагаемый подход — один из возможных вариантов организации подготовки специалистов правотворчества, в реальности которого я убежден, исходя из своего многолетнего преподавательского опыта и исследовательской практики.

Библиографический список

1. Недюк М., Ивушкина А. Незаконные законы // Известия. 2017. 11 окт.
2. Вебер М. Политика как призвание и профессия. Избранные произведения / пер. с нем., сост., общ. ред. и послесл. Ю. Н. Давыдова; предисл. П. П. Гайденко. М.: Прогресс, 1990. 808 с.
3. Исаков В. Б. Правовая аналитики: учебное пособие. М.: Норма, 2015. 384 с.
4. Исаков В. Б. Говорите языком схем: краткий справочник. М.: Норма, 2016. 144 с.
5. Исаков В. Б. Графенто 1. Графический язык правовой аналитики. М.: НИУ ВШЭ, 2016. 50 с.
6. Исаков В. Б. Правовая аналитика: рабочая программа общеуниверситетского факультатива. М.: НИУ ВШЭ, 2017. 94 с.
7. Доброхотова Е. Н. Практическое обучение юристов в России: история становления и перспективы развития (на примере юридической клиники в СПб ГУ): автореф. дис. … канд. юрид. наук. СПб., 2007. 22 с.
8. Латыпова Н. С. Государственно-правовое развитие США в период Гражданской войны и Реконструкции Юга (1861–1877): автореф. дис. … канд. юрид. наук. Уфа, 2017. 27 с.
9. Право и национальные традиции. Материалы круглого стола // Вопросы философии. 2016. № 12. С. 7–41.
10. Право и национальные традиции. Материалы круглого стола // Вопросы философии. 2016. № 12. С. 26.
11. Синюков В. Н. Юридическое образование в контексте российской правовой культуры // Журнал российского права. 2009. № 7. С. 31–44.
12. Борисов А. В., Корнев А. В., Петручак Л. А. Юридическое образование в России: история, современность, перспективы развития. М.: Норма; ИНФРА-М, 2015. 208 с.
13. РГ. 2017. 13 окт.
14. Эпштейн М. Н. От знания — к творчеству. Как гуманитарные науки могут изменять мир. М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2016. 480 с.

References

1. Naduk M., Ivushkina A. Illegal Laws // News. 2017. 11 оct.
2. Veber M. Politics as Vocation and Profession. Selected works / per. with him., comp., General editorship and afterword. Y. N. Davydova; Foreword. P. P. Gaidenko. M.: Progress, 1990. 808 р.
3. Isakov V. B. Legal Analysis: a textbook. M.: Norma, 2015. 384 р.
4. Isakov V. B. Speak the Language of Schemes: a brief guide. M.: Norma, 2016. 144 р.
5. Isakov V. B. Graphene 1. Graphic Language of Legal Analytics. M.: HSE, 2016. 50 р.
6. Isakov V. B. The Legal Analytics: working program of a University-wide optional course. M.: HSE, 2017. 94 р.
7. Dobrokhotova E. N. Practical Training of Lawyers in Russia: history of forma-tion and prospects of development (on the example of the legal clinic in St. Petersburg state university): author. diss. kand. the faculty of law. Sciences. Saint Petersburg, 2007. 22 р.
8. Latypova N. S. With. State-legal Development of the United States during the Civil War and South Reconstruction (1861–1877): abstract. Diss. kand. the faculty of law. Sciences. Ufa, 2017. 27 р.
9. Law and National Traditions. Materials of the «round table» // Questions of philosophy. 2016. No. 12. P. 7–41.
10. Law and National Traditions. Materials of the «round table» // Questions of philosophy. 2016. No. 12. S. 26.
11. Sinyukov V. N. Legal Education in the Context of Russian Legal Culture // Journal of Russian law. 2009. No. 7. 208 р.
12. Borisov A. V., Kornev A. V., Petrusak L. A. Legal Education in Russia: history, modern age, prospects. M.: Norma; INFRA-M, 2015. 208 р.
13. Russian newspaper. 2017. 13 оct.
14. Epstein M. N. From Knowledge to Creativity. How the Humanities Can Change the World. M.; SPb.: Center for humanitarian initiatives, 2016. 480 р.

Редакционный совет и редакционная коллегия журнала «Юридическая наука и практика: Вестник Нижегородской академии МВД России» обратились к исследователям различных отраслей юридического знания, экспертному сообществу с просьбой откликнуться на выдвинутые в статье предложения.

При анализе содержания статьи попросили ответить на следующие конкретные вопросы:

– имеется ли реальная потребность в профессии норморайтера;

– нужен ли для подготовки норморайтера специальный профессиональный стандарт с развернутым описанием необходимых профессиональных компетенций;

– требуется ли разработка особого образовательного стандарта норморайтера;

– кто именно должен провести предварительную экспертизу профессионального и образовательного стандартов норморайтера;

– какое количество норморайтеров целесообразно готовить ежегодно и какие принципы должны быть положены в основу их карьерной ротации;

– есть ли резон в повышенной материальной и иной поддержке профессионального становления норморайтера, не является ли это отступлением от принципа социальной справедливости, неосновательным снижением конкуренции в процессе служебного роста?

По сути, редакционный совет и редакционная коллегия журнала организовали своеобразный мозговой штурм предельно конкретной проблемы юридической науки, практики и образования.

Дискуссионная площадка завершается выступлением профессора В. М. Баранова, который подверг аналитической оценке идеи коллег и ответил на некоторые критические замечания.

Мацкевич Игорь Михайлович,
доктор юридических наук, профессор, заведующий
кафедрой криминологии и уголовно-исполнительного
права Московского государственного юридического
университета имени О. Е. Кутафина, главный ученый
секретарь ВАК при Министерстве науки и высшего
образования Российской Федерации

СУБЪЕКТЫ ЗАКОНОТВОРЧЕСТВА: К ВОПРОСУ О НОРМОРАЙТЕРАХ, И НЕ ТОЛЬКО

Жанр настоящей статьи предполагает постоянное обращение к инициатору проблемы — профессору В. М. Баранову, что мною будет выполнено с особым удовольствием, поскольку полемизировать с ним заочно, тем более на страницах печати, мне еще не доводилось.

Профессор В. М. Баранов (позволю себе в нашей полемике обращаться к нему в такой наиболее, с моей точки зрения, уважительной форме) справедливо утверждает: «Известна самая разная (но всегда неблагоприятная) статистика результатов прокурорского и судебного нормоконтроля… Принимая во внимание латентность, можно смело констатировать, что счет принимаемых в субъектах Российской Федерации нормативных правовых актов, противоречащих федеральному законодательству, идет на сотни тысяч ежегодно. Существует целый пласт федеральных законов, не соответствующих Конституции России. Материальный ущерб, причиняемый их действием, огромен, хотя точные размеры его неизвестны»6.

Подтверждая это высказывание, замечу, что в 2017 году было выявлено 46 тыс. (49 тыс. — в 2016 году) нормативных правовых актов, содержащих коррупциогенные факторы. Примерами таких коррупциогенных факторов могут выступать следующие правовые предписания: зафиксированный правовой отказ от конкурсных (аукционных) процедур (150 нормативных правовых актов); заполнение законодательных пробелов при помощи подзаконных актов в отсутствии у законодателей соответствующих полномочий (270); чрезмерная свобода подзаконного нормотворчества (380); злоупотребление правом при нормотворчестве органами государственной власти или органами местного самоуправления (500).

В 2017 году прокурорами отменено 392 906 незаконных нормативных правовых актов. В 2016 году было отменено 384 495 незаконных правовых актов7.

Как говорит профессор В. М. Баранов, «в чистом виде о современном преступном законотворчестве нам известен лишь один реальный пример — осуждена почти половина депутатов Тверской городской думы во главе с ее председателем за принятие серии нормативных и правоприменительных актов за взятки (условия и уровень тарифов за электроэнергию в угоду определенным компаниям)»8.

В 1990-е годы («лихие», обычно добавляют применительно к этому времени) существовал негласный, но стабильный тариф за подготовку депутатского запроса по любому поводу. Сегодня злоупотребления правом со стороны законодателей не носят таких масштабов, но говорить о том, что эта проблема полностью решена, думаю, еще рано.

Постановка вопроса о подготовке специалистов по написанию нормативных правовых документов представляется своевременной и крайне актуальной. В свое время правоведы (в том числе и те, кто учил меня на юридическом факультете МГУ имени М. В. Ломоносова в 1980-х годах: Г. А. Кригер, Д. Л. Златопольский, В. П. Грибанов, А. Д. Зайкин, В. Е. Чиркин, З. М. Черниловский, А. И. Денисов, А. А. Кененов и многие-многие другие) ехидничали над составом советского любительского парламента (Верховный Совет заседал нерегулярно, то есть вроде как не на профессиональной основе), состоявшем из представителей доярок, шахтеров и других уважаемых профессий, имевших слабое отношение к государственному управлению.

Прошло каких-то 30 лет, и мы имеем профессиональный парламент, состоящий из спортсменов и тренеров — тоже представителей весьма уважаемой профессии. Наверное, с точки зрения управления государством они к этому более приспособлены, чем доярки и шахтеры.

Однако остается вопрос: кто пишет законы? Ответ на него не в пользу современного парламента.

Профессор В. М. Баранов справедливо говорит о том, что в советской правовой системе законы и другие нормативные правовые акты принимались по некоторому шаблону. К тому же законов было значительно меньше, и их в то время просто «устанавливали», а не «творили». Творческое начало советского правотворчества было минимальным, а если при этом случались какие-либо дефекты, то они исправлялись актами полуобщественных-полугосударственных организаций, например совместными постановлениями ЦК КПСС, Совета Министров, ЦК ВЛКСМ и ВЦСПС9.

Все это верно лишь с определенными оговорками.

1. Нормативных правовых актов именно потому было немного, что функционировала стройная система, составными элементами которой были механизмы внеправового регулирования: разбирательства на комсомольских и партийных собраниях, товарищеские и общественные суды и т. п. Наказание по партийной линии для человека нередко влекло более серьезные негативные последствия, чем даже строгое административное взыскание. Более того, партийное наказание часто служило сигналом к началу уголовного преследования, оно как бы неформально открывало его.

2. К нормотворчеству в советское время относились крайне серьезно. Правилом была тщательная проработка текста закона. Были, разумеется, и исключения из правил: достаточно вспомнить всем известное уголовное дело Рокотова и Файбишенко, когда в угоду волеизъявления политического лидера Н. С. Хрущева моментально была введена смертная казнь за спекуляцию, которой на момент совершения преступления не существовало, но были единичные случаи.

3. Подготовка советского юриста была организована на должном высоком уровне. Выпускник советского юридического вуза или факультета справедливо назывался специалистом широкого профиля и мог одинаково успешно работать в любой области применения своих знаний на практике, включая подготовку проектов законов.

4. В университеты и вузы приходили достаточно подготовленные абитуриенты, которые умели грамотно говорить и грамотно писать. Для лиц, которые в дальнейшем специализировались на подготовке законов, это было важно. Более того, едва ли не все ученики в школах привлекались к написанию стенных газет. Они принимали участие в подготовке всевозможных уставов общественных организаций: совет пионерского отряда, комсомольские организации и т. п.

5. Людей, которые готовили тексты законов, как и людей, которые готовили тексты выступлений руководителей, отбирали для работы на практике (иногда еще со студенческой скамьи), шлифовали их мастерство и тщательно оберегали. Их обезличивали в той же мере, как и весь интеллектуальный потенциал страны, который имел политическое значение. Вспомним, что ответил тот же Н. С. Хрущев, когда иностранные журналисты спросили у него, кто является создателем советских космических ракет, — он ответил: «Советский народ», поэтому тем более создателем советских законов был советский народ.

В действительности советских норморайтеров было немного. В определенной степени это было коллективное творчество, поскольку помимо юристов к написанию законов привлекались политологи, филологи, культурологи, лингвисты и представители других областей знаний. Особенно отмечу, что едва ли не все проекты законов проходили специальную правовую экспертизу (хотя в то время она так не называлась) в Институте государства и права Академии наук СССР.

Согласен с профессором В. М. Барановым, когда он констатирует, что в целом сегодня в стране сложилась неблагоприятная ситуация с разработкой проектов законов. Мне как одному из членов Научно-консультативного совета при Общественной палате России частенько приходится сталкиваться с сырыми и откровенно непроработанными текстами законов. Более того, их разработчики не утруждают себя элементарной заботой о том, чтобы рассчитать стоимость такого закона. Фраза из пояснительной записки любого проекта закона о том, что его принятие не приведет к дополнительным финансовым расходам, у меня вызывает оторопь. Одной только бумаги на тексты этого закона будет потрачено на десятки тысяч рублей, не говоря уже о потраченной электроэнергии и т. п. Как же так может быть, что введение этого закона ничего не будет стоить для отечественного бюджета? Понятно, что в действительности разработчики ничего не считают, а следовательно, не понимают, во что в конечном итоге выльется принятие предлагаемого ими закона. И дело не в том, что они их не просчитывают, а в том, что разработчики современных проектов законов вообще не задумываются о последствиях принятия предлагаемых ими текстов законов.

В связи с этим профессор В. М. Баранов обоснованно поднял проблему отсутствия в России особого вида специалистов, которых должны готовить для правотворческой работы. «Считается, что любой может участвовать в правотворчестве: выдвигать законодательные идеи, предоставлять концепции нормативных правовых актов, готовить проекты государственных решений и продвигать их (лоббировать) с большей или меньшей активностью»10.

Если в советское время этот же тезис (любой может готовить проекты законов и даже участвовать в управлении государством) был лозунгом, со временем ставшим откровенно демагогическим, то сегодня это, в лучшем случае, самообман, а в худшем случае — системный дефект современного государственного устройства.

В управленческом аппарате правительства Канады существует специальная каста людей, которые, наверное, близко подходят к тому типу профессионалов, о необходимости подготовки которых говорит профессор В. М. Баранов. Они не норморайтеры, они профессиональные государственные управленцы высшего уровня. В их задачу входит обоснование решения тех задач, которые перед ними ставят политики. При этом принципиальным является требование о том, чтобы обоснование было выполнено не более чем на двух страницах машинописного текста формата А4. Политики и чиновники, и это, кстати, достаточно давно доказано проведенными исследованиями, текст большего объема не читают. Между прочим, это в полной мере относится и к отечественным чиновникам и политикам.

Само предлагаемое решение может быть как положительным, так и отрицательным, то есть профессиональные управленцы докажут возможность исполнения этого решения, но это будет сделано на двух листах. В законодательстве Канады существует запрет в течение определенного времени после прихода к власти представителей оппозиции менять профессиональных управленцев.

Профессор В. М. Баранов говорит примерно об этом же: «Норморайтер — не “слепой исполнитель”, а сотрудник, сочиняющий… текст, то есть творчески пишущий работник… Норморайтер… сочиняет не для себя или не только для себя. Но адресат его правотворческих усилий совсем иной — все и каждый, кто вовлечен в ту или иную юридически значимую ситуацию»11.

В то же время со следующим утверждением профессора В. М. Баранова хотел бы поспорить. Он говорит: «Правотворчество обезличено. Это якобы всегда результат “коллективного творчества”, но ведь в большинстве правотворческих ситуаций это не так — всегда есть авторы идей и концепций законов. Но затем они исчезают, растворяются в среде рабочих групп, экспертов, депутатском корпусе и подписи компетентного должностного лица»12.

Современное правотворчество отнюдь не обезличено. Скорее наоборот, опыт последнего десятилетия говорит о том, что значимые законы имеют персонифицированные названия. Так произошло, например, с пакетом законов Яровой (депутат Государственной Думы И. А. Яровая). Свое название имеет закон Димы Яковлева.

Это общемировая тенденция, которая берет свое начало, скорее всего, от правотворчества в США, где все известные законы называются именами своих разработчиков. Далеко за примером ходить в данном случае не нужно, 30 июля 2002 г. Президентом США был подписан закон Сарбейнза — Оксли, ужесточающий правила предоставления финансовой отчетности компаниями. Пол Спирос Сарбейнз — сенатор-демократ от штата Мэриленд, член американо-греческого прогрессивного просветительского союза. Майкл Оксли — член палаты представителей от республиканской партии. Кстати, пресловутая поправка Джексона — Вэника, принятая в 1974 году к закону о торговле, которая установила ограничения на торговлю со странами, препятствующими эмиграции и нарушающими другие права человека, также была названа в честь инициаторов ее разработки и принятия — конгрессменов от демократической партии Генри Джексона и Чарльза Вэника.

Я полагаю, что в ближайшее время законы, имеющие большой общественный резонанс и социально-политическое значение, не только будут, но и должны быть персонифицированы. При этом персонификация этих законов, на мой взгляд, должна быть систематизирована: а) закон должен быть назван именем собственным либо по имени инициатора его принятия, либо по кругу социально значимых проблем, на решение которых он направлен; б) в законе должны быть указаны имена разработчиков; в) в конце закона должны быть указаны имена норморайтеров.

Из сказанного вытекает значимость проблемы подготовки норморайтеров. Об этом более чем подробно говорит профессор В. М. Баранов. Согласно его концепции, алгоритм действий в реализации проекта подготовки норморайтеров может быть следующим. Во-первых, необходимо разработать профессиональный стандарт норморайтера. Во-вторых, на основе принятого профессионального стандарта норморайтера надлежит подготовить адекватный его целям образовательный стандарт. В-третьих, требуется рассчитать потребности определенного количества норморайтеров. В-четвертых, необходимо введение действенного разнопланового государственного стимулирования для приобретения специальности «норморайтер» и последующего удержания на этой службе лучших профессионалов13.

От себя добавлю: в-пятых, это создание целостной законодательной системы, без чего профессия норморайтера теряет смысл. Если не будет создана законодательная конструкция, в которой, словно химические элементы в таблице Д. И. Менделеева, будут приведены в соответствие со своим значением и целеполаганием все нормативные правовые акты, норморайтер превратится именно в то, против чего возражает профессор В. М. Баранов: «Во властных правотворческих структурах укоренилось и функционирует стойкое убеждение: юристы могут и должны оформлять выработанные решения в любой нужной государственной власти форме»14.

Является ли задачей норморайтера создание такой целостной законодательной системы? И да, и нет. Да — в том смысле, что норморайтер должен при написании закона понимать суть такой системы, а значит, он должен разбираться в ее особенностях и значимых конструктивных элементах. Нет — в том смысле, что он не должен ее придумывать.

Придумать, а значит, и создать такую систему должен нормокреатор. В моем понимании нормокреатор — это коллективный разум, представителями которого помимо обязательных юристов должны стать математики. Важно, чтобы соблюдались пропорции, а это без представителей математики невозможно.

Если этого не будет сделано, будет продолжаться современный законотворческий хаос, о чем, как всегда, емко и образно говорит профессор В. М. Баранов: «Растут масштабы правотворчества, усиливается конкретизация значительного числа и не только базовых законов — это также увеличивает дефектность юридической регламентации. При этом крайне редки факты обращения с исковыми заявлениями граждан, обжалующих отдельные положения региональных и федеральных законов»15.

Попутно отмечу, что современное законодательство перестало обращать внимание на такие, казалось бы, незыблемые принципы законотворчества, как, например, невозможность принятия законов, ухудшающих положение граждан, и непридание закону обратной силы, если это ухудшает права граждан.

Так, принятие в 2013 году Положения о порядке присуждения ученых степеней не только установило принципиально новые правила процедуры присуждения ученых степеней, введя понятие апелляции на принятые решения, но и существенно ухудшило положение тех, кому ученые степени были присуждены до этого, поскольку приняло нормы о лишении ученых степеней. Более того, эти абсолютно новые правила были распространены на 10 лет назад, когда ученые степени присуждались без проверки диссертационных работ на электронных поисковых системах на предмет наличия в них списанных фрагментов других работ.

В постановлении Правительства от 24 сентября 2013 г. № 842 в п. 2 абз. 3 сказано, что заявление о лишении ученой степени, решение о присуждении которой было принято до вступления в силу настоящего постановления (курсив мой. — И. М.), может быть подано в Министерство образования и науки Российской Федерации в течение 10 лет со дня принятия решения о ее присуждении16.

Примечательно, что ни одна из многократных попыток оспаривания этих как минимум сомнительных положений в судах ни к чему не привела. В том числе и поэтому, как правильно замечает профессор В. М. Баранов, граждане редко обжалуют в судах законодательные акты. Суд признает нормативные правовые акты незаконными по каким-то одному ему ведомым соображениям. Например, положение о том, что лица, защищающие диссертации, должны иметь базовое образование, соответствующее специальности, по которой защищается диссертация, было признано незаконным — якобы действовавшее по этому поводу ограничение нарушало права граждан, то есть любой человек, например физик, может защищать диссертацию по юриспруденции, а юрист — по медицине. Мне интересно, кто из пациентов согласится лечь под нож хирурга, кандидата медицинских наук, с базовым, например, лингвистическим образованием? Конечно, я утрирую, но в этой гиперболе — суть действовавших ограничений. В то же время вышеуказанное положение о применении обратной силы закона, очевидно ухудшающее положение гражданина, защищавшего диссертацию 10 лет назад, не считается не соответствующим законодательству.

Чтобы не сложилось неверного представления о моем отношении к списанным диссертациям, отмечу, что благими намерениями борьбы со всякими злоупотреблениями можно дойти до отрицания самой сути права как защищающего человека инструмента. Всегда чиновникам мешают работать охранительные нормы права, а следователям — адвокаты, но все это происходит ровно до того момента, когда чиновник или следователь в силу разных причин не оказывается под прессом других чиновников или следователей и именно тогда понимает значимость адвокатской работы и важность охраны гражданских прав и свобод нормами права.

В противном случае было бы намного легче бороться с преступлениями. Не надо было бы искать доказательств противоправной деятельности зарвавшегося чиновника или уличного насильника. Вместо этого достаточно было бы рассчитать сумму ущерба, причиненного конкретными должностными лицами, определить людей, которые нигде не работают, но продолжают безбедно существовать, а потом придумать уголовную ответственность, например, за нахождение на улице без ясных намерений в течение последних десяти лет или за очевидную трату денег, превышающих возможность заработка, и тоже за последние 10 лет, а потом определить меру наказания, тогда можно десятки уголовных дел спокойно отправлять в суды для вынесения приговора.

Уверен, раскрываемость взлетела бы после этого на небывалую высоту.

Впрочем, кажется, все это уже относительно недавно в нашей стране было.

Со списанными диссертациями надо бороться здесь и сейчас, а не спустя 10 лет. А чтобы ни у кого не оставалось соблазна этим заниматься, необходимо, как я уже говорил в одной из своих публикаций, перевести дела о нарушении авторских и смежных прав (ст. 146 УК РФ) из категории дел частно-публичного обвинения в категорию дел публичного обвинения, чтобы по делам о списывании диссертаций в суд мог обратиться любой гражданин, а не только пострадавший автор.

Об отсутствии системы законодательства свидетельствуют многочисленные противоречия: в уголовном законодательстве отсутствует понятие электронно-вычислительных машин, а в гражданском — компьютеров, в отношении предпринимателей установлена особая усложненная процедура привлечения к уголовной ответственности, что прямо противоречит ст. 19 Конституции РФ (все равны перед законом и судом) и т. п. Перечень можно продолжить, и он займет не одну страницу.

Весьма, с моей точки зрения, наглядно проявляются названные мною противоречия при разработке закона о науке. Не буду вдаваться в детали принятия этого важнейшего для страны нормативного правового акта (Конституции ученого, как я его называю), но примечательно, что в проекте закона говорится об аспирантуре, которая при этом должна остаться в Федеральном законе «Об образовании». К чему на практике приведет двойная регламентация деятельности аспирантуры, можно только догадываться и пожалеть аспиранта, его научного руководителя, а также всю науку.

В этом же ряду и отказ от понятия «профессор» в проекте рассматриваемого закона. При этом разработчики ничего не имеют против самого звания профессора, полагая, что это звание будет успешно присваиваться образовательными и научными организациями. Но в том-то и дело, что многие университеты уже отказались от кафедр и факультетов, и их руководителям нужен только формальный повод, чтобы отказаться от профессоров. Почему? Это другой вопрос, и многие, кстати, прекрасно понимают — почему.

Чтобы наглядно проиллюстрировать, что я понимаю под разработкой системы законодательства, покажу, как я вижу систему законодательства об образовании и науке. Принципиальным, на мой взгляд, при построении этой системы (я бы для полноты восприятия назвал бы это моделью и призвал бы, кстати, разработчиков при создании будущих проектов законов строить иллюстративные модели законов, по примеру модели строения атома) является признание очевидного факта (для меня — очевидного), что образование и наука — это взаимосвязанные общественные отношения и разрывать их нельзя.

Итак, система законодательства об образовании и науке.

I. Рамочный закон об образовании.

1. Нормативные правовые акты о дошкольном образовании.

2. Нормативные правовые акты о школьном образовании.

3. Нормативные правовые акты о среднем профессиональном образовании.

4. Нормативные правовые акты о высшем образовании:

— бакалавр;

— специалист;

— магистр;

— аспирант;

— соискатель.

5. Нормативные правовые акты о дополнительном высшем образовании.

6. Нормативные правовые акты о трудоустройстве выпускника образовательной организации:

— стажировка;

— наставничество;

— обучение в профессии;

— преференции работодателям, обучающим молодых специалистов;

— преференции образовательной организации, подготовившей качественного специалиста.

II. Рамочный закон о науке.

1. Нормативные правовые акты о подготовке научно-педагогических кадров (кадров высшей квалификации):

— понятие научного образования;

— понятие научного руководства;

— научная аспирантура;

— научное соискательство;

— докторантура.

2. Нормативные правовые акты о научном работнике:

— льготы;

— преференции;

— ответственность;

— творческая свобода и риск;

— преемственность.

3. Нормативные правовые акты об аттестации.

4. Нормативные правовые акты о трудоустройстве молодого научного работника.

5. Нормативные правовые акты о субъекте научной деятельности.

III. Рамочный закон о финансировании образования.

IV. Рамочный закон о финансировании науки.

Таким образом, норморайтер — только часть из относительно большого списка субъектов, которые должны быть задействованы в законотворческом процессе. Для себя этот список я вижу следующим образом.

Система субъектов законотворчества.

1. Нормоцивис. Это потребители законов и подзаконных нормативных правовых актов, которые одновременно являются их заказчиками, по мере возникновения потребностей в соответствующих новых актах.

2. Нормовикариум. Это депутаты, призванные тонко и остро чувствовать потребности в новых законах и трудности при реализации старых. О роли и значении депутатов, конечно, надо говорить отдельно. В современной действительности на этих людях лежит ответственность за все, что происходит в стране и в мире. Они должны сигнализировать обществу о проблемах с допингом в спорте, о коррупции, о злоупотреблениях чиновников, но это предмет отдельного, очень серьезного научного исследования.

3. Норморайтер. Это то, что придумал профессор В. М. Баранов.

4. Нормокреатор. Это творческие люди, которые в том числе создают и развивают систему законодательства, помимо прочего они творчески надзирают за норморайтерами, в случае необходимости инициируют их смену.

5. Нормолегес. Это политики и общественные деятели.

Главными субъектами в этой системе, как нетрудно догадаться, являются нормокреаторы, но это отнюдь не означает, что роль и значение норморайтеров от этого снижается. Наоборот, от исполнения норморайтерами своих функций зависит качество закона и возможность его надлежащего исполнения. Более того, ровно в той мере, как нормокреаторы должны следить за необходимостью смены норморайтеров, норморайтеры должны следить за тем, чтобы сменяемость нормокреаторов также неукоснительно соблюдалась. Обеспечением сменяемости субъектов законотворчества должны заниматься нормолегес.

Поэтому полностью поддерживаю структуру компетенции норморайтера, которую предложил профессор В. М. Баранов: а) определенный (добавлю от себя — значительный) объем базовых юридических знаний, а также лингвистических, математических, культурологических и т. п.; б) система специальных «правотворческих знаний», которая должна, как я полагаю, постоянно пополняться; в) комплекс нормосозидательных (добавлю — специальных и даже специфических) умений и навыков; г) устойчивые идеологические и ценностные правотворческие установки (добавлю — обеспеченные высоким уровнем материального обеспечения)17.

Профессор В. М. Баранов совершенно обоснованно говорит о том, что «экономически и политически властвующая элита должна быть ограничена в своих правотворческих притязаниях», но при этом почему-то он полагает, что миссия по такому ограничению должна быть возложена на норморайтеров: «По всей видимости, именно этому наиболее трудно будет обучать норморайтеров»18.

На мой взгляд, норморайтер совершенно не должен заниматься ограничением кого-либо в чем-либо. Он должен писать законы, и если с этой работой он будет справляться достаточно эффективно, то большего от него требовать не нужно. Не нужно делать из норморайтера героя-одиночку, некоего неподкупного хранителя государственных интересов, который должен посвятить свою жизнь служению отечеству. «Выявление подлинных государственных интересов, неприятие подмены государственных и общественных нужд потребностями экономически и политически властвующей элиты — главный критерий профессионализма специалиста по правотворчеству»19.

Норморайтер должен жить обычной жизнью, и чем меньше мы будем требовать от него подвигов, тем лучше для него и для всех. Он должен писать законы в спокойной обстановке, и если по каким-либо причинам порученная ему задача не может быть выполнена должным образом, в том числе потому, что техническое задание противоречит и даже разрушает систему законодательства, то норморайтер не должен произвольно, по собственному мнению, менять эту систему, он должен сообщить о возникшей проблеме своему непосредственному руководителю, а также другим субъектам законотворчества. В этом должно заключаться правотворчество, а не в создании мифического супермена — норморайтера.

В противном случае мы придем к совершенно противоположному результату от задуманного: не политики и общественные деятели как представители народа станут определять, какие нам нужны законы, а какие — нет, а норморайтеры. Норморайтер подменит всех — и политиков, и законодателей, и чиновников. Опасно ли это? Это не просто опасно — это другой тип государства, другой мир. Не собака будет вилять хвостом, а хвост собакой.

Отсюда неверный посыл профессора В. М. Баранова о предоставлении норморайтерам абсолютно фантастических льгот и привилегий: «Норморайтерам желательно на первые 10 лет после получения диплома предоставить серию льгот и преимуществ: приоритетный доступ в кадровый резерв федерального государственного органа…; создание отдельной номинации в проекте “Лидеры России”; установление весомых надбавок за сложность труда; крупное премирование за работу с иностранным законодательством, за аналитические обзоры законодательства на иностранном языке, двойной диплом — юриспруденция и правоведение — должен давать не менее 20% повышения заработной платы; запрет в течение 3 лет на увольнение по причине слабой профессиональной подготовки; льготное медицинское обслуживание; повышенное пенсионное обеспечение»20.

На мой взгляд, предоставление подобных льгот норморайтерам превратит их даже не в особое сословие псевдочиновников, а создаст у нас в стране особую касту неприкасаемых. При этом коррупционная составляющая высказанных предложений, на мой взгляд, не поддается оценке. Надо также иметь в виду особенности принятия на работу в нашей стране. Вряд ли удастся создать такие условия, при которых будет полностью исключена возможность устройства по знакомству, а не по личным качественным характеристикам.

В завершение хочу поблагодарить профессора В. М. Баранова за яркую статью и возможность полемизировать с ним.

Его предложение о норморайтерах не только своевременно, но и глубоко проработано. Профессор В. М. Баранов в очередной раз убедил меня, что он — современный ученый, который видит на несколько шагов вперед, как и положено настоящему великому теоретику XXI века.

Соколова Алла Анатольевна,
кандидат юридических наук, профессор-эмеритус
Европейского гуманитарного университета
(г. Вильнюс, Литва)

ПРОФЕССИОНАЛИЗМ В НОРМОТВОРЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ: ПЕРСПЕКТИВЫ И ВЫЗОВЫ XXI ВЕКА

Профессиональная работа и качественные ее результаты важны в любой сфере государственной и общественной деятельности. Эта задача масштабно усиливается, если результат деятельности затрагивает интересы всех граждан общества, государственных органов, институтов гражданского общества, в общем — всех и каждого. Речь идет о нормотворческой/правотворческой деятельности и ее продукции — нормативных правовых актах, качество которых остается актуальной научной и практической проблемой.

В этой связи вызывает интерес и придает импульс к размышлению статья доктора юридических наук, профессора В. М. Баранова «Норморайтер как профессия»21. Занимаясь научным исследованием проблем социологии права и, в частности, законодательной социологии более тридцати лет и имея опыт организационной работы декана факультета права и декана магистерской школы, вопрос о профессиональной подготовке юристов, а также специалистов в области нормотворческой деятельности (правотворческой/законотворческой), помимо других более глобальных и теоретически значимых, таких как научное обеспечение подготовки проектов нормативных правовых актов (законопроектов), демократизация нормотворческого (законотворческого) процесса, я не оставляла без внимания, поэтому в этой статье позволю представить свои размышления и наброски идей об образовательных проектах.

Задача введения в систему юридического образования профессиональной подготовки специалистов в области нормотворческой деятельности — перспективная и архиважная. Идея формирования относительно самостоятельной профессии норморайтера22 вызывает у меня некие сомнения, потому что для ее осуществления, во-первых, необходим значительный финансовый ресурс, а во-вторых, необходима воля государства, которое, на мой взгляд, неоднозначно воспримет это нововведение, поэтому, не оставляя перспективность идеи специальной профессиональной подготовки в сфере нормотворчества, видя в ней новый горизонт повышения качества правовых актов, позволю предложить свое видение этой проблемы.

Процесс модернизации юридического образования продолжается во многих европейских странах. Дискуссионными остаются вопросы моделей юридического образования, его структуры, продолжительности обучения и содержательного наполнения. Юридическое университетское образование государств, входящих в пространство действия Болонской декларации, представлено различными моделями. Литовское законодательство, к примеру, позволяет, помимо имеющей ряд очевидных недостатков системы «бакалавриат + магистратура», для образовательных программ юридического профиля организовать пятилетнее непрерывное университетское обучение с выдачей диплома «магистр права». Эта модель используется Европейским гуманитарным университетом. В 2015 году образована пятилетняя магистерская программа «Международное право и право Европейского союза», совмещающая уровень бакалаврской и магистерской подготовки, по завершению которой выдается диплом магистра права.

Помимо структурного аспекта особо важен аспект содержательный. Один из вызовов XXI века — создание искусственного интеллекта, который уже замещает и в перспективе может заменить многие профессии, в том числе, как убеждены некоторые авторы, и юридические. Каковы перспективы устойчивости юридической профессии на рынке труда, все ли виды правовой деятельности могут быть заменены роботами? Профессор права Джон Макгиннис в статье «Machines v. Lawyers», описывая кризис в юридическом образовании, констатирует: школы права сталкиваются с наиболее значительным снижением числа учащихся за последние десятилетия. Кризисное состояние юридического образования и положение профессии адвоката на рынке труда являются также, как он полагает, предвестником надвигающейся трансформации в юридической профессии. По его прогнозам, компьютерное обучение и другие цифровые технологии могут в ближайшее время изменить профессию юриста, а искусственный интеллект вытеснит адвокатов из сферы правовых исследований23.

Возрастающая роль искусственного интеллекта приведет к конкуренции на рынке труда и вытеснит некоторые категории юридической деятельности, такие как оформление завещаний, стандартных контрактов, поиск правовой информации. В государствах с правовой системой Common Law компьютерные технологии уже сейчас позволяют осуществлять поиск прецедентов, подготовку документов, прогнозирование результатов судебных процессов — эти задачи охватывают основную часть юридической практики. Таким образом, рост машинного интеллекта нарушит и преобразит профессию юриста.

Как с позиции высшей школы реагировать на происходящие и набирающие невиданный темп компьютерные инновации? Все ли направления правовой деятельности может заменить искусственный интеллект? Вот, на мой взгляд, основные вопросы, определяющие вектор правовой образовательной политики и самым непосредственным образом влияющие на профессионализм в нормотворческой деятельности.

Попробую разобраться в этом казусе. На мой взгляд, следует различать виды правовой деятельности, в силу своей технической вспомогательной природы подлежащие автоматизированию и компьютеризации; и интеллектуально насыщенные, когнитивные, требующие интерпретации, аналитики, риторики и многих иных мыслительных навыков и компетенций сферы правовой жизни, не подвластные машинному интеллекту в ближайшем будущем. По сути, формирование права — это информационная технология, которую может обеспечить искусственный интеллект. Вероятно, несложные с позиции юридической техники, не требующие сложной правовой аргументации и обоснования проекты норм права могут готовить компьютеры и тем самым освобождать труд технических норморайтеров. Другая сторона создания права — исследовательская, аналитическая, творческая, требующая социолого-правового сопровождения, интеллектуальных усилий междисциплинарных профессионалов, завершающаяся на допроектном этапе формирования права созданием научной концепции будущего нормативного правового акта, требует высокого мастерства и профессионализма юристов. И в этом ракурсе полноценное университетское обучение, включающее «синтез исторических традиций и новаций, единство теоретического и практического компонентов, баланс цифровых технологий и идеолого-мировоззренческих ориентиров, гармонию юридического и морально-психологического, культурно-воспитательного аспектов»24, является культурно-правовой основой для будущего специалиста в нормотворческой деятельности. Специализированная подготовка квалифицированных юристов для работы в государственных нормотворческих структурах, на мой взгляд, должна продолжаться в рамках магистерской программы, например, «Нормотворчество: теория и практика» или иных, уже существующих в Российской Федерации25.

Для обсуждения предлагаю иной алгоритм действий по реализации идеи профессионализма в нормотворческой деятельности, несколько отличный от предложенного профессором В. М. Барановым.

Во-первых, в целях координации стратегии правовой политики, многопрофильной исследовательской деятельности по научному обеспечению нормотворческой деятельности, подготовки специалистов для нормотворческой работы в государственных органах высшего, центрального и местного уровня целесообразно создать специальное учреждение — Академию законодательства (или иные учреждения, например Институт законодательства и сравнительного правоведения, как в Российской Федерации). Заслуживает внимания опыт Нидерландов: в Гааге в 2001 году учреждена Академия законодательства (Academy for Legislation, Hague), основная цель которой — повышение качества законов, в том числе через подготовку юристов в области законодательной деятельности. Академия предлагает следующие программы: магистерская программа для «законодательных» юристов — выпускников университетов; программа для «законодательных» юристов, занятых в центральных государственных органах; специальные курсы и программы, которые разрабатываются для повышения нормотворческой квалификации по запросу заинтересованных учреждений.

Формат двухгодичной магистерской программы, как мне представляется, должен включать процедуру конкурсного отбора из состава выпускников юридических факультетов, сочетание теоретической подготовки с практической, стажировку в государственном нормотворческом органе, подготовку и защиту магистерской работы. По окончании программы магистранты получают диплом «Магистр нормотворческой деятельности» (соглашусь, что звучит неблагозвучно, и следует подумать над иным названием. В Академии законодательства в Гааге — «Master of Legislation»).

Во-вторых, учебный план программы должен включать следующие модули:

– законодательство (философия, социология и теория законодательства, законодательные процедуры и т. д.);

– государственное управление (актуальные проблемы административного права, конституционного права и т. д.);

– европейское, международное право, сравнительное правоведение (право договоров, европейское право, права человека, техника правовых заимствований и т. д.);

– навыки юридической техники (юридическое письмо, формулирование правовых положений, интерпретация, перевод юридических текстов на русский/иностранный языки и т. д.);

– коммуникативные навыки (ведение переговоров, обсуждение, медиация, консультирование, презентация, участие в публичной сфере).

Кроме освоения этих модулей, будущим специалистам-норморайтерам необходимо овладеть методикой проведения социолого-правовых исследований (выявление социальных факторов, подлежащих учету при формировании концепции проекта; техника согласования интересов, выявления общественного мнения; прогнозирование прав

...