Оглавление

Глава первая: Нота искушения

Вселенная помещалась в пространстве десяти шагов в длину и пяти в ширину. Мир, сотканный из испарений эфирных масел, пыльцы сушёных трав и летучих молекул спирта, парил в тягучем полумраке, где пылинки, подхваченные лучом единственной лампы, танцевали немое па-де-де. Воздух был густым, как сироп, и многослойным — здесь можно было уловить леденящую свежесть горного альпийского лютика, пронзительную горечь полыни, животную теплоту амбры, добытой из кишечника кашалота, и сладковатый, пудровый шлейф ирисового корня.

Это была святая святых, лаборатория и келья, скрипторий и алхимическая мастерская Антона Волкова. Он стоял у массивного стола из старого дуба, заставленного мензурками, колбами и крошечными флаконами из тёмного стекла. В его длинных, тонких пальцах, удивительно чутких и точных, замерла полоска-промокашка — блоттер. Он поднёс её к носу, закрыл глаза и вдохнул.

Не запах. Звук. Цвет. Воспоминание.

Так он работал. Парфюмерия для него не была ремеслом смешивания ингредиентов. Это была магия воплощения нематериального. Он ловил эфемерные сущности: утренний ветерок, несущий запах дождя по асфальту; холодок одиночества в пустой квартире; сладкий яд первой лжи; пьянящий дурман запретного желания. Он был не творцом ароматов, а проводником, переводчиком с языка чувств на язык обоняния.

Сегодня он пытался поймать тень. Тень того, что он назвал для себя «нотой падения». Лёгкий, почти неуловимый аккорд, предшествующий моменту, когда разум отключается, и тело, плоть берут верх над волей. Момент, когда совершается грех, и человек знает, что совершит его, и уже не может, да и не хочет остановиться.

Он капнул на блоттер каплю чего-то тёмного, маслянистого, с примесью абсолютно чёрной смородины — она пахла не ягодой, а кожурой, чуть терпкой, животной. И ждал. Молекулы устремлялись вверх, и он снова втягивал воздух. Почти. Почти есть. Чувство скользкой кожи, учащённого пульса на шее, предательской слабости в коленях. Но чего-то не хватало. Той самой искры, последнего штриха, который превращает композицию из просто сложного, интересного запаха в нечто живое, дышащее, неотразимое.

Раздавшийся звонок мобильного телефона, старый, классический триллер, вырвал его из транса. Антон вздрогнул, чуть не уронив драгоценный флакон. Он ненавидел, когда его отвлекали. На экране горело имя: «Евгения Светлова». Его агент, посредник между его затворническим миром и внешним, где пахло деньгами, пошлыми духами и ложью.

Он принял вызов, не говоря ни слова.

— Антон, ты жив? — послышался в трубке её привычный, слегка насмешливый голос. — Я уже начала представлять, как ты растворился в одном из своих экспериментов, оставив после себя лишь шлейф мифического аромата.

— Я работаю, Женя, — сухо ответил он, отставляя в сторону блоттер. «Нота падения» могла подождать.

— И я, как раз, по работе. У меня для тебя заказ. Особенный.

— Все они у тебя «особенные». У всех них слишком много денег и слишком мало вкуса. Они хотят пахнуть дорого, а не правильно.

— Это не «они», Антон. Это «она». И речь не о том, чтобы «пахнуть дорого». Речь о единственном в своём роде аромате. О чём-то, чего нет ни у кого. О чём-то… пробуждающем.

Последнее слово было произнесено с особой интонацией. Не пробуждающем воспоминания, не пробуждающем чувства. Просто — пробуждающем. Антон почувствовал лёгкий, едва заметный интерес, словно камертон внутри него дрогнул, издав беззвучный звук.

— Пробуждающем что? — спросил он, глядя на ряды флаконов, в которых дремали целые миры.

— Желание, — чётко сказала Евгения. — Самые потаённые, самые тёмные, самые настоящие желания. Те, что мы сами себе боимся признаться. Она формулирует это именно так.

Антон медленно опустился на стул. Его лаборатория, его вселенная, вдруг показалась ему тесной. За её пределами существовал кто-то, кто просил о том же, над чем он бился в своём уединении. Кто-то, кто искал «ноту падения».

— Она кто? — спросил он, и его собственный голос показался ему чужим.

— Её зовут Элиана Воронцова. Молодая, красивая, невероятно богатая. Наследница состояния своего отца, сталелитейного магната. Замужем. Муж — Артём Воронцов, человек из её круга, влиятельный, жёсткий. История, как из глянцевого журнала. Но, судя по всему, в этой истории не хватает… остроты.

— И она надеется найти её в духах? — в голосе Антона прозвучала скептическая нотка. Богатые нелюдимки, ищущие острых ощущений, были не в новинку.

— Она не надеется, Антон. Она уверена. Она слышала о тебе. Ходит легенда, что ты можешь создать аромат, который не просто запомнится, а изменит того, кто его носит. Она хочет этого изменения.

— Легенды — это для глупцов.

— А умные люди платят за них безумные деньги, — парировала Евгения. — Она предлагает сумму с шестью нулями. И полную свободу творчества. Никаких ограничений. Любые ингредиенты, любые сроки. Единственное условие — ты должен встретиться с ней. Лично.

Антон поморщился. Личные встречи он ненавидел больше всего. Люди были непредсказуемы, их аура, их энергетика смешивалась с его собственным восприятием, мешала ему слышать чистоту аромата.

— Это необходимо? — пробормотал он. — Я могу работать по описанию. По фотографии.

— Нет. Она настаивает. Говорит, ты должен её «увидеть». Прочувствовать. Или как ты там это называешь. Она ждёт тебя завтра в четыре в своей резиденции за городом. Адрес я тебе скину. Не подведи, Антон. Это не просто заказ. Это твой шанс. И мой тоже.

Связь прервалась. Антон опустил телефон на стол и снова взял в руки отвергнутый блоттер. Запах почти улетучился, остался лишь призрачный шлейф. «Пробуждающий желание». «Нота падения». Случайность? Или знак?

Он знал, что пойдёт. Не из-за денег. Деньги были лишь средством, позволяющим ему покупать редкие абсолюты и продолжать свои поиски. Он пойдёт потому, что Элиана Воронцова, сама того не ведая, бросила ему вызов. Она просила о том, что он считал своим Святым Граалем. И он должен был узнать, достойна ли она стать его музой. Или просто ещё одной капризной клиенткой.

На следующий день, ближе к четырём, его автомобиль — тёмный, минималистичный седан, почти бесшумный — скользил по идеальному асфальту, ведущему в пригород. Город остался позади, сменившись сначала промзоной, а затем густым, старым лесом. Через полчаса за поворотом открылись кованые ворота, уходящие ввысь и теряющиеся в кронах вековых дубов. Камера на столбе медленно повернулась, сканируя машину, и ворота бесшумно разъехались.

Дорога, усыпанная мелким гравием, вилась сквозь парк, ухоженный до стерильности. Ни одного опавшего листа, ни одной сухой ветки. Всё было идеально, безжизненно и холодно. Наконец, за стройными рядами кипарисов показался дом. Вернее, дворец в стиле неоклассицизма, белоснежный, с колоннами и широкой лестницей, ведущей к парадному входу. Всё это кричало о деньгах. Старых, тяжёлых, бездушных деньгах.

Антон заглушил двигатель и несколько секунд сидел в тишине, собираясь с мыслями. Он вышел из машины, и его обдало запахом стриженой травы, влажной земли после полива и сладковатым, удушающим ароматом цветущего жасмина. Слишком сладким. Приторным. Как дешёвые духи.

Его встретил немой, как статуя, дворецкий в безупречном костюме и проводил внутрь. Интерьер соответствовал экстерьеру: мрамор, позолота, хрустальные люстры, дорогие, но безвкусные картины в тяжёлых рамах. Воздух был чист, пахло средством для полировки мебели и пустотой. Здесь не жили. Здесь существовали напоказ.

Его провели в гостиную, огромную комнату с панорамными окнами, выходящими в парк.

— Госпожа Воронцова скоро спустится. Прошу вас, подождите, — произнёс дворецкий и исчез так же бесшумно, как и появился.

Антон остался один. Он не сел в предложенное ему бархатное кресло, а подошёл к окну. Его профессиональное чутьё, его «нос» скучал. Здесь не было никакой индивидуальности, никакой ауры. Это была красивая, но безликая оболочка.

И вдруг всё изменилось.

Он не услышал шагов. Сначала он почувствовал запах. Лёгкий, едва уловимый, плывущий по воздуху, как дымка. Он проник в его сознание, минуя все фильтры, все аналитические барьеры, которые он всегда возводил между собой и миром.

Это был не один аромат, а сложная, многогранная симфония. Верхняя нота — холодная, почти ледяная, как горный воздух на рассвете, смешанная с едва уловимой горчинкой белого перца. Серд