Л. П. Белковец, С. В. Белковец

От Мирбаха к Шуленбургу

Германская дипломатия в России между двумя мировыми войнами

Монография

---

ebooks@prospekt.org

Информация о книге

УДК 327(091)(470+571+430)”1918/1941”

ББК 63.3(2Рос+4Гем)61-6

Б43

Авторы:

Белковец Л. П., доктор исторических наук, профессор Томского государственного университета;

Белковец С. В., кандидат исторических наук, доцент кафедры международных отношений и гуманитарного сотрудничества Сибирского института управления Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации (РАНХиГС).

Рецензенты:

Ивонина О. И., доктор исторических наук, профессор, профессор кафедры отечественной и всеобщей истории Новосибирского государственного педагогического университета;

Маркдорф Н. М., доктор исторических наук, доцент ВАК, директор научно-образовательного центра Сибирского института управления Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации (РАНХиГС).

Монография посвящена истории советско-германских дипломатических и консульских отношений в период между двумя мировыми войнами ХХ столетия. Брест-Литовский мирный договор 1918 г. прекратил почти четырехлетнее яростное противостояние бывших военных противников, Германской и Российской империй, правопреемниками которых стали два новых государства – Веймарская республика и Российская Социалистическая Федеративная Советская Республика. За ним последовал Рапалльский договор 1922 г., открывший эру дружбы, сотрудничества и взаимопонимания между двумя отказавшимися от вражды немецким и русским европейскими народами.

В центре внимания находятся германское посольство в столице СССР – Москве и германское консульство в столице Сибири – Новосибирске, деятельность которых нашла отражение в материалах, извлеченных из российских и германских архивов. На общем фоне советско-германского взаимодействия раскрыты отношение к стране пребывания глав и сотрудников германской миссии и показана повседневная жизнь консульства и его окружения в меняющихся условиях российской действительности, определенных сталинской «революцией сверху», с одной стороны, и «взятием власти» национал-социалистами в Германии – с другой.

Для историков, юристов и всех, кто интересуется отечественной историей и историей российско-германских отношений.

УДК 327(091)(470+571+430)”1918/1941”

ББК 63.3(2Рос+4Гем)61-6

© Белковец Л. П., Белковец С. В., 2023

ВВЕДЕНИЕ

Актуальность темы исследования. Российская Федерация в настоящее время поддерживает дипломатические и консульские отношения с почти 200 странами мира, большинство которых продолжают осуществлять их в силу континуитета, т. е. как установленные еще с другим государством, Союзом Советских Социалистических Республик — СССР.

Советское государство, появившееся в результате революционных событий в ноябре 1917 г., в свою очередь, провозгласило себя правопреемником бывшей Российской империи. Правовым субъектом в международно-правовом смысле, таким, каким была Российская империя, стала Российская Социалистическая Федеративная Советская Республика (РСФСР). Один из первых советских профессоров международного права, обосновывая это правопреемство, писал, что смена правительств — это частное, «домашнее дело» в государстве. «Россия стала другой, сократились ее границы, существенно изменился внутренний политический и социальный ее порядок: вместо империи — республика, вместо государства централизованного — федеративное, вместо правительства царя, помещиков и банкиров — Рабоче-крестьянское правительство — власть Советов. Но государство Российское как субъект международных прав и обязанностей неизменно»1.

В результате провозглашения 30 декабря 1922 г. Союза Советских Социалистических Республик функции субъекта международного права перешли к СССР. Оставалось решить следующую важную задачу — стать субъектом международного общения. Для этого требовалось вписать свое право в общую систему договорных и обычных норм и принципов, регулирующих отношения между государствами, что было сделано уже в течение первого десятилетия существования на пространстве бывшей Российской империи нового советского государства. Исторический опыт решения этой задачи приобретает особую актуальность в современных условиях, когда аналогичная задача решается, по сути дела, новым, «возродившимся из пепла» после распада СССР государством — Российской Федерацией.

Описание многообразной деятельности германских дипломатического и консульских представительств на территории СССР в весьма сложный период истории России и Германии, каковым являются 1920–1930-е гг., и, следовательно, открытие малоизвестной страницы советско-германских отношений — такова цель настоящего исследования. В центре его находятся Московское посольство и Сибирское консульство: история их открытия, деятельности и ликвидации, которая рассматривается на общем фоне развития консульских и, в целом, дипломатических отношений СССР и Германии в указанные годы. Фоном для исследования также служит общая картина политического и экономического развития двух стран и Сибири как части СССР, которая накладывала отпечаток не только на состояние консульской деятельности, но и на судьбы людей, находившихся в ее орбите.

Сибирь, являясь неисчерпаемым источником сырьевых ресурсов и обширным рынком сбыта промышленной продукции, заинтересовала иностранных предпринимателей уже в ХIХ в., когда на ее территории стали возникать одно за другим консульские представительства европейских стран. Их целью было не только установление и поддержание экономических и культурных связей с зауральской частью Российской империи, но и продвижение в ней своих национальных интересов, включая в том числе защиту своих подданных, осуществлявших на далекой российской окраине предпринимательскую, торговую и учебную деятельность.

Перед началом Первой мировой вой­ны Россия имела уже чрезвычайно густую консульскую сеть, видное место в которой принадлежало Германии — 47 консульских представительств. Большинство их (24) располагалось на территориях, потерянных Россией по Брест-Литовскому мирному договору 1918 г. В свою очередь, Российская империя имела в германских государствах 25 консульств и 11 дипломатических представительств2.

Весьма активно европейские государства осваивали в это время и российские территории за Уралом, где к 1913 г. были открыты 12 консульств: три — Великобритании (во Владивостоке, Красноярске и Омске); два — Швеции (во Владивостоке и Омске); два — Нидерландов (во Владивостоке и Томске). По одному консульству было у Италии (во Владивостоке) и Дании (в Омске). Германии принадлежали консульство во Владивостоке и вице-консульства в Омске и Томске3. Заметно выросло на рубеже XIX и XX вв. число опекаемых ими здесь германских подданных. Так, в Томской губернии согласно первой всеобщей переписи населения 1897 г. они составляли 5,52% всех немцев, число которых равнялось 1430 чел. (872 мужчин и 558 женщин, т. е. около 80 человек). Примечательно, что из них 61% составляли сельские жители, крестьяне4.

Первая мировая вой­на и последовавшие за ней революционные события в России прервали не только консульскую деятельность, но и все разнообразные связи Сибири с заграницей, как экономического и политического, так и культурного характера. Только после заключения 16 апреля 1922 г. Рапалльского договора Германия и Россия, установив дипломатические отношения, возобновили прежние, довоенные традиции и вновь открыли на территории друг друга консульские представительства. С их помощью восстанавливались торгово-экономические связи и регулировалось правовое положение многочисленных подданных, в силу разных причин оказавшихся отторгнутыми от своей родины.

Тема деятельности германских консульских, да и в известной степени дипломатического представительств практически не разрабатывалась ни в отечественной, ни в немецкой историографии. При всем внимании, которое уделялось советско-германским отношениям в период между двумя мировыми вой­нами, исследователи затрагивали дипломатию обеих стран лишь эпизодически и только на уровне посольских связей, в рамках общей характеристики внешней политики упомянутых государств. О наличии консульств как особых представительных учреждений на территории друг друга в лучшем случае только упоминалось5. Между тем знание этой особой стороны межгосударственных отношений чрезвычайно важно, ведь дипломаты всегда находятся в гуще событий, происходящих в стране пребывания. В течение длительного времени они могут наблюдать за политическими процессами, знакомиться с экономической, социальной и повседневной жизнью ее населения. Их знания, наблюдения и непосредственные впечатления играют немаловажную роль в выработке и изменении внешнеполитического правительственного курса.

Подобный специфический взгляд на политику Советской России глазами немецких дипломатов, в том числе немецкого консульского представительства, впервые освещался в нашей работе, изданной в Новосибирске в 2013 г.6 Монографии предшествовали публикации, посвященные разным аспектам этой проблемы. Авторы написали также ряд совместных статей, посвященных истории консульства7. С. В. Белковец защитил в 2002 г. кандидатскую диссертацию по истории консульских отношений Германии и Сибири8.

В 2004 г. сокращенный вариант истории германского консульства в Сибири увидел свет в Германии на немецком языке. Это был научный проект «Исследование немецкой культуры и истории в Восточной Европе», профинансированный правительством ФРГ и осуществленный под руководством профессора Бернда Бонвеча9.

В настоящей монографии предпринята попытка решить и более крупные задачи, связанные с развитием консульских и дипломатических советско-германских отношений в указанные годы. Эти отношения были отягощены различием общественных и идеологических систем в государствах-партнерах, последствиями форсированного «социалистического» строительства в СССР, с одной стороны, и формированием нацистского государства в Германии, с другой. Авторы попытались выявить правовую основу дипломатических и консульских отношений партнеров, ее соответствие нормам международного права и зависимость от изменений внутренней и внешней политики как собственного государства — Германии, так и страны пребывания — СССР.

Законодательная база в области регулирования в СССР дипломатических отношений с капиталистическими странами была создана советскими правоведами и дипломатами-практиками в первые два десятилетия ХХ в. Тогда же было сформировано повседневное представительство Советской России за ее рубежами и созданы в иностранных государствах ее новые посольства и миссии. Пример Германии, развернувшей многообразную деятельность своих представительств на территории бывшей Российской империи, выявляет значение произошедшего затем перехода этой страны от дружбы с СССР к конфронтации и вражде. Он приобретает особую важность в наше время, когда мир катится к ядерному апокалипсису и все явственнее предстает перед нами не только огромная разница между миром и вой­ной, но и значение роли личности в историческом процессе. Для его выявления в наше исследование введены биографии послов, консулов и других сотрудников дипломатического и консульского персонала, основанные на архивных документах и воспоминаниях дипломатов, помогающие, ко всему прочему, нарисовать картину исторической повседневности (альтаг) в государствах-партнерах.

Научный подход к изучению истории международного общения Советской России с капиталистическими странами обязывает исследователя учитывать тот факт, что право в социалистическом обществе в исследуемое время понималось как возведенная в закон воля рабочего класса и руководимых им трудящихся (государственная воля), содержание которой определяется условиями их материального существования. Правом считалась «система общеобязательных норм, установленных и санкционированных государством и призванных содействовать закреплению общественного порядка, способствующих развитию социа­листического общества». Соблюдение норм социалистического права обеспечивалось убеждением и сознательностью общества трудящихся, а также «аппаратом государственного принуждения, применяемого в целях обезвреживания контрреволюционных и иных особо опасных элементов, перевоспитания правонарушителей»10. Государственная воля объявлялась главным правовым регулятором общественных отношений, которому придавалось значение «социально-классового нормативного регулятора»11.

В постперестроечной России это понятие «социалистического права» было обругано, заклеймено как ненаучное, на него навесили всевозможные ярлыки и попытались о нем забыть. На первый план вышли идеи о том, что действие права предполагает только свободную личность, располагающую правами и свободами и имеющую юридические и фактические предпосылки для их реализации. Советские конституции декларировали только формальные права, признавая личность своеобразным «винтиком» политического механизма. Поэтому они, как и другие нормативные документы, были объявлены исключающими «свободное распоряжение правовым инструментарием»12. Советский период нашей истории стал характеризоваться как время господства явной подмены правовых принципов регуляторами из арсенала диктаторского режима. В их основе лежал «отказ от демократического развития, от цивилизованных форм организации жизнедеятельности общества», когда «правом признавалось исключительно то, что исходило от государства и основывалось на его принудительной силе»13.

СССР создавал лишь видимость присутствия права, в международных отношениях в том числе, поскольку функционировали законные органы, суд, конституция, дипломатические представительства и другие «декорации» данного строя. На самом деле они свидетельствовали не о действии, а о бездействии права, господстве произвола и т. д., и т. п. Вся политика государства была направлена на «тотальную социализацию советского человека», который якобы, находясь «под влиянием массированной пропаганды», не ощущал своего рабского состояния и чувствовал себя хозяином жизни14.

Своеобразная концепция теории тоталитаризма «на примере советской карательной политики» была предложена в 1991 г. «российско-американским» историком Ю. Фельштинским. Намереваясь представить в своем исследовании «полную летопись эмиграции и иммиграции» на основе советского законодательства 1920-х гг., он посвятил его не только «всем застреленным при переходе коммунистических границ», но и «всем погибшим у Берлинской стены». Судьбы всех этих жертв, по его мнению, были определены (заложены) «в день большевистского переворота»15.

К сожалению, приходится констатировать, что негативные оценки советской эпохи в целом как некоего провала в истории отечественного права продолжают доминировать и в некоторых новейших исследованиях, являясь своеобразным отражением концепций западной антисоветской литературы. За пределами России то и дело вспыхивают «дискуссии» по вопросам, в отношении которых, казалось, давно расставлены все точки над «i». Пример — очередные «юбилеи» пакта Молотова — Риббентропа. Националистические круги ряда европейских стран с упорством, достойным лучшего применения, вновь и вновь поднимают на щит тезис об ответственности Советского Союза за развязывание Второй мировой вой­ны. Вновь муссируются обвинения СССР в агрессивной политике против Запада. Нацистская Германия, развязавшая эту вой­ну, признается всего лишь «военным инструментом Кремля»16. Главная ответственность за преступления Третьего рейха перекладывается на Россию, «большевиков», «сталинский тоталитаризм».

Надо признать, что в живучесть этой версии, сформулированной в свое время консервативными немецкими историками, внесли свой вклад и наши отечественные писатели и исследователи постперестроечного времени, когда все, что было написано о вой­не до перестройки, объявлялось плодом фальсификаций советских историков. «Любое слово в защиту того или иного мероприятия государства в 30-е гг. либо просто отказ говорить о личности и деятельности И. В. Сталина» рассматривались ими как «реабилитация сталинизма», «несовместимая с научным осмыслением»17.

Не прошли западные историки и политологи мимо советской дипломатии, в отношении которой был поднят на щит тезис известного своим антисоветизмом американского историка и политолога Роберта Такера. Он считал, что действительной целью антифашистской борьбы СССР, его политики коллективной безопасности было разжигание конфликта между западными демократиями и гитлеровской Германией18. Идея эта была подхвачена продолжателями. Так, госпожа Сабин Дюллен увидела в пакте Гитлера — Сталина «наиболее явное свидетельство успеха плана, задуманного Сталиным еще в 1933 г., направленного на территориальную экспансию Советского Союза и расширение зоны его идеологического влияния». Более того, в книге С. Дюллен утверждается, что выношенный Сталиным «имперско-коммунистический» или «революционно-имперский» синкретизм, лежащий в основе отличавшейся «невероятной бесчеловечностью» советской системы, будет не только определять сталинское видение мира и после 1945 г., но и «послужит основанием политической культуры периода «холодной вой­ны»19.

Эмпирическая база исследования. Общепризнанно, что основными источниками современного дипломатического права являются международный договор и международный обычай. Первым многосторонним договором дипломатического права, в котором участвовали 8 европейских государств, считается Венский протокол (регламент) от 7 марта 1815 г. о классах дипломатических представителей. Он был дополнен Аахенским протоколом 1818 г. Большую роль в развитии дипломатического права сыграла Гаванская конвенция о дипломатических чиновниках 1928 г., подписанная двадцатью латиноамериканскими государствами и США, но ратифицированная четырнадцатью и без США. Она действует и в наше время. Эта конвенция долгое время оставалась почти единственным крупным международным договором, относящимся к области дипломатического права. Но и она появилась тогда, когда Советская Россия практически сформировала законодательную и договорную основу своих взаимоотношений с окружающим ее миром.

Важнейшим многосторонним соглашением по дипломатическому праву в настоящее время является Венская конвенция о дипломатических сношениях 1961 г., в которой участвуют более 150 государств. Она закрепила основные обычные нормы дипломатического права, а также ввела нормы с учетом сложившейся дипломатической практики. Такой же характер носит Венская конвенция о консульских сношениях 1963 г. Но эти конвенции, как видим, появились только во второй половине ХХ века. Первая его половина руководствовалась двусторонними договорами, возможность заключения которых предусматривается и Венской конвенцией (п. «в» ст. 47). В них разрабатывались отдельные аспекты правового положения дипломатических и консульских представительств и их персонала.

В качестве источников дипломатического и консульского права общепризнанными являются также международные обычаи, т. е. правила поведения, признаваемые обязательными в международных отношениях государствами (всеми или группой) в силу своего неоднократного и единообразного применения. До принятия указанных многосторонних договоров дипломатическое право состояло почти исключительно из обычных норм. В преамбуле конвенции 1961 г. подтверждается, что «нормы международного обычного права будут продолжать регулировать вопросы, прямо не предусмотренные положением настоящей Конвенции». В исследуемое время международные обычаи находили свое отражение как в двусторонних договорах советского государства с другими странами, так и в его внутреннем законодательстве. Акты внутреннего законодательства по вопросам международных отношений и решения международных и национальных судов по делам с международным элементом считаются «косвенными» источниками международного права в целом.

Работа написана с использованием всех упомянутых выше видов источников международного права: международных договоров и соглашений, внутреннего законодательства, материалов делопроизводства, извлеченных из российских и зарубежных архивов, с привлечением широкого круга исследований по проблеме российских и зарубежных ученых. Основную источниковую базу исследования составили международные договоры и соглашения, акты публично-правового характера, принятые и изданные советским правительством для регламентации международных отношений и урегулирования разнообразных связей РСФСР и СССР с другими странами (на примере Германии). Они публиковались в разных изданиях в обеих странах, как в России, так и в Германии20. Существенно дополняют картину советско-германских дипломатических отношений воспоминания германских дипломатов и специалистов, трудившихся в СССР на стройках социализма21.

Второй крупный массив документов составляют подзаконные акты (приказы, циркуляры, инструкции, постановления, распоряжения, указания), издававшиеся народными комиссариатами (НКИД, НКВД, НКФ, НКТ и др.) с целью разъяснения того или иного закона или договора. В них определялись правила и порядок деятельности местных органов власти и их сношений с консульскими учреждениями. По интересующей нас теме этот комплекс документов сосредоточен в государственных архивах Москвы (ГАРФ и АВП РФ) и Новосибирска (ГАНО). В ГАРФ особый интерес представляли документы ОГПУ и НКВД, касающиеся правового положения в СССР иностранцев, в том числе германских граждан, определявшие визовый режим, порядок въезда и выезда из СССР, выплаты валюты, арестов и высылок и т. п. В Архиве внешней политики РФ (Референтура по Германии) содержатся характеристики консульской сети, обстоятельств открытия и ликвидации консульских представительств, нотная переписка НКИД и германского посольства в Москве, материалы, характеризующие вопросы гражданства, пребывания германских граждан в СССР.

Директивная документация, регулировавшая присутствие на советской земле иностранцев (принятие советского гражданства и выход из него, получение вида на жительство, виз и разрешений и т. п.), сосредоточена также в местных государственных архивах, поскольку этой деятельностью занимались в 1920–1930-е гг. иностранные (ИНО) и административные (АО) отделы советских органов власти. Так, в Государственном архиве Новосибирской области (ГАНО), в фонде Краевого исполнительного комитета, иностранный отдел которого курировал деятельность заграничных консульских представительств на территории Сибири, можно найти не только всю документацию такого рода, но и материалы, характеризующие повседневную жизнь здесь иностранных представительств и граждан. История преследования германских граждан в 1930-е гг., в том числе сотрудников германских консульств, восстанавливалась главным образом по материалам архива Управления ФСБ в Новосибирске, где хранятся дела на репрессированных немцев.

Основную источниковую базу монографии составили материалы германских архивов (Bundesarchiv, Berlin) и Политического архива Министерства иностранных дел (Politisches Archiv des Auswärtigen Amts — PA AA, Bonn, Berlin). Это доклады, донесения, телеграммы послов и других сотрудников посольства в Москве в МИД, меморандумы, переписка дипломатов с сотрудниками НКИД, хранящиеся в разных отделах внешнеполитического ведомства. Здесь же хранятся персоналии, личные дела дипломатов, консулов и лиц из вспомогательного персонала консульства, в которых сосредоточены не только документы личного характера, повествующие о служебной карьере, но и материалы, характеризующие обстоятельства исполнения ими своих служебных обязанностей. Ценность их тем более велика, что фундаментальное издание «Документов внешней политики СССР», остановившееся на 1938 г., обходило в свое время проблематику советско-германских отношений в 1930-е гг.

Практически все источники, на которых основано исследование, будучи извлечены из ранее секретных или недоступных исследователям архивных фондов, вводятся в научный оборот впервые, и в этом смысле монография приобретает значение не только историографического факта, но и факта источниковедческого. Работа оснащена цитатами из документов, недоступных широкому кругу читателей, взятыми главным образом из переводов на русский язык документов, извлеченных из германских архивов.

Глава 1. ВЫХОД РОССИИ ИЗ МИРОВОЙ ВОЙ­НЫ. ВРЕМЯ МИРБАХА

1.1. Брест-Литовский мирный договор 3 марта 1918 г.

Российская империя участвовала в Первой мировой вой­не 1914–1918 гг. между двумя коалициями капиталистических держав — германо-австрийским блоком и Антантой — в составе последней. Главными союзниками России являлись Франция, Великобритания и Япония. Позднее к Антанте примкнули Италия и США, а в германо-австрийский блок вошли Турция и Болгария. В феврале 1917 г. пришедшие к власти в России после свержения с престола Романовых буржуазно-демократические силы не отважились прекратить длившуюся уже три года вой­ну. Более того, они подписались под обещанием российскому народу продолжить ее вплоть до «полной и окончательной победы» над врагом. И только большевики — левое крыло Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП), сформировав после победы восстания рабочих и солдат в Петрограде 25 октября новое «рабоче-крестьянское» правительство — Совет народных комиссаров, — сумели резко изменить направление внешней политики и объявить о выходе России из вой­ны. Принятый ее новым законодательным органом — Вторым Всероссийским съездом Советов рабочих и солдатских депутатов — Декрет о мире объявил «империалистическую» вой­ну «величайшим преступлением против человечества» и предложил всем воюющим народам и их правительствам немедленно начать переговоры о справедливом демократическом мире — мире без аннексий и контрибуций. Но союзникам России, жаждавшим реализовать свои захватнические планы, ради которых велась эта вой­на, необходимо было ее продолжать. Поэтому они встретили в штыки инициативу нового российского правительства. Не возымели действия и другие обращения правительства РСФСР ко всем воюющим державам с предложением о перемирии22. Что касается Антанты, то она в конце ноября, наконец, сформулировала «категорический протест» против инициирования Россией мирных переговоров.

Но в переговорах оказались заинтересованы отрезанные от всего мира блокадой англо-французского флота голодающая Германия и ее союзники, Австро-Венгрия и Турция, исчерпавшие все средства для продолжения вой­ны. Желание заключить сепаратный мир с Временным правительством России германские политики выражали еще летом 1917 г. Поэтому 27 (14) ноября Германский рейх, хотя тоже жаждал победы, ответил на советское предложение согласием начать мирные переговоры. Решение это досталось ему нелегко. Ведь он вынашивал военные планы в отношении Российской империи задолго до начала мировой вой­ны. Так, уже немцы Карл Маркс и Фридрих Энгельс требовали низложения царского самодержавия как главного препятствия к осуществлению мировой пролетарской революции23. В начале ХХ в., провозгласив целью свой военной доктрины установление немецкого мирового господства, Германия вообще исключила Российскую империю, сильно беспокоившую ее стратегов своими темпами экономического развития, из числа «великих стран».

Намечалось оттеснение России далеко на восток, «к границам до Петра Великого». Предполагалось расчленение ее европейской территории под предлогом освобождения «нерусских народов» от господства «реакционного царского режима»24, отторжение от нее Польши, Финляндии, Прибалтики, а также и других окраин. Они должны были стать крупными сырьевыми базами Германии в качестве ее колоний либо в результате прямой аннексии, либо посредством создания «буферных государств», полностью зависимых от рейха. Западные районы «Царства Польского», согласно этим планам, включались непосредственно в состав Германии. В правящих кругах Берлина обсуждалась также идея аннексии польских земель, входивших в состав Пруссии, после выселения из них поляков и евреев. Урезанной таким образом России немцы хотели навязать кабальный торговый договор, который превратил бы ее в аграрный придаток германского капитализма25. Теперь терпящая поражение в вой­не Германия должна была на время забыть о своих амбициях и пойти на заключение сепаратного договора со своим главным противником на Востоке, Россией.

Правительство В. И. Ленина, спасая завоевания революции при катастрофическом состоянии российской армии, полученном в наследство от Временного правительства, было вынуждено, несмотря на грабительские требования германского военного командования, пойти на подписание Брест-Литовского мирного договора 3 марта 1918 г. Это событие оценивается классиками советской дипломатии как чрезвычайное. Независимо от мотивов, по которым стороны начинали переговоры, оно означало фактическое признание легитимности правительства РСФСР со стороны ряда крупных европейских государств, хотя и находившихся с ней в состоянии вой­ны26.

Представители Германии на мирных переговорах добивались подписания договора российской стороной «с нарастающим нетерпением, жестокостью и ультимативностью». Он мог бы дать ей и ее союзникам возможность развязать руки на Востоке, сохранив под своим господством все территории, захваченные в ходе вой­ны. И реальное соотношение сил на переговорах также складывалось не в пользу российского советского правительства, лишившегося профессиональных дипломатов из-за саботажа, устроенного чиновниками бывшего министерства иностранных дел. Так, уже в первых австро-германских условиях мира, врученных 15 (28) декабря 1917 г. председателем германской делегации фон Кюльманом советской стороне, считался решенным вопрос о выходе польских земель, Литвы, Курляндии, а также части Эстонии и Лифляндии из состава России и переходе их «под покровительство Германии». В дальнейшем ультимативный тон и аннексионистский характер требований, предъявляемых России, будут еще более усилены и ужесточены, и договор не без оснований получит потом название «грабительского» и «циничного». Однако советское правительство не прерывало переговоров, ведение которых было поручено Льву Давидовичу Троцкому, исполняющему обязанности народного комиссара по иностранным делам. Оно намеревалось получить мирную передышку, да к тому же использовать агитационные возможности вокруг переговоров в Бресте для приближения мировой революции. Особые надежды возлагались на перерастание в революцию революционного движения в Германии. Руководство большевистской партии рассчитывало на помощь немецкого пролетариата и надеялось организовать такой всенародный отпор врагу, который остановил бы новое германское нашествие.

Но реальные события стали развиваться по другому сценарию. 18 февраля 1918 г. немцы, обвинив советское руководство в срыве переговоров, возобновили военные действия, заняли Двинск и Полоцк и двинулись в направлении Петрограда. Слабо вооруженные, только начавшие создаваться в эти дни, разрозненные части Красной Армии едва сдерживали рвавшиеся к столице немецкие соединения. Что же касается «всенародного вооруженного отпора в защиту социализма», на которое надеялись в Петрограде, то его в эти дни явно не получилось. 3 марта 1918 г. Советская Россия подписала мирный договор с Германской империей. Казалось, Германия добилась целей, которые ставила в вой­не против Российской империи. От Советской России по договору ей отходили Польша, Литва, Курляндия, Лифляндия и Эстляндия. Кроме того, в руках немцев оставались те районы, которые лежали восточнее установленной договором границы и были заняты к моменту подписания договора немецкими вой­сками. Россия теряла на Западе польские, литовские, частично белорусские и латвийские земли.

Брест-Литовский договор оторвал от России часть Кавказа, где Турция выторговала себе Карс, Ардаган и Батум. Украина и Финляндия признавались самостоятельными государствами. Финляндия и Аландские острова очищались от русских вой­ск. Россия несла огромные потери: около 1 млн кв. км территории, почти 56 млн человек — треть населения страны, проживавшая на этих территориях, 54% промышленного потенциала и 33% железных дорог27. С украинской Центральной радой Советская Россия обязывалась заключить мирный договор и признать мирный договор между Украиной и Германией. Для эксплуатации российских богатств немцы планировали создать синдикат с капиталом от 50 до 100 млн марок. Собираясь превратить поверженную Россию в особый сырьевой придаток рейха, они предполагали создать при германском представительстве в Москве специальный «хозяйственный штаб» для координации экономической деятельности своих фирм в России.

Рихард фон Кюльман 1873–1948

Но договор означал также и возобновление дипломатических отношений между бывшими противниками в мировой вой­не. Правительство В. И. Ленина согласилось на немедленное возобновление прав и привилегий германских штатных консульств и должностных лиц дипломатических и консульских представительств Германии, как и «прикомандированных к германским консульствам в России специальных чиновников». Такие же права получили агенты русского финансового ведомства и их секретари (атташе) в Германии28.

Брест-Литовский договор предусматривал допуск консулов другой стороны во все места своей территории, возрождая довоенные правила, когда «не существовало изъятий для отдельных мест или частей территории со смешанными наречиями». Однако произойти это могло лишь после окончания вой­ны и заключения всеобщего мира. В этом смысле договор предвосхищал условия, закрепленные в Венской конвенции о консульских сношениях 1963 г., которая предусматривает, что местонахождение консульского учреждения, его класс и консульский округ определяются представляемым государством и подлежат одобрению государством пребывания.

Несмотря на все понесенные Россией временные потери, можно признать, что Брестский мир сыграл и своего рода положительную роль. Он побудил большевистскую партию всерьез задуматься о необходимости не «мировой революции», предписанной учением К. Маркса, а выработки концепции мирного сосуществования «социалистического» государства с капиталистическими странами. Идя на подписание договора с немцами, глава советского правительства еще не ставил вопрос о формах и методах взаимоотношений Советской России с такими странами, но уже в те месяцы была решена принципиальная проблема — допустимость таких отношений. Именно в это время В. И. Ленин впервые выдвинул идею о возможности блокирования советского государства с одними буржуазными государствами против других, более агрессивных и опасных для судеб социализма29.

Тяжелые переговоры о мире в Брест-Литовске возродили надежды у лидеров Антанты на продолжение военного конфликта между Россией и Германией. В дипломатических кругах, в парламентах и прессе союзников неожиданно заговорили о возможности признания советского правительства и посылки своих представителей в Советскую Россию. За вой­ну с Германией агитировали все другие российские партии — кадеты, эсеры, меньшевики, как и последователи Троцкого и Бухарина внутри большевистской партии, не желавшие «соглашения с империализмом». Американский президент Вудро Вильсон прислал приветственную телеграмму IV съезду Советов, рассчитывая на его отказ от ратификации Брест-Литовского договора, и пообещал поддержку советскому правительству деньгами и материалами. Но 16 марта, уже на следующий день после состоявшейся ратификации, посол США Фрэнсис с одобрения Госдепа обратился с заявлением ко всем контрреволюционным силам в России с призывом к свержению советской власти и продолжению вой­ны против Германии. Им была обещана всевозможная «немедленная помощь». «Мы не признаем Брест-Литовского мира», — заявил американский посол30. Так были развязаны руки для организации действий против советского правительства, как внутренней контрреволюции, так и внешней интервенции. Серьезная угроза нависла и над Брестским договором.

1.2. Прибытие в Москву германского представителя

Принятие германо-австрийской миссии по делам о военнопленных во главе с графом Мирбахом стало первой крупной политической акцией нового российского внешнеполитического ведомства — Народного комиссариата по иностранным делам под руководством Г. В. Чичерина, сменившего на этом посту Л. Д. Троцкого, занявшегося другим важным делом — созданием Красной Армии. В апреле в Берлине во главе с А. А. Иоффе открылись Полномочное представительство РСФСР и Российское генеральное консульство.

Лев Давыдович Троцкий 1879–1940

Германский представитель граф Вильгельм фон Мирбах-Гарфф, отпрыск весьма родовитой аристократической семьи Рейнской земли, чьи корни восходят к XIII в. и чьи фамильные замки до сих пор стоят на берегах Рейна и Мозеля, прибыл в Петроград сразу после подписания договора. К­огда-то Мирбахи были рыцарями, позже они делали либо военную, либо дипломатическую карьеру. Наш граф Мирбах 1879–1940 был дипломатом. Он хорошо знал столицу Российской империи, поскольку еще до вой­ны, в 1908 г., был отправлен советником германского посольства в Санкт-Петербург, пробыл в нем почти четыре года, довольно прилично выучил русский язык, приобрел опыт и прекрасную репутацию. Благодаря этим обстоятельствам он и получил сначала пост чрезвычайного представителя, а потом посла Германии в большевистской России. Но судьба не была к нему благосклонна, он стал жертвой теракта 6 июля 1918 г., после которого был перевезен в Германию и захоронен на фамильном кладбище. Потомки, высоко оценив заслуги Мирбаха, причислили его к числу выдающихся представителей рода31.

Но в России о пребывании Мирбаха на посту дипломатического представителя последнего германского императора Вильгельма II современники оставили весьма мало положительных впечатлений. Слишком коротким было его пребывание в новой российской столице — Москве, слишком малоинтересной представлялась им практическая деятельность посланника ненавистного рейха, недавнего врага и грабителя, растащившего многонациональную державу на куски договором, похожим, скорее, не на мир, а на капитуляцию. Лишь последняя дата — 6 июля 2018 г., столетие террористического акта в отношении германского посла — вызвала своего рода всплеск интереса к нему и появление статей, посвященных этому событию. Правда, и в них основное внимание уделено исследованию самого террористического акта, его исполнителям и организаторам, нежели его жертве.

Граф Мирбах со своим посольством прибыл в Москву 23 апреля 1918 г. Они обосновались в доме № 5, в двухэтажном особняке, принадлежавшем вдове сахарозаводчика и коллежского советника фон Берга, в Денежном переулке, элегантной, короткой и пустынной улочке (ныне улица Веснина). Здесь, кроме находившегося уже в доме № 11 германского консульства, располагались еще французская миссия (дом № 17) и морской атташе Франции (№ 18). Эта странная близость представителей прежних неприятелей вызвала, как писал сосед Мирбаха по Денежному переулку, член французской военной миссии Жак Садуль, у окружающего московского населения разговоры о возможных инцидентах во время частых франко-германских встреч. По словам Садуля, познакомившегося с германским послом еще в Петрограде у Л. Д. Троцкого и Г. В. Чичерина, 47-летний представитель древней рейнской знати выглядел соответственно — весьма импозантно: «высокий, изысканный, моложавый, производил впечатление человека активного и умного, наделенного яркой индивидуальностью»32.

Немного о Жаке Садуле (1881–1956), чьи записки являются наиболее важным источником для изучения процесса возрождения разрушенных мировой вой­ной российско-германских отношений в этот период. Он родился в 1881 г. в семье рабочего, получил образование в Сорбонне на факультете права, стал в 1903 г. членом французской социалистической партии. Капитан французской армии, он в сентябре 1917 г. был назначен на должность атташе при французской военной миссии, прибыл в Петроград 24 октября 1917 г., т. е. в день начала революционных событий, стал не только их наблюдателем, но и непосредственным участником. Здесь он познакомился с В. И. Лениным, подружился с Л. Д. Троцким, вступил в РСДРП(б). В письмах (октябрь 1917 — июль 1918 г.) своим соратникам Р. Роллану, А. Барбюсу, опубликованных в Берне, затем в Петрограде и Париже, он, занимая поначалу сторону союзников, к июлю 1918 г. окончательно встал на сторону советской власти. Он будет участвовать в деятельности Французской группы РКП(б), во время Гражданской вой­ны выполнять различные функции в советском правительстве, в частности осуществлять тайную связь между советским правительством и французскими вой­сками в Одессе. В будущем он станет известным деятелем международного коммунистического движения, примет как член исполкома участие в работе I и II конгрессов Коминтерна. 3 ноября 1918 г. произнесет речь на церемонии открытия в Александровском саду (у Кремля) памятника Робеспьеру, а 7 ноября — памятника Ж. Жоресу. В тот же день французский военный трибунал заочно приговорит его к смертной казни.

Адольф Абрамович Иоффе 1883–1927

Впечатления Садуля о происходивших в Петрограде октябрьских событиях и победе большевиков представляют для нас большой интерес. Как человек военный он отдавал главную роль армии, которая, как он считал, к Октябрю действительно была готова «встать за большевиков»: «Восточный фронт рушится, армия в состоянии “неслыханного упадка”. Жестокость, непонимание, нехватка офицеров, отсутствие подготовленных специалистов, презрение к военачальникам, антиправительственные настроения. Дисциплина падает. Солдаты справедливо не доверяют офицерам. Ежедневные убийства офицеров. 43 тысячи из них изгнаны из вой­ск своими же солдатами и бродяжничают по стране. Солдаты не доверяют теперь и ими же избранным комитетам, отказываются им подчиняться. Массовое дезертирство. Отказы идти в бой. Как за несколько месяцев, в разгар вой­ны, под немецкими снарядами, вернуть к жизни эту плоть без души, все части которой поражены болезнью? — задает он справедливый вопрос. — Да, кроме того, что может сделать даже многочисленная армия без поддержки тыла? В тылу уже царит анархия. Последние полгода правительство страной не правит. Милюковы, Керенские — неэнергичные, непоследовательные и неспособные ­чего-либо добиться идеологи-краснобаи. Административный и экономический механизм рассыпается в прах. Воровство, грабежи, убийства происходят, следует признать, среди всеобщего спокойствия, безразличия. Новая Россия, рожденная революцией, хрупка воистину, как новорожденный. Республика не может пойти на новые чудовищные человеческие жертвы, которыми только и был обеспечен относительный успех наступлений Брусилова».

В октябре ситуация стала другой. Накануне низвержения Временного правительства подавляющее большинство гарнизона Петрограда открыто стояло на стороне рабочих: «Правительство практически изолировано в своей резиденции и порывается из нее бежать. Тщетно: враждебная столица не отпускает. Попытка вытолкнуть из Петрограда революционные полки безуспешна. Она лишь окончательно губит правительство». Выступление большевиков, начавшееся ночью 25 октября, прошло спокойно, просто к утру в нужных местах произошла смена караулов. Так, в гостинице “Астория”, в которой разместились несколько сот русских офицеров и большинство офицеров союзных миссий, охрану из юнкеров, верных Временному правительству, только что легко заменил отряд большевиков»33.

Почти ежедневно он посылает во Францию письма, своего рода документированные отчеты о своей деятельности как члена миссии, с анализом революционных событий в России, проходивших перед его глазами. Стоя на позициях Франции и Антанты, он будет все же стремиться соблюсти точность и последовательность событий. Он нарисует яркие портреты вождей Октябрьской революции Ленина и Троцкого и вынужден будет признать потом тот факт, на который в течение 9 месяцев пытался закрывать глаза, что «против революции, и только против нее» союзники, интересы которых он представлял, «направляли все свои удары». Он станет одним из самых заинтересованных и компетентных комментаторов «времени Мирбаха» в России, связанных с незадачливыми попытками германского посланника наладить отношения гибнущего в вой­не с союзниками, но еще не добитого Германского рейха, с правительством большевиков.

Сам Садуль так оценивал себя как свидетеля описываемых событий: «Признаюсь, все эти пять месяцев у меня было то существенное преимущество, что я постоянно находился в гуще политической жизни России, и в оппозиционных кругах, и в большевистских. И именно потому, что я исходил не из слухов и собственных желаний, но из фактов, я никогда не пытался представить Россию такой, какой она должна была бы быть для полного счастья союзников, я описывал ее такой, какая она есть к величайшему сожалению всех».

Мнение Бориса Хавкина. Положение Германского рейха, интересы которого в это время должен был защищать посол Мирбах, как считает исследователь Борис Хавкин, было весьма сложным. Германия проигрывала вой­ну на Западе, а на Востоке, где вроде бы вой­на у России была выиграна, она не могла считать этот выигрыш полной своей победой. С помощью Бреста германской военно-политической элите пришлось признать и поддержать большевистскую власть, чем она неминуемо приближала революцию в своей собственной стране. Большевики же, считая «похабным» этот мир с германскими империалистами, вынуждены были соблюдать его, так как судьба русской революции теперь зависела от германского кайзера, его военных и дипломатов. Граф Мирбах стал заложником, с одной стороны, политики вынужденного партнерства рейха с большевиками, с другой — поисков Германией политических альтернатив правительству Ленина и поддержки ею антисоветских сил в России.

Противоречивую политику по отношению к Германии пришлось вести и большевикам, с одной стороны, заключившим сепаратный мир в Брест-Литовске и тем самым помогавшим кайзеру удержаться у власти и продолжать вой­ну на Западе, а с другой — разжигавшим в Германии очаг мировой революции. Таким образом, германский посол вынужден был проводить сразу две взаимоисключающие политические линии, что и сделало возможной политическую провокацию, жертвой которой в конечном счете он стал34.

Вильгельм фон Мирбах 1871–1918

Но не менее сложным оставалось в это время и внутреннее положение Советской России, в которой начали поднимать голову различные антибольшевистские силы. Садуль благодаря своим встречам и беседам с вождями, с другими членами Совнаркома внимательно следит за событиями. Большевики, считает он, спустя 6 месяцев после Октября начали менять свою внутреннюю политику. До последнего времени их деятельность — и они это осознают — была исключительно и чересчур разрушительной. За четыре месяца их правления старое общественное здание было развалено, да и первые постройки, возводимые в соответствии с абстрактной доктриной, рухнули. Но Ленин и Троцкий с замечательной гибкостью сумели приспособить эти слишком теоретические принципы к реальности, насколько это возможно, чтобы не быть обвиненными своими сторонниками в предательстве. Поистине их усилия, направленные на то, чтобы понять и быть понятыми, громадны. Они одержимы своим новым детищем. Они надеются, они имеют все права надеяться, что через три или четыре месяца они создадут новое и жизнеспособное государство.

Садуль видит, что «мистическая вера в мировую и немедленную социальную революцию» большевиков ощутимо поколеблена. Становящаяся все более очевидной империалистическая сущность немецкого социал-демократического большинства приводит их в отчаяние. Они понимают, что советскому режиму, если он будет существовать, безусловно, придется по крайней мере несколько лет считаться в Европе с капиталистическими и буржуазными правительствами. Но за исключением вооруженной иностранной интервенции, возможной и даже вероятной с целью поддержки некоторых партий, большевикам пока ничего серьезно не угрожает. Потому что различные оппозиционные группы представляют собой разрозненные силы. Все они стремятся к свержению большевиков, но, как видно, неспособны для этого объединиться и еще менее способны, даже если они своего добьются, прийти к необходимому согласию по общей программе и, как следствие, удержаться у власти.

Жак Садуль 1881–1956

Он считает также, что тем группировкам, которые после большевиков возьмут власть, если за ними не будут стоять значительные вооруженные силы, придется считаться с новыми настроениями и устремлениями русского народа. «Никто, к примеру, не решится отобрать у крестьян переданные им земли крупных светских и церковных землевладельцев, у рабочих — право участия в управлении заводом, определенное нынешним законодательством. Как бы ни устали массы за пятнадцать месяцев изнурительных политических битв, какими бы пассивными, аполитичными они ни казались, они не согласятся с легкостью отказаться от этих очень важных экономических и политических прав, которых они ждали с февраля 1917 г. и которые столь глубоко удовлетворяют их природные анархические инстинкты»35.

Садуль характеризует положение оппозиционных партий, одна из которых и станет организатором убийства Мирбаха. Но, даже объединившись, считает он, они, безусловно, не смогут осуществить планируемый антибольшевистский переворот. Тем более он не может быть по силам ­какой-либо одной из них. Самой активной, самой боевой из всех оппозиционных групп и, вероятно, самой популярной со своей демагогией в некоторых рабочих кругах он считает «анархическую» партию. Она также единственная, кто благодаря опоре на довольно многочисленные группировки имеет возможность вступить в бой со штыками большевиков. Она, похоже, завоевывает популярность в городах. Большевики обеспокоены. Но если они проявят немного решительности и если обстоятельства (продовольствие, безработица и т. д.) не будут для них слишком неблагоприятны, они сломят это движение, одновременно укрепят свой престиж и охладят пыл других оппозиционеров.

К тому же, считает Садуль, активные элементы партий эсеров и эсеров центра не имеют в настоящее время за собой никакой массовой силы. Это офицеры без вой­ск. Их умная и активная оппозиция имеет тот практический результат, что она подталкивает большевиков к более реалистичной политике, более соответствующей интересам России и нашей, т. е. союзников, политике. Правые эсеры оставили от социализма лишь одну вывеску. Эти интеллигенты, почти все вышедшие из рядов буржуазии, запуганные категоричностью большевиков, подавленные повсеместным хаосом, для которого они же делали все возможное, все более поворачиваются в сторону чисто буржуазных партий. Не признаваясь пока еще публично, многие из них в личных беседах заявляют о необходимости реставрации монархии.

Они также протягивают руку кадетам, чье политическое бессилие для всех, кто сомневался в этом очевидном факте, показали выборы в Учредительное собрание, и которые, очнувшись от своего республиканского сна, также сотрудничают с монархистами, стоящими на крайнем правом фланге, поборниками абсолютной монархии. По правде говоря, все они — германофилы, потому что хотят установить абсолютистский режим, который потопит в крови революцию, перережет и депортирует всяких там жидов, большевиков, социалистов и кадетов. Правые больше всего ненавидят кадета, этого гнусного либерала, который, сам того не подозревая, подготовил 1917 г., как наши энциклопедисты — 1793-й. Он и есть первый виновник развала, в котором гибнет Россия.

1.3. Политика Мирбаха

В отличие от Садуля, Мирбах не сумел верно оценить политическую обстановку в Советской России. Он был уверен в том, что большевики доживают свои последние дни, и считал необходимым поддерживать советское правительство всеми средствами, поскольку никакое другое правительство не согласится на соблюдение столь выгодного для Германии договора. Для продления их агонии он инициирует им денежную помощь, и 18 мая 1918 г., через два дня после встречи с Лениным, запрашивает разовую сумму в 40 млн марок и по 3 млн марок ежемесячных выплат. Но и эта сумма, считал посол, при изменении обстоятельств могла удвоиться. Более того, он настаивает также на организации снабжения большевиков необходимым минимумом товаров.

Ленин на встрече с посланником признал, что в стране растет число его противников и что ситуация в стране более серьезная, чем месяц назад. Он указал также, что состав его противников за последнее время изменился. Раньше это были представители правых партий; теперь же у него появились противники в собственном лагере, где сформировалось левое крыло. Главный довод этой оппозиции, продолжал Ленин, это то, что Брестский мир, который он все еще готов упорно отстаивать, был ошибкой. Он сетовал на то, что под германской оккупацией оказываются все новые районы России; не ратифицирован до сих пор мир с Финляндией и Украиной; усиливается голод. До действительного мира, указывал Ленин, очень далеко, а ряд событий последнего времени подтверждает правильность выдвинутых левой оппозицией доводов. Из слов вождя революции о растущем давлении на власть Мирбах сделал неверные выводы, он заключил, что большевистское правительство скоро падет.

Германское правительство, более всего заинтересованное именно в большевиках, а не в тех, кто стремился их сменить и с помощью Антанты воссоединиться с отторгнутыми по Брестскому миру территориями, требовало «продолжения банкета». Но это не помешало Мирбаху начать выполнение задачи № 2 — готовиться к скорому падению правительства В. И. Ленина и к формированию в России нового прогерманского антисоветского правительства. Берлин, которому он 13 июня 1918 г. сообщил об обращении к нему разных русских политических деятелей, выясняющих возможность оказания германским правительством помощи антисоветским силам в деле свержения большевиков, одобрил его инициативу.

Ленин в своем кремлевском кабинете, октябрь 1918 г.

Подготовка реставрации монархии в России. «Монархисты, — пишет Садуль, — после приезда Мирбаха в Москву почувствовали себя в своей тарелке. Первый визит германский посол нанес великой княгине, свояченице Николая II. Состоялись встречи и с другими видными монархистами. Словом, переговоры начались. Очевидно, что речь идет о подготовке к реставрации царизма. Монархисты-абсолютисты готовы без зазрения совести принять любые условия, в частности, и военный союз с Германией, и независимость Украины». И Садуль снова, в который раз, призывает союзников, остающихся, как он считает, для большевиков единственной спасительной надеждой, «не дать им погибнуть под тем, по-прежнему ходовым предлогом, что якобы сумасшествие связывать наше будущее с агонизирующей партией. Ведь ее со дня на день отправят за борт, как только Германия подтянет свои силы, и это оттолкнет от союзников еще рассчитывающие на них все немонархистские элементы». Сами же эсеры и эсдеки ничего большего, кроме раздачи щедрых, но платонических обещаний, не могут, потому что политически они недееспособны, и их болезнь обострится, если Россия попадет в руки немцев36.

Между тем растут контакты Мирбаха с антибольшевистскими политическими силами, так называемыми правыми, свергнутыми в октябре 1917 г. Немцы, которых большевики привели в Россию и мир с которыми составлял единственную основу их существования, готовы сами свергнуть большевиков. Так, Мирбах начал зондировать почву для освобождения царской семьи, которая будет расстреляна по решению Москвы в Екатеринбурге через 11 дней после его убийства, — это могло стать первым шагом к реставрации монархии. «При всей невероятности предположений, что Николай II, даже если бы немцы вызволили его и его семью, признал бы Брестский мир, — пишет Хавкин, — отметим, что Мирбах, действуя по указанию Берлина, предпринимал усилия по оказанию помощи русскому царю и его семье и их спасению». Он приводит в подтверждение этой версии такой факт: «Известно, что кузен русской императрицы великий герцог Гессенский Эрнст Людвиг после подписания Брестского мира обращался в советское полпредство в Берлине с просьбой об освобождении царской семьи и ее отправке в Германию. За это он обещал предотвратить вероятное наступление германских вой­ск на Москву и аннулировать контрибуцию, наложенную на советскую Россию Брестским миром».

Следует признать также, что Садуль не зря уделял большое внимание деятельности германского посольства в Москве. Она имела первостепенное значение для бывших союзников России, в свою очередь, усиленно пытавшихся расстроить германо-советский блок. Ибо одной из главных задач Мирбаха было предотвращение соглашения между ними и советским правительством, за которое ратовал французский военный дипломат, ставший своего рода антиподом германского посла. Когда 10 мая Антанта предложила советскому правительству помощь и признание в случае разрыва Брестского мира, Мирбах немедленно сообщил об этом в МИД и предупредил, что «ввиду колоссальных трудностей большевистского правительства и его растерянности» из-за продолжающегося германского наступления и организованного немцами переворота на Украине «вполне вероятны всякие неожиданности». Действительно, вечером 10 мая представители Антанты вновь обратились к Я. М. Свердлову, председателю ВЦИК и секретарю ЦК партии, и предложили «организовать доставку продовольствия из Сибири». Что касается оппозиционных социалистических партий, то и они готовы были «забыть раздоры и начать сотрудничать с большевиками» для организации борьбы против Германии. «Я продолжаю тайную работу, чтобы обеспечить отказ от обоих предложений», — заключал Мирбах37.

Первые плоды деятельности Мирбаха. Таким образом, в конечном счете германское посольство должно было содействовать преодолению экономических трудностей большевистского правительства. Вот и Садуль наблюдает некоторое оживление экономики. Прибытие Мирбаха, считает он, привело к возобновлению экономических отношений со вчерашним неприятелем. Появилась надежда на то, что давление немцев вынудит советское русское правительство свернуть гражданскую вой­ну и поступиться некоторыми принципами в пользу промышленников и банкиров, составляющих ядро этих якобы демократических партий. Их все более явственно привлекают на сторону немцев. Пока о своем предательстве они еще открыто не сказали. Но оно проступит сквозь факты по мере умножения деловых связей, и особенно если станет вполне очевидным то, что Антанта решительно неспособна победить. Но если бог вой­ны склонит чашу весов судьбы в их пользу, все эти вполне сентиментальные капиталистические партии, несомненно, повернутся к ним. Они готовы склонить голову перед силой. Сила же пока, похоже, на стороне Германии, и они спешат попасть в ее свиту.

К тому же у русских буржуа есть отличный пример украинской буржуазии, которую союзники слепо поддерживали, а она тем не менее позорно перешла на сторону немецкого империализма. И при этом русская буржуазия до сих пор от нее не отмежевалась. Так что пока в России, сетовал Садуль, лишь эсеры «центра», правые социал-демократы и некоторые меньшевики, похоже, остаются верными союзникам и враждебными по отношению к немцам. Но эти элементы не имеют никакой политической силы, и Антанта, таким образом, сможет получить от них лишь чисто платоническую помощь38.

Главным действенным оружием в разгоравшейся в России гражданской вой­не в эти весенние месяцы 1918 г. была антибольшевистская пропаганда, одним из главных героев которой становится Мирбах. Ее ведут все: меньшевики, центристы и правые, готовые вставить палки в колеса российской истории. Предпочтение отдается дезинформации, посредством которой они думают вызвать недовольство общественного мнения и настроить его против Советов. Они искаженно комментируют секретные пункты Брестского договора, сообщают о высадке союзниками значительных военных сил в Мурманске и Архангельске. Распоясавшаяся, не контролируемая властями пресса каждый день публикует фальшивые ультиматумы, в которых Мирбах якобы требует самых невероятных уступок: поставок сибирского хлеба, военной оккупации немцами Петрограда, Москвы и крупных российских городов. Они сообщают о роспуске большевистских Советов на Севере, на Юге, повсюду, о крестьянских восстаниях; заявляют о скором аресте кораблей союзников в Белом море и высылке всех военных советников, разоружении латышских стрелков, расформировании новой российской Красной Армии и т. д. и т. п. Возмущенные большевики закрывают газеты, арестовывают ораторов и редакторов. Оппозиция взывает к состраданию. Какое правительство между тем оставит такие провокации без ответной жестокости?39

Однако из всех партий, сотрудничавших с правительством Советов, против Брестского мира и за немедленную вой­ну против центральных империй активно выступали, как считал Садуль, лишь левые эсеры. Но и они не были склонны идти на соглашение с союзниками, поскольку резко осуждали их империалистические устремления. У них больше слов, чем стремления достичь конкретных целей. Воинственная пропаганда левых эсеров, мечтающих о «партизанской вой­не», вносящая новый раскол в просоветский блок, могла бы быть на пользу союзникам. Ведь она вынудила бы нашего противника выдвинуть вглубь России определенное число дивизий, снятых с Западного фронта, и начать здесь изнурительное дело реорганизации, умиротворения, подобное тому, что они вынуждены осуществлять на Украине.

К концу мая 1918 г. ситуация в стране такова: оппозиция большевикам начала активизироваться. «На местах вспыхивают восстания, они свергают и уничтожают советские власти. Такое восстание только что началось в Саратове. На Урале — Дутов. На Дону — Краснов. На границе с Сибирью — чехословаки. В определенной степени связан с этими движениями был только что раскрытый в Москве заговор анархистов; в нем участвовало несколько сот офицеров». Таким образом, все противники правительства пытаются воспользоваться недовольством народных масс, раздраженных голодом и безработицей. «Но смогут ли они в ближайшее время свергнуть правительство? Как и раньше, я так не считаю. Без поддержки германского оружия у оппозиции нет ни малейшего шанса покончить с большевизмом. Что касается Германии, то она все меньше и меньше расположена оказывать ей прямую военную поддержку, без которой победа невозможна. Большевики же “горько сетуют” по поводу тактических ошибок, допущенных вождями эсеров, Спиридоновой, Камковым, Карелиным, действующими импульсивно, не как политики. Это очевидно для всех, кто имел с этими лидерами дело», — отмечает Садуль.

До выступления левых «товарищей» против большевистского правительства, предвиденного прозорливым французом, действительно оставалось чуть больше месяца.

О «деловой активности». Между тем Германия начала проявлять в России деловую активность. Она делает довольно крупные закупки, за которые платит деньгами, а не товарами. Кроме того, немцы принимают заказы, хотя не гарантируют сроки поставки, поскольку выполнение контрактов зависит в первую очередь от импорта сырья из России и от того, сколько его в Германии останется после промышленной переработки. Наконец, она добивается денационализации предприятий, принадлежавших ей до вой­ны, и постепенно вновь становится их владельцем. Немцы также покупают задешево много новых предприятий. Немецкие капиталисты оказывают, таким образом, бесчисленные услуги русским капиталистам, что, несомненно, подталкивает буржуазные круги к прогерманской ориентации.

Мирбах нашел великолепное средство экономической пропаганды. Он требует возврата ценностей, хранившихся в банковских сейфах, арендованных германскими подданными, арестованных после объявления вой­ны, а затем конфискованных большевиками. Более того, каждый день Мирбах представляет в экономические комиссариаты бесконечные перечни ценностей, хранимых в сейфах и принадлежащих русским, и утверждает, что эти ценности — собственность немцев, что на момент объявления вой­ны они были переданы их владельцами русским на хранение, и от их имени требует их возврата. Такие, по словам Садуля, нечистоплотные и весьма ловкие ухищрения, позволяющие в конечном итоге целому ряду русских, считавших себя окончательно разоренными, получить обратно свое состояние, обеспечивают Германии симпатии многих семей.

За десять дней до рокового часа. 25 июня в письме Кюльману Мирбах подвел черту под большевистским периодом правления в России, указав, что «после двухмесячного внимательного наблюдения» уже не может «поставить большевизму благоприятного диагноза». «Мы, несомненно, стоим у постели опасно больного человека, состояние которого может иной раз и улучшиться, но который обречен», — пишет Мирбах. Чтобы поддержать смертельно больного союзника в условиях, когда на его замену новым правительством, которое согласилось бы на соблюдение Брестского договора, не оставалось никаких надежд, он предлагает Берлину его существенное смягчение в виде возврата России Украины и Эстонии40.

Садуль в это время также подводит своеобразные итоги напрасных потуг союзников во «время Мирбаха» договориться с большевиками. Он считает, что политика большевиков — это лавирование между двух огней. Она представляется двусмысленной лишь тем, кто отказывается не то что принять, а хотя бы понять директивы большевистской внешней политики, неоднократно и очень откровенно изложенные в последние месяцы Лениным и Троцким. В своем нынешнем положении Россия не имеет ни моральных, ни материальных возможностей участвовать в вой­не. Следовательно, она не объявит вой­ну германскому империализму, равно как и не даст втянуть себя в вой­ну империализму англо-французскому. Стремясь избежать вой­ны, Россия, сколько возможно, будет сопротивляться любым призывам и любым провокациям.

Самое ценное завоевание большевиков — это власть. Поэтому и Ленин вновь и вновь говорит, что Россия лавирует между двумя равно опасными для нее рифами — Германией и Антантой, стремясь изо всех сил не разбиться ни на том, ни на другом. И спасать в первую очередь они думают свои Советы. Русский пролетариат (или его диктаторы) считает, что, когда он завершит с трудом продвигающееся сейчас дело реконструкции и централизации, он без труда вернет себе утраченные провинции и заставит захватчика дорого заплатить за жестокость и унижения. Пока он не создал стабильную и сильную власть, он должен делать все возможное для того, чтобы поддерживать ту политическую форму, которая обеспечивает ему господство. Он должен любой ценой сохранить советский строй, то самое мощное оружие, которым воспользуются трудящиеся массы Запада, когда и они, в свою очередь, включатся в революционную борьбу.

Садуль уверен, что Ленин и Троцкий в целях сохранения власти примут самые мучительные унижения, пойдут на самые крупные территориальные уступки — как бы ни попиралось их собственное достоинство. С их точки зрения, окончательной и невозместимой является только потеря народом власти. «Я также знаю, — заявляет он, — что после Бреста Троцкий и Ленин с новыми усилиями призывали державы Антанты к тесному и лояльному сотрудничеству в целях экономической и военной реорганизации России. Я, наконец, знаю, что на эти отчаянные призывы союзники неизбежно отвечали, вопреки очевиднейшему собственному интересу, презрительным nоn possumus (не можем — лат.)».

Садуль подмечает также некоторое изменение генеральной линии внутренней политики Ленина и Троцкого. «Уже более трех месяцев я стремлюсь показать, — пишет он, — усиливающиеся скорее на деле, чем формально, тенденции к сближению с буржуазными элементами, интеллигенцией, специалистами, капиталистами. Опыт подтвердил необходимость сотрудничества, за которое я выступал, как умел. Имея под собой единственную опору — пролетариат, власть Советов блистательно продемонстрировала свою разрушительную мощь и свою несостоятельность в созидательной работе. В результате, по логике вещей, ей пришлось попытаться применить на практике модель, которую еще 26 октября мне изложил Троцкий: “Чтобы отобрать власть, необходимо и достаточно иметь руки рабочих. Но чтобы сохранить власть народа — рукам потребуются умы!”».

И пока Франция со стоическим безразличием наблюдает за тем, как один за другим исчезают те многие миллиарды, о которых забыла наша страна, противник с умелым упорством, прибегая к мощным финансовым и техническим средствам, создает плотную сеть официальных торговых организаций, покрывая ею практически всю территорию России. Каков бы ни был исход вой­ны, эта сеть, несомненно, обеспечит Германии плодотворные деловые связи с Россией. И в этом смысле германский посол достигает больших успехов. Специальные отделы посольства Мирбаха и торговые комиссии, созданные для исполнения положений Брестского договора, активно работают по хорошо разработанному плану и умело приспосабливаются к здешним условиям. Все эти органы, напичканные видными торговыми и промышленными австро-немецкими деятелями, выдвигают множество предложений и дают советским организациям, с которыми они поддерживают постоянные отношения, самые соблазнительные обещания.

Садуль считает, что большевики мыслят масштабными категориями и во всех других областях экономики. И немцы вполне успешно приспосабливаются, по крайней мере на данный момент, к этой чуждой их тенденциям идеологии. Даже если их и возмущает подобное насилие над принципами буржуазной политической экономии, у них хватает ума свое возмущение не показывать. Они восхищаются — еще бы — широтой теоретических взглядов, но еще больше — отсутствием практического опыта у большинства своих оппонентов. Большевики, широко образованные, как все русские интеллигенты, как и многие социалисты, используя помощь буржуазных специалистов, введенных ими в состав ВСНХ, прекрасно разбираются в экономических вопросах. Они знают, что по своему промышленному развитию Россия на 50 лет отстала от ведущих западных держав, что у нее не хватает рабочей силы, оборудования и специалистов, что ее развитие возможно лишь с привлечением иностранных капиталов и специалистов. Большевики надеялись осуществить эту грандиозную программу, призвав на помощь все страны: Францию, Англию, Германию, Америку. Они надеялись вызвать среди них выгодную для России конкуренцию, которая помешала бы любой из этих стран установить над ними кабальную экономическую гегемонию, быстро поставившую бы их в политическую зависимость. Державы Антанты не захотели понять, какую выгоду могли бы они извлечь из участия в осуществлении этой программы, и большевикам временно пришлось иметь дело с одной лишь Германией. Германия, которой даже не пришлось бороться, чтобы опередить соперников, конечно же, намерена получить для себя львиную долю. Уже сейчас речь идет об огромных концессиях для строительства железных дорог, добычи нефти, угля, железа, золота и т. д.

Что ждет Россию? В ответе на этот вопрос французский военный дипломат весьма оптимистичен. Он пишет: «На страшных руинах, нагроможденных десятью месяцами методического разрушения буржуазных социальных форм, начинают и впрямь проявляться мощные ростки нового мироустройства, которому, должно быть, потребуются еще годы, чтобы принести свои плоды. Но уже то, что осуществлено во всех областях — административной, военной, экономической, — громадно. Было бы бессмысленно и бесчестно это отрицать. Если бы Советы не были с севера, востока, юга и запада столь безжалостно окружены силами германо-франко-англо-японского империализма, если бы они не были отрезаны от своих житниц, промышленных центров, рудников и угольных шахт, от своей нефти, если бы они не были разорены, доведены до голода, изранены заграницей, если бы им нужно было бороться только против русской буржуазии, против политического и экономического саботажа, организованного контрреволюцией, кто знает, не преодолели бы они победно уже теперь первые этапы коммунистического устройства?»

1.4. Убийство германского посла

О съезде Советов. В описании главного события, трагически завершившего карьеру германского посла в России, мы опять воспользуемся рассказом Садуля, бывшего не только сторонним наблюдателем, но и активным его участником. Начнем с описания 5-го Всероссийского съезда Советов, на котором была утверждена первая Конституция РСФСР. Съезд открылся 4 июля в просторном и роскошном зале Большого театра под председательством Свердлова, председателя ВЦИК. На нем присутствуют: 673 большевика-коммуниста; 269 левых эсеров; 30 максималистов; 100 прочих делегатов от различных партий и беспартийных. Зал настроен против немцев. Особенно активны левые эсеры, которые ведут себя еще хуже, чем на предыдущем, мартовском 4-м съезде, отказавшиеся уже тогда ратифицировать Брестский мир. Потом пятеро или шестеро из тех представителей, бывших в составе большевистского СНК, подали в отставку, подчеркнув, однако, что они готовы не разрывать отношения и по-прежнему выражают доверие правительству; сотрудничество еще продолжалось некоторое время.

Но начались и весьма резкие выступления левых эсеров, направленные уже не только против Брестского мира, но сопровождавшиеся критикой большевиков за отход от социалистических принципов, за усиливающуюся в правительстве тенденцию к снижению накала классовой борьбы и к соглашению с буржуазными силами. В последние две-три недели в «Знамени труда», ежедневной газете эсеров, началась и более резкая кампания. В ней оскорбляли Мирбаха, звучали призывы к возобновлению военных действий в форме партизанской вой­ны. Большевиков подобная позиция крестьянской партии, единственной массовой партии, еще поддерживающей их, обеспокоила, но не слишком. Большинство из них считало, что эти участившиеся воинственные заявления левых эсеров несерьезны, поскольку левые эсеры не осмелятся начать военные действия, которые могут закончиться свержением власти Советов. По меньшей мере они могут ослабить влияние их собственной партии среди поддерживающих ее крестьян, настроенных главным образом пацифистски, могут внести раскол в Советы, взбудоражить народные массы и тем самым сыграть на руку контрреволюции.

И вот теперь, на 5-м съезде, происходит катастрофа. Главную речь дня произносит встреченный замечательной овацией Александров, представитель Крестьянского съезда Украины. Весь зал стоя кричит: «Да здравствует восставшая Украина!» Все поворачиваются к дипломатической ложе, где сидят несколько атташе германского посольства, которым, видно, с трудом удается сохранять самообладание. Речь Александрова, трогающая своей простотой, по сути, длинный крик горя, гнева, отчаяния против немецких угнетателей, которых оратор клеймит за грабежи и чудовищные репрессии: «Вся Украина восстала против Германии. Товарищи, придите нам на помощь. Как только прогоним из Киева нашего Мирбаха, барона Мумма, вы сможете прогнать из России московского Мумма, Мирбаха».

«Каждую фразу прерывают яростные аплодисменты. Неистовое негодование, возмущение особенно заметно на скамьях левых эсеров, расположенных справа от президиума. Крики “Долой Брест!”, “Долой Мирбаха!”, “Долой германских прислужников!” раздаются со всех сторон. Дипломатической ложе грозят кулаками»… В течение дня Троцкий произносит две речи. Он устал и нервничает. Его голос перекрывают выкрики левых эсеров, которые обзывают его Керенским (худшее оскорбление, пусть не забывают в Париже), лакеем Мирбаха и т. д. и т. д. Камков, самый популярный из эсеровских ораторов, тоже нервничающий, как и Троцкий, произносит неслыханную по резкости речь. Под аплодисменты своих друзей и подавляющего большинства присутствующих, указывая пальцем на немецких дипломатов, он называет их «подонками и бандитами»

...