Научная обоснованность в уголовном, уголовно-исполнительном праве и криминологии

Материалы Международной конференции, посвященной 70-летию со дня рождения В. С. Комиссарова

Под редакцией
доктора юридических наук П. А. Филиппова,
доктора юридических наук, профессора,
заслуженного деятеля науки РФ В. И. Селиверстова,
доктора юридических наук, профессора П. С. Яни,
кандидата юридических наук М. А. Филатовой,
кандидата юридических наук П. П. Степанова,
Т. С. Алексеевой

---

ebooks@prospekt.org

Информация о книге

УДК 343

ББК 67.408+67.409+67.51

Н34

28–29 марта 2023 г. в г. Бишкеке (Кыргызская Республика) состоялась Международная конференция «Научная обоснованность в уголовном, уголовно-исполнительном праве и криминологии», посвященная 70-летию со дня рождения доктора юридических наук, профессора, заведующего кафедрой уголовного права и криминологии юридического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова (2000–2017 гг.) Владимира Сергеевича Комиссарова. Конференция была организована юридическим факультетом МГУ имени М. В. Ломоносова и юридическим факультетом КРСУ.

Конференция прошла на родине Владимира Сергеевича. Он родился и был похоронен в селе Васильевка, недалеко от г. Бишкека. За многие годы своей работы на юридическом факультете МГУ имени М. В. Ломоносова Владимир Сергеевич смог сплотить вокруг себя множество ученых из разных городов и стран. Безусловно, не был исключением и родной город: на протяжении длительного времени сохранялись его связи с юридическим факультетом КРСУ, представители которого и приняли участников конференции на самом высоком уровне.

Представленный сборник состоит из работ, посвященных научной обоснованности в уголовном, уголовно-исполнительном праве и криминологии – сложной теме, исследования в области которой необходимы для корректного, отражающего все тенденции и общественный интерес развития законодательства. Владимир Сергеевич всегда настаивал на обязательном участии научного сообщества в правовых реформах. Авторы статей продолжают его дело, обосновывая необходимость учета доктринальных исследований при разработке или изменении законов.

УДК 343

ББК 67.408+67.409+67.51

© Коллектив авторов, 2024

© ООО «Проспект», 2024

НАУЧНАЯ ОБОСНОВАННОСТЬ: ОБЩИЕ ПОЛОЖЕНИЯ. МЕТОДОЛОГИЯ УГОЛОВНО-ПРАВОВЫХ НАУК

НАУЧНОЕ ОБОСНОВАНИЕ В ПРАВЕ УГОЛОВНОМ

Иванов Никита Георгиевич,
доктор юридических наук, профессор,
профессор кафедры уголовного права
и криминологии РПА Минюста РФ

Аннотация. Статья посвящена доктринальному обоснованию принимаемых законов в рамках уголовно-правовых отношений. Современное российское научное фундирование законов подчинено властным стремлениям рационализации законодательства для защиты главным образом тех интересов, которые и составляют властные амбиции. В таком контексте роль доктрины в процессе объяснения необходимости создания закона сводится к его оправданию, поскольку критика либо не замечается вовсе, либо приводит к печальным последствиям для критикующего.

Ключевые слова: скандал, миф, объяснение, научная обоснованность, правовая норма.

Abstract. The article is devoted to doctrinal reasoning of adopted laws in regard to criminal law relations. Modern Russian scientific foundation of laws is subordinated to the aspirations by ruling elites to rationalize legislation in order to protect mainly those interests that constitute power ambitions. In this context, the role of doctrine in explaining the need to create a legal provision is reduced to justifying it, since criticism is either not noticed at all or leads to sad consequences for those who criticize.

Keywords: scandal, myth, explanation, doctrinal validity, legal provision.

Ж.-Б. Боссюэ однажды сказал, что справедливость — это вид мученичества. Совершенно верное замечание, которое имеет отношение и к вопросу об обоснованности нормативного насыщения уголовного кодекса. Сколько нравственных мук испытывает исследователь, доказывая «мудрому» законодателю ущербность его активности на ниве законотворчества, и все тщетно. Но, может быть, усилия адептов доктринальной гармонии закона напрасны, да и не нужны? Разве что только для удовлетворения собственных творческих страстей. Попытаемся разобраться.

Как следует из преамбулы, я буду делать акцент на законе как государственном нормативном установлении. Закон, как совершенно справедливо утверждают исследователи, помимо реакции на скандал1, должен обладать научной обоснованностью, которая состоит из рационального объяснения необходимости привлечения для улаживания конфликта, во-первых, правовых средств и, во-вторых, правовых средств именно данной правовой отрасли. Такое объяснение предполагает превращение его (объяснения) в убеждение, иначе объяснительный вариант закона вряд ли сформирует позитивную реакцию. Но в такой интерпретации (а иного толкования обоснованности я не представляю) возникает самый, пожалуй, важный вопрос: что образует «скандал»? Какие отношения могут быть отнесены к «скандалу»?

«Мятеж не может кончиться удачей, в противном случае его зовут иначе», — говорил в XVI в. Джон Харингтон (перевод Самуила Маршака). Мятеж — это очевидный скандал, предполагающий радикальный финал фронды: восстание и свержение существующего порядка. Естественно, он оценивается как явление, нуждающееся в карательном воздействии. Но если мятеж удался, то он превращается в противоположность — в начало хорошее, получающее уже позитивную стигму в виде революции, эволюции, преобразования и т. п., и в таком качестве в каре не нуждается, а напротив, нуждается в поддержке с позиций, в частности, права. Все зависит от того, чьи интересы восторжествовали, ибо принцип крестоносцев «чья власть, того и вера» действовал всегда и будет продолжать действовать безусловно или аподиктически (так как это неизбежная историческая фатальность).

Таким образом, «скандал» как повод для, в частности, криминализации определяется интересами тех, чья власть. И этот тезис в доказательствах не нуждается, поскольку он доказан историей.

Для того чтобы обосновать закон, право, а значит, утвердить его в сознании, необходим миф, наделенный божественной сущностью. Миф всегда покоится на веских основаниях. С выражением Ad majorem Dei gloriam (к вящей славе Божьей) творились любые начинания, поскольку оно безупречно в своих объяснительных позициях.

Со временем божественная сущность мифа была заменена на цицероновское понимание — «благо народа — высший закон», которое все же основывалось на божественных канонах, и уже этот лозунг сопровождал нормативные преобразования. Из постулата, который даже нельзя назвать новым, — Ad majorem populus gloriam (во имя вящей славы народа) — М. Вебер вывел закон, согласно которому прогрессивное развитие права идет в направлении его рационализации, которая включает все возрастающую специализацию и бюрократизацию. Этот закон позволил обосновывать растущее число нормативных установлений, каковые, в свою очередь, имели целью — под благими лозунгами! — защитить власть имущих. А. И. Исаев отмечает: «Государство всегда стремилось обозначить границы сферы действия собственной ответственности, маскируя эти намерения одним из своих главных мифов — защитой общественного интереса… На самом же деле государство всегда охраняет только само себя»2. И какие в таком случае требуются научные обоснования? Или: кому они нужны, кроме самого обоснователя и адептов?

И тем не менее наука призвана играть роль в пьесе под названием «Обоснование закона». Она (наука) может быть представлена в такой государственно-правовой реалии в двух качествах, каждое из которых является наиважнейшим. Первое: наука как обслуживающий компонент государственных решений. Нужно же создать достойный восхищения миф. И этот миф постоянно создается, и в любых проектах он представлен рефреном с теми или иными интерпретациями «в целях совершенствования уголовно-правовой охраны национальных интересов Российской Федерации, прав и свобод граждан…»

Беспроигрышно: Ad majorem Dei gloriam. Наука приводит аргументы в пользу этого тезиса и тем свою роль ограничивает. Но государство всегда сопрягало законность с политической целесообразностью, и в таком сопряжении наука вряд ли способна на главенствующую роль. И сколь бы исследователи ни старалась доказать, что норма не нужна по различным причинам, вплоть до дискредитации Кодекса, она останется в прежнем виде, покуда не отпадет политическая нужда.

Второе качество науки тоже обслуживающее, но здесь она способна проявить себя во всем блеске, если на этот блеск обратят внимание. Это обслуживание технических вариантов созданной нормы. Исследователи справедливо обращают внимание законодателя на несовершенство созданного материала, что находит выражение в его: а) безграмотном (с точки зрения лексики) изложении материала, б) противоречии с ранее созданным материалом, в) противоречии с аналогичным материалом другой отрасли права, г) дублировании нормативного материала и т. п. И в этом сегменте наука превращается в благодушного лакея, создающего мифологему, способную хотя бы внешне удовлетворить обывателя3.

В первом случае фронда по поводу инициатив государства способна привести в узилище, если нет «оправдывающего» момента, во втором — к поощрениям. «Пусть князь заботится поэтому о победе и сохранении государства — средства всегда будут считаться достойными и каждым будут одобрены, потому что толпа идет за видимостью и успехом дела», — учил Макиавелли4.

Список литературы

1. Исаев И. А. Закон и революция. М., 2022.

2. Карбонье Ж. Юридическая социология. М., 1986.

3. Макиавелли Н. Государь. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. О военном искусстве. М., 1996.

ДОКТРИНАЛЬНЫЕ ОШИБКИ В УГОЛОВНОМ ПРАВЕ

Незнамова Зинаида Александровна
доктор юридических наук, профессор,
заведующая кафедрой уголовного права Уральского
государственного юридического университета

Аннотация. В теории уголовного права в основном выделяют правоприменительные ошибки, которые допускаются при квалификации преступлений, назначении наказаний или иных мер уголовно-правового характера, иной уголовно-правовой оценке содеянного. Предметом исследования в статье являются законотворческие ошибки, которые допускаются законодателем при конструировании уголовно-правовых норм. В частности, доказывается, что законодатель при создании УК РФ 1996 года допустил концептуальную и доктринальную ошибку, сведя всю групповую преступную деятельность к институту соучастия, не учитывая групповую преступную деятельность без признаков соучастия.

Ключевые слова: уголовное право, законотворческие ошибки, концептуальные ошибки, доктринальные ошибки, соучастие, групповая преступная деятельность без признаков соучастия.

Abstract. In criminal law theory, law enforcement errors are primarily discussed. They are made while qualifying crimes, imposing punishments or other criminal law measures or while making assessment of the deed from the point of criminal law. The article, however, focuses on legislative errors, which are made by the legislator during the design of criminal law norms. In particular, the author states that the legislator, while drafting the Russian Criminal Code in 1996, made a mistake, both conceptual and doctrinal, of reducing all forms of group criminal activity to the notion of complicity, not taking into account other forms, which lack features of the latter.

Keywords: criminal law, legislative errors, conceptual errors, doctrinal errors, complicity, group criminal activity without features of complicity.

В общей теории права и отдельных отраслевых науках выделяют концептуальные ошибки, которые «законотворческими не являются, хотя и допускаются непосредственно законодателем»5. О концептуальных ошибках можно говорить в том случае, когда законодатель, для регулирования тех или иных отношений, избирает такие правила, принципы, идеи, юридические конструкции, которые не в полной мере соответствуют объективным закономерностям, существующим в реальной действительности и описанным в теории права.

В качестве отдельного вида законотворческой ошибки выделяют также доктринальные ошибки. Под такими ошибками понимаются случаи, когда законодатель при конструировании норм права не учитывает традиционные подходы общей теории права и отдельных отраслей, выработанные наукой.

В теории права концептуальные и доктринальные ошибки рассматривают как отдельные виды законотворческих ошибок, но нам представляется, что между ними есть существенное сходство, достаточное для того, чтобы их можно было объединить в одну законотворческую ошибку.

На наш взгляд, как в момент создания действующего уголовного кодекса, так и в дальнейшем, при внесении в него изменений и дополнений, были допущены доктринальные законотворческие ошибки, некоторые из которых носят концептуальный характер.

Одна из принципиальных ошибок законодателя связана с тем, что в действующем Уголовном кодексе РФ вся групповая преступная деятельность сведена в Главе 7 к соучастию в преступлении. Между тем, объективная криминальная действительность свидетельствует о том, что нередко преступления совершаются группой лиц без признаков соучастия. Это обстоятельство было достаточно подробно разработано в теории уголовного права. Так, Р. Р. Галиакбаров наряду с соучастием выделял групповую преступную деятельность без признаков соучастия, которая представлена в виде посредственного причинения вреда, объективной группы, или объективно-группового совершения преступления, неосторожного сопричинения, прикосновенности к преступлению6.

Данную концептуальную ошибку понимает частично и сам законодатель. Не зря он в ст. 33 УК РФ вводит такое понятие, как посредственный исполнитель, и предлагает правила квалификации этой разновидности групповой преступной деятельности.

Однако про остальные виды групповой преступной деятельности без признаков соучастия законодатель в статьях УК умалчивает.

Ранее в УК РСФСР группа лиц по предварительному сговору была представлена в статьях Особенной части УК в качестве квалифицирующих признаков. При этом правоприменитель не сводил группу лиц как квалифицирующее обстоятельство совершения преступления только к соучастию в преступлении.

Так, в Постановлении Пленума Верховного Суда СССР «О судебной практике по делам об изнасиловании» № 2 от 25 марта 1964 г. (с изменениями, внесенными Постановлением Пленума № 7 от 26 апреля 1984 г.) в п. 10 отмечалось: «Действия лиц, организовавших изнасилование группой, следует квалифицировать по ч. 3 ст. 117 УК РСФСР и соответствующих статей УК других союзных республик независимо от того, что другие участники в соответствии со ст. 10 Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик не были привлечены к уголовной ответственности»7.

Данное положение союзного Пленума было конкретизировано в Постановлении Пленума Верховного Суда Российской Федерации № 4 «О судебной практике по делам об изнасиловании» от 22 апреля 1992 г. В п. 9 отмечалось: «Действия участника группового изнасилования подлежат квалификации по ч. 3 ст. 117 УК РСФСР независимо от того, что остальные участники преступления не были привлечены к уголовной ответственности ввиду их невменяемости, либо в силу требований ст. 10 УК РСФСР, или по другим предусмотренным законом основаниям»8.

После принятия УК РФ 1996 г. отношение Верховного суда РФ к этому вопросу резко изменилось. В постановлениях Пленума Верховного Суда РФ закрепляется правило, что группу лиц образуют лишь соучастники, то есть лица, которые обладают признаками субъекта преступления.

Так, в Постановлении Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 14 февраля 2000 г. № 7 «О судебной практике по делам о преступлениях несовершеннолетних», ныне утратившем силу, в п. 9 было сформулировано правило, согласно которому «необходимо иметь в виду, что совершение преступления с использованием лица, не подлежащего уголовной ответственности в силу возраста (статья 20 УК РФ) или невменяемости (статья 21 УК РФ), не создает соучастия. Вместе с тем при совершении преступления несовершеннолетним, не подлежащим уголовной ответственности по указанным выше основаниям, лицо, вовлекшее несовершеннолетнего в совершение этого преступления, в силу части 2 статьи 33 УК РФ несет ответственность за содеянное как исполнитель путем посредственного причинения»9.

Аналогичное правило было сформулировано в п. 12 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабря 2002 г. № 29 «О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое»: «В случае совершения кражи несколькими лицами без предварительного сговора их действия следует квалифицировать по пункту «а» части второй статьи 158 УК РФ по признаку «группа лиц», если в совершении этого преступления совместно участвовало два или более исполнителя, которые в силу статьи 19 УК РФ подлежат уголовной ответственности за содеянное»10.

Правда вскоре данная риторика Верховного Суда изменилась и п. 12 из Постановления был исключен. Вместо него появилась иная редакция: «Лицо, организовавшее преступление либо склонившее к совершению кражи, грабежа или разбоя заведомо не подлежащего уголовной ответственности участника преступления, в соответствии с частью второй статьи 33 УК РФ несет уголовную ответственность как исполнитель содеянного. При наличии к тому оснований, предусмотренных законом, действия указанного лица должны дополнительно квалифицироваться по статье 150 УК РФ»11.

Однако, как показывает криминальная практика, нередко преступления совершаются субъектом уголовной ответственности совместно с лицами, которые субъектами не являются в силу недостижения возраста уголовной ответственности или невменяемости. Как в этом случае должны квалифицироваться данные преступления? В силу положений Главы 7 УК РФ — как преступление, совершенное единичным субъектом, а не как групповое преступление. Однако нередко следственные органы в случае совершения преступления объективной группой, группой без признаков соучастия, квалифицируют действия как групповое совершение преступления. Особенно это характерно для половых преступлений, в частности, изнасилования. Для потерпевшей, которая была изнасилована группой из двух человек, безразлично, что кто-то из насильников не достиг возраста уголовной ответственности и не может быть привлечен к уголовной ответственности. Для нее изнасилование носило групповой характер. Понимая это, следствие нередко, в разрез с официальной позицией законодателя, вменяет совершение преступления группой лиц. Суды часто соглашаются с этой позицией предварительного следствия. Последующие судебные инстанции оставляют такие решения в силе.

И здесь важным является кассационное определение Верховного Суда РФ от 27 мая 2021 г. по делу Ч.12 Органами предварительного расследования Ч. обвинялся в том, что, действуя группой лиц по предварительному сговору с Л., (признанным на основании судебного решения невменяемым с освобождением от уголовной ответственности), совершил две кражи из торгового зала магазина. По приговору суда Ч. был осужден за каждое из двух преступлений, предусмотренных п. «а» ч. 2 ст. 158 УК РФ. Апелляционным постановлением приговор суда первой инстанции оставлен без изменения. Кассационная инстанция отменила данный приговор на основании того, что действия Ч. органы следствия и суды ошибочно квалифицировали по п. «а» ч. 2 ст. 158 УК РФ, поскольку совершенное им преступление не было групповым в силу невменяемости второго участника преступления. По мнению кассационной инстанции, действия Ч. следовало квалифицировать по ч. 1 ст. 158 УК РФ, ибо он выполнял роль посредственного исполнителя преступления.

Судебная коллегия по уголовным делам не согласилась с аргументацией кассационной инстанции, приведя следующие аргументы: «Между тем, выводы, изложенные в кассационном определении, о том, что Ч. совершил преступления посредством невменяемого Л. противоречат установленным обстоятельствам дела. Из фактических обстоятельств дела, установленных судебными инстанциями, следует, что объективная сторона преступлений выполнена Ч. совместно и по предварительному сговору с Л. Действия последнего для Ч. были адекватными, носили последовательный и целенаправленный характер. Наступившие последствия в виде причинённого материального ущерба явились результатом их совместных действий. Однако суд кассационной инстанции не дал никакой оценки фактическим действиям Ч., который не только предложил Л. совместно с ним совершить кражу, но и лично участвовал в завладении продуктами питания, которые он брал с полок магазина и передавал Л для сокрытия под одеждой, наблюдая также за окружающей обстановкой, чтобы избежать обнаружения посторонними лицами.

Кроме того, положения ст. 32 и ч. 2 ст. 35 УК РФ не содержат формулировки, которая приведена судом кассационной инстанции в своем определении, о наличии вменяемости и соответствующего возраста соучастников преступления, а уголовный закон не связывает возможность признания преступления совершенным группой лиц по предварительному сговору с наличием в такой группе только лиц, подлежащих уголовной ответственности. При таких обстоятельствах определение судебной коллегии по уголовным делам кассационного суда общей в отношении Ч. нельзя признать законным и обосно­ванным».

Если следовать тексту ст. 33–35 УК РФ, то толкование группы лиц по предварительному сговору, предложенное Верховным Судом РФ, очевидно является расширительным, что вряд ли допустимо для любого правоприменителя, включая высшую судебную инстанцию. Однако мы также вынуждены согласиться, что подобного рода толкованием Верховный Суд РФ пытается устранить ту концептуальную и доктринальную ошибку, которую допустил законодатель. По существу, Верховный Суд РФ создает судебный прецедент, новую редакцию нормы о групповом преступлении, что является еще одной концептуальной ошибкой, которая, впрочем, заслуживает отдельного разговора.

Из указанной выше доктринальной ошибки законодателя при регулировании группового преступления вытекает еще одна, которая нам представляется не менее ошибочной. Речь идет о позиции законодателя, исключившего из Общей части УК РФ институт прикосновенности в любом его виде: и как общее понятие прикосновенности к преступлению, и как недонесение и укрывательство преступлений, являющихся разновидностью прикосновенности. Это повлекло за собой фактическую декриминализацию прикосновенности к преступлению в статьях Особенной части. Исключение составляет ст. 316 УК РФ, устанавливающая ответственность за укрывательство особо тяжких преступлений. Укрывательство преступлений иной степени тяжести и недонесение о готовящемся, или совершаемом, или совершенном преступлении являются уголовно-ненаказумыми деяниями.

Это концептуальная ошибка законодателя, поскольку данное нормативное регулирование, а точнее сказать, нормативное нерегулирование не отвечает реалиям криминальной действительности, которая говорит о распространенности данного вида деяний, и противоречит принципу неотвратимости наказания за совершенное преступление, лиц, совершивших предикатные преступления.

Во-вторых, это доктринальная ошибка, поскольку необходимость установления уголовной ответственности за прикосновенность к преступлению доказана и аргументирована научными исследованиями и теорией уголовного права, поскольку криминализация подобных деяний носит превентивный характер13.

Частично это понимает и сам законодатель. Более того, он пытается исправить эту ошибку, понимая, что некоторые виды прикосновенности к преступлению представляют серьезную общественную опасность и нуждаются в криминализации. Другой разговор, что признать эту ошибку как концептуальную, доктринальную, он не готов. О восстановлении института прикосновенности в Общей части УК РФ речь не идет. Применяется метод «латания тришкиного кафтана», что порождает временами очередные доктринальные ошибки.

Так, Федеральным законом № 38-ФЗ от 06 марта 2022 г.14 ст. 316 УК РФ была дополнена ч. 1, которая устанавливает уголовную ответственность за заранее не обещанное укрывательство тяжких преступлений, совершенных в отношении несовершеннолетних, не достигших 14-летнего возраста. Возникает вопрос, почему укрывательство тяжких преступлений против несовершеннолетних, достигших 14-летнего возраста, не криминализировано. Общественная опасность этого деяния не меньшая, если судить по категории совершенных преступлений, а потерпевший также несовершеннолетний и нуждается в усиленной защите, в том числе и нормами уголовного права.

Недонесение о совершенном или готовящемся преступлении представляет в некоторых случаях общественную опасность, что требует криминализации подобного вида поведения. Поскольку в Общей части УК РФ данный вид прикосновенности не закреплен, законодатель включает нормы о недонесении о преступлении в статьи Особенной части. Примером может служить введенная Федеральным законом № 375-ФЗ от 06 июля 2016 г.15 ст. 205.6 УК РФ, устанавливающая ответственность за несообщение о преступлении террористического характер­а.

Перенося институты Общей части Уголовного кодекса в часть Особенную, российский законодатель начал, как нам представляется, игнорировать концептуальные положения пандектной теории построения отраслей права, что следует расценить как еще одну доктринальную ошибку законодателя.

Отсутствие в Общей части УК РФ регулирования прикосновенности к преступлению, и вообще вторичной преступной деятельности, порождает и иные ошибки доктринального характера. Приведем еще один пример. Легализация доходов, добытых преступным путем, по своей юридической природе является вторичным преступлением. Это разновидность прикосновенности к чужому преступлению, которое в международных документах, посвященных борьбе с легализацией преступных доходов, называют предикатным преступлением. Согласно юридической природе легализации преступных доходов, ответственность за данное преступление должны нести прикосновенные лица, так называемые агенты. Субъекты предикатного преступления, в результате совершения которого и добыты преступные доходы, должны нести ответственность за совершение именно этого предикатного преступления.

Что же произошло в России? Сначала на уровне отдельных уголовных дел к ответственности за легализацию начали привлекать субъектов предикатного преступления. Затем законодатель официально ввел уголовную ответственность за легализацию преступных доходов лиц, которые сами добыли эти преступные доходы, то есть субъектов предикатного преступления, введя в УК РФ ст. 174.1.

К чему это привело? Правоохранительные органы крайне редко применяют ст. 174 УК РФ, которая как раз отражает истинную природу легализации как вторичного преступления. Но часто и даже чаще, чем это следовало бы, применяют ст. 174.1 УК РФ в совокупности с предикатным преступлением.

Таким образом, одна доктринальная ошибка законодателя при регулировании института Общей части уголовного права повлекла за собой другую доктринальную ошибку в Особенной части УК РФ.

Чтобы исключить данную доктринальную и концептуальную ошибку, вероятно, главу 7 УК РФ следует назвать иначе («Групповое преступление» или «Групповая преступная деятельность») и предусмотреть в ней не только соучастие, но и другие виды групповой преступной деятельности без признаков соучастия.

Рамки данной работы не позволяют рассмотреть иные виды доктринальных ошибок в УК РФ. Однако смеем утверждать, что их достаточное количество, и они нуждаются не только в изучении наукой уголовного права, но и в разрешении законодательным путем.

Список литературы

1. Баранов В. М., Сырых В. М. Законотворческие ошибки: понятие и типология // Законотворческая техника современной России: состояние, проблемы, совершенствование. Сборник статей в 2 т. / Под ред. В. М. Баранова. Н. Новгород, 2001. Т. 1.

2. Галиакбаров Р. Р. Квалификация многосубъектных преступлений без признаков соучастия. Учебное пособие. Хабаровск: Хабаровская высшая школа МВД СССР, 1987. 96 с.

3. Лапунин М. М. Вторичная преступная деятельность — понятие, виды, проблемы квалификации, криминализации и пенализации / под науч. ред. Н. А. Лопашенко. М., 2006.

4. Морозов В. И., Галкин В. В. Квалификация преступлений, совершенных с участием лиц, не подлежащих уголовной ответственности // Юридическая наука и правоприменительная практика. № 4 (46). 2018. С. 60–73.

5. Разгильдиев Б. Т. Уголовно-правовые проблемы прикосновенности к преступлению. Саратов, 1981. 111 с.

6. Салимгареева А. Р. Преступная деятельность двух и более лиц без признаков соучастия в российском уголовном праве: Дис. … канд юрид. наук. Екатеринбург, 2011.

7. Салимгареева А. Р. Проблемы квалификации группового преступления без признаков соучастия в отечественном уголовном законодательстве // Пробелы в российском законодательстве. 2010. № 3.

8. Якушин В. А. Прикосновенность к преступлению (вторичная преступность) в уголовном праве // Вестник Волжского университета им. В. Н. Татищева. 2022. № 2 (101). С. 195–205.

ТЕОРИЯ ОБОСНОВАНИЯ УГОЛОВНОГО ЗАКОНА КАК СОВРЕМЕННАЯ НАУЧНАЯ ПРОБЛЕМА

Плохова Валентина Ивановна
доктор юридических наук, профессор,
профессор кафедры уголовного права и криминологии
Алтайского государственного университета

Аннотация. В статье выявляется и обосновывается важность двух современных проблем теории обоснования уголовного закона. Во-первых, это определение и углубленное изучение основ уголовного закона на каждой из шести стадий обоснования уголовного закона. Во-вторых — конституционное обоснование уголовного закона на каждой стадии с позиций соответствия критериям правомерного ограничения прав человека — принципам права, а также изменений Конституции Российской Федерации и ФКЗ «О Конституционном Суде Российской Федерации». Определяются перспективы дальнейших исследований.

Ключевые слова: стадии, конституционные основы, уголовный закон, критерии, принципы, криминализация, правоприменение.

Abstract. The article identifies and substantiates two serious contemporary problems, connected with grounds of criminal law. The first one is the definition and in-depth study of the main provisions of the criminal law at each of the six stages of justifying the criminal law. The second is presented with the constitutional justification of criminal law powers at all stages. The latter should be held in compliance with requirements of lawful restrictions on human rights — principals of law; implementation in the criminal sphere of the 2020 amendments to the Constitution of the Russian Federation and the Federal Law “On the Constitutional Court of the Russian Federation”. The prospects for research are determined.

Keywords: stage, fundamental constitutional provisions, criminal law, criteria of assessment, principles, criminalization, law enforcement.

1. Значение терминов «обоснование уголовного закона» (процесс) и его «обоснованность» (результат) предполагает установление его соответствия основам. Поиском основ уголовного закона исследователи занимаются на протяжении нескольких веков, в основном в рамках теории криминализации деяний, новой криминализации16, в том числе в отношении несколько лет, десятилетий назад принятых статей Уголовного кодекса Российской Федерации (далее — УК РФ). Однако до сих пор не сложилось единого представления ни о составляющих понятия «криминализация», ни об их определении, уточняются факторы криминализации деяний, их значение. Имеющиеся наработки в этой области не используются в полной мере ни законодателем, ни правоприменителем, ни экспертом. Представляется, что криминализацию деяний необходимо понимать в узком значении, она не включает и не может охватить все остальные стадии обоснования закона. Криминализация — это обоснование выбора вида деятельности в качестве преступного с позиций социальных и правовых факторов.

Кроме этой, первой (стержневой), стадии обоснования закона, необходимо выделять еще пять: обоснование закрепления каждого криминообразующего признака деяния в основном составе преступления; обоснование выделения квалифицирующих привилегированных составных преступлений, специальных норм; обоснование толкования применения норм, выявление эффективности норм. Последнее позволит сделать два вывода: если есть соответствие, запрет достигает своей цели, он остается, если нет — необходимо изменить или отменить закон. Отсюда возможны: пятая стадия — обоснование декриминализации преступления; шестая — обоснование депенализации преступления. На каждой стадии обоснования уголовного закона некоторые социальные и правовые, в том числе сквозные конституционные нормы-принципы (например, правовая определенность, фактическая [социальная] обоснованность, соразмерность и др.), толкуются по-особенному, к ним присоединяются характерные для каждой из них признаки. «Объединить все эти процессы в стройную, цельную, сквозную систему социальных и правовых критериев, их показателей от зарождения уголовного запрета, закона, закрепления его признаков в УК РФ, его толкования, применения, исполнения призвана теория обоснования уголовного закона»17.

2. Теория обоснования уголовного закона требует систематизации имеющихся достижений, продолжения исследования сквозных (характерных для всех стадий, но по-особенному проявляющихся на каждой из них), особых для каждой из шести стадий социальных и правовых основ уголовного закона. В современных условиях многие вопросы особенно актуальны.

А) Динамичность современного общества порождает изменение правового регулирования, что нередко происходит с нарушением конституционных норм. Наличие необоснованных уголовно-правовых норм, их применение констатируется практически в каждом исследовании, посвященном уголовному закону на протяжении десятилетий. Не могу не привести в качестве нового примера примечание к ст. 274² УК РФ с определением должностного лица18, не совпадающее с его определением в примечании к ст. 285 УК РФ, отличающимся и от определения лица, выполняющего управленческие функции в коммерческой или иной организации (примечание к ст. 201 УК РФ). Имеют место отступления от сложившихся в теории и на практике понятия насилия и правил квалификации при разных вариантах закрепления его признаков в УК РФ в п. 17 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 29 июня 2021 г. № 2119. Очевидно, что это не соответствует многим базовым положениям Конституции РФ, решениям Конституционного Суда РФ: нарушает системность уголовного права, принцип правовой определенности, непротиворечивости его норм между собой и другими отраслями права; поднимает многовековую проблему о единстве понятий должностного лица в Кодексе РФ об административных правонарушениях и УК РФ.

Б) Между тем конституционным основам уголовного закона, тем более на разных стадиях его обоснования, в юридической литературе не придается должного внимания. Важной, особенно в современных условиях, является оценка соответствия уголовного закона, его применения критериям правомерного ограничения прав человека. Анализ теории этого вопроса представителями разных отраслей права, практики Конституционного Суда РФ, Европейского суда по правам человека позволил выделить основные конституционные положения, являющиеся основой для уголовного закона — критерии правомерного ограничения прав человека в уголовной сфере: законность, правовая определенность, общая конституционная, фактическая, целевая обоснованность, соразмерность и др., конкретизированные в их показателях. Однако, по утверждению О. С. Гузеевой, «между преступлением и нарушением прав человека, при всей плотности связи, нельзя ставить знак равенства. Понятие “нарушение прав человека охватывает собой деяния, не относящиеся к сфере преступного, равно как далеко не все преступления могут расцениваться как нарушение прав человека»20. Полагаю, что автор не учла тот факт, что в настоящее время названные нами критерии правомерного ограничения прав человека или выступают в качестве самостоятельного конституционного принципа, или входят в их содержание21. Детализация показателей каждого критерия в практике Европейского суда по правам человека (ЕСПЧ) и Конституционного Суда РФ позволяет конкретизировать эти принципы права применительно к каждой стадии обоснования уголовного закона. Их необходимо соблюдать в разных своих проявлениях, и в соответствии с ними должна строиться уголовная политика, определяться девиантная деятельность в качестве преступной, закрепляться ее признаки в УК РФ, применяться закон. Причем независимо от того, универсальные права человека нарушаются или иные. О важности их соблюдения, дальнейшего углубленного исследования высказался председатель Конституционного Суда РФ В. Д. Зорькин22, другие исследователи23.

По этим же соображениям представляется недостаточно корректным и суждение Л. И. Шабалина, что «принципы и социальные ценности нельзя относить непосредственно к основаниям уголовно-правовых конструкций или к условиям, которые должны соблюдаться при уголовно-правовом конструировании. Эти принципы и ценности лежат в основании правовой системы и системы права или являются условиями создания и функционирования этих систем»24. Принципы — это надпозитивное право. В уголовной сфере на разных стадиях обоснования уголовного закона они проявляются по-разному, но в соответствии с ними необходимо объявлять деяния преступными, оценивать правоприменительную деятельность в силу прямого действия Конституции РФ. Многие из них закреплены в УК РФ и уголовных кодексах других стран. В ст. 3 Уголовного кодекса Кыргызской Республики, например, закреплен принцип юридической определенности25.

Конституционное обоснование важно особенно сейчас, когда сужаются гарантии международной защиты прав россиян, в том числе в уголовной сфере. Дело в том, что с 16 марта 2022 г. Конвенция о защите прав человека и основных свобод от 4 ноября 1950 г., десять протоколов к ней прекратили действие в отношении Российской Федерации; с 7 апреля 2022 г. Россия приняла решение о досрочном прекращении своих полномочий члена Совета ООН по правам человека. В целом правовые последствия этого предстоит оценить. Однако современная Конституция РФ, тридцатилетнее ее толкование Конституционным Судом РФ, в том числе критериев правомерного ограничения прав человека, вобрала в себя многие положения этой Конвенции. «По свидетельству А. Ковлера, судьи ЕСПЧ с 1998 по 2012 г., участники Конституционного совещания писали раздел прав и свобод граждан с учетом европейской конвенции»26. Толкования положений Конвенции ЕСПЧ бесценны, они часто используются Конституционным Судом; многие положения растолкованы в постановлении Пленума Верховного Суда РФ применительно к российской судебной системе. Однако не решен вопрос о реализации ч. 3 ст. 46 Конституции РФ, в которой закреплено право граждан «…в соответствии с международными договорами Российской Федерации обращаться в межгосударственные органы по защите прав и свобод человека, если исчерпаны все имеющиеся внутригосударственные средства правовой защиты»27. Каковы критерии правомерного ограничения прав человека в уголовной сфере в условиях специальной военной операции?

Много нерешенных вопросов по прямому применению Конституции РФ, в том числе судами общей юрисдикции, с учетом того, что в УК РФ запрещена аналогия закона.

Остались незамеченными и невоспринятыми законодателем, правоприменителями и исследователями положения о конституционной экспертизе проектов федеральных законов, в том числе вносящих изменения в УК РФ; о распространении конституционного толкования одной нормы на другие нормы, имеющие сходные признаки28.

3. Нельзя не отметить и очевидное влияние науки на совершенствование УК РФ. Некоторые проблемы, решение которых предлагали ученые (И. В. Шишко29), в последующем — Конституционный Суд РФ, в настоящее время разрешены на законодательном уровне. Так, главное требование непротиворечивости норм права — разрешенное в регулятивном законодательстве не может быть запрещено в уголовном — в настоящее время закреплено в примечаниях ст. 200¹, 200² УК РФ. В измененных редакциях статей УК РФ о незаконном обороте оружия появились характеристики предметов этих преступлений.

Список литературы

1. Гузеева О. С. Преступление и наказание: конституционные основы уголовно-правовой концепции: монография. М., 2020. 272 с.

2. Дербышева Е. А. Принцип правовой определенности: понятие, аспекты, место в системе принципов права: дис. … канд. юрид. наук. Екатеринбург, 2020. 238 с.

3. Должиков А. В. Соразмерность как общеправовой принцип в конституционном правосудии России (на примере основных социальных прав): дис. … д-ра юрид. наук. СПб., 2022. 533 с.

4. Ефименко Е. От ратификации до денонсации: европейские конвенции в праве РФ // URL: https://pravo.ru/story/245128/ (дата обращения: 15.04.2023).

5. Зорькин В. Д. Конституционное правосудие: процедура и смысл. Конституционный Суд. СПб., 2021.

6. Козаченко И. Я., Сергеев Д. Н. Новая криминализация: философско-юридический путеводитель по миру преступного и непреступного. Екатеринбург, 2020. 256 с.

7. Минаев К. А. Легализация ограничений прав и свобод человека и гражданина в РФ: дис. … канд. юрид. наук. Саратов, 2016. 212 с.

8. Наумов А. В. Конкретизация Конституционным Судом принципа законности Уголовного кодекса РФ // Уголовное право. 2018. № 1. С. 88–94.

9. Плохова В. И. Теория обоснования уголовного закона: современное состояние и проблемы применения // Вестник Томского государственного университета. Право. 2022. № 45. С. 113–130.

10. Таева Н. Е. Нормы конституционного права в системе правового регулирования Российской Федерации: дис. … д-ра юрид. наук. М., 2018. 549 с.

11. Шабалин Л. И. Обоснованность существования специальных составов мошенничества в российском уголовном законодательстве: дис. … канд. юрид. наук. Екатеринбург, 2022. 382 с.

12. Шишко И. В. Взаимосвязь уголовно-правовых и регулятивных норм в сфере экономической деятельности: дис. … д-ра юрид. наук. Екатеринбург, 2004. 402 с.

ОБОСНОВАННОСТЬ В УГОЛОВНОМ ПРАВЕ: ПОНЯТИЙНЫЕ АСПЕКТЫ

Савченко Дмитрий Александрович
доктор юридических наук, доцент,
директор научно-образовательного центра
«Юридических технологий» Сибирского института
управления — филиала РАНХиГС, г. Новосибирск

Аннотация. Для исследования научной обоснованности уголовного права важны понятия «основание», «обоснование», «обоснованность». Обоснование может проявлять себя в разных измерениях: как изучение, побуждение или усиление. При этом предмет обоснования в любом из этих измерений приобретает свойство обоснованности, а научная обоснованность достижима при применении особой научной методологии. Основания норм уголовного права — социальные противоречия; научная обоснованность уголовного законодательства неразрывно связана с обоснованностью уголовного права как доктрины и учебной дисциплины.

Ключевые слова: основание, обоснование, обоснованность, методология, уголовно-правовая норма, уголовно-правовая доктрина.

Abstract. The notions of grounds, grounding and validity are necessary to study doctrinal validity of criminal law. Grounding can take place in regard to different processes, such as research, persuasion or enhancement. While being grounded, an object becomes valid. Doctrinal validity is possible, when specific methods are used. Grounds of criminal law provisions lie in social contradictions. Doctrinal validity of such provisions is deeply connected with validity of criminal law doctrine and criminal law as an academic course.

Keywords: ground, grounding, validity, methodology, criminal law provision, criminal law doctrine.

1. Понятийная проблематика триады «основание — обоснование — обоснованность» имеет важное общенаучное значение. Она связана как с уяснением сущности и содержания обоснованности вообще, то есть применительно к любому явлению (вещи, объекту), так и с представлениями об основаниях и обоснованности явлений, выступающих в качестве специального объекта отраслевых, в том числе юридических исследований.

С точки зрения наиболее общих подходов категория «основание» (основа) давно является предметом философского осмысления. Важные результаты в решении задач наиболее полного и адекватного понимания «основания» как философской категории дало применение диалектико-материалистического подхода отечественными философами советского периода. Опираясь на аксиому «наличия у каждого явления в реальной действительности своего основания» общенаучное значение категории «основание» определялось, в частности, следующим образом: без понятия основы «невозможно в связном виде воспроизвести (объяснить) все необходимые свойства и связи, характерные для исследуемого объекта, а вместе с этим и раскрыть его сущность. Выступая в качестве определяющего свойства или отношения, “основа” существенным образом влияет на все другие необходимые стороны и связи объекта, обусловливает соответствующее их изменение, направление функционирования и развития. В связи с этим, опираясь на основу, можно объяснить и представить в органической взаимозависимости всю совокупность необходимых сторон и тем самым в системе идеальных образов, понятий воспроизвести сущность исследуемого объекта»30.

Проанализировав философскую литературу под углом зрения уголовно-правовых исследований, профессор юридического факультета Томского государственного университета Вадим Донатович Филимонов выделил следующие общие признаки основания31:

а) основание возникает в процессе детерминации явления другими явлениями;

б) основание явления переходит в его существование, снимаясь в существовании как обоснованном;

в) основание — это главная сторона (отношение) объекта, «определяющая все другие его необходимые стороны и связи» и объясняющая, почему оно существует32.

Осмысление этих признаков позволяет предположить, что основание объекта (вещи, явления), выбранного нами для исследования (или ключевой элемент этого основания), — это явление, которое изменяется («движется вовне»33) от прошлого состояния «вне объекта» к нынешнему состоянию «внутри объекта», а затем к будущему состоянию в явлениях, порожденных исследуемым объектом.

При этом детерминирующие свойства основания обусловлены, по нашему мнению, его особой природой. Она позволяет характеризовать основание как противоречие, которое является источником развития, приводящего к появлению и становлению объекта. Это противоречие представляет собой двустороннее или многостороннее отношение явлений, каждое из которых содержит в себе детерминирующие факторы, порождающие исследуемый объект. Наш объект «снимает в себе детерминирующие факторы,… удерживает в себе в единстве некоторые их свойства и вследствие этого содержит в себе реальное основание собственного существования»34.

Наконец, детерминирующая роль основания определяет его решающее значение в познании нашего объекта: основание, с одной стороны, это то, «из чего познание должно объяснить существование вещи», а с другой стороны, основание выступает как «фундаментальное, определяющее отношение вещи, от которого решающим образом зависят все другие отношения35».

В этой связи основание выступает в качестве явления, оказывающего существенное влияние на качественные характеристики вещи (явления), в том числе на ее надежность, устойчивость, эффективность. Поэтому изучение вещи под углом зрения ее прикладных возможностей и практического значения требует постановки вопроса о качестве основания как способности отвечать предъявляемым требованиям и удовлетворять связываемые с вещью потребности.

С этих позиций можно выдвинуть предположения о содержании категории «обоснование». С нашей точки зрения, обоснование как явление субъективное может иметь три взаимосвязанных измерения: «обоснование–изучение», «обоснование–побуждение» и «обоснование-усиление».

Обоснование как изучение заключается в том, что исследователь устанавливает и уясняет основание явления для себя, а также дает ему характеристику и объясняет его качественные характеристики окружающим. «Обоснование-изучение» с прикладной точки зрения призвано повысить уровень знаний о вещи и обеспечить прогнозирование результатов и последствий ее применения для решения социальных задач. При этом субъект такого обоснования остается нейтральным с точки зрения его заинтересованности в реальном применении вещи и положительной оценке ее качественных характеристик.

В обосновании как побуждении такая нейтральность уже отсутствует. Субъект обоснования здесь заинтересован в том, чтобы свойства и потенциал вещи были оценены положительно и нашли реальное применение. Для этого субъект «обоснования–побуждения» неизбежно стремится выделить и подчеркнуть те свойства основания, которые способствуют решению этой задачи, и приуменьшить иные ее качества, негативно влияющие на прикладные возможности вещи.

Вместе с тем «обоснование–побуждение» создает предпосылки для поиска возможностей усиления основания через устранение или преодоление недостатков. Такое «обоснование–усиление» призвано увеличить прикладные возможности и прогнозируемую эффективность применения вещи за счет укрепления ее ключевых качественных характеристик. В результате вещь получает новые, дополнительные, основания, сама при этом обновляясь с соответствующим ростом своего потенциала.

Той категорией, которая отражает качества вещи, ставшей предметом обоснования, понимаемого во всех трех измерениях (обоснование–изучение, обоснование–побуждение, обоснование–усиление), и является, по нашему мнению, категория «обоснованность».

При этом обоснованность научная отличается, прежде всего, применяемыми для решения задач обоснования методами, обеспечивающими стабильность, доказанность и проверяемость результата, то есть научными методами. Она должна опираться на положения научных исследований, связанных с установлением и применением закономерностей функционирования и развития природы и общества.

2. Характеристика обоснованности в уголовном праве — то есть применительно к специальным объектам исследования — будет неодинаковой в зависимости от того, как именно понимается уголовное право — как отрасль права, как наука или как учебная дисциплина.

Обоснованность уголовного права как отрасли права связана с обоснованием содержания и формы отдельных уголовно-правовых норм, а также их системы в целом (уголовного законодательства).

Обоснованность уголовного права как науки проявляется в обосновании отдельных выводов, положений, теорий и концепций, которые призваны отразить закономерности уголовно-правового регулирования общественных отношений.

Обоснованность уголовного права как учебной дисциплины связана с установлением объема и содержания тех знаний о преступлениях и наказаниях, которые можно считать достаточно проверенными и устоявшимися, чтобы их можно было включать в образовательный процесс.

3. С учетом общефилософской природы основания вообще в качестве основания уголовно-правовых норм (уголовного законодательства) необходимо рассматривать противоречие, детерминирующее их возникновение и развитие. Это противоречие снимается с помощью создания уголовной нормы, в которой продолжает существовать как ее основание. Так как уголовное право как отрасль права представляет собой явление социальное, объединяющее в себе объективные (то есть не зависящие от сознания людей) и субъективные (имеющие волевой характер) характеристики, можно предположить, что и основанием уголовно-правовых норм также выступает явление социальное, имеющее сложную объективно-субъективную конструкцию.

В. Д. Филимонов полагал, что основанием правовых норм, устанавливающих уголовную ответственность за совершение преступления как общественно опасного деяния, является «опасность причинения вреда… общественным отношениям в результате поведения определенной категории людей». Именно она «детерминирует предусмотренный… нормой состав преступления и размер наказания, следуемого за его совершение»36

При этом профессор Филимонов убедительно показал, что эта опасность определяется двумя группами явлений: характером и состоянием общественных отношений, которым грозит опасность, с одной стороны, и обстоятельствами, характеризующими источник опасности, с другой.

По нашему мнению, фактически здесь описаны две стороны того социального противоречия, которое и может быть определено как основа уголовно-правовой нормы (уголовного закона): противоречие между сложившимся в обществе (объективная сторона) и признаваемым этим обществом нормальным (субъективная сторона) порядком социальных отношений, с одной стороны, и поведением (объективная сторона) и внутренними установками (субъективная сторона) отдельных членов общества и определенных общественных групп, с другой.

Это противоречие характеризуется многими факторами и обстоятельствами, среди которых: уровень экономического и культурного развития страны в целом, состояние смежных общественных отношений, их взаимосвязи, наличие обстоятельств, делающих общественные отношения более уязвимыми (например, природные и технологические бедствия, военные конфликты). Сюда же можно отнести такие отмеченные в юридической литературе факторы, как подготовленность общественного сознания к признанию отдельных деяний наказуемыми, отсутствие возможности противодействовать общественно-опасным деяниям без применения уголовной репрессии (например, административными, дисциплинарными или общественными мерами), отсутствие угрозы вреда обществу от установления уголовной ответственности за определенное поведение37, экономические последствия уголовных наказаний и социальные затраты на их исполнение38.

В тех условиях, когда вступающее в противоречие с установленным порядком общественных отношений социальное поведение уже признано преступным, детерминирующие обстоятельства проявляются в состоянии преступности, ее причинах и условиях, личности преступника. Будучи предметом криминологии, они могут быть названы криминологическими основаниями уголовно-правовых норм (по определению В. Д. Филимонова), или криминологическими элементами единого основания уголовного права.

Поэтому научная обоснованность уголовно-правовых норм достигается в результате применения в том числе методов криминологических исследований, а также специальных методов науки уголовно-исполнительного, уголовно-процессуального, административного права, других правовых наук.

4. Научная обоснованность уголовно-правовых норм тесно связана с обоснованностью уголовно-правовой доктрины и образовательной практики.

Обоснование отдельных выводов, положений, теорий и концепций, которые призваны отразить закономерности уголовно-правового регулирования общественных отношений, предполагает обращение к тем социальным противоречиям, которые порождают соответствующие научные задачи и затем в снятой форме присутствуют в доктринальных выводах.

Обоснование научного вывода предполагает последовательное (ознакомление — гипотеза — проверка) изучение соответствующего противоречия с комплексным применением признаваемых научным сообществом надежными методов. К ним в настоящее время в первую очередь относятся:

• формально-догматический метод (юридическая герменевтика),

• социолого-правовой метод,

• историко-правовой метод,

• сравнительно-правовой метод.

Этот перечень не является исчерпывающим, так как он может и должен дополняться, исходя из особенностей конкретных исследовательских задач.

Логическим продолжением обоснования научных положений становится побуждение других членов научного сообщества признать соответствующие выводы верными и заслуживающими практического применения, а также совершенствование научных концепций и теорий в случаях их недостаточного соответствия социальной действительности в целях обеспечения их большей обоснованности.

При этом практическое применение уголовно-правовой доктрины, как правило, непосредственно или опосредованно связано с совершенствованием отдельных уголовно-правовых норм или уголовного законодательства в целом. Поэтому научная обоснованность уголовного законодательства во многом является целью и результатом обоснованности положений науки уголовного права.

Обоснованность уголовного права как учебной дисциплины непосредственно связана с противоречием между объемом законодательной и доктринальной информации, которая необходима для выполнения профессиональных обязанностей юриста в сфере уголовно-правовых отношений, с одной стороны, и познавательными возможностями обучаемых, обусловленными их способностями, включая способности применять вспомогательные средства получения информации, а также объемом учебного времени, с другой. Уголовное право как учебная дисциплина становится формой разрешения и снятия этого противоречия.

При этом способность лица, изучившего уголовное право, к научно-обоснованному правотворчеству и правоприменению, основанному на знании закономерностей функционирования уголовно-правовых отношений, является важнейшим качественным требованием к обоснованию содержания и методики реализации уголовного права как учебной дисциплины. Под таким углом зрения обоснованность содержания уголовно-правовой учебной дисциплины также становится предпосылкой обоснованности уголовного закона.

Список литературы

1. Билялов А. К. Об определении категорий «основа» и «обоснованное» // Философские науки. 1976. № 5. С. 142–143.

2. Гегель Г. В. Ф. Сочинения: в 14 томах. Т. V: Наука логики / пер. Б. Г. Столпнера, под ред. М. Б. Митина. М., 1937. 814 c.

3. Кузнецова Н. Ф., Злобин Г. А. Социальная обусловленность уголовного права и научное обеспечение нормотворчества // Советское государство и право. 1976. № 8. С. 76–83.

4. Парнюк М. А. Детерминизм диалектического материализма. Киев, 1967.

5. Филимонов В. Д. Криминологические основы уголовного права. Томск: Изд-во ТГУ, 1981.

ИНТЕГРАЦИЯ НАУК КРИМИНАЛЬНОГО ЦИКЛА: ЭПИСТЕМОЛОГИЧЕСКИЕ И ОРГАНИЗАЦИОННЫЕ АСПЕКТЫ (О НОВОЙ НАУЧНОЙ СПЕЦИАЛЬНОСТИ 5.1.4 «УГОЛОВНО-ПРАВОВЫЕ НАУКИ»)

Караваева Юлия Станиславовна
кандидат юридических наук,
доцент кафедры гражданского
и предпринимательского права НИУ ВШЭ — Пермь

Аннотация. Многолетняя дискуссия о кризисном состоянии отечественной науки уголовного права, в том числе в связи с недостаточностью привлечения междисциплинарного знания, была актуализирована посредством изменения номенклатуры научных специальностей в 2021 г., результатом чего стало, в частности, появление новой научной специальности 5.1.4 «Уголовно-правовые науки». С учетом общемировой тенденции интеграции научного знания, характерной для постнеклассического этапа его развития, автор оценивает э­пистемологические и организационные последствия предпринятой реорганизации.

Ключевые слова: науки криминального цикла, междисциплинарный подход, научные специальности, постнеклассическая наука.

Abstract. A long-going discussion on crisis of the Russian criminal law doctrine was partly connected with lack of inter-disciplinary research in this field. Such a discussion was reopened in 2021 because list of research fields was changed and instead of criminal law, criminal procedure and forensic science a new scholarship discipline appeared — 5.1.4 Criminal law sciences. Contemporary tendencies to integrate different areas of study refer to the whole world, that is why it is especially relevant to evaluate epistemological and organizational consequences of the change.

Keywords: criminal law areas of research, interdisciplinary approach, scholarship discipline, post-nonclassical science.

В обоснование высказанной в дореволюционный период идеи о необходимом взаимодействии науки уголовного права с иными отраслями научного знания профессор М. П. Чубинский приводит следующую цитату: «…все богатство его [уголовного права] содержания только тогда ясно будет сознано, когда для углубления и укрепления его научных приобретений и итогов будут позаимствованы новые точки зрения из пограничных с ним областей знания»39.

Официальной точкой отсчета дискуссии о кризисном состоянии наук уголовно-правового цикла можно считать опубликование в 2006 г. работ А. В. Наумова40 и В. Н. Кудрявцева41: кризис науки уголовного права связывался том числе с отсутствием междисциплинарного взаимодействия с иными отраслями знания, и этот вывод получил поддержку в последовавшем ряде публикаций известных ученых42.

Обозначенное обсуждение вскрыло проблему замкнутости уголовно-правовой науки и иных наук криминального цикла на самих себе, что проявилось, прежде всего, в недостаточной развитости межотраслевого взаимодействия в исследовательских целях: «между отраслями криминального цикла… нет единых подходов, нет взаимопони­мания»43.

Учитывая, что «развитие науки осуществляется на основе уже познанных закономерностей», к которым следует относить «процессы интеграции и дифференциации»44, к предпосылкам развернувшейся дискуссии, по-видимому, следует отнести преобладание дифференциации как тенденции развития указанных наук. Помимо прочего, об этом свидетельствует и растущая в научном сообществе обеспокоенность автономизацией составляющих этот цикл направлений45, и активное обсуждение вопроса о первичности наук в его рамках46.

Актуализация дискуссии произошла в связи со структурно-организационными преобразованиями в 2021 г., когда была образована новая научная специальность 5.1.4 «Уголовно-правовые науки», в которой объединены следующие научные направления: уголовное право, криминология, уголовно-исполнительное право, уголовно-процессуальное право, оперативно-розыскная деятельность, криминалистика, судебная экспертология47.

По мысли законодателя, преобразования направлены на обеспечение условий для проведения междисциплинарных научных исследований48, а значит, на изменение тенденции дифференциации в науке на противоположную по своей направленности тенденцию интеграции.

В эпистемологическом плане междисциплинарность трактуется как «самостоятельный уровень знания», противоположный «строго дисциплинарному», а его выделение рассматривается как следствие «парадигмального сдвига» в науке и смены классического и неклассического типа рациональности постнеклассическим49. Применительно к юриспруденции результатом действия междисциплинарных процессов можно считать появление таких отраслей знания, как юридическая антропология, юридическая лингвистика, юридическая психология, юридическая конфликтология и т. д. Бытие уголовно-правовых научных дисциплин также не является изолированным, поскольку «наука уголовного права успешно использует достижения других отраслей знания — криминологии, психиатрии, психологии, социологии, логики и т. д.»50.

Парадоксально, что, если подобного рода «внешняя» научная интеграция с науками, не относящимися к наукам криминального цикла, учеными не отрицается, то в части вопроса о взаимодействии «внутреннем» ситуация сложнее: очень осторожное ее признание соседствует со стремлением отстоять самостоятельность каждой из составляющих наук уголовно-правового цикла. В ряде случаев это выливается в дискуссию о первичности наук51, опасениях о стирании границ предмета исследования52, что порождает весьма критическое отношение к вновь образованной новой научной специальности. Полагаем, что объяснение в первую очередь следует связывать с достаточно сильной традицией догматического восприятия действующего законодательства, в том числе уголовного: еще в конце XIX в. профессор М. П. Чубинский называл догматику «любимой дочерью каждой юридической науки»53. Кроме того, необходимо учитывать и сохраняющийся «забор» между уголовным правом и криминологией — «взаимное непонимание, а порой и отторжение уголовного права и криминологии»54, и это, несмотря на длительное их сосуществование в рамках одной научной специальности.

Полагаем, что имевшая место структурная трансформация номенклатуры научных специальностей есть лишь оформление давно фактически сложившихся междисциплинарных связей наук криминального цикла. Так, обзор диссертационных исследований по специальностям, ныне объединенным, защищенных в 2017–2022 гг.55, показывает, что в среднем четверть работ от общего количества имеет междисциплинарный характер, что вытекает из содержания указанных авторами объекта и предмета исследований56. Само по себе это свидетельствует о том, что междисциплинарность уже стала в определенной мере данностью для наук криминального цикла, это правильно, и по большому счету это объективное требование современной науки, перешедшей на этап постнеклассического развития. Действительно, в свете усложнения форм социальных взаимодействий консервативность уголовного права57 преодолевается объективным усилением и расширением межотраслевых

...