Б. С. Эбзеев

Философия российского конституционализма

Очерки

---

ebooks@prospekt.org

Информация о книге

УДК 342.4(470+571)

ББК 67.400.1(2Рос)

Э13

Автор:
Эбзеев Б. С., доктор юридических наук, профессор, заслуженный деятель науки Российской Федерации, заслуженный юрист Российской Федерации.

Книга приурочена к 30-летию Конституции Российской Федерации. В ней представлен ряд ранее опубликованных статей, написанных в разное время и по разным поводам, но образующих единое целое и проникнутых общей идеей.

Воздействие Конституции можно увидеть во всех сферах жизни общества, в организации и деятельности государства и его взаимоотношениях с человеком и объединениями людей, культуре, общественном сознании и пр. Из всех этих разнородных сфер автор выбрал проблемы власти, суверенитета и свободы личности, составляющие ядро учения о Конституции.

Рекомендуется тем, кто интересуется публичным правом, политической историей, а также широкому кругу читателей.

УДК 342.4(470+571)

ББК 67.400.1(2Рос)

© Эбзеев Б. С., 2023

© ООО «Проспект», 2023

ПРЕДИСЛОВИЕ

Предлагаемая читателям книга представляет соединение ряда ранее опубликованных статей. Они написаны в разное время и по разным поводам, но образуют единое целое и проникнуты одной общей идеей, выраженной в заглавии книги. Это позволило тематически структурировать вошедшие в нее статьи. В две из них внесены незначительные поправки, позволяющие точнее отразить позицию автора.

Книга приурочена к 30-летию Конституции России, принятой в 1993 г. Двумя годами раньше наш народ пережил историческую травму крушения СССР. Поиски свободы, равенства и справедливости, толкнувшие Россию на дорогу Октября 1917 г., спустя семь с небольшим десятилетий потерпели неудачу, ставшую роковой для советской государственности. Великое государство, отравленное ядом государственного нигилизма, усиленного бесталанностью собственного руководства и властолюбием людей, оказавшихся у кормила власти в России, пало.

Фатальное значение для судьбы СССР имело принятие 12 июня 1990 г. Съездом народных депутатов РСФСР Декларации о государственном суверенитете РСФСР. Именно она явилась прологом к разрушению СССР. В РСФСР была учреждена должность президента, и 12 июня 1991 г. состоялись выборы Президента РСФСР. 25 декабря 1991 г. Верховный Совет РСФСР утвердил официальное название Российского государства — Российская Федерация (Россия). В этот же день Президент СССР объявил о сложении полномочий. Этому предшествовало и причинно обусловливало подписание 8 декабря 1991 г. руководителями РСФСР, Украины и Белоруссии так называемого Беловежского соглашения о прекращении существования СССР в качестве «субъекта международного права и геополитической реальности».

Дезинтеграционные тенденции распространились на Россию. Этому способствовали деградация экономики, утрата нравственных ориентиров обществом и государственного смысла обманутым народом, который всегда выступал главной скрепой отечественной государственности на ее долгом историческом пути.

Кульминационным пунктом в определении перспектив социально-политического развития России оказался обильный событиями 1993 г. Страна переживала системный кризис, социально-политическое противостояние в обществе угрожало самим устоям российской государственности. Как часто бывает в периоды социальных катаклизмов, противоборство общественных сил, выражавших различные социальные интересы, по-разному представлявших себе будущее России и отвергавших малейший компромисс, несло угрозу единству и целостности Российского государства. Вопрос реально стоял о сохранении политической и цивилизационной идентичности страны.

Обществу, оказавшемуся в плену черной магии слов о демократии, правах человека, политической свободе и пустых, но щедрых обещаний, было еще далеко до понимания, что демократия, чтобы быть доступной свободе, нуждается в высвобождении из-под гнета психологии социального противостояния, которая формировалась в течение последнего столетия отечественной истории. Ее плодами в полной мере можно воспользоваться, будучи подготовленным к этому долгой политической практикой и воспитанием гражданского духа, одинаково далекого от рабского подчинения или погони за очередной социальной химерой.

Доминирующей тенденцией этого периода в истории России выступала философия свободы, соединявшая в общественном сознании разнородные, казалось бы, внутренне несовместимые ценности индивидуализма и коллективизма. Свободы, которая воспринималась как освобождение от государственной опеки, и равенства и справедливости, которые невозможны вне государственного регулирования. С одной стороны, «меньше государства — больше свободы», с другой — большие социальные ожидания, которые демократия в принципе не в состоянии удовлетворять.

Конституция, разрабатывавшаяся в этих условиях, не могла не отразить в своем содержании различные течения общественной мысли, которые при всей разнородности исходных посылок и конечных выводов были едины в выборе демократии. Для одних она выражалась в укрощении государственного абсолютизма и превращении государства в «сторожевую собаку» правопорядка, а для других — в восстановлении функции социального служения государства как фактора благополучия народа и прогресса общества.

5 июня 1993 г. в соответствии с Указом Президента Российской Федерации от 12 мая 1993 г. № 669 «О мерах по завершению подготовки проекта новой Конституции Российской Федерации» в Москве было созвано Конституционное совещание. До этого, 20 мая 1993 г., президентским Указом № 718 был определен его состав: представители федеральных органов государственной власти и органов государственной власти субъектов Российской Федерации, местного самоуправления, политических партий, профсоюзных, молодежных, иных общественных организаций, массовых движений и религиозных конфессий, товаропроизводителей и предпринимателей. Предусматривалось включение в состав Конституционного совещания также представителей Президента и Правительства, высших судов и Генеральной прокуратуры. В этот состав должны были также войти народные депутаты Российской Федерации — члены Конституционной комиссии Съезда народных депутатов и представители от каждой фракции народных депутатов.

Президент России Б. Н. Ельцин внес на обсуждение Совещания свой проект Конституции, подвергнутый критике многими его участниками, в том числе за отказ от закрепления принципа социального государства, чрезмерность полномочий главы государства, порядок распределения мест в Совете Федерации и т. п. 24 июня 1993 г. Верховный Совет прекратил сотрудничество с Конституционным совещанием, тем не менее оно проработало больше месяца и разработало проект Конституции, одобренный Совещанием 12 июля 1993 г.

Конституционный кризис, который на самом деле был лишь рефлексией глубокого социально-экономического и политического кризиса, в котором погрязла страна, однако, не был преодолен; его апофеозом, спровоцированным Указом Президента Российской Федерации № 1400 от 21 сентября 1993 г. «О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации» и принятыми в соответствии с ним мерами, явились трагические события 3—4 октября 1993 г. и подавление оппозиции, сопровождавшееся кровавыми столкновениями и жертвами. Наш собственный опыт преподал нам жестокий урок, осмысленный, кажется, далеко не всеми: политическая полярность гибельна для общества и государства.

Конституционное совещание, возобновившее свою деятельность после событий 3—4 октября 1993 г., по составу представленных в нем политических сил было более определенным; этот форум работал уже в существенно усеченном составе. Но на этом этапе конституционной реформы важнее была деятельность Комиссии Конституционного совещания по доработке проекта Основного Закона, в состав которой входили известные государственные и общественные деятели, представители политических партий, руководители юридических ведомств, известные правоведы.

Напряженная работа указанной Комиссии предопределила выполнение Конституционным совещанием своего предназначения. Проект Конституции Российской Федерации, впитавшей социокультурный опыт нашего народа и отразившей европейскую и мировую культуру конституционного обустройства общества, был подготовлен в сжатые сроки.

Разумеется, в Конституции были недоговоренности. Эпоха, в которой принимался Основной Закон, обусловила явный крен в сторону исполнительной власти. Существенно были урезаны гарантии экономических, социальных и культурных прав. Но было сделано главное: Конституция уберегла Россию от безгосударственной пустоты и учредила конституционный строй, в основу организации и функционирования которого положены современные идеи и ценности конституционализма. Она установила юридический образ естественно сложившегося в ходе отечественной и мировой истории порядка социальных отношений и институтов. Он совмещает в себе принципы сильного демократического государства, естественной свободы и гарантированных прав личности. Сила государства подчинена установленному Основным Законом конституционному режиму и ограничена пределами, которые очерчены правами и свободами человека и гражданина и которые власть не может переступить, не рискуя утратить собственную легитимность.

Конституционный строй России основывается на принципах, которые охватывают все сферы жизни общества: социальную, экономическую, политическую и духовно-культурную. В их числе — главенствующее положение в системе конституционных ценностей человека, его прав и свобод, принципы народовластия, рыночной экономики, плюралистической демократии и др.

На меру наполнения этих принципов и их нормативное содержание существенное влияние оказали три обстоятельства: во-первых, поражение советского социализма в соревновании с Западом, закончившееся крушением СССР, и глубокий кризис, охвативший экономику, политическую и духовно-культурную сферы, общественное сознание; во-вторых, вера доминирующего на Конституционном совещании и его Комиссии по доработке проекта Конституции большинства в автоматизм «социальной механики», движущей силой которой является свободный рынок, якобы исключающий вмешательство государства, и плюралистическая демократия, соответственно, акцент в проекте на права первого поколения, т. е. гражданские и политические права, и неприятие его составителями принципа социального государства и экономических, социальных и культурных прав; в-третьих, скептическое отношение к государственному суверенитету и слепое доверие к так называемым «международным стандартам», которые якобы исключают всякую конкуренцию государств и сами по себе способны гарантировать наши национальные интересы.

Наиболее жаркие споры участников Конституционного совещания и его Комиссии по доработке проекта Основного Закона вызвали, пожалуй, следующие вопросы.

Во-первых, вопрос о природе Российского государства, его роли не только как гаранта правопорядка (правовое государство), но и активного участника социально-экономических, политических и духовно-культурных отношений и гаранта благополучия человека (социальное государство). В конечном счете вопрос стоял так: должно ли государство ограничиваться чисто полицейской ролью и быть безразличным к коллективным интересам народа, в том числе образованию, науке, культуре, здравоохранению и пр., либо государство ответственно за создание условий, обеспечивающих достойную жизнь и свободу развития человека.

В более широком контексте вопрос заключался в соотношении индивидуализма и коллективизма в природе Российского государства и его взаимоотношений с человеком. Либо личность представлена в Конституции во всем богатстве ее социальной и духовной жизни, способная освоить добро, красоту, свободу и справедливость, либо человек замкнут в круге меркантильных интересов и заботы о собственном материальном благополучии.

Попытка слепо копировать чуждую духу нашего народа социальную организацию, в которой государство будет ограничиваться чисто полицейской ролью, не увенчалась успехом. Российское государство не может быть равнодушно к экономике, образованию, науке, культуре, литературе, к охране труда и здоровья людей, поддержке семьи, материнства, отцовства и детства, инвалидов и пожилых граждан, установлению государственных пособий и пенсий и т. д.

Это означало неприятие стремления отдать коллективизм под суд научной философии и закрыть ему дорогу в практический конституционализм, а именно в этом заключался смысл борьбы против конституционного провозглашения принципа социального государства. Возможно, именно это — преодоление противоположности между индивидуальным и коллективным и закрепление их баланса в организации взаимоотношений личности и общества — есть главное в характеристике действующего Основного Закона. Это делает честь современному практическому отечественному конституционализму.

Коллективизм, исходивший первоначально из права общества распоряжаться своими сочленами по собственному усмотрению, пришел к осознанию права личности на общество, которое обязано заботиться о ее нуждах и способствовать ее развитию. Такое осознание вылилось в конституционное провозглашение принципа социального государства, а также экономических, социальных и культурных прав граждан. Индивидуализм, изначально основанный на признании равенства перед законом и судом и с неизбежностью приходящий к согласию с социальными привилегиями, проистекающими из обладания собственностью, удовлетворился провозглашением принципа правового государства.

Результатом согласия явилось демократическое социальное правовое государство. Такое решение стало ответом на вызовы социальной практики, повелительно требующей соединения свободы личности и силы государства, которое ответственно не только за поддержание правопорядка, но и социальное благополучие народа. Иными словами, «человек — гражданское общество — государство в их тесном взаимодействии и взаимной ответственности» — в этом состоял вектор конституционной реформы. Она открыла дорогу личной инициативе и предприимчивости человека, но одновременно возложила на государство заботу о великих коллективных интересах нашего народа.

Во-вторых, вопрос о природе российского федерализма, который многими участниками Конституционного совещания толковался как договорный. Согласие с этой позицией означало бы, что Российская Федерация основана на договоре, а не на Конституции, что вело к крайне опасным тенденциям, способным разрушить единство и целостность Российского государства. Эти тенденции отражали так называемый «парад суверенитетов», под которым в тот исторический период понимали принятые большинством республик в составе России декларации о суверенитете.

Историческая заслуга Конституционного совещания заключается в том, что оно отвергло принцип договорной федерации применительно к России; Конституция закрепила принцип конституционной федерации, основанной на Конституции и в конституционно-правовом смысле единой и неделимой. Ее базовым основанием является суверенитет Российской Федерации, т. е. верховенство Российского государства на своей территории и независимость во внешних сношениях.

В связи с последним замечанием уместно отметить еще одно обстоятельство. Составители проекта Конституции в ее ст. 79 указали, что Россия может участвовать в межгосударственных объединениях и передавать им часть своих полномочий в соответствии с международными договорами Российского государства, если это не влечет за собой ограничения прав и свобод человека и гражданина. Сложно судить, было это сделано по недомыслию или вполне осознанно, но фактом является то, что с юридической точки зрения эта внешне благостная формулировка означала легитимацию принципа делимости суверенитета России с международными органами и организациями и распространение на нашу страну их юрисдикции. В связи с этим Комиссия по доработке проекта Конституции дополнила предложенный текст указанием, что участие России в международных организациях и передача им части своих полномочий возможны лишь при условии, что это не противоречит основам конституционного строя России, в том числе принципу государственного суверенитета. Суверенитет России юридически был защищен, а поправка к Конституции 2020 г. предусмотрела дополнительные гарантии его незыблемости.

В-третьих, тесно связанный с предыдущим вопрос о статусе Президента России, круге его полномочий и месте в системе разделения властей. Либо «федеральный Президент», представляющий лишь федеральный уровень публичной власти, ограниченный в своих полномочиях и не способный воздействовать на социальные, экономические и политические процессы в Российской Федерации или ее субъектах; либо «Президент Российской Федерации», обладающий должными прерогативами.

Конституция установила, что Президент России является главой государства, а не главой исполнительной власти, как это было предусмотрено ранее действовавшим Основным Законом. Она наделила его обширными полномочиями, соответствующими масштабным функциям главы государства и достаточными для обеспечения эффективного функционирования всей системы публичной власти в России. Тем самым Конституция отразила опыт истории нашего Отечества: только сильная и дееспособная власть, контролирующая всю территорию огромной многонациональной страны, способна обеспечить солидаризацию общества и социально-экономическое, политическое и культурное развитие России.

Но эта власть ни при каких условиях не должна перерастать в самовластие. Благодаря усилиям Комиссии по доработке проекта Основного Закона Конституция предусмотрела некоторые, возможные в тот исторический период гарантии от перерастания российской президентуры в авторитарное правление; круг этих гарантий определялся волей преобладающего большинства Конституционного совещания, ориентированного на контроль власти над обществом. Упрочение этих гарантий и установление баланса между законодателем и исполнительной властью оставалось делом будущего. А пока только последовательно либеральный проект Основного Закона, который был представлен Конституционному совещанию, благодаря внесенным в него более чем тремстам дополнениям и прочим поправкам приобрел социально-либеральный характер.

10 ноября 1993 г. проект Конституции Российской Федерации был опубликован в «Российской газете». 12 декабря 1993 г. Конституция была принята всенародным голосованием, а с 25 декабря, т. е. со дня ее официального опубликования, она вступила в силу.

Это имело историческое значение. Общество, которое держал в постоянном напряжении глубокий политический кризис, обрело демократический правопорядок; гражданское противостояние, инициировавшееся внутренними и внешними недругами России, начало преодолеваться. Страна вступила в новую эпоху.

В 2020 г. Конституция в результате внесения в нее инициированной Президентом В. В. Путиным поправки была существенно обновлена. Некоторые публицисты поспешили объявить инициативу главы государства революцией. В действительности ценностное ядро Основного Закона остается неизменным. По замечанию самого автора поправки, «потенциал Конституции 1993 г. далеко не исчерпан, а фундаментальные основы конституционного строя, права и свободы человека, надеюсь, еще многие десятилетия будут оставаться прочной ценностной базой для российского общества»1.

Речь в поправке шла не о принятии новой Конституции, а о привнесении в действующий Основной Закон дополнительных смыслов, вытекающих, во-первых, из опыта четвертьвекового действия Конституции; во-вторых, — уровня зрелости политической системы и велений переживаемой страной эпохи; в-третьих, тенденций мирового развития, отмеченного ожесточением конкуренции между государствами и разрушением прежнего миропорядка. Конституция учла императивы эпохи. Она преодолела маниловское прекраснодушие 90-х годов прошлого столетия и отразила осознанные обществом национальные интересы России и юридический инструментарий их защиты.

Цель этих предварительных замечаний — показать, в какой мере наше прошлое оказывает влияние на наше настоящее. Мы успешно преодолели трудности становления новой государственности России и способны обеспечить ее политическую и цивилизационную идентичность, порукой чему — возрождение государственного смысла многонационального народа страны, осознание наших национальных интересов и упрочение суверенитета Российского государства. С высоты 30-летнего опыта действия Конституции можно отметить, что ее принятие затронуло все стороны общественной жизни; ее влияние можно увидеть в организации государства и его деятельности, статусе человека и гражданина, в экономической, социальной и политической сферах, в области отношений государства и церкви, литературном и художественном творчестве и пр. Из всех этих разнородных сфер автором книги выбраны власть, суверенитет и свобода личности, составляющие ядро учения о Конституции. Ускорение глобализационных процессов, сопровождающееся разрушением сложившегося на основе Устава ООН миропорядка и обострением конкуренции в межгосударственных отношениях, обусловило включение в книгу статей, посвященных проблеме защиты государственного суверенитета и национальных интересов России.

Б. Эбзеев

I. БАЗОВЫЕ КОНЦЕПТЫ И ОНТОЛОГИЯ КОНСТИТУЦИИ РОССИИ:
ИСТОКИ И СОЦИАЛЬНАЯ СУЩНОСТЬ

1. Великая российская революция, власть и свобода:
идейные истоки и конституционное устроение2

Социализм в России не возник бы, а возникнув, не достиг бы такого развития, не увлек бы множество людей, ведомых сильными умами, если бы не отвечал запросам эпохи. Россия в начале ХХ в. была единственной в Европе монархией, которая никак не восприняла конституционные идеи Французской революции в области прав человека, а также участия народа во власти. Именно эти два ключевых вопроса переживавшейся страной эпохи — власть и свобода — слишком долго находились в нашей стране на периферии государственного устроения, чтобы вдруг не оказаться в центре общественного внимания. Верховная власть России начала XX в., оказавшаяся неспособной ответить на вызовы времени, во многом сама спровоцировала социальные катаклизмы, вылившиеся в Великую российскую революцию.

Революция была движима неведомой дотоле Российскому государству задачей — дать свободу народу, несшему в течение всей отечественной истории неимоверные тяготы во имя государства, и добиться справедливого устроения общества, свободного от пороков капитализма. Возможно, именно поэтому совершенные под ее сенью преступления кажутся менее терпимыми, чем совершенные в иные исторические эпохи.

История нигде и никогда не творится без зла и насилия, но контраст между целями и средствами, вынужденными обстоятельствами либо использовавшимися для поддержки собственного существования, оказался слишком велик, чтобы не бросить тень на цели Революции. Как раз в связи с этим было бы справедливо разграничение того, что принадлежит собственно Революции и что ей не принадлежит, но ответственность за это относят на ее счет, поскольку вызвано именно ею.

Этим обусловлена необходимость содержательной методологии исследования события действительно всемирно-исторического масштаба и закономерностей, которые его породили. Однако юристы часто берут исторические события как они есть, тщательно изучают их соотношение, но не пытаются проникнуть в тайну причинности и бытия. В результате остается плод бессознательного реализма, не способный дать верную историческую картину.

Между тем факты, отделенные друг от друга многими десятилетиями, укладываются в общую закономерность только тогда, когда сохраняются вызывающие их обстоятельства. Таким обстоятельством, предопределившим развитие советской государственности и установленного ею правопорядка, является Великая российская революция; в свою очередь, история практического конституционализма на советском этапе государственной бытийности России и его сущностные характеристики самым тесным образом взаимосвязаны с историей КПСС и ее программными документами. Эта взаимосвязь в процессе развития созданного Революцией государства не только не ослабевала, но, напротив, усиливалась по мере слияния партии с государством, изначально выступавшим инструментом реализации партийной политики; что же касается конституции, ее назначение на всех этапах советского государственного строительства заключалось в том, чтобы объединить общество в созидании нового социального строя, этапы строительства которого определялись сменявшими друг друга программами Коммунистической партии. Партийностью государства предопределялась природа публичной власти и характер ее взаимоотношений с обществом, равно как масштабы индивидуальной свободы и ее предназначение, установленные в советских конституциях.

* * *

К. Маркс учил, что «...теория становится материальной силой, как только она овладевает массами»3. Действительно, теория, воспринятая тем либо иным обществом, способна оказать на него огромное влияние. Такое восприятие, однако, часто бывает различным и в большой мере зависит от истории народа, путей его цивилизационного развития и тех духовно-нравственных и культурных принципов, на которых зиждется общество. Сама же теория неизбежно адаптируется к условиям народной жизни.

Российскую социал-демократию принято считать прямой наследницей теории научного социализма, которая задолго до возникновения социал-демократического движения в России одержала победу в западноевропейском рабочем движении. Ее предшественниками в России, говорил В. И. Ленин, «выступали Герцен, Белинский, Чернышевский и блестящая плеяда революционеров 70-х годов»4. Народниками были осуществлены и первые переводы произведений К. Маркса и Ф. Энгельса на русский язык, которые явились идейно-теоретической базой, на которой выросла российская социал-демократия. Именно марксизм явился одним из главных источников революционного мировоззрения в России. Возникновение первой марксистской организации в отечественной истории связано с образованием в Женеве в 1883 г. группы «Освобождения труда», основатели которой (Г. В. Плеханов, В. И. Аксельрод, Л. Г. Дейч, В. И. Засулич и В. Н. Игнатов), в прошлом члены народнического общества «Черный передел», заявили, что они порывают с народничеством. Началось постепенное превращение марксизма в главный фактор духовной жизни мыслящей части страны. И. В. Сталин в беседе с немецким писателем Леоном Фейхтвангером дополнял этот ряд указанием, что российские социал-демократы — «наследники старых демократов — французских революционеров, германских революционеров, наследники, не оставшиеся на месте, а поднявшие демократию на высшую ступень»5.

В действительности наследодателей оказалось значительно больше. Социал-демократическая идея не могла остаться в стороне от общей тенденции, выражавшейся в характерном для XIX в. возрастании в российском обществе интереса к европейской философии, социологии, юриспруденции. В связи с этим социал-демократическая мысль причудливым образом синтезировала в своем содержании различные, порой кажущиеся несовместимыми, взгляды и представления; одни из них выросли из отечественной социальной и государственно-правовой традиции, другие были заимствованы. Несомненно влияние на социал-демократическую мысль России немецкой философии и юриспруденции, французской социологии и трудов политических писателей, в том числе периода борьбы с абсолютизмом, особенно актуальных в качестве мировоззренческой системы в связи с многочисленными пережитками феодально-крепостнических порядков, унаследованными Россией от прошлого. При том, однако, что РСДРП была нужна не наука сама по себе, а идеология, которая эксплуатировала предшествующую социальную науку, адаптируя ее выводы к собственным потребностям и преследуемым взявшим верх крылом российской социал-демократии — большевизмом — целям.

Пожалуй, наиболее узнаваемой чертой, общей для, казалось бы, разных социальных и политических теорий, оказавших влияние на социал-демократическую мысль России, сближающей их между собой, выступает примат коллективного в организации социума. Логическим следствием такого примата является доказательство исчезновения противоположности между индивидом и государством, обоснование которой было характерно для индивидуалистических теорий XVIII в.

В частности, в уверенности большевизма в своей способности единовременного и окончательного преодоления в пределах объективированного природно-исторического мира противоположности личности и общества и выборе способа такого преодоления отчетливо просматривается позитивистская социология Огюста Конта и органическая теория государства и права — этого, по замечанию видного русского государствоведа Н. Н. Алексеева, «поголовного увлечения политиков и государствоведов в первой половине XIX века», для которой индивид существует только как член высшего организма, и это должно приниматься в качестве «естественно-необходимого факта». Причем решение проблемы виделось не в поиске рациональной модели взаимодействия личности и общества, а в утрате индивидом реального бытия; интересы и благо личности, как и индивидуальная бытийность, поглощаются общественным целым, высшей формой которого выступает государство.

Российская социал-демократия питалась философией, уже преодоленной Западной Европой. Именно органическая школа, пусть и существенно переработанная в конце XIX — начале XX в., была особенно близка российской социал-демократии своим основным тезисом, что общественное целое «первее» личности. Этот тезис сочетался с пониманием государства как более или менее искусственной связи между отдельными социальными единицами. Однако если последователи органицизма видели социальную целостность в государстве, русские марксисты такую целостность видели в классах и противопоставляли эту целостность «эксплуататорскому государству».

К этатизму они пришли позднее. Теперь уже монизм против дуализма, неприятие противопоставления государства и индивида, поскольку преодолены присущие эпохе социальные антагонизмы. Наиболее последовательно эти воззрения нашли выражение в классовой теории государства, в котором отдельный индивид вне исторической эпохи не существует; человек есть часть великого социального целого — пролетариата, а позднее — социалистического государства. Именно государство есть главная форма коллективности, оно является выразителем высшей воли, которая и обладает способностью свободного выбора. Субъектом свободы является государство, но не человек. «Существо государственного соединения заключается в том, что оно содержанием своим имеет властное осуществление общей воли. Субстанцией государства является общая воля, которая внешнего проявления достигает в организованной силе. Задача государства сводится к сознательной целевой деятельности»6.

В своей гипертрофии коллективизма социал-демократическая мысль тесно смыкалась не только с представлениями Гегеля и целой плеяды органицистов, в том числе Г. Спенсера, П. Ф. Лилиенфельда, А. Шефле, Р. Вормса и др., равно как этическими учениями эпохи, но даже ницшеанством и адептами естественно-правовой доктрины, особенно Ж.-Ж. Руссо, «Общественный договор» которого оказал на нее, как порой полагают, в чем-то, возможно, даже большее влияние, чем «Капитал» Маркса7. Идеология социализма в своем стремлении нарисовать целостную картину общества эксплуатировала предшествующую Революции философию, приспосабливая ее к своим практическим целям, разумеется, с учетом того, что место «третьего сословия» — буржуазии — занял пролетариат.

Это едва ли можно объяснить исторической случайностью. В частности, будучи истинным представителем политических стремлений XVIII и XIX вв., Руссо в своих взглядах на будущее политического строя был во многом действительно созвучен вышедшему на политическую арену позднее марксизму. В самом деле, его приверженность революции как способу свержения тирании, народному суверенитету, всецело подчиняющему личность общей воле, в которой она растворяется, равенству не только юридическому, но и социальному, возможному лишь на основе имущественного уравнения, неприятию частной собственности на землю, уничтожающая критика современного ему государства как формы господства богатых над бедными и вера в его низвержение силой народа и т. п. — эти и другие мотивы его произведений оказали на практику становления политической системы социализма, особенно на начальном этапе его развития в России, даже большее воздействие, чем собственно марксизм в его чистом виде.

Российской социал-демократии было близко руссоистское понимание демократии, совпадающее с понятием демократической формы правления, т. е. понятием непосредственного народоправства, соединяющего законодательство с исполнением. Это понимание основывалось на принципе политического монизма общества и социального равенства его сочленов, а также соединении в каждом гражданине властвующего и подвластного путем всеобщего участия в народном собрании. И уж совсем подарком для большевизма как течения общественной мысли была концепция «volonte generale» Руссо, той «общей воли», формулируемой государством, которая не совпадает с «волей всех» и через которую только и может проявляться верховная власть народа. Именно в ней самые верные последователи апостола Французской революции, якобинцы, искали основания провозглашенной ими в Декларации прав человека и гражданина 1791 г. «неделимости, неотчуждаемости и непогашаемости по давности суверенитета народа», который «никогда не может осуществляться во всем его объеме какой-либо частью народа, а народом в целом», а российская социал-демократия обосновывала «самодержавие народа». Но если те же якобинцы смягчили теорию общественного договора провозглашением всеобщего активного и пассивного избирательного права, срочностью всех публичных должностей и ответственностью их носителей, мы в течение многих десятилетий оставались приверженцами плебисцитарных выборов, сводившихся к одобрению народом «генерального курса».

Маркс, в отличие от Руссо, не рисовал картину политического строя будущего. Он твердо знал, что «покуда существуют другие классы, в особенности класс капиталистический, покуда пролетариат с ним борется (ибо с приходом пролетариата к власти еще не исчезают его враги, не исчезает старая организация общества), он должен принять меры насилия, стало быть, правительственные меры; если сам он еще остается классом и не исчезли еще экономические условия, на которых основывается классовая борьба и существование классов, они должны быть насильственно устранены или преобразованы, и процесс их преобразования должен быть насильственно ускорен»8. И ограничивался в основном указанием на те течения, которые подготавливали будущее общество. Но в отношении политических форм этого общества будущего Маркс был очень осторожен. Он отрицательно относился к «чистой» политике и был равнодушен к учреждениям и институтам, которые, казалось бы, более всего способствуют развитию демократии, а именно всеобщему избирательному праву.

Это равнодушие предопределялось логикой самого научного социализма: когда победившая революция уничтожит борьбу между государствами и ниспровергнет класс эксплуататоров, права человека и гражданина станут излишними, как станет излишним само государство; оно отомрет. Но до этого — слом буржуазного государства с его военно-полицейской и бюрократической машиной и государство нового типа, прообразом которого марксисты считали просуществовавшую 72 дня Парижскую коммуну 1871 г.

Парижская коммуна рассматривалась как первый опыт государства диктатуры пролетариата, которая научным социализмом представлялась как высшая форма демократии — демократии пролетарской, покончившей с буржуазным парламентаризмом и разделением властей и основывающейся на выборности, ответственности и сменяемости всех должностных лиц и коллегиальности управления. Вслед за К. Марксом и Ф. Энгельсом многократно обращался к опыту Парижской коммуны В. И. Ленин. Он считал, что Советы — «власть того же типа, какого была Парижская коммуна 1871 года», а «русские революции 1905 и 1917 годов, в иной
обстановке, при иных условиях, продолжают дело коммуны и подтверждают гениальный исторический анализ Маркса»9.

Сюжетная линия, однако, на этом не кончается. Осмысление сущности Советов, в действительности совпадающих по типу с Парижской коммуной, ставит их в контекст, имеющий недвусмысленный руссоистский оттенок. В самом деле, плебисцитарные выборы, выражающие «волю всех», в процессе которых избираются делегаты, всецело связанные волей их избирателей, а не депутаты, обладающие собственной волей, неприятие всякого инакомыслия, гарантируемое правом отзыва, строго иерархическая организация публичной власти, выражающей уже государственную волю, т. е. «volonte generale», не совпадающую с «волей всех», которая имеет «право на все» и не ограничена правами человека или разделением властей с присущими последнему «сдержками и противовесами», — продолжение традиции якобинской диктатуры, которая черпала политическое вдохновение в «Общественном договоре».

Впрочем, главное заключается не в вопросе о приоритете Руссо или Маркса и даже не в политической форме, которое обретет будущее общество: теория марксизма дополнила принцип политической централизации, обосновывавшийся автором «Общественного договора» и вполне соответствующий разным представлениям о демократии, требованием также экономической централизации. Маркс привнес в социальную науку отождествление человека с хозяйствующим субъектом, то есть определенной экономической единицей, роль которой ограничивалась его производственной функцией. Главное — в господствующем способе производства и доминирующих в обществе отношениях собственности, неизбежно ведущих к пролетарской революции и диктатуре пролетариата, хотя, истины ради, заметим, что понятие диктатуры пролетариата нечасто встречается в богатейшем литературном наследии К. Маркса. В огосударствлении собственности и экономики в целом, составляющих базис будущего общества, — объективное основание отказа от свободы в традиционном для индустриального общества ее понимании как свободы человека в его индивидуальном самоопределении и гарантии от государственного вмешательства в сферу автономию личности.

Как раз в этом взгляды Руссо и Маркса в конечном счете вполне совпадали. Им самим, а главное последователям, долгое время были чужды представления о возможности иной свободы, кроме той, которая состоит в неограниченном подчинении индивида общей воле народа, при том, что само понятие «народ» в их понимании включало лишь те слои населения, «которые по своему объективному положению способны участвовать в решении задач прогрессивного развития общества». Но если в одном случае эти взгляды выводились из принципа народного суверенитета, то в другом — покоились на способе производства и форме собственности, которые неизбежно должны были прийти на смену капитализму.

Иными словами, большевизм, никогда не признавая это открыто, соединил воедино Руссо и Маркса. Его не смутило, казалось бы, вполне либеральное понимание «Общественного договора», воплощающего социальный мир, свободу и политическое согласие, как его воспринимали современники. Большевистская партия оказалась прозорливей большинства из них, она разглядела за пасторальными картинами Руссо новый абсолютизм, приходящий на смену монархии, — основанное на «единстве воли» «самодержавие народного суверенитета», атрибутивным свойством которого выступало нескрываемое социальное насилие10.

Но в отличие от Руссо, как, впрочем, и многих других политических писателей, в учении научного социализма, как он был сформулирован его наиболее выдающимися представителями, личность оказалась не только растворена в народе, но она одновременно есть явление, подчиненное способу производства и форме собственности. Человек есть не причина, но следствие. Его юридическая свобода определяется сообразно потребностям производства, а что касается политической свободы, она предоставляется личности в той мере, в какой эта свобода употребляется для поддержки данного способа производства и всесильного государства, являющегося монопольным собственником средств производства.

* * *

Россия вошла в ХХ век, имея налицо все признаки, присущие монополистическому капитализму. При этом сохранялись значительные пережитки феодально-крепостнических пережитков. В силу этого в данный период отечественной истории одновременно развивались два крупных общественных конфликта — между условиями и потребностями индустриального общества и давно устаревшими феодально-крепостническими отношениями, с одной стороны, и трудом и капиталом, развивавшимся в рамках собственно промышленного капитализма, — с другой. Причем первый из них имел наиболее глубокий и острый характер.

В связи с этим на передний план действительно выступала борьба за устранение остатков крепостничества и установление демократии в ее традиционном для Западной Европы понимании в процессе буржуазно-демократического переустройства общества. Причем уже на этом этапе исторического развития России большевистская партия во главе с В. И. Лениным рассматривала буржуазно-демократическую революцию лишь как часть революционного процесса, программируя дальнейшее ее развитие и переход к борьбе за диктатуру пролетариата и утверждение социализма; что же касается демократических институтов, они выступали не целью, а средствами такой борьбы.

Самым значительным из пережитков докапиталистических порядков российские социал-демократы считали сохранение самодержавия. «По самой природе своей оно враждебно всякому общественному движению и не может не быть злейшим противником всех освободительных стремлений пролетариата», — утверждалось в первой программе РСДРП, принятой в 1903 г.11 Поэтому предусматриваемые ею меры сочетали в себе задачи общедемократической борьбы против абсолютизма за замену его демократической республикой с борьбой за социализм. Этим предопределялся двоякий характер программных требований РСДРП: одни из них были обусловлены конкретной исторической обстановкой и носили преходящий характер, другие составляли содержание генерального направления политики партии и с большей или меньшей степенью определенности отражались в конституционном законодательстве Советского государства на всех этапах его развития12.

В ходе подготовки программы РСДРП, принятой в 1903 г., В. И. Ленин убеждал, что новое общество будет создаваться «для обеспечения полного благосостояния и свободного всестороннего развития всех членов общества»13. В качестве основных экономических и социальных предпосылок осуществления этой цели были названы ликвидация частной собственности на средства производства и обращение ее в общественную, введение планомерной организации общественно-производительного процесса и уничтожение деления общества на классы. Тем самым формулировались теоретические основы будущего огосударствления общества, в котором для персонализации человека не оставалось пространства.

Но своей ближайшей политической задачей партия поставила низвержение царского самодержавия. На смену монархии должна была прийти демократическая республика, конституция которой обеспечила бы прежде всего «самодержавие народа, т. е. сосредоточение всей верховной государственной власти в руках законодательного собрания, составленного из представителей народа и образующего одну палату», и демократические права и свободы граждан. Так определялась программой ближайшая цель партии (программа-минимум).

На этом этапе политического развития России парламентаризму еще не был подписан смертный приговор. Учитывая, что конституционные идеи были достаточно сильны среди политических партий и течений общественной жизни14, РСДРП провозгласила ряд общедемократических требований. В частности, была выдвинута задача после революционного свержения монархии конституционно обеспечить всеобщее, равное и прямое избирательное право при тайном голосовании для всех граждан и гражданок, достигших двадцати лет; право каждого избирателя быть избранным во все представительные учреждения; право на самоопределение за всеми нациями, входящими в состав государства, а также уничтожение сословий и полную равноправность всех граждан независимо от пола, религии, расы и национальности, право пользоваться родным языком. Наряду с этим в программе партии содержалось требование об учреждении двухгодичного парламента и установлении жалованья народным представителям, призванного освободить избранников народа от материальной нужды. «Самодержавие народа» сводилось, по существу, к всеобщему и равному избирательному праву и воплощалось в парламентской демократии. Как писал в это время Я. М. Магазинер, идея самодержавия народа содержит в себе два коренных принципа: один, отрицательный, заключается в решительном и торжественном отрицании самодержавия монарха, другой, положительный, принцип утверждает, что суверенитет принадлежит народу. Самодержавие уничтожается как помеха и посягательство на власть народа, но фактически монархия упраздняется лишь как препятствие для непосредственного господства буржуазии. В связи с этим эта идея «становится тем великим боевым лозунгом, который уже в недрах буржуазного общества создает опорные пункты политического и классового воспитания пролетариата», и только в будущем обществе «эта идея явится действительной основой всеобщего равенства, свободы и благосостояния»15.

Но если в высказываниях молодого ученого было больше романтики, чем научной логики, РСДРП хорошо сознавала, что путь в «могильщики капитализма» требует расчистки оставшихся от феодализма препон, и потому обещала в будущем конституционное закрепление неограниченной свободы совести, слова, печати, собраний, стачек и союзов. В программе нашла выражение и идея «широкого местного самоуправления, а также областного самоуправления для тех местностей, которые отличаются особыми бытовыми условиями и составом населения».

РСДРП требовала в будущей конституции России закрепить и определенные гарантии личной свободы и безопасности граждан: неприкосновенность личности и жилища, свободу передвижения и промыслов, отделение церкви от государства и школы от церкви, право каждого лица преследовать в обычном порядке перед судом присяжных всякого чиновника, ряд демократических принципов организации и деятельности судебных органов.

Не ограничиваясь общедемократическими положениями, заманчиво звучавшими для «достаточных» слоев населения, партия выдвинула и такие социальные требования и лозунги, осуществление которых должно было обеспечить «охрану рабочего класса» «от физического и нравственного вырождения», а также способствовать «развитию его способностей к освободительной борьбе»16. Речь, в частности, шла об ограничении рабочего дня восемью часами в сутки для всех наемных рабочих; установлении законом еженедельного отдыха, продолжающегося не менее 42 часов, для наемных рабочих обоего пола во всех отраслях народного хозяйства; полном запрещении сверхурочных работ; воспрещении по общему правилу ночного труда; государственном страховании рабочих на случай старости и полной или частичной потери способности к труду за счет специального фонда, составленного путем особого налога на капиталистов; воспрещении выдачи заработной платы товарами и запрещении предпринимателям делать денежные вычеты из заработной платы. Привлекательно звучало требование ввести «даровое и обязательное общее и профессиональное образование для всех детей обоего пола до 16 лет; снабжение бедных детей пищей, одеждой и учебными пособиями за счет государства»17.

Одновременно предусматривались определенные организационные и юридические гарантии охраны труда и обеспечения его безопасности в форме назначения достаточного количества фабричных инспекторов, надзора органов местного самоуправления за санитарным состоянием отводимых рабочим жилых помещений, учреждения правильно организованного санитарного надзора на всех предприятиях, бесплатной медицинской помощи для рабочих за счет предпринимателей, с сохранением содержания во время болезни; учреждения во всех отраслях народного хозяйства промысловых судов, составленных поровну от рабочих и предпринимателей; учреждения бирж труда; установления уголовной ответственности нанимателей за нарушение законов об охране труда.

Не обошла вниманием первая программа вопрос о создании гарантий для работающих женщин и охране детского труда. Партия требовала воспрещения предпринимателям пользоваться трудом детей в школьном возрасте (до 16 лет) и ограничения рабочего времени подростков (16–18 лет) шестью часами; воспрещения женского труда в тех отраслях, где он вреден для женского организма, освобождения женщин от работы в течение четырех недель до и шести недель после родов с сохранением заработной платы в обычном размере за все это время; устройства при всех заводах, фабриках и других предприятиях, где работают женщины, яслей для грудных и малолетних детей и освобождения кормящих матерей от работы не реже чем через три часа на время не менее чем полчаса.

Социальная структура общества, громадное преобладание крестьянского населения, в поддержке которого нуждалась РСДРП, обусловили то внимание, которое она демонстрировала по отношению к крестьянству. «В целях устранения остатков крепостного порядка, которые тяжелым гнетом лежали непосредственно на крестьянах, и в интересах свободного развития классовой борьбы в деревне» РСДРП требовала прежде всего отмены выкупных и оброчных платежей, а также всяких повинностей, падающих на крестьянство, как податное сословие; отмены всех законов, стесняющих крестьянина в распоряжении его землей; возвращении крестьянам денежных сумм, взятых с них в форме выкупных и оброчных платежей, а также конфискации с этой целью монастырских и церковных имуществ, равно как имений удельных, кабинетских и принадлежащих лицам царской фамилии, обложения особым налогом земель землевладельцев-дворян, воспользовавшихся выкупной суммой. Партия потребовала обращения сумм, добытых этим путем, в особый народный фонд для культурных и благотворительных нужд сельских обществ.

Эти меры должны были служить устранению остатков крепостничества и установлению демократии в ее традиционном для Западной Европы понимании в смысле парламентарной республики и общедемократических прав и свобод, а также социальных гарантий в процессе буржуазно-демократического переустройства общества. Но это была лишь ближайшая цель. Большевистская партия во главе с В. И. Лениным рассматривала будущую буржуазно-демократическую революцию лишь в качестве части революционного процесса, программируя дальнейшее его развитие и переход к борьбе за диктатуру пролетариата; что же касается демократических институтов, они выступали не целью, но лишь средствами такой борьбы. Ее конечная цель — победа социалистической революции и установление диктатуры пролетариата для построения социализма (программа-максимум).

Таким образом, задолго до пришествия Октября 1917 г. партия большевиков разработала принципиальные политические основы конституционного строительства России, которые развивались и серьезно корректировались под влиянием политической ситуации в обществе и ее теоретического осмысления. Ключевая исходная установка большевистской партии определялась непоколебимой верой во «всеобщий принцип развития» и неизбежность смены формаций, которая осуществляется как революционный переворот в политической надстройке и производственных отношениях. Марксова теория революции большевиками была дополнена тезисом о возможности победы социалистической революции первоначально в немногих странах или даже одной стране18. Соответственно, еще до Октября 1917 г. партия пришла к выводу о необходимости пересмотра своей программы в направлении «исправления положений и параграфов о государстве в духе требования не буржуазно-парламентарной республики, а демократической пролетарско-крестьянской республики»19; которая, по мысли В. И. Ленина, должна быть «революционно-демократической диктатурой пролетариата и крестьянства». В ней, однако, уже не было места парламентаризму и буржуазно-демократическим правам личности.

* * *

В. И. Ленин писал, что коренной вопрос всякой революции есть вопрос о власти в государстве20, «ни обойти, ни отодвинуть вопроса о власти нельзя, ибо это именно основной вопрос, определяющий все в развитии революции, в ее внешней и внутренней политики»21. Революция была честна. Она действительно законодательно закрепила ряд своих программных положений. Уже в Обращении II Всероссийского съезда Советов к «Рабочим, солдатам и крестьянам!» от 7 ноября (25 октября) 1917 г. декларировался переход государственной власти к «Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, которые и должны обеспечить подлинный революционный порядок». В этом обращении одновременно были определены некоторые основные направления социально-экономического и политического обновления России и решения узловых проблем внутренней и внешней политики нового строя. В частности, советская власть, подчеркивалось в данном акте, предложит немедленный демократический мир всем народам и немедленное перемирие на всех фронтах. Она обеспечит безвозмездную передачу помещичьих, удельных и монастырских земель в распоряжение крестьянских комитетов, отстоит права солдата, проведя полную демократизацию армии, установит рабочий контроль над производством, обеспечит всем населяющим Россию нациям подлинное право на самоопределение, озаботится доставкой в города хлеба и предметов первой необходимости. С учетом популярности идеи созыва Учредительного собрания Обращение провозгласило, что советская власть обеспечит своевременный его созыв.

В самом деле, мировая война особенно остро поставила вопрос об обеспечении мира. Крестьянство мечтало о земле. «Мир — народам, земля — крестьянам!» — этот лозунг большевистской партии получил широчайший отклик. В связи с этим не случайно, что именно Декрет о мире, принятый II Всероссийским съездом Советов 8 ноября (26 октября) 1917 г., явился первым внешнеполитическим актом советской власти. Впервые в мировой истории великое государство обнародовало свою внешнеполитическую платформу, провозгласившую высшей нормой межгосударственных отношений мир и сотрудничество между народами и государствами. Всем воюющим странам и их народам было предложено начать немедленные переговоры о справедливом демократическом мире. Советское государство заявило о своем отказе от агрессивной захватнической войны, которая была объявлена тягчайшим преступлением против человечества, провозгласило право наций на самоопределение, отмену тайной дипломатии и опубликование тайных договоров, неправомерность аннексий и контрибуций. Миропорядок, в котором сильный мог безнаказанно пожирать слабого, уже не мог оставаться прежним.

Одновременно с Декретом о мире был принят Декрет о земле, составленный на основании Крестьянского наказа о земле. В Декрете подчеркивалось: «Все содержащееся в этом наказе, как выражение безусловной воли огромного большинства сознательных крестьян всей России, объявляется временным законом, который впредь до Учредительного собрания проводится в жизнь по возможности немедленно, а в известных своих частях с той необходимой постепенностью, которая должна определяться уездными Советами крестьянских депутатов».

По этому Декрету, явившемуся первым актом, направленным на национализацию частной собственности, крестьяне безвозмездно получили 150 млн десятин земли и освободились от уплаты 3 млрд долга банкам и помещикам, а также от уплаты 700 млн руб. золотом за аренду земли ежегодно. В. И. Ленин имел в связи с этим основание сказать: «В крестьянской стране первыми выиграли, больше выиграли, сразу выиграли от диктатуры пролетариата крестьяне вообще»22.

Советская власть предприняла ряд законодательных мер общесоциального характера. 11 ноября (29 октября) 1917 г. было принято постановление СНК «О восьмичасовом рабочем дне», в тот же день обнародовано обращение Наркомата просвещения «О народном просвещении», в котором содержалось видение задач государства в области народного образования. Вскоре было опубликовано Правительственное сообщение «О социальном страховании», отразившее рабочие страховые лозунги. ВЦИК утвердил Декрет об уничтожении сословий и гражданских чинов и принял Положение о рабочем контроле и др.

Бесспорно, огромное значение для многонациональной страны, в которой бок о бок проживали 194 национальности, народности и этнические группы, имела Декларация прав народов России от 2 (15) ноября 1917 г. Закрепив основные и действительно демократические принципы национальной политики, прежде всего равенство и суверенность народов России и право народов России на самоопределение, вплоть до отделения и образования самостоятельного государства и др.23, она способствовала преодолению хаоса, посеянного самой Революцией, объявившей Российскую империю «тюрьмой народов», и заложила основы будущего объединения народов одной шестой части планеты в великое государство, но одновременно заложила под него сработавшую десятилетия спустя мину.

Таким образом, уже в первых актах советской власти юридически провозглашались многие политические и социальные требования, содержавшиеся в программе большевиков. Но они касались лишь отдельных аспектов устроения общества. Манифестом нового социального строя, явившимся одновременно концентрированным выражением Великой российской революции, явилась принятая в январе 1918 г. Декларация прав трудящегося и эксплуатируемого народа, подобно тому как манифестом Великой французской революции явилась Декларация прав человека и гражданина 1789 г. Но если смысл французской Декларации заключался в утверждении в организации общества персоноцентризма, российская Декларация знаменовала пришествие эпохи системоцентризма. Именно Декларация 1918 г., включенная позднее в Конституцию РСФСР в качестве ее первого раздела, явилась моделью коллективистской организации социума, которая с фанатичной последовательностью, не терпящей никакого сопротивления и не останавливающейся перед насилием, осуществлялась одержавшей победу партией. За «трудящимся и эксплуатируемым народом» Революция не видела человека в его индивидуальном бытии.

Юридически закрепляя результаты Революции и подводя определенные итоги законодательной деятельности, Декларация объявила Россию республикой Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, закрепила ее федеративное национально-государственное устройство, провозгласила «суверенитет трудящегося народа и устранение от власти эксплуататоров». Самодержавие народа вылилось в диктатуру пролетариата, далекую от политической буколики, рисовавшейся в недавнем прошлом. В ст. IV Декларации подчеркивалось: «III Всероссийский съезд рабочих, солдатских и крестьянских депутатов полагает, что теперь, в момент решительной борьбы с эксплуататорами, эксплуататорам не может быть места ни в одном из органов власти. Власть должна принадлежать целиком и исключительно трудящимся массам и их полномочному представительству — Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов»24. Именно Советы выступали, во всяком случае на начальном этапе советской государственности, политической формой диктатуры пролетариата.

Декларация подтвердила все ранее предпринятые меры по национализации частной собственности, декреты советской власти о рабочем контроле и Высшем Совете Народного Хозяйства, об образовании Красной Армии и о разоружении имущих классов, развила внешнеполитические установки Советского государства, заложенные в Декрете о мире и др. Одновременно она обладала определенным программным значением, ибо определяла главные задачи деятельности Советов и других государственных органов. Основной задачей советской власти — как раз в этом она видела рецепт окончательного устроения общества — было провозглашено «уничтожение эксплуатации человека человеком, полное устранение деления общества на классы, беспощадное подавление эксплуататоров, установление социалистической организации общества и победа социализма».

Таким образом, законодательство первых восьми месяцев существования Советской Республики конституировало сосредоточение полноты власти в руках Советов, формально выступавших органами пролетарской диктатуры, и легализовало возникновение Советского государства; юридически оформило огосударствление собственности и средств производства и слом существовавшего способа производства; декларировало суверенитет народов России и учредило федерацию; провозгласило мирное сосуществование основой внешней политики Советского государства, закрепило некоторые права и свободы, объем которых находился в прямой зависимости от классовой принадлежности человека, а сами они служили его социализации. Тем самым была подготовлена известная законодательная база для разработки первой советской конституции — Конституции РСФСР, которая была принята V Всероссийским съездом Советов 10 июля 1918 г.25

Она предшествовала второй программе партии, призванной определить социальные, экономические и политические ориентиры нового этапа исторического развития, что «усилило программно-политическое значение Конституции»26. В ней содержался ответ на «коренной вопрос» Революции. Именно в этот исторический период «были заложены основы и сформирована система всех его важнейших институтов и, следовательно, основы и система советского государственного права как отрасли»27. Как писал в данном контексте автор одного из самых известных курсов советского государственного права А. И. Лепешкин, принцип суверенитета народа теперь воплощен: а) в государственном руководстве советским обществом со стороны рабочего класса (его диктатуре); б) в Советах депутатов трудящихся — как политической основе государства, как форме организации власти; в) в господстве социалистической системы хозяйства и социалистической собственности на основные орудия и средства производства, составляющих экономическую основу государственного суверенитета народа, и г) в руководящей и направляющей роли коммунистической партии в советской государственной системе — как важнейшей политической гарантии полновластия народа28.

Иными словами, доведенный до крайности этатизм, заключающийся в абсолютизации роли государства, оказывающего решающее воздействие на все сферы общественной жизни и индивидуальной бытийности человека, который в экономическом материализме получил новое звучание и дополнительное обоснование, оказался легализован в Конституции РСФСР в качестве фундаментального начала устроения нового общества. Он корректировался, но никогда не ставился под сомнение.

Великий порыв к народной свободе сопрягался с восстановлением строя абсолютного государства. Казалось бы, чуждый провозглашенному Революцией принципу свободы, он объективно ферментировался отрицающим индивидуальность человека и частные интересы коллективизмом в его самых гипертрофированных формах, охватывавших социально-политическую и духовно-культурную сферы, и государственным социализмом, покрывавшим всю экономическую сферу. Для гражданского общества места не оставалось.

Удивительную метаморфозу претерпел сам принцип «самодержавия народа», который в программе РСДРП означал парламентскую республику. Теперь В. И. Ленин, подобно провозвестникам Великой французской революции и следуя примеру Парижской коммуны, резко выступал против парламентаризма, которому противопоставлял Советы — «максимум демократизма для рабочих и крестьян». В них он видел «возникновение нового, всемирно-исторического, типа демократии, а именно: пролетарского демократизма или диктатуры пролетариата»29. Тем самым между демократией в ее истолковании на первом этапе советского строительства и диктатурой был поставлен знак равенства; отвлеченные начала свободы и равенства в их традиционном понимании, провозглашавшиеся на заре большевизма, потерпели поражение в столкновении с логикой классовой борьбы. «Самодержавие» народа оказалось в западне диктатуры пролетариата30. Именно этой логикой «самодержавия народного суверенитета», теперь враждебного представительному правлению и тем одинаково созвучной «Общественному договору» Руссо и опыту Парижской коммуны, была продиктована ст. 10 Конституции РСФСР 1918 г., согласно которой власть принадлежит «всему рабочему населению страны».

В политической сфере демократия социализма не смогла предложить «трудящемуся и эксплуатируемому народу» ничего, кроме делегации своего суверенитета Советам, которые квалифицировались как политическая основа государства, хотя в партийном по своей природе государстве они были не более чем инструментом реализации партийной политики. При этом такая делегация, формой которой выступали плебисцитарные выборы, была дополнена институтом отзыва делегатов (депутатов), что в практике советского периода отечественной государственности оказалось превосходным инструментом обеспечения политической лояльности депутатского корпуса и утверждения монопартийности, ибо исключало из публично-властной сферы всякое инакомыслие.

В сфере экономики основным конституционным принципом экономического регулирования стало «установление основ и общего плана всего народного хозяйства и отдельных его отраслей», вылившееся в строжайшую экономическую централизацию. Государственное управление производством и распределением отдельной личности, ее инициативе и предприимчивости в этих отношениях места не оставляло. Во взаимоотношениях с всесильным государством она оказывалась незначительной величиной, над которой всецело властвует государство.

Именно гипертрофия коллективного начала в организации социума и вынужденная покорность человека материальным условиям жизни обусловливала ничтожность личного начала и нивелировку индивидуальности по общему шаблону. Государственная организация производства и распределения продуктов стала безмерным источником власти государства, которое своим воздействием покрыло все сферы общественной жизни.

Системоцентристская модель организации общества, сформированная социальной практикой Революции, не могла ограничиться обобществлением собственности или строго иерархической организацией политической системы, ее функционирование требовало одномерности духовно-культурной сферы, будь то политические взгляды, философия, литература, искусство и пр. Большевистская партия отдавала себе отчет, что сознание определяет бытие ничуть не меньше, чем бытие определяет сознание. Идеальное устроение общества, образующего живой организм, требовало унификации общественного сознания и подавления человеческой субъективности. В результате — насильственная высылка из страны осенью 1922 г. деятелей науки, искусства, литературы («философские пароходы»), не разделявших идеологических постулатов большевизма, гонения на церковь, культурная революция, эзотерика которой заключалась в подчинении общественного сознания марксистской идеологии. Tabula rasa народного сознания не может быть испорчена чуждыми духу Революции письменами.

Утверждению идеологического монизма активно служила находившаяся в процессе становления юриспруденция социализма. Огромный пласт мировой и отечественной гуманистической правовой мысли в лице ее самых видных представителей оказался отвергнут и предан забвению. Рядом с одержавшим победу мировоззрением, явившимся основанием «высшего типа государства и права», не нашлось места для естественно-правовой теории с ее обоснованием прирожденных прав человека, равно как для теории правового государства или верховенства права, которые могли бы поставить под сомнение самое фундаментальное основание Советского государства — диктатуру пролетариата.

Именно она выступала главным средством социального переустройства общества на новых, разумеется, единственно справедливых, началах. В ленинской интерпретации государство диктатуры пролетариата есть «централизованная организация силы, организация насилия», необходимая «для подавления сопротивления эксплуататоров и для руководства громадной массой населения, крестьянством, мелкой буржуазией, полупролетариатом» в деле «налаживания социалистического хозяйства».

Диктатура как нельзя лучше выражала природу большевистской интерпретации теории научного социализма на этапе ее практической реализации. Но она отражала и социокультурный опыт самой России, умноженный принципом «демократического централизма», заимствованным Советским государством из опыта партии большевиков. Самодержавие монарха в конечном счете трансформировалось в самодержавие вождя, что же касается народа, он в действительности стал объектом небывалого социального эксперимента по «единственно верному и окончательному устроению общества»31.

Революция, провозглашавшая высокие цели, пришла к установлению тирании. Власть, не связанная законом и правом, и личность как правовое ничто на десятилетия предопределили характер взаимоотношений государства и человека, лишенного своей индивидуальности. Несомненно, что в этом была и предопределенная эпохой, жестокая логика социального противостояния. Порядок, которым Россия жила столетия, не мог сдаться без сопротивления. Братоубийственная гражданская война и иностранная военная интервенция, сопровождавшиеся коллапсом экономики, грозили гибелью не только созданным Революцией учреждениям, но и самому принципу государственной бытийности России. Время и обстоятельства требовали сосредоточения власти. Диктатура, суровая, замешанная на крови, не приемлющая традиционных демократических институтов властвования, рассматривалась партией большевиков в качестве единственного способа подавления внутренних врагов и отпора смертельной для отечественной государственности опасности извне.

* * *

В. И. Ленин никогда не писал о правах человека, соответственно, это понятие не было известно конституционным актам Революции. И это не случайность, но результат глубокого осмысления большевистской партией данного феномена Нового времени, которому в системе преследуемых Революцией целей и декларируемых ею ценностей действительно не было места. Как известно, в практическом конституционализме права человека неразрывно связаны с индивидуализмом как основой государственного устроения общества, в котором сильный пожирает слабого, и выдвинутым демократическими революциями XVII–XVIII вв. принципом правового государства, власть которого ограничена правами человека. Ими очерчивается пространство индивидуальной автономии личности и пределы, в которые публичная власть не вправе вторгаться без риска оказаться перед судом, который своим воздействием покрывает всю публичную сферу32.

Что же касается учения научного социализма, как и иных коллективистских концепций, при всей разности их исходных позиций и предлагаемых решений они были едины в признании свободы личности лишь частью свободы, которой располагает общество в целом: «Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя»33. Именно общество является единственным источником права, что же касается отдельного человека — он получает свои права от общества, которое, посредством государства даровав индивиду права, может в любой момент отнять их.

Человеку не были оставлены даже самые затаенные уголки, включая семью и брак. Абсолютный монарх уступил место государству без меры и границ. Субъектами свободы стали коллектив, общество, государство. Что же касается личности, ее ценность определялась лишь исполнением возложенной на нее социальной функции, выполнение которой должно было обеспечиваться всей мощью государства. Могущество государства ничем не могло ограничиваться. Право свободно думать и право творить свободу, устанавливая ее границы, новый общественный строй всецело оставлял на усмотрение власти; общество должно было удовлетворяться равенством в отношении средств производства и справедливостью в распределении социальных и материальных благ в понимании этого строя.

В понимании В. И. Ленина права и свободы носили классовый, а не общечеловеческий характер, соответственно, написанный им важнейший акт, сформулировавший фундаментальные начала государственности нового типа, назывался Декларацией прав трудящегося и эксплуатируемого народа. Причем логика классовой борьбы, составляющая идейное основание Революции, четко определяла содержание понятия «народ» и границы распространения прав и свобод — трудящийся или эксплуататор. Как раз в связи с этим закономерно, что программа РКП(б), принятая VIII съездом партии в 1919 г., решительно отвергла «глубоко вкоренившиеся предрассудки насчет безусловного характера буржуазных прав и свобод». Вместе с программой-минимум, существенную часть которой составляли эти права и свободы, они остались в прошлом. Демократия, говорилось в новой партийной программе, была и остается классовым явлением, служит интересам определенного класса или классов и социальных групп. «Если не издеваться над здравым смыслом и над историей, то ясно, что нельзя говорить о „чистой демократии“, пока существуют различные классы, а можно говорить только о классовой демократии»34.

Революции были чужды представления о возможности иной свободы, кроме той, которая состоит в неограниченном подчинении индивида общей воле народа. Свобода выбора уступила место свободе долженствования.

Эти представления выводились из принципа «самодержавия народа» и способа производства и формы собственности, которые пришли на смену капитализму и не порождали теперь антагонизма между носителями прав. Основой юридического равенства сочленов общества является теперь не равное достоинство людей, из которого проистекают гражданские и политические права, а революционное преодоление антагонизма между трудом и капиталом и равенство в отношении средств производства.

Именно этой логикой классового противостояния предопределялось решение Конституцией вопроса о равенстве. При том, однако, что наша история так распорядилась, что Россия, оставшаяся за пределами воздействия конституционных идей Французской революции в части равенства граждан перед законом и судом, вплоть до Великой российской революции 1917 г. сохраняла сословное деление, сложившееся в феодальную эпоху. В связи с этим одним из первых актов Советской власти явился Декрет об уничтожении сословий и гражданских чинов от 11 (24) ноября 1917 г., которым «все существовавшие доныне в России сословия и сословные деления граждан, сословные привилегии и ограничения, сословные организации и учреждения, а равно все гражданские чины» были «упразднены». «Всякие звания (дворянина, купца, мещанина, крестьянина и пр.), титулы (княжеские, графские и пр.) и наименования гражданских чинов (тайные, статские и проч. советники) уничтожаются и устанавливается одно общее для всего населения России наименование граждан Российской Республики». Конституция особо оговорила равноправие граждан независимо от их расовой и национальной принадлежности, запретила установление или допущение каких-либо привилегий на этом основании, а равно какое бы то ни было угнетение национальных меньшинств или ограничение их равноправия.

Однако Революция, в отличие от своей французской предшественницы, не ограничилась упразднением сословного деления общества и провозглашением равенства гражданского состояния трудящихся. В марксистско-ленинском понимании равенство подчинено социальной необходимости точно так же, как и свобода. Оно связано не только с действующим правопорядком, но и экономической основой, на которой базируется общество, его политическим устроением и духовно-культурными принципами. Революция видела свою задачу не «просто» в утверждении равенства прав, т. е. утверждении равного политического и социального значения трудящихся, но упразднении социального неравенства, требующего революционного преодоления противоречия между трудом и капиталом. Только упразднение частной собственности приведет к освобождению всего общества от порождаемой ею эксплуатации и на место формального равенства сочленов общества как участников гражданского оборота привнесет действительное равенство общественного положения.

Именно российская Революция впервые в европейском конституционализме поставила проблему равенства в ее социально-экономическом контексте и тем самым оказала существенное влияние на развитие европейского и глобального конституционализма. Не ограничиваясь сферой правопорядка, она распространила категорию равенства на экономическую и производные от нее сферы. Но если для предтеч Великой французской революции дорога к равенству перед законом и судом лежала через развалины сословного строя и цеховщины и ограничивалась ею, не ставя при этом под сомнение классовое расслоение общества, организаторы Великой российской революции основанием, на котором формируется социальное равенство, считали ликвидацию самого института частной собственности и преодоление классового расслоения общества. Как писал в данном контексте В. И. Ленин, «...равенство есть пустая фраза, если под равенством не понимать уничтожения классов. Классы мы хотим уничтожить, в этом отношении мы стоим за равенство. Но претендовать на то, что мы сделаем всех людей равными друг другу, это пустейшая фраза и глупая выдумка»35.

В связи с этим Конституция делала акцент на равенстве прав граждан в их отношении к средствам производства. Она не ставила под сомнение принцип равенства прав трудящихся, а также равенства обязанностей для всех, которое отягощалось дополнительными повинностями для нетрудящихся, но считала его лишь частью общего принципа равенства прав «трудящегося и эксплуатируемого народа» во всех сферах жизни общества; при этом грань между правом как возможностью и его осуществлением благодаря материальным и политическим гарантиям во многом преодолевается. Тем самым принципиально обновляется природа конституционных прав, права граждан в Конституции РСФСР выступали не пределами свободы индивида, которые ненарушимы государством, это не права защиты от государства, но программа участия их носителя в преобразовании условий общественной жизни и форма такого участия. Одновременно в этих правах, образующих единство с их обязанностями перед обществом, выражалась также ответственность за все дела общества; они были направлены на установление новой системы общественных связей36.

На этом социально-экономическом и юридическом фундаменте возвышался институт основных прав граждан. Они были закреплены во втором разделе Конституции «Общие положения Конституции Российской Социалистической Федеративной Советской Республики». Причем такому закреплению предшествовала острая борьба между членами Конституционной комиссии. В частности, М. А. Рейснер, под редакторством которого был разработан один из проектов Основного закона, вошедший в окончательный вариант Конституции, писал в этот исторический период: «Советская Конституция не должна содержать перечня прав граждан; если трудовой народ находится у власти, то ясно, что он использует эту власть в своих интересах»37. Иными словами, свобода участия в осуществлении общественно необходимого не нуждается в субъективных правах.

Таким образом, общество — цель, индивид — средство; он не может быть вооружен субъективными правами против общества как целостного социального организма, в котором сам занимает отведенное ему место и выполняет уготованную социальную роль. «Трудовой народ» имеет право «на все». Одновременно являясь носителем суверенитета и объектом властвования, он не нуждается в защите себя от самого себя же как носителя власти.

Характерный для эпохи органицизм, нашедший благодатную почву в доведенном до крайности коллективизме и идеологеме марксизма о неизбежном отмирании государства, одержал победу и в части конституционного устроения статуса личности. Конституционные права как выражение свободы в традиционном для индустриального общества понимании как свободы человека в его индивидуальном самоопределении и гарантии от государственного вмешательства в индивидуальную автономию личности, как это провозглашалось в программе РСДРП, уже не вписывались в привнесенный Великой российской революцией тип взаимодействия индивида и общества.

Как с удовлетворением писал один из исследователей той эпохи, «по вопросу о субъектах прав» Советское государство «отбрасывает прежде всего основное положение буржуазной науки о прирожденных, естественных правах личности и о противоположении личности государству». И далее, касаясь гражданского законодательства, составляющего краеугольную нормативную базу гражданского общества, подчеркивал, что советское законодательство предоставляет всем гражданам правоспособность «в целях развития производительных сил страны. Следовательно, государство наделяет отдельную личность правами не в интересах личности, а в интересах всего рабоче-крестьянского коллектива в целом»38. Тем самым гражданскому обществу как заповедной для государства сфере отношений места в такой демократии не было: «Мы ничего „частного“ не признаем, для нас все в области хозяйства есть публично-правовое, а не частное»39. В связи с таким видением вопрос об ограничении государства или его самоограничении даже не вставал. Власти был открыт неограниченный простор для использования до конца своего фактического и юридического потенциала. А предостережение Н. А. Бердяева, что «в якобинской демократии, вдохновленной Руссо, может утверждаться принцип тоталитарного государства, самодержавие народного суверенитета»40, не могло быть услышано.

Отрицание естественных прав человека, неотчуждаемых и неприкосновенных для государства, привело к отказу от признания за провозглашенными в Конституции публичными правами субъективной природы. Основные права гражданина с этой точки зрения есть не субъективные, а рефлективные права, т. е. результат объективного права, очерчивающего пределы компетенции государственной власти; следовательно, юридическая конструкция конституционных прав призвана из объективных абстрактных правовых норм, закрепленных в Конституции, вывести права и полномочия государственной власти и границы ее вторжения в сферу человеческой бытийности, но не запреты и ограничения для государства. Все соединено в законодательной власти. Именно она устанавливает эти границы по собственному произволению, не подлежащему контролю суда, ибо в противном случае суд был бы поставлен выше народа, воля которого воплощена в законодательной власти.

Таким образом, Конституция РСФСР только на первый взгляд закрепила основные положения и демократические требования, заложенные в первой программе партии. В действительности в понятие «конституционное право» вкладывался принципиально иной смысл. Ее раздел второй открывался ст. 9, согласно которой основная задача Конституции заключалась в установлении диктатуры городского и сельского пролетариата и беднейшего крестьянства «в виде мощной всероссийской Советской власти»; сила шла впереди права, именно она была признана главным средством реализации тех социальных целей и задач, которые стояли перед обществом. Такими целями выступали: полное подавление буржуазии, уничтожение эксплуатации человека человеком и водворение социализма, при котором не будет ни деления на классы, ни государственной власти.

Именно эта фундаментальная для нового строя установка оказывала определяющее влияние на природу и номенклатуру закрепленных в Конституции прав и свобод и их нормативное содержание, включая состав правомочий и уровень гарантированности. Источником прав выступало не человеческое достоинство, а диктатура в форме Советской власти, для которой классовая принадлежность имела самое важное критериальное значение для установления конституционного статуса гражданина. Как говорилось в ст. 23 Конституции РСФСР, «руководствуясь интересами рабочего класса в целом, Российская Социалистическая Федеративная Советская Республика лишает отдельных лиц и отдельные группы прав, которые используются ими в ущерб интересам социалистической революции». Только «трудящиеся» участвовали в осуществлении государственной власти и управления, только им обеспечивалась свобода печати, собраний, митингов, уличных шествий и демонстраций и др. Только «трудящимся» было предоставлено почетное право защищать революцию с оружием в руках, а на нетрудовые элементы возлагалось отправление иных военных обязанностей. Цитируя ст. 23 Конституции РСФСР, В. И. Ленин говорил: «Мы открыто заявили, что в переходное время, время бешеной борьбы, мы не только не обещаем свобод направо и налево, а заранее говорим, что мы будем лишать прав тех граждан, которые мешают социалистической революции»41.

Интересами диктатуры пролетариата оправдывалось закрепление в Конституции многостепенных, неравных и открытых выборов, служивших одной из форм подавления политических противников, между тем как в первой программе партии содержалось требование всеобщего, равного и прямого избирательного права при тайном голосовании. Некоторые категории граждан (лица, прибегающие к наемному труду с целью извлечения прибыли или живущие на нетрудовой доход, частные торговцы, служащие и агенты бывшей полиции, особого корпуса жандармов и охранных отделений и т. п.) вообще не могли избирать или быть избранными. За рабочими были закреплены определенные (не столь значительные, как кажется на первый взгляд, имея в виду многодетность крестьянских семей) преимущества в избирательных правах. Так, Всероссийский съезд Советов составлялся из представителей городских Советов по расчету один депутат на 25 тыс. избирателей и представителей губернских съездов Советов по расчету один депутат на 125 тыс. жителей. Преимущество рабочего класса обеспечивалось и при формировании нижестоящих Советов.

Последовательно проводимое Конституцией системоцентристское понимание свободы и вера в государственный социализм, основанные на убеждении в решающей роли государства в организации экономики, социальной и духовно-культурной сфер, привели к конституированию основополагающих принципов социально-экономической политики и государственного патернализма. Рефлексией такого конструирования явилось закрепление в Основном законе Советской России некоторых позитивных экономических, социальных и культурных основных прав. Принципиальная новизна этой модели заключалась в понимании свободы индивида как его участия в созидании нового общества, а самих прав и свобод — как средства социализации индивида. Этим, с одной стороны, предопределялось содержание этих прав и механизма их реализации, в системе гарантий которой доминирует обязанность государства предоставить носителю прав материальное обеспечение, а не суд; с другой стороны, исключался конфликт между «государственным интересом» и индивидуальной свободой.

Как ни утопично с высоты сегодняшнего дня выглядело это понимание, движимое верой в скорое преобразование социального мира и человеческой души, само провозглашение Революцией социально-экономических прав в их позитивном значении оказало несомненное и весьма существенное влияние на развитие транснационального конституционализма. Во многом именно оно подвигло европейский мир на путь социальных реформ. Оно же положило начало конституционализации прав «второго поколения», которые в современном мире составляют каталог «социальных естественных прав», получивших всемирное признание.

* * *

Теоретики социализма в России создали из него строгую и суровую доктрину, синтезировавшую взгляды европейской социальной науки, представления революционного народничества и опыт социокультурного развития самой России и проникнутую самопожертвованием и лишениями во имя революционного переустройства общества. Они смотрели на человека и сам народ как на собственность государства, в котором, однако, не было места для старого хлама «буржуазно»-демократических прав и свобод, принципов верховенства права или правового государства, которые уже в тот исторический период на фоне возрождения естественного права обретали характер императива эпохи.

В этом была своя особая логика, продиктованная социальной необходимостью. Если воздержаться от следования распространенному обычаю судить о прошлом с позиции современных идеалов, следует признать, что именно такая практика государственного строительства, суровая и часто жестокая, требующая отказа от частных интересов во имя государства и добивающаяся этого силой, способствовала сохранению отечественной государственности, ибо более всего служила формированию солидарных интересов различных общественных групп.

В короткий исторический срок Революция добилась выдающихся результатов в экономической, социальной и духовно-культурной сферах. Но даже самые выдающиеся из творцов Революции не предвидели, что как раз в отказе от личностного начала в организации социума и гипертрофии коллективизма, не оставляющего места индивидуальности, заключается причина будущего поражения того великого социального эксперимента, который теоретически обосновывался в их трудах.

Несомненно, что доктрина социализма, вдохновлявшая ее приверженцев на Революцию, в своем историческом развитии претерпела существенные изменения, ибо законы естественно-исторического эволюционного развития непременно пробивают себе дорогу. По мере того как созданное Революцией абсолютное государство без меры и границ уступало место сравнительно умеренной государственности с менее сосредоточенной властью, в общественном сознании происходило размывание ее коллективистской основы и привнесение в общество уважения к индивидуальности человека и его интересам.

Социализм на более поздних этапах своего развития не мог не считаться с потребностью в свободе, а само государство, изначально выступавшее в качестве средства тотального контроля и принуждения во имя выраженного в идеологеме социализма общего блага, в общественном сознании стало слугой, ответственным за равенство граждан в их социальном и материальном благополучии. Но более умеренные начала, привнесенные в политическую систему нашей страны на волне разоблачений «культа личности», оказались не в состоянии дать большую прочность конституционным учреждениям и застывшим в своем развитии институциональным формам. Объективная необходимость поиска новых соотношений между коллективным и индивидуальным, обусловленная ростом благосостояния людей, развитием образования и культуры, научно-технической революцией и становлением информационного общества, была проигнорирована. Общество оказалось в той точке, за которой начиналась нисходящая линия его развития. В результате КПСС утратила монопольное право на истину, а изначально нереалистичный проект построения коммунизма в течение двух десятилетий постепенно разрушил в общественном сознании саму идею. Мертворожденной оказалась и теория развитого социализма, составившая концептуальную основу Конституции СССР 1977 г.

Утрата цели, способной подчинить общественные процессы ее достижению, привела к вырождению авторитарной системы управления обществом; система, десятилетиями занимавшаяся мобилизацией народа на выполнение задач социально-экономического и политического развития, оказалась неспособной адекватно ответить на потребности общества и вызовы глобальной конкурентной борьбы. Доминировавшее в обществе глухое, но сильное желание иного порядка вещей и общественная атмосфера, отравленная ядом нигилизма, привели к крушению теории и практики социализма в СССР, а бесталанность собственного руководства, жадность, подлость и предательство погубили великое государство.

2. Конституции Российской Федерации — 20 лет:
государство, демократия, личность сквозь призму практического конституционализма42

Обильный событиями 1993 г. оказался кульминационным пунктом в определении будущего России. Историки проникнут во все тайны бытия и причинности событий начала 90-х гг., социологи установят взаимосвязи и взаимодействия между фактами, философы осмыслят проблему в целом. Конституционное совещание, оцениваемое в широком контексте эпохи и как результат социально-экономического, политического, духовного развития, ждет своих исследователей. Причем за пределами их внимания не должна оставаться одна из особенностей доминировавшей социально-психологической атмосферы: общество сильно желало перемен, смутно представляя себе их цели, но вовсе не оправдывало те методы преобразований, которые использовала власть под звучащие рефреном лозунги о демократии и правовом государстве, свободном рынке и будущем изобилии.

Тем более что под этот убаюкивающий рефрен цинично разворовывалась публичная собственность, созданная трудом многих поколений, а вдруг проявившееся всесилие денег и продажность политической власти, как ржа железо, разъедали отечественную государственность. Торжествовали не лучшие, а самые пронырливые и вороватые, равнодушные к государственной бытийности России и ее цивилизационной идентичности. С этой точки зрения Конституционное совещание было шансом. Для одних — сохранить и возродить Российское государство, для других — добиться желанных целей социального устроения России, для третьих — удовлетворить собственную корысть, ибо во все времена в Отечестве нашем были беспринципные хищники, гребущие под себя, и подвижники, служившие общему благу; были люди, жаждущие своей правды, и люди, ищущие правды для всех.

* * *

Доминирующей тенденцией этого периода выступала философия свободы, казалось бы, эклектично соединявшая в общественном сознании ценности индивидуализма и коллективизма, свободы, воспринимаемой как освобождение от государственного патернализма, и равенства и справедливости, невозможных вне государственного регулирования. «Меньше государства — больше свободы», с одной стороны, и обширные социальные ожидания — с другой, которые демократия в принципе не в состоянии удовлетворять. Конституция, разрабатывавшаяся в этих условиях, не могла не отразить в своем содержании различные течения общественной мысли, которые при всей разности их исходных посылок и конечных выводов были едины в выборе демократии, для одних выражавшейся в минимизации государства и превращении его в «ночного сторожа», а для других — в восстановлении функции социального служения государства как фактора благополучия народа и прогресса общества.

Несмотря на то, что во взглядах многих участников Совещания, относящихся, казалось бы, к разным социальным и политическим течениям, доминировал примат индивидуального в конструировании будущего государства и его взаимоотношений с человеком, попытка отдать коллективизм под суд научной философии не удалась. Не удалась и попытка слепо копировать чуждую духу нашего народа и его тысячелетнему опыту государственной бытийности социальную организацию, в которой государство будет ограничиваться чисто полицейской ролью и не станет касаться ни экономики, ни морали, ни образования, науки, культуры, литературы или религии.

Возможно, именно это — преодоление противоположности между индивидуальным и коллективным и закрепление их баланса в организации взаимоотношений личности и общества — есть главное в характеристике действующего Основного Закона, делающая честь современному практическому отечественному конституционализму. Коллективизм, исходивший первоначально из права общества распоряжаться своими сочленами по собственному усмотрению, пришел к осознанию права личности на общество, которое обязано заботиться о его нуждах и способствовать его развитию. Такое осознание вылилось в конституционном провозглашении социального государства и экономических, социальных и культурных прав. Индивидуализм, изначально основанный на признании равенства перед законом и судом и с неизбежностью приходящий к согласию с социальными привилегиями, проистекающими из обладания собственностью, удовлетворился провозглашением принципа правового государства.

Результатом такого синтеза явилось демократическое социальное правовое государство. Такое решение не есть обманчивая политико-юридическая форма, явившаяся данью противоречивой эпохе конца 80-х — начала 90-х гг. минувшего века. Это — отражение объективной диалектики взаимодействия личности и общества на современном этапе цивилизационного развития России и ответ на вызовы социальной практики, повелительно требующей соединения свободы личности и силы государства, которое ответственно не только за поддержание правопорядка, но и социальное благополучие народа. Тем самым наступил конец великого социального эксперимента, начало которому было положено Революцией, а страна возвращена на дорогу естественно-исторического эволюционного развития.

Другое дело, что в течение последних двух десятилетий Российское государство развивалось преимущественно под влиянием устаревших трендов промышленного капитализма и мифологемы «свободного рынка», не отвечающих потребностям ускорения прогресса страны. Власть в России всегда была главным движителем культуры и прогресса. Этого нельзя забывать, как нельзя не замечать, что глобальная конкуренция, присущая постиндустриальному развитию человечества, остро ставит и вопрос о способности Российского государства гарантировать национальные интересы страны, сохраняя при этом ее цивилизационную и государственную идентичность. Современная демократия с действительно характерными для нее конституализацией межгосударственных и интернационализацией внутригосударственных отношений не в состоянии сама по себе гарантировать интересы России и не исключает попыток экономической или политической и даже военной экспансии отдельных государств или их группировок, связанных тесными узами, чем в том числе предопределяется роль Российского государства не только во внутригосударственных отношениях, но и в международном общении43.

В связи с этим основная задача отечественной науки о государстве и праве и практики государственного строительства, требующая решения на данном этапе развития России, заключается в том, чтобы найти такую государственно-правовую организацию общества, которая существование стабильного в своих устоях и динамичного в развитии государства и прочного правопорядка как необходимого условия поступательного развития общества могла бы соединить с другим императивом эпохи — свободой личности. При этом следует предостеречь от попыток нарисовать заманчивый образ будущего и навязать его обществу; речь должна идти о конституциализации самой организации и деятельности государства. Действующая Конституция дает ключ к решению этой задачи как раз потому, что базируется на преодолевающем крайности индивидуалистического и коллективистского представлений о сочетании и взаимодействии индивидуального и коллективного балансе интересов личности и общества, способном гарантировать личность от произвола общества, а общество — от анархического своеволия личности, чреватого разрушением общества и неисчислимыми страданиями самого человека.

Эта базовая для солидаристской теории идея имеет глубокие корни в отечественной социогуманитарной науке, прежде всего философии, социологии, социальной психологии, этике, а также юриспруденции44. Она преодолевает односторонность этатизма и либерального индивидуализма, тем самым открывая возможность мобилизации на основе согласования интересов всех социальных субъектов и прогресса социума при сохранении его цивилизационной и государственной идентичности.

Солидаризм, разумеется, не означает совпадения интересов личности и общества или иных социальных структур либо слияния этих интересов в нечто единое. Общество никогда не было простой совокупностью своих членов, подобно этому общественные интересы не есть лишь сумма личных интересов. Интересы индивида и интересы коллектива, общества, государства — объективная реальность, развивающаяся по законам диалектики.

Но это, вопреки распространенному мнению, не означает, что социализация и индивидуализация исключают друг друга. Напротив, в их синтезе, соединяющем справедливость и свободу в ее сопряжении с равенством, заключено будущее отечественной государственности и права. Существо современного решения проблемы может и должно заключаться в том, что оно, отрицая характерные для прошлого гипертрофированные представления об индивидуальном или коллективном начале в юридической доктрине вообще и концепции прав человека и его взаимоотношений с обществом и государством, иными формами коллективного бытия, в частности и особенности, признает необходимость органичного соединения в содержании прав и обязанностей человека и личных, и коллективных начал во всем многообразии форм ассоциированного бытия людей.

В адекватном правовом отражении такого равновесия во власти, суверенитете, свободе личности, организации федеративных отношений и регулировании собственности, налоговой и бюджетной системе и т. д. — непременное условие прочности конституционного строя и стабильности самого государства и его правовой основы. В противном случае солидаристская идея останется не более чем риторикой, используемой властью в качестве способа ее дополнительной легитимации или основания для требования односторонней лояльности общества и его сочленов или ее принудительного обеспечения.

Если перевести эту дискуссию в плоскость конституционного обустройства России, речь в том числе идет о сохранении или отказе от функции социального служения государства и закономерностях современного этапа цивилизационного развития общества, которое в российской действительности невозможно вне социальной солидарности. Отказ от функции социального служения государства с неизбежностью приводит к отрицанию вмешательства государства в социальную и экономическую сферы, что было характерно для более ранних этапов развития либеральной мысли. Между тем даже неолиберализм такого вмешательства, правда в ограниченных масштабах, не отрицает, следовательно, признает и наличие у граждан не только гражданских и политических, но также социальных и экономических прав, так называемых прав-притязаний, из которых органично проистекают особенности конституционного регулирования отношений собственности.

Конституция, закрепив синтетическую модель организации социума и правового статуса человека и гражданина как ее части, соединила ценности свободы, включая здоровый индивидуализм, предприимчивость и инициативу, с ценностями ответственности, присущей коллективизму, в том числе взаимные обязанности личности и государства, а также сочленов общества как формы и способа выражения социальной необходимости. Именно эта социально-либеральная модель оказалась наиболее востребованной обществом.

Мудрые берут из исторического прошлого не пепел, а огонь. Коллективизм в его гипертрофированном виде, доминировавший в недавнем прошлом, рухнул. Но нельзя на его развалинах позволить расти чертополоху агрессивного индивидуализма, не облагороженного культурой и традицией, и принося ему в жертву великие коллективные интересы — фундаментальную науку, литературу, искусство, само Российское государство как главного движителя развития и прогресса, — которые связывают чувства и умы и являются самой сильной скрепой естественного человеческого общежития.

В этом — смысл солидаристского понимания парадигмы государственно-правового бытия социума, существенно отличающегося от традиционных для индустриального общества представлений, основывающихся на либеральном индивидуализме, либо доминировавшего в нашем недавнем прошлом этатизма. Из такого понимания и вытекает соединение принципа сильного и дееспособного государства, способного эффективно и правовым образом воздействовать на все сферы общественной действительности во имя утверждения социальной справедливости, с прочной гарантированностью свободы личности.

Другое дело, что принцип социального государства во многом остается нереализованным, а политика в социальной сфере нередко бывает далека от установленных Основным Законом ориентиров. И проблема далеко не всегда заключается в состоянии экономики, а в избранных властью социальных ориентирах и ее экономической политике. Но в этом нет вины Конституции, которая, как и общество в целом, во многом продолжает оставаться жертвой мифа о том, что имманентная «свободному рынку» функция саморегуляции якобы исключает государственное управление социально-экономическими процессами, а это, в свою очередь, ведет к игнорированию конституционных обязанностей публичной власти, вытекающих из принципа социального государства. Воистину нет ничего опаснее для новой истины, чем старое заблуждение.

Но в описываемый исторический период общество еще плохо представляло себе смысл принципа социального государства. Что же касается идеи правового государства, именно она общественно-политической и юридической мыслью России конца 80 — начала 90 гг. XX века была выдвинута в обоснование грядущих преобразований. Тем самым была выполнена критическая по отношению к недавнему прошлому отечественной государственности работа. Но одновременно эта идея дала современному обществу оружие, в данных исторических обстоятельствах единственно пригодное для упрочения демократических преобразований. Если это оружие обществом будет утрачено, то останется только сила и неизбежный возврат к старым ошибкам.

Конституция не содержит определения правового государства. Что же касается конституционно-правовой доктрины России, в ней имеется согласие относительно существенных элементов правового государства, но нормативное содержание этих элементов, их юридическая, а нередко и политическая природа объясняются неоднозначно, и поэтому целостная картина правовой государственности в Российской Федерации выглядит по-разному в зависимости от исходных посылок исследователей.

Во многом это связано с тем, что понятие правового государства в России, как и многие иные фундаментальные категории государственности, интерпретируется в отрыве от Конституции. Напротив, сама Конституция нередко интерпретируется сквозь призму априорных теоретических представлений о правовом государстве, сложившихся до или вне Конституции, и в случае несоответствия между ними корректируется не доктрина; под сомнение ставится «конституционность» самой Конституции. Между тем объяснение правовой государственности в России должно основываться не на абстрактных представлениях, сложившихся вне Конституции, а на ее воплощении в Основном Законе Российской Федерации и практике реализации принципов правового государства, как они закреплены в Конституции, в деятельности законодательной, исполнительной и судебной власти.

Один из основных признаков такого государства заключается в том, что государственная власть в нем ограничена. Речь не об объективной ограниченности государства экономическими, социальными или геополитическими факторами, а об установлении Конституцией и действующим законодательством пределов государственной власти, которые последней не могут быть преодолены правовым образом. В действительности речь идет об обязанности всех государственных властей и их должностных лиц соблюдать Конституцию и действовать совместимым с законом образом.

При этом ограничение государственного вторжения в сферу индивидуальной автономии личности осуществляется посредством признаваемых за человеком и гражданином неотъемлемых прав и свобод, которые не могут быть нарушены или произвольно ограничены государством. Именно благодаря этим правам — экономическим, социальным и культурным, а также гражданским и политическим — государственная власть не только ограничивается по сферам своего проявления и способам воздействия, но и становится подзаконной. Наличие у индивида гарантированных прав и свобод превращает его в «равноправного партнера» государства, способного предъявлять к последнему правовые притязания, обоснованность которых устанавливает суд, и тем самым способствует утверждению законности в деятельности государства.

Основные принципы правового государства — легитимность публичной власти, взаимная ответственность государства и личности, разделение властей, новый, более высокий уровень законности, единство естественного и позитивного права и связанная с ним тенденция сближения права и морали — оказывают решающее влияние на его организацию и функционирование. Конституционному государству присуща определенная организация власти. Не подавление властью индивида как отдельной личности, так и совокупного человека — народа, а участие их в организации власти в правовом государстве. В основе правового государства лежит народный суверенитет; юридический догмат народной воли, выдвинутый в период борьбы с абсолютизмом и как противовес ему, хотя и претерпел в течение более чем двух столетий серьезные изменения (от «народ в правовой сфере может все» до «народ в правовой сфере может не все, ибо пределы его суверенитета ограничены правами и свободами человека и гражданина»), продолжает оставаться краеугольной основой современного государства и права.

Конституционно-правовое содержание принципа правового государства, однако, не ограничивается установлением правовых пределов государственной власти, соблюдение которых контролируется судом, во имя свободы и неотъемлемых прав личности. Из Конституции вытекает, что и само государство также создает такие нормы и правила, которые гарантируют политическое единство народа и формируют основы правопорядка. Тем самым развитие политических процессов не ставит под сомнение идентичность государства и его жизнеспособность, половодье демократии, как раз выражаемой фразой «народ в правовой сфере может все», способное угрожать самому существованию общества, усмиряется гранитными берегами конституционализма. Речь в том числе идет о стабильном функционировании государства путем создания органов, осуществляющих его функции и действующих независимо от периодической смены политических элит, приходящих к власти в результате свободных выборов.

При этом важно иметь в виду, что, согласно Конституции, в основе правовой государственности лежат не только принципы, закрепленные в отечественной правовой системе, но и принятые в международном сообществе правила. Принцип правового государства выполняет в современных условиях интегративную функцию, обеспечивает взаимодействие сообщества правовых государств на основе получивших общее признание субъектов международно-правовых отношений принципов и норм, служит преодолению характерной для прошлого и во многом искусственной изоляции страны от международного сообщества.

* * *

Концепция демократического социального правового государства невозможна вне адекватного решения проблемы личности, занимающей одно из ведущих мест во всей социальной науке. По общему признанию, важнейшая отличительная особенность понятия личности в юридической науке состоит в том, что она рассматривается в качестве носителя прав и обязанностей, состоящего в определенных взаимоотношениях с государством. Права и обязанности личности — форма ее самоопределения и самовыражения. В них в том числе устанавливаются общие рамки независимости и социально активной деятельности человека, и одновременно эти права и обязанности являются способом поощрения той деятельности, которая выгодна и угодна обществу, способствует упрочению конституционного строя, который, в свою очередь, создает юридические условия для развития самой личности в общении с себе подобными и процессе их воздействия на природу и общественные отношения.

Государство признает и охраняет достоинство личности и проистекающие из него права, являющиеся атрибутивными качествами всякого человека и не зависящие от государственного признания, причем в иерархии конституционных ценностей человек, его права и свободы занимают доминирующее положение. Тем самым человек выступает в качестве цели, а не средства достижения неких надличностных целей.

Отсюда не следует, что Конституция абстрагируется от конкретных исторических условий либо конструирует личную свободу вне общества. Личность не является ни изолированным от общества индивидом, ни безликой его частицей. Гарантируемые Конституцией свобода и права личности не устраняют ее зависимости от других лиц, семьи, общины, образующей местное самоуправление, и особенно от государства, поскольку личность выступает в качестве носителя конституционных и иных обязанностей человека и гражданина. Тем самым Конституция нормирует статус личности, состоящей в множестве отношений и определяемой ими, а также несущей свою долю ответственности за формирование и поддержание той социальной общности, сочленом которой она состоит. В таком балансе индивидуального и социального заключено базовое начало конституционного нормирования статуса личности.

Проблема личности в юриспруденции имеет еще один аспект, обычно остающийся за пределами внимания науки, хотя он непосредственно вытекает из закрепленного в Конституции России принципа правовой государственности. Эффективность функционирования правового государства обусловлена тем, насколько оно сопрягается с правовым обществом и правовой личностью. Как еще в начале XX в. писал известный русский государствовед Б. А. Кистяковский, в идеале правовой личности — две стороны: личности, дисциплинированной правом и устойчивым правопорядком, и личности, наделенной всеми правами и свободами и свободно пользующейся ими45.

Развитая демократия отличается совпадением интересов личности и общества в обретении свободы. Старое понимание прав человека только как способа самоопределения личности в ее противостоянии с чуждыми ему обществом и государством давно устарело. Речь сегодня идет о том, что права человека есть одновременно способ социализации. Непременным условием такой социализации выступает законопослушание, базирующееся не на равенстве в бесправии, а на равенстве в правах и равенстве в обязанностях, и свободе.

В связи с этим следует решительно отвергнуть тезис о противостоянии свободы и равенства. Оснований для утверждения, что развитие свободы шло в ущерб развитию равенства, невозможно отыскать. Не следует открывать склеп, в котором покоятся останки давно изживших себя теорий. В современном понимании правовая личность — не оторванная от реалий общественной жизни цель и не совершенное воплощение в человеке определенных качеств. В основе «правовости» личности — конституированные правом индивидуальные и социальные интересы, вытекающие из них требования и соответствие этим требованиям поведения личности.

Концепция правовой личности находится в особенно тесной связи с требованиями социальной солидарности, базирующейся, в свою очередь, на разделении труда, — механической, поддерживаемой силой государства и принуждением, и органической, поддерживаемой самой организацией социально-экономических отношений и соответствующим этим отношениям законодательством. Она не только не чужда Конституции России, напротив, уже в преамбуле Основного Закона с высокой степенью формальной определенности выражены обе стороны правовой личности — ее свобода и ответственность. Если попытаться дать нормативное определение правовой личности, то в системе ее свойств и качеств можно указать на то, что правовая личность есть прежде всего свободная личность, обладающая духом гражданственности и готовая защищать конституционный строй России, способная осознанно нести тяготы во имя общего блага, которые являются основой коллективного бытия социума и как они установлены Конституцией, готовая возникающие споры и конфликты разрешать в рамках установленных Конституцией и законом способов и в соответствии с принятыми правовыми процедурами. «Правовость» личности вовсе не исключает критики и политической свободы, напротив, она может формироваться как раз в условиях свободы. Гражданский дух ведет к формированию той общей воли, которая направлена на общее благо и в которой выражается душа государства. Правовая личность есть гражданин, способный противостоять антиконституционным действиям, от кого бы они ни исходили — власти или толпы. В случае возникновения споров и конфликта интересов правовая личность ищет их разрешения не в стихии улицы и в кулачном «праве», а в суде.

Единство людей и существующие формы их коллективности в демократическом правовом государстве вытекают не из государственного принуждения. Коллективность, понимаемая в самом широком смысле (семья, трудовой коллектив, общественное объединение, нация, народ и т. д.), имеет в своей основе естественную солидарность людей, которая благодаря Конституции обретает государственную организацию. Поэтому главный вопрос — не о допустимости конституционного признания коллективных форм жизнедеятельности социума, а о границах автономии индивида и пределах ее ограничения в общественных интересах или интересах иных сочленов общества, а также ограничения государства в смысле недопустимости его вмешательства в гарантируемую Конституцией сферу собственного усмотрения индивида.

Государство, как, впрочем, и иные формы коллективного бытия, при этом есть постоянная угроза человеку и его правам. Однако человек не может находиться и вне государства и его конституции как способа закрепления универсального принципа свободы и ответственности, субъектами которых являются все участники конституционных правоотношений, а не только личность. Что же касается исходящей от государства угрозы правам человека, то в демократии она нейтрализуется бдительным общественным контролем, разделением властей и развитыми судебными институтами; тем самым преодолевается и характерное для прошлого патерналистское видение свободы, а индивидам предоставляется широкий простор в сфере организации их отношений.

Конституция в связи с этим выполняет стабилизирующую и рационализирующую функцию, которая рефлексирует не только на гражданское общество и весь конституировавший себя в лице Российского государства народ, но и на каждого отдельного человека. Это означает, что правовая личность в демократии есть свободная личность, пользующаяся принадлежащими ей правами и свободами и готовая бороться за свои права в предусмотренных Конституцией и законом формах; это личность, дисциплинированная демократическим правопорядком, добросовестно исполняющая обязанности человека и гражданина, ответственная за государство и готовая отстаивать его конституционный строй вне зависимости от своих политических, социальных, религиозных или иных взглядов и представлений.

Это — самая общая дефиниция, которая многим может показаться оторванным от действительности или даже недостижимым идеалом. Но в том и особенность социальной науки, что, будучи воспринята обществом, она способна оказать на него огромное влияние в качестве одного из факторов развития. При условии, однако, что личность и государство в равной мере освоят принцип общего блага, составляющий смысл развитой демократии и предопределяющий организацию и деятельность всех государственных институтов и демократической личности. То есть личности, которая, в отличие от либеральной личности, не тождественна атомистическому распаду общественной жизни, но, напротив, ответственна и несет свою долю тягот во имя общего блага.

Принято считать, что концепция общего блага уходит своими корнями в философию Древней Греции. Уже Демокрит, Платон и Аристотель, а вслед за ними и римские юристы, выступая с естественно-правовых позиций, считали, что государство-полис является высшей формой человеческого общения и именно в нем воплощены высшее благо и справедливость. Эта концепция активно разрабатывалась в период Средневековья Фомой Аквинским, связавшим христианское вероучение с философией Аристотеля, а также Гуго Гроцием, с именем которого в новое время связано возрождение учения естественного права.

Вопреки сложившимся взглядам, эта концепция не была чужда и отечественной религиозной, политической и правовой мысли, в которой, однако, в качестве парадигмы принципа общего блага выступали идеи не свободы и юридического равенства граждан, правового государства и господства права, а сотрудничества власти и общества во имя единства и целостности Российского государства. Лишь в конце XIX — начале XX вв. понимание общего блага утратило свой государственно-монархический смысл, заключающийся в трактовке просвещенного абсолютизма как воплощения высшего блага народа и справедливости; на смену этим представлениям пришли взгляды о «росте в русском человеке морали альтруизма и общественности» и социальной солидарности на принципах правового государства, равенства и справедливости, в основе которых как раз и лежит общее благо.

При этом главная особенность интерпретации общего блага отечественной социально-политической мыслью этого периода заключалась в том, что акцент делался не на индивидуалистическом либеральном начале, несомненно присутствующем в нем, а на учете индивидуально-коллективного характера общества. Отсюда проистекало понимание свободы не только как автономии личности от общества или государства, но и как способа ее социализации. Именно с этой точки зрения отечественная философия права отвергала одну из основных посылок классического либерализма, будто реализация частных целей имеет приоритет перед целями социальными.

Восприятие Россией общедемократических стандартов и их закрепление в действующей Конституции актуализировало концепцию общего блага и ее государственно-правового оформления. Речь идет о ценностях, которые являются значимыми для общества и его сочленов. В концепции общего блага «представлена правовая модель выявления, согласования, признания и защиты различных, во многом противоречащих друг другу интересов, притязаний, воль членов данного общества»46.

Общее благо не есть арифметическая сумма ценностей членов общества, общее благо и благо каждого — не одно и то же. В своем государственно-правовом бытии оно не равно ни частному благу, ни сумме благ всех. Стремление основать общее благо на началах индивидуализма в силу собственной логики ведет к минимизации государства, роль которого сводится к защите жизни, свободы и безопасности граждан, и отрицанию универсальных ценностей, в рамках которых осуществляется общественное развитие47.

В философии социального реализма речь идет об обеспечении равновесия индивидуального и коллективного как условия эволюционного (а не революционного) развития общества. Восприятие этого универсального закона Конституцией и адекватное правовое отражение такого равновесия в организации власти, суверенитета, свободы личности, федеративных отношений и конституционном регулировании собственности — непременное условие прочности конституционного строя и стабильности самой Конституции. Что же касается государства, оно является инструментом общественного согласия и компромисса, формирования определенного баланса индивидуальных и коллективных интересов. Соответственно, и Конституция в этом случае выступает как легитимация социального согласия и партнерства, гражданского мира, а не узурпированное меньшинством средство обеспечения его интересов.

В модели развития, избранной и закрепленной в Конституции Российской Федерации 1993 года, именно взаимоотношения государства и индивида в солидарном развитии всего многообразия легальных интересов, объективно развивающихся в обществе, занимают, пожалуй, главное место. Сегодня речь, по существу, идет об адекватности сложившейся на основании Конституции политической, а также социальной и экономической системы потребностям цивилизационного прогресса, невозможного, с одной стороны, без восстановления потенциала государственного управления, а с другой — подлинной свободы личности и сохранения индивидуальности человека.

Общее благо невозможно вне справедливости, равенства и свободы, социального мира и согласия, а также деятельности государства в русле сбалансированных индивидуальных и социальных интересов. Индивидуальный интерес не может быть удовлетворен вне рамок тех ценностей, которыми располагает общество либо менее универсальная ассоциация людей. Отсюда — востребованность не просто сотрудничества и взаимодействия людей, но всеобщей солидарности как парадигмы организации и функционирования социально-политического сообщества людей — свободных и равноправных, реально пользующихся двумя великими правами, синтезирующими все иные права и свободы человека и гражданина, — правом на жизнь и правом на развитие в их самом широком понимании.

Этим предопределяются роль, значение, функции государства как высшей объективной формы материализации социального сознания народа. Не индивидуализм, крепостной стеной отделяющий человека от себе подобных, должен определять вектор развития, а реальные потребности общества в целом и его сочленов. С этой точки зрения для общего блага в его конституционно-правовой интерпретации характерны социальность человека, объективированная в его общественной и государственной бытийности и выраженная в категориях «человек», «гражданин», «личность», государство как высшая объективная форма социального сознания народа и его самоопределения, общедоступность составляющих общее благо ценностей, которыми располагает общество, должные гарантии конституционной модели организации государства и «правовости» власти, а также модели свободы и прав личности, основанные на равенстве и справедливости, а также ответственности. В данном контексте общее благо в его конституционном воплощении выступает в виде системного единства взаимодействующих и взаимопроникающих конституционных ценностей индивидуальной и социальной жизни, в числе которых — свобода, равенство и справедливость, Российское государство и его демократический конституционный строй, гражданский мир, согласие и прочный правопорядок, основывающийся на Конституции и правовом законе, наука, образование, культура, искусство, литература.

С этой точки зрения именно Конституция как способ закрепления и выражения высших правовых норм является так называемой абсолютной нормой, тем правовым началом, которое представлено в общем благе и которое не отрицает различий интересов, притязаний, воль, целей и т. д. отдельных субъектов, а предусматривает общее условие их возможности. Конституция выступает формой признания общего блага в его социальной и индивидуальной интерпретации и устанавливает правовые механизмы его реализации, объективирует субъективное понимание общего блага, определяет цели и средства их достижения во имя общего блага и устанавливает границы усмотрения государства по его достижению.

* * *

Сетовать на обстоятельства истории есть то же самое, что быть в обиде на природу за климат или время за его неумолимость. Объективные условия становления и развития отечественной государственности и обусловленная ими социокультурная среда предопределили постоянное усиление власти, которая на известном этапе нашей истории стала едва ли не единственным движителем всей системы. В течение столетий для нашей страны было характерно слияние государства с носителем власти, как бы он ни назывался, и воплощение в нем: если власть зачастую и не произвольна, то, во всяком случае, она ничем не ограничена, кроме ее собственных представлений об интересах государства и выгоде его подданных, судить о которой дано только ему. Именно это сыграло столь значительную роль в утверждении начал власти, единственно способной сплотить малочисленный народ, населяющий огромные пространства, в единое государство.

Этим предопределялась главная задача власти, заключавшаяся в сохранении и преумножении своего могущества. Все иные задачи были подчинены этой главной задаче и главному принципу устроения и функционирования государства. Перед лицом всемогущей власти обращалось в ничто право индивида.

В этом была своя особая логика. Если воздержаться от следования распространенному обычаю судить о прошлом с позиции современных идеалов, следует признать, что именно такая практика государственного строительства, суровая и часто жестокая, требующая отказа от частных интересов во имя государства и добивающаяся этого силой, способствовала величию Российского государства на различных этапах его развития, включая наше недавнее прошлое. Революция и вызванный ею социальный разлом, гражданская война и иностранная военная интервенция, разруха, угроза оказаться в хвосте исторического развития, постоянная опасность агрессии; существенное значение имели Великая Отечественная война, потребовавшая мобилизации всех сил народа, и послевоенное восстановление, растянувшаяся на многие десятилетия «холодная война», вполне реальная угроза ядерной войны.

Восприятие же Россией общедемократических стандартов организации и функционирования общества обусловило потребность в соединении этих двух начал — власти и права. В преодолении взаимного отчуждения власти и общества, восстановлении доверия и уважения граждан к государству и его институтам заключено главное условие стабильности России в своих конституционных устоях и динамичности в развитии, а также ее цивилизационной и государственной идентичности, которая в условиях глобальной конкуренции подвергается серьезному испытанию.

Угрозы единству и целостности государства могут исходить извне, например в виде агрессии, но могут быть вызваны внутренними причинами, включая захват власти или деятельность антиконституционных сил, препятствующих функционированию установленного Конституцией правового режима. В последнее десятилетие все чаще наблюдается консолидация этих сил с участниками глобальной конкурентной борьбы, в которой активно используются средства политического, экономического, информационного и даже военного давления.

Этим предопределяется значение учета властью потребностей экономического, социального, политического и культурного развития страны, которое не может основываться ни на игнорировании собственного социокультурного опыта, ни на слепом копировании чужих образцов. Такой учет требует глубокого осмысления особенностей движения России к демократии и правовому государству, базирующемуся на верховенстве права как универсальной основе современной цивилизации. Речь при этом не должна идти об отказе от начал власти и заполнении образовавшегося вакуума началами права, а об их сочетании и взаимодействии. Именно в таком синтезе заключена предпосылка и гарантия обеспечения национальных интересов России, а также единства и целостности Российского государства как формы политико-юридического бытия многонационального народа страны.

...