Б. С. Эбзеев

Конституционное право России

Учебник

---

ebooks@prospekt.org

Информация о книге

УДК 342.4(470+571)(075.8)

ББК 67.400(2Рос)я73

Э13

Автор:

Эбзеев Б. С.

Цель учебника – облегчить начинающим овладение конституционным правом и помочь знакомым с ним в углублении своих знаний. Соответственно, в издании в доступной форме освещены основные институты конституционного права. Отличительная особенность книги заключается также в обращении автора к ряду новых вопросов, поставленных современным этапом государственно-правового развития страны, на которые дала ответы реформа Основного Закона 2020 г., а также касающихся места России в глобализирующемся мире. В совокупности эти вопросы отражают объективные процессы расширения пределов конституционного регулирования и, следовательно, предмета конституционного права. Для учебника характерно соединение новейших достижений конституционно-правовой теории и практики конституционного правосудия.

Законодательство приведено по состоянию на 1 января 2021 г.

Для студентов, аспирантов и преподавателей юридических и иных гуманитарных вузов и факультетов, всех заинтересованных читателей.

УДК 342.4(470+571)(075.8)

ББК 67.400(2Рос)я73

© Эбзеев Б. С., 2019

© Эбзеев Б. С., 2021, с изменениями

© ООО «Проспект», 2021

ВВЕДЕНИЕ В КОНСТИТУЦИОННОЕ ПРАВО РОССИИ

Глава 1. КОНСТИТУЦИОННОЕ ПРАВО КАК ОТРАСЛЬ ПУБЛИЧНОГО ПРАВА: ПОНЯТИЕ, ОСНОВЫ, ПРЕДМЕТ И ИСТОЧНИКИ

§ 1. Конституционное право как отрасль права

Конституционное право в современном мире — неотъемлемая часть правового строя всякого демократического государства и отрасль национального права. Оно часто рассматривается с точки зрения его «ставшего» состояния. Однако в действительности рождение конституционализма как нового качественного состояния режима государственной бытийности народа является результатом длительной эволюции, которая в конце XVIII в. вылилась в Великую французскую революцию, подарившую Западной Европе Декларацию прав человека и гражданина 1789 г. Незадолго до этого, в 1787 г., была принята Конституция США.

Это означало рождение практического конституционализма, т. е. ограничения государства во имя свободы. Как теория и практика организации публичной власти и ее взаимоотношений с человеком, конституционализм возник в определенных условиях и под влиянием определенных факторов и причин, которые сами претерпевали изменения, и никогда не останавливался в своем развитии. Несомненно, что существенное влияние на развитие сущностных характеристик конституционализма в последующем оказали Великая российская революция 1917 г. и западноевропейский социал-реформизм, Вторая мировая война и крушение колониализма. Новым вызовом конституционализму как упорядоченной форме демократии стали постиндустриализм и глобализация, оказывающая разрушительное воздействие на сложившийся миропорядок, международный терроризм и пр., которые также требуют своего правового освоения.

В связи с этим выявление логики современного государственно-правового устроения общества, а тем более оценки его перспектив требуют осмысления истории становления и развития данной отрасли права и изучающей его науки, равно как движущих сил такого развития. Речь идет об установлении причинно обусловленной и внутренне необходимой связи между социально-экономическим и духовно-культурным прогрессом общества и его политико-юридическим оформлением на разных этапах единого процесса цивилизационного развития. Это означает, что историчность конституции как явления правовой действительности требует историчности ее познания, начальной ступенью которого является выявление постоянно развивающегося предмета конституционного регулирования.

Для обозначения соответствующей отрасли права (равно как науки и учебной дисциплины) наряду с термином «конституционное право» долгое время использовался, а порой и используется термин «государственное право», в современной юриспруденции они обычно рассматриваются как синонимические. Считается, что в эпоху утвердившегося в мире конституционализма как теории и практики организации взаимодействия между государством и человеком, базирующихся на принципах демократии, верховенства права и прав человека, в таком отождествлении нет большого греха; термин «государственное право» якобы сохраняется как дань давней традиции, но не отражение природы принципиально обновленной в процессе исторического развития отрасли права.

Действительно, более двух тысячелетий существует деление права на публичное и частное, различие между которыми впервые было установлено еще римской юриспруденцией. Как писал Ульпиан (170—228), публичное право (jus publicum) есть то, которое относится к положению римского государства, частное (jus privatum) — то, которое относится к интересам отдельных лиц.Такое разделение было обусловлено разделением частной и публичной жизни. Человек в государстве выступает в качестве члена сообщества людей и является общественным существом; в гражданском обществе он действует как частное лицо, преследующее собственные интересы, не совпадающие с интересами других сочленов общества либо даже конкурирующих с ними.

При этом границы между публичной и частной жизнью людей исторически подвижны. В силу этого столь же подвижны границы между публичным и частным правом; по мере укрепления государства и расширения его функций расширяется пространство публичного права.

Долгое время правовая наука и юридическая практика рассматривали публичное и государственное право как нечто единое и не делили их на отрасли, а сами эти термины выступали различными обозначениями одного и того же явления. Государственное право объединяло в своем содержании правоположения, относящиеся к статусу государства, его органов и должностных лиц, о преступлении и наказании, о суде и процессе и др. Название «государственное право», таким образом, служило, с одной стороны, разграничению двух частей публичного права — национального правопорядка, называвшегося государственным правом, т. е. правом, исходящим от государства, и международного права, с другой стороны, отграничению данной части публичного права от частного права.

Начало расчленению публичного права на отрасли было положено основателем исторической школы права немецким юристом Г. Гуго (1764—1844) и активно развивалось И. Кантом (1724—1804) и особенно Ф. Савиньи (1779—1861). В свою очередь, такое расчленение привело к тому, что понятия публичного и государственного права в собственном смысле уже не совпадают, государственное право, а также административное, финансовое, уголовное и судебное право были признаны частями публичного права.

Так появилась относительно самостоятельная отрасль публичного права как совокупность правоположений, определяющих порядок, в котором реализуется государственная бытийность народа и осуществляется общая жизнь его сочленов. Именно она получила название государственного права.

По проторенному немецкой юриспруденцией пути пошла в XVIII— XIX вв. правовая доктрина большинства стран континентальной Европы. Напротив, французская юриспруденция, развивавшаяся под влия­нием порожденных Великой французской революцией Декларации прав человека и гражданина 1789 г. и последующих конституционных актов, отдала предпочтение другому наименованию — «конституционное право» (droit constitutionnel), поскольку отныне именно конституция составляет главное содержание данной отрасли права. В XIX в. идея конституционного права, отличного от государственного права, развивается английской юриспруденцией. Тем самым наименование «конституционное право» начало активно конкурировать с установившимся обозначением данной части публичного права — «государственное право».

Россия пережила наиболее продолжительную эпоху абсолютизма. Государство, олицетворяемое самодержавным монархом, неограниченное в своей власти и сферах деятельности, выступало главным, если не единственным фактором общественного развития. Мы были единственной европейской державой, которая вплоть до начала ХХ в. никак не воспринимала конституционные идеи 1789 г. Общую идею, вокруг которой разрабатывались философия и теория государственного права России, хорошо выражала формула видного русского государствоведа И. Е. Андреевского (1831—1891): «Вследствие долгой вековой борьбы вырабатывался… один государственный элемент — верховная государственная власть… но она утеряла в этой борьбе другой элемент государственный — гражданскую свободу большей массы народонаселения». Вот почему, по мнению русских ученых, состоявшееся в 1861 г. освобождение крестьян от крепостного права — «…это возвращение к потерянному государственному единству, верховная государственная власть становится в союз с другим государственным элементом, свободою многочисленного народа».

Но этот «государственный элемент» — «свобода многочисленного народа» — не получил в России в силу своей половинчатости такого глубокого, как в ряде других стран, отражения в системе политических и правовых учреждений государства, а главное — в системе экономических отношений. Россия не знала еще конституции в том виде, в каком она была известна западноевропейским странам.

Соответственно, данная отрасль отечественного правопорядка, становление которой как самостоятельной части правовой системы России обычно относят к Соборному уложению 1649 г., развивалась как государственное право, а изучавшая ее наука, в ее реальном становлении восходящая к эпохе Петра I, — как наука о государстве. Или, как замечательно точно в конце XIX в. определил его предмет другой выдающийся русский государствовед Н. М. Коркунов (1853—1904), — «учение о юридическом отношении государственного властвования». Оно нормировало главным образом отношения, отражающие организацию государства и компетенцию его органов, порядок их формирования и деятельности, а также сословные привилегии и обязанности подданных по отношению к государству. Государство без меры и границ, определяемых по произволу олицетворяющего его монарха, и строгая сословная иерархия с четким установлением сословных привилегий и повинностей подданных — в этом заключался смысл публично-правового регулирования.

Прошло несколько лет. 17 октября 1905 г. был обнародован Высочайший манифест «Об усовершенствовании государственного порядка», которым единоличное право государя законодательствовать было теперь распределено между ним и вновь учрежденным представительным органом — Государственной Думой; одновременно были провозглашены политические права и свободы, в том числе свобода совести, свобода слова, собраний, союзов, неприкосновенность личности. Это означало пришествие в Россию конституционализма.

Соответственно, в спор о наименовании данной отрасли права вступила также отечественная юридическая наука. Под влиянием как немецкой, так и французской юриспруденции речь теперь шла о делении государственного права на собственно государственное в узком смысле этого слова, которое предлагалось именовать конституционным, и административное. Тем самым было положено начало полемике, продолжающейся в юридической науке России с большей или меньшей степенью интенсивности много более века.

Причем существо этой полемики вовсе не сводилось и не сводится, как часто считают, только к вопросу о наименовании отрасли права, изу­чающей ее науки и учебной дисциплины. «Государственное» и «конституционное» право представляют собой различные качественные стадии исторического развития данной отрасли права — ее прошлое и ее настоящее. В связи с этим указанная полемика была и остается отражением существенно различных представлений об организации публичной власти и пределах ее вторжения в различные сферы общественной и индивидуальной жизни, т. е. границах государственно-правового регулирования и, следовательно, предмете соответствующей отрасли права.

Необходимо иметь в виду, что конституционализм, явившийся результатом духовных исканий западноевропейской цивилизации, возник как ответ на неразрешимые в феодальном обществе противоречия; он стал ответом на государственный деспотизм. Конституционное право явилось продуктом индустриального общества как особой формы цивилизации, которая в политической сфере оформилась в либерально-демократическое государство, в основе которого лежали рационализм и индивидуализм, пришедшие на смену сословному делению общества и цеховщине. Смысл конституционализма Нового времени, сложившегося на новой экономической основе, которая, в свою очередь, породила новую социальную организацию общества, заключался в установлении границ государственной власти, обусловленных целями, преследуемыми государством на новом этапе его развития.

Выдающуюся роль в переосмыслении целей государства в сфере права сыграли демократические революции XVII—XVIII вв. и реанимированная ими концепция естественного права. Из такого переосмысления выросло правовое государство как противоположность государства полицейского, а реализация его социальных целей привела к разрушению феодальных препон социально-экономическому и духовно-культурному развитию общества, гарантированному организацией государственной власти, которое ограничено в своих возможностях вторжения в различные сферы жизни общества.

Государство в правовой сфере теперь не есть «все», оно служит обществу и не может по своей воле вторгаться в некоторые — заповедные для него — сферы общественной жизни, которые получили название гражданского общества. Именно этому служило дуалистическое видение государства и общества, т. е. их разграничение и противопоставление в эпоху Великой французской революции. В свою очередь, такое противопоставление замечательно точно отразило основное противоречие индустриальной эпохи — общественный характер производства и частнокапиталистическую форму присвоения.

Главным содержанием данной отрасли права стала отныне конституция, обуздавшая всесилие государства, особенно в возможности его вторжения в социально-экономическую и духовно-культурную сферы. В частности, либеральная политико-юридическая мысль, порождением которой и явились первые конституции, считала конституцию актом, который связывает государство, выступая для него своеобразной инструкцией, но не распространяется на сферу частных отношений, т. е. гражданское общество, покоящееся на двух основных институтах — семьи и частной собственности, — в котором действует гражданское законодательство. Соответственно конституция рассматривалась как основной закон государства (но не общества), определяющий его высшие органы, порядок призвания их к отправлению возложенных на них функций, взаимные отношения и компетенцию, а также положение граждан по отношению к государственной власти.

В соответствии с таким пониманием определялся предмет данной отрасли права. Он сводился главным образом к организации и функционированию государственной власти и ее отношениям с индивидом, основным началом которых были гарантии от тирании публичной власти и индивидуальная свобода в форме естественных прав человека и гражданина. Разумеется, эти права не ставили под сомнение социальные прерогативы, проистекающие из обладания собственностью и капиталом.

Либерализм, которому конституционализм обязан своим рождением, оказался не способен осознать значение интересов различных слоев общества и групп людей, особенно в социальной и экономической сферах. Соответственно, государство выступало «ночным сторожем», деятельность которого сводилась к обеспечению правопорядка; освобожденный от феодальных пут рынок и свободное предпринимательство не нуждались в регулирующем воздействии государства.

Словом, ранний западноевропейский конституционализм в своих классических формах, обоснованных либеральными воззрениями эпохи, традиционно ограничивался установлением системы государственных органов и их компетенции, а также закреплением статуса личности, главным образом ее политических и личных прав и свобод. Доминировала концепция «ограниченного правления», исключавшая вторжение государственной власти в некоторые запретные для нее сферы общественной жизни, и якобы «нейтральности» государства, в которой видели гарантию неизменности сложившегося на развалинах феодального общества социального порядка. Из этого выводили право государства на воспрепятствование распространению революционных идей.

В процессе последующего исторического развития индустриальной цивилизации цели государства, развившегося теперь уже на собственной социально-экономической основе, следовательно, и пределы его деятельности продолжали меняться. Общество, основывавшееся на частной собственности, обладавшей критериальной фундаментальностью, классово дифференцированное и раздираемое конфликтом между трудом и капиталом, вопреки надеждам апостолов Великой французской революции оказалось неидеальным; нависшая над ним угроза разрушения объективно обусловливала необходимость обновления представлений о пределах регулирующего воздействия государства и его целях.

Уже в последней четверти XIX — начале XX в. на передний план в системе целей конституционного устроения общества выдвигаются социальный мир и партнерство, которые в юриспруденции вылились в концепцию «надклассового» корпоративного государства, призванного утверждать социальную солидарность. Тем самым цели государства нуждались в адаптации к потребностям эпохи. Эпоха, когда государство представлялось сторожевой собакой, которая сидит в тесной конуре и на коротком поводке, роль которого выполняет конституция, осталась в прошлом; принцип правового государства был дополнен принципом социального государства. Тенденция, обусловленная несовместимостью прежних форм частнокапиталистического присвоения с общественной природой высокоразвитых производительных сил, сводилась к расширению границ деятельности государства, прежде всего в социальной сфере.

Изменилась доминирующая идеология века, она уже не удовлетворялась гражданским равенством, а это неизбежно несло с собой новое понимание свободы и социальной ответственности собственности. Западная Европа, избравшая для себя эволюционный путь развития, смогла избегнуть столь глубоких общественных потрясений, которые в результате Великой российской революции пережила наша страна. Соответственно, в западноевропейском конституционализме такому дополнению в смысле расширения сферы государственной деятельности послужил социал-реформизм, характерный для социально-экономического пространства Европы и европейской политико-правовой мысли.

XVIII–XIX вв. с их противопоставлением государства и общества остались в прошлом, как в прошлом осталось понимание государства как «ночного сторожа», задача которого — охрана правопорядка, но ему нет места в экономической, социальной или духовно-культурной сферах. В частности, для принятых после Второй мировой войны конституций Италии, Франции, ФРГ, Японии, Испании и др. характерен выход за рамки обычных для прошлого рамок конституционного регулирования. В еще большей степени эта тенденция характерна для конституций латиноамериканских стран, исламского мира, государств Азии. Не отказываются от нее и страны Восточной Европы, а также Африки.

Государство теперь есть активный участник социальных и экономических процессов, протекающих в обществе; именно социальное государство и его активная социальная политика явились главным фактором предотвращения революционизации производственных отношений и преодоления основного противоречия индустриальной эпохи. На этой основе происходила солидаризация интересов составляющих общество социальных слоев и групп и развивались гарантии общего блага; этим, в свою очередь, объективно обусловливались возрастание значения регулятивного воздействия государства и расширения его границ, а также их конституционное оформление.

Важное значение в таком переосмыслении роли государства в социальном устроении имела государственно-правовая практика России начала ХХ в., обусловленная глубокими социальными катаклизмами и вызванными ими формационными преобразованиями, охватившими все сферы общественной жизни и государственной бытийности страны. Начало становлению практического конституционализма как части правового строя России было положено упомянутым Манифестом от 17 октября 1905 г., заложившим первый камень в основу российского конституционализма в смысле ограничения государства основными правами человека и гражданина и легитимации законодательной власти народной волей, представляемой учрежденной этим актом Государственной Думой.

Однако процесс эволюционной конституционализации отечественного правопорядка был прерван в октябре 1917 г. Пришедшие ей на смену конституционная доктрина и практика Великой российской революции означали иной тип конституционализма; речь теперь шла не «просто» о значительно более широком понимании предмета конституционного регулирования, а о принципиально иной его сущностной характеристике.

Это качество отечественного конституционализма вполне отчетливо проявилось в первых актах революции и особенно в Конституции РСФСР 1918 г., которая своим регулятивным воздействием не только охватывала организацию государства и функционирование публичной власти, но и устанавливала основные начала социальной организации России, всецело определяемой теорией классовой борьбы, а также экономики и духовно-культурных отношений. Тем самым в орбиту конституционного регулирования включалась не только политическая, но и экономическая и социальная система общества и даже его нравственные основы.

Государство в правовой сфере имело право на «все», а индивид не был гарантирован в своей автономии, напротив, его права служили социализации личности и выступали формой и способом ее участия в осуществлении целей революции. Конституция санкционировала регулятивное воздействие государства во всех сферах общественной и индивидуальной жизни, но не ограничивала его; менялась лишь содержательная характеристика такого воздействия. Эта традиция оставалась неизменной в конституционном развитии Советского государства и более или менее последовательно выражалась также в принятых в последующем конституциях СССР и союзных республик.

Такое различие в пределах вторжения публичной власти в ранее заповедные для нее сферы еще недавно представлялось детерминированным объективными закономерностями буржуазной и социалистической революций. Победа демократических революций в Западной Европе рассматривалась в качестве завершающего акта формирования нового строя, ибо капиталистический способ производства постепенно сложился в недрах феодального общества, и государство, возникшее на его развалинах, не было отягощено, во всяком случае на первых этапах своего существования, необходимостью интеграции в сферу производственных отношений; гражданское общество, основывавшееся на автономии личности и защищающих ее гарантиях от государства, а также неприкосновенности частной собственности и капитала, вполне удовлетворялось «правовостью» государства, ограниченного, в отличие от государства полицейского, в пределах собственного усмотрения.

Что же касается завоевания пролетариатом политической власти, оно рассматривалось лишь как первый акт социалистической революции, и именно государство заняло доминирующее положение в механизме не только политического, но и экономического, социального и культурного преобразования общества; государство поглотило общество. Причем непосредственная включенность государства в экономику, культуру, духовную сферу общества расценивалась в качестве его главной характеристики и закреплялась в конституционном и текущем законодательстве в качестве доминанты социального развития России.

Тем самым принцип политической централизации, привнесенный в общество ранним западноевропейским конституционализмом, оте­чественной конституционной практикой на советском этапе развития страны был дополнен принципом экономической централизации, а акцент на «автоматизм социальной механики», охраняемый государством, уступил свое место вере во всемогущество его социального воздействия.

Великая российская революция, как писали авторы первого марксистского учебника «Советское государственное право» (под общ. ред. А. Я. Вышинского. М., 1938), не может удовлетворяться господствующим пониманием задачи и содержания государственного права в буржуазной науке, тщательно избегающей расширения предмета науки государственного права и самого государственного права; «мы должны определить предмет государственного права значительно шире и принципиально-методологически иначе, чем это делает буржуазная наука. Предмет государственного права мы видим в изучении правовых норм и институтов, отражающих, закрепляющих и развивающих общественный и государственный строй данного общества, систему общественных и государственных учреждений, принципы их взаимоотношений, объем их обязанностей и прав, методы их деятельности, а также и изучение различного рода публично-правовых институтов, определяющих права и обязанности граждан как в их отношениях к обществу и государству, так и в их отношениях друг к другу».

Тем самым характерное для раннего западноевропейского конституционализма понимание конституции как акта, который ограничивает государственную деятельность установленными ею формами, способами и пределами вмешательства в соответствующие сферы общественных отношений, отечественной юриспруденцией было заменено пониманием конституции как акта, который санкционирует эту деятельность, расширяя прежние представления о предмете конституционного регулирования. Понимание природы конституции как акта, ограничивающего государство, было отвергнуто.

В конце 50-х — начале 60-х гг. ХХ в. на фоне известного оздоровления социально-политической обстановки в стране и преодоления наиболее одиозных проявлений авторитаризма в отечественной юриспруденции в процессе поиска ею специфического предмета правового регулирования для конституционного права было предложено переименовать государственное право в конституционное. В. Ф. Коток полагал, что это позволит лучше выявить специфику предмета данной отрасли; это предложение было поддержано С. М. Равиным, И. Е. Фарбером, Н. П. Фарберовым, В. А. Ржевским, В. Т. Кабышевым, О. О. Мироновым и др. Вышел первый в СССР учебник, названный «Советское конституционное право» (Л., 1978).

Это означало попытку вырваться из плена некоторых, обретших к тому времени гранитную твердость, догм прошлого. Трагедия нау­ки заключалась в том, что эта попытка в силу обстоятельств эпохи была далека от конституционализма как формы и способа ограничения государства в интересах общества, пределы которого определяются верховенством права и правами человека; наука развивалась в тисках идеологического монизма, не приемлющего какой-либо альтернативы юридическому позитивизму. Государство властвовало над конституцией. В связи с этим спор о наименовании отрасли права, а также науки и учебной дисциплины — «государственное» или «конституционное» право — долгое время действительно носил терминологический характер и в тех исторических условиях, как с горечью признавали сами его участники, не имел сколько-нибудь существенного практического значения. Разве только способствовал формированию в общественном сознании демократического духа.

Принятие Конституции 1993 г. и возвращение России к стандартам демократии, складывавшимся в нашей стране в начале ХХ в. и доминирующим сегодня в конституционном пространстве Европы, потребовало глубокого переосмысления господствовавших в советский период отечественной истории представлений о границах государственного воздействия на общество. Не государство теперь властвует над конституцией, напротив, конституция ограничивает государство и определяет пределы его воздействия на общество и личность.

Действующая Конституция принципиально изменила вектор государственно-правового устроения России: человек — народ — государство, и конституционализировала все сферы общественной жизни. Государство в своем былом всевластии осталось в прошлом, оно ограничено суверенитетом народа, верховенством права и неотъемлемыми правами человека и гражданина. Именно это привело к едва ли не всеобщему утверждению в отечественной юриспруденции термина «конституционное право» как названия соответствующей отрасли, изучающей ее науки и учебной дисциплины. Если понятие «государственное право» изначально было равнозначно праву, которое исходило от государства, позднее отражало главное в предмете отрасли — организацию государства и его взаимоотношения с субъектами, находящимися под его властью, и статус последних и потому также именовалось государственным, сегодня наименование данной отрасли права — конституционное право — является отражением сущности конституционного регулирования и ее предметной характеристики.

В связи с этим упорное нежелание отказаться от старого наименования отрасли права — это скорее анахронизм, а не верность традиции. Современное конституционное право — качественно новая стадия развития государственного права. Вот почему теперь речь идет не о терминологических предпочтениях или уважении к традиции, а о соответствии понятийного аппарата науки природе отрасли права, менявшейся на различных этапах ее поступательного движения; объективные процессы развития системы права требуют их адекватного отражения теоретической мыслью и таких лексических форм, которые верно отражают его содержание.

§ 2. Социологические основы конституционного права

Ядром конституционного права является конституция, явившаяся порождением демократических революций в Западной Европе в XVII—XVIII вв. и обосновывавших их политико-юридических учений. Выдающееся место в их ряду принадлежало теории общественного договора, именно эта теория дала ответ на вопрос, что такое конституция и кто является носителем власти, способной ее учредить.

Конституция отличается от обычного закона тем, что она является результатом волеизъявления народа и выражением общественного согласия. Вся современная демократия основывается на идее народного суверенитета, которая приобрела сегодня характер универсального для демократического государства конституционного принципа. В демократии власть учредить конституцию, которая закрепляет удовлетворяющий общество социальный порядок, принадлежит народу. Его волей освящается формируемый основным законом конституционный строй, т. е. такая организация общества, которая отвечает определенным требованиям (демократическое правовое государство, равенство прав сочленов общества, политический плюрализм и пр.), соответствующим воле по меньшей мере большинства общества. Только воля народа легитимирует государственную власть и составляет основу государственной деятельности.

Высшей формой социального сознания народа является государство. В связи с этим легитимированный его волей конституционный строй — это прежде всего государственная организация общества. Как одна из отраслей позитивного правопорядка конституционное право существует благодаря государству, обладающему силой и органами, упорядочивающими социальный порядок сообразно установленным конституцией целям и принципам, лежащим в основе его существования; государство является носителем учрежденного конституцией социального порядка.

Государства «вообще» не существует. Всякое государство тесно связано с создавшим его народом. Именно поэтому Конституция России начинается со слов — «Мы, многонациональный народ Российской Федерации». Это означает, что все мы, граждане России, независимо от этнической принадлежности, религии, пола, места жительства, имущественного состояния и прочих различий образуем единую государственную гражданскую (политическую) нацию.

В Конституции Российской Федерации термин «государство» («государственность», «государственный») используется более двухсот раз. Именно Российское государство представляет многонациональный народ нашего Отечества внутри страны и в отношениях с другими государствами и выражает его общую волю и интересы. Волей народа, выраженной на выборах, легитимируется государственная власть, которая в пределах сферы своего территориального верховенства формирует и поддерживает правовой порядок. Территориальное верховенство государства распространяется на всех физических и юридических лиц, пребывающих на территории государства. При этом с гражданами, в отличие от иностранцев и лиц без гражданства, государство связано не только территориальным, но и личным верховенством, которое не зависит от места пребывания гражданина — на территории государства или за его пределами.

Российское государство, бытийность которого является предпосылкой отечественного конституционного права, является суверенным. Это означает, что наше Отечество — не простое объединение людей, созданное для осуществления отдельных целей. Государство является высшей формой объединения народа; в отличие от всех иных социальных объединений и союзов именно государство является носителем социального порядка, в котором протекает общая жизнь граждан.

Государство отличается непрерывностью своего существования, которое не зависит от смены поколений. В связи с этим государство не есть просто государственный аппарат, это, говоря словами видного австрийского юриста А. Фердросса (1890—1980), «народ, организованный в государство». Именно поэтому в основу определения государства кладется не действующий правопорядок, подверженный изменениям, а организованный народ, учредивший государство и легитимировавший своей волей правопорядок, которому подчинено государство. Государство первично, его правопорядок вторичен. Современное Российское государство не есть порождение Конституции 1993 г., оно является продолжением отечественной государственности, имеющей более чем тысячелетнюю историю.

Суверенное государство отличается полным самоуправлением, в основе которого лежит суверенитет народа. По воле народа, установившего для себя государственный строй и форму правления, оно регулирует свою внутреннюю организацию и правовые состояния субъектов национального правопорядка, внутреннюю и внешнюю политику. Полное самоуправление государства выражается в самостоятельно принятой государством в лице его законодателя либо непосредственно народным голосованием конституции, составляющей ядро национального правопорядка.

Для суверенного государства характерна самостоятельность внешнеполитического курса, в том числе в части участия в международных договорах, и добросовестное их выполнение. Оно является участником международного сообщества и добровольно принимает на себя обязательства, вытекающие из такого участия.

Наконец, для государства характерно наличие территории, которая является пространственной основой его территориального верховенства, т. е. подчинения своей власти всех физических и юридических лиц, пребывающих на принадлежащей государству территории.

Существование и развитие позитивного конституционного права требует еще одной социологической предпосылки, а именно: люди живут не изолированно друг от друга, а связаны в сообщество. Человеческое сообщество возможно лишь на основе связей между его членами, которые в свою очередь регулируются обычаями или писаными нормативными актами, отражающими социокультурную традицию народа. Поэтому позитивное конституционное право развивается на основе совпадающих правовых воззрений многонационального народа Российской Федерации.

Причем его содержание не остается неизменным, а меняется под влиянием социальных, экономических, политических преобразований общества и его духовно-культурного развития. В частности, отказ от прежнего типа государственности и права и переосмысление всей концепции общественно-исторического прогресса привели к восприятию Конституции в качестве способа закрепления строя демократического государства, власть которого ограничена не только суверенитетом народа, но и правами человека и гражданина.

Для нашего народа свобода, равенство и справедливость на всех этапах его развития занимали доминирующее значение. В 1993 г. мы отказались от зачастую гипертрофированного коллективизма, присущего организации социального порядка, который долгое время был присущ нашей стране. Соответственно, изменился тип конституционного устроения России; человек из средства достижения целей государства стал целью. Этим определяется содержание Конституции в части организации публичной власти и ее взаимоотношений с обществом и индивидом. Сегодня единое нормативное сознание народа России, покоящееся на признании свободы, равенства, справедливости и безусловном уважении к достоинству и вытекающим из него неотчуждаемым правам человека и гражданина, в системе защищаемых Конституцией ценностей занимает доминирующее значение.

Таким образом, порядок, установленный Конституцией, базируется на прочной социологической основе, именно в ней — основа позитивного конституционного права России. Свободный, гарантированный в своем достоинстве человек, суверенный народ, сильное государство, способное своим позитивным правовым воздействием покрывать всю территорию страны и различные сферы социальной жизни, — этими предпосылками предопределяется эффективность конституционного регулирования.

Однако отсюда вовсе не следует, что можно упускать из виду и негативные факторы, мешающие общности народа или стремящиеся к ее разрушению: агрессивный национализм, индивидуальный или коллективный эгоизм, попирающий общее благо, религиозные разногласия. Серьезную угрозу демократическому конституционному строю и свободе составляют терроризм и экстремизм, иные антиобщественные явления, несовместимые с демократией как мирным развитием политических процессов. Реалистическая правовая политика обязана учитывать эти факторы, с тем чтобы создать необходимые гарантии социального порядка, учрежденного Конституцией.

§ 3. Естественно-правовое основание конституционного права

Конституция — это не свод произвольно выбранных ее составителями правоположений. Она является отражением опыта государственной бытийности народа, т. е. государственно-правовой практики организации публичной власти и ее взаимоотношений с человеком и объединениями людей. Ее действенность находится в прямой зависимости от того, насколько этот акт и установленный им социальный порядок соответствуют объективным потребностям общества и его запросам.

На рубеже 80—90-х гг. прошлого столетия социальный порядок, сложившийся в советский период нашей истории, перестал удовлетворять общество, а право в общественном сознании казалось не отвечающим справедливости и свободе. Юридический позитивизм, считающий право простым волеустановлением государства и бывший вполне достаточным в эпоху относительной стабильности прежнего социального порядка, в периоды социальных бурь и потрясений конца 80-х — начала 90-х гг. прошлого столетия оказался неспособен регулировать складывающийся в результате формационных социальных преобразований порядок отношений. Рухнул Союз ССР, под угрозу была поставлена государственная бытийность России. В этот исторический период принятие конституции являлось фактором выхода общества из глубокого кризиса.

В связи с этим Конституционное совещание 1993 г. было поставлено перед необходимостью поиска более прочного основания, на котором должны покоиться Конституция и право в целом. Его историческая заслуга заключается в том, что оно синтезировало опыт социокультурного развития России и оправданную временем мировую практику конституционализма, положив в основу разработанного им проекта Конституции принципы, права и ценности, продиктованные естественной природой человека.

Противопоставление естественного и позитивного права было присуще еще философии Древней Греции по меньшей мере две с половиной тысячи лет тому назад, а затем заимствовано римской юриспруденцией. В частности, уже в представлениях римских юристов естественное право (jus naturale), «рожденное вместе с нами», неизменно, одинаково для народов и времен, разумно. Оно справедливо по самой природе вещей. В отличие от него позитивное право (jus positivum) несовершенно и изменчиво, его справедливость зависит от человеческого установления или государственного закона, которые далеки от совершенства.

Опираясь на древнюю идею естественного права, европейская философия XVIII в. объявила старую политическую и юридическую системы противоречащими человеческой природе, главным свойством которой является стремление к свободе; ему противоречат крепостное право, феодальные повинности, цеховщина и сословные привилегии. Сердцевиной мировоззрения Нового времени выступала естественная свобода индивида. Соответственно этому решался вопрос о взаимоотношениях человека и государства, ограниченного определенными пределами, которые оно не вправе преступать; права и свободы личности и все вытекающие из них общественные свободы ненарушимы для государства и неотъемлемы у отдельных граждан иначе, как по суду.

Именно в этом смысле ответила на этот вопрос первая на европейском континенте Декларация прав человека и гражданина 1789 г., явившаяся детищем Великой французской революции. Она провозгласила все три требования, которые по теории естественного права свойственны природе и разуму человека: стремление к свободе, равенство всех перед законом и судом и неприкосновенность частной собственности. Она имела революционное значение, воодушевляя буржуа на борьбу против одряхлевшей аристократии, за новый государственный строй, в котором не было места королевскому абсолютизму, и правовой порядок, основанный на ее принципах. Этот порядок получил название правового государства.

Казалось бы, построенное на таких принципах государство будет идеальным. Социальная практика, однако, убедительно доказала, что провозглашенные в Декларации права отнюдь не гарантируют свободу и справедливость. Возможно, поэтому XIX в. был отмечен неприятием индивидуализма и свободы, гарантированной от вмешательства государства в определенные сферы жизни. Оказалось, что свобода буржуа-собственника и свобода наемного работника, при которой он рассматривался как свободный продавец своей рабочей силы, неравноценны. Свобода, не гарантирующая человеку труда право на достойное существование, оказалась слишком куцей.

Поэтому, не ставя под сомнение ценность личных и политических прав, общественная мысль уже в XIX столетии пришла к выводу об их дополнении социальными правами (на труд, на отдых, на образование, социальное обеспечение, охрану здоровья и др.), которые бы накладывали на государство обязанности активного вмешательства в ранее заповедные для него области во имя достойных условий материального и культурно-духовного бытия людей. Достоинство человека, которое, казалось бы, вполне удовлетворялось установленным Великой французской революцией каталогом прав — жизнь, свобода, собственность, теперь требовало его дополнения во имя социальной справедливости социально-экономическими правами.

Вместе с крушением философско-правовой системы индивидуализма на разложение была обречена и оправдывавшая ее естественно-правовая доктрина. Она утратила былой авторитет; индивидуализм, порождением которого являлись прирожденные права человека, господствовавший в XVIII столетии, уступил свое место коллективизму, доминировавшему первые три четверти XIX в. Место естественного права занял юридический позитивизм: право есть формальная воля государства, выраженная в издаваемых им актах.

И лишь в конце XIX столетия в обществоведение пришло понимание односторонности как индивидуализма, так и коллективизма в качестве самодовлеющего начала теории социального прогресса. Был положен конец их взаимоисключению, которое было присуще западноевропейскому прошлому. Это, в свою очередь, служило возрождению, казалось бы, окончательно опровергнутой школы естественного права и его распространению в мире, в котором, в отличие от Западной Европы, такого противопоставления коллективизма и индивидуализма не знали.

Естественное право, как и прежде, представляется в качестве права, которое в своем содержании соответствует природе. Но если ранее «природа», являющаяся критерием «правовости» позитивного закона, трактовалась либо как природа человека, либо как природа права, то теперь акцент смещается в пользу первого. Социокультурное развитие народов в течение последующего столетия привело к тому, что именно разум и человеческое достоинство обрели значение основных источников права. Выдающуюся роль в таком осознании сыграл ХХ в., отмеченный двумя мировыми войнами, Великой российской революцией 1917 г. и формированием мировой системы социализма, крушением колониальной системы господства, а в конце столетия — глубокими формационными преобразованиями в странах Восточной Европы.

Возрожденное естественное право отказалось от претензии на неизменность. В частности, социальные императивы эпохи потребовали отказа от грубо беспощадного индивидуализма прошлого, на место, казалось бы, извечному противопоставлению «личность или общество» пришло освоение индивидом общества и признание обязанностей личности по отношению к обществу, равно как обязанностей общества по отношению к своим сочленам. «Не личность или общество», но «и общество и личность»! В равной мере под влиянием потрясений ХХ в. претерпевает изменения позитивное право. Демократический конституционализм как теория и практика правового регулирования преодолевает разрыв между естественным и позитивным правом, которые теперь имеют единую основу в виде философии прав человека.

Ядро естественного права составляют права человека, главная функция которых заключается в формулировании каталога субъективных конституционных прав, признаваемых государством и неприкосновенных для обычного законодателя. Принцип всеобщего уважения прав человека и основных свобод для всех, без различия расы, пола, языка и религии, вышел за рамки национального правопорядка и стал одним из основных принципов современного международного права.

Тем самым произошла универсализация феномена прав человека.

В современном конституционализме естественное и позитивное право не противостоят друг другу, но, напротив, органично дополняют друг друга и находятся в единстве в качестве структурных элементов конституции и характеристики ее сущности. Именно такое понимание получило выражение в действующей Конституции России. Современный отечественный конституционализм не есть замкнутый в себе позитивный правопорядок, он дополняется надпозитивными правовыми принципами. Замечательно точно должное соотношение естественного и позитивного права почти два столетия назад выразил гений А. С. Пушкина, казалось бы, столь далекого от юриспруденции:

Лишь там над царскою главой
Народов не легло страданье,
Где крепко с Вольностью святой
Законов мощных сочетанье…

«Святая Вольность», как поэт именовал естественное стремление нашего народа к свободе, может быть гарантирована лишь при условии, что она сопрягается с «законов мощных сочетаньем», т. е. позитивным правопорядком.

Российский конституционализм в самой своей сущности основывается на естественном праве. Естественное право предопределяет основные принципы конституционного устроения Российского государства и общества, которые реализуются устанавливаемым Конституцией позитивно-правовым порядком. Сила таких принципов прямо признается Конституцией. Они обязывают законодателя, исполнительную власть и правосудие. Причем Конституция, предусматривая непосредственное действие прав и свобод человека, обязывает правосудие гарантировать их в своей деятельности. В правовом государстве не может быть отказано в защите общепризнанных прав человека на том основании, что они не воспроизведены в конституции. В частности, согласно ст. 55 Конституции Российской Федерации, находящейся в системном единстве с ее ст. 2, 15, 17, 18, «перечисление в Конституции Российской Федерации основных прав и свобод не должно толковаться как отрицание или умаление других общепризнанных прав и свобод человека и гражданина». Тем самым исключается конституционный вакуум в части каталога прав человека и их защиты; одновременно устанавливается критерий преодоления пробельности законодательства либо его неопределенности в процессе правоприменения. Именно в силу этого Конституция России образует то нормативное единство, которое не противопоставляет различные социальные слои, но, напротив, объединяет сочленов общества в единое целое и открывает пространство сотрудничества составляющих его элементов, что, в свою очередь, предопределяет жизнеспособность учрежденного действующей Конституцией России социального порядка.

§ 4. Основной вопрос современного российского конституционализма

Всякое государство в своем историческом развитии претерпевает изменения. Одни из них едва заметны, другие носят качественный характер. В результате глубоких, по существу формационных преобразований, охвативших все сферы социальной действительности, в начале 90-х гг. прошлого столетия наша Родина в политико-юридическом смысле обрела новое качественное состояние. Соответственно, в процессе конституционного устроения России надо было найти такую государственно-правовую организацию общества, которая существование стабильного в своих устоях и динамичного в развитии государства и прочного правопорядка могла бы соединить с другим императивом эпохи — свободой личности.

В процессе нового конституционного устроения России речь не могла идти о том, чтобы нарисовать заманчивый, но оторванный от социальных реалий и цивилизационных особенностей страны и потому нежизненный образ будущего и навязать его обществу. Требовалось тщательное осмысление социокультурной традиции самой России и необходимости ответа на запросы общества и вызовы постиндустриальной эпохи. Главное — адекватно определить природу взаимоотношений личности и общества, гражданина и государства.

В историческом развитии представлений отечественной философской и правовой мысли о взаимоотношениях индивидуального и социального (личности и общества, индивида и объединения людей, гражданина и государства, частного интереса и общего блага) и их государственно-правовом оформлении обычно выделяют две противоположные традиции — системоцентризм и персоноцентризм. Фундаментальное различие между ними состоит в противоположности их ценностных ориентиров: если в персоноцентризме именно человек является высшей точкой и «мерилом всех вещей», то в системоцентристском видении индивид либо вообще отсутствует, либо рассматривается как нечто вспомогательное, способное принести большую или меньшую пользу лишь для достижения неких надличностных целей. Речь в этом случае идет о том, что человек во всем многообразии его жизненных проявлений из цели социального развития превращается в средство, ценность которого определяется мерой его вклада в достижение целей такого развития.

Ретроспективный анализ доминировавших в прошлом идеологии и законодательства приводит к выводу, что долгое время в развитии нашего общества и государства в теории и общественной практике приоритет отдавался извращенно истолковывавшимся коллективным началам в ущерб личным, а личность выступала не целью общественного развития, а средством такого развития. В советский период отечественной истории эта тенденция обычно оправдывалась необходимостью мобилизации общества и всех его ресурсов во имя экономического подъема страны и противостояния враждебному окружению.

Конституции России надлежало утвердить демократические начала в организации власти и привести масштаб прав и свобод личности в соответствие с уровнем общественного развития и потребностями современного этапа социального прогресса. Речь шла об ответе на вопрос, на какой базе должна основываться государственно-правовая организация современного российского общества. От этого зависели его устойчивость в фундаментальных основах и должная динамичность в развитии.

В качестве исходной посылки решения этой проблемы необходимо признать, что в социальной сфере существуют и действуют два элемента — индивид и различные ассоциации людей, общественные объединения, государство и общество в целом. Люди по своей природе существа не только социальные, но одновременно каждый человек существует как индивидуальная личность, наделенная именно ей присущим достоинством. Одновременно и общество обладает личнособирательным характером. А это неизбежно накладывает отпечаток на социальные доктрины, которые, как правило, отдают предпочтение одному из элементов организации и жизнедеятельности социума — индивидуальному или коллективному.

В действительности вопрос не стоит так: индивидуализм или коллективизм? Поиск ответа на этот вопрос в рамках традиционного противопоставления «персоноцентризм или системоцентризм» бесперспективен. Забвение индивида и его прав, гипертрофия общественного начала в организации и жизнедеятельности социума, характерные для многих десятилетий отечественной политической истории, составляют основной порок коллективистских доктрин, в том числе доведенного до крайности его вульгаризаторской интерпретацией экономического материализма, выводящего все непосредственно из экономики. Именно такое забвение привело к крушению советского типа конституционализма.

С другой стороны, ущербность всякой индивидуалистической доктрины заключается в отрицании органичности общественных объединений. Для индивидуализма общество в целом или иные коллективные соединения есть лишь механическое сложение индивидов, и в таком соединении нет ничего нового, что бы уже не присутствовало в составляющих его элементах. Общество, с точки зрения сторонников этих доктрин, не есть особый и единый организм, имеющий собственные законы развития, а нечто, развивающееся по законам развития отдельных индивидов.

Тенденция к абсолютизации коллективного так и не была преодолена отечественной социальной доктриной, включая юриспруденцию, развивавшейся в советский период истории, хотя она и претерпела в процессе своего развития существенные изменения. Весьма показательным для первого периода развития реального социализма было высказывание одного из деятелей Наркомюста РСФСР в 1918 г., утверждавшего, что в результате социалистической революции строй «буржуазный», «индивидуалистический» заменяется строем социалистическим, «коллективистским». «С полным обобществлением сначала производства и обмена, а впоследствии и потребления, с устранением всякой борьбы между людьми на почве материальных средств существования откроется полная возможность беспрепятственного всестороннего развития человека, если угодно не как отдельной особи, а как органической части огромного целого, именуемого человечеством».

Однако в конце 50-х — начале 60-х гг. и особенно позднее подобные суждения уже выглядели анахронизмом. Но и позднее реальный социализм оставался такой общественной системой, в которой индивидуальное в большой степени растворялось в родовом, а личность выступала элементом социальной машины государства — высшей цели и универсального средства воздействия на общественное развитие.

В свою очередь, индивидуалистические доктрины, которые сегодня доминируют в значительной части отечественной юриспруденции, также не могут преодолеть тенденцию к абсолютизации личного, индивидуального в противоположность социальному.

Между тем Конституция не дает оснований ставить вопрос в плоскости — персоно- или системоцентризм. Попытка посадить коллективизм на скамью подсудимых столь же бесперспективна, как призвать к суду научной философии индивидуализм. Речь может и должна идти об их сочетании и взаимодействии в организации и функционировании социума и жизнедеятельности человека. В практическом же плане применительно к социальной организации жизнедеятельности людей речь идет о согласовании интересов личности и общества, иных социальных субъектов — проблеме, требующей решения во всяком человеческом сообществе.

При этом исторический опыт показывает, что на различных этапах социального развития способы такого согласования и формы его выражения различны и обусловлены типом общества, характером экономического базиса и политических, социальных и юридических учреждений и институтов, доминирующей социально-психологической атмосферой и пр. Такое согласование, в частности, возможно за счет подчинения интересов личности или одной части общества другой, и в этом случае речь, по существу, идет не о согласовании, а о соподчинении интересов, ибо само общество и государство как его организационно-правовое оформление выражают и присущими праву методами защищают интересы определенных классов или социальных групп. Этот тип согласования интересов характерен для государства, основанного на тоталитарных формах организации власти либо принудительной лояльности граждан и их ассоциаций. Он чреват разрушением дисгармоничного общества.

Другой тип согласования интересов основывается на общественной солидарности, т. е. взаимной ответственности общества и личности, государства и гражданина. Этот тип характерен для организации общества, развивающегося не за счет подавления одних интересов и признания других приоритетными, а на основе сочетания и учета их взаимообусловленности, формирования баланса интересов индивида, коллектива, общества и его юридической легитимации. Речь идет о конвергенции интересов по меньшей мере основных социальных субъектов, объединенных общими ценностями и действующих во имя общих целей.

Несмотря на острое политическое противоборство между участниками Конституционного совещания 1993 г., ему удалось преодолеть крайности индивидуалистического и коллективистского представлений о сочетании и взаимодействии индивидуального и коллективного и отразить в содержании конституционного строя России баланс интересов личности и общества, способный гарантировать личность от произвола общества, а общество — от анархического своеволия личности, чреватого разрушением общества и неисчислимыми страданиями самого человека. Конституция закрепила синтетическую модель организации социума и правового статуса человека и гражданина как ее части, которая соединяет ценности свободы, включая здоровую индивидуальность, предприимчивость и инициативу, с ценностями ответственности, присущей коллективизму, в том числе социальную солидарность и взаимные обязанности личности и государства как форму и способ выражения социальной необходимости. Именно эта модель, учитывающая не только частную полезность, но и социальную связанность собственности, оказалась наиболее востребованной обществом. Она адекватно отражает публичную функцию собственности и отказ от абсолютизации права собственности, из которого вытекает возможность его ограничения актом законодателя.

Это привело к изменению сущности Конституции. Она выступает в качестве инструмента общественного согласия и компромисса, формирования определенного баланса многообразных интересов, имеющихся в обществе, — индивидуальных и коллективных; соответственно и Конституция в этом случае есть форма и способ легитимации социального согласия и партнерства, а не средство обеспечения социального превосходства.

В этом — смысл солидаристского понимания парадигмы государственно-правового бытия России, существенно отличающегося от традиционных для индустриального общества представлений, основывающихся на либеральном индивидуализме, либо доминировавшего в нашем недавнем прошлом этатизма. Из такого понимания и вытекает соединение принципа сильного и дееспособного государства, способного эффективно и правовым образом воздействовать на все сферы общественной действительности, с прочной гарантированностью свободы личности. Пределы последней определяются «золотым правилом нравственности», закрепленным Конституцией России («осуществление прав и свобод человека и гражданина не должно нарушать права и свободы других лиц»), которая тем самым фундаментальной презумпции практической морали придала характер юридически обязательного веления.

Отсюда следует, что конституционное право и мораль — две нормативные системы — тесно связаны, порой до взаимопроникновения. Различие состоит в том, что право регулирует поведение людей как существ социальных. Что же касается морали, она охватывает те нормы, которые обязывают людей как нравственных личностей. Это важно иметь в виду в процессе осуществления субъективных прав и исполнения обязанностей: осуществление прав дозволенными способами, как и любые иные действия, дозволенные Конституцией, не могут быть поставлены человеку в вину.

§ 5. Предмет действующего конституционного права. Методы конституционно-правового регулирования

Как было отмечено, данная отрасль отечественного правопорядка долгое время развивалась как государственное право, а изучавшая ее наука — как наука о государстве. Оно нормировало главным образом отношения, отражающие организацию государства и компетенцию его органов, порядок их формирования и деятельности, а также сословные привилегии и обязанности подданных по отношению к государству. Государство, совпадавшее с личностью монарха, не ограниченное в своем праве, и строгая сословная иерархия с четким установлением сословных привилегий и повинностей подданных — в этом заключался смысл публично-правового регулирования.

Высочайший Манифест Николая II «Об усовершенствовании государственного порядка» от 17 октября 1905 г. не только привнес в отечественную юриспруденцию новое понимание данной отрасли права. Конституционное право означало теперь юридическую форму ограничения государства основными правами человека и гражданина и легитимацию законодательной власти народной волей. Тем самым смысл отечественного конституционализма на этом этапе исторического развития заключался в разделении суверенитета между монархом и народом, избиравшим законодательную власть, и признании за подданными государя прав и свобод человека и гражданина.

Великая российская революция 1917 г. означала пришествие иного типа конституционализма. В частности, речь теперь шла не «просто» о значительно более широком понимании предмета конституционного регулирования, а о принципиально иной его сущностной характеристике. Уже Конституция РСФСР 1918 г. своим регулятивным воздействием не только охватывала организацию государства и функцио­нирование публичной власти, но и устанавливала основные начала социальной организации России, всецело определяемой теорией классовой борьбы, а также экономики и духовно-культурных отношений. Тем самым в орбиту конституционного регулирования включалась не только политическая, но и экономическая и социальная система общества и даже его нравственные основы.

Конституция теперь не ограничивала государство, но, напротив, санкционировала регулятивное воздействие государства во всех сферах общественной и индивидуальной жизни. Государство обрело право на «все». Этому праву ничто не могло противостоять. Соответственно, была немедленно отвергнута теория естественного права; гражданин должен был удовлетворяться дарованными ему государством правами.

Эта традиция, претерпевая некоторые изменения, оставалась сущностной характеристикой всех этапов конституционного развития Советского государства. Великая российская революция, писали авторы первого марксистского учебника «Советское государственное право», не может удовлетворяться господствующим пониманием задачи и содержания государственного права в буржуазной науке, тщательно избегающей расширения предмета науки государственного права и самого государственного права; «мы должны определить предмет государственного права значительно шире и принципиально-методологически иначе, чем это делает буржуазная наука. Предмет государственного права мы видим в изучении правовых норм и институтов, отражающих, закрепляющих и развивающих общественный и государственный строй данного общества, систему общественных и государственных учреждений, принципы их взаимоотношений, объем их обязанностей и прав, методы их деятельности, а также и изучение различного рода публично-правовых институтов, определяющих права и обязанности граждан как в их отношениях к обществу и государству, так и в их отношениях друг к другу».

Данное определение спустя два десятилетия было подвергнуто критике одним из соавторов указанного учебника, известным советским ученым В. Ф. Котоком, поскольку оно якобы скорее характеризовало предмет права в целом, чем предмет государственного права. В действительности речь шла о другом: характерное для раннего западноевропейского и отечественного конституционализма понимание конституции как акта, который ограничивает государственную деятельность установленными ею формами, способами и пределами вмешательства в соответствующие сферы общественных отношений, отечественной юриспруденцией было заменено пониманием конституции как акта, который санкционирует эту деятельность, расширяя прежние представления о предмете конституционного регулирования. В конце 50-х — начале 60-х гг. ХХ в. на фоне известного оздоровления социально-политической обстановки в стране и преодоления наиболее одиозных проявлений авторитаризма в отечественной юриспруденции в процессе поиска ею специфического предмета правового регулирования для конституционного права отчетливо проявились два подхода к его интерпретации — «широкого» и «узкого» понимания предмета государственного права.

Смысл широкого истолкования предмета конституционного права заключался в том, что к нему относили «те регулируемые правом развивающиеся общественные отношения, которые определяют основные черты социально-экономической системы и политической организации социалистического общества, выражают суверенитет народа, а в многонациональных государствах — также и суверенность наций».

Этим взглядам противостояла «узкая» (точнее — «консервативная») интерпретация предмета данной отрасли права, которую обычно связывают с именем А. И. Лепешкина: таковым являются «общественные отношения, возникающие в сфере установления политических форм организации власти», причем эти «политические формы» всегда связаны с деятельностью Советов как политической основы государства. Словом, предметом государственного права, как и в далеком прошлом, является публичная власть во всех ее существенных проявлениях и формах, ее источник, правовые формы и органы. Эта позиция разделялась И. Д. Левиным, Г. С. Гурвичем, М. Г. Кириченко и др.; власть, не ограниченная в «своем праве», и свобода, служившая не индивидуальной автономии личности, а ее социализации, масштаб которой всецело определялся усмотрением государства.

Причем сторонники обоих подходов, как правило, рассматривали предмет данной отрасли права как постоянное в своем содержании явление, игнорируя его связь с природой государства, равно как характер его взаимодействия с обществом. Но если «широкое» понимание предмета государственного права означало попытку вырваться из плена некоторых, обретших к тому времени гранитную твердость догм прошлого, «узкий» взгляд продолжал прежнюю традицию объяснения предмета данной отрасли права. Мало помогало и дополнение этого определения, вполне адекватного режиму государственного абсолютизма, разумеется, с принципиально иными политическими акцентами и идеологическими клише, указание на социально-экономическую основу советского общества.

Трагедия науки заключалась в том, что оба подхода в силу обстоятельств эпохи в равной мере были далеки от конституционализма как формы и способа ограничения государства в интересах общества, пределы которого определяются верховенством права и правами человека; в свою очередь наука развивалась в тисках идеологического монизма, не приемлющего какой-либо альтернативы юридическому позитивизму. Государство властвовало над конституцией. Как писал А. Я. Вышинский, «право — живая реальность, выражающая собой сущность общественных отношений между классами на почве господства, властвования, подавления и подчинения одними классами, господствующими, других классов, подчиненных этому господству». Несогласные с этим рисковали оказаться в стане «лжемарксистов», «засоряющих лженаучным хламом нашу юридическую литературу».

Возвращение России к стандартам демократии, складывавшимся в нашей стране в начале ХХ в. и доминирующим сегодня в конституционном пространстве Европы, потребовало глубокого переосмысления господствовавших в советский период отечественной истории представлений о предмете данной отрасли права и границах государственного воздействия на общество. Несомненно, что вопрос о предмете конституционного права тесно взаимосвязан с вопросом о роли государства в развитии общества и преследуемых им целях, с одной стороны, и его взаимоотношениях с человеком — с другой. Государство является носителем социального порядка, в котором протекает общая жизнь его сочленов. Его существо, функции, задачи и цели не остаются неизменными, но меняются под влиянием социально-экономических и политических процессов. Соответственно, не остается неизменным предмет публично-правового регулирования, он развивается под влиянием происходящих в самом обществе процессов и объективно обусловленного логикой исторического развития преобразования государства; историчность государственно-правового развития общества предопределяет историчность предмета правового регулирования, отражающего сущностные характеристики взаимодействия государства, общества и личности.

Главное состоит в том, что не государство теперь властвует над конституцией, напротив, конституция ограничивает государство и определяет пределы его воздействия на общество и личность. Следовательно, полагает М. В. Баглай, предметом конституционного права являются базовые общественные отношения, регулируемые конституционным правом, которые охватывают две основные сферы общественных отношений: во-первых, охрану прав и свобод человека (отношения между человеком и государством) и, во-вторых, устройство государства и государственной власти (властеотношения).

При этом, однако, за пределами предметной характеристики отрасли права остается конституционное регулирование социально-экономической и духовно-нравственной основ публичной власти, а также ее источник — суверенитет народа. В современном мире вне легитимации публичной власти народной волей конституционализация государства невозможна. Главный упрек данной интерпретации предмета конституционного права заключается в том, что конституция по-прежнему представляется в виде акта, только ограничивающего государство, но не акта, одновременно санкционирующего его деятельность.

Значительно полнее в смысле охвата конституционным регулированием различных аспектов социальной бытийности народа определяет предмет конституционного права С. А. Авакьян, по мнению которого его составляют наиболее фундаментальные общественные отношения, которыми характеризуются: основы конституционного (общественного) строя Российского государства; сущность и формы власти народа; основы правового положения личности; государственное устройство России; система, порядок формирования, принципы организации и механизм деятельности органов государственной власти и местного самоуправления. Однако настойчивый акцент на политическую природу отношений, относимых к предмету данной отрасли права, сопровождающий авторский вывод, существенно его обедняет, поскольку за его пределами оставляется специфика конституционного воздействия на социально-экономическую и духовно-культурную сферы жизни общества.

Наиболее широкое видение предмета конституционного права, при этом в целом оставаясь в рамках отечественной традиции предметной характеристики права, предлагает О. Е. Кутафин: его составляют «отношения, складывающиеся, по сути дела, во всех сферах жизнедеятельности общества: политической, экономической, социальной, духовной и др.», причем только те общественные отношения, «которые можно назвать базовыми, основополагающими в каждой из этих областей жизни».

При всем различии подходов трех выдающихся государствоведов, разделяемых с теми или иными оговорками большинством российских юристов, они едины в главном: действующая Конституция принципиально изменила государственно-правовое устроение России и конституционализировала все сферы общественной жизни. Государство в своем былом всевластии осталось в прошлом, оно ограничено суверенитетом народа, верховенством права и неотъемлемыми правами человека и гражданина. Они едины и в том, что предмет конституционного регулирования ограничивается общественными отношениями — «базовыми», «наиболее фундаментальными», «основополагающими». Что же касается единства и целостности общества как государственно-организованной системы, они остаются за пределами предметной характеристики конституционного права.

Между тем наивно предполагать, что целостность общества как государственно-организованного единства народа покоятся только на взаимоотношениях людей, которые в результате конституционного воздействия приобретают характер правоотношений с принадлежащими их субъектам правами и обязанностями. В действительности эти отношения складываются на основе выросшего из естественно-исторического развития данного общества «порядка вещей», т. е. социального порядка, его институтов, основополагающих принципов, субъектов и персонифицирующих их отношений.

Теория правоотношений, выросшая из гражданского оборота и договора и отвечающая потребностям частного права (ubi commercium, ibi jus — «где торговля, там право»), не в состоянии дать адекватный ответ на вопрос о природе публично-правового воздействия на общество и роли конституции в обеспечении единства и целостности его государственной организации. Именно поэтому публичное право более двух тысячелетий назад отделилось от частного права, а не в силу различий в деталях.

Отечественная юриспруденция в части предметной характеристики конституционного права во многом все еще остается в плену некритичного позитивизма. Время, когда государство было «первее» конституции, являвшейся простым волеизъявлением публичной власти, осталось в прошлом; в эпоху, когда «первее» конституция, само государство становится частью предмета конституционного регулирования.

Государство — не юридическая фикция, а социальная реальность, конституированная правом; оно представляет собой союз народа, учредившего единую центральную власть, подчинившую все иные социальные институты и покрывающую всю занимаемую им территорию. Образующие его институты, равно как принципы деятельности, отражают развивающиеся в процессе естественно-исторического прогресса реальные традиции народной жизни, которые оформляются конституцией и выступают как юридическая данность, не сводящаяся к юридическому факту или возникающему на его основе конституционному правоотношению.

Именно государство как носитель порядка, в котором протекает общая жизнь индивидов и народа в целом, составляет самый глубокий слой публичного порядка, регламентируемого конституцией. Над ним возвышаются качественные характеристики государства (демократическое, правовое, социальное и пр.), которые отражают юридическое состояние государства и принципы его взаимодействия с обществом и человеком. Конституционному устроению подвергается сегодня не та или иная сфера жизнедеятельности социума, но общество в целом.

Три фактора оказали непосредственное влияние на такое расширение: во-первых, освоение обществом государства как одной из общественных форм и самого мощного социального фактора силы, аккумулирующего солидарные интересы народа и служащего общему благу; во-вторых, обретение человеком права на общество; в-третьих, взаимосвязанный процесс интернационализации национального правопорядка и конституционализации межгосударственных отношений.

Границы такого регулятивного воздействия ограничены трояким образом: с одной стороны, рынком, принципы которого влияют на все сферы жизни общества; с другой стороны, установленными в самой Конституции масштабами автономии личности, равно как союзов и ассоциаций индивидов, в числе которых — семья, территориальные и иные общины, политические партии и общественные объединения, корпорации, народы и пр.; наконец, суверенитетом государства, которым предопределяются масштабы интернационализации отечественного правопорядка. За пределами этих границ регламентирующая деятельность государства в современном конституционализме находит все больше сторонников.

Конституция не только ограничивает государство, но и санкционирует его деятельность. Государство все более активно «присутствует» в тех сферах жизни общества, которые ранее для него были заповедны. Как раз в связи с этим Конституция выступает в современном мире в качестве Основного Закона не только государства, но и общества, и тем самым создает предпосылки для преодоления противопоставления государства и общества. В демократии, способной аккумулировать интересы различных слоев и групп общества, конституция, долгое время удовлетворявшаяся устроением государства и закреплением принципов его деятельности, выступает основным правопорядком организации и функционирования общества и обусловленных его природой форм политической, экономической, социальной и духовно-культурной организации народа.

В силу этого частью предметной характеристики конституционного права наряду с политическим обществом также является гражданское общество. Современные конституции устанавливают основные принципы организации семьи, собственности и предпринимательства, взаимодействия труда и капитала и т. п. Конституция покрывает своим воздействием также сферу великих коллективных интересов народа: науку, культуру, искусство, образование и здравоохранение. Она устанавливает основы взаимоотношений государства и церкви. Словом, сегодня речь идет не о том, что государство не вправе вторгаться в те или иные сферы общественной и даже частной жизни, а о пределах государственно-правового воздействия на эти сферы и его способах.

Таким образом, современный конституционализм охватывает также основные принципы общества и гарантии его институтов. По существу, речь идет о конституировании определенного социального идеала, обязывающего государство. Конституционное право не создает социальный порядок, оно моделирует его, учитывая расстановку политических сил и экономической мощи, а также отражая сложившиеся в обществе социальные традиции и его нравственные устои.

Разумеется, этот идеал будет неполон без включения в состав предмета конституционного права ценностей, определяемых всеобщей человеческой природой. Конституционализм сегодняшнего дня, в отличие от правового позитивизма прошлого, в своем регулятивном воздействии и в данной части не может ограничиться только отношениями между людьми. Конституируемый Основным Законом порядок не может быть равнодушен к интеллектуальному и духовно-нравственному развитию человека, он должен способствовать созданию условий, соответствующих присущему каждому человеку достоинству.

В связи с этим смысл конституционного регулирования заключается в рациональной организации социального порядка, адекватного естественно-историческим закономерностям общественного развития и его стабильности. Именно в этом — разумной целесообразности организации публичной власти, несущей социально полезные функции и способной должным образом ответить на вызовы эпохи, ее взаимодействия с личностью и обществом, и устойчивости формализуемого Конституцией социального порядка — заключается главное назначение Основного Закона.

Таким образом, предмет конституционного права России носит многослойный характер, он включает в свой состав легитимированный волей народа социальный порядок; статусы субъектов социального порядка, в том числе человека как высшей ценности и субъекта неотчуждаемых прав и свобод, народа как носителя суверенитета и источника власти, волей которого непосредственно либо опосредованно легитимируется всякая публичная власть, а также государства как носителя социального порядка, пределы деятельности которого установлены Конституцией; складывающиеся на их основе конститутивные по своей природе, т. е. действительно основополагающие отношения, в содержании которых все более заметное место сегодня занимают социальные обязательства государства. Основными участниками этих отношений являются человек и объединения людей, народ, а также избирательный корпус, территориальные и национальные общности, государство, его органы и должностные лица, органы местного самоуправления.

* * *

Понятие социального порядка, обычно толкуемое как философско-социологическая категория, весьма удачно для определения предмета конституционного права на современном этапе его исторического развития и нуждается в глубоком осмыслении публично-правовой наукой. В связи с этим уместно отметить, что само слово «порядок» используется в Конституции России сорок раз; пятнадцать раз она воспользовалась термином «социальный», восемь раз — термином «общественный».

Социальный порядок есть всеобщая форма бытия общества. Он основывается на сложившихся в обществе нормах и ценностях, поддержание которых осуществляется государством, деятельность которого, в свою очередь, программируется конституционным правом. Причем Конституция нормирует не весь социальный порядок, а определяет его каркас. Она моделирует основные организационные и функциональные параметры политической и экономической систем, социального развития и культуры общества. Сама Конституция выступает образом социального порядка, она устанавливает образцы и постоянные структуры и моделирует процессы эволюции общества, которые отражаются на его функционировании и поведении сочленов социума как целостной системы; в равной мере Конституция предусматривает технологии воспроизводства сложившегося социального порядка и способы и средства его реализации, в том числе свободные выборы, политический плюрализм, разделение властей, судебный контроль всей публичной сферы, многообразие форм собственности и т. д.

С этой точки зрения Конституция как особая юридическая форма, т. е. закон, устанавливающий функции и задачи государства и распределяющий полномочия между его органами, а также гарантирующий суверенитет народа и права человека и гражданина в виде предписаний государству или ограничений для государства, воспроизводит общеполитический, а также экономический, социальный и духовно-культурный облик государства как важнейшего политического института, олицетворяющего народ, живую традицию народной жизни и сложившиеся в обществе принципы и устремления общества. Конституция распространяет «универсальный закон свободы» на социально-экономическую, политическую и духовно-культурную сферы общества и предопределяет природу и сущность правового регулирования в каждой из них.

Конституируемый Основным Законом России социальный порядок был подготовлен долгим процессом исторического развития и поиска модели справедливого устроения общества. Именно эти два принципа — свобода и справедливость — составляют сущностную характеристику выраженного в Конституции общественного согласия. Это означает, что конституционное право не есть совокупность произвольных правовых идей и принципов; оно образует конкретный порядок определенного общества, которое возникло на соответствующей социологической основе. В этом состоит непременное условие действенности конституционного регулирования, цель которого — солидаризация интересов по меньшей мере большинства общества.

Конституционное право не может быть равнодушным и к негативным факторам, способным разрушительно воздействовать на общество; конституция, сама являющаяся результатом революции или иного социального катаклизма, по своей природе антиреволюционна. Следовательно, установленный ею социальный порядок должен быть постоянно и надежно защищен от кризисов и болезней самого государства, равно как действий антиобщественных сил и индивидуального эгоизма.

Таким образом, предмет конституционного права имеет не только многослойный, но и комплексный характер. В части, касающейся экономической сферы, в Конституции России речь прежде всего идет о преодолении непосредственной включенности государств в экономику, но не отказе от регулирующего воздействия на нее при конституционном признании равноправия различных форм собственности, свободного рынка и полноценных товарно-денежных отношений. В конечном счете речь идет об организации социально-ориентированной рыночной экономики.

В политической сфере с учетом современного опыта конституционного развития закреплено правовое государство, разделение законодательной, исполнительной и судебной власти, разграничение функций государственных и общественных органов и организаций, политический и идеологический плюрализм, следовательно, конституционность оппозиции при соблюдении ею установленных Конституцией условий, широкое самоуправление на основе сочетания интересов различных самоуправленческих структур и граждан.

Конституционное воздействие на социальную систему сводится в основном к провозглашению принципа социального государства и закреплению ряда экономических, социальных и культурных прав. Речь идет, по существу, о закреплении в Конституции принципов сочетания и взаимодействия индивидуального и коллективного начал в организации общественной жизни, взаимной ответственности общества и личности, а также обеспечении условий для развития и социальной, и интернациональной природы общества в соответствии с объективными закономерностями исторического прогресса, а не субъективным усмотрением отдельных лиц или группировок и создаваемыми ими идеологически мотивированными моделями. Главная проблема состоит в переводе справедливости из области теоретической абстракции в плоскость социальной и юридической практики.

В сфере духовно-культурной организации общества Конституция провозглашает принципы свободы в формировании и функционировании культуры, образования, науки, религии и пр. при непременном уважении к духовной традиции и нравственным ценностям общества.

Представляется, что предметное описание конституционного права требует учета еще одного обстоятельства: в глобализирующемся мире и отчетливо просматривающейся тенденции формирования транснационального конституционализма характеристика предмета нацио­нального конституционно-правового правопорядка будет неполной без учета прямого или опосредованного воздействия Основного Закона на организацию международных отношений. Конституционное право, тесно взаимодействуя с международным публичным правом, образует механизм сочетания национальных ценностей и идеалов с общецивилизационными процессами независимо от социальных, национальных или территориальных рамок, в которых такое развитие осуществляется. Основой такого механизма является государственный суверенитет.

Из такого понимания предмета конституционного права России вытекает следующее определение данной отрасли права: конституционное право есть созданная и развивающаяся на основе общественного согласия нормативная система, закрепляющая базовые начала рацио­нальной организации социального порядка и принципы его функционирования в целях свободы и справедливости. Это означает, что конституционное право служит обеспечению политического единства государства и правопорядка, сущность которого предопределяется суверенитетом народа правами человека и гражданина; конституционное право включает правоположения, которые регламентируют организацию и принцип деятельности публичной власти; существенное место в конституционном праве занимают гарантии конституционности законодательства, а также мирного развития протекающих в обществе социально-политических процессов.

Предмет правового регулирования — только один из критериев вычленения относительно самостоятельной отрасли права. Второй критерий — методы правового регулирования, под которым обычно понимают способы правового воздействия конституционного права на различные составляющие предмета конституционного регулирования.

Методы конституционного регулирования предопределяются сущностью Конституции и ее функциями. В частности, Конституция, в отличие от прочих актов, обладает учредительной функцией, заключающейся, в частности, в создании и юридическом утверждении конституционного строя, которая реализуется на основе общественного согласия. Соответственно, отсюда основной способ воздействия на общественные отношения — установление социального порядка и закрепление правовых состояний субъектов конституционных правоотношений, их взаимных прав и обязанностей, ответственности, принципов взаимодействия и пр. Святость этих установлений проистекает не из воли законодателя, а из общественного согласия, выражением которого является принятая всенародным голосованием Конституция; соответственно в этих отношениях человек, народ, государство в их взаимодействии выступают равноправными партнерами.

Но это верно в отношении собственно конституционного регулирования. Что же касается иных актов конституционного права, для них характерно преобладание императивного метода регулирования с характерными для него властными предписаниями в комплексе способов юридического воздействия на общественные отношения. Императивному методу регулирования присущи субординация и подчинение.

Подчиненность и зависимость одной из сторон является следствием индивидуализации конституционных велений законодателем в принимаемых им актах и возникающих на их основе правоотношений, участниками которых являются уже не гражданин вообще и государство, а конкретное лицо и орган либо должностное лицо государства. В связи с этим надо различать методы собственно конституционного регулирования и методы, используемые в процессе регулирования иными нормами данной отрасли права.

Императивными способами конституционно-правового регулирования выступают предписание, запрет, возложение обязанностей и др. Предписание представляет собой возложение на субъекта конституционного правоотношения обязанности совершить определенные действия в условиях, предусмотренных данной нормой. Запрет означает, что правовая норма возлагает на своих адресатов обязанность воздержаться от совершения определенных юридических значимых действий в условиях, которые предусмотрены соответствующей нормой.

В отличие от императивного для диспозитивного метода правового регулирования характерно дозволение, основанное на равноправии и координации субъектами отношений выбора поведения, означающее разрешение совершить те или иные юридически значимые действия в условиях, предусмотренных соответствующей нормой, либо воздержаться от их совершения по своему усмотрению. В частности, волей субъекта Федерации предопределяется учреждение органа судебного конституционного контроля, заключение внутрифедеративного договора и пр. Пределы усмотрения субъекта Федерации установлены Конституцией и федеральными законами, веления которых также носят императивный характер в смысле их соблюдения всеми субъектами соответствующих правоотношений.

§ 6. Конституционно-правовые отношения и их субъекты

Конституционно-правовые отношения являются частью огромного массива правоотношений и отличаются от иных правоотношений рядом формальных и содержательных особенностей: эти правоотношения складываются на основании норм конституционного права и носят публично-правовой характер; отличаются особым субъектным составом; для них характерен насыщенный политический, а также социально-экономический и духовно-культурный потенциал и часто — высокий уровень обобщения. Более того, если конституционно-правовые отношения носят длительный характер или действительно установлены, а не представляют собой юридическую абстракцию, они становятся частью правового статуса соответствующего субъекта.

Как раз в связи с этим различают общие (статутные) и конкретные правоотношения. Общие правоотношения вырастают не из юридических фактов, а складываются непосредственно из норм конституционного права и часто выражают правовые состояния, доминирующее значение в системе которых занимают государственная бытийность многонационального народа России, народный суверенитет и свобода личности. Из них проистекают основы устроения Российского государства на современном этапе его более чем тысячелетнего развития, в том числе демократическое федеративное правовое государство с республиканской формой правления, политический плюрализм и др. Именно эти правоотношения определяют существо правового строя России и природу всех иных правоотношений, поскольку конституционализируют действующий правопорядок в целом. Тем самым общие конституционно-правовые отношения отражают самые фундаментальные начала конституционного строя. В отличие от них конкретные конституционно-правовые отношения служат реализации прав и обязанностей субъектов конституционного права; они более определенны, возникают на основе юридических фактов, моделируют поведение субъектов в процессе реализации ими своих прав и обязанностей, осуществляемых ими непосредственно в правоотношении. Отсюда следует, что общие и конкретные конституционно-правовые отношения различаются по степени их индивидуализации и юридического развития. В частности, в конкретных правоотношениях субъективное право находится, как правило, в тесной связи с волей и интересами субъекта правоотношения, в общих правоотношениях индивидуальный интерес субъекта проявляется менее отчетливо, а его право находится не под специальной, а общей защитой.

С точки зрения их содержательной характеристики конституционно-правовые отношения делят на материальные и процессуальные. В свою очередь, материальные конституционно-правовые отношения можно классифицировать на отдельные группы, в том числе по целевому назначению, по времени действия, по субъектам и т. д. По целевому назначению конституционно-правовые отношения обычно делят на учредительные, регулятивные, правоустановительные и правоохранительные. К учредительным относят общие конституционно-правовые отношения, в которых реализуются конституционные нормы-принципы, нормы-цели, нормы-декларации, отражающие учредительный характер Конституции. К числу норм-принципов относятся, например, положения главы 1 Конституции России («Основы конституционного строя»).

В регулятивных отношениях, как правило, четко определен круг их субъектов, сформулированы их права и обязанности. К числу правоустановительных обычно относят отношения, возникающие в процессе разрешения конституционным правосудием конституционных споров. Правоохранительные отношения возникают в случае конституционно-правового деликта и осуществляются посредством установления конституционно-правовой ответственности, в том числе в форме восстановления нарушенных прав и свобод человека и гражданина, роспуска органа государственной власти, отрешения от должности должностного лица и пр.

По времени действия разделяют на временные и постоянные. Временные конституционные отношения ограничены установленной конституционно-правовой нормой сроком (сроком легислатуры парламента, действия внутрифедеративного договора). Постоянные правоотношения не ограничены во времени (отношения, составляющие содержание принципа государственной бытийности России, демократии, верховенства права и прав человека, целостности территории Российского государства и пр.).

Конституционно-правовые отношения часто классифицируются по субъектам правоотношений.

Субъектами конституционного права являются лица, способные иметь установленные данной отраслью права и обязанности, а также могущие защищать свои права в судебном или ином, установленным Конституцией и соответствующими ей законами, юрисдикционном порядке. Как следует из данного определения, важнейшей особенностью субъекта конституционного права является правоспособность, т. е. общая или бланкетная способность иметь права и обязанности.

В литературе по конституционному праву по-разному решается вопрос о конституционной правосубъектности народа, нации, нацио­нальных меньшинств. Долгое время считалось, что народ или нация определяют сущность правоотношений, они творят общественные отношения и через государственную власть и юридические нормы наделяют их правовой формой, но сами они непосредственно в правоотношения не вступают. Словом, народ и другие социальные общности — это категория политики, а не права.

Это понимание вполне соответствовало эпохе правового позитивизма, согласно которому всякое право представляет собой замкнутый в себе правопорядок, являющийся результатом волеизъявления государства; оно независимо от какого-либо иного, более высокого порядка, будь то естественное право, общественная мораль либо народная традиция, уходящая своими корнями в глубь истории. Воля законодателя или суда — вот источник прав и обязанностей участников правоотношений.

Принятие Конституции России 1993 г. опрокинуло эти представления. Позитивное конституционное право покоится на естественном, т. е. надпозитивном порядке. Именно эти принципы более высокого порядка, проистекающие из воли народа, его нравственных принципов и традиции, обрели в Конституции позитивно-правовую форму. Соответственно, сегодня конституционная правосубъектность народа не ставится под сомнение. Его волей учреждается конституированный Основным Законом социальный порядок; его волей легитимируется законодательная власть, в ней — источник полномочий главы государства, других выборных должностных лиц. Воля народа может быть выражена народным голосованием (референдум).

Народ является коллективным участником конституционно-правовых отношений. Коллективными участниками этих правоотношений являются также население субъектов Федерации и муниципальных образований, национально-культурные общности.

К коллективным субъектам также относятся Российское государство в целом (Российская Федерация); субъекты Федерации (республики, края, области, города федерального значения, автономная область, автономные округа); муниципальные образования; органы законодательной, исполнительной и судебной власти Российской Федерации и ее субъектов: Федеральное Собрание России и представительные (законодательные) органы субъектов Федерации; Правительство Российской Федерации; органы исполнительной власти субъектов Федерации; органы местного самоуправления; общественные организации, объединения граждан; политические партии, движения; избирательные комиссии, собрания избирателей и т. д.

Особенность указанных образований заключается в том, что конституционным правом они не только наделены правами и обязанностями, но сами обладают правомочиями участвовать в создании конституционного права. Разумеется, речь, прежде всего, главным образом идет о федеральных органах законодательной власти и органах законодательной власти субъектов Федерации, Президенте Российской Федерации и федеральном правительстве.

Наконец, субъектами конституционного права являются человек (гражданин, иностранец, лицо без гражданства) и объединения граждан (семья, общественные объединения, политические партии, избирательные комиссии и собрания избирателей и пр.). Особенность этой группы субъектов заключается в том, что они являются адресатами норм конституционного права, установленных его активными субъектами.

Круг субъектов конституционного права в основном постоянен. Однако имеются и такие субъекты, которые существуют временно, например участковые избирательные комиссии, собрания избирателей.

Этот обзор показывает, что три субъекта — человек и объединения людей, народ, государство — занимают доминирующее положение в числе субъектов конституционного права. Соответственно, их статусы и отношения, между ними складывающиеся, развивающиеся или прекращающиеся в рамках отечественной государственности, составляют основное содержание конституционного правопорядка, позитивно-правовое наполнение которого осуществляется Конституцией и соответствующими ей нормативными правовыми актами.

§ 7. Источники конституционного права

Источники конституционного права в своей совокупности составляют основу правового режима в государстве, а также нормируют его взаимоотношения с другими государствами. Именно поэтому их изучение имеет фундаментальное значение для теории и практики конституционализма.

В отечественной юриспруденции в течение многих десятилетий под источниками конституционного права традиционно понимались, а многими понимаются и теперь, формы выражения государственной воли уполномоченным на то органом или должностным лицом. К таким формам обычно относят нормативные акты, в которых содержатся нормы конституционного права. Им свойственны определенность, т. е. четкая формулировка прав и обязанностей участников правоотношений; общеобязательность, гарантируемая возможностью государственного принуждения; общеизвестность адресатам юридической нормы, обеспечиваемая порядком ее опубликования и введения в действие. В ряде государств к числу источников конституционного права относят также судебную практику и конституционно-правовой обычай, неизменно подчеркивая при этом, что пределы использования последнего становятся все уже.

Однако такое понимание источников права как правил, установленных государством или санкционированных им, вполне удовлетворявшее потребности конституционного позитивизма, который доминировал на советском этапе развития отечественной государственности, недостаточно для содержательной характеристики источников конституционного права на современном этапе конституционно-правового развития России. Процессы правовой модернизации нашей страны, связанные с конституционным освоением принципов естественного права, а также преодоление представлений, основанных на противопоставлении континентального и общего права, поскольку они не отвечают современным реалиям и потребностям правовой практики, потребовало переосмысления самого понятия источника конституционного права и его существенно более широкой интерпретации.

Правовая наука не может отбросить новые данные, появляющиеся в практике конституционно-правового регулирования, если они не охватываются ранее выработанными категориями. В этом случае необходимо либо сформулировать новые категории, либо внести уточнения в имеющиеся понятия, если это соответствует логике науки. В частности, источниками права сегодня следует признать также основания возникновения конституционно-правовых норм, события и действия, вызывающие установление норм конституционного права. Без такого уточнения самого понятия источника права оно не в состоянии обслуживать современную практику конституционно-правового регулирования.

В системе источников конституционного права России центральное место занимает Конституция Российской Федерации, принятая всенародным голосованием 12 декабря 1993 г., а также законы о поправках к Конституции. Поправки, вносимые в Конституцию, становятся ее частью и обладают такой же юридической силой, как и сам Основной Закон.

Именно Конституция составляет нормативную основу свободного от насилия человека над человеком социального порядка, в котором протекает общая жизнь граждан. Носителем этого порядка является государство, легитимированное волей народа. Этим определяются функции конституции, а также ее место и роль в правовой системе.

В систему источников конституционного права также входят: федеральные конституционные законы, принимаемые по вопросам, перечень которых в основном установлен в Конституции. В частности, ею предусмотрено, что федеральные конституционные законы принимаются по вопросам:

• определения условий и порядка введения чрезвычайного положения на территории Российской Федерации или в ее отдельных местностях (ст. 56 и 88);

• принятия в Российскую Федерацию и образования в ее составе нового субъекта (ст. 65, 137);

• изменения конституционно-правового статуса субъекта Российской Федерации (ст. 66, 137);

• описания и порядка официального использования государственного флага, герба и гимна Российской Федерации (ст. 70);

• назначения общенародного референдума (ст. 84);

• определения режима военного положения (ст. 87);

• установления правового статуса Уполномоченного по правам человека (ст. 103);

• определения порядка деятельности Правительства Российской Федерации (ст. 114);

• установления судебной системы Российской Федерации (ст. 118);

• урегулирования полномочий, порядка образования и деятельности Конституционного Суда Российской Федерации, Верховного Суда Российской Федерации и иных федеральных судов (ст. 128);

• созыва Конституционного Собрания (ст. 135).

Конституционно-правовой обычай в системе источников конституционного права России занимает незначительное место. Так же малочисленны материальные источники обычая, к числу которых могут быть отнесены регламенты палат Федерального Собрания, некоторые федеральные законы, отдельные акты правосудия, конституционно-правовая доктрина и пр.

Конституционно-правовой обычай представляет собой правило или принцип, которые еще не получили отражения в позитивном праве. Обычай не писан и не издан государством. Считается, что ему присущи следующие реквизиты:

• длительность существования соответствующей практики. При этом данный критерий относителен; та или иная практика не должна обязательно существовать в течение долгого времени, например с «незапамятных времен». Более того, обычай может явиться результатом быстро сложившейся практики;

• постоянство единообразной практики и ее всеобщность. Этот критерий также обладает оценочным характером, ибо речь не идет о полном единообразии и признании соответствующей практики всеми субъектами конституционно-правовых отношений;

• убежденность в правомерности и необходимости и признание юридической обязательности. Речь идет о признании того или иного правила, сложившегося на практике, соответствующим требованиям Конституции или сообразующейся с ней, и юридически обязательным. Данный критерий является необходимым условием формирования обычая, и именно он позволяет отграничить обычай от обыкновения, нравственных начал или правил вежливости, также связывающих субъектов конституционно-правовых отношений, но не отвечающих критерию обязательности и потому гарантируемых не судом, а исторической традицией народа и принятой в обществе моралью.

Такое признание может быть осуществлено законодателем, в том числе конституционным. В частности, в парламентской практике России издавна существовала традиция открытия первого заседания парламента старейшим по возрасту депутатом. Действующий Основной Закон конституировал данный обычай (ч. 3 ст. 90), тем самым трансформировав его в позитивно-правовое правило. Аналогичное правило установлено ФЗ «Об основных гарантиях избирательных прав и право на участие в референдуме Российской Федерации» относительно первого заседания ЦИК России, на котором членами Комиссии избирается ее председатель. Привилегия старшинства получила свое признание и в ФКЗ «О Конституционном Суде Российской Федерации», причем старшинство понимается указанным законом в двояком смысле: наибольший стаж работы в должности судьи и старейший по возрасту: в случае, если председатель не в состоянии исполнять свои обязанности, и невозможности исполнения обязанности председателя одним из его заместителей временное исполнение этих обязанностей переходит последовательно к судье, имеющему наибольший стаж работы в должности судьи Конституционного Суда, а при равном стаже — к старейшему по возрасту судье Конституционного Суда (ч. 2 ст. 25). Такое признание может осуществляться также судом. В частности, согласно ФЗ «О гарантиях прав коренных малочисленных народов Российской Федерации» при рассмотрении дел в судах, в которых лица, относящиеся к коренным малочисленным народам, выступают в качестве истцов, ответчиков, потерпевших или обвиняемых, могут приниматься во внимание традиции и обычаи этих народов, не противоречащие федеральным законам и законам субъектов Российской Федерации (ч. 2 ст. 14). В данном случае обратим внимание на два юридически значимых обстоятельства: «принимаемые во внимание» традиции и обычаи этих народов не должны противоречить федеральному закону или закону субъекта Федерации; бремя доказывания наличия такой традиции или обычая лежит на стороне, ссылающейся на обычай. При этом формальным источником правового обычая становится акт суда, поскольку его решением он «принимается во внимание», следовательно, приобретает правообразующее значение. Тем самым в общеобязательное правило превращается то, что само по себе было серией повторяющихся фактов, поддерживаемых общественным сознанием и отвечающих представлениям народа о справедливости.

В числе источников конституционного права — также федеральные законы и акты палат Федерального Собрания, указы и распоряжения Президента Российской Федерации. Разумеется, при условии, что в них содержатся положения, относящиеся к предмету конституционного права.

Существенное значение в системе источника конституционного права России имеют постановления и распоряжения Правительства Российской Федерации; конституции республик, уставы краев, областей, автономных образований, городов Москвы, Санкт-Петербурга и Севастополя, законы и иные нормативные акты субъектов Федерации; уставы муниципальных образований и иные нормативные муниципальные правовые акты.

Внутрифедеративные договоры являются относительно новым для отечественной конституционно-правовой системы источником права. Практика внутригосударственных договоров была легализована Федеративным договором от 31 марта 1992 г., включавшим в свое содержание три договора: между органами государственной власти Российской Федерации и, соответственно, органами государственной власти республик в составе Федерации; автономной области и автономных округов; краев, областей, городов федерального значения.

Помимо указанного Федеративного договора, ч. 3 ст. 11 указывает на возможность заключения иных договоров. При этом ни Федеративный договор, ни иные внутрифедеративные договоры не влияют на природу Российской Федерации: Россия является конституционной, а не договорной или конституционно-договорной Федерацией. Субъектами указанных договоров являются органы государственной власти Российской Федерации и органы государственной власти субъектов Федерации, предметом — разграничение предметов ведения и полномочий между Федерацией и ее субъектами. В настоящее время таких договоров нет, зато обычной практикой стали договоры о сотрудничестве между субъектами Федерации. Все эти договоры должны соответствовать Конституции Российской Федерации.

Восприятие Конституцией России ценностей естественного права пополнило систему источников конституционного права общими принципами права, под которыми понимаются некоторые исходные начала права, признаваемые современными демократическими государствами, которые предопределяют природу конституционного права и сами имеют нормативный характер. Им присущи следующие признаки: руководящее для правовой системы значение, признание нормативно-регулятивной природы, возможность судебного применения.

В юриспруденции нет единого понимания содержания общих принципов права; можно только констатировать, что большинством исследователей имеются в виду правила, признанные общественным правосознанием, в явной или имплицитной форме признаваемые также Конституцией или выводимые из нее правосудием. В частности, уже на первом этапе своей деятельности Конституционный Суд России, оценивая правоприменительную практику ограничения времени оплаты вынужденного прогула при незаконном увольнении, пришел к выводу, что «рассматриваемое обыкновение правоприменительной практики (ограничение времени оплаты вынужденного прогула при незаконном увольнении) противоречит прежде всего общеправовым принципам справедливости, юридического равенства, гарантированности государством возмещения всякого ущерба, причиненного личности незаконными действиями государственных органов и должностных лиц, закрепленным в Конституции Российской Федерации. Эти принципы обладают высшей степенью нормативной обобщенности, предопределяют содержание конституционных прав человека, отраслевых прав граждан, носят универсальный характер и в связи с этим оказывают регулирующее воздействие на все сферы общественных отношений. Общеобязательность таких принципов состоит как в приоритетности перед иными правовыми установлениями, так и в распространении их действия на все субъекты права».

В последующем Суд многократно опирался на общие принципы права. При этом Суд использует этот источник обычно в качестве мотивировки в его связи с Конституцией; тем самым конституционное право становится жизнеспособной системой, которая может применяться в правосудии. При этом общие принципы права не есть нечто, пребывающее вне Конституции; напротив, они выводятся именно из Конституции и применяются правосудием в качестве принципа национального правопорядка или принципа, лежащего в основе межгосударственных отношений России, либо правовой концепции, выработанной Конституционным Судом и ставшей частью его доктрины.

Источниками конституционного права признаются также общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации. Конституция установила механизм интеграции в правовую систему России новых принципов и норм, а также международных договоров Российской Федерации. Именно на основании данного механизма в правовую систему России в качестве ее составной части, в частности, вошла Европейская Конвенция о защите прав человека и основных свобод и дополнительные протоколы к ней, предусматривающие более высокоорганизованный, чем на всемирном уровне, вид юрисдикции.

Эти принципы и нормы, а также иные международно-правовые акты, в которых участвует Россия, не имеют общего примата над нашим национальным правопорядком, но в силу прямого указания Конституции обладают приоритетом в применении в случае обнаружившейся коллизии с федеральным законом.

В частности, международно-правовая аргументация используется судами трояким образом: в качестве дополнительного довода в пользу своих правовых позиций, вырабатываемых на основе Конституции; для разъяснения смысла и значения конституционного текста; для выявления конституционно-правового смысла проверяемого закона или его нормы, т. е. конституционного истолкования закона и его применения в соответствии с таким истолкованием. В этом последнем случае речь часто идет о проверке адекватности международно-правовым обязательствам России конкретизации законодателем механизма реализации прав человека, включая устанавливаемые им запреты и ограничения.

Вырабатывая с использованием международно-правовых аргументов правовые позиции, носящие общий характер и обязательные для судов, других государственных органов и должностных лиц, высшие суды тем самым не только реализуют конституционное положение об общепризнанных международно-правовых принципах и нормах как интегральной части российской правовой системы, но и утверждают признаваемые и разделяемые Россией принципы и нормы международного права в качестве важного критерия, которому должно соответствовать законодательство России и практика судов и иных правоприменителей.

К числу относительно новых для конституционного права России источников относятся послания главы государства. Эти акты с точки зрения юридической догматики не обладают правовой определенностью, но в действительности имеют большой практический эффект и могут именоваться «мягким» конституционным правом. Они выражают волю главы государства в установленной Конституцией форме, обязательны для рассмотрения иными органами государственной власти, в том числе законодателем и исполнительной властью, и мотивируют их нормотворческую деятельность, как и осуществление нормотворческой функции самого главы государства, и в силу этого являются в том числе частью процесса формирования «твердого» конституционного права.

В равной мере источниками «мягкого» конституционного права являются также декларации, принимаемые парламентом. Смысл деклараций заключается в обосновании политических обязательств, принимаемых на себя парламентом. Они обычно принимаются на переломных этапах развития общества и государства и служат формой провозглашения господствующей идеи или основного направления развития, которому будут подчинять свою деятельность законодатели. В частности, явившаяся прологом будущего разрушения СССР Декларация о государственном суверенитете РСФСР, принятая первым Съездом народных депутатов РСФСР 12 июня 1990 г., базировавшаяся на дискредитировавшей себя теории делимости суверенитета, провозгласила государственный суверенитет России на всей ее территории и решимость создать демократическое правовое государство в составе обновленного Союза ССР. Декларация о языках народов России от 25 октября 1991 г., принятая Верховным Советом РСФСР, провозгласила «языковой суверенитет каждого народа и личности» и права каждого человека на свободный выбор языка обучения, воспитания и интеллектуального творчества, право на свободный выбор языка общения, равную социальную, экономическую и юридическую защиту государством всех языков народов России и пр. Декларация прав и свобод человека и гражданина от 22 ноября 1991 г., также принятая Верховным Советом РСФСР, означала решительный разрыв с советским прошлым, но одновременно провозглашала новый порядок, в основе которого лежат естественное право и либеральные ценности. В Декларации, по существу, речь шла об основании «общественного договора» в рамках естественного права и сопряжении предусмотренных им естественных прав человека с правом позитивным, поскольку закон, выражающий суверенную волю народа, и государство в его демократической легитимации становятся главными гарантами прав.

Судебная практика. Часто утверждают, что суд применяет право, а не творит его. Однако сегодня совершенно очевидно, что судебные решения, прежде всего решения высших судов, играют свою роль в развитии конституционного права. В прошлое уходят и классические представления, основанные на противопоставлении двух правовых систем — континентальной и общего права, поскольку они не отвечают ни современным реалиям, ни опирающимся на них потребностям правовой практики.

Решения судов не являются формальным источником, но всегда выступают авторитетным доказательством состояния права. Особенно важное значение в переоценке представлений отечественной юрис­пруденции об источниках права имеет учреждение конституционного правосудия в России. Это привело к появлению относительного нового для отечественной правовой системы источника — решений Конституционного Суда России, которые, по существу, становятся частью учредительных актов Федерации и ее субъектов.

Ясная и последовательная судебная практика органов судебного конституционного контроля служит не только уяснению Конституции или интерпретации ее порой амбивалентных, т. е. допускающих различные интерпретации положений, но и развитию самой Конституции посредством выявления заключенного в ней потенциала.

Решения Суда формально считаются имеющими силу только для тех дел, в связи с которым они были вынесены, но в действительности порождают последствия, выходящие за пределы разрешения конкретного конституционного спора. Причем обязывающую силу решения Суда можно и должно распространить не только на содержащиеся в резолютивной части выводы, но и на ведущие начала решения в той мере, в какой требует разъяснение руководящая мысль решения, и постольку, поскольку эти начала применяются в связи с его руководящей мыслью, а не изолированно от нее, сами по себе.

Не являясь в строгом смысле слова нормативным актом, это решение формирует прецеденты, обязывающие всех субъектов права.

Прецеденты, создаваемые Судом, имеют нормативно-регулирующее значение и в этом смысле распространяются на неопределенный круг случаев и субъектов конституционно-правовых отношений. Указание на это можно вывести в том числе из ст. 6 Федерального конституционного закона, согласно которой решения Суда обязательны не только для участников конституционного спора, но и иных субъектов права.

Источниками права являются по меньшей мере некоторые акты Верховного Суда Российской Федерации и сформулированные в них правовые позиции. Данный вывод следует из ст. 126 Конституции, согласно которой Верховный Суд осуществляет в предусмотренных федеральным законом процессуальных формах судебный надзор за деятельностью нижестоящих судов и дает разъяснения по вопросам судебной практики.

К числу источников конституционного права относятся также решения Европейского Суда по правам человека, которые не просто представляют собой правоприменительные акты, но оказывают непосредственное, причем весьма существенное влияние на правотворчество и правоприменительную практику России.

В связи с интеграцией судебной системы России в международное судейское сообщество и интернационализацией внутригосударственного регулирования мы нуждаемся в пересмотре устаревших представлений о роли прецедентов в российском праве. Иное видение, являющееся рефлексией некритичного позитивизма, выступавшего в недалеком прошлом доминантой правопонимания, сегодня вступает в коллизию не только с европейской, но и отечественной юридической практикой. Речь не только о том, что прецедентный характер своих решений многократно подчеркивали Европейский Суд по правам человека и Конституционный Суд Российской Федерации. Она противоречит и действующему законодательству Российской Федерации. В частности, Федеральный закон от 30 марта 1998 г. о ратификации Европейской конвенции 1950 г. недвусмысленно признает установившееся прецедентное право, которым руководствуется Европейский Суд; данный закон можно рассматривать как трансформационный акт, согласно которому не только Конвенция 1950 г., но и прецеденты Европейского Суда, сложившиеся в процессе ее толкования и применения, обязывают Россию и вменяются в качестве обязательных всякому правоприменителю.

В этом последнем случае речь как раз идет о так называемых европейских стандартах, которые в данном аспекте представляют собой нормы Конвенции 1950 г. (перечень прав и свобод; обязательства государств-участников по их признанию и обеспечению; нормативное содержание, т. е. состав правомочий; условия пользования, включая допустимые ограничения и запреты; механизм судебной защиты), как они интерпретированы решениями Европейского Суда, имеющими прецедентный характер. Эти стандарты имеют общеобязательное для всех участников Конвенции 1950 г. значение.

Иными словами, прямым действием и непосредственной применимостью обладает не только Конвенция 1950 г. и протоколы к ней, но и прецедентная практика Европейского Суда по правам человека. Российские суды, основывая свои выводы на нормах Конституции и закона, в практике Европейского Суда находят дополнительные доводы в обоснование собственной правовой позиции. Интернационализация отечественного правопорядка обусловливает выявление подлинного смысла конституционной или иной юридической нормы в силу прямого веления Конституции с учетом общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации. Тем самым законодатель России и отечественная судебная система вносят существенный вклад в гомогенизацию гуманитарной составляющей российского права как той части единого европейского правового поля, которая основана на Конвенции 1950 г.

Этим, однако, не ставится под сомнение государственный суверенитет России. В ст. 79 Конституции особо оговаривается, что участие России в межгосударственных объединениях и передача им части своих полномочий возможны лишь при условии, что это не противоречит основам конституционного строя Российской Федерации. Это означает, что критерии легитимности всякой публичной власти, как и масштабы деятельности судов Российской Федерации и оценки ими проверяемых актов, предусматриваются Конституцией. В связи с этим в случае, если Конституционный Суд придет к выводу, что постановление ЕСПЧ, поскольку оно основано на Конвенции о защите прав человека и основных свобод в истолковании, противоречащем Конституции России, не может быть исполнено, такое постановление в этой части не подлежит исполнению.

Конституционный Суд не поставил под сомнение ни участие России в Европейской конвенции, ни право граждан России обращаться в межгосударственные органы по защите прав и свобод человека, если исчерпаны все имеющиеся внутригосударственные средства правовой защиты. Но такое участие не означает согласия на отказ от собственной цивилизационной и политической идентичности, как она определена в нашем Основном Законе.

§ 8. Место конституционного права в системе права

Конституцию часто называли прежде и называют теперь законом законов, а конституционное право обычно квалифицируют в качестве ведущей отрасли национального права. Однако надо иметь в виду, что западноевропейские конституции долгое время, вплоть до ХХ в., были ограничены в своем действии только публичной сферой. В сфере частных отношений действовало гражданское законодательство, соответственно, «конституцией» гражданского общества выступал Гражданский кодекс.

Что касается отечественного конституционализма на советском этапе его развития, основание для такой квалификации усматривали в иерархическом построении национального правопорядка, представлявшегося в виде «пирамиды», на вершине которой находилось конституционное право, а затем следовали предопределяемые им отрасли права — гражданское, административное, уголовное и др. Для такого представления имелись определенные основания, поскольку доктрина социализма и советский конституционный правопорядок отличались, особенно на начальных этапах своего развития, категорическим неприятием самой идеи гражданского общества; публичные начала распространялись на все сферы жизни общества и его членов. Такое поглощение частноправовых начал публичными, вполне адекватное экономическому строю социализма, было обусловлено известной установкой В. И. Ленина о том, что «мы ничего частного не признаем, для нас все в области хозяйства есть публично-правовое, а не частное».

Действующая Конституция России, признав гражданское общество и гарантировав его автономию, ограничила вмешательство публичной власти в сферу частных интересов своих граждан, следовательно, она восстановила частноправовые начала регулирования, в том числе неприкосновенность собственности, свободу предпринимательства и договора и др. Однако Конституция не возвела между публичным и частным правом непреодолимую стену. Конституция обладает верховенством и высшей юридической силой, следовательно, характер взаимодействия конституционного и иных отраслей права предопределяется сохранением субординационных начал между конституционным правом и другими отраслями российского права. Главное в том, что установленные Конституцией основы конституционного строя являются фундаментом, на котором основывается весь отечественный правопорядок, включая частное право. Конституционное право не только гарантирует гражданское общество от неправомерного вмешательства государства и его агентов, но и совместно с иными отраслями публичного права играет решающую роль в исключении монополизма и недобросовестной конкуренции. Существенное значение для выявления характера взаимодействия публичного и частного права имеет практика Конституционного Суда России, признавшего безусловное действие основных прав и свобод человека и гражданина и в сфере частного права.

Таким образом, место конституционного права в системе правопорядка Российской Федерации определяется существенным расширением предмета конституционного регулирования и основным содержанием данной отрасли, которым является Конституция. Она составляет фундамент правопорядка, на котором зиждется правовой строй России, и в силу этого предопределяет природу административного, уголовного, процессуального и др., а также частного, в том числе гражданского, трудового, семейного права. Тем самым именно конституционное право обеспечивает системное единство отечественного правопорядка, согласованное во всех своих частях. Этим предопределяется социальная ценность конституционного права как основы и гарантии эффективного правового регулирования в сфере публичной и частной жизни общества и его сочленов в целях свободы и справедливости.

Конституционное право как отрасль публичного права и само образует единую систему. Его систематика предопределяется учредительным свойством Основного Закона и его конкретными проявлениями. Соответственно нормы действующего конституционного права России сгруппированы по отдельным государственно-правовым институтам с учетом специ­фики как предмета регулирования, так и занимаемого в этой системе места и значения.

Первенствует в этой системе институт основ конституционного строя России. Она включает также институты гражданства и основных прав, свобод и обязанностей человека и гражданина; федеративного устройства Российского государства; организацию и основы деятельности органов публичной власти — государственной и муниципальной; правосудия; новации Конституции, внесения в нее поправок и пересмотра. Несомненно, что элементами названной системы являются также парламентское право, избирательное право как подотрасли конституционного права, а также конституционное процессуальное право.

КОНСТИТУЦИОНАЛИЗМ И ДЕМОКРАТИЯ: ИСТОКИ И ЭВОЛЮЦИОННОЕ РАЗВИТИЕ

Глава 2. ИСТОКИ ДЕМОКРАТИИ И КОНСТИТУЦИОНАЛИЗМА

§ 1. Исторические корни и эволюция демократии в Европе

История является важнейшим источником для изучения государства и права. Именно в ней внимательный наблюдатель отыскивает истоки идей, которые волнуют современные поколения. В самом деле, принято считать, что конституционный строй, в общем представляющий собой демократию, защищенную конституцией, является порождением XVIII в. Между тем истоки демократической идеи, составляющей сердцевину теории и практики конституционализма в современном мире, отыскиваются в седой древности, отделенной от нас более чем двумя тысячелетиями.

В частности, современная европейская демократия, буквально означающая власть народа (от греческого demos — народ и kratos — власть), уходит корнями в древнегреческую цивилизацию, которая оказала особенно большое воздействие на развитие Западной Европы. Самые выдающиеся философы античной Греции Платон (427—347 гг. до н. э.) и его гениальный ученик Аристотель (384—322 гг. до н. э.), в трудах которого философское мышление Древней Греции нашло наиболее полное выражение, при всей разности их взглядов на многие вопросы (собственность, свобода и равенство, наилучшая форма организации власти и т. п.) были едины в понимании демократии как одной из форм правления наряду с монархией и аристократией. В частности, Платон, излагая в своих произведениях («Государство», «Политика», «Законы») видение организации государственности, считал демократию наихудшей в сравнении с монархией и аристократией формой правления, поскольку она представляла собой власть завистливых бедняков. Но она, на взгляд философа, предпочтительнее олигархии и тирании. Аристотель («Политика», «Афинская полития», «Этика»), восприняв типологию форм правления, данную его учителем, также отдавал предпочтение не демократии, под которой он понимал правление большинства неимущих граждан в интересах данного большинства и в силу этого рано или поздно превращавшейся в охлократию (власть толпы), а политии как той форме правления, которая синтезирует лучшие стороны демократии и олигархии. Как раз за политией Аристотеля впоследствии утвердилось название демократии.

Демократия, развившаяся на площадях древнегреческих городов, в своем историческом развитии прошла долгий путь. Причем ее содержание не оставалось неизменным, а менялось от эпохи к эпохе. Греция времен Платона и Аристотеля, а вслед за ней и Древний Рим знали только непосредственную демократию, т. е. народоправство в буквальном смысле этого слова, осуществляемое в форме народного собрания. Через этот этап прошли в своем развитии многие народы, в том числе нашей страны, выросшие в другой цивилизационной колыбели. По свидетельству византийского писателя, советника полководца Велизария, эллинизированного сирийца Прокопия Кесарийского (между 490 и 507 — после 562), содержащемуся в одной из его книг, «эти племена, славяне и анты, — так называли раннеславянские племена византийские писатели VI—VII вв., — не управляются одним человеком, но издревле живут в народоправстве, и потому у них счастье и несчастье в жизни считается общим делом». В равной степени народоправство как отражение доведенного до высшей степени коллективного начала в организации своей социальной бытийности было характерно для народов, издревле живущих в Поволжье и на Кавказе, Урале и Сибири. Древняя отечественная история не знала слова «демократия», но хорошо знала эту форму правления. Она была хорошо известна древней отечественной истории под названиями народоправия, народоуправления, мироуправства, народодержавия, самодержавия народа (в последнем случае как антитезы самодержавной монархии), выступавшими в качестве синонимов народоправства.

Таким образом, понятие демократии в изначальной ее интерпретации у разных народов и в различных частях света совпадало с понятием непосредственного народоправства, т. е. собрания всех полноправных граждан или членов общины, непосредственно осуществлявших функцию властвования. Смысл демократии в этот период цивилизационной истории заключался в разделении власти между всеми гражданами; именно в этом заключался смысл свободы, которая сводилась к участию граждан в народном собрании и магистрате. Но гражданская свобода в смысле автономии человека от власти в некоторых, отданных его усмотрению сферах жизни и гарантий его самостоятельности, древности не была известна. Напротив, индивид был всецело подчинен общественной власти.

Понадобились многие столетия исканий, чтобы западноевропейская политическая теория в лице Жан-Жака Руссо (1712—1778) вновь вернулась к такому пониманию: демократия есть форма правления, в которой народ не только непосредственно законодательствует, но и управляет. Причем те формы государства, в которых народу принадлежит законодательная власть, а исполнение законов отдано монарху или коллегии немногих, Руссо считал не противоречащими суверенитету народа, но не относил их к демократическим. В его понимании для народного представительства в демократии не было места.

Апостол Великой французской революции не дожил до свержения монархии. Его последователи, основываясь на тезисе Руссо о совместимости народного суверенитета с различной организацией власти — демократической, аристократической или монархической, — пришли к новому пониманию демократии как формы государства: верховная власть принадлежит народу, а формы правления могут быть разные. Политическая теория расширила понятие демократии, распространив его на все формы государства, в котором признается народный суверенитет. При этом если Руссо не признавал представительства народа, отдавая безусловное предпочтение непосредственному народовластию, его последователи допускали, что верховная власть народа может осуществляться как непосредственно, так и через представительные органы.

Признание демократии формой государства, в котором могут быть разные формы правления, потребовало дополнения понятия демократии указанием на правовое государство как форму государства истинно демократического. Правовое государство выступило антитезой абсолютизма. Именно в правовой государственности и независимом от нее гражданском обществе были синтезированы представления об идеальной организации власти и ее взаимоотношениях с личностью, защищенной правами человека и гражданина. Эти права образуют сферу индивидуальной автономии человека, которая не может быть нарушена государством без риска утраты своей легитимности, с одной стороны, и гарантируют участие гражданина в установленных законом формах во власти — с другой.

Франция конца XVIII в., пережившая якобинский террор, быстро отказалась от народоправства. Когда народ в правовой сфере «может все» и не ограничен в своем властвовании никакими юридическими и нравственными началами, не может быть речи о каких бы то ни было неприкосновенных, незыблемых правах личности. Если сила народа является высшим источником всех действующих в общежитии норм, то значит, сам народ не связан никакими нормами: жизнь, свобода, имущество личности зависят всецело от усмотрения или даже прихоти большинства.

Пришло понимание демократии, которое кладет в ее основу нравственные начала, и прежде всего — признание человеческого достоинства, безусловной ценности человеческой личности как таковой. Только при таком понимании демократии, исключающем тиранию коллективности, свобода возводится на твердом основании, и только оно одно исключает возможность низведения личности до средства социального устроения общества и гарантирует ее свободу независимо от того, входит ли она в большинство или меньшинство в обществе. Таким образом, в XVIII—XIX вв. социально-политическая мысль пришла к более сложному представлению о демократии, чем то, которое доминировало в древности. Выдвинув в качестве общего идеала государственного развития идеал правового государства, новая теория рассматривает и демократию как одну из форм правового государства. А так как с идеей правового государства, как она развивается в Новое время, неразрывно соединяется представление не только об основах власти, но и о правах граждан, то древнее определение демократии связывается теперь органически с самым существом демократии как формы правового государства. С этой точки зрения демократия означает свободу и права личности, свободу ее исканий, свободу состязания мнений и взглядов.

ХХ век существенно модифицировал эти представления о демократии. Вера в народоправство, долгое время вдохновлявшая народы Европы, осталась в далеком прошлом. Как пишет французский философ Андре Конт-Спонвиль, демократия представляет собой «политический строй, при котором полнота власти принадлежит народу. Это не значит, что народ управляет государством или хотя бы принимает его законы. Это значит, что никто не может управлять государством или законодательствовать без согласия народа и помимо контроля с его стороны». Речь идет о системе правления, которая руководствуется волей народа, выражаемой в процессе выборов правящей элиты.

Отсюда следует, что демократия в современном мире означает форму правления, которая основана на принципе народного суверенитета, реализуемого в свободных выборах, участии граждан в установленных законом формах в управлении делами государства, политическом плюрализме, разделении властей. Демократия — это народный суверенитет, никогда не простирающийся до самодержавия народа, ибо последнее означает тоталитаризм. ХХ век также привнес понимание, что демократия, если она не облагорожена принципом общего блага, выраженным в организации собственности и всей системы экономических отношений, социальной и политической сфер, вырождается в олигархат, т. е. политический режим, обслуживающий интересы небольшой части населения, сосредоточившей в своих руках крупный монополизированный капитал, а не общества в целом. Современная демократия невозможна также без активной социальной политики государства. Наконец, демократия устанавливает нравственные и юридические пределы индивидуальной свободы, которыми демократия гарантируется от превращения в анархическое своеволие и произвол.

§ 2. Истоки конституционализма

Конституционализм является ключевым понятием науки конституционного права. Этим понятием обозначают теорию и практику рациональной государственно-правовой организации социального порядка и места в нем человека. Смысл конституционализма заключается в утверждении в обществе демократии, гарантированной от произвола публичной власти и анархического своеволия индивида либо объединения людей.

Конституционный строй, представляющий собой демократию, защищенную конституцией, является порождением XVIII в. Но истоки этой идеи, составляющей сердцевину теории и практики конституционализма в современном мире, отделены от нас более чем двумя тысячелетиями. Термин «конституция» (от латинского «constitutio» — «устанавливаю, учреждаю»), эквивалентом которого в русском языке является слово «устав» («основной закон», «основной государственный устав»), встречался еще в законодательстве Древнего Рима и обозначал в то время различные акты, устанавливаемые (конституируемые) императором и закреплявшие устройство государства. Древние демократии, отличавшиеся развитой политической свободой, достаточно хорошо знали и использовали институт писаных конституций. Такие конституции, начиная с VI в. до н.э., имелись в большинстве греческих республик и их колоний. Сто пятьдесят из них было собрано Аристотелем, который именно на их основе составил свой очерк сравнительной политики. Конституция как одна из форм юридических актов была известна и феодальной эпохе; так именовались хартии, отражавшие компромисс между королевской властью и феодалами.

Как писал в связи с этим германский политический деятель и философ Ф. Лассаль (1825—1864), «действительную конституцию имели все страны во все времена. Стало быть, новейшему времени исключительно свойственны не действительные, а писаные конституции или листы бумаги: чрезвычайно важно не упускать этого из виду». Столь же верно утверждение Г. В. Плеханова (1856—1918), полагавшего, что «нет предубеждения, ведущего к более вздорным заключениям, чем общераспространенное, господствующее мнение, будто конституция составляет исключительную особенность новейшего времени. Каждой стране необходимо иметь реальное уложение или конституцию, потому что в каждой стране непременно существует какое-либо фактическое отношение силы. Новейшее время характерно лишь тем, что существующие теперь отношения силы заносятся на бумагу, выражаются в писаных конституциях, между тем как прежде в этом не видели надобности».

Государство, развивавшееся за счет подавления интересов одних классов и социальных групп и абсолютного приоритета других, не нуждалось в писаной конституции. Обладая несоизмеримым превосходством в силе, власть не признавала даже формальных ограничений своих полномочий. «Прирожденные» неравенство и равенство в бесправии, притом что подданный, как и население в целом, — собственность государства — именно в этом заключался смысл государственного устроения общества и природы отношений между абсолютной монархией и подданными.

В связи с этим совершенно справедлив вывод, что появление конституций в их современном понимании как основных законов связано с победой демократических революций в Западной Европе. Именно они привели к ограничению, а затем и упразднению королевской власти, учреждению парламента и провозглашению республики, установлению прав имущих граждан. Демократия использовала древнюю юридическую форму для своего утверждения. Речь теперь шла о конституции нового типа, т. е. акте, важнейшая качественная характеристика которого — ограничение государственной власти народным суверенитетом и правами человека и гражданина. В Новое время появились не конституции, а конституционализм как духовное направление и практика, выражающаяся в ограничении государственной власти.

Иными словами, доиндустриальные общества знали конституцию как основной закон государства, в котором закреплялось все его устройство, но не пределы его усмотрения во взаимоотношениях с подданными или народом в целом. Другое дело — эра современного конституционализма, отсчет которой действительно начался сравнительно недавно, а первые писаные конституции нового типа появились на американском континенте. Отцы-пилигримы, отправившиеся в 1620 г. в Америку, еще во время путешествия составили так называемый Plantation Covenant (колониальный договор), который нередко называют первой писаной конституцией. Этот договор начинался таким образом: «Во имя Бога, аминь! Мы, нижеподписавшиеся, подданные Его Величества, нашего суверенного государя Якова, Божьей милостью короля Великобритании и пр., предприняли во имя Бога, распространения христианской веры, ради чести нашего короля и отечества путешествие, чтобы учредить первую колонию на севере Вирджинии, и взаимно соединяемся настоящим торжественным договором перед Богом и в присутствии всех нас для доброго порядка, общего блага и преследования вышеназванных целей. В силу этого договора мы издадим, установим и учредим такие справедливые законы, такие постановления, распоряжения, конституции, такие должности, которые окажутся желательными для общего блага колонии, и обещаем всем должное послушание и подчинение. В свидетельство чего мы подписали свои имена 11 ноября, в лето от Рождества Христова 1620-е».

На этой основе впоследствии было построено первое демократическое политическое сообщество на территории Новой Англии. 11 января 1639 г. Коннектикут, Провиданс и Нью-Гавен ввели у себя конституции. Особый интерес представляла конституция Вирджинии от 12 июня 1776 г., которой была предпослана декларация прав. В том же направлении последовали конституции Пенсильвании, Мэриленда, Северной Каролины, принятые также в 1776 г., конституции Вермонта — 1777 г., Массачусетса — 1780 г. и Нью-Гемпшира — 1783 г. Заложенные в этих актах принципы получили подтверждение в принятой в 1787 г. Конституции США, причем федеральный основной закон был утвержден штатами под тем условием, что в него в виде поправки будет внесена декларация прав.

Спустя несколько лет, в 1791 г., были приняты конституции Польши и Франции, которым принадлежит слава первых конституций Старого Света. Идеи гуманизма, справедливости, демократии и народного суверенитета получили выражение в Декларации прав человека и гражданина 1789 г.

В последующем возникновение демократических государств неизменно сопровождалось принятием конституций, в которых пришедшие к власти классы сообразно своим интересам и представлениям закрепляли основные принципы и формы устройства государства, систему государственных органов и основы их компетенции, правовое положение граждан, закрепляли строй конституционного государства, приходящего на смену государству абсолютному. В связи с этим В. И. Ленин имел основание утверждать, что «всякая буржуазная революция есть в конце концов процесс создания конституционного строя, и ничего более. Это истина».

Первые писаные конституции, если говорить в самом широком социальном плане, были призваны способствовать преодолению фео­дальных препон социально-историческому прогрессу. Поступь индустриализма, основанного на свободном рынке и беспрепятственной эксплуатации капиталов, должна была быть гарантирована в своей необратимости. Но одновременно эти конституции закрепляли и такие формы организации общественной жизни, которые являлись результатом развития всей человеческой цивилизации и были выстраданы народами в многовековой борьбе против рабовладения и феодализма. Именно этот общечеловеческий опыт, обобщенный философией XVIII в. в лице своих выдающихся представителей, был «монополизирован» одержавшими победу слоями общества и в той или иной мере интегрирован в систему организации власти и управления делами общества и государства.

Другими словами, если под конституцией в прошлом понимали лишь устройство государства, форму организации государственной власти, то глубокие формационные преобразования, олицетворявшиеся Великой французской революцией конца XVIII в., наполнили это понятие принципиально новым содержанием. Конституция из способа закрепления строя абсолютного государства с неограниченной властью стала законом, закрепившим строй конституционного государства, власть которого ограничена суверенитетом народа и правами человека и гражданина.

В конституционно-правовой доктрине долгое время появление писаных конституций нового типа связывали с именем Монтескье и его обоснованием доктрины разделения властей. Его тезис о том, что свобода и права индивида могут быть обеспечены лишь при строгом разделении властей, на известном этапе общественного развития получил широкое признание и стал своеобразным политическим догматом наподобие религиозных откровений. Как говорилось в Декларации прав человека и гражданина 1789 г., там, где нет разделения властей и обеспечения прав человека и гражданина, нет и конституции. Именно с этой самой поры слово «конституция» стало политическим термином с вполне определенным значением. Если ранее это слово обозначало вообще государственное устройство, то теперь оно стало синонимом лишь такого государственного устройства, которое основывается на признании народного суверенитета и прав человека и гражданина. В последующем разделение властей как главный признак конституционного государственного устройства в западноевропейской конституционной идеологии уступило свое место другому признаку, а именно участию народного представительства в государственных делах. Что же касается прав человека и гражданина — они постепенно стали главным критерием демократии и ее развития.

§ 3. Личность в демократии: становление и развитие свободы и прав человека

Определенный набор субъективных прав в той или иной мере был характерен для всех типов права. Они присущи различным ступеням государственной организации человечества, разумеется, с учетом специ­фики самого понятия «личность» на различных этапах социального прогресса. Соответственно, уже в социально-политической мысли древности уделялось значительное внимание характеристике взаимоотношений государства и личности. В частности, уже Аристотель, анализируя современное ему общество, наделял личность некоторыми правами, прежде всего политическими, а, рассуждая о гражданстве, в качестве его отличительных особенностей указывал на право быть судьей или магистратом, участвовать в суде и народном собрании.

Разумеется, речь не шла при этом о рабах или иных субъектах, состоявших в какой-либо форме личной зависимости. Понятие «личность» на них не распространялось. Но даже с такой оговоркой названные права еще не «права человека», ибо сам человек не отделился от своей социальной личины, всецело определяемой его общественным положением.

Эпоха феодализма вызвала к жизни новые представления о взаимоотношениях государства и личности. В период так называемой феодальной анархии положение крепостного крестьянина, задавленного тройным гнетом — государства, церкви, господина, — в этом смысле мало чем отличалось от положения рабов. Что же касается удельного князя, феодального рыцаря — он не признавал над собой никакой верховной власти и никаких обязанностей, за исключением тех, которые сам добровольно или под влиянием силы принимал на себя по договору с каким-либо сеньором.

Положение, однако, существенно изменилось с утверждением абсолютизма. Государство, персонифицируемое в личности государя, было вольно не только в отношении личности или имущества, но даже самой жизни и смерти своих подданных. Как писали о короле Людовике XIV (1638—1715), «абсолютный без возражения Людовик уничтожил и испортил всякую другую силу или власть во Франции, кроме тех, которые исходили от него: ссылка на закон, на право считалось преступлением». Именно ему приписывают выражение «государство — это я!». Столь же не случайно в тексте религиозной присяги в России говорилось, что присягавший государю обязывался «послушным и добрым рабом и подданным быть».

Звания, состояния, различия в занимаемом на иерархической лестнице общества месте ставили непреодолимые препятствия между людьми различных социальных слоев. Патриций и феодальный сеньор, всадник, дворянин, цеховой мастер — все они имели определенные привилегии, соразмерные своему общественному положению, но эти привилегии не были правами человека, потому что сам он выступал не в качестве отдельной личности, человека вообще, а как неразрывная составная часть соответствующего сословия или класса; человек все еще не обрел человеческой личины, а выступал как цеховой мастер или подмастерье, феодальный рыцарь или патриций, плебей или крепостной крестьянин, неравенство между которыми признавалось естественным состоянием, освящалось религией и закреплялось в праве так же, как в последующем именно равенство было признано естественным состоянием людей.

В основе этого — экономический строй общества, способ производства которого не испытывал «неудобств» от подобного расслоения общества. Однако дальнейший общественный прогресс уже не мог удовлетворяться таким положением, индустриальное общество требовало формально свободной личности, не отделенной глухой стеной от другой личности; без этого общество уже вообще не могло развиваться. Потребности экономического развития взорвали социальную структуру феодального общества. Теперь уже нет патриция и плебея, феодального сеньора и крепостного крестьянина, теперь разрушена цеховщина, и человек наконец обрел свою собственную личину, которая, однако, при ближайшем рассмотрении оказалась личиной буржуа-собственника, а личностью был признан буржуазный делец. Не сословная принадлежность и не знатность рода отныне определяли общественное положение человека, юридически равного со всеми остальными людьми, а собственность.

Эти идеалы общественного устройства представлялись в виде общечеловеческих. Права человека как общественное явление и их философское, политическое и юридическое обоснование сложились и развились в рамках естественно-правовой доктрины, элементы которой возникли много ранее (Аристотель, стоики, Фома Аквинский), но которая предтечами буржуазной революции была лишена религиозной окраски и низведена с неба на землю. В новых исторических условиях первичным естественным состоянием человека была объявлена его независимость, которая, как полагали сторонники естественно-правовой доктрины, только в части была ограничена вступлением в общественный договор и образованием государства. И права, присущие этому естественному состоянию, — суть права человека, что же касается сочленства в государстве — оно характеризуется правами гражданина.

Возрождение школы естественного права, с которой тесно увязаны «права человека», обычно связывают с именем выдающегося голландского юриста ХVII столетия Гуго Гроция (1583—1645). Уже в самом начале своего знаменитого труда «О праве войны и мира» Гроций писал о «том праве», «которое определяет отношения между многими народами или их правителями и которое имеет источником саму природу или установлено законами божескими, или же введено нравами или молчаливым соглашением». Оно проистекает «из внутренних, присущих человеку начал», сама природа человека есть мать естественного права.

Голландский мудрец, однако, не делал тех далеко идущих выводов, которые содержались в трудах его более поздних последователей; его разрыв с теологией был половинчатым, а критика феодальных порядков велась с оглядкой, что, возможно, было обусловлено и тем, что автор «О праве войны и мира» жил и творил в абсолютистской Франции: «Войны против властей как таковых обычно естественным правом не дозволены». У него нет еще речи о народном суверенитете или о правах человека; Гуго Гроций оставался сыном своей эпохи со всеми ее противоречиями и зигзагами общественной мысли. По мнению Гроция, следовало «отвергнуть мнение тех, которые полагают, что верховная власть всюду и без изъятия принадлежит народу, так что государей, которые злоупотребляют своей властью, следует низлагать и карать; это мнение, проникнув в глубину души, послужило и может послужить еще в дальнейшем причиной столь многих бедствий, что не может укрыться от каждого одаренного разумом».

Но зерна, посеянные Гроцием, попали в хорошо удобренную почву и дали обильные всходы в произведениях блестящей плеяды мыслителей, надолго определивших основное направление развития общественной мысли. Преемники Гроция объявили свободу как бы сущностью человека, его естественным состоянием, которому органически присущи изначальные и естественные неотъемлемые права, не зависящие от их государственного признания. Эти права были детищем нового способа производства, вызревшего постепенно в недрах феодального строя, и гуманистического мировоззрения, возникшего в европейских странах в эпоху Возрождения.

Права человека явились ответом на потребности социально-экономического и политического прогресса. Они могли сложиться и сложились в качестве социального, а затем и юридического института лишь на рубеже эпох, в результате борьбы между не сумевшим ответить на вызов своего времени феодализмом и приходящим ему на смену новым общественным строем. Определенный стандарт личной свободы оказался адекватен индустриализму, всей системе общественных отношений, которые не могли развиваться без лично свободного товаровладельца, будь то владелец рабочей силы или средств производства, сама личность и собственность которого находятся под защитой государства и занимают подобающее им место в системе социальных, экономических, политических и юридических учреждений общества и шкале общественных ценностей.

Но речь при этом шла лишь об определенном и достаточно узком стандарте человеческих прав, которые лишь выражали отмену стеснительных средневековых цеховых правил, ликвидацию крепостного состояния крестьян и ограничение произвола королевской власти.

И дерево прав человека, выросшее на такой почве, вполне соответствовало питающим его сокам. Именно поэтому связь свободы человеческой личности с частной собственностью считалась неразрывной. «“Жизнь, свобода и владение” — это понятия, которые можно обозначить одним общим именем — “собственность”», — писал английский философ Джон Локк (1632—1704), которому принадлежит слава автора идейно-политической доктрины либерализма. Право собственности было объявлено «первым и самым священным из принципов или законов, годных для всех обществ», «сохранение собственности есть моральный бог государства: она поддерживает здесь домашний мир и заставляет царствовать справедливость; потому, что люди объединились для того, чтобы обеспечить себе свою собственность; потому, что справедливость, заключающая в себе одной почти все добродетели, состоит в том, чтобы воздать всякому то, что ему принадлежит, а оно сводится, следовательно, к поддержанию этого права собственности». Воистину собственность составила дух законов, она поглощала все иные права человека.

Номенклатура прав человека — жизнь, свобода, собственность — в эту эпоху даже у самых последовательных и революционных мыслителей лишь обеспечивала преодоление феодальных преград социально-экономическому и политическому развитию общества. Тот же Локк, по учению которого свобода является как бы сущностью человека, санкционировал и рабство, и крепостное право в конституции, составленной им для Северной Каролины.

Даже самое добросовестное изучение произведений тех или иных мыслителей далеко не всегда в состоянии дать ясное представление об их практических результатах: речь, стало быть, должна идти о том, насколько эти учения были реализованы в конституционной практике соответствующих государств. При этом едва ли возможно то или иное государство объявить родиной прав человека; эта идея непременно возникала и оказывалась на гребне общественной мысли всякий раз, как только соответствующее общество достигало определенной ступени развития. В связи с этим родиной возникновения идеи неотъемлемых прав личности являются не отдельные страны, а все те страны, где уже в XVII—XVIII вв. в недрах феодального общества вызревал капитализм, требующий для своего развития свободы собственности, свободы предпринимательства, личной свободы производителей. На содержание этой идеи и формы ее конституционного воплощения накладывала отпечаток конкретная социально-политическая обстановка в этих странах, будь то революционный порыв новых общественных сил во Франции, или союз английской буржуазии с дворянством, или борьба английских колоний в Америке против метрополии.

Но если попытаться хронологически точно воспроизвести государственно-правовое развитие этой идеи, которая коренится в борьбе за свободу совести в эпоху Реформации (XVI в.), она в более широком контексте восходит к 70-м гг. ХVII столетия и связана с борьбой английских колоний в Америке против метрополии. На этом основании делается вывод, что права человека сложились именно в ходе борьбы американского народа за независимость и обретение британскими колониями в Америке государственного суверенитета. Именно тогда традиционные английские гражданские права послужили основой для создания всеобщих прав человека.

В большинстве конституций бывших английских колоний, добившихся независимости, во главе были помещены декларации прав. В 1776 г. была составлена Декларация независимости США, которую иногда называют первой декларацией прав человека. Она оказала несомненное идейное и нормативно-юридическое воздействие на содержание знаменитой французской Декларации 1789 г., с которой в Европе обычно связывают возникновение прав человека.

Тем не менее генетические корни идей естественных прав человека находятся все же в Старом Свете. Строго говоря, идея прав человека явилась детищем революции пуритан в Англии. Левеллеры во главе с Джоном Лильберном (1614—1657) сформулировали так называемый Agreement of the People, который был подан парламенту в январе 1649 г. Благодаря противодействию Кромвеля этот первый в Англии проект писаной конституции так и не был принят, но именно в нем были сформулированы цели конституционного строя государства: конституция должна быть договором между членами народа, чтобы в обязательной форме создать ограничения верховной власти государства и тем обеспечить свободу народу. Именно отсюда они были перенесены на американскую почву. Отцы-основатели США черпали свои конституционные представления в Европе — в трудах Локка, а также Гоббса, Монтескье, Гольбаха и других европейских мыслителей.

Уместно при этом обратить внимание и на различную социальную направленность североамериканских и французских конституционных актов, относящихся к соответствующей исторической эпохе. Американские декларации прав были направлены не против феодальных порядков, которые бы сложились на собственно американской почве, а против колониального господства Англии.

Об этом весьма наглядно свидетельствует само содержание Декларации независимости США 1776 г. «Мы, — говорится в этом документе, — считаем очевидным следующие истины: все люди сотворены равными, и все они одарены своим создателем некоторыми неотчуждаемыми правами. К числу этих прав принадлежат: жизнь, свобода и стремление к счастью. Для обеспечения этих прав учреждены среди людей правительства, источником справедливой власти которых является согласие управляемых. Если же какая-либо форма правления становится гибельной для этой цели, то народ имеет право изменить или уничтожить ее и учредить новое правительство…» И все последующее содержание данного акта сводится к обоснованию неправомерности притязаний Англии на колониальное господство и справедливость отказа американского народа от прежней колониальной формы правления, ибо она не способна обеспечить права человека на жизнь, свободу и стремление к счастью.

Таким образом, права человека «по-американски» на первом этапе их развития — это гарантия свободы от колониального господства. Что же касается французской Декларации прав человека и гражданина 1789 г., она была направлена против феодальных порядков, которые выступали тормозом общественного прогресса, и юридическое утверждение капиталистических общественных отношений. И именно с учетом этой специфики необходимо оценивать права человека. Соответственно в числе провозглашенных Декларацией 1789 г. — свобода, собственность, безопасность и сопротивление угнетению.

Юридическим фундаментом этих прав выступало равенство. Развитие свободы шло рука об руку с утверждением равенства; в свою очередь развитие равенства предопределяло расширение масштабов свободы. В самом деле, идея равенства перед Всевышним, присущая религии, в рассматриваемый период уступила свое место идее равенства перед законом и судом, и именно она явилась «первоосновой» прав человека как антитезы феодальным привилегиям и лежащему в их основе неравенству. Декларация 1789 г. торжественно провозглашала, что люди рождаются и остаются свободными и равными в правах. Правда, это положение не означало еще равного участия всех в политической власти, ибо, объявляя, что люди рождаются и остаются свободными и равными в правах, в 1789 г. не думали утверждать принцип политического равенства, т. е. равного участия всех в политической власти. Именно поэтому избирательное право, казалось бы, юридически равных граждан обставлялось множеством цензов, а целые слои населения были лишены его вовсе.

Развивая это положение, ст. 6 Декларации 1789 г. провозглашала, что «закон должен быть одинаковым для всех, кого бы он ни охранял». Иначе говоря, равенство (одинаковость закона) прямо увязывалось с охраной прав и выступало как его порождение. Равенство, провозглашаемое Декларацией 1789 г., заключалось в том, что личность и собственность всех граждан должны быть охраняемы законом одинаковым образом и с одинаковой силой. Иными словами, принцип равенства не означал здесь, что все граждане имеют одинаковые социальные прерогативы; но прерогативы, которыми они располагают, должны получать от закона совершенно одинаковую охрану, без различия лиц и классов.

Декларация прав человека и гражданина базировалась еще на одной идее — самоценности индивида, идее, которая в силу исторических и социальных условий выступала как индивидуализм. Права человека являлись не формой или способом социализации личности, а служили утверждению индивидуального начала в организации общественной жизни, выступали гарантией от вмешательства государства и средством обеспечения индивидуальной автономии личности от вторжения государства и его агентов в некоторые сферы жизни человека.

Права человека, сложившиеся в период демократических революций, в последующем получили едва ли не всеобщее признание и конституционное закрепление. Процесс этот был достаточно противоречив, но содержание идеи прав человека как средства защиты от государства и государства как орудия защиты прав человека продолжало оставаться определяющим в общественном сознании и конституционной практике большинства государств, заявляющих о своей приверженности демократии. Они вытекают из достоинства, присущего человеческой личности, и являются существенными для ее свободного и полного развития.

Сегодня мы едва ли найдем государство, не заявляющее о своей приверженности демократии. В современном мире есть общее согласие, что права человека вытекают из достоинства, присущего человеческой личности, и являются существенными для ее свободного и полного развития. Именно такое понимание получило выражение в Уставе ООН, Всеобщей декларации прав человека 1948 г., двух международных пактах о правах человека 1966 г. и множестве иных международно-правовых документов, которые устанавливают всеобщий и региональные стандарты прав человека; каталог прав человека пополнился экономическими, социальными и культурными; они защищаются международными судами и пр. Но провозвестники антифеодальных революций едва ли об этом догадывались.

§ 4. Демократия и обязанности человека и гражданина

О правах человека не перестают спорить, вкладывая в это понятие различное содержание и по-своему истолковывая как давние, так и современные конституционные акты. Что же касается обязанностей человека и гражданина — даже постановка такого вопроса зачастую объявляется неуместной, поскольку якобы не имеет под собой ни теоретических (в доктрине естественного права), ни практически-юридических (в конституциях и законодательных актах прошлого) оснований. Считается, что в период победы антифеодальных демократических революций «разговоры об обязанностях наряду с правами не имели ни значения, ни отклика», вопрос об обязанностях человека якобы не затрагивался, ибо «такого понятия просто не знали». Отсюда логически следует вывод, что демократическая конституция якобы не должна содержать институт обязанностей.

На это можно заметить, что обществу, в организации своей жизнедеятельности руководствующемуся мифами, а не истиной, угрожают серьезные опасности. В действительности проблема обязанностей человека и гражданина не только изучалась представителями школы естественного права (хотя и в значительно меньшем объеме, чем проблема прав человека), но и наряду с правами получила отражение в конституционной практике находящихся в процессе становления западных демократий. В частности, эта проблема исследовалась уже в трудах Гуго Гроция, признаваемого одним из основателей доктрины естественного права. Так, в знаменитом труде «О праве войны и мира», изданном в 1625 г., выдающийся голландский ученый писал, что «человеку строить козни против другого человека есть величайшее беззаконие»; он говорил об обязанностях «соблюдения обещаний», «возмещения ущерба, причиненного по нашей вине». По его мнению, «гражданин, нарушающий внутригосударственное право ради своей ближайшей выгоды, тем самым подрывает основу собственного своего благополучия и благополучия своего потомства».

В последующем менялся характер аргументов, виды самих обязанностей человека и гражданина, но общая идея о присущих человеку и гражданину обязанностях оставалась неизменной. Спустя 48 лет после выхода в свет книги Гроция, в 1673 г., в Германии была издана книга видного представителя школы естественного права Самуэля Пуфендорфа (1632—1694) «Об обязанностях человека и гражданина по закону естественному». Она явилась менее обширным изложением его же сочинения «О естественном и общенародном праве», изданного годом ранее. Германский ученый различал обязанности к себе, обязанности к другим и обязанности к Богу, насколько Он познается естественным разумом. В отличие от своего предшественника, Пуфендорф выводил обязанности прямо и исключительно из разума, а не разумной и общественной природы человека с изрядной примесью теологии, как это делал основатель школы естественного права.

Обязанности к себе, по Пуфендорфу, состояли в самосохранении и развитии своих способностей. Обязанности же к другим делились на абсолютные (никого не оскорблять, считать всех по природе равными, делать по возможности добро другим, хранить верность договорам) и гипотетические, сопровождавшиеся определенными оговорками, — говорить правду тем, кто имеет на нее право, уважать чужую собственность, подчиняться семейной и государственной власти.

Обязанности человека и гражданина получили теоретическое обоснование в произведениях выдающегося мыслителя предреволюционной Франции Жан-Жака Руссо, особенно в его «Общественном договоре», который до сих пор продолжает оставаться предметом спора историков, философов, юристов. И если роль Руссо в утверждении прав человека обоснованно подвергается сомнению, то его вклад в теоретическое обоснование обязанностей человека и гражданина несомненен. В самом деле, Руссо подчеркивал, что его общественный договор сводится к одному: «Полное отчуждение каждого из членов ассоциации со всеми его правами в пользу всей общины».

Проблема обязанностей человека и гражданина не была чужда и последующему этапу развития политической и правовой мысли Западной Европы. Причем ее теоретическое осмысление шло рука об руку с практическим конституционализмом. Ограничение произвола личности было законодательно закреплено еще в знаменитой Декларации прав человека и гражданина 1789 г.: «Свобода состоит в праве делать все, что не приносит вреда другому. Таким образом, осуществление естественных прав каждого человека встречает лишь те границы, которые обеспечивают прочим членам общества пользование теми же самыми правами».

Уже 4 августа 1789 г. на заседании Учредительного собрания, принявшего позднее вышеназванную Декларацию прав человека и гражданина, предлагалось наряду с нею провозгласить Декларацию обязанностей или присоединить этот документ к Декларации прав. Однако тогда это предложение не получило поддержки. Сказались инерция ненависти ко всему государственному и опьянение победой Великой французской революции, одержанной под лозунгом обеспечения прав человека и отмены феодальных повинностей.

Как известно, создатели Декларации прав человека и гражданина рассматривали ее по существу как каталог обязанностей государства. Права человека были изначально направлены на ограничение феодального государства, но стоило государству из силы, против которой боролось третье сословие, стать силой самого общества или доминирующей его части в лице третьего сословия, как произошла удивительная метаморфоза. Обязанности человека и гражданина, выступавшие средством ограничения свободы и прав личности, удивительно хорошо вписались в политико-правовую теорию и конституционную практику первых западных демократий. Спустя шесть лет после 1789 г. французский Конвент, обсуждавший Конституцию III года (22 августа 1795 г.), которая закрепила господство новой крупной буржуазии, принял Декларацию обязанностей человека и гражданина.

Провозглашение обязанностей человека и гражданина, согласующихся с правами государства, в новых исторических условиях естественно вытекало из социальной природы буржуазного строя и соответствующего ему характера взаимоотношений личности и государства.

Таким образом, рождение обязанностей человека и гражданина совпало с победой демократических революций и отнюдь не противоречило естественно-правовой доктрине. Напротив, они выводились из естественного права, из вечных и незыблемых установлений, проистекающих из человеческого естества. В ст. II упомянутой Декларации обязанностей провозглашалось, что «все обязанности человека и гражданина развиваются из следующих двух основных положений, запечатленных природой во всех сердцах: не причиняйте другому того, чего вы не желали бы сами претерпеть от других; творите постоянно другим то благо, которое вы желали бы от них получить».

Однако в отличие от прав, которые обладали межформационным характером, так как принадлежали человеку от рождения, не зависели от социальных условий его существования, обязанности человека и гражданина, с точки зрения авторов данного акта, были менее универсальны. Если права человека в первооснове означали обязанности всякого государства, то обязанности человека и гражданина — это права нового государства, возникшего на развалинах феодализма. Как отмечалось в ст. I этого документа, «в Декларации прав изложены обязанности законодателей, но дабы общество могло существовать, необходимо, чтобы сочлены общества знали также и выполняли свои обязанности».

К обязанностям человека были отнесены обязанности защищать оте­чество, служить ему, подчиняться законам и уважать тех, кто является органом законов, т. е. их создателем и исполнителем. В ст. IV Декларации обязанностей сказано, что «не может быть добрым гражданином тот, кто не оказывается добрым сыном, добрым отцом, добрым другом и добрым супругом». В ст. V провозглашалось: «Не может почитаться хорошим человеком тот, кто не исполняет чистосердечно и свято установленные законы», а «кто открыто нарушает законы, тот объявляет себя в войне с обществом» (ст. VI); «кто, не нарушая законов, обходит их хитростью или обманом, тот наносит ущерб интересам всех граждан и является недостойным их любви и уважения» (ст. VII).

Из провозглашения в Декларации 1789 г. и последующих конституционных актах Франции собственности основным правом человека вытекала обязанность «признания всех родов собственности»: на признании всех родов собственности зиждется развитие земледелия, всех производств, всех видов труда и всего общественного строя, сказано в ст. VIII. Наконец, завершается Декларация обязанностей провозглашением «долга каждого гражданина служить Отечеству, отстаивать Свободу, Равенство и Собственность всегда, когда закон призывает его к защите» (ст. IX).

Обязанности человека и гражданина были присущи и более поздней конституционной истории Франции. Так, например, в восьми статьях Конституции 1848 г., составивших ее вступление, содержалось указание не только на права, но и на обязанности. Однако для конституционной практики других западных государств прямое закрепление обязанностей человека и гражданина в этот период не было характерным. От этого отказались и последующие французские конституции, и такой отказ впоследствии превратился в общую тенденцию. Конституционная практика большинства стран с развитыми демократическими традициями отдает предпочтение косвенной форме закрепления обязанностей граждан; обязанность соблюдать конституцию и законы поглощает все иные обязанности.

Иными словами, обязанности человека и гражданина не есть нечто противоречащее демократическим началам организации общества и деятельности государства. Напротив, они вытекают из факта общественного бытия человека и принципа правового государства. Либо ты законопослушен и потому пользуешься благами, проистекающими из жизни в государстве, либо ты будешь привлечен к установленной законом ответственности и наказан.

В современном мире единство прав и обязанностей есть универсальный принцип демократической организации общественной жизни. Об этом свидетельствует и конституционная практика ряда современных государств. Так, ч. 1 Конституции Италии 1947 г. называется «Права и обязанности граждан», гл. III действующей конституции Японии — «Права и обязанности народа», ч. 1 конституции Испании 1978 г.— «Об основных правах и обязанностях». Упоминание обязанностей граждан встречается и в конституционном законодательстве других государств. А в принятой ООН Всеобщей декларации прав человека от 10 декабря 1948 г. говорится, что «каждый человек имеет обязанности перед обществом, в котором только и возможно свободное и полное развитие его личности» и что осуществление прав и свобод граждан требует «должного признания и уважения прав и свобод других и удовлетворения справедливых требований морали, общественного порядка и общего благосостояния в демократическом обществе».

При этом Всеобщая декларация прав человека от 10 декабря 1948 г. должна оцениваться в контексте той эпохи, в которой она была разработана и принята Генеральной Ассамблеей ООН. Память о злодеяниях фашизма, который сам по себе был отрицанием всяких личностных начал в организации и функционировании социума, повелительно требовала гарантирования общества от его повторения. И именно права человека должны были выступать в качестве одного из способов такого гарантирования, поскольку они одновременно являлись обязанностями государства по отношению к личности.

В процессе подготовки Международного пакта о гражданских и политических правах и Международного пакта об экономических, социальных и культурных правах содержащийся во Всеобщей декларации 1948 г. тезис не получил развития, во всяком случае в той явной форме, как это было сделано в данном акте. Но они не обошли вовсе проблему обязанностей человека и гражданина стороной: в этих договорах установлены рамки обязанностей, которые государства-участники могут возлагать на граждан и которые определяют пределы осуществления прав. По существу, в указанных пактах обязанности человека и гражданина выступают в форме пределов и ограничений прав самого их носителя, с одной стороны, и являются гарантиями прав других людей и того коллектива, к которому принадлежит этот человек, — с другой. В частности, в Международном пакте о гражданских и политических правах так и говорится: «Отдельный человек имеет обязанности в отношении других людей и того коллектива, к которому он принадлежит».

Многие задаются вопросами, почему Всеобщая декларация прав человека не дополняется Всеобщей декларацией обязанностей человека? Весьма вероятно, что это обусловлено тем, что права человека как форма борьбы с режимами, не подпадающими под общедемократические представления об организации власти и ее взаимоотношениях с индивидом, еще не исчерпали свой революционный потенциал. И в этих условиях возможное принятие Декларации обязанностей, по-видимому, расценивается некоторыми как подпорка этим режимам и средство их консервации. Другие опасаются, что такая Декларация будет означать ограничение свободы.

В 1997 г. Совет взаимодействия, авторитетная неправительственная организация, объединяющая бывших президентов и премьер-министров ряда стран всех пяти континентов, представила на обсуждение мировой общественности проект Всеобщей декларации обязанностей человека. Авторы полагали, что принятием этого документа ООН могла бы отметить исполнявшееся в 1998 г. 50-летие Всеобщей декларации прав человека. Она не была принята, однако вопрос вовсе не закрыт. Тенденция развивается, становясь с каждым десятилетием отчетливее. В ч. 1 ст. 18 Декларации о праве и обязанности отдельных лиц, групп и органов общества поощрять и защищать общепризнанные права и основные свободы, принятой Генеральной Ассамблеей ООН 9 декабря 1998 г., проблема обязанностей человека ставится уже несколько шире: «Каждый человек имеет обязанности перед обществом и в обществе, в котором только и возможно свободное и полное его развитие». Тем самым цитировавшееся положение Всеобщей декларации прав человека 1948 г. дополнено указанием на обязанности человека не только перед обществом, но и в обществе, т. е. во взаимоотношениях с членами общества и их ассоциациями, следовательно, также государством как политико-юридическим оформлением общества.

Глава 3. КОНСТИТУЦИОНАЛИЗМ И ДЕМОКРАТИЯ В ИСТОРИИ РОССИИ: КРАТКИЙ ОЧЕРК ИСТОРИИ ПОЛИТИКО-ПРАВОВЫХ ВОЗЗРЕНИЙ И КОНСТИТУЦИОННЫХ УЧРЕЖДЕНИЙ

§ 1. Российское государство — высшая объективная форма сознания народа. Отечественная политико-правовая мысль в поисках политического идеала

История не знает более совершенного человеческого сообщества, чем суверенное государство. Его часто отождествляют с государственным аппаратом, однако в действительности государство — это не государственный аппарат, подверженный преобразованиям, вызываемым политическими реформами, сменой строя или социальными катаклизмами в виде революции, а «народ, организованный в государство». Именно поэтому субстанцией государства является образующий его народ.

Народ не может жить и развиваться, подчиняясь чуждым законам и правилам, выработанным историей других народов. Российское государство является результатом исторической жизни нашего народа, а не заимствования, оно развивалось и развивается в строгой последовательности с развитием жизни нашего общества. В связи с этим ничего общего с действительностью не имеет утверждение, принадлежащее одному из классиков французской юридической мысли Морису Ориу, что «государство является продуктом цивилизации побережья Средиземного моря или западной цивилизации, и что если оно пришло также в страны, лежащие в других широтах и населенные другими расами, то это произошло в результате подражания».

Высокомерие европоцентризма никак не согласуется с правдой истории. Народы Индии и Китая за многие тысячелетия до появления средиземноморской цивилизации имели свою государственность; Великие пирамиды в Египте, управлявшемся фараонами, были возведены за тысячи лет до рождения первых основателей государств в Западной Европе; объективный исследователь не может игнорировать самобытность институтов государственности в исламском мире, у народов других регионов планеты. Что же касается утверждения о «подражании», еще Платон, имея, в частности, в виду Древний Египет, мудро замечал: «Мы, греки, дети по сравнению с этими людьми с традициями, которые в десять раз древнее, чем мы».

Мы можем гордиться государственным смыслом нашего народа, порождением которого является Российское государство. В своем государственном движении по историческому пути Россия пережила различные формы государственной организации, соответствующие различным периодам отечественной истории: удельно-вечевой, когда Россия состояла из отдельных, независимых друг от друга, небольших княжеств; московский, когда отдельные княжества постепенно объединялись и образовали Московское государство; имперский, когда с воцарением Петра I Россия стала разрастаться территориально и в ее состав вошло множество иных народов; конституционно-монархический, открытый Высочайшим манифестом государя от 17 августа 1905 г., которым была учреждена Государственная Дума; буржуазно-демократический, начало которому было положено февральской революцией 1917 г., свергнувшей монархию; советский, который был отмечен отказом от традиционных для европейского культурно-правового пространства принципов социального устроения общества и государственным абсолютизмом; современный, начало которому было положено Конституцией 1993 г.

Начало становления российской государственности историки обычно относят к концу IV в., когда началось пришествие славянских племен в Восточную Европу, а первой формой государственности нашего народа считается Киевское княжество.

Наиболее ранним из дошедших до нас древнерусских летописных сводов является «Повесть временных лет». Его относят к началу XII в., но этот свод вобрал в себя в большом количестве материалы сказаний, повестей, легенд, устные поэтические предания о различных исторических лицах и событиях, предшествовавших становлению отечественной государственности, основанной, согласно летописи, в 862 г. Именно с этим произведением связана норманнская теория происхождения древнерусского государя, смысл которой заключался в том, что основы государственного устроения славянских земель якобы принесли варяги, приглашенные славянами на княжение.

Нестор Летописец (ок. 1056—1114), монах Киево-Печерского монастыря, начал свой труд словами: «Вот повести минувших лет, откуда пошла Русская земля, кто в Киеве стал первым княжить и как возникла Русская земля». По его свидетельству, славянское посольство, приглашая князей-варягов, говорило им: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет». А перед этим славяне, по автору летописи, «изгнали варяг за море, и не дали им дани, и начали сами собой владеть, и не было среди них правды, и встал род на род, и была у них усобица, и стали воевать друг с другом. И сказали себе: “Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву”». Именно этим главным образом аргументируется будто бы заимствованный характер отечественной государственности. При этом игнорируется, что общественное устройство варягов было одинаково с общественным устройством восточных славян и потому никак не могло быть примером для подражания.

Для науки о государстве и праве творение древнего летописца особенно значимо для выявления движущих сил и глубинных причин государственного устроения восточного славянства и основания Древней Руси. Нестор разительно отличался от пушкинского Пимена из трагедии «Борис Годунов», тоже монаха-летописца, который писал свой труд, «добру и злу внимая равнодушно, не ведая ни жалости, ни гнева». Главное, по мнению Нестора, остановить междоусобицы, которые истощали силы народа. С горечью рисует автор «Повести временных лет» страшные картины разорения Руси в результате нашествия «поганых», как он именовал половцев. И еще писал Нестор: «Если же какая-нибудь страна станет угодной Богу, то ставит ей Бог цесаря или князя праведного, любящего справедливость и закон, и дарует властителя и судью, судящего суд». «Справедливость и закон», «властитель и судья, судящий суд» — какое удивительно точное определение самого принципа государственного устроения народа, выросшего из его сознания и отвечавшего его чаяниям и обстоятельствам жизни!

Таким образом, в сознании восточного славянства «порядок» означал государственный строй, целями которого были: 1) национальное единство; 2) внутренний мир и спокойствие; 3) защита от внешних врагов; 4) наличие законов, приходящих на смену обычаям и традиции и связывающих всех; 5) правосудие. Вместе с Рюриком, если верить преданию, пришел только один элемент государственности — военная организация в виде княжеской дружины, которая существовала наряду с исконным ополчением, к которому наш народ прибегал всякий раз, когда над Родиной нависала смертельная опасность.

Иными словами, отечественная государственность явилась результатом социального сознания самих славян, она не была заимствована со стороны, а выросла из внутренней жизни общества и потребностей энергично развивавшегося славянства. Как писал Н. М. Карамзин (1766—1826), «пустыни украсились городами, города — избранными жителями; свирепость диких нравов смягчилась верою христианскою; на берегах Днепра и Волхова явились искусства византийские. Ярослав [Ярослав Мудрый (ок. 978—1054), великий князь киевский] дал народу свиток законов гражданских, простых и мудрых. Одним словом, Россия не только была обширным, но, в сравнении с другими, и самым образованным государством».

О пространствах нашего древнего Отечества свидетельствует, к примеру, что владения одного только Новгорода были столь значительны, что заключали пространства многих европейских государств. Причем одна из отличительных особенностей становления государства на Руси заключалась в том, что на ее территории жили предки многих других современных народов России. Наша Родина изначально была многонациональной, и за многие века нашей общей цивилизационной истории народы России выработали уникальный опыт совместной жизни.

На природу отечественной государственности наряду с огромными масштабами территории при относительной малочисленности населения оказывали влияние и многие иные факторы, в том числе религиозные традиции народа, национальный характер, взаимоотношения с ближними и дальними соседями, климат и многое другое. Россия не смогла уберечься от общей язвы, поразившей Европу, — удельщины. Вместе с разрушением единой и могущественной власти было разрушено благоденствие и могущество народа, ставшее жертвой княжеских склок и междоусобиц. Раздробленная, лишенная единовластия, погрязшая в междоусобицах Русь пала под ударами монгольских ханов.

Объективные условия государственной бытийности народа, из столетия в столетие подвергавшейся жестоким испытаниям, привели к тому, что соединяющей воедино государство и главным фактором прогресса выступала единая центральная власть. Россия создавалась победами на поле брани и единодержавием, гибла от утраты единства власти, способной объединить народ, возрождалась единодержавием.

Два долгих века понадобилось народу, чтобы освободиться от ордынского ига и возродить Российское государство. Тому способствовали мудрая политика московских князей и возрождение государственного смысла народа, охваченного духом вольности. Как удивительно точно замечал Н. М. Карамзин, «история наша представляет новое доказательство двух истин: 1) для твердого самодержавия (т. е. суверенной государственной бытийности России) необходимо государственное могущество; 2) рабство политическое не совместно с гражданскою вольностью».

История или государственно-правовая практика в той же мере подчиняется объективным законам развития, как и природа, но никак не «свободной воле» человека и его произволу. Сами факты и обстоятельства истории разных народов, подлежащие изучению, существенно различны; ими неизбежно предопределяется специфика становления государственности этих народов и ее исторического развития.

В целом мире, а не только в Европе, не было и нет народа, создавшего и сохранившего в течение тысячелетия столь великое государство и подобно нашему народу принесшего во имя этой цели столь многие жертвы. Мы не знали феодализма в его западноевропейском понимании, не испытали папства и его власти над монархами, как это было в Западной Европе, религиозных войн и инквизиции, не принимали участия в крестовых походах, не вели истребительных имперских войн. Природа отечественной государственности причинно обусловливалась обстоятельствами исторического развития нашего народа. Именно этими обстоятельствами предопределялась роль Российского государства в развитии культуры и прогресса и характер его взаимоотношений с человеком. В течение многих столетий развитие отечественной государственности определялось освоением новых, огромных по своим масштабам пространств. По замечанию нашего замечательного философа Н. А. Бердяева (1874—1948), эти пространства «легко давались русскому народу, но не легко давалась ему организация этих пространств в величайшее в мире государство, поддержание и охранение порядка в нем. На это ушла большая часть сил русского народа».

Огромные территориальные пространства России требовали концентрации сил государства и возложения на человека обширных обязательств во имя общего блага — сохранения и упрочения государственности. Этим с неизбежностью предопределялся характер взаимоотношений государства и его сочленов и возлагаемых на последних тягот. На разных этапах истории России менялись представления об организации государства и власти. Но неизменным оставалось одно: власть была главным движителем общественного развития, а народ помогал ей всеми силами в устроении Отечества и во имя этого нес на себе громадные тяготы для общего блага. Именно это историческое значение Российского государства, считал выдающийся отечественный юрист Б. Н. Чичерин (1828—1904), дало ему такую мощь, какой не имело государство ни в одной европейской стране.

Именно в этом, т. е. формировании единой государственности и сохранении ее целостности, усматривалось высшее благо общества. Ее основы в огромной стране с относительно малочисленным населением формировались не в столкновении различных социальных сил, боровшихся за свои имущественные интересы, в котором вырабатывались начала права, а единой центральной властью. Именно Российское государство, а не хорошо организованные и осознающие свои интересы и готовые их отстоять в противостоянии с государством институты гражданского общества, как это было в Западной Европе, всегда выступало главным движителем культуры и прогресса. Это, в свою очередь, обусловливало природу власти и ее организацию, а также ее взаимоотношения с обществом в целом и отдельным человеком. Основой этих взаимоотношений всегда была солидарность власти и общества — либо вынужденная, обеспечиваемая силой государства, либо естественная, вытекающая из государственного смысла нашего народа и гражданского патриотизма. Особенно в годины тягчайших испытаний, которые выпадали на долю Отечества на протяжении всей его истории.

Процесс формирования единого Российского государства занял длительный исторический период с конца XIII — начала XIV в. до конца XV — начала XVI в. Одновременно этот период был временем становления единства власти, не делимой с кем бы то ни было, как условия единства и целостности государства. Именно в эту эпоху, отмеченную обретением независимости от Орды, применительно к московским правителям стало использоваться понятие «самодержец», равнозначное принятому в Западной Европе понятию «суверен». Великий князь Московский Иван III Васильевич (1440—1505), принявший титул «Государь всея Руси», в сношениях с другими государями стал сочетать его с титулом самодержца, подчеркивая тем самым свою независимость от какой-либо иной власти. От этого слова «государь», которое наравне со словами «господин», «господарь» еще в древности использовалось для обозначения землевладельца, произошло слово «государство».

И Иван III Васильевич, и его сын и преемник Василий III Иванович, продолживший объединение Руси, многократно именовались в источниках царями, но официальное венчание московского правителя на царство произошло в январе 1547 г.: на царство был венчан 16-летний Иван IV Васильевич, открывший «имперский» период в истории России. Существенно обогатилось понятие самодержавия: оно стало также обозначать неограниченность власти ее носителя внутри страны, по собственному определению Ивана IV, «вольное царское самодержавие». Он не нуждается «ни в каких наставлениях от людей, ибо не годится, властвуя над многими людьми, спрашивать у них совета. Зачем же тогда и самодержцем называться?». В этот исторический период была выработана и формула самодержавной власти в виде идеи, высказанной преподобным Иосифом Волоцким в 1510—1511 гг.: «Царь убо естеством подобен есть всем человеком, а властию подобен есть вышняму Богу».

Параллельно шло становление зачатков народного представительства, которое сегодня выступает в качестве содержательной характеристики всей современной демократии. Вообще народное представительство сложилось в борьбе против абсолютизма, но истоки представительных учреждений, в большей или меньшей степени присущих цивилизационному развитию всех народов, уходят в глубь тысячелетий. Возникновение государства придало им политический характер, на который наложили отпечаток особенности исторического развития и обусловленный этим развитием дух народов, их численность и этнический состав населения, размеры территории и даже климат, доминирующий тип экономических отношений, характер взаимоотношений с другими государствами, религия и т. д. В этом отношении история каждого государственного народа неповторима, ибо она питается из различных цивилизационных источников.

Традиции представительства обычно усматривают в государственности Древней Греции и Древнего Рима. К XII столетию относится становление представительных учреждений в Англии, а затем и в иных европейских странах, которые носили сословный характер и служили ограничению королевской власти. В XVIII—XIX вв. парламенты стали повсеместной для Европы и США практикой демократического государственного строительства. Их теоретическую основу составило разработанное Дж. Локком, Ш. Монтескье, Ж.-Ж. Руссо и другими мыслителями учение о народном суверенитете как антиподе абсолютизма и единственной основе демократической организации власти.

Между тем традиции представительства не были чужды государственно-правовому развитию России и отечественной социально-политической и правовой мысли. Напротив, на X—XI вв. истории Руси приходится расцвет вечевой демократии — уникального демократического института, присущего отечественной государственности. Корни же представительных учреждений отыскивают уже в XI—XII вв. во взглядах первого русского митрополита Илариона («Слово о Законе и Благодати»), Нестора Летописца («Повесть временных лет»), Владимира Мономаха («Поучение детям»), который вслед за Иларионом считал необходимым сочетание единоличной власти великого князя с Советом, состоящим из «больших и нарочитых мужей», т. е. старших дружинников и «старцев градских», посадской верхушки, и высшего духовенства. К этому времени относится и возникновение Новгородской, а позднее и Псковской республик, в которых было осуществлено разделение гражданской и военной властей, при этом последняя олицетворялась князем как наемным должностным лицом, обязанным защищать республику.

Именно в этот исторический период были заложены развивавшиеся в последующем основы идеального устроения государственной жизни России — соуправления народа со своим государем родной страной. Менялись эпохи с присущими им формами государственного строя, но эти два элемента — народ и верховная власть, соуправляющие государством, — остались неизменными. В частности, модель идеальной организации государства и власти рисовал в своем произведении, сохранившемся в двух редакциях, Даниил Заточник, или Заточенный. Одну из этих редакций относят обычно к XII в. («Слово»), вторую, адресованную Ярославу Всеволодовичу, — к XIII в. («Моление», или «Послание»). Подчеркивая значение единой и сильной власти князя, он, как и его предшественники, полагал, что правитель должен управлять совместно с Советом, который он впервые называет Думой. При этом он особо предостерегал князя от ошибок в подборе думцев: «Прилепляйся к мудрым, и сам мудр будешь. Мужа лукава избегай и совета его не слушай».

В XVI столетии Максим Грек (ок. 1475—1556), русский религиозный публицист, писатель и переводчик, в своих трудах отдавал предпочтение такой организации власти, при которой царь управляет подвластными «в синклитских советах царских». А И. С. Пересветов, писатель-публицист XVI в. (годы жизни неизвестны), в своей программе политико-юридической организации государства настаивал на монархии, сопровождаемой органом сословного представительства, в который должны были входить духовенство, бояре, военачальники, дворяне.

К этому же периоду отечественной истории относится идея сословно-представительной монархии в переписке Андрея Курбского (1528—1583), бежавшего в 1564 г. в Литву, с Иваном Грозным, и «Временнике» Ивана Тимофеева (ок. 1555—1631), сопрягавшаяся с критикой тирании царя Ивана IV. Отсюда вывод о необходимости ограничения верховной власти законом, которое возможно лишь реально участвующим в жизни страны органом, представляющим интересы всех сословий; этому органу (Вселюдский собор, Многочисленное людособрание, Многолюдное собрание, Совет всенародных человек) в той или иной степени должны быть подконтрольны действия государя.

Начало становления абсолютной монархии обычно относят ко второй половине XVII в., юридическое же оформление она получила в XVIII в. при Петре Великом (1672—1725). Причем Россия пережила наиболее продолжительную эпоху абсолютизма. В эпоху Петра Великого самодержавие стало многими отождествляться с европейским понятием абсолютизма, которое в России не было известно. Феодально-крепостнический способ производства, не только сохранившийся, но и укрепившийся, предопределял природу российского абсолютизма. Он получил свое оформление в законодательных актах эпохи — Правде воли монаршей, Духовном регламенте, Табели о рангах и Уставе о наследовании престола, принятых в 1721—1722 гг. Петр I устранил совсем народ от участия в управлении страной и заменил его чиновничеством, а также уничтожил самостоятельность церковной власти.

Но именно в XVIII в. начали громко звучать идеи представительства в их взаимосвязи не только с началами самодержавной власти, но уже с началами права. Эти идеи связаны с именами В. Н. Татищева (1686—1750) и М. М. Щербатова (1733—1790). Несмотря на то что творили в условиях абсолютизма, они имели мужество выступать против самовластия в пользу закона (В. Н. Татищев), ограниченной конституционной монархии (М. М. Щербатов).

В данном контексте особое значение имеет творчество Екатерины II (1729—1796), восшествие которой в 1762 г. на престол, кстати, также в результате государственного переворота, положило конец так называемой эпохе дворцовых переворотов. С ее именем связано становление дворянской империи и окончательная стабилизация основ абсолютизма в России. Она собственноручно написала для созданной ею в 1767 г. Комиссии для составления нового Уложения, т. е. свода законов, который был призван заменить Соборное уложение 1649 г., наказ, в котором сформулировала теоретическую платформу своей политики. По сути, речь шла о попытке перенесения на российскую почву взглядов Ш. Монтескье, Ч. Беккариа, Д. Дидро и других западных мыслителей эпохи Просвещения.

Екатерина II отождествляла российское самодержавие и абсолютную просвещенную монархию. При этом самодержавие в ее понимании есть единственно возможная форма правления для России с ее огромными пространствами и многонациональным и многоконфессиональным составом населения: «Пространное государство предполагает самодержавную власть». Однако самодержавная власть в представлениях императрицы сопрягалась с утверждением начал права, именно для этого созывалась Уложенная комиссия, задачей которой как раз и было создание нового свода законов: «Надлежит чтоб законы, поелику возможно, предохраняли безопасность каждого особо гражданина».

Вполне определенно в Наказе различались основные и иные законы. В частности, основные законы есть «законы несомненно сути делающие твердым и неподвижным установление всякого государства». А касаясь «вольности гражданина», почти дословно повторяла Монтескье: «Вольность есть право все то делать, что законы позволяют; и ежели бы где какой гражданин мог делать законом запрещаемое, так бы уже вольности не было…» На этом понимании свободы в Наказе основывались права подданных Российской империи, которые были близки по своему содержанию к свободам, провозглашенным в Западной Европе демократическими революциями.

По

...