А.Т. Боннер

Проблемы установления истины в гражданском процессе

Избранные труды

Том IV

---

ebooks@prospekt.org

Информация о книге

УДК 347.91/.95

ББК 67.410

Б81

Автор:

Боннер А. Т. — заслуженный деятель науки Российской Федерации, доктор юридических наук, профессор кафедры гражданского и административного судопроизводства Московского государственного юридического университета им. О. Е. Кутафина (МГЮА).

В IV томе «Избранных трудов» профессора А. Т. Боннера помещена его монография «Проблемы установления истины в гражданском процессе» (Спб., 2009). Автор размышляет о современных теоретических и практических проблемах правосудия по гражданским делам.

В книге идет речь о содержании истины в гражданском процессе, специфике судебного познания обстоятельств дела, правовых презумпциях, соотношении принципа объективной истины и правила допустимости доказательств и ряде других актуальных для теории и судебной практики вопросах.

«А судьи кто?» — вопрошает автор в одной из глав своей работы и пытается проанализировать возможности установления истины в суде в свете проблем российского судейского корпуса. Характеризуя нынешнее состояние правосудия по гражданским делам, исследователь определяет его как «больное правосудие».

Весьма актуальной и интересной является глава книги «Когда истина по делу не установлена. Процессуальные документы». На основе проведенных автором гражданских дел и составленных им процессуальных документов анализируются ошибки и недостатки в российской судебной практике.

УДК 347.91/.95

ББК 67.410

© Боннер А. Т., 2017

© ООО «Проспект», 2017

Введение

Ежегодно российские суды рассматривают значительное количество гражданских дел. Так, в 2004 г. судами общей юрисдикции и мировыми судьями было рассмотрено 5 млн 19 тыс. гражданских дел1. В первом полугодии 2005 г. районные суды Российской Федерации приняли к производству 932,4 тыс. дел, а мировые судьи — 2 млн 166 тыс. исков и заявлений. Таким образом, за год районные суды и мировые судьи в настоящее время рассматривают приблизительно 6 млн гражданских дел. Эта цифра не может не впечатлять2.

Весьма значительно и число дел, разрешаемых арбитражными судами. Это и понятно, так как развитие рыночных отношений, расширение и усложнение хозяйственного оборота, постепенное изменение российского менталитета приводят к увеличению числа правовых споров, значительная часть которых передается на разрешение арбитражных судов. Так, в 2005 г. на рассмотрение арбитражных судов поступило 1 628 133 исковых заявлений, или на 21,4 % больше по сравнению с предыдущим годом3.

Впрочем, необходимо прямо сказать, что российским судам и судьям в определенном отношении крупно повезло. До сих пор российские граждане в силу менталитета воспринимают обращение в суд как нечто противоестественное, утомительное и малоэффективное. В суд наши граждане, по общему правилу, обращаются лишь в самых крайних случаях. В данном отношении весьма характерна следующая относительно свежая ситуация. В связи с аварией в энергосистеме РАО ЕЭС, произошедшей 25 мая 2005 г., в Москве и соседних с ней областях было допущено массовое нарушение прав граждан как потребителей. В домах внезапно остановились лифты, 43 состава примерно с 20 000 пассажиров оказались блокированными в тоннелях метро, на улицах не работали светофоры, во многие районы прекратилась подача воды, портились продукты в холодильниках. Из-за скачка напряжения в электросети ломалась бытовая техника. Так или иначе в связи с отключением электроэнергии пострадало несколько миллионов граждан. Однако, по данным Конфедерации обществ потребителей (КонфОП), из названного количества потенциальных истцов в суд за возмещением материального и морального вреда обратилось лишь несколько десятков человек.

КонфОП попыталась проанализировать эту ситуацию. Как известно, на Западе в подобных случаях люди требуют от виновника своих бед компенсации прежде всего морального вреда. Граждане оценивают его в круглые суммы, и суд с ними нередко соглашается. В России подобной традиции нет: ни моральный ущерб, ни человеческая жизнь у нас практически не имеют цены. Однако отсудить деньги за поломанный холодильник порой оказывается возможным.

Из числа возбужденных дел большинство оказалось исками о возмещении стоимости ремонта бытовой техники. Но чтобы получить эту компенсацию, пострадавшим пришлось попотеть и потратиться. В частности, для доказательства вины энергетиков необходимо получить заключение специалистов о том, что поломка произошла именно из-за скачка напряжения. Кроме того, потребуются доказательства того, что поломка бытовой техники произошла именно 25 мая 2005 г. Необходимо также понести затраты, связанные с производством экспертизы, и оплатить труд адвоката по ведению дела или хотя бы его консультацию и составление искового заявления. Но даже если у истца хватит настойчивости собрать все эти документы и найти свидетелей, готовых явиться в суд и дать показания (а наши люди делают это крайне неохотно), то нет никакой гарантии, что суд рассмотрит дело в обозримые сроки. «Так стоит ли затевать все это дело из-за нескольких тысяч рублей? По-видимому, большинство граждан пока отвечают: не стоит. Сказывается и традиционное недоверие наших граждан к судебной системе, о коррумпированности и неэффективности которой не говорит сегодня только ленивый»4. Здесь, пожалуй, все правильно, за исключением рассуждений о «коррумпированности» судебной системы. К делам о взыскании стоимости холодильника они вряд ли имеют отношение.

Как подчеркивается в ст. 2 Конституции РФ, человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина — обязанность государства. На основании ст. 11 ГК РФ защита нарушенных или оспоренных гражданских прав осуществляется судом. В соответствии со ст. 2 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации5, задачами гражданского судопроизводства являются правильное и своевременное рассмотрение и разрешение гражданских дел в целях защиты нарушенных или оспариваемых прав, свобод и законных интересов субъектов российского права.

Правильное разрешение гражданских дел может быть сведено к двуединой задаче. Это может оказаться возможным лишь при условии верного установления судом действительных обстоятельств гражданского дела и правильного применения к ним нормы или норм материального права.

В гражданской процессуальной литературе с полным основанием констатируется, что установление фактических обстоятельств дела — определенного круга фактов, с которыми закон связывает правовые последствия, является «важной, если не главной предпосылкой вынесения законного и обоснованного судебного постановления»6.

Задачи гражданского судопроизводства в виде защиты прав и свобод граждан, а также прав и охраняемых законом интересов иных субъектов российского права могут быть выполнены при том непременном условии, что суд полно и правильно установит факты объективной действительности, от которых зависит разрешение конкретных дел.

В советской юридической литературе традиционно отмечалось, что «принцип объективной истины состоит в требовании разрешения гражданских дел, отнесенных законом к компетенции суда в соответствии с действительно существующими фактическими обстоятельствами и оказания, таким образом, судебной защиты прав граждан, государственных и общественных организаций, государства, а также их интересов, охраняемых законом. Рассматривать и разрешать гражданские дела так, чтобы защитить действительно существующие права и интересы участвующих в деле — вот смысл требования этого принципа»7.

В процессуальной литературе правильно обращалось внимание и на то обстоятельство, что учение о принципе объективной истины является пограничным для различных разделов теории гражданского процессуального права. Так, М. А. Гурвич указывал: «...универсальный вопрос гражданского судопроизводства по своему общему значению в области начал процессуального (и притом не только гражданского) права одновременно касается и доказательственного права, институты которого предназначены служить отысканию объективной истины по делу; и, наконец, вопрос об истине не в меньшей мере относится к теории судебного решения»8.

Необходимо отметить, что происходящие в настоящее время в обществе экономические и социально-экономические процессы, к сожалению, в целом ухудшают возможности суда по установлению обстоятельств гражданских дел. Так, в одном из обзоров судебной практики отмечается, что в последние годы работа судов протекает в условиях возрастающей сложности и увеличивающегося разнообразия рассматриваемых гражданско-правовых споров. А это требует усиления интенсификации труда судей9.

Следует также отметить, что по чисто экономическим причинам нередко ограничиваются возможности применения судом некоторых предусмотренных ГПК средств доказывания, в частности заключений экспертов. При этом неуклонно усиливается рост стоимости проведения экспертизы. Экспертные учреждения, осуществляя свою деятельность на условиях хозрасчета, возвращают соответствующие материалы в суды без исполнения, указывая на необходимость предварительной оплаты расходов по проведению экспертизы. Стороны же очень часто отказываются от возмещения указанных расходов, мотивируя это своим тяжелым имущественным положением, а также чрезмерно высокой стоимостью проведения экспертизы. Все это не может не сказываться на сроках, а главное — на качестве рассмотрения гражданских дел10.

Необходимо также подчеркнуть, что ошибки судов в установлении дейст­вительных обстоятельств гражданских дел напрямую связаны с институтом пересмотра судебных постановлений в кассационном порядке. В частности, одним из оснований к отмене решения суда в кассационном порядке может быть его необоснованность в виде неправильного определения обстоятельств, имеющих значение для дела; недоказанности установленных судом первой инстанции обстоятельств, имеющих значение для дела, или несоответствия выводов суда первой инстанции, изложенных в решении суда, обстоятельствам дела (п. 1–3 ч. 1 ст. З62 ГПК РФ).

Сложнее обстоит вопрос с соотношением требования обоснованности судебных решений и пересмотром судебных постановлений в порядке надзора. В соответствии со ст. 387 ГПК РФ, основаниями для отмены или изменения судебных постановлений являются лишь существенные нарушения норм материального или процессуального права. Причин такого рода законодательных изменений, а также целесообразности оставления подобных норм в будущем законодательстве мы еще коснемся в настоящей работе. Многие нарушения норм процессуального права влекут за собой вынесение незаконного решения именно потому, что, допустив их, суд не в состоянии установить действительные обстоятельства гражданского дела. Речь идет, например, о рассмотрении дела в отсутствие кого-либо из участников процесса, не извещенных о времени и месте судебного заседания, разрешении судом вопроса о правах и обязанностях лиц, не привлеченных к участию в деле, и тому подобных существенных нарушениях норм процессуального права.

Несмотря на то, что принцип объективной (судебной) истины имеет чрезвычайно важное значение как в теоретическом, так и в практическом аспектах, в науке российского гражданского процессуального права он всегда относился к числу сравнительно мало исследованных. Одни из его аспектов изучены учеными недостаточно, а другие традиционно являлись предметом спора. Каким термином нужно обозначить данный принцип и как определить его сущность? Каков характер устанавливаемой судом истины? Требуют ли всегда задачи правосудия достоверного установления обстоятельств гражданских дел либо в отдельных случаях суд может ограничиваться вероятным установлением фактов? Входит ли в содержание истины в суде достоверное установление лишь фактических обстоятельств дела либо действие принципа объективной истины распространяется также на правовую оценку фактов? Способствуют ли установлению истины в суде либо противоречат данной задаче некоторые из числа предусмотренных законов правил доказывания, в частности правило допустимости доказательств? Каково соотношение принципов объективной истины, законности, состязательности и диспозитивности?

Перечисленные и некоторые другие проблемы, связанные с установлением истины в суде, нуждаются в дополнительном исследовании.

В самое последнее время к вышеперечисленным прибавилась и проблема более глобального свойства. Федеральным законом от 30 ноября 1995 г.11 в ГПК РСФСР были внесены весьма существенные изменения и дополнения12. В частности, весьма существенно была изменена редакция ст. 14 и 50 ГПК, в которых был сформулирован принцип объективной истины.

Ранее ст. 14 ГПК РСФСР называлась «Выяснение судом действительных обстоятельств дела, прав и обязанностей сторон». В ней было записано следующее:

«Суд обязан, не ограничиваясь представленными материалами и объяснениями, принимать все предусмотренные законом меры для всестороннего, полного и объективного выяснения действительных обстоятельств дела, прав и обязанностей сторон.

Суд должен разъяснять лицам, участвующим в деле, их права и обязанности, предупреждать о последствиях совершения или несовершения процессуальных действий и оказывать лицам, участвующим в деле, содействие в осуществлении их прав»13.

Позднее же данная статья, как и несколько отличающаяся от нее по содержанию ст. 12 ГПК РФ, была озаглавлена «Осуществление судопроизводства на основе состязательности и равноправия сторон». Ныне в ч. 1 ст. 12 ГПК подчеркивается, что правосудие по гражданским делам осуществляется на основе состязательности и равноправия сторон.

В ч. 2 ст. 12 Кодекса записано, что суд, сохраняя независимость, объективность и беспристрастность, осуществляет руководство процессом, разъясняет лицам, участвующим в деле, их права и обязанности, предупреждает о последствиях совершения или несовершения процессуальных действий, оказывает лицам, участвующим в деле, содействие в реализации их прав, создает условия для всестороннего и полного исследования доказательств, установления фактических обстоятельств и правильного применения законодательства при рассмотрении и разрешении гражданских дел.

Статья 56 ГПК РФ называется «Обязанность доказывания». В ней сформулирована обязанность каждой стороны доказать те обстоятельства, на которые она ссылается как на основания своих требований и возражений, если иное не предусмотрено федеральным законом.

В то же время суд определяет, какие обстоятельства имеют значение для дела, какой стороне надлежит их доказывать, выносит обстоятельства на обсуждение, даже если стороны на какие-либо из них не ссылались.

В соответствии с ч. 1 ст. 57 Кодекса, доказательства представляются сторонами и другими лицами, участвующими в деле. Суд вправе предложить им представить дополнительные доказательства. В случае если представление необходимых доказательств для этих лиц затруднительно, суд по их ходатайству оказывает содействие в собирании и истребовании доказательств.

В связи с изменениями гражданского процессуального законодательства возникает вопрос: а существует ли в современном российском гражданском процессе принцип объективной (судебной) истины? Не заменен ли он ныне принципами состязательности и процессуального равноправия сторон? По мнению некоторых ученых, анализирующих новеллы в гражданском процессуальном законодательстве, в современных условиях деятельность суда не направлена на установление истины по делу. Соответственно истины по гражданским делам он и не устанавливает14.

Автор настоящей работы полагает, что слухи о смерти принципа объективной (судебной) истины в современном гражданском процессе явно преувеличены, и постарается доказать это к концу своего исследования.

Глава 1.
Принцип объективной истины и установление обстоятельств гражданских дел (исторический аспект)

§ 1. Принцип объективной истины (материальной правды) в дореволюционном российском гражданско-процессуальном законодательстве, судебной практике и литературе

Наличие принципа объективной истины в правосудии признавали уже передовые представители русской дореволюционной науки процессуального права. Так, без малого 200 лет назад русский юрист Иван Наумов в работе, адресованной тогдашним студентам-юристам, давал следующее определение судейской власти: «Власть судейская есть право свободно находить в деле истину и полагать решение по справедливости и по закону»15. А несколько позже К. И. Малышев подчеркивал, что большая часть работы суда уходит на установление истинности или ложности фактов. По его мнению, правильное решение этих вопросов столь же существенно для правосудия, как и надлежащая юридическая оценка фактов. Истина столь же необходима для суда, как и справедливость. Если бы суд не мог в принципе установить истину, то «такая комедия правосудия указывала бы на глубокую порчу его и была бы страшным бедствием для народа»16.

Спустя несколько десятилетий, в 20-х гг. прошлого века, проф. В. А. Рязановский писал: «Плохо то правосудие, которое ограничивает свои задачи достижением формальных результатов, такое положение граничит с сознательным допущением неправосудия. Суд должен установить право действительно существующее, а не формальное право. Формальная истина есть фикция истины, принимаемая за таковую предписанием закона — при невозможности или крайней затруднительности раскрытия материальной истины. Подобное положение допустимо только в редких исключительных случаях, но не может служить основанием организации процесса как социального института, не может служить фундаментом отправления правосудия. В таком случае установление действительно существующего права, правильное распознавание права может быть лишь случайным результатом судопроизводства»17.

В ст. 368 УГС было записано: «Когда по выслушивании сторон суд найдет, что для некоторых приведенных ими обстоятельств, существенных для разрешения дела, не предоставлено доказательств, то объявляет об этом тяжущимся и объявляет срок для разрешения вышеуказанных обстоятельств».

Анализируя положения Устава гражданского судопроизводства, виднейший дореволюционный процессуалист Е. В. Васьковский подчеркивал, что «первое и главное требование, которому должен удовлетворять исковой процесс, заключается в том, чтобы он обеспечивал постановление судами правильных решений. Правильность судебного решения состоит в соответствии его, с одной стороны, действительному смыслу юридических норм, а с другой стороны — фактическим обстоятельствам каждого разбираемого дела. Первое требование можно назвать постулатом правомерности, второе обыкновенно именуется постулатом материальной правды»18. Раскрывая последнее понятие, этот же автор писал: «Постулат материальной правды требует, чтобы суд стремился по возможности к обнаружению истины, к установлению фактических обстоятельств, на почве которых возник процесс, в том виде, какой они в действительности имели»19.

Что же касается способа достижения материальной правды в правосудии, то в качестве такового Е. В. Васьковский указывал на доказывание. В частности, он писал: «Доказывание в процессуальном смысле представляет собой установление истинности утверждений сторон пред компетентным судом в предписанных законом формах.

…Цель доказывания — установить, что утверждение тяжущегося истинно, т. е., что приведенные им в свою пользу обстоятельства существуют в действительности … или, наоборот, что отрицаемых им обстоятельств на самом деле нет»20.

Правда, в существенном противоречии с вышесказанным Е. В. Васьковский писал и следующее:

«Процесс — единоборство тяжущихся … Поэтому суду нет оснований разыскивать действительные обстоятельства процесса: он обязан принять в соображение лишь те обстоятельства, из которых делают выводы сами тяжущиеся … Принцип состязательности является дальнейшим развитием принципа формальной диспозитивности. Обладая полной свободой распоряжения процессуальными средствами защиты, в том числе и доказательствами, которые подтверждают и устанавливают те или иные части процессуального материала, тяжущиеся могут по своему усмотрению увеличивать или уменьшать количество самого материала»21.

Другой известный российский правовед Т. М. Яблочков обращал внимание на следующее: «Гражданский процесс, направленный на разрешение правовых конфликтов, не покоится ни на каких самостоятельных, извне взятых постулатах; он покоится на ряде правил целесообразности, имеющих один критерий их правильности — их приспособленность к возможному достижению цели процесса: установление материальной правды — под коей мы понимаем соответствие решения закону и действительным обстоятельствам дела, послужившим поводом к спору между сторонами»22. Автор подвергал критике воззрения тех юристов, по мнению которых изыскание материальной истины, т. е. истины, соответствующей обстоятельствам дела, фактически не достижимо и не совместимо с сущностью состязательного процесса23. Исследуя соотношение задачи установления истины с принципом состязательности, Т. М. Яблочков подчеркивал, что состязательность является всего лишь средством «для надлежащей информации суда в целях постановки им правильного решения»24.

Аналогичным образом решал данную проблему Е. В. Васьковский. Он писал: «Для того чтобы суд был в состоянии раскрыть материальную правду, он должен пользоваться неограниченной свободой исследования фактического материала дела. Связать же ему руки принципом состязательности – значит, собственно говоря, признать, что целью процесса является достижение не материальной правды, а только формальной правды»25.

Несколькими годами позже профессор В. А. Рязановский писал: «Плохо то правосудие, которое ограничивает свои задачи достижением формальных результатов, такое положение граничит с сознательным допущением неправосудия. Суд должен установить право действительно существующее, а не формальное право. Формальная истина есть фикция истины, принимаемая за таковую предписанием закона — при невозможности или крайней затруднительности раскрытия материальной истины. Подобное положение допустимо только в редких исключительных случаях, но не может служить основанием организации процесса как социального института, не может служить фундаментом отправления правосудия. В таком случае установление действительно существующего права, правильное распознавание права может быть лишь случайным результатом судопроизводства»26.

В определенных пределах отысканием материальной правды в гражданском процессе занимались и вышестоящие суды. Так, в соответствии со ст. 745 УГС апелляционная жалоба на не вступившее в законную силу судебное решение могла быть подана по мотивам неправильного толкования или применения закона нижестоящим судом либо неверного установления фактической стороны дела. Более того, на основании ст. 747 УГС участник процесса, подавший жалобу, имел право приводить в апелляционной инстанции новые доводы и доказательства. Однако, если он не представил эти доказательства в суд первой инстанции по собственной вине, апелляционный суд по просьбе другой стороны мог лишить его права на возмещение издержек апелляционного производства. Таким образом, процессуальная санкция за непредоставление доказательств в суд первой инстанции существовала, однако она была значительно более мягкой, нежели в современном гражданском процессуальном законодательстве (ст. 347, 358 ГПК РФ). В качестве одного из кассационных поводов рассматривались случаи «нарушения обрядов и форм судопроизводства столь существенных, что вследствие несоблюдения их невозможно признать приговор в силе судебного решения», т. е. существенные нарушения норм процессуального права. К существенным формам и обрядам судопроизводства относились и те, которые «имели влияние на обнаружение истины и ограждение правосудия»27.

Кассационный департамент Правительствующего Сената проверял правильность решения только с юридической стороны. Он не входил в рассмотрение обстоятельств дела и судил о правильности применения закона «… лишь на тех данных, которые служили суду основанием при постановлении решения»28. Вместе с тем ошибочное установление нижестоящим судом фактической стороны дела в некоторых случаях служило поводом к отмене решения29. Кроме того, допускалась проверка фактических обстоятельств дела, если стороны жаловались на то, что суд при установлении и оценке этих обстоятельств допустил нарушение предписанных законом правил, извратил смысл письменных документов и свидетельских показаний. Подобные нарушения также влекли отмену решения30.

Гражданско-процессуальная доктрина истины в России конца ХIХ—ХХ вв. не утратила своей актуальности до сих пор, о чем свидетельствует интересная кандидатская диссертация Т. В. Докучаевой31.

Важно подчеркнуть, что проблемы установления истины при рассмотрении гражданских дел волновали не только ученых-теоретиков, но и практических деятелей российской юстиции. В данном отношении до сих пор не утратило интереса изданное в 1909 г. оригинальное фундаментальное исследование А. Л. Боровиковского «Отчет судьи».

Автор, состоявший в течение ряда лет членом Одесского окружного суда, в частности, подчеркивал:

«В судейской службе наигорчайшая тягота — сомнение в правосудности постановленного решения, — в особенности, когда видишь, что обстоятельства дела недостаточно выяснены, а вполне выяснить их суд оказался бессильным…»32

И далее: «Относительно … принципа состязательности имеются в Уставе (имеется в виду Устав гражданского судопроизводства 1864 г. — А.Б.) весьма важные оговорки … Правило “суд ни в коем случае не собирает сам доказательств” далеко не абсолютно, следующая за ним статья указывает якорь спасения от неправосудия вследствие оплошности тяжущихся: 368 ст. Устава, именно в интересах темных людей, предусматривает случаи, когда стороны не понимают, что те или иные обстоятельства для дела существенны и должны быть доказаны; тогда суд указывает на это сторонам и дает им срок для разрешения таких обстоятельств»33.

Стараясь уяснить содержание ст. 368 УГС, А. Л. Боровиковский возражал против ограничительного ее толкования Правительствующим Сенатом. Сенат полагал, что суд может указать тяжущимся лишь обстоятельство, которое должно быть доказано, но не вправе указывать, какими доказательствами это обстоятельство может быть удостоверено. По мнению А. Л. Боровиковского, такое толкование ст. 368 УГС «значительно ослабляет ее благодетельность. Толкование это … не имеет опоры даже в букве закона, а цели его положительно противоречит… Дается указание непонимающему; не понимает он ни важности обстоятельств, ни способов к его уяснению; отчего же вразумлять только наполовину, а наполовину оставлять тяжущегося в прежнем неведении?»34

«Чрезвычайно важно для правосудия, — продолжает А. Боровиковский, — и также смягчает абсолютную состязательность в пользу правды, — предоставленное судьям право предлагать тяжущимся вопросы, — в особенности те, о которых говорит статья 335»35.

Сходным образом определялась в русской дореволюционной литературе и цель уголовного процесса. Так, провозглашенные в Высочайшем манифесте императора Александра II от 19 марта 1856 г., а затем в Высочайшем указе Правительствующему Сенату от 20 ноября 1864 г. «правда и милость» как основные начала судопроизводства были следующим образом истолкованы в уголовно-процессуальной литературе. «Непреложные истины, заключающиеся в том, что правда может быть обнаружена лишь после выслушивания всех заинтересованных в деле сторон и что всякий предполагается невиновным, пока не будет доказано противное, вступают в свои права, и новые судьи, призванные проявлять свободное от всякого преду­беждения, одинаково внимательное и беспристрастное отношение ко всем сторонам, принимающим участие в процессе, обязаны в силу такого разу­мения своего прилагать к тщательному рассмотрению как обстоятельств, уличающих подсудимого, так и обстоятельств, его оправдывающих. Судьи, действующие в таком направлении при помощи своего разумения, постепенно настраиваются и подготовляются к тому, чтобы подать решительный голос по предметам, подлежащим их разрешению, … голос твердый, не колеблющийся, никаких сомнений в душе судьи не оставляющий, ни от кого не зависящий, никому, кроме закона и совести, не подчиняющийся. Этот решительный голос должен быть согласен не с какими-либо сторонними мнениями, слухами, желаниями или непроверенными сведениями, а с тем, что судьи увидят и услышат на суде, — с теми непосредственными живыми впечатлениями, под влиянием которых постепенно складывается то или другое убеждение в душе судей»36.

По мнению выдающегося русского юриста А. Ф. Кони, судья в уголовном процессе был «призван прилагать все силы ума и совести, знания и опыта, чтобы постигнуть житейскую и юридическую правду дела». И далее: «Судья — орган государства. Оно смотрит на него как на средство ближе и правильнее исполнять свою задачу охранения закона. Напряжение душевных сил для отыскания истины в деле есть исполнение поручения государства…»37

Как способствование «раскрытию истины» и установлению действительных обстоятельств дела понимали свою задачу и участники уголовного судопроизводства – прокурор и защитник38.

Один из разделов книги «Искусство речи на суде» известного русского дореволюционного судебного деятеля П. С. Пороховщикова, опубликованной под псевдонимом «П. Сергеич», назывался «Поиски истины». Участникам судебных прений по уголовным делам автор давал следующие рекомендации, направленные на правильную оценку фактических обстоятельств дела:

«1. Спросите себя, что было … Кто, что, где, когда, с какой целью, каким способом, с какими соучастниками? …

2. Отделите установленные факты от сомнительных и от неизвестного. …

3. Не удовлетворяйтесь готовыми объяснениями фактов. Все ошибаются: и потерпевшие, и полиция, и свидетель, и следователь. …

4. Ищите внутреннюю связь событий. Помните, что ее объяснение заключается именно в тех фактах, которые кажутся необъяснимыми или безразличными…

5. Найдите для каждого факта то освещение и объяснение, которое наиболее выгодно для вас, для вашего противника. …

6. Отделите более значительные факты дела, расположите их в последовательности по времени и, остановившись на каждом, посмотрите кругом, посмотрите назад, посмотрите вперед. Поставьте себя в положение подсудимого и взгляните вокруг себя его глазами … сделайте то же по отношению к каждому из соучастников, к пострадавшим, к свидетелям, роль которых для вас не вполне понятна. Уясните себе вероятные поступки, встречи и переговоры преступника с жертвой или соучастников преступления между собой в разное время; обратите внимание на то, переменились ли взаимные отношения их после преступления. …

7. Меняйте предполагаемые условия места и времени. Это может открыть вам то, что заинтересованные люди сумели скрыть от следователя.

8. Ищите противоречия в фактах, несогласных с вашим пониманием дела…

9. Примите во внимание то, чего не было. …»39

В качестве примера правильного обращения внимания суда «на то, чего не было» П. Сергеич цитирует речь выдающегося французского адвоката XIX в. Ше д’Эст Анжа по делу ла Ронсьера, обвинявшегося в покушении на изнасилование. Защитник, обращая внимание на находящееся в явном противоречии с версией обвинения поведение потерпевшей и ее гувернантки, вопрошает обвинение: «Но, я спрашиваю, … отчего … не кричит она? Если она находит в себе мужество, чтобы защищаться, присутствие духа, чтобы все видеть, все слышать, все запомнить, отчего же не кричит она? Вот о чем я вас спрашиваю, и все ваше красноречие не в силах дать мне ответа.

– А мисс Аллен?

– Удивительно крепко спит мисс Аллен. Весь этот шум, этот страшный шум, не может не разбудить ее. Вся эта борьба, со всеми ее подробностями, возгласами происходила тут, в нескольких шагах от нее, почти в самой ее комнате; дверь сначала была открыта, потом едва притворена; и она ничего не слыхала. Боже мой! Мария зовет на помощь! … Несчастная Мария! Ее оскорбляют, ее хотят убить! Бегите, стучитесь в дверь, зовите на помощь, кричите! Да кричите же, мисс Аллен!…

– Ни звука!...»

Комментируя речь защитника, П. Сергеич делает важный обобщающий вывод: «То, чего не было, также может быть доказательством, и доказательством неотразимым»40.

Направленные на отыскание истины по уголовным делам рекомендации П. Сергеича с не меньшим успехом могут быть применены и к делам гражданским, в том числе к делам, которые являются предметом судебного разбирательства в наши дни.

Например, в двух московских судах рассматривались дела о защите чести и достоинства и компенсации морального вреда, связанные с так называемым книжным скандалом. Истцом в них выступал в недавнем прошлом высокий государственный сановник, а соответчиками — журналисты (пишущий и телекомментатор) и редакции средств массовой информации. Защищаясь против иска одного из соавторов рукописи книги, посвященной истории приватизации в России, соответчики ссылались, в частности, на следующее обстоятельство, которое П. Сергеич квалифицировал в качестве «того, чего не было». Соответчики обращали внимание суда на то, что широко разрекламированная «книга» в свет так и не вышла. Более того, в издательстве не оказалось и пригодной к изданию рукописи. По версии издательства, она была взята соавторами «на доработку». Невыход в свет книги спустя длительное время после того, как она должна была быть опубликована, а также отсутствие подготовленной к печати рукописи (по терминологии П. Сергеича «то, чего не было») явились одним из оснований к отказу в иске по обоим делам.

Принцип состязательности представлял собой достаточно хороший инструмент для установления в гражданском процессе «материальной правды». Разумеется, состязательность в дореволюционном, как и в современном, российском процессе имела и имеет и свои издержки, связанные, в частности, с разным материальным положением участников процесса. Однако лучшие представители российского судейского корпуса в какой-то мере старались оградить интересы тяжущихся и по «делам мужичьим». Есть основания предполагать, что А. Л. Боровиковский, А. Ф. Кони, П. С. Пороховщиков (П. Сергеич) и подобные им просвещенные и гуманные деятели являлись в судейском корпусе далеко не «белыми воронами». «Откуда явилось столько талантливых, знающих и честных людей, сразу сумевших освоиться с новыми, незнакомыми формами судопроизводства, возвысить судебное дело и судейское звание так, что вчерашний невежественный продажный суд казался чем-то страшно отдаленным, преданием старины глубокой?» — изумлялся известный историк эпохи преобразования Г. А. Джаншиев41.

Представления о нравственных началах правосудия и судебного представительства по гражданским и уголовным делам в дореволюционных российском судейском корпусе и адвокатуре были чрезвычайно высоки. Во многом этому способствовала деятельность специальных органов адвокатского сословия – Советов присяжных поверенных округов соответствующих судебных палат. Вот как, например, Совет округа Одесской Судебной палаты в 1906 г. сформулировал задачи, стоящие перед присяжными поверенными и их Советами: «По идее законодателя (ст. 354 учр. суд. уст. и ея мотивы), сословие присяжных поверенных должно представлять собою самое верное ручательство нравственности, знания и честности убеждений при защите вверенных ему интересов тяжущихся, обвиняемых и др. лиц, участвующих в деле. В целях достижения столь высокого идеала учрежден корпоративный надзор, служащий средством к водворению и поддержанию между присяжными чувства правды, чести и сознания нравственной ответственности перед правительством и обществом»42. К компетенции Советов присяжных было отнесено рассмотрение дисциплинарных дел, а также решение ряда других вопросов, актуальных для членов адвокатского сословия.

Рассматривая в 1904 г. конкретное дисциплинарное дело, Совет присяжных округа Московской Судебной палаты отметил в своем решении: «Совет находит, что учреждение сословия присяжных поверенных имеет более обширную задачу, чем служение одним частным интересам, задачу, состоящую в том, чтобы организовать среду людей, которые действовали бы на этом поприще в интересах общества и правосудия, не защищали бы заведомо безнравственных домогательств и пользовались бы только законными и честными средствами. Совет в своей прошлой деятельности неуклонно держался этого принципа и даже подвергал строгому взысканию за более или менее серьезные от него отступления. Так, за заведомо безнравственное оспаривание вполне справедливого иска, хотя возражения и были юридически обоснованы, Совет запретил присяжному поверенному практику»43.

Советы постоянно подчеркивали, что уважение к существующим законам есть первый долг присяжного поверенного в его профессиональной деятельности, и всякое действие, направленное на обход закона, представляется несогласным с назначением присяжного поверенного и не соответствующим его званию.

Значительный интерес представляет и решение Совета присяжных округа Харьковской Судебной палаты, принятое в 1907 г., в котором были сформулированы задачи адвокатуры и высокие нравственные требования, предъявляемые к представителям этого сословия: «Деятельность присяжного поверенного основывается на оказываемом ему доверии, и без этого доверия она немыслима … Общественная задача адвокатуры есть служение правде, и по существу этого общественного служения личность адвоката должна быть таковой, чтобы каждому своему слову он мог требовать доверия. … Таково доверие и Суда, и общества к адвокатуре; это доверие опирается, конечно, на соответствующую этику и не может быть обмануто. … С этой точки зрения люди, считающие возможным сообщать ложные сведения доверителю и Совету, должны считаться в среде присяжной адвокатуры случайным инородным телом»44.

С ним перекликается решение Совета присяжных поверенных округа Московской Судебной палаты: «Адвокату прежде всего необходимо вести себя как порядочному человеку, никогда не утверждать чего-либо противного истине, не унижать себя лживыми изворотами, не позволять себе ни малейшего обмана»45. К величайшему сожалению, некоторые современные представители по гражданским делам подобными «вредными» комплексами не страдают.

Интерес представляет и сходное по содержанию решение Совета присяжных округа Санкт-Петербургской Судебной палаты: «Присяжный поверенный никогда не должен прибегать для защиты интересов своих клиентов к средствам безнравственным. Присяжные поверенные должны своим образом действий убедить обращающееся к их содействию общество, что оно никогда не должно ожидать от них иного способа защиты вверенных им интересов, как способа законного и нравственного»46.

Рассматривая в 1903 г. конкретное дисциплинарное дело, Совет присяжных округа Московской Судебной палаты подчеркнул, что присяжные поверенные являются не только защитниками частных интересов, но и слугами закона, общества и правосудия. Они могут бороться лишь законными, честными и не возбуждающими нареканий средствами, а потому источники и способы добывания ими необходимой для ведения дела информации должны быть выше подозрений. «К числу последних никак нельзя отнести представление писем без ведома и согласия их владельцев», — резюмировал Совет47.

По мнению Советов присяжных, член адвокатского сословия должен был отвечать более высоким нравственным требованиям, нежели рядовой гражданин, в том числе гражданин, выполняющий договор поручения. «Не все то, что не запрещено законом и потому не влечет за собою кары для поверенного вообще, дозволительно присяжному поверенному», — констатировал в одном из своих решений Совет присяжных округа Московской судебной палаты48.

В другом своем решении тот же Совет отмечал: «Профессия присяжного поверенного не есть только средство для кормления; закон, общество и сама корпорация наша видят в нем благородную арену для подвигов высокого общественного служения. Регулировать свою профессиональную деятельность одними только соображениями меркантильного характера ни один уважающий себя присяжный поверенный не будет»49.

Советы присяжных требовали от членов адвокатского сословия «следовать правде» и защищать интересы своих доверителей исключительно законными средствами, «отнюдь не прибегая к измышлениям и изворотам». Обращение же отдельных адвокатов к подобным приемам признавалось Советами «неправомерными, унижающими достоинство присяжного поверенного». В качестве «весьма предосудительного явления» признавалось и удостоверение присяжным поверенным ложного факта на суде50.

Само собой разумеющимися требованиями к присяжному поверенному, независимо от того, принимает ли он на себя ведение дела или ограничивается дачей совета или написанием бумаги, были знание законов и профессиональная добросовестность, а также высокие нравственные качества адвоката. По конкретному дисциплинарному делу Совет присяжных поверенных округа Московской судебной палаты с сарказмом констатировал:

«Принимая дела, присяжный поверенный, очевидно, не имеет привычки заглядывать в закон и знакомиться хотя бы с элементарными, основными его положениями, касающимися дела … Нельзя требовать от адвоката, чтобы он знал все законы, но раз он принимает дело, то обязан внимательно ознакомиться с соответствующими нормами права»51.

Рассматривая другое дело, тот же Совет отмечал: «Как бы ни было незначительно по сумме дело, но раз присяжный поверенный принял его к своему производству, хотя и бы и в виде товарищеской услуги, он должен относиться к этому делу так же, как и к тем делам, которые в его глазах представляют собою более серьезный и крупный интерес, не допуская медлительности»52.

Очень щепетильно адвокатское сословие относилось и к способам формирования присяжными доказательственного материала. Так, Совет присяжных округа Санкт-Петербургской судебной палаты признал предосудительным посещение присяжным поверенным квартиры потенциального свидетеля с целью выяснить его отношение к возбуждаемому делу53.

По результатам рассмотрения конкретного дисциплинарного дела Совет присяжных поверенных округа Одесской Судебной палаты записал в своем решении: «Присяжный должен ограничиться указанием компетентному органу на соответствующих свидетелей и участием в официальном их допросе. Никакие частные сношения с ними для присяжных поверенных, по мнению Совета, нежелательны, не говоря уж о том, что … поучать и подготавливать их к даче показаний не может входить в обязанности присяжных поверенных, которые должны тщательно избегать всего того, что могло бы давать малейший повод к заподозриванию их в каком-либо воздействии на свидетеля. Всякое уклонение с этого пути роняет достоинство присяжной адвокатуры»54.

В сходной ситуации Совет присяжных округа Санкт-Петербургской Судебной палаты весьма эмоционально констатировал: «Совет не может не остановиться на ложном указании местожительства свидетелей как на поступке, совершенно несовместимом с достоинством присяжного поверенного. Присяжный поверенный во всех своих заявлениях судебным и административным учреждениям должен безусловно придерживаться одной лишь правды, и никакие практические соображения о пользе и выгоды его клиента не оправдывают уклонения его с этого пути. … Редактирование показаний, поучение свидетелей давать свои показания в такой-то более ясной форме есть совершенно недопустимая и никакими законами не предусмотренная мера воздействия на свидетелей, к которой, конечно, присяжный поверенный прибегать не должен».

Гневную отповедь в решении Совета получили и действия некого присяжного, практиковавшего в округе Новочеркасской Судебной палаты. Этот адвокат «позволил себе принять доверенность на ведение дела о расторжении брака по неверности жены, зная, что никаких доказательств этой неверности нет, как нет даже и уверенности в том, что такие доказательства могут быть добыты. Несмотря на то, что доверитель не имел “основательных доводов” обвинить жену свою в супружеской неверности, присяжный поверенный тем не менее, в прямое и очевидное нарушение всех требований нравственной опрятности, принял на себя труд собирать при помощи приглашенных им добровольцев — соглядатаев нужные для начатия бракоразводного процесса материалы и сведения и щедрою рукой оплачивал услуги явившихся на призыв его сыщиков». С учетом тяжести дисциплинарного проступка присяжный был лишен права заниматься адвокатской практикой.

Еще более пикантными были обстоятельства дисциплинарного проступка, совершенного двумя адвокатами, практиковавшими в округе Московской судебной палаты. В решении Совета было записано: «В образе действий присяжных поверенных обнаружены факты неблаговидные и заслуживающие строгого порицания. Заранее условленное пребывание присяжных поверенных в номерах гостиницы — в качестве представителей супругов, из коих один должен совершить необходимое для развода прелюбодеяние со свидетелями, которые должны будут видеть таковое и подтвердить в Консистории, — является бесспорно деянием, явно неприличным для присяжных поверенных»55.

Советы присяжных требовали от членов своего сословия при исполнении их профессиональных обязанностей безусловного исполнения требований закона и моральных установлений, правильного построения отношений с судом и участниками процесса.

В данном отношении весьма интересным является принятое в 1903 г. решение Совета присяжных округа Московской судебной палаты. Поводом для рассмотрения дела явился инцидент, имевший место с одним из адвокатов в Коммерческом суде. С целью выяснения обстоятельств инцидента на заседание Совета был приглашен председательствовавший по делу член суда. В решении Совета по данному делу было записано следующее: «По удостоверении члена Суда, самый допрос свидетелей был производим присяжным поверенным не только без той сдержанности и самообладания, которые обязательны для адвоката независимо от его темперамента и степени взволнованности характером дела или свойством выслушиваемых свидетельских показаний, но и с прямым нарушением закона и общепринятого порядка, куда Совет не может не отнести резкое вмешательство в вопросы, предлагаемые г. судьей и противником, многократное перебивание речи свидетеля и доведение его тем самым до грубых противоречий и до состояния, которое судья-свидетель характеризует в своем показании выражением “сбитый с толку”. Последнее обвинение, по мнению Совета, является особенно тяжким. Правильно понимая свои обязанности в отношении их клиентов и бережно охраняя высокое достоинство носимого ими звания, присяжные поверенные отнюдь не должны давать повода к возникновению таких обвинений, а тем более среди гг. судей, мнением которых о сословии и практикуемых членами его приемах их профессиональной деятельности нельзя не дорожить, так как только при взаимном доверии и уважении судьи и адвоката их совместное следование правосудию может быть целенаправленным и благотворным; достойное отправление адвокатом обязанностей станет вполне невозможным, если гг. судьи усвоят себе взгляд на членов нашего сословия не как на своих ближайших и необходимых сотрудников в нелегком деле разыскания истины и правды в судебных спорах, а как на лиц, способных во имя отстаивания частного интереса “сбивать с толку свидетелей” и создавать затруднения судейской деятельности вместо того, чтобы своим живым, энергичным, но и вполне безупречным участием … помогать ей»56.

По российскому законодательству, присяжные поверенные имели право совершать отдельные нотариальные действия, например заверять копии документов. В отношении поверенного, который пытался дейст­вовать в данном отношении недобросовестно, Совет присяжных округа Московской судебной палаты разразился в 1903 г. следующей гневной филиппикой: «Основа нашей деятельности — это доверие общества, Суда, товарищей. Всякое действие члена сословной организации, должного считать своей первой обязанностью заботиться о сохранении дорогого ему звания, направленное к подрыву этого доверия, является тяжким профессиональным проступком. И в силу закона, и в силу обычая суды и стороны доверяют копиям документов, заверенных подписью присяжного поверенного, и присяжный поверенный чувствовал бы себя глубоко оскорбленным, если бы его подписи не поверили, — она должна служить гарантией правильности того, что перед нею следует. Это доверие чрезвычайно дорого для адвокатуры; оно дает ей возможность исполнять свои обязанности, и сословный орган должен неустанно заботиться о сохранении его и карает за всякое на него посягательство»57.

В сходной ситуации Совет присяжных округа Казанской судебной палаты в своем решении записал: «Поверенный, не проверив фактов лично, не должен утверждать о них перед Судом категорично без указания источника, на основании которого он делает такое заявление, как, например, без указания на то, что он об этом заявляет со слов своего доверителя, ибо заявления присяжного поверенного, сделанные на Суде в прямой и категорической форме, самой этой категоричностью своей могут иногда вводить Суд в заблуждение при доверии к присяжному поверенному»58.

А Совет присяжных округа Московской судебной палаты в одном из своих решений записал: «Выступая перед Судом в качестве поверенного стороны … присяжный поверенный не может и не должен говорить заведомой неправды; добросовестность и правдивость его объяснений перед Судом составляют существенное условие правильного отправления им своих обязанностей; только при соблюдении этого требования присяжный поверенный может снискать доверие и уважение Суда и общества, посредником между которыми он призван быть. То обстоятельство, что присяжным поверенным нередко доверяются клиентами тайны, которые и закон ему предписывает не оглашать даже перед Судом, нисколько не изменяют высказанные положения. В таких случаях присяжный поверенный должен молчать, но не может утверждать прямо противоположное тому, что ему положительно известно»59.

Рассматривая конкретные дисциплинарные дела, Советы присяжных высказывали в своих решениях представления адвокатского сословия на сущность гражданского процесса и характер приемов, которыми стороны и их представители могут добиваться достижения своих целей.

В данном отношении в высшей степени интересным является решение Совета присяжных округа Московской судебной палаты, относящееся к 1903 г.: «Всякий гражданский процесс в существе своем представляет для участвующих в нем присяжных поверенных известную арену борьбы, в которой представители столкнувшихся интересов, силой своей эрудиции и талантов, в соединении с честностью проводимых ими взглядов, оспаривают друг у друга торжество своих положений; недаром сам закон употребляет термин “состязание сторон”, обозначая им тот доблестный турнир, который в интересах права и правды ежедневно происходит перед глазами Суда. Как и в настоящем турнире, взаимное уважение противников друг к другу и безусловная честность приемов самой борьбы составляют необходимые условия, какие должны строго выполняться присяжными поверенными. Всякое уклонение от этих правил, роняя достоинство адвоката в глазах общества и Суда, само по себе взывает к соответствующей каре»60.

Советы присяжных требовали также, чтобы адвокаты правильно строили отношения со своими доверителями. В частности, они подчеркивали, что «присяжный поверенный, обязанный всеми законными мерами охранять справедливые интересы своего доверителя, не может и не должен ставить себя в положение машинального исполнителя требований, формально неправедных и по существу несправедливых»61.

Советы при рассмотрении конкретных дисциплинарных дел подчеркивали, что присяжный поверенный вовсе не обязан, вопреки своему нравственному чувству, пользоваться всеми представляющимися по делу средствами защиты, ссылаясь на то, что этого требует доверитель. «Уступчивость желаниям своего клиента представляется несовместной с достоинством присяжного поверенного, который в силу своего звания и присяги обязан служить правде и справедливости, а не быть послушным исполнителем воли доверителя. Если присяжный поверенный счел своего верителя правым, но обиженным по делу, то он должен был доказать правоту по означенному делу и не прибегать к обходным способам — запугать своего противника и таким образом понудить его к невыгодной сделке»62.

Поверенный должен быть очень точным и аккуратным при реализации полномочий, предоставленных ему доверителем. Не потеряло актуальности и в наши дни следующее разъяснение, содержавшееся в решении Совета присяжных округа Московской судебной палаты: «Полномочия, предоставленные присяжному поверенному в … доверенности, и в частности полномочие на заключение мирового соглашения, не устраняют необходимости заручиться предварительным согласием доверителя на совершение таких действий, которые сопровождаются значительными изменениями в его имущественной сфере; и это предварительное согласие должно быть выражено в такой форме, которая устраняла бы возможность последующих упреков и нареканий в том, что поверенный действовал исключительно по собственному почину и произволу, совершая от имени клиента те или иные сделки»63. В другом своем решении тот же Совет констатировал, что пользоваться полномочием на заключение мирового соглашения поверенный должен с большою осмотрительностью, требуя от доверителя ярко выраженного согласия на принятие им условий планируемого мирового соглашения. «Но для этого недостаточно сообщить доверителю об этих условиях. Необходимо еще получить ответ на свое сообщение; но ответа присяжный поверенный не выждал и, таким образом, если и не нарушил своих полномочий, то поступил недостаточно корректно по отношению к своему доверителю»64.

Этот же Совет по другому дисциплинарному делу подчеркивал, что присяжный поверенный не может и не должен только по своему усмотрению решать вопрос о том, приносить ли жалобу или отказаться от подачи таковой. «Решение этого вопроса должно всецело принадлежать его клиенту, которого он должен своевременно поставить в известность об исходе дела, о наличии или отсутствии оснований для обжалования и о сроках на принесение жалобы. Разумеется, присяжный поверенный не обязан приносить жалобы, для которой он не усматривает никаких оснований; но в таком случае ему надлежит сделать одно из двух: или заручиться письменным разрешением доверителя не подавать жалобы или, если доверитель на это не согласен, немедленно отказаться от дальнейшего ведения дела и возвратить клиенту доверенность.

Поверенный должен письменно заявить доверителю о нежелании обжаловать состоявшееся решение суда по его делу, так как словесные объяснения о бесцельности принесения жалобы на состоявшееся решение суда не могут оградить его от нарекания в неисполнении им принятых на себя обязанностей»65.

Органы корпоративного надзора требовали от присяжных, чтобы их отношения с процессуальными противниками и всеми участниками процесса являлись исключительно корректными. Так, Совет присяжных округа Московской судебной палаты, рассматривая конкретное дисциплинарное дело, гневно обличал действия недобросовестного адвоката: «Располагая документом, доказывающим неправоту предъявленного иска, добиваться удовлетворения этого иска через умолчание об означенном документе, запугивать противника угрозою подвести под него гербовый штраф и опорочивать в одном деле документ, коим воспользоваться для судебного ходатайства в другом деле, — заслуживает строгого осуждения»66.

А еще в одном решении того же Совета было записано следующее: «Адвокат не обязан охранять интересы противника. Это верно. Но он должен относиться к личности своего противника, как и каждого участвующего в процессе, с крайней осторожностью и полной корректностью. Иначе пришлось бы считать допустимыми по отношению к противнику брань, угрозы, клевету и т. п.»67.

Тот же Совет присяжных требовал от адвокатов, чтобы в ходе допроса не унижалось человеческое достоинство свидетелей. В одном из своих решений он подчеркивал: «Выяснение отношений свидетелей к стороне в процессе иногда бывает необходимо с целью установить достоинство свидетельских показаний, почему применение этого способа достижения истины запрещено быть не может; но когда отношения эти касаются чести свидетеля, в особенности женщины, то раньше, чем на них ссылаться, нужно их установить и охарактеризовать эти отношения корректно. Недостаток необходимой сдержанности и осмотрительности в объяснениях на Суде по щекотливому вопросу должен быть поставлен в вину присяжному поверенному»68.

Совет присяжных поверенных округа Московской судебной палаты «всегда держался правила, что присяжные поверенные должны с особою осторожностью относиться в бумагах и речах к вопросам, касающимся чести. Но в тех случаях, когда это требуется интересами судебной истины, поверенный должен говорить всю правду, если она ему достоверно известна. По ходу судебного дела нередко приходится заявлять Суду не только о событиях, порочащих честь, но и о преступлениях. На поверенных лежит обязанность удостовериться, по мере возможности, в правдивости события, о котором он должен заявить, чтобы легкомысленным сообщением не причинить напрасного вреда и не послужить невольным орудием в руках недобросовестного доверителя. Но лишать поверенного права и возможности делать заявления такого рода, когда он убедился в их достоверности и признал полезными для дела, — значило бы лишать тяжущегося одного из средств защиты»69.

Советы присяжных предъявляли к адвокатам весьма высокие требования и в плане их добросовестного отношения к исполнению своих профессиональных обязанностей. Любопытно отметить, что, по мнению Советов, за ошибку, допущенную поверенным, ответственность, в том числе материальную, должен был нести сам адвокат. Так, в решении Совета присяжных округа Московской судебной палаты по конкретному дисциплинарному делу было записано, что присяжный поверенный должен был или обжаловать в срок решение Окружного Суда, или, признав ошибку в предъявлении иска, предъявить новый. При этом он обязан был из своих средств возместить расходы по новому иску, если счел первый ошибкой70.

По другому делу тот же Совет отметил следующее. Болезненное состояние, в котором находился присяжный поверенный, не снимало с него обязанности «своевременно уведомить доверительницу о невозможности для него составить и подать к сроку обещанный апелляционный отзыв. Помимо сего, присяжный поверенный не лишен был возможности передоверить или поручить кому-либо другому составление отзыва. Что же касается праздничного времени, то таковое, конечно, не освобождает присяжных поверенных от выполнения принимаемых ими на себя обязанностей. Посему Совет находит, что допущено одно из существеннейших профессиональных нарушений»71.

В то же время адвокат вовсе не обязан во всех случаях обжаловать решение, которое вынесено против его доверителя. Так, Совет присяжных округа Новочеркасской судебной палаты разъяснил, что «присяжный отнюдь не обязан сочинять кассационную жалобу, если, по его мнению, нет поводов для кассации, но в таком случае на его обязанности … лежит поставить об этом в известность доверителя, дабы последний имел возможность обратиться, если пожелает, к другому поверенному».

Еще более интересными представляются соображения, высказанные по сходному поводу Советом присяжных округа Московской судебной палаты: «Отказ от подачи кассационной жалобы в том случае, если по делу нет никаких оснований для ее принесения, не только не составляет нарушения обязанностей поверенного, но является … прямым исполнением оных, так как, напротив того, подача совершенно неосновательных жалоб являлась бы прямым их нарушением».

Интерес представляет и следующее мнение, высказанное тем же Советом при рассмотрении конкретного дисциплинарного дела: «Присяжный поверенный должен охранять интересы своих доверителей всеми законными и непредосудительными с точки зрения нравственности средствами; было бы преступным малодушием с его стороны уклоняться от совершения какого-либо необходимого или полезного для доверителя процессуального действия лишь из опасения вызвать этим неудовольствие того или иного лица или учреждения».

Строго спрашивая с поверенных, нарушавших свои профессиональные обязанности и нормы адвокатской этики, Советы присяжных в то же время стояли на страже законных интересов и человеческого достоинства членов адвокатского сословия. Например, рассматривая конкретное дисциплинарное дело, Совет присяжных округа Московской судебной палаты в своем решении записал: «Присяжный поверенный достойно поступил, отказавшись исполнять розыскные поручения своего клиента; он дал понять … агентству, что присяжный поверенный — не приказчик, не торговый корреспондент, к которым можно с чем угодно обращаться. Он разъяснил, что в России в присяжном поверенном видят и ценят общественного служителя, слугу закона и защитника правды. Совет особенно ценит, что присяжный поверенный не испугался угроз, а дал надлежащий и достойный присяжного поверенного ответ»72.

По другому дисциплинарному делу тот же Совет высказал мнение в том смысле, что недовольство доверителя содержанием речи присяжного поверенного, формой ее изложения, недостаточностью или краткостью, если в деле не содержится указаний на то, что это произошло вследствие небрежного исполнения поверенным своих обязанностей или незнакомства с обстоятельствами дела, само по себе не может служить основанием к наложению дисциплинарного взыскания73.

Органы корпоративного надзора резко отрицательно относились к тактике искусственной затяжки процесса, практиковавшейся некоторыми поверенными. Совет присяжных округа Одесской судебной палаты по данному поводу записал: «Основная цель всякого правильного процесса — водворить “суд скорый, правый, милостивый и равный для всех”. Медлительный суд и затяжной процесс не будут равными для всех, ибо создают выгоду в пользу той стороны, которой желательно затягиванье дела, и нарушает равновесие против той, которая от такого затягивания страдает. Посему деятельность поверенного, направленная без достаточных оснований к замедлению процесса и умышленно посягающая на одно из его основных начал – во вред противнику, — будет деятельностью, несогласною ни с законом, ни с достоинством звания, принцип коего — честность и добросовестность вообще, а не только в достижении выгоды доверителя»74.

Советы присяжных полагали, что деятельность адвоката должна быть совершенно чужда рекламе. Они считали, что принцип свободной профессии заключается в том, что обращение за помощью к данному лицу основано на доверии к нему. Источником этого доверия могут быть личное знакомство, отзывы, известность, приобретенная деятельностью на виду у всего общества. «Ни врач, ни адвокат не предлагают своего труда. Они несут его тем, кто к ним обращается», — констатировал в решении по конкретному дисциплинарному делу Совет присяжных поверенных округа Московской судебной палаты75. А в решении по другому делу он же записал, что печатание и распространение объявлений, носящих характер рекламы, с целью приобретения практики может «служить опасным средством злоупотребления доверием публики». Подобное поведение представляется «предосудительным для присяжного поверенного, осуждаемым общепринятым в сословии обычаем не прибегать к рекламам, а поэтому заслуживает строгого дисциплинарного взыскания»76.

Весьма любопытны и полностью актуальны и в наши дни взгляды одного из Советов присяжных на роль адвокатов в профилактике гражданских правонарушений: «Если адвокаты необходимы и полезны обществу своим активным участием в сфере судебного представительства, то они могут быть еще более полезны ему своевременно принимаемыми ими мерами юридической профилактики; сколько ненужных процессов было бы предупреждено, сколько состояний и добрых репутаций было бы сохранено, если бы советы и помощь адвоката даны были прежде, чем ожидаемые события наступали или известные действия намечались»77.

Сформулированные в решениях дореволюционных Советов присяжных нравственные основы деятельности российской адвокатуры, в частности задачи адвоката содействовать разрешению гражданских дел на основе закона и в полном соответствии с их фактическими обстоятельствами, являются актуальными и в наши дни. В настоящее время лучшие традиции дореволюционной российской адвокатуры в своей дисциплинарной практике стараются поддерживать квалификационные комиссии и Советы адвокатских палат субъектов Российской Федерации78.

§ 2. Принцип объективной истины в советском гражданско-процессуальном законодательстве и литературе

Истоки советского принципа объективной истины в классовом (социалистическом) понимании значения этого слова следует искать в положениях ГПК РСФСР 1923 г.

В соответствии со ст. 5 ГПК, суд был обязан всемерно стремиться к уяснению действительных прав и взаимоотношений тяжущихся. Поэтому, не ограничиваясь представленными объяснениями и материалами, он должен был посредством предложенных сторонам вопросов способствовать выяснению существенных для дела обстоятельств и подтверждению их доказательствами, оказывая обращающимся к суду трудящимся активное содействие в ограждении их прав и законных интересов, дабы юридическая неосведомленность, малограмотность и подобные тому обстоятельства не могли быть использованы им во вред.

При этом суд разъяснял обращающимся к нему сторонам их процессуальные права и необходимые формальности, предупреждая о последствиях, связанных с процессуальными действиями или упущениями их.

На основании ст. 118 ГПК каждая сторона должна была доказать те обстоятельства, на которые она ссылается как на основание своих требований и возражений. Доказательства представлялись сторонами, а также могли быть собираемы по инициативе суда. Если представленных доказательств было недостаточно, суд мог предложить сторонам представить дополнительные доказательства. В соответствии со ст. 121 ГПК, суд мог по собственной инициативе или по просьбе сторон производить необходимые проверочные действия по представленным доказательствам с помощью осмотра на месте, вызова сведущих лиц (экспертов), вызова и допроса свидетелей и проверки письменных документов.

Таким образом, по ГПК РСФСР 1923 г., гражданское судопроизводство и установление обстоятельств гражданских дел были основаны на следственных и в меньшей степени — на состязательных началах. Нетрудно заметить, что положения ст. 5 и 118 ГПК РСФСР 1923 г. через 40 лет почти дословно были воспроизведены в ст. 14 и 50 ГПК РСФСР 1964 г.

В советской науке гражданского процессуального права принцип объективной истины не сразу нашел словесное определение, а также место в системе принципов данной отрасли права.

Так, в первом советском учебнике гражданского процесса для вузов, вышедшем в 1940 г., его автор — профессор А. Ф. Клейнман, позднее в течение многих лет возглавлявший кафедру гражданского процесса МГУ, подчеркивал, что суд должен вынести решение, соответствующее действительным обстоятельствам дела. В то же время такая обязанность выводилась А. Ф. Клейнманом из принципа состязательности79.

Несколько позднее автор и соавтор ряда учебников по гражданскому процессу доцент С. Н. Абрамов указывал, что «незыблемым принципом социалистического правосудия и ближайшей целью советского гражданского процесса является материальная истина, закон (ст. 5 ГПК) обязывает суд всемерно стремиться к уяснению действительных прав и взаимоотношений сторон. Суд обязан в этих целях, не ограничиваясь представленными сторонами объяснениями и материалами, посредством предложенных сторонам вопросов способствовать выяснению существенных для разрешения дела обстоятельств и подтверждению их доказательствами. Если представленные сторонами доказательства недостаточны для установления материальной истины, суд может предложить сторонам представить дополнительные доказательства или же сам затребовать их (ст. 118 ГПК). Таким образом, принцип состязательности в советском процессе означает сочетание самодеятельности и инициативы сторон с инициативой и активностью суда в выявлении всех обстоятельств дела и в подтверждении их доказательствами, способствующими установлению материальной истины»80.

Как видно из приведенной цитаты, несмотря на употребление термина «принцип материальной истины», С. Н. Абрамов, по существу, вел речь не о самостоятельном принципе, а лишь об одном из аспектов действия принципа состязательности.

Позиция процессуалистов, не считавших принцип объективной истины самостоятельным принципом этой отрасли, была подвергнута критике со стороны С. В. Курылева. Он понимал материальную истину как требование, предъявляемое суду, которое «означает, что суд должен использовать все предоставленные в его распоряжение процессуальные средства для того, чтобы установить имеющие значение для дела факты в том виде, как они были в действительности, в пределах, необходимых для осуществления задач правосудия»81.

В учебнике, изданном в 1954 г., А. Ф. Клейнман относил принцип объективной истины, наряду с принципами законности, диспозитивности и состязательности, к «важнейшим принципам советского гражданского процесса». Однако этому «важнейшему принципу» автор смог посвятить всего несколько строк: «Принцип объективной истины требует, чтобы судом были приняты все доступные ему меры для установления по делу фактических обстоятельств, имевших место в объективной реальности, чтобы судебное решение опиралось на действительные правоотношения сторон, выясненные на основе действительных обстоятельств дела, именно в этих целях инициатива и активность сторон дополняются инициативой и активностью суда и прокурора, участвующего в деле»82.

Вполне возможно, что, излагая столь лаконичным образом содержание принципа объективной истины, профессор А. Ф. Клейнман вольно или невольно стремился оградить учебник по одной из специальных юридических дисциплин от чрезмерной идеологизации. Что же касается философского аспекта данного понятия, то марксисты рассматривали в качестве объективной истины «правильное отражение в сознании людей, в положениях науки объективного мира, объективной действительности»83.

Разумеется, все это преподносилось в соответствующей идеологической упаковке: «Вопрос об объективной истине является одним из важнейших вопросов, вокруг которого шла и ныне идет ожесточенная борьба двух противоположных лагерей, партий в философии — материализма и идеализма. Отрицание объективной истины служит в руках идеалистов средством борьбы против науки и научного познания, средством защиты фидеизма, поповщины»84.

Теоретической базой для развития и совершенствования положений науки гражданского процессуального права, посвященных принципу объективной истины в гражданском судопроизводстве, явились фундаментальные работы С. В. Курылева, посвященные проблемам судебных доказательств. Творчески развивая положения, сформулированные в свое время Е. В. Васьковским85, автор указывал, что в отдельных случаях суд может познать интересующие его факты непосредственным путем. Сюда относятся так называемые факты-состояния: размер земельного участка, способность вещи к делимости без потери хозяйственного назначения, характер изолированности спорной комнаты, ее положение как проходной или смежной с проходной86. В большинстве же случаев интересующие суд факты имели место в прошлом, и суд мог познать их наличие или отсутствие лишь c помощью судебных доказательств.

Основой для решения проблемы сущности доказательства должен служить закон всеобщей связи и взаимозависимости явлений природы и общества. Поскольку все в мире взаимосвязано, то и субъективные явления нашего мышления связаны определенным образом с явлениями объективной действительности. Соответственно, наше мышление не только само связано с объективной действительностью, но и способно правильно отражать существующие в объективной действительности связи и взаимодействия, познавать эту действительность.

Раз мир — единое целое и все предметы и явления в мире связаны друг с другом, то и объект судебного познания (предмет, явление) связан определенным образом с другими предметами и явлениями, которые, в свою очередь, связаны с иными предметами и явлениями и т. д. В силу универсальной зависимости и обусловленности всякое изменение в соответствующем предмете, явлении будет результатом определенных причин (изменения обусловливающих явлений, развития самого предмета, явления). Такое изменение определенным образом отразится на всех связанных с ним, зависимых от него и обусловливаемых им явлений, произведя в них также определенные изменения. Изменения последних вызовут, в свою очередь, изменения в иных связанных с ними явлениях и т. д. до бесконечности87.

Зная существующие в природе связи и пользуясь знанием этих связей, можно познавать неизвестные явления природы при помощи известных явлений. Под знанием связей понимается знание того, какие изменения должны происходить в одних явлениях при определенном изменении в связанных с первыми других явлениях. С. В. Курылев указывал, что известные явления, при помощи которых суд, основываясь на знании объективных связей явлений, познает неизвестные, и служат средствами установления объективной истинности наличия или отсутствия искомых фактов, т. е. доказательствами. Доказательство – известный суду факт, находящийся в определенной связи с неизвестным суду фактом или группой фактов, входящих в предмет доказывания88.

«Взаимосвязь, взаимообусловленность предметов и явлений как один из наиболее общих законов объективной действительности и является той основой, которая дает возможность осуществлять опосредованное познание неизвестных и недоступных для восприятия фактов при помощи связанных с ними известных фактов-доказательств. Наличие связи факта-доказательства с искомым фактом является первым и главным существенным признаком доказательства, признаком, благодаря которому доказательство и может служить средством установления неизвестных фактов»89.

Данный признак доказательства нашел достаточно четкое закрепление в действующем гражданском процессуальном законодательстве. В соответствии со ст. 49 ГПК РФ, доказательствами по гражданскому делу являются любые фактические данные, на основе которых в определенном законом порядке суд устанавливает наличие или отсутствие обстоятельств, обосновывающих требования и возражения сторон и иные обстоятельства, имеющие значение для правильного разрешения дела. Эти данные устанавливаются следующими средствами: объяснениями сторон и третьих лиц, показаниями свидетелей, письменными доказательствами, вещественными доказательствами и заключениями экспертов. Практически аналогичным образом, если не считать непринципиальных редакционных изменений, определяет понятие доказательства и ст. 57 проекта ГПК РФ90.

Связь фактических данных (известных суду фактов — доказательств) с фактами, входящими в предмет доказывания (по терминологии закона — обстоятельствами, обосновывающими требования и возражения сторон, и иными обстоятельствами, имеющими значение для правильного разрешения дела), является таким признаком, без которого немыслимо само понятие доказательства91.

Основываясь на положениях, сформулированных С. В. Курылевым, в учебнике 1956 г. «Советский гражданский процесс» профессор К. С. Юдельсон уже относительно подробно излагал содержание и значение принципа объективной истины, правда, называя его несколько по-иному — принципом «объективной истинности судебных решений»92.

Пожалуй, последним учебным руководством, в котором не выделялся самостоятельный принцип объективной истины советского гражданского права, являлось учебное пособие под редакцией профессора М. А. Гурвича, изданное в 1957 г. В нем обязанность суда установить истину опять-таки выводилась из принципа состязательности93. После этого времени и до самого последнего момента во всех учебниках и учебных пособиях по гражданскому процессу в системе принципов гражданского процессуального права непременно шла речь о самостоятельном принципе объективной истины94.

В 1960 г. вышла работа А. И. Трусова, посвященная основам теории судебных доказательств в советском уголовном процессе. В одной из ее глав конспективно была изложена теория познания как основа теории судебных доказательств. Автор приходил к выводу о том, что доказывание при всей специфичности этого вида познавательной деятельности все же безусловно протекает в рамках общих закономерностей познания, исследуемых диалектическим материализмом95. Касаясь содержания истины по уголовному делу, А. И. Трусов включал в него, помимо достоверного установления фактов, также юридическую и общественно-политическую их оценку96.

В 1964 г. О. В. Ивановым была защищена кандидатская диссертация, специально посвященная принципу объективной истины в гражданском процессе97. В отдельных ее разделах шла речь о: принципе объективной истины в системе принципов советского гражданского процессуального права; гносеологических предпосылках принципа объективной истины, с точки зрения диалектического материализма; содержании и характере истины, устанавливаемой судом; нормативном закреплении принципа объективной истины и о принципе «формальной истины» в гражданском процессуальном праве буржуазных государств. В том же году была опубликована и работа О. В. Иванова на аналогичную тему98.

Определенным этапом в разработке принципа объективной истины в гражданском судопроизводстве явилась статья М. А. Гурвича, опубликованная в журнале «Советское государство и право». Под принципом объективной истины этот автор понимал установленное гражданским процессуальным правом «требование, в силу которого суд обязан принять все меры к достоверному установлению всех обстоятельств дела и правоотношений, от которых зависит вынесение законного и обоснованного решения суда»99.

М. А. Гурвич указывал, что, принимая истину судебного решения за постоянную и неизменную цель судебного исследования, законодатель учитывает, что путь к ней лежит через анализ сложного судебного материала. Процессуальная форма правосудия обеспечивает успешность такого анализа. Однако это требует надлежащего использования процессуальной формы, тщательных, иногда напряженных поисков истины. Может случиться, что при самой добросовестной работе суда истина все же раскрыта не будет. В связи с этим законодатель не впадает в иллюзию истинности любого судебного решения, а, напротив, учитывая возможность судебных ошибок, неполноты и других недостатков вынесенных решений, принимает все меры к их исправлению как до, так и после вступления судебного постановления в законную силу100. В статье рассматриваются также соотношение понятий законности и обоснованности судебного постановления, гарантии принципа объективной истины, значение правила допустимости доказательств для установления истины и некоторые другие вопросы101.

В дальнейшем различные аспекты принципа объективной истины исследовались в литературе И. М. Резниченко, М. Г. Авдюковым, М. К. Треушниковым, И. Н. Мухиным, А. Г. Прохоровым, А. С. Козловым и рядом других ученых102. Кардинальный вопрос проблемы объективной истины в гражданском судопроизводстве — о соотношении вероятности и достоверности в правосудии разрабатывался в трудах С. В. Курылева103, Л. А. Ванеевой104, С. А. Барашкова105. В той или иной мере проблема истины в правосудии поднималась также в работах А. А. Мельникова и А. М. Ларина, А. Г. Коваленко, В. М. Семенова, В. Ф. Тараненко, С. В. Никитина, С. Ш. Болтуева, М. М. Зубовича, А. А. Ференс-Сороцкого и некоторых других авторов106.

Глава 2.
Проблема установления истины в суде в свете действующего гражданского процессуального законодательства и новейшей процессуальной литературы

В свое время М. А. Гурвич, исходя из того, что принцип объективной истины присущ не только правосудию, но и деятельности всех государственных органов, высказал надежду на создание общей теории данного принципа как проблемы общей теории права. По его мнению, вопрос о принципе объективной истины следовало включить «в состав его общей теории как часть учения о применении права»107. Это пожелание до известной степени оказалось реализованным. За последнее время появился ряд работ, в той или иной мере посвященных принципу объективной истины, авторами которых являются представители науки общей теории права108. Так, по мнению виднейшего представителя науки теории права, члена-корреспондента РАН С. С. Алексеева, принцип объективной истины представляет собой выраженное в праве «требование, согласно которому решение правоприменительного органа должно полно и точно соответствовать объективной действительности»109. Далее автор указывает, что надлежащее (правильное) применение юридических норм обеспечивается тогда, когда юридическое познание осуществляется в строгом соответствии с принципом объективной истины. Он полагает, что принцип объективной истины является общим принципом юридического познания. Не только судебные органы, осуществляющие юрисдикцию по гражданским и уголовным делам, но и все органы, деятельность которых связана с применением права, должны руководствоваться принципом объективной истины в качестве ближайшей цели разрешения юридических дел.

Принцип объективной истины, будучи юридическим принципом, с философской стороны обосновывается теорией познания (отражения). В частности, к ней относятся положения о познаваемости мира, достоверности человеческих знаний, об их объективном характере, независимости ни от человека, ни от человечества. С. С. Алексеев подчеркивает, что понятие истины в юридических делах в полной мере соответствует общему философскому понятию объективной истины. «Она понимается как правильное отражение в нашем сознании обстоятельств дела, включая их юридическое значение. С этой точки зрения вполне целесообразно применение для характеристики истины в юридических делах философского термина “объективная истина”»110.

Одновременно С. С. Алексеев отмечает определенные особенности, характерные для познания в процессе правоприменительной деятельности. Объективная истина в юридическом деле носит ограниченный по предмету и содержанию характер. В отличие от теоретического познания, здесь вовсе не требуется выявить все свойства, связи и опосредования фактов, установить объективные закономерности явлений, их социально-политическую или экономическую сущность. Устанавливаемая в процессе правоприменительной деятельности истина имеет строго определенные, очерченные законом рамки и не является безграничной и всеобъемлющей.

Кроме того, в отдельных случаях в силу определенных причин возможны отступления от принципа объективной истины. Имеется в виду возможность различного рода ошибок, допускаемых работниками правоприменительных органов, а порой и отсутствие достаточно четкой регламентации деятельности таких органов, направленной на обеспечение принципа объективной истины111.

Но не вошли ли вышеприведенные положения, в том числе соображения С. С. Алексеева, о существовании в российском праве принципа объективной истины, а также о пределах и специфике его проявления в противоречие с нормами ГПК РСФСР в его последних редакциях, а также с положениями введенного в действие с 1 февраля 2003 г. ГПК РФ? Ведь формулировки ст. 14, 50 и ряда других статей ГПК РСФСР, действовавшие в ред. Федерального закона РФ от 30 ноября 1995 г., были существенно изменены112. В связи с этим в процессуальной литературе стали появляться высказывания, в соответствии с которыми суд якобы освобожден от обязанности установления истины по гражданскому делу.

Речь идет о следующем. В связи с изменением экономических и социальных условий жизни российского общества, а также хронической перегрузкой судов рассмотрением все возрастающего числа гражданских дел Федеральным законом от 30 ноября 1995 г. в положения ст. 14 ГПК были внесены весьма существенные изменения. Как было записано в новой редакции ч. 3 ст. 14, суд, сохраняя беспристрастность, создает необходимые условия для всестороннего и полного исследования обстоятельств дела: разъясняет лицам, участвующим в деле, их процессуальные права и обязанности, предупреждает о последствиях совершения или несовершения процессуальных действий и в случаях, предусмотренных настоящим Кодексом (т. е. в ограниченном числе прямо предусмотренных законом случаев — А. Б.), оказывает им содействие в осуществлении их прав. Соответствующие изменения были внесены и в редакцию ст. 50 ГПК РСФСР.

Несмотря на существенные изменения законодательства, ряд авторов продолжал отстаивать позицию, заключающуюся в том, что и в период действия ГПК РСФСР в ред. Федерального закона от 30 ноября 1995 г. принцип объективной истины гражданского процессуального права по-прежнему действовал, хотя и в несколько измененных формах113. В данной связи важным представляется сослаться на мнение доцента, судьи Белгородского областного суда Е. Чесовского. Анализируя положения ГПК РСФСР в ред. Федерального закона от 30 ноября 1995 г., названный автор вполне резонно полагал, что: «Без достижения истины невозможно обеспечить воспроизведенное в ст. 3 ГПК конституционное право на обращение в суд за судебной защитой, ибо защитить можно только официально констатированное судом субъективное право, возникшее на основе правовой нормы, указанного в ее диспозиции и установленного судом юридического факта.

Обязанность суда создать условия для всестороннего и объективного исследования обстоятельств, имеющих значение для дела, иными словами, исследования истинности юридических фактов, косвенно вытекает из содержания ст. 14 и 50 ГПК. На достижение истины направлена деятельность суда по оценке представленных доказательств (ст. 52–56 ГПК), где данная цель является логическим завершением процесса доказывания»114.

В то же время в сложившейся ситуации ряд процессуалистов поспешили объявить, что законодатель отказался от принципа объективной истины гражданского процессуального права. Например, профессор И. В. Решетникова писала, что в настоящее время необходимо констатировать «отказ гражданского процессуального права от принципа установления объективной истины». А сам же упомянутый принцип действовал «в гражданском процессуальном праве до января 1996 г.115

Вместе с профессором В. В. Ярковым она высказала мнение, что в современном гражданском процессе «нельзя говорить и о том, что суд должен стремиться к установлению объективной истины, поскольку решение суда выносится на основе только тех доказательств, которые были исследованы в судебном заседании. Суд тем самым устанавливает так называемую формальную истину, определяемую границами доказательственной деятельности»116.

В последнем случае в полной мере уяснить соображения И. В. Решетниковой и В. В. Яркова весьма затруднительно, поскольку в приведенной цитате имеется ряд неточностей. Очевидно, их можно квалифицировать в качестве редакционных погрешностей. Разве до принятия Федерального закона от 30 ноября 1995 г., которым в ГПК РСФСР и, в частности, в его ст. 14 и 50, были внесены столь радикальные изменения, решения выносились не «на основе только тех доказательств, которые были исследованы в судебном заседании» и возможности суда установить действительные обстоятельства дела не определялись «границами доказательственной деятельности»? Очевидно, И. В. Решетникова и В. В. Ярков хотели сказать, что раньше суд имел право и, более того, был обязан проявлять инициативу в собирании и исследовании доказательств, а сейчас все определяется главным образом инициативой и активностью сторон.

По мнению В. В. Самсонова, достижение истины в судебном разбирательстве невозможно и не нужно, следует лишь получить необходимые фактологические знания применительно к данному конкретному делу117. При этом, правда, оставалось не вполне понятным, что следует понимать под «необходимыми фактологическими знаниями применительно к данному конкретному делу» и в чем разница между такого рода знаниями и правильным установлением обстоятельств конкретного дела.

С. А. Шишкин полагает, что модернизированная редакция ст. 14 ГПК РФСР «закрепила новую концепцию — вместо обязанности установления объективной истины на суд возложена обязанность создавать необходимые условия для всестороннего и полного исследования обстоятельств дела, оказывать сторонам содействие в осуществлении их прав». Изменения и дополнения ГПК РФ данный автор квалифицировал как «исключение постулата материальной (объективной) истины»118.

В процессуальной литературе относительно широкое распространение получил и взгляд, в соответствии с которым в правосудии возможно достижение не объективной, но исключительно формальной истины. Так, профессор А. П. Вершинин считает, что в делах искового производства, отражающих общую тенденцию развития частного права, суд обязан постичь формальную истину. Однако принципы состязательности и формальной истины не могут быть распространены на дела, возникающие из административных отношений, и на дела особого производства, поскольку к ним применяются нормы публичного права, — следовательно, таковые подчинены началам следственности и объективной (материальной истины)119.

По мнению профессора И. М. Резниченко, «новейшее гражданское процессуальное законодательство демонстрирует эволюцию принципа объективной истины … к принципу формальной истины»120. Обосновывая такой взгляд на проблему истины в правосудии по гражданским делам, данный автор приводит следующие соображения. Существенно изменена редакция ст. 14 ГПК. «Ныне суд не обязан принимать ВСЕ (выделено И. М. Резниченко — А.Б.) меры по выяснению действительных обстоятельств дела, прав и обязанностей сторон; былая активность суда полностью перекладывается на стороны, на лиц, участвующих в деле. Роль суда ограничивается триадой: создание условий для всестороннего и полного исследования обстоятельств дела; разъяснение участникам процесса их прав и обязанностей, последствий совершения или несовершения процессуальных действий; оказание содействия в предусмотренных законом случаях в осуществлении их прав. То есть роль суда проявляется и исчерпывается функциями разъяснения и содействия»121.

И. М. Резниченко обратил внимание и на ряд других новелл в гражданском процессуальном законодательстве, которые, с его точки зрения, свидетельствует об эволюции процесса «от принципа объективной истины — к принципу формальной истины». Среди них — отказ законодателя в некоторых измененных и заново отредактированных нормах (ст. 60 ГПК РСФСР) от использования самого понятия «истина» и замена его понятием «действительные обстоятельства дела». Данный автор отмечает также: сужение прав суда по установлению обстоятельств дела (новая ред. п. 8 ст. 142 по сравнению с п. 4 ст. 141 ГПК РСФСР); сужение объема фактов, подлежащих установлению при принятии некоторых распорядительных актов (новая ред. ч. 2 ст. 34 и ч. 4 ст. 197 ГПК РСФСР); замену требования позитивного установления фактов новыми доказательственными презумпциями (ч. 1 ст. 65 и ч. 1 ст. 65 ГПК РСФСР); введение новых норм, ухудшающих доказательственные возможности сторон в кассационной инстанции (ч. 2 ст. 294 ГПК РСФСР); введение института заочного решения, позволяющего суду вообще обойтись без исследования доказательств, представленных одной из сторон122. И. М. Резниченко констатировал, что в связи с такого рода изменениями в гражданском процессуальном законодательстве «теперь сторонам приходится уповать только на себя»123.

Да, конечно, изменения в процессуальном законодательстве, на которые обратил внимание И. М. Резниченко, появившиеся в одной из последних редакций ГПК РСФСР, в значительной степени были восприняты и ГПК РФ. Однако не все из них столь радикальны. Некоторые из отмеченных И. М. Резниченко новелл носят не глобальный, а сугубо частный характер, поскольку рассчитаны лишь на отдельные процессуальные ситуации. Другие же из них (например, институт заочного решения) относительно редко применяются в судебной практике. И, наконец, не все из происшедших изменений ГПК применяются судами буквально.

Причем это происходит в силу двух причин — субъективной и объективной. Субъективная причина связана с тем, что многие судьи еще применяют нормы гражданского процессуального права в определенной мере по старинке — не так, как они записаны в ГПК РСФСР ред. Федерального закона от 30 ноября 1995 г., а ныне — в ГПК РФ, а так, как они были сформулированы в прежней редакции ГПК РСФСР. Это связано и с весьма существенным фактором объективного плана.

Из последних работ, в которых был подробно аргументирован вывод о переходе законодателя от принципа объективной к принципу формальной истины, необходимо указать исследование М. А. Плюхиной. По ее мнению, после внесения в 1995 г. изменений в ГПК говорить об объективной истине стало сложно. Более правильной и соответствующей изменениям гражданско-процессуального законодательства представляется ей позиция ученых, отрицающих существование принципа объективной истины «в обновленном гражданском судопроизводстве». Она полагает, что отказ от понятия объективной истины обусловлен не только расширением состязательности, но и включением в национальную правовую систему общепризнанных норм и принципов международного права, выдвигающих в качестве основного постулата тезис: «Человек, его права и свободы — высшая ценность». В частности, автор имеет в виду нормы ГПК, касающиеся свидетельского иммунитета некоторых категорий граждан124.

В обоснование данной точки зрения М. А. Плюхина приводит и соображения американского исследователя У. Бернама. Последний приходит к выводу, что погоня за объективной истиной представляется не только наивной, но и недостижимой, так как само событие как таковое не может быть воспроизведено в суде. После того как событие произошло, если только оно не записано на видеопленку, можно положиться только на его субъективное восприятие, и то лишь в той мере, в какой событие запомнили люди, а затем рассказали о нем125.

Соображения У. Бернама кажутся нам несколько странными. Поскольку в подавляющем большинстве случаев факты объективной действительности не записываются на видеопленку, то получается, что реконструкция минувших событий применительно не только к гражданскому или уголовному процессам, но и к деятельности ученого, журналиста, политика или просто восприятию обывателя невозможна. Вряд ли с этим можно согласиться.

Кроме всего прочего, события прошлого сохраняются не только в памяти людей, но и отражаются в виде документов, вещественных доказательств, аудио-и видеоматериалов. Кстати говоря, жизнь показывает, что сама по себе «запись на видеопленку», даже если она и производилась, за редчайшим исключением, является явно недостаточным средством установления обстоятельств дела. Об этом свидетельствует криминальная хроника последних лет, когда убийства видных отечественных и зарубежных деятелей порой фиксировались камерами наблюдения, однако в очень многих случаях преступления оставались нераскрытыми.

Ссылаясь на некоторые примеры из практики, когда установление действительных обстоятельств гражданского дела не соответствует интересам обеих сторон, М. А. Плюхина провозглашает правильной позицию ученых, признающих формальность истины, устанавливаемой судом. В то же время автор обращает внимание на то обстоятельство, что законодатель по-прежнему наделяет суд в сфере доказывания полномочиями, достаточно широкими для того, чтобы он при желании мог установить истину по делу. «Иными словами, — пишет М. А. Плюхина, — законодатель, попытавшись отказаться от объективной истины, не довел решение проблемы до логического завершения. Возможными причинами такой логической незавершенности окончательного отказа от объективной истины могла послужить и неготовность российского общества воспринять состязательную модель судопроизводства вместе с неизбежным закреплением принципа формальной истины». Однако «со временем, при изменении правосознания российских граждан и готовности общества», полагает автор, в ГПК более четко и определенно должен быть закреплен принцип формальной истины. Только тогда, «обратившись к суду за защитой, стороны не окажутся перед необходимостью обязательного установления объективной истины»126. Как говорится, дальше ехать некуда!

Заместитель Председателя Верховного Суда РФ, профессор В. М. Жуйков в работе, посвященной новеллам в гражданском процессуальном законодательстве, введенным Федеральным законом от 30 ноября 1995 г., указывал, что в современном гражданском процессуальном праве «меняется содержание понятий полноты и всесторонности рассмотрения дела, истинности решения суда». Вместе с тем автор не счел возможным попытаться раскрыть эту «отдельную большая тему»127. Таким образом, В. М. Жуйков ушел от обсуждения следующего вопроса, а что же, собственно говоря, является целью сложной и трудоемкой деятельности суда и участников процесса, связанной с представлением, собиранием, исследованием и оценкой доказательств? Между тем данная проблема достаточно актуальна не только для теории, но, прежде всего, для практики судебной правоприменительной деятельности.

Правда, пытаясь уйти от четкого ответа на вопрос о том, в каких же пределах в современном процессе «меняется содержание понятий полноты и всесторонности рассмотрения дела, истинности решения суда», В. М. Жуйков все же так или иначе вынужден названную проблему обсуждать. В частности, он приходит к правильному выводу по принципиальной важности вопросу, на который нет прямого ответа в действующем ГПК: вправе ли суд по своей инициативе истребовать доказательства?

Вряд ли можно спорить с тем, что «суд (судья) может поставить по своей инициативе на обсуждение лиц, участвующих в деле, любой вопрос, который, как он считает, имеет юридическое значение, в том числе и по поводу собирания дополнительных доказательств. Это вытекает из содержания ч. 2 и 3 ст. 50 ГПК, в которой указано, что суд ставит на обсуждение обстоятельства, имеющие значение для дела, “даже если стороны на какие-либо из них не ссылались” (т. е. по своей инициативе), и может предложить им представить дополнительные доказательства»128. При этом будет нелишним отметить, что формулировка ч. 3 ст. 50 ГПК РСФСР дословно совпадает с ч. 1 ст. 57 ГПК РФ, а норма, ранее содержавшаяся в ч. 3 ст. 50 ГПК РСФСР, ныне воспроизведена в ч. 1 ст. 57 ГПК РФ.

Кстати, и И. В. Решетникова, пытавшаяся доказать, что «суд не устанавливает истину по гражданским делам», допускала, с нашей точки зрения, весьма существенные противоречия не только с действовавшим в период написания вышеуказанной работы, а также и в настоящее время гражданским процессуальным законодательством, но, что весьма любопытно, и со своими собственными рассуждениями. В частности, в ее интересной работе содержатся и абсолютно правильные утверждения, которые трудно истолковать иначе, как прямое или косвенное признание того, что результатом судебной познавательной деятельности является установление судом действительных обстоятельств дела. Так, автор пишет: «Для разрешения правового спора суд должен рассмотреть дело и прийти к соответствующему выводу на основе собранных, представленных и исследованных в суде доказательств. Тем самым происходит познание происшедших в прошлом событий и вынесение решения как определенного вывода суда по делу на основе собранной информации»129.

И. В. Решетникова верно указывает, что дополнения и изменения ГПК 1995 г. «возложили на стороны обязанность по собиранию доказательств. При этом суд остался ответственным за разрешение спора и вынесение решения. … Суд выполняет свои функции по осуществлению правосудия в разбирательстве дела, в том числе участвуя в доказывании. Наделение суда полномочиями по участию в процессе доказывания … превращает его в субъект этой деятельности, обладающий соответственно правами и обязанностями. Для вынесения решения по делу суд должен принимать участие в доказывании. … Обязанность суда основана на необходимости определения предмета доказывания, оказания содействия сторонам в собирании доказательств, исследования и оценки доказательств, вынесения решения по делу».

Далее И. В. Решетникова замечает, что «…обязанность доказывания и обязанность суда по участию в доказывании имеют единые корни: относимость, допустимость, достоверность и достаточность доказательств для разрешения спора. В итоге и суд, и участвующие в деле лица выполняют определенные законом обязанности по доказыванию: для сторон – это обязанность доказывания обстоятельств, на которые они ссылаются как на основание своих требований и возражений, для суда – обязанность разрешить спор на основе проведенного доказывания»130.

Позволим себе привести еще одну цитату из монографии того же автора. И. В. Решетникова правильно отмечает, что «изменения ГПК 1995 г. не устранили суд из субъектов доказывания, по-иному лишь сделаны акценты на его деятельности. Суд по-прежнему активен в назначении экспертизы, определяет предмет доказывания, распределяет обязанность доказывания, предлагает сторонам представить дополнительные доказательства, принимает меры по обеспечению доказательств, выполняет судебные поручения, то есть так или иначе оказывает существенное содействие в собирании доказательств по делу. Участие суда в собирании доказательств проявляется в инициативе и фактическом собирании. Инициатива (например, просьба представить дополнительные доказательства) и фактическое собирание (судебные поручения, назначение экспертизы) остались присущи суду, снизилась лишь его активность, он стал более пассивным, но по-прежнему наделен властными полномочиями (вправе установить сведения об обстоятельствах, содержащихся в затребованном, но непредставленном письменном доказательстве, признанными и т. д.)»131.

Но если, применяя нормы, касающиеся процессуального доказывания, суд осуществляет познавательную деятельность, если такого рода познание основано на достоверных и достаточных доказательствах и, наконец, если суд оказывает участникам процесса существенное содействие в собирании доказательств, если он исследует и оценивает эти доказательства, то что же должно быть результатом такого рода деятельности? Мы полагаем, что это – установление истины по делу, в тех пределах и с помощью тех специфических средств, которые определены материальным и процессуальным законами. Иной вывод невозможен ни из существа монографического исследования И. В. Решетниковой и, что несравненно более важно, ни из «духа» и «буквы» действующего гражданского процессуального законодательства.

Подобные противоречия допускались и некоторыми другими авторами. Так, профессор М. К. Треушников несколько поспешил с исключением принципа объективной истины из программы учебной дисциплины «Гражданский процесс», а также из соответствующей главы «Учебника гражданского процесса», издававшегося в 1996, 1998 и 2000 гг.132

В то же время, даже поддавшись «модному течению», ученый, по существу, признавал наличие этого начала гражданского судопроизводства, однако «растворял» его в принципах законности и состязательности. В частности, М. К. Треушников совершенно верно констатировал следующее: «Нельзя считать принцип законности реализованным, если по конкретному делу суд не установил полно и верно фактических обстоятельств по делу, права и обязанности сторон»133.

В главе того же учебника, посвященной доказыванию и доказательствам, написанной совместно с В. В. Молчановым, М. К. Треушников подчеркивал: «Задача суда состоит в том, чтобы правильно и своевременно рассматривать и разрешать гражданские дела. Правильное рассмотрение и разрешение дела означает: а) достижение верного знания о фактических обстоятельствах дела в результате проведенного процесса…

Прежде чем суд придет к выводу о существовании субъективного права или охраняемого законом интереса, он должен точно установить те факты, на которых основано право или интерес»134.

В своей же монографической работе, посвященной проблеме судебных доказательств, М. К. Треушников верно отмечает, что задача суда «состоит в том, чтобы в процессе рассмотрения и разрешения каждого дела достичь верного знания о фактических обстоятельствах, характерных для спорного правоотношения…

В качестве первичного и важнейшего условия правосудия выступает необходимость точного установления судом фактических обстоятельств, имевших место до возбуждения дела в суде.

…Установив с помощью судебных доказательств фактические обстоятельства спорного правоотношения и опираясь на норму материального права, подлежащую применению, суд путем умозаключений может достичь истинных выводов о субъективных правах и обязанностях участников правоотношений.

…При исследовании проблем доказательственного права невозможно обойтись без обращения к философским категориям познания и его видам, а также к категории истины как цели познания»135.

Далее М. К. Треушников пишет: «Что же касается цели познания, то она является общей для всех видов познавательной деятельности людей. Целью познания, в том числе и судебного, выступает достижение истины. Под истиной в правосудии и в теории доказательств понимается соответствие (адекватность) знания судей фактам реальной действительности и правоотношениям, т. е. верное знание фрагментов действительности, имеющих правовое значение»136.

Думается, что глубоко не правы те авторы, которые отрицают наличие принципа объективной (судебной) истины в гражданском судопроизводстве. Вряд ли можно было согласиться и с тем, что с изменением формулировок ст. 14 и 50 ГПК РСФСР, воспроизведенных затем в ст. 12, 56 и ч. 1 ст. 57 ГПК РФ, на законодательном закреплении данного принципа, образно говоря, был «поставлен крест».

Дело в том, что разные правовые принципы по-разному закреплены в законе. В юридической литературе уже давно обращено внимание на то обстоятельство, что одни принципы закреплены в законе текстуально, т. е. сформулированы в конкретной норме или нормах. Другие же принципы «выводятся» из смысла соответствующих норм. В связи с этим принципы, сформулированные в конкретных принципах-нормах права, именуют принципами «непосредственного закрепления». Принципы же, выводимые из норм, являются принципами «косвенного закрепления». Такие принципы существуют как «скрытые» в нормах общие правовые положения137.

Например, принципы осуществления правосудия только судом и на началах равенства всех перед законом и судом, независимости судей и подчинения их только Конституции и федеральному закону, гласности судебного разбирательства, состязательности и равноправия сторон непосредственно закреплены в Конституции РФ (ст. 19, 118, 120, ч. 1 и 3 ст. 123) и в ГПК РФ (ст. 5, 6, 8, 12). Однако в Кодексе отсутствует какая-то единая норма, в которой был бы закреплен принцип диспозитивности. Отдельные черты или проявления данного принципа закреплены в очень многих гражданско-процессуальных нормах (ст. 3–4, ч. 1 ст. 35, ст. 39–44 и др. статьи ГПК).

В то же время некоторые принципы гражданского процессуального права закреплены, если так можно сказать, двойным или комбинированным путем. С одной стороны, существуют специальные нормы-принципы, а с другой, имеется большой массив норм, в которых этот же принцип сформулирован по принципу «косвенного закрепления». К таким принципам относится, например, принцип законности. Непосредственно он закреплен в ст. 11 ГПК. Кроме того, данный принцип «скрыт» в очень многих иных нормах Кодекса (ст. 1–2, 13, 195, ч. 4 ст. 198, ч. 1 ст. 251, ст. 253, ч. 1 ст. 254, ст. 259, 362–364, 387 и др. ГПК).

К принципам двойного (комбинированного) закрепления до недавнего времени относился и принцип объективной истины. С одной стороны, он был непосредственно закреплен в первоначальной редакции ст. 14 ГПК РСФСР. С другой стороны, он был косвенно закреплен в очень многих нормах Кодекса, и прежде всего в нормах, включенных в главу 6 «Доказательства», а также в главы 14–16 ГПК «Подготовка гражданских дел к судебному разбирательству», «Судебное разбирательство» и «Решение суда». Впрочем, не лишено оснований и мнение профессора В. М. Семенова в том отношении, что в ст. 14 ГПК был закреплен не только принцип объективной истины, но и принцип процессуальной активности суда в гражданском процессе138.

После внесения соответствующих изменений в редакцию ст. 14 РСФСР ГПК принцип объективной (судебной) истины перестал быть принципом непосредственного закрепления. Ведь самым существенным образом было изменено не только содержание, но и название данной статьи Кодекса. В связи с этим необходимо констатировать, что с изменением названия и содержания ст. 14 ГПК принцип состязательности из принципа косвенного закрепления превратился в принцип двойного или комбинированного закрепления.

Что же касается конкретного содержания принципа объективной (судебной) истины, которое «скрыто» в очень многих нормах ГПК, то в рамках Кодекса 1964 г. оно осталось без изменения и даже пополнилось некоторыми дополнительными чертами, позднее воспроизведенными в ГПК РФ. Например, к числу таких положений, безусловно, относится правило, содержавшееся в ч. 2 ст. 50 ГПК РСФСР, а ныне в несколько иной редакции закрепленное в ч. 2 ст. 56 ГПК РФ. В соответствии с указанной нормой, суд выносит на обсуждение имеющие значение для дела обстоятельства, даже если стороны на какие-либо из них не ссылались.

Противоречия, допускаемые при изложении принципа объективной (судебной) истины отдельными современными авторами, как раз и объясняются тем обстоятельством, что некоторые из них, как, например, И. В. Решетникова и М. К. Треушников, исходили из того, что в ст. 14 ГПК РСФСР этот принцип был закреплен в форме нормы-принципа. Поскольку содержание указанной нормы было существенно изменено, был сделан достаточно спорный и уж во всяком случае поспешный вывод об исключении из системы принципов гражданского процессуального права принципа объективной (судебной) истины. Фактически же данный принцип был закреплен в ГПК двойным или комбинированным путем, а в настоящее время является принципом косвенного закрепления.

Реальные изменения гражданского судопроизводства заключаются вовсе не в отказе от принципа объективной (судебной) истины. Изменился метод или методы достижения истины в процессе. Ранее в гражданском процессе, порой в грубейшем противоречии с принципом состязательности, доминировало следственное начало. Теперь же единственным путем к установлению действительных обстоятельств дела должна стать подлинная состязательность сторон в представлении и исследовании доказательств под руководством хотя и беспристрастного, но всемерно заинтересованного в установлении истины суда. Весьма четко сформулированный ныне в ГПК РФ принцип состязательности имеет не только, а может быть, и не столько самостоятельное значение, но занимает весьма важное место в системе гарантий установления судебной (объективной) истины.

В то же время в новейшей процессуальной литературе были высказаны и иные точки зрения на проблему установления истины в правосудии. В частности, следует согласиться с О. П. Чистяковой, которая полагает, что в современных условиях принцип судебной (объективной) истины не утратил своего значения.

Предлагаемый ею термин «принцип судебной (объективной) истины» как будто бы не слишком отличается от традиционно употребляемого и давно «устоявшегося» термина «принцип объективной истины»139. В то же время в силу ряда соображений он кажется нам несколько более удачным, а потому предпочтительным. Так, в свете данного термина становится понятным, что истина в правосудии устанавливается в специфических целях и специфическими средствами. Кроме того, в связи с введением данного термина вряд ли стоит сколько-нибудь большое внимание уделять традиционно обсуждавшейся в литературе проблеме следующего плана: является ли устанавливаемая в суде истина абсолютной или относительной?

О. П. Чистякова правильно подчеркивает, что содержание названного принципа не исчерпывается лишь активными полномочиями суда по собиранию доказательств. Устранение некоторых активных полномочий суда в области процессуального познания в ст. 14 и 50 ГПК РФ (а ныне в ст. 12 и 56 ГПК РФ) лишь свидетельствует о более последовательном проведении законодателем состязательного начала в судопроизводстве, но вовсе не означает ликвидации принципа судебной истины.

Несмотря на внесенные изменения, в ГПК РСФСР оставались иные нормы, являющиеся гарантиями установления судебной истины. Кроме того, само расширение состязательного начала не должно расцениваться как препятствие к установлению истины в суде, поскольку в конечном счете должно способствовать реализации такой процессуальной гарантии принципа судебной истины, как обеспечение объективности познающего субъекта (суда).

И наконец, в процессуальном законодательстве сохранялись нормы, закрепляющие отдельные активные полномочия суда, имеющие целью устранить (нейтрализовать) негативные последствия реализации «чистой» состязательности и обеспечивающие реализацию принципа процессуального равноправия сторон, что также призвано обеспечить установление судебной истины. В связи с этим О. П. Чистякова пришла к выводу о том, что в ст. 14 и 50 ГПК РСФСР были закреплены не только принципы состязательности и процессуального равноправия сторон, но и принцип судебной истины140.

Профессор И. М. Зайцев также вел речь о принципе судебной истины. Обоснованно полагая, что результат судебного познания может быть верным отражением действительности, т. е. носить истинный характер, данный автор в обоснование существования данного принципа в гражданском процессуальном праве опять-таки ссылался только на положения ст. 14 ГПК РСФСР141. Другими словами, по сложившейся традиции, О. П. Чистякова и И. М. Зайцев исходили из того, что указанное нормативное положение является нормой-принципом, закрепленной в ст. 14 ГПК РСФСР. Но с этим вряд ли можно согласиться. Как мы старались показать выше, после внесения в ГПК РСФСР изменений 1995 г. принцип объективной (судебной) истины превратился в принцип косвенного закрепления. Не будучи «напрямую» закрепленным в какой-либо одной норме, он мог быть «выведен» из очень многих положений Кодекса.

С предложениями некоторых теоретиков об исключении из числа первооснов гражданского судопроизводства принципа объективной истины не согласен и С. Ф. Афанасьев. Данный автор считает, что этот принцип по-прежнему оставался закрепленным в ч. 3 ст. 14 и ч. 2 ст. 50 ГПК РСФСР и является одним из важнейших процессуальных начал. Будучи неразрывно связанным с другими принципами и институтами гражданского процессуального права, он способствует их реальному претворению в жизнь. По мнению С. Ф. Афанасьева, решение суда не будет законным, если его действительные обстоятельства дела не были установлены. Он подчеркивает, что принцип достижения истины судом обнаруживает свое присутствие, по существу, на протяжении всего процесса, начиная от подготовки дела к судебному разбирательству до кассационного и надзорного производства.

С. Ф. Афанасьев полагает, что «утверждения о том, что российское законодательство в гражданском судопроизводстве отказалось от установления истины по делу, слишком поспешны. Суд, как и ранее, достаточно инициативен, но действия его скорректированы в направлении постановки вопросов, проливающих свет на наиболее значимые факты, что косвенно стимулирует доказательственную деятельность сторон и напрямую охраняет их интересы»142. Данный автор полагает, что наилучшим образом обеспечивает установление истины, а значит, и защиту действительных прав участников процесса, лишь гражданский процесс, основанный на сочетании состязательных и следственных начал143.

К мнению об отсутствии принципа объективной истины в современном гражданском процессуальном праве отрицательно относится и Л. В. Трофимова. По ее мнению, «неустановление истинных знаний о спорных правоотношениях ущемляет интересы одной из сторон, что является нарушением принципов социальной справедливости и равенства всех перед законом»144.

С учетом специфичности судебного познания И. М. Зайцев предлагал обозначать рассматриваемый принцип двойным термином «судебная или юридическая истина»145, а С. Ф. Афанасьев полагает, что нужно вести речь об истине «юридической». С его точки зрения, употребление термина «судебная истина» либо двойного термина «объективная (судебная) истина» недопустимо. При этом приводится несколько странный аргумент, который заключается в том, что понятие «судебная истина» уже было известно дореволюционной русской юриспруденции и оно не приравнивалось к понятию «объективная истина»146.

Между тем вряд ли нужно спорить с тем, что в разные исторические эпохи в одни и те же термины, которыми оперируют общественные науки, нередко вкладывался существенно разный смысл. Само по себе это не может служить препятствием для использования (с соответствующим объяснением и уточнением употребляемого понятия) того или иного термина.

С нашей точки зрения, предлагаемые И. М. Зайцевым и С. Ф. Афанасьевым термины мало отличаются от понятия «объективная (судебная) истина». Главное, что оба ученых, равно как и О. П. Чистякова, а также автор этих строк исходят из того, что в системе гражданского процессуального права соответствующий принцип существует. Каким же термином его обозначать — это, нам кажется, не самое главное.

Термин «юридическая истина» употребляет и В. В. Ярков, однако он вкладывает в него существенно иной смысл. По мнению данного автора, «Принцип юридической истины (выделено В. В. Ярковым — А.Б.) выражен в содержании ст. 14, 50 ГПК РСФСР и представляет собой такое правило, согласно которому суд разрешает гражданские дела в пределах предоставленных ему доказательств. Иногда данный принцип называют принципом формальной истины, имея в виду, что суд не должен стремиться выяснять подлинные взаимоотношения сторон.

…В соответствии с принципом юридической истины суд разрешает дело на основании представленных сторонами доказательств, суд не вмешивается в процесс доказывания, а лишь определяет, какие факты и какая сторона должна доказать, то есть распределяет между ними обязанности по доказыванию. Принцип юридической истины взаимосвязан с принципом состязательности и определяет, что суд теперь может отказать в удовлетворении иска, например за недоказанностью, а сам не будет принимать мер к установлению обстоятельств дела.

Из принципа юридической истины вытекают следующие требования: 1) суд исследует обстоятельства дела в пределах доказательственной информации, представленной сторонами, 2) суд не собирает по своей инициативе доказательств, 3) при отказе стороны от представления по требованию суда письменного …, вещественного … доказательства либо уклонения стороны от экспертизы … суд вправе считать соответствующий факт установленным либо опровергнутым».

Заканчивая изложение данной проблемы, В. В. Ярков резюмирует: «Как видно, судебная реформа меняет функции суда в процессе, превращая его больше в арбитра, чем заинтересованного в установлении истины участника процесса»147. Таким образом, хотя В. В. Ярков и употребляет термин «юридическая истина» или «формальная истина», но, в сущности, ведет речь о псевдоистине. По его мнению, «суд не должен стремиться выяснить подлинные взаимоотношения сторон». Вряд ли с этим можно согласиться.

Напротив, Г. Л. Осокина полагает, что суд должен устанавливать действительные обстоятельства дела. В то же время, «поскольку деятельность суда по установлению фактов, имеющих значение для дела, на основе исследования и оценки им доказательств ограничена во времени, пространстве, а также специально установленными в законе запретами, возможность установления судом истины и, следовательно, сам принцип судебной истины нельзя толковать (понимать) буквально». Г. Л. Осокина имеет в виду существующие в законодательстве отдельные ограничения в исследовании судом доказательственного материала, а также такие институты, как: заочное решение; доказательственные презумпции; процессуальные фикции (например, ч. 3 ст. 79 ГПК РФ); преюдиция (ч. 2, 3, 4 ст. 61 ГПК РФ). Перечисленные правила ограничивают возможности суда по установлению действительных обстоятельств дела. «Поэтому понятия судебной и объективной истины нельзя рассматривать как тождественные. Принцип судебной истины обусловливает такое поведение суда в процессе рассмотрения и разрешения юридического дела, которое направлено на установление юридических фактов и оценку доказательств с соблюдением установленных законом правил, поэтому судебные акты считаются истинными, пока не доказано иное»148. Приведенные соображения в принципе возражений не вызывают.

М. Д. Олегов предлагает вернуться к традиционному термину «объективная истина», а поэтому введение понятий «юридическая истина» и «судебная истина» «некорректно»149. Последнее замечание, по-видимому, основано на недоразумении. Слово «корректный» в современном русском языке понимается как «вежливый (иногда в значении “подчеркнуто вежливый”); тактичный, учтивый»150. Если употребляемый в науке термин представляется кому-либо неудачным, то вряд ли правомерно вести речь о «невежливости», «нетактичности» или «неучтивости». Применение подобных выражений возможно, когда речь идет о нарушении кем-либо норм научной этики. В иных же случаях в ходе научных дискуссий более уместно говорить о «неудачности», «спорности», «небесспорности» и т. п. тех или иных положений или терминов.

Что же касается существа точки зрения М. Д. Олегова, то данный автор полагает, что у суда имеются активные полномочия по формированию фактического и доказательственного материала. В ГПК существуют нормы и институты, реально обеспечивающие возможность установления действительных обстоятельств гражданских дел. Все это свидетельствует о том, что «принцип объективной истины… продолжает действовать в современном гражданском судопроизводстве». М. Д. Олегов определяет данный принцип «как основное начало гражданского процесса, в силу которого движение процесса должно идти в направлении использования всех процессуальных средств для установления действительных фактических обстоятельств, необходимых для правильного разрешения дела, а в случае невозможности или предусмотренной законом нецелесообразности установления их в строгом соответствии с представленными доказательствами»151.

В основном соглашаясь с М. Д. Олеговым, полагаем тем не менее более предпочтительным употребление термина «объективная (судебная) истина» или просто «судебная истина». Указанные термины представляются нам более удачными по сравнению с традиционно существующим в литературе термином «объективная истина» либо предлагаемым в последнее время термином «юридическая истина». Ведь юридические факты устанавливаются не только в судебном, но и в административном порядке. Поэтому термин «юридическая истина» представляется более широким, а потому не вполне точным понятием. И, напротив, термин «объективная (судебная) истина» более полно отражает специфику судебного познания обстоятельств гражданских дел. С нашей точки зрения, возможно употребление и сокращенного наименования данного принципа с обозначением его в качестве принципа судебной истины.

Если же основное внимание обращать не на термины, а на существо явления, то необходимо подчеркнуть, что весь строй гражданского процесса ориентирован главным образом на установление судом действительных обстоятельств дела. Можно без преувеличения сказать, что очень многие нормы гражданского процессуального права прямо или косвенно направлены на установление фактических обстоятельств гражданских дел, способствуют претворению в жизнь принципа судебной истины. Особенно это касается порядка собирания, исследования и оценки судебных доказательств, подготовки дел к судебному разбирательству, процессуального порядка рассмотрения гражданских дел в суде первой, апелляционной, кассационной инстанций и по вновь открывшимся обстоятельствам (гл. 6, 14–16, 39–42 ГПК РФ).

Причем из содержания ряда норм ГПК РФ с несомненностью вытекает, что несмотря на то, что редакция многих из них в как в ГПК РСФСР в ред. Федерального закона от 30 ноября 1995 г., так и в ГПК РФ существенно изменена, суд должен устанавливать истину по делу.

Специфика судебного познания обстоятельств гражданских дел заключается в том, что оно осуществляется специальным государственным органом — судом. Субъектом познавательной деятельности здесь может быть не одно лицо, а коллегия, состоящая из трех судей. С одной стороны, это осложняет процесс познания, но с другой, что более существенно, — дает дополнительные гарантии достоверности выводов суда.

Судебное познание может проводиться лишь в рамках соответствующего процесса, т. е. установленного законом порядка разбирательства судебных дел. Закон заранее определяет средства получения информации об интересующих суд фактах (объяснение сторон, показания свидетелей и др.), а также способы познания судом имеющих значение для дела фактов (допрос, осмотр и т. п.). Кроме того, судебное познание, как правило, является познанием опосредствованным. Непосредственное же познание в виде живого, чувственного восприятия интересующих суд фактов возможно лишь в отдельных случаях в виде довольно редкого исключения152. Однако все это не является непреодолимым препятствием для установления истины по делу.

Установление объективной (судебной) истины, действительных обстоятельств дела — задача гражданского судопроизводства, а в большинстве случаев — и объективный результат рассмотрения конкретных гражданских дел. На это направлен весь строй гражданского процесса. Стороны и другие участвующие в деле лица обладают комплексом процессуальных прав и обязанностей, реализация которых содействует установлению действительных обстоятельств дела.

В действующем ГПК основное содержание принципа объективной (судебной) истины в гражданском судопроизводстве сформулировано в ст. 12 и 56. Кроме того, в очень многих нормах Кодекса и в первую очередь в положениях главы 6 «Доказательства и доказывание» принцип объективной истины закреплен «косвенно», т. е. выводится из смысла соответствующих норм.

Статья 12 ГПК РФ называется «Осуществление судопроизводства на основе состязательности и равноправия сторон», а ст. 56 Кодекса — «Обязанность доказывания». Как видно из названий и содержания этих статей, в них сформулировано основное содержание принципа состязательности, а в ст. 12 ГПК РФ — также и принципа процессуального равноправия сторон. Однако действительное содержание ст. 12 и 56 ГПК РФ значительно шире их названия. В указанных нормах сформулировано также основное содержание принципа судебной истины в гражданском судопроизводстве.

Текст ст. 12 ГПК РФ не только носит одноименное с ней название, но, вне сомнения, имеет черты сходства с положениями ст. 14 ГПК РСФСР. Вместе с тем в содержание ст. 12 ГПК РФ законодателем внесено довольно много новых положений, которых не было в ст. 14 ГПК РСФСР. Поэтому есть основания полагать, что принцип объективной (судебной) истины сформулирован в ней значительно более четко.

В соответствии с ч. 2 ст. 12 ГПК РФ, суд, сохраняя независимость, объективность и беспристрастность, осуществляет руководство процессом, разъясняет лицам, участвующим в деле, их права и обязанности, предупреждает о последствиях совершения или несовершения процессуальных действий, оказывает лицам, участвующим в деле, содействие в реализации их прав, создает условия для всестороннего и полного исследования доказательств, установления фактических обстоятельств и правильного применения законодательства при рассмотрении и разрешении гражданских дел. (Курсивом в тексте ст. 12 ГПК выделены положения, которых не было в ст. 14 ГПК РСФСР в ред. Федерального закона от 30 ноября 1995 г.).

Среди новых положений ст. 12 ГПК РФ мы бы особо обратили внимание на следующее.

1. В отличие от ст. 14 ГПК РСФСР в его последней редакции, ст. 12 ГПК РФ на суд возложена обязанность оказывать лицам, участвующим в деле, содействие в реализации их прав не только «в случаях, предусмотренных настоящим Кодексом», т.е. в ограниченном числе прямо предусмотренных законом случаев, но, по существу, во всех случаях, когда стороны действуют в рамках процессуального и материального законов.

2. В ч. 3 ст. 14 ГПК РСФСР было записано, что суд создает необходимые, т. е. достаточно ограниченные, минимальные условия для всестороннего и полного исследования обстоятельств дела. Ныне же, в соответствии с ч. 2 ст. 12 ГПК РФ, суд создает условия (прилагательного «необходимые» перед существительным «условия» здесь уже нет) для всестороннего и полного установления не только фактических обстоятельств дела, но и всестороннего и полного исследования доказательств, а также правильного применения законодательства при рассмотрении и разрешении гражданских дел. Другими словами, результатом рассмотрения и разрешения гражданских дел должны явиться истина фактическая или объективная и истина юридическая.

Фактическая или объективная истина будет заключаться в установлении реальных, т. е. соответствующих объективной истине, обстоятельств дела на основе всестороннего и полного исследования относимых и допустимых доказательств, которые в горниле состязательного и равноправного для сторон процесса прошли проверку на их достоверность и достаточность. Истина же юридическая будет состоять в правильном применении законодательства к верно установленным судом правоотношениям сторон.

3. Наличие указания на то, что суд осуществляет руководство процессом, в контексте ч. 2 ст. 12 ГПК РФ может означать лишь то обстоятельство, что всестороннее и полное исследование доказательств и установление фактических обстоятельств дела должно осуществляться под руководством суда в сотрудничестве со сторонами и другими лицами, участвующими в деле. Другими словами, истина в гражданском судопроизводстве достигается под руководством суда.

Содержание ст. 12 ГПК РФ логически связано с положениями ст. 56 и 57 Кодекса. В частности, на основании ч. 1 ст. 57 ГПК РФ доказательства представляются сторонами и другими лицами, участвующими в деле. В то же время суд вправе предложить им представить дополнительные доказательства. В случае если представление необходимых доказательств для этих лиц затруднительно, суд, по их ходатайству, оказывает содействие в собирании и истребовании доказательств. В соответствии с ч. 2 той же статьи, суд может выдать стороне запрос для получения доказательства или запросить доказательство непосредственно.

Имея в виду необходимость установления действительных обстоятельств гражданского дел, суд может в необходимых случаях применить также институты судебного поручения либо обеспечения доказательств (ст. 62–66 ГПК РФ).

Думается, что если суд устранится от установлений действительных обстоятельств гражданского дела и в рамках процессуального закона не предпримет соответствующих мер, он не выполнит задач гражданского судопроизводства, сформулированных в ст. 2 ГПК РФ. Реальная защита нарушенных или оспариваемых прав, свобод и законных интересов граждан, организаций и иных субъектов российского права вряд ли возможна без установления того, каковы же на самом деле были фактические отношения сторон.

Разумеется, в вопросе об установлении фактических обстоятельств дела действующий Кодекс не вернулся к формулировке принципа объективной (судебной) истины, которые содержались в первоначальной редакции ГПК РСФСР. В этом не было необходимости в связи с обстоятельствами как социально-экономического, так и юридического плана. Прежде всего, кардинально изменились социально-экономические условия жизни общества. Из зыбкого и во многом эфемерного социализма общество сделало шаг назад и, слегка пошатываясь, в целом достаточно уверенно встало на капиталистические рельсы. Соответственно, гражданское судопроизводство из социалистического следственного преобразуется в капиталистическое состязательное. В то же время в нем остаются и некоторые черты, присущие следственному гражданскому процессу.

Изменения, внесенные в ГПК РСФСР ФЗ от 30 ноября 1995 г., были слишком «революционными». Они не соответствовали новым реалиям нашего общества, российскому менталитету, а также положениям, которые были разработаны видными российскими юристами-теоретиками и практиками в ХIХ и ХХ в., о чем шла речь в § 1 и 2 настоящей главы.

В свое время Е. В. Васьковский справедливо обращал внимание на следующее: «Фактический материал, собранный и представленный сторонами, должен быть критически проверен судом. Принять слепо на веру все, на что стороны нашли полезным сослаться, суд не может уже потому, что стороны обыкновенно противоречат друг другу и взаимно опровергают себя.

Кроме того, постулат материальной правды требует, чтобы суд стремился по возможности к обнаружению истины, к установлению фактических обстоятельств, на почве которых возник процесс, в том виде, какой они в действительности имели.

Законодатель может придать этого рода деятельности суда, направленной на оценку процессуального материала, троякий характер: 1) либо снабдит судей точными критериями для измерения сравнительной силы доказательств, 2) либо предоставить оценку их свободному и бесконтрольному убеждению судей, 3) либо обязать судей оценивать доказательства по их внутреннему значению и мотивировать свои выводы»153.

С точки зрения ученого, две первых системы оценки доказательств являются неудовлетворительными. Связывая суду руки из опасения судейского произвола, формальная система доказательств тем самым лишает его свободы действий, необходимой для раскрытия материальной правды.

Вторая система — полной свободы судейского убеждения — исключает возможность проверки правильности сделанной судом оценки доказательств и вследствие этого открывает широкий простор для судейского произвола. Не будучи обязаны мотивировать свои решения, судьи получают возможность недобросовестно и небрежно относиться к исполнению своих обязанностей, уклоняться от всестороннего и тщательного исследования и сопоставления доказательств и довольствоваться общим впечатлением, которое произведено на них данным процессом.

Напротив, по мнению Е. В. Васьковского, система оценки доказательств по внутреннему убеждению с обязательной мотивировкой выводов суда свободна от недостатков, свойственных иным системам оценки доказательств. «Не ставя искусственных преград свободе судейского исследования истины и в то же время не открывая дороги судейскому произволу, она вполне соответствует одному из основных правил исторического исследования, заключающемуся в том, что каждому источнику следует придавать то значение, какого он заслуживает»154.

Вместе с тем эта система «не дает суду возможности ограничиваться поверхностным ознакомлением с делом и удовольствоваться общим, нередко смутным и неопределенным впечатлением, выносимым из производства, а побуждает разбираться в этом впечатлении, уяснять себе, на чем оно основано, и излагать эти основания в решении для того, чтобы другие лица и в особенности высшие судебные инстанции могли проверить правильность заключений суда»155.

Далее Е. В. Васьковский приводит цитату из работы немецкого ученого Ваха, по выражению которого принцип свободной оценки доказательств «не возводит судейский произвол на трон. Убеждение судьи должно быть мотивировано объективными данными… Представляется естественным и даже неизбежным, что впечатление, производимое личностью тяжущегося, его манерой говорить, отношением к утверждениям противника, — все это не может остаться без влияния на тот умственный процесс, каким является образование судейского y6еждения. Но никогда не следует упускать из виду, что смутное доверие к личности не может при этом играть никакой роли. Основой для суждения об истинности утверждении могут служить только фактические опорные пункты, объективные данные. Точно так же должно быть отвергнуто пресловутое “общее впечатление”, самоочевидность раскрывающегося при устном разбирательстве фактического материала. Этим словом очень легко прикрываются туманные представления и распущенная мысль. “Общее впечатление” – не доказательство и не основа для суждения. Мы должны отдавать отчет себе и сторонам относительно тех посылок, из которых извлекаем заключение об истине»156.

Положения, разработанные классиками российской и зарубежной процессуальной литературы, нашли дальнейшее развитие в трудах современных российских ученых, а затем и закрепление в законе. Так, профессор М. К. Треушников по этому поводу пишет:

«Правильная оценка судом доказательства имеет первостепенное значение для вынесения обоснованного решения.

Под оценкой доказательств понимается протекающий на основе логических законов мыслительный процесс суда, направленный на определение их относимости, допустимости, достоверности, достаточности, взаимной связи и достижения на этой основе верных выводов. Это положение взято из монографической литературы и внесено в закон (ч. 3 ст. 67 ГПК, ч. 2 ст. 71 АПК РФ и ч. 1 ст. 88 УПК РФ) в качестве правовой нормы. …

Оценка доказательств по внутреннему убеждению суда состоит в том, что только сами судьи решают вопросы достоверности доказательств, истинности или ложности содержащихся в них сведений, достаточности для правильного вывода. Внутреннее убеждение судей отражает их собственное отношение к своим знаниям, решениям, действиям. Это не безотчетное мнение или впечатление, а основанный на доскональном и кропотливом изучении всех доказательств в совокупности верный вывод»157.

Близкие к этому соображения высказаны по данной проблеме и профессором А. К. Сергун:

«Статья 67 ГПК устанавливает принцип так называемой свободной oценки доказательств, или оценки доказательств по внутреннему убеждению, которая исторически пришла на смену формальным доказательствам, и где сила доказательств определялась заранее самим законом. В ст. 67 ГПК, напротив, указано, что никакие доказательства не имеют заранее установленной силы.

Оценка доказательств по внутреннему убеждению означает, что сам суд, разрешающий дело, должен определить достоверность и силу каждого доказательства в отдельности и всех их в совокупности.

В законе не содержится указаний относительно того, что одно доказательство сильнее, другое слабее, одно достовернее, другое менее достоверно. Это определяет сам суд. Официальные бумаги, свидетельские показания должностных лиц, заключения экспертов не имеют заранее установленных преимуществ, они исследуются и оцениваются наравне со всем другими доказательствами и могут быть в процессе оспорены.

Такой подход к оценке доказательств обеспечивает отыскание истины. Нельзя заранее в законе правильно определить достоверность и силу доказательств для каждого дела, так как это зависит от обстоятельств конкретного случая. …

Важнейшее правило оценки доказательств — оценка их по совокупности. Это дает возможность сопоставить доказательства, проверять одной них с помощью другого; если обнаруживаются расхождения, то они требуют дополнительного исследования доказательств, что приводит к более глубокому и полному изучению обстоятельств дела. Внутреннее убеждение судей не является их интуитивным выводом. Оно должно быть обоснованным, определяться анализом материалов дела, объективными данными. Эта обоснованность получает соответствующее отражение в решении: в мотивировочной части излагаются все основания и соображения, по которым суд с одними доказательствами согласился, а другие — отверг. Такое изложение делает решение убедительным и позволяет судам высших инстанций проверить правильность оценки доказательств»158.

Интересные соображения о природе «внутреннего убеждения» были высказаны Ю. К. Орловым. По мнению данного автора, «внутреннее убеждение — это прежде всего метод оценки, метод, применяемый “за неимением другого”, в тех познавательных процессах, где невозможно получение формализованного вывода.

Внутреннее убеждение может выступать также в качестве результата оценочной деятельности, как субъективное чувство уверенности, убежденности. Как психологическое состояние субъекта, внутреннее убеждение в значительной мере формируется на подсознательном уровне. Поэтому процесс этот неконтролируем и со стороны самого познающего субъекта, и, тем более, со стороны других лиц. Судить о них можно только по каким-либо внешним проявлениям. В процессе доказывания единственной формой такой внешней объективизации является обоснование субъектом своих выводов в соответствующем процессуальном документе…»159

В то же время подчеркнем, что используемый в ст. 67 ГПК, ст. 71 АПК, ст. 17 УПК, а также в ст. 26.11 КоАП РФ термин «внутреннее убеждение» представляется нам в силу ряда соображений не вполне удачным и нуждающимся в замене его более простым и понятным термином «убеждение».

Прежде всего, заметим, что общественные науки, развивающиеся на материалистической основе (философия, психология, этика, педагогика), отказались от употребления термина «внутреннее» при анализе понятия убеждения.

В науке уголовно-процессуального права данной проблемой специально занимался В. Ф. Бохан. Его разработки вполне могут быть использованы и в науке гражданского процессуального права. В частности, деятельность судьи по установлению обстоятельств гражданских дел условно может быть разбита на три этапа. Первый из них характеризуется нейтральным соотношением чувств сомнения и уверенности, когда противоположные интерпретации сторонами обстоятельств дела могут представляться в равной степени правдоподобными. При этом судья не в состоянии еще четко определить своего отношения к соответствию действительности позиций истца и ответчика.

На втором этапе судья по мере исследования представляемых сторонами доказательств определяет свое отношение к истинности или ложности позиции соответствующей стороны и начинает склоняться к соответствию фактическим обстоятельствам дела одной из них. В отношении фактов, на которые ссылаются стороны, чувство сомнения постепенно заменяется чувством уверенности и рождает у судьи состояние доверия по отношению к позиции одной из сторон. На третьем этапе у судьи возникает полная уверенность в том, что полученные им в процессе исследования обстоятельств дела знания являются истинными либо, соответственно, ложными. Судья уже убежден в достоверности своих выводов и не допускает возможности сделать иной вывод, противоположный первому160.

Интересны выводы В. Ф. Бохана, касающиеся составных слагаемых, или элементов, судейского убеждения. Автор полагает, что судейское убеждение, будучи явлением объективным, содержит в себе следующие пять элементов: а) знания об исследуемом событии; б) отношение судьи к содержанию знаний, возникающее в результате оценки их достоверности, относимости, допустимости и значимости для дела; в) психическое состояние, выражающееся в чувствах сомнения или уверенности; г) субъективное (положительное или отрицательное) отношение судьи к исследуемым объективным явлениям; д) волевое состояние судьи, его объективная готовность действовать в соответствии со знанием, положенным в основу убеждения.

В. Ф. Бохан полагает, что диалектическая взаимосвязь всех элементов судейского убеждения может быть выражена в следующей формуле: познано – понято – пережито – принято как истина – подготовлено решение. Таким образом, судейское убеждение – процесс удостоверения судей в истинности (ложности) знаний об исследуемых обстоятельствах уголовного или гражданского дела, а как результат его — состояние твердой и сознательной уверенности в установлении истины и готовности принять решение.

Процесс формирования убеждения осуществляется в сознании судьи. Такое убеждение как принадлежащее сознанию определенного судьи является его личным убеждением. Что же касается тех немногих случаев, когда решение на основе исследования и оценки доказательств принимается коллегиальным судом, то в их основе будет находиться убеждение, формирующееся в процессе совещания судей. Такое убеждение следует именовать коллективным161.

Таким образом, под «внутренним убеждением» принято понимать собственное, не навязанное извне, помимо воли судьи или иного правоприменителя, убеждение, основанное на совокупности имеющихся в деле доказательств. Таким образом, установление истины в правосудии немыслимо без оценки установленных судом фактов на основе убеждения судьи. Это убеждение должно быть его личным убеждением, а не навязанным ему кем-либо со стороны, в том числе вышестоящими должностными лицами, средствами массовой информации и т. п.

Но несет ли в данном случае какую-то смысловую нагрузку прилагательное «внутреннее», употребляемое перед существительным «убеждение»? Данный термин является антонимом термина «внешнее». Нет оснований сомневаться в том, что применение терминов «внутренний (-ее)» и «внешний (-ее)» в определенных значениях и языковых конструкциях абсолютно необходимо. Например, можно говорить о внешней и внутренней стенах здания. Что же касается оценки доказательств, то не проще ли и правильнее вести здесь речь просто об убеждении? Ведь «внешнего» убеждения нет и быть не может. Либо убеждение есть, либо его нет. В связи с этим представляется, что в ст. 67 ГПК, ст. 71 АПК, ст. 17 УПК и ст. 26.11 КоАП РФ термин «внутреннее убеждение» вполне может быть заменен более простым и понятным термином «убеждение». А стоящее в перечисленных правовых нормах прилагательное «внутреннее» как не несущее какой-либо смысловой нагрузки вполне может быть опущено.

В юридической литературе правильно подчеркивается, что понятие внутреннего убеждения суда или свободная оценка доказательств во многом означает отсутствие каких-либо связывающих суд своей обязательностью формальных критериев оценки доказательств. Это принципиально отличает современную систему правил оценки доказательств от господствовавшей в отечественном процессе до судебной реформы 1864 г. формальной теории оценки доказательств, «лишавшей судью самостоятельного суждения, притупляя его внимание, превращая его в счетчика доказательств, наперед уже оцененных законодателем»162.

Формальная оценка предполагала за каждым из видов представленных и исследованных по делу доказательств строго определенную доказательственную силу, обязательную для оценивающего доказательства судьи. Этот принцип защищал от произвола судьи, но практически полностью исключал возможность учета судом специфики каждого конкретного дела с точки зрения особенностей отражения его обстоятельств в имеющихся доказательствах.

Напротив, оценка доказательств «по внутреннему убеждению» во многом чревата субъективизмом и бесконтрольностью. На этот счет в юридической литературе приводится в высшей степени любопытный случай. В ходе проверки органами Государственного таможенного комитета РФ деятельности мясокомбината было выявлено четыре случая таможенных правонарушений, выразившихся в приобретении товаров, ввезенных на таможенную территорию РФ с нарушением таможенных правил (ст. 16.21 КоАП РФ). Поскольку речь шла о четырех разных случаях, то таможенные органы направили в арбитражный суд четыре заявления о привлечении мясокомбината к административной ответственности с соответствующими приложениями. Арбитражный суд вынес четыре решения о привлечении мясокомбината по четырем аналогичным эпизодам к административной ответственности в виде штрафа. Эти решения были оспорены в апелляционной инстанции арбитражного суда, причем апелляционные жалобы рассматривались четырьмя разными судьями.

Материалы всех четырех дел были полностью идентичными. Выступая на стороне заявителя в качестве судебного представителя и оспаривая законность привлечения мясокомбината к административной ответственности, в ходе рассмотрения каждого из указанных дел автор публикации приводил одни и те же доводы, ссылался на абсолютно одинаковые процессуальные нарушения, допущенные в ходе производства по делу об административном правонарушении. Суды исследовали совершенно идентичные доказательства, материалы и обстоятельства дела. Однако результаты рассмотрения четырех по абсолютно аналогичных дел были существенно разными. В двух случаях решения арбитражного суда о привлечении к административной ответственности были отменены, а в двух других – оставлены без изменения. Причем в обоснование всех четырех решений судьями были положены совершенно различные фактические мотивы относительно выводов по результатам оценки доказательств. Кроме того, мотивировочные части вынесенных решений существенно различались по своему объему и содержанию. Данный случай весьма наглядно демонстрирует значение субъективного фактора в процессе оценки доказательств и, соответственно, при мотивировке фактических выводов суда163.

Если еще раз вернуться к закреплению принципа объективной (судебной) истины в ГПК РФ, то думается, что в действующем Кодексе в этом отношении содержится компромиссная и единственно верная в современных социально-экономических и социальных условиях процессуальная регламентация. Оставаясь на позициях принципа объективной истины, законодатель отошел от такого ее варианта, как «истина во чтобы то ни стало», истина даже там, где в ее установлении нет никакой необходимости, где об ее установлении не просят стороны, истина, требующая максимальной затраты сил и времени суда и минимальной — участников процесса. В то же время ГПК отказался от таких нормативных формулировок, которые давали некоторым ученым определенные основания полагать, что законодатель остановился на еще более худшем варианте истины – истины формальной, т. е., по существу, вовсе и не истины.

Очень коротко разница в нормативном закреплении принципа судебной истины в ГПК РСФСР и ГПК РФ, по-видимому, может быть сведена к следующему. В период действия первого из числа названных Кодексов решение могло быть отменено вышестоящим судом, если суд первой инстанции не принял самых энергичных мер к установлению действительных обстоятельств дела, несмотря на полнейшую пассивность сторон. Ныне же дело обстоит в известной мере по-другому. Нельзя не признать, что в силу очень многих причин установить истину по каждому, без исключения, гражданскому делу бывает невозможно. В то же время пытаться это сделать необходимо всегда.

Решение может быть отменено, если суд первой инстанции не создал условий для всестороннего и полного исследования доказательств, установления фактических обстоятельств и тем самым правильного применения законодательства при рассмотрении и разрешении гражданского дела. Если же такие условия были созданы, а стороны ими не воспользовались и, проявив пассивность, не представляли необходимых доказательств, не заявляли соответствующих ходатайств и т. п., то участники процесса должны предъявлять соответствующие претензии не к суду первой инстанции, а в первую очередь к самим себе. В соответствии с ч. 2 ст. 339, ч. 1 ст. 347 и ч. 1 ст. 358 ГПК, суд кассационной инстанции исследует и оценивает дополнительно представленные доказательства лишь в том случае, если признает, что они не могли быть представлены стороной в суд первой инстанции.

Есть основания полагать, что установление истины как конечная цель гражданского судопроизводства оставалась и остается неизменной, в том числе и в период действия ГПК РСФСР в ред. Федерального закона от 30 ноября 1995 г. Только имея в виду необходимость установления действительных обстоятельств гражданских дел, закон установил такую достаточно сложную, трудоемкую и дорогостоящую процедуру, как гражданское судопроизводство. Если согласиться с тем, что установления истины как цели процесса в период действия ГПК РСФСР в указанной выше редакции не существовало, то, соответственно, нужно было бы отказаться и от гражданского судопроизводства как установленного процессуальным законом порядка рассмотрения и разрешения гражданских дел. По-видимому, в свете ст. 46, 123 и иных положений Конституции РФ такой вывод следовало бы признать абсурдным.

Думается, что в ныне действующем Кодексе принцип объективной (судебной) истины как цель гражданского судопроизводства нашел свое дальнейшее закрепление и совершенствование. В то же время, начиная с 1995 г., существенно изменились методы установления истины в суде. Законодатель справедливо отказался от превалирующей роли суда в установлении истины по делу, когда гражданское судопроизводство по ряду моментов являлось состязательным лишь формально, а по существу, во многом носило ярко выраженный следственный характер. В современном процессе состязательность судопроизводства в ее исконном и подлинном, а не политизированном (социалистическом) смысле слова должна стать основным инструментом установления истины в правосудии (ст. 12, 56–57 ГПК РФ).

В связи с этим нельзя не согласиться с В. М. Жуйковым, который полагает, что современные условия требуют от судей принципиально нового подхода к осуществлению правосудия по гражданским делам, глубоких знаний материального и процессуального права. Только при этих условиях суд сможет организовывать и проводить подлинно объективные, состязательные, равноправные для сторон процессы, используя для этого новые и достаточно эффективные средства, закрепленные в новейшем гражданском процессуальном законодательстве164.

В последнее время многие видные ученые-процессуалисты, в том числе и такие, которые в недавнем прошлом высказывали сомнения в существовании в современном гражданском процессе принципа объективной истины, вновь возвращаются к точке зрения, которую мы назвали бы традиционной. Так, профессор Г. А. Жилин по данному поводу пишет: «Из сформулированных в законе правил участия суда в формировании доказательственной базы следует, что на суд возлагается максимум возможных в состязательном процессе обязанностей по установлению истины по делу, т. е. действительных обстоятельств дела, прав и обязанностей сторон в спорном правоотношении». В то же время автор делает основанную на положениях ГПК и процессуальных и житейских реалиях оговорку: «При уклонении стороны от обязанности по доказыванию необходимые доказательства могут быть не выявлены и юридические факты, имеющие значение для дела, не будут доказаны. В результате дело будет разрешено вопреки фактическим обстоятельствам, имевшим место в действительности, поскольку по вине стороны они не стали предметом исследования и оценки при разрешении дела»165.

Нам трудно удержаться от соблазна и не привести обширную цитату и из одного из последних изданий учебника «Гражданский процесс» под ред. профессора М. К. Треушникова: «Правильному применению закона всегда предшествует процессуальная деятельность … по установлению оснований возникновения, изменения или прекращения субъективных прав и обязанностей сторон, т. е. по установлению юридических фактов. Процесс познания включает в себя как установление фактов, с которыми стороны связывают возникновение, изменение или прекращение их права, так и правовую оценку установленных судом фактов. Спор сторон в исковом производстве чаще всего и сводится к установлению или отрицанию фактов, имеющих правовое значение по делу.

Если по конкретному делу суд не установил полно и верно фактических обстоятельств по делу, прав и обязанностей сторон, т. е. истины, то нельзя и принять законное действие. Истинным называется суждение, в котором верно отражается объективная реальность. Под истиной в гражданском процессе понимается верное суждение судьи (судей) о действительно фактических обстоятельствах по делу в их правовой оценке. Установление фактов предшествует акту применения нормы (норм) права.

… В интересах реализации принципа объективной истины (гл. 6 ГПК РФ), в качестве его гарантии установлена обязанность суда осуществлять руководство гражданским процессом. Суд … оказывает лицам, участвующим в деле, содействие в реализации их прав, создает условия для всестороннего и полного исследования доказательств, установления фактических обстоятельств и правильного применения законодательства при разрешении гражданских дел (ч. 2 ст. 12 ГПК РФ). Решение суда должно быть обоснованным (ст. 195 ГПК РФ).

Гарантией принципа объективной истины выступает норма об основаниях отмены или изменения решения суда в кассационном порядке. Неправильное определение обстоятельств, имеющих значение для дела, а также их недоказанность являются основаниями к отмене решения (пп. 1, 2 ч. 1 ст. 362 ГПК РФ)166.

Истина рождается в споре. Методом достижения истины в гражданском процессе выступает состязание сторон в условиях равноправия»167.

Наличие в современном гражданском процессе принципа объективной истины тот же автор весьма последовательно и убедительно, хотя, быть может, даже с излишней резкостью, обосновывает в другой своей работе: «Часть 2 ст. 56 фиксирует обязанность суда по отношению к предмету доказывания. … В целях избежания перехода судопроизводства на принцип “формальной истины” закон закрепил правило восполнительной по отношению к сторонам деятельности суда: суд должен определить полный объем юридически значимых по делу фактов и вынести их на обсуждение, если стороны по незнанию закона или иным причинам на них не ссылаются. В этом случае суд обязывает сторону представить доказательства в подтверждение имеющего значение факта. … Отсутствие в ст. 56 ГПК РФ ранее существовавшей нормы, в соответствии с которой суд не ограничивался при рассмотрении и разрешении гражданских дел доказательствами, представленными сторонами, а собирал их по своей инициативе, не означает, что современный гражданский процесс в России основывается на принципе “формальной истины” и суд не должен достигать объективной истины, т. е. верных суждений о фактических обстоятельствах по делу. Нельзя принять в качестве основы для процессуальной доказательственной деятельности ложное утверждение, встречающееся в научных источниках, что в связи с проведенными изменениями гражданского процессуального права “суд не должен устанавливать истину по гражданским делам”»168.

Автору настоящей работы воспроизвести приведенную цитату тем более приятно, что, как указывалось выше, в предыдущих изданиях своего учебника профессор М. К. Треушников исключал принцип объективной истины из системы принципов гражданского процессуального права169.

По мнению профессора Л. А. Грось, формулировка ст. 12 ГПК «подтверждает наличие в гражданском судопроизводстве принципа объективной истины, так как только на основании правильного установления фактов, имеющих значение для дела, возможно его правильное разрешение. Наличие принципа объективной истины в гражданском процессуальном праве подтверждает также содержание ч. 2 ст. 56, статей 59, 148, 362 и др. ГПК РФ»170.

Э. М. Мурадьян полагает, что судебная истина — «принцип судебного права, существующий вопреки попыткам его противников доказать обратное. …

Истина, о которой спорят в судебном процессе, определяет цель судебного состязания.

Судебная истина устанавливается только судом, осуществляющим правосудие по конкретному делу. Относится к конкретным лицам, определенной судебной ситуации, правонарушению или судебному спору. Устанавливается на основании проверенных судом при участии сторон фактов, обстоятельств, исследованных доказательств, а также основываясь на доказательственных или иных правовых презумпциях.

Истина — категория, не расторжимая с законностью и судебной справедливостью.

Установление истины допускается исключительно законными средствами.

В установлении истины вправе участвовать стороны, другие заинтересованные участники … процесса»171.

Таким образом, большинство комментаторов новых процессуальных Кодексов сходятся на том, что принцип объективной истины сформулирован в них вполне определенно. Бытовавшие же до недавнего времени разговоры о «смерти» данного принципа либо о перерождении его в принцип «формальной истины», по существу, лишились нормативной базы.

В связи с принятием и введением в действие ГПК РФ есть все основания полагать, что законодатель твердо стоит на следующей позиции. Установление действительных обстоятельств гражданских дел является правом и обязанностью суда. Разумеется, в каких-то отдельных случаях в силу определенных причин, скажем, плохой подготовки дела к слушанию и поверхностного исследования обстоятельств гражданско-правового спора, суд может и не установить объективной истины. Однако здесь вступает в действие механизм процессуальных гарантий принципа объективной (судебной) истины. В типичной ситуации решение будет отменено в установленном законом порядке, и дело будет направлено на новое рассмотрение в суд первой инстанции для установления действительных обстоятельств.

Принципу, о котором идет речь в настоящей работе, вслед за О. П. Чистяковой мы даем двойное наименование, полагая, что нужно вести речь о принципе объективной (судебной) истины или просто о принципе судебной истины. Применяемый в работе О. П. Чистяковой и в настоящем исследовании иной порядок слов в обозначении данного принципа, с нашей точки зрения, существенного значения не имеет. Поставив на первое место слово «объективная», мы лишь стараемся по возможности не слишком далеко уйти от общепринятого и «устоявшегося» термина «принцип объективной истины».

Говоря об объективной истине как принципе судопроизводства, мы исходим из положений диалектики о взаимосвязи и взаимозависимости явлений природы и общества, о возможности их объективного восприятия, исследования, оценки и познания.

Вторая же часть наименования данного принципа должна подчеркнуть специфические цели, методы и пределы познания истины в процессе. В частности, за весьма редкими исключениями, о которых шла речь выше, истина в судопроизводстве может быть познана лишь опосредованно с помощью установленной процессуальным законом системы судебных (процессуальных) доказательств. Причем суд вправе принимать и исследовать не любые юридические доказательства, а лишь те, которые отвечают признакам относимости и допустимости (ст. 59–60 ГПК РФ). Соответственно, при рассмотрении и разрешении гражданских дел суд познает истину не в полном объеме, оставляя за пределами судебного разбирательства обстоятельства дела, которые не имеют юридического значения в рамках конкретного правоотношения. Кроме того, стороны по своему волеизъявлению могут существенно ограничить пределы познания судом обстоятельств дела путем признания определенного факта или фактов. Однако, если у суда появились сомнения в том, не было ли признание сделано под влиянием обмана, насилия, угрозы или добросовестного заблуждения, он не принимает признания. В этом случае данные факты подлежат доказыванию на общих основаниях (ч. 3 ст. 68 ГПК РФ).

Только имея в виду необходимость установления действительных обстоятельств гражданских дел, закон устанавливает такую достаточно сложную, трудоемкую и дорогостоящую процедуру, как гражданское судопроизводство. Если же согласиться с тем, что установления истины как цели процесса якобы не существует, то соответственно нужно было бы отказаться и от гражданского судопроизводства как установленного процессуальным законом порядка рассмотрения и разрешения гражданских дел. По-видимому, в свете ст. 46, 123 и иных положений Конституции такой вывод следовало бы признать абсурдным.

Думается, что и по ГПК РСФСР в его первоначальной редакции, и по ГПК РФ установление истины как цель гражданского судопроизводства остается неизменной. В то же время в современном процессе существенно изменились методы установления истины в суде. Законодатель справедливо отказался от превалирующей роли суда в установлении истины по делу, когда гражданское судопроизводство по ряду моментов являлось состязательным лишь формально, а по существу во многом носило ярко выраженный следственный характер. Ныне состязательность судопроизводства в ее исконном и подлинном, а не политизированном (социалистическом) смысле слова является основным инструментом установления истины в правосудии. Суд, сохраняя независимость, объективность и беспристрастность, создает условия для всестороннего и полного исследования доказательств, установления фактических обстоятельств дела, выносит обстоятельства на обсуждение, даже если стороны на какие-либо из них не ссылаются (ст. ч. 2 ст. 12, ч. 2 ст. 56 ГПК РФ).

В условиях хронической перегрузки судов делами, недостаточности штатов, невысокой квалификации части судей, неумения, а то и нежелания некоторых из них качественно рассматривать и разрешать гражданские дела, выяснилось, что положения ст. 14 ГПК РСФСР в его первоначальной редакции реально не работали и работать не могли. Поэтому, в связи с подготовкой проекта нового ГПК РФ, судьями и работниками органов юстиции высказывались пожелания о необходимости изменения принципа состязательности и освобождения суда от обязанности собирания доказательств по делу172.

Такого рода предложения были приняты с введением в действие Федерального закона от 30 ноября 1995 г. Однако, как отмечается в литературе, внесение изменений и дополнений к ГПК РСФСР «не решило всех проблем эффективности судебной защиты. Судебная система по-прежнему находится в бедственном положении. Многие процессуальные принципы и институты в силу различных причин на практике не реализуются … В результате правильная в сущности мысль законодателя о необходимости ограничения активности суда в сфере собирания доказательств и перенесения основного бремени доказывания на стороны путем модификации принципа состязательности в своем практическом применении вызвала множество затруднений и противоречий»173.

Тем не менее важно отметить, что Пленум Верховного Суда РФ в своих руководящих разъяснениях, в том числе уточненных в свете новейшего гражданского процессуального законодательства, подчеркивает, что целью гражданского судопроизводства является установление истины по делу. Сошлемся на постановление № 3 Пленума от 14 апреля 1988 г. «О применении норм ГПК РСФСР при рассмотрении дел в суде первой инстанции» (в ред. постановления Пленума от 10 октября 1996 г.). В частности, в п. 19 постановления Пленума записано, что если у суда либо у лиц, участвующих в деле, возникнут сомнения в отношении достоверности исследуемых доказательств, их необходимо разрешить путем сопоставления с другими установленными либо бесспорными фактами, проверки правильности содержания и оформления документа, назначения в необходимых случаях экспертизы и т. д. А в п. 18 названного постановления Пленума подчеркивается, что исходя из требований закона о процессуальном равенстве сторон и учитывая обязанность истца и ответчика подтвердить те обстоятельства, на которые они ссылаются, необходимо в ходе судебного разбирательства тщательно проверить каждое обстоятельство, указанное сторонами в подтверждение своих требований и возражений, и тем самым обеспечить установление истины по делу174.

Сходное положение сформулировано и в п. 10 постановления № 8 Пленума от 31 октября 1995 г. «О некоторых вопросах применения судами Конституции Российской Федерации при осуществлении правосудия»: «В силу конституционного положения об осуществлении судопроизводства на основе состязательности и равноправия сторон (ч. 3 ст. 123 Конституции РФ) суд по каждому делу обеспечивает равенство прав участников судебного разбирательства по представлению и исследованию доказательств и заявлению ходатайств.

При рассмотрении гражданских дел следует исходить из представленных истцом и ответчиком доказательств. Вместе с тем суд может предложить сторонам представить дополнительные доказательства. В случае необходимости, с учетом состояния здоровья, возраста и иных обстоятельств, затрудняющих сторонам возможность представления доказательств, без которых нельзя правильно рассмотреть дело, суд по ходатайству сторон принимает меры к истребованию таких доказательств»175.

Близким по содержанию является и разъяснение, содержащееся в п. 7 постановления № 7 Пленума Верховного Суда РФ от 29 сентября 1994 г. «О практике рассмотрения судами дел о защите прав потребителей» (с изменениями, внесенными постановлениями Пленума от 25 апреля 1995 г., от 25 октября 1996 г., от 21 ноября 2000 г. и от 6 февраля 2007 г.): «Учитывая, что на основании ч. 3 ст. 123 Конституции Российской Федерации судопроизводство осуществляется на основе состязательности и равноправия сторон, при подготовке дела к судебному разбирательству и в процессе разбирательства дела суду следует предложить истцу и ответчику представить доказательства, необходимые для всестороннего, полного и объективного выяснения действительных обстоятельств возникшего спора. В первую очередь должны быть представлены и исследованы документы, устанавливающие характер взаимоотношений сторон, их права и обязанности (договор, квитанция, квитанция-обязательство, квитанция-заказ, транспортная накладная, расчет убытков, которые, по мнению истца, должны быть возмещены ответчиком, и другие документы).

Необходимо иметь в виду, что по общему правилу бремя доказывания обстоятельств, освобождающих от ответственности за неисполнение либо ненадлежащее исполнение обязательства, лежит на продавце (изготовителе, исполнителе, уполномоченной организации или уполномоченном индивидуальном предпринимателе, импортере) (п. 4 ст. 13, п. 5 ст. 14, п. 6 ст. 28 Закона РФ «О защите прав потребителей»). Исключение составляют случаи продажи товара (выполнения услуги) ненадлежащего качества, когда распределение бремени доказывания зависит от того, был ли установлен на товар (работу, услугу) гарантийный срок, а также от времени обнаружения недостатков (п. 6 ст. 18, п. 5, 6 ст. 19, п. 4, 5, 6 ст. 29 Закона РФ «О защите прав потребителей»).

В тех случаях, когда сторона в силу объективных причин (например, тяжелая болезнь, отдаленность места жительства и плохое транспортное сообщение) испытывает затруднения в сборе необходимых доказательств, суд оказывает ей помощь в представлении тех или иных документов, истребуя их от соответствующих лиц»176.

В постановлениях Пленума Верховного Суда РФ встречаются указания о том, что обстоятельства гражданских дел должны устанавливаться судом «на основании всесторонне проверенных данных»177.

Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 10 июня 1980 г. № 4 «О некоторых вопросах практики рассмотрения судами споров, возникающих между участниками общей собственности на жилой дом» ныне действует в следующей редакции:

«Суд, сохраняя независимость, объективность и беспристрастность, создает необходимые условия для всестороннего и полного исследования доказательств, установления фактических обстоятельств дела и правильного применения законодательства, для чего в соответствии с ч. 3 ст. 40, ч. 1 ст. 43 ГПК РФ привлекает к участию в деле всех лиц, право собственности которых на дом зарегистрировано в установленном порядке либо предполагается в силу закона (например, супруга, если строение приобретено в период брака; наследников, вступивших во владение или в управление наследственным имуществом, но не оформивших своих прав на наследство; налоговых органов и других)».

Сходное разъяснение содержится и в ныне действующей редакции п. 3 этого же постановления Пленума. А п. 5 того же постановления Пленума Верховного Суда в настоящее время звучит следующим образом: «С целью обеспечения всестороннего и полного выяснения всех обстоятельств споров данной категории в стадии подготовки дела к судебному разбирательству следует предложить сторонам представить доказательства, подтверждающие право собственности сторон на дом и размер долей собственников, а именно: выписку из Единого государственного реестра прав на недвижимое имущество и сделок с ним, свидетельства и другие документы, выданные до введения в действие Федерального закона от 21 июля 1997 г. № 122-ФЗ “О государственной регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним” и подтверждающие, за кем и в каких долях зарегистрирован дом. Могут быть также представлены свидетельства о праве на наследство, договоры купли-продажи, дарения, мены, вступившие в законную силу решения суда о признании права собственности на дом или на его часть, план дома, план земельного участка и другие документы, имеющие значение для дела»178.

Подводя итоги сказанному и исходя из содержания гражданского процессуального закона (ч. 1 ст. 12, 55–57, ч. 2 ст. 156, ч. 1 ст. 157, 195, ч. 4 ст. 198 и др. ГПК), можно дать следующее определение принципа объективной (судебной) истины в российском гражданском процессуальном праве.

Под принципом объективной (судебной) истины следует понимать такое основополагающее начало гражданского судопроизводства, в соответствии с которым суд, действуя в рамках состязательного процесса, в сотрудничестве с лицами, участвующими в деле, должен создать условия для всестороннего и полного исследования доказательств и установления действительных обстоятельств дела.

Суд определяет, какие обстоятельства имеют значение для дела, какой стороне подлежит их доказывать, выносит обстоятельства на обсуждение, даже если стороны на какие-либо из них не ссылались.

Доказательства представляются сторонами и другими лицами, участвующими в деле. В то же время суд вправе предложить им представить дополнительные доказательства. В случае если представление необходимых доказательств для этих лиц затруднительно, суд по их ходатайству оказывает им содействие в собирании и истребовании доказательств.

По своему убеждению179, основанному на всестороннем, полном, объективном и непосредственном исследовании доказательств в судебном заседании суд оценивает относимость, допустимость, достоверность каждого доказательства в отдельности, а также достаточность и взаимную связь доказательств в их совокупности. Никакие доказательства не имеют для суда заранее установленной силы.

Результаты оценки доказательств суд отражает в решении, с приведением мотивов, по которым одни доказательства приняты, а другие отвергнуты судом, а также основания, по которым одним доказательствам отдано предпочтение перед другими (ч. 2 ст. 12, ч. 2 ст. 56, ч. 1 ст. 57, ст. 67 ГПК РФ).

На установление действительных обстоятельств гражданских дел по существу направлен весь строй гражданского судопроизводства, этому посвящены многие нормы и институты российского гражданского процессуального права. Несоблюдение указанных требований, разрешение гражданского дела в противоречии с его фактическими обстоятельствами должно служить безу­словным основанием для отмены решения в апелляционном, кассационном, а порой и в надзорном порядке.

Так, в соответствии со ст. 192 ГПК РФ, решение суда должно быть не только законным, но и обоснованным. Здесь же подчеркивается, что суд основывает решение только на тех доказательствах, которые были исследованы в судебном заседании.

На основании ч. 1 ст. 196 Кодекса при вынесении решения суд оценивает доказательства, определяет, какие обстоятельства, имеющие значение для дела, установлены и какие не установлены, какой закон должен быть применен по данному делу и подлежит ли иск удовлетворению.

В мотивировочной части решения суда должны быть указаны: обстоятельства дела, установленные судом; доказательства, на которых основаны выводы суда об этих обстоятельствах; доводы, по которым суд отвергает те или иные доказательства (ч. 4 ст. 198 ГПК РФ).

В качестве оснований к отмене решения суда в апелляционном или кассационном порядке закон называет три сформулированных в законе формы необоснованности судебного решения. Речь идет о: неправильном определении обстоятельств, имеющих значение для дела; недоказанности установленных судом первой инстанции обстоятельств, имеющих значение для дела, и несоответствии выводов суда, изложенных в решении, обстоятельствам дела (ч. 1 ст. 330, п. 1–3, ч. 1 ст. 362 ГПК РФ).

Подобный обзор норм ГПК, в которых закреплена обязанность суда по установлению истины по делу и установлены процессуальные санкции за нарушение этой обязанности, можно было бы продолжить.

Принцип объективной (судебной) истины в гражданском судопроизводстве закреплен в ст. 12, 55–87,131–132, 148–150, 152, 156–157, 163, 165–166, 169–171, 174–189, 191, 195–198, 249, 327, 330, 339–340, 344, 347, 355–358, 362 и многих иных статьях ГПК РФ. Практически все вышеперечисленные и иные нормы направлены на установление действительных обстоятельств гражданского дела и призваны создать для этого оптимальный процессуальный режим.

Отдельные положения или составные слагаемые принципа судебной истины могут быть выведены путем обращения к любой из упомянутых норм. Так, на основании ч. 2 ст. 179 ГПК РФ в исключительных случаях может быть удалено то или иное лицо, участвующее в деле, или может быть удален кто-либо из граждан, присутствующих в зале судебного заседания. Это возможно лишь на основании определения суда на время допроса несовершеннолетнего свидетеля, когда это необходимо для установления обстоятельств дела.

Глава 3.
А судьи кто? Установление объективной истины и проблемы российского судейского корпуса

Как уже указывалось во введении к настоящей работе, ежегодно российские суды рассматривают по несколько миллионов гражданских дел. Эта внушительная цифра имеет тенденцию к постоянному увеличению. Дела эти самые разнообразные по степени своей социальной значимости. Одни из них затрагивают интересы весьма значительных в численном отношении категорий населения или даже неопределенного круга лиц (дела, связанные с нормоконтролем, охраной природы и др.). В других идет речь о защите групповых интересов граждан (некоторые трудовые, в частности, дела о признании забастовки незаконной, коллективные иски «обманутых вкладчиков» и др.). Например, решением одного из районных судов г. Волгограда был удовлетворен иск прокурора к негосударственному учреждению здравоохранения «Объединенная клиническая больница на ст. Волгоград-1» ОАО «Российские железные дороги» и компании «Глаксо Смит Кляйн Трейдинг» было запрещено продолжение производства испытания на больных детях вакцины, применение которой вызвало у некоторых из них весьма тяжелые последствия180.

Большинство же гражданских дел касается лишь прав и интересов участников процесса либо даже одного лица. Однако в результате правильного и своевременного рассмотрения и разрешения этих дел осуществляется защита нарушенных или оспариваемых прав, свобод и законных интересов граждан, организаций, прав и интересов Российской Федерации, субъектов Российской Федерации, муниципальных образований, других лиц, являющихся субъектами гражданских, трудовых или иных правоотношений. Одновременно реализуются и иные задачи гражданского судопроизводства, сформулированные в ст. 2 ГПК РФ.

Гражданские дела бывают предельно простыми или, напротив, необычайно сложными. Одни из них типичны, а иные, по сути, совершенно уникальны. Однако от правильного разрешения каждого из этих дел может зависеть судьба человека или иного субъекта права, а в конечном итоге — состояние законности и правопорядка в обществе.

Так, уникальнейшее дело особого производства об установлении факта, имеющего юридическое значение, рассмотрел Борисоглебский районный суд Ярославской области. Некто В. И. Федотов умудрился прожить свыше 50 лет, не имея какого-либо документа, удостоверяющего его личность. Рассматривая дело по заявлению прокурора, суд установил факт рождения Федотова 10 июля 1952 г. и обязал отдел ЗАГС произвести государственную регистрацию акта рождения с выдачей соответствующего свидетельства. Необходимость обращения в суд прокурора (ч. 1 ст. 45 ГПК) в данном случае была связана с неграмотностью заявителя и полнейшим отсутствием у него каких-либо средств для оплаты помощи адвоката181. Получив свидетельство о рождении, деревенский пастух Федотов в дальнейшем смог получить паспорт, полис медицинского страхования, и ему даже была назначена небольшая пенсия.

Другое дело особого производства также было связано с установлением юридического факта, в данном случае — факта наличия трудового стажа. В период с 1942 по 1946 г. включительно Т. работала в колхозе. Однако документов об этом у нее не было, архивы колхоза не сохранились, а органами Пенсионного фонда РФ в установлении стажа за указанный период по свидетельским показаниям отказано. Установление стажа Т. было необходимо для исчисления пенсии. Решением районного суда заявление было удовлетворено.

Однако президиум областного суда отменил решение суда и прекратил производство по делу. Президиум сослался на то, что, в соответствии с п. 31 Правил подсчета и подтверждения страхового стажа, для установления трудовых пенсий, утвержденных постановлением Правительства РФ от 24 июля 2002 г. № 555 (в ред. от 8 августа 2003 г.), установление периодов работы по свидетельским показаниям производится решением органа, осуществляющего пенсионное обеспечение. Кроме того, согласно постановлению Пленума Верховного Суда СССР от 21 июня 1985 г. № 9 «О судебной практике по делам об установлении фактов, имеющих юридическое значение», в судебном заседании не могут рассматриваться заявления об установлении трудового стажа (для назначения пенсий).

Рассматривая это дело в порядке надзора, Судебная коллегия по гражданским делам Верховного Суда РФ указала, что в данном случае имеет место спор между гражданином и органом, осуществляющим пенсионное обеспечение. Такой спор в силу п. 1 ч. 1 ст. 22 ГПК РФ и п. 7 ст. 18 Федерального закона «О трудовых пенсиях в Российской Федерации» подлежит рассмотрению в суде общей юрисдикции. Прекращая производство по делу, президиум областного суда нарушил право заявительницы на судебную защиту.

Что же касается ссылки в постановлении президиума областного суда на постановление Пленума Верховного Суда СССР от 21 июня 1985 г. № 9 «О судебной практике по делам об установлении фактов, имеющих юридическое значение», то оно в приведенной президиумом части противоречит действующему законодательству РФ, а потому не действует.

Удовлетворив заявленные требования, суд фактически рассмотрел спор, связанный с назначением и выплатой пенсии. Поскольку органом Пенсионного фонда Т. было отказано в установлении периодов работы по свидетельским показаниям, в такой ситуации, в соответствии с п. 7 ст. 18 Федерального закона «О трудовых пенсиях в Российской Федерации», Т. была вправе в случае несогласия с решением пенсионного органа обжаловать его в вышестоящий пенсионный орган и (или) оспорить в суде. Поэтому вывод суда надзорной инстанции о том, что данное дело не подлежит рассмотрению в порядке гражданского судопроизводства, противоречит вышеназванным нормам как материального, так и процессуального закона.

Отменив постановление президиума областного суда, Судебная коллегия по гражданским делам Верховного Суда РФ оставила в силе решение районного суда182.

Если первое из приведенных дел касалось исключительно интересов заявителя, то второе в силу рассмотрения его Верховным Судом РФ с последующей публикацией Определения приобрело уже значительно большее социальное звучание. Вполне вероятно, что в дальнейшем со ссылкой на данное Определение аналогичным образом будут разрешаться и иные подобные дела, что не сможет не сказаться на защите интересов относительно большой категории граждан183.

Очень важная роль в установлении истины по делу принадлежит председательствующему в заседании суда. Председательствующий руководит судебным заседанием, создает условия для всестороннего и полного исследования доказательств и обстоятельств дела, устраняет из судебного разбирательства все, что не имеет отношения к рассматриваемому делу. В соответствии с ч. 2 ст. 191 ГПК РФ, в случае если суд во время или после судебных прений признает необходимым выяснить новые обстоятельства, имеющие значение для рассмотрения дела, или исследовать новые доказательства, он выносит определение о возобновлении рассмотрения дела по существу. Сходное правило предусмотрено и в ч. 2 ст. 196 ГПК РФ. В соответствии с этой нормой, если суд, удалившийся в совещательную комнату для принятия судебного решения, признает необходимым выяснить новые обстоятельства, имеющие значение для рассмотрения дела, или исследовать новые доказательства, он выносит определение о возобновлении судебного разбирательства.

По результатам рассмотрения дела по существу суд должен вынести законное и обоснованное решение (ст. 195 ГПК). Если же постановленное решение не отвечает названным требованиям, то оно может быть отменено в установленном законом порядке.

В тех случаях, когда председательствующий по делу судья «настроен» на установление действительных обстоятельств дела, то в сотрудничестве с лицами, участвующими в деле, и их представителями суд вполне может верно установить необходимый для правильного разрешения дела объем юридических фактов. Существенно иными бывают результаты рассмотрения дела, когда суд не проявляет интереса к установлению его действительных обстоятельств.

Так, не вполне обычными, с одной стороны, но с другой — вполне типичными для современных социальных и экономических условий жизни общества были обстоятельства следующего дела. Елена Алексеева, обратившись в Ломоносовский районный суд г. Архангельска с иском к ООО «Норд-Медицина», просила суд восстановить ее в должности администратора салона красоты «Жасмин». Как пояснила истица, в салоне она работала с января 2004 г. и была уволена без объяснения причин.

В судебном заседании представитель ответчика утверждал, что Алексеева никогда и ни в каком качестве в «Жасмине» не работала. Истица же признала, что не видела приказа о своем приеме на работу, трудовой книжки у нее не было, заработную плату она получала не по ведомости, а «в конверте». Между тем, в соответствии с ч. 1 ст. 67 ТК РФ, трудовой договор заключается в письменной форме, составляется в двух экземплярах, каждый из которых подписывается сторонами. Один экземпляр трудового договора передается работнику, другой – хранится у работодателя. Получение работником экземпляра трудового договора должно подтверждаться подписью работника на экземпляре трудового договора, хранящемся у работодателя.

Правда, в ч. 2 той же статьи содержится существенное исключение из сформулированного выше правила. Трудовой договор, не оформленный в письменной форме, считается заключенным, если работник приступил к работе с ведома или по поручению работодателя или его представителя.

Если бы данное дело рассматривал судья-формалист, то он вполне мог бы пойти по линии «наименьшего сопротивления», отказав в иске со ссылкой на то, что факт состояния Алексеевой в трудовых отношениях с ООО «Норд-Медицина» не доказан. Однако, к счастью для истицы, судья Ломоносовского районного суда г. Архангельска, судя по всему, формалистом не был. К тому же Алексеева представила суду достаточно оригинальные, но вполне допустимые доказательства наличия трудовых отношений. Ими являлись фотография истицы на рабочем месте и «бейджик» салона красоты «Жасмин» с ее именем и указанием должности.

Кроме того, истицей было заявлено, а судом удовлетворено ходатайство о допросе в качестве свидетелей нескольких работников салона. Однако последние от явки в суд уклонились. В соответствии со ст. 70 ГПК, лицо, вызванное в качестве свидетеля, обязано явиться в суд в назначенное время. За отказ от дачи показаний по мотивам, не предусмотренным федеральным законом, свидетель несет ответственность, предусмотренную УК РФ. Здесь имеется в виду ст. 308 УК, которая называется «Отказ свидетеля или потерпевшего от дачи показаний». Такое деяние наказывается штрафом в размере до 40 тыс. руб. или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период до трех месяцев, либо обязательными работами на срок от 120 до 180 часов, либо исправительными работами на срок до одного года, либо арестом на срок до трех месяцев. Причем, в отличие от ГПК РСФСР, предусматривавшего возможность принудительного привода свидетеля, не явившегося по вторичному вызову суда (ч. 2 ст. 160), ГПК РФ подобной возможности не предусматривает.

Далее, согласно информации «Российской газеты», ситуация по делу Е. Алексеевой развивалась следующим образом:

«Чтобы установить истину, судье пришлось добиваться явки в суд свидетелей — работников салона “Жасмин”. Судебные приставы доставили в суд троих работников салона, которые подтвердили, что Елена Алексеева работала у них администратором. Суд признал факт трудовых отношений между истицей и ответчиком и восстановил ее на работе в должности администратора. При определении размера заработной платы, подлежащей взысканию за время вынужденного прогула, суд исходил из штатного расписания, в котором после увольнения Алексеевой появилась должность “администратор салона” с зарплатой 2 тысячи рублей в месяц. Таким образом, суд взыскал в пользу Елены Алексеевой за 38 дней вынужденного прогула чуть меньше 3 с половиной тысяч рублей и 1 тысячу рублей в качестве компенсации морального вреда»184.

К сожалению, приведенное дело до известной степени отражает общее бесправное положение человека на современном российском рынке труда. Работа без оформления либо без надлежащего оформления в последние годы приобретает все более массовый характер. Причем в очень многих случаях права и интересы трудящихся, по существу, оказываются никак не защищенными. В случае возникновения трудового конфликта далеко не каждый труженик решится обратиться в суд. Да и далеко не каждый служитель Фемиды, подобно, к сожалению, оказавшемуся не названным федеральному судье из Архангельска, станет на защиту трудового человека. Станет, даже несмотря на определенное несовершенство действующего гражданского процессуального законодательства, не предоставляющее суду возможности доставить приводом свидетеля, уклоняющегося от исполнения своего гражданского долга. Нет нужды доказывать, что, прибегнув к помощи судебных приставов, судья, мягко говоря, поступил в некотором противоречии с законом. Однако, переступив «букву» закона, судья тем не менее исходил из его духа. Он хотел установить истину по делу и в тех пределах, в которых это оказалось возможным, ее установил. Не имея возможнос

...