Оглавление

1. Падение Кремля
2. Глава первая
3. Глава вторая
4. Глава третья
5. Глава четвёртая
6. Глава пятая
7. Глава шестая
8. Глава седьмая
9. Глава восьмая
10. Глава девятая
11. Глава десятая
12. Глава одиннадцатая
13. Глава двенадцатая
14. Глава тринадцатая
15. Глава четыррнадцатая
16. Глава пятнадцатая
17. Глава шестнадцатая
18. Глава семнадцатая
19. Глава восемнадцатая
20. Глава девятнадцатая
21. Глава двадцатая
22. Глава двадцать первая
23. Глава двадцать вторая
24. Глава двадцать третья
25. Глава двадцать четвёртая
26. Глава двадцать пятая
27. Глава двадцать шестая
28. глава двадцать седьмая
29. Глава двадцать восьмая
30. Глава двадцать девятая
31. Глава тридцатая
32. Глава тридцать первая
33. Глава тридцать вторая
34. Глава тридцать третья
35. Глава тридцать четвёртая
36. Глава тридцать пятая
37. Глава тридцать шестая
38. Глава тридцать седьмая
39. Глава тридцать восьмая
40. Глава тридцать девятая
41. Глава сороковая
42. Глава сорок первая
43. Глава сорок вторая
44. Глава сорок третья
45. Глава сорок четвёртая
46. Глава сорок пятая
47. Глава сорок шестая
48. Глава сорок седьмая
49. Глава сорок восьмая
50. Глава сорок девятая
51. Глава пятидесятая
52. Глава пятьдесят первая
53. Глава пятьдесят вторая
54. Глава пятьдесят третья
55. Глава пятьдесят четвёртая
56. Глава пятьдесят пятая
57. Глава пятьдесят шестая
58. Глава пятьдесят седьмая
59. Глава пятьдесят восьмая
60. Глава пятьдесят девятая
61. Глава шестидесятая
62. Глава шестьдесят первая
63. Глава шестьдесят вторая
64. Глава шестьдесят третья
65. Глава шестьдкесят четвёртая
66. Глава шестьдесят пятая
67. Глава шестьдесят шестая
68. Глава шестьдесят седьмая
69. Глава шестьдесят восьмая
70. Глава шестьдесят девятая
71. Глава семидесятая
72. Глава семьдесят первая
73. Глава семьдесят вторая
74. Глава семьдесят третья
75. Глава семьдесят четвёртая
76. Глава семьдесят пятая
77. Глава семьдесят шестая
78. Глава семьдесят седьмая
79. Глава семьдесят восьмая
80. глава семьдесят девятая
81. Глава восьмидесятая
82. Глава восемьдесят первая
83. Глава восемьдесят вторая
84. Глава восемьдесят третья
85. Глава восемьдеся четвёртая
86. Глава восемьдесят пятая
87. Глава восемьдесят шестая
    1. Вместо послесловия

Вместо предисловия

— …твою мать!

Я едва успел отскочить в сторону: украшенный синим колпаком представительский «мерин» решительно игнорировал «красный свет», пешеходный переход и пешеходов. «Три — в одном» — и фонтан грязи «освежил» то место, где я только что стоял. Находящийся рядом гаишник невозмутимо отвернулся, демонстрируя тонкое понимание момента.

Матерясь лаконично и не слишком разнообразно, я пересёк «зебру», и уже на той стороне продолжил «облегчать душу» «по полной».

В адаптированном виде — примерно так:

— Ну, суки! Неужели это никогда не кончится?!

— Кончится: можете в этом не сомневаться.

«Что такое? «Мне голос был, он звал утешно…»?

И я «пошёл на голос». На лавочке под деревьями сидел «гражданин отсутствующей наружности», каких — миллионы: пройдёшь и не заметишь.

— Кончится.

Мужчина глядел на меня отчего-то доброжелательно. Похоже, моя экспрессия пришлась ему по сердцу.

— И очень скоро. Точнее, уже кончилось.

«Мило» оскалившись в ответ, я «вздохнул в глубине души».

«Везет же мне на сумасшедших! Судьба, что ли, такая?»

Полагая самым разумным «проскочить на красный свет», я прибавил ходу, ещё активнее осклабился и даже буркнул что-что вроде: «Да, хорошо бы!» С этой публикой надо быть «дипломатом»: иной подход «чреват последствиями». Для собственной задницы. И потом: о себе я могу сказать то же, что и один из героев Зощенко: «Я скандалов не люблю!»

Очень я не хотел тормозить, да меня притормозили. Ну, то есть, ноги вдруг сами застопорили ход. Мгновение спустя я уже «знал», почему: это Его взгляд «приклеил» меня к асфальту. И тут я почувствовал, что и у меня «сносит». Да и было, с чего: от них обоих — и от мужика, и от его взгляда — отдавало чем-то «неотсюдовым», «из книжек».

— «Кончилось»?

«Зачем?!»

По опыту своему я знал, что погрязать в теме, которую «предлагает к обсуждению» «шизик», категорически не рекомендуется. Если уж попался, то лучше всего перевести разговор на что-нибудь нейтральное, вроде погоды или окружающего пейзажа. Но я не успел. А, может, и не смог.

— Присаживайтесь!

Предложение было сделано тоном, каким в армии отдают приказы.

Я уже открыл рот, чтобы «с благодарностью» отказаться, но мужик его закрыл. Одним взглядом. У меня, само собой — и сами собой — подкосились ноги, и я присел. На самый краешек скамейки. Не снимая с лица «благожелательной улыбки». Хотя со стороны она вряд ли смотрелась таковой.

— Я, вообще-то, должен… — начал я «лепить». Но даже «слепить» я не смог. По причине «дезактивации» челюстей.

— Я задержу Вас ненадолго.

И он задержал. «Ненадолго»: до первых фонарей. А ведь «присели меня» в полдень! Не стану врать: рассказывать дядя умел. Рассказ его захватил меня настолько, что я ни разу не взглянул на часы. Многое из того, о чём он говорил, казалось мне удивительно знакомым: персонажи, факты, события. Иногда я ловил себя на мысли о том, что это он — обо мне! О моей жизни. В общем контексте современной мне. Правда, некоторые вещи были столь невероятны и даже чудовищны, что несколько раз я дерзнул на скептический хмык. Нет, вру: не дерзнул — сорвался. Хорошо ещё, что без текста. Одного взгляда рассказчика оказалось достаточно для того, чтобы я почему-то вспомнил незавидную судьбу Берлиоза. Ну, того — из книжки.

Я слушал «докладчика»… нет, не как делегат съезда: как дитя, раскрыв рот, и не обращая внимания на то, что происходит вокруг. Для меня не существовало никого и ничего, кроме этого странного человека и его ещё более странного рассказа. Хотя, вряд ли кто заинтересовался парой болтающих мужиков, даже, если бы мы «не только болтали», но и «принимали вовнутрь». Да и в тени деревьев мы «рассредоточились» вполне квалифицированно.

В самый кульминационный момент незнакомец выразительно посмотрел на едва «живой» фонарь.

— Однако, заговорил я Вас — а Вы куда-то спешили…

И это — в такой момент! На пике интереса!

«Ну, дядя: тебе бы сценарии для „мыльных опер“ писать! Ты бы стал миллионером на одних только концовках: такое „многоточие“! Или „пространственно-временная дыра“ закрывается»?

В голосе незнакомца я почему-то не уловил иронии. Значит, мне надлежало умирать от нетерпения. Потому, что я не желал «второй серии»: я хотел всё здесь и сейчас.

— А дальше?! Что было дальше?!

Удержись тут «в рамках»: я ведь — обычный человек, теплокровный! Я — не «оттуда»! А мужик уже опирался на трость.

— Один вопрос?!

Я уже понял, что «кина не будет».

— Как Вы можете это знать?!

Не глядя на меня, мужик перебросил через руку плащ, который я бы постеснялся и под дверь постелить.

— А что, если я был очевидцем и даже участником этих событий?

«Тьфу, ты! А я чуть было не „купился“! А товарищ, если и „переместившийся“, то лишь из „жёлтого дома“. И не из того, который „в другом измерении“: из нашего, в двух кварталах отсюда!».

Я уже собрался всё сказать ему хотя бы взглядом — ан, не тут-то было! Не во что было говорить! То есть, лицо в наличии имелось, а вот «поймать его в прицел» я не мог! Оно то «уходило», то «просвечивало»!

Для рядового психа — не рядовая «аномалия»! Или это у меня случился «временный сбой»?

— Но почему Вы рассказали именно мне?!

Отчаяние сподобило меня на «убойный вопрос». От такого шуточками не отделаешься.

— Потому, что Вы напишете об этом.

Никаких просьб: сплошной императив!

— Почему я?!

— Вы подходите — по взглядам и мыслям. И, потом, Вы — не без способностей: Вы ведь пописываете? Кому, как не Вам, и передать людям знание.

— А на кой хрен оно им?! — не выдержал я. — Да и приелась уже фантастика…

Зондажа ради, я, всё-таки, «лягнул» рассказчика. Но он почему-то не обиделся.

— «На кой хрен», спрашиваете? Ну, одним — чтобы верить и надеяться. Другим — чтобы задуматься над перспективой, ибо час близок.

Он вновь просветил меня. Взглядом.

— Значит, мы договорились? Вы напишете и опубликуете. Если боитесь последствий, возьмите текст в кавычки. Ну, словно Вы — «сбоку бантик».

— Ну, почему я боюсь… — отважно слицемерничал я: мысль о кавычках появилась у меня ещё до того, как незнакомец «внёс предложение».

Он уже сделал шаг во тьму — фонари у нас уцелели на «первый второй — рассчитайсь!» — как вдруг застопорил ход и отыграл назад.

— Напоследок: я не ограничиваю творческих порывов. Можете расширить текст за счёт «лирических отступлений»: у Вас это должно получиться.

— Ну, так уж и… — попытался я дать скромности. Не вышло: не взяли.

— Словом, «разведи мантифолию поцицеронистей», — безапелляционно «приговорил» он меня Чеховым. — Но никаких фантазий! Не пытайтесь «выйти за рамки»: всё предопределено. И, кроме того…

Он квалифицированно выдержал паузу, за которую я успел мысленно «извертеться на пупе».

— … Но об этом — в своё время.

«Тьфу, ты: зря только „вертелся“!»

Пока я отплёвывался — и не только в мыслях — мужик пропал из виду. Я даже не заметил, как. Но точно — не убежал: видок у товарища явно не спортивный. «Ушёл в другое измерение»?

…На другой день я пошёл к психиатру. А куда ещё?! Нет-нет: это я не насчёт себя. Когда-то, давным-давно, ещё во времена моей «юридической молодости», я нередко обращался сюда по делам клиентов. Наверняка кто-то из старожилов должен был вспомнить меня — и не матерным словом. Психиатры, как и судебные медики, до пенсии сидят на своём месте, как ржавый гвоздь — в стене.

Мне повезло: отделением заведовал мой старый знакомый, тогда — начинающий «интерн». На мою удачу, «момент узнавания» был обоюдным. Именно ему я и «сбыл» «легенду». Совершенно бесхитростную, и уже одним этим обязанную вызывать доверие.

Я не стал «изобретать велосипед»: якобы иногородние родственники просили меня встретить одного «товарища», приехавшего на лечение. О диагнозе я догадался лишь тогда, когда увидел «гостя». В первый же день он возьми, да и сгинь без следа. Ну, я, потыкался по разным местам, а потом вдруг подумал: а не у вас ли он? А что тут такого: «вернулся домой»!

Вопрос о фамилии и прочих реквизитах я «отвёл» простым способом: шизофреники — фантазёры, и могут назвать себя хоть Господом Богом. «Легенда» прошла «на ура» — и доктор не стал «доставать» меня вопросами.

— Да, но как Вы его узнаете?

«Тоже мне: бином Ньютона!» Ответ и на этот вопрос входил в «домашнюю заготовку».

— А Вы покажите мне их всех — на всякий случай.

И мне показали всех. Но рассказчика среди них не было.

— А никто не рассказывал Вам, что прибыл из будущего?

Я ухватился за соломинку. Последнюю в поле зрения.

Доктор улыбнулся.

— Нет. Сейчас наши клиенты вновь предпочитают работать историческими личностями. «Инопланетян» давненько не приводили: не «в моде-с»!

Мы посмеялись: доктор — заразительно, я — постарался. На том и расстались.

«Выходит — не „шизик“. Кто же тогда? Или все эти россказни о параллельных мирах, о временных разрывах, о дырах в континууме „пространство-время“ — не бред?!»

Некоторое время я искал ответы на свои вопросы, сколь старательно, столь и безрезультатно. В конце концов, я оставил эту затею — и сел за стол. Не обеденный: письменный. Работал я основательно — и сначала рассказ превратился в повесть, а затем и вовсе в роман. Незнакомец не зря намекал на мою склонность к «лирическим отступлениям».

Спешу предупредить вопросы: ничего в рассказе незнакомца я не менял. Ни одного факта. Ни одного события. Ни одной авторской интонации или оценки. Да я и не смог бы сделать этого: предопределённость. Как-то раз я попытался «выйти за рамки», так меня быстро вернуло «в канву». Что-то. Больше я уже и не пытался. Ни выяснить, «что», ни выйти.

Поэтому моя задача свелась к литературной обработке рассказа, несколько сухого и лаконичного. Я позволил себе раскрыть то, что автор обозначил лишь схематично. Ну, ещё «оживил» его телеграфный стиль.

То есть, раскрасил готовый шаблон — ну, так как это делают дети с набором «Раскрась картинку». В литературе это называется «набить черновик». И насчёт кавычек я не забыл. И не только «по причине боязни»: не моё это, хоть и в моём изложении. И не по мотивам: «они самые-с и есть-с».

Если за что и следует меня укорить — смягчил. Потому, что увидел будущее. Своё. И не «где-то там»: здесь. Не мог не смягчить.

На всякий случай, хочу сразу же заявить: я лично не был свидетелем описываемых событий. Поэтому ручаться за их достоверность не могу. Я всего лишь сделал литературную запись. На манер тех, которыми записывались воспоминания косноязычных мемуаристов. То есть, факты —

«ихние», текст — мой. Но на обложке-то — фамилия мемуариста! А я — всего лишь переписчик. Перо, которым водил чей-то Промысел. Редактор чужих слов. Вроде гоголевского Рудого Панька или новозаветного Иоанна: мне передали, чтобы я передал! И всё. Какой с меня спрос?

А все возможные совпадения — «как и положено», случайны. Никого конкретно в виду я не имел. Чтобы потом меня «не имели в виду». «Имел в виду» рассказчик, а не литзаписчик. Поэтому моя запись чужих «мемуаров о будущем» и идёт «в бронежилете»: «утопия с элементами антиутопии».

А если это и Откровение, то не «то самое». Пусть оно — отчасти — и в духе «того самого» Откровения «…Иисуса Христа, которое дал Ему (Иоанну — пересказчик) Бог, чтоб показать рабам Своим, чему должно произойти вскоре». Это — Откровение Другого Товарища. Так сказать, Откровение номер Два…

Переписчик, он же пересказчик.

Глава первая

Какой шикарный кабинет у Президента! Не кабинет, а царские палаты: весь в золоте и в камнях! В ювелирных! Как говорится, «тут бы только и жил!» Одно плохо: работать в нём решительно невозможно. По причине нерабочей обстановки и не расположенного к работе президента. Поэтому оба выполняли другую функцию: представительскую. Кабинет «представлял» отсутствующее величие страны. Президент — «вождя из телевизора». Первое шло на «внешний рынок», второе — на «внутренний».

Нет, Президент был, конечно же, не дурак. Но и от гения он находился на таком же расстоянии. Непростое это дело — скрывать несоответствие формы содержанию. Форму ещё можно как-то «поддержать»: «сделать лицо», сдвинуть брови, нахмурить лоб, «сверкнуть» «оловянным» глазом. А вот с содержанием — беда. Особенно когда его нет. Благо ещё, что народ попался хороший: простой, доверчивый, «без затей». «Пипл», одним словом. Как-то вдруг, разом поглупевший, он являл собой идеальный фон для достоинств Президента, незаметных в иных условиях. По причине «наличия отсутствия».

Ох, уж эта «шапка Мономаха»! И дело тут не в тяжести: не подходила она Президенту. По размеру не подходила. Не на того шили. Тут нужна была черепушка Сократа или какого-нибудь Ильича. А с наличным ресурсом Президент «утонул» в этой шапке. Или она его «утопила». По всё той же причине «наличия отсутствия». Хотя… оно, может, и хорошо: за шапкой-то лица не видно. Как и отсутствующих мыслей.

Кабинет — вместе с портфелем — достался нынешнему хозяину от предшественника. Сам бы он не дерзнул покуситься. А всё потому, что не умел делать простых вещей, без которых нет «вождя». А вот предшественник умел. Всё умел. Всё то, отчего «и холодно, и жарко». И не только, какому-то, там, народу: «родной» челяди.

А нынешний Президент умел тогда лишь одно: выглядывать из-за хозяйского плеча и улыбаться застенчивой улыбкой. По причине отсутствия другой. Да и то, лишь тогда, когда это требовалось моментом и работодателем. Всё это вкупе с «покровительственным окрасом»: «человек-невидимка» — пришлось «Отцу Родному» по душе. Пусть даже и отсутствующей.

И «мальчонку» было решено определить в вожди. Очень уж не хотелось Первому Всенародноизбранному Суд Божий над собой предварять судом человеческим. В соответствии с нормами Уголовного Кодекса: по достоинству его деяния мог оценить только он.

Будущий Президент видел, как неустойчив трон — и берег седалище. Вместе с остальными «структурными элементами». Однако «сесть» пришлось. Поскольку сопротивление было бесполезно, он особенно и не упирался. Да и неплохо всё же попасть в историю! Пусть даже не попасть, а «вляпаться». Ну, как это поминутно делал «едва просыхающий» Первый Всенародноизбранный.

А что до того, что «не сам, а посадили»… Ну, посадили! Ну, не сам! Уязвляет? Не без этого. Больно ранит? А вот это уже — литература. Ведь сам он даже места «придворного мухобоя» не получил бы: ну, не сподобил его Господь по части талантов! Хотя одним, таки, не обнёс: парень умел не высовываться, а ждать, пока его «высунут» другие. Это — великий дар, и не каждому он даётся.

И потом: как и все «чернорабочие политики», будущий Президент не обольщался насчёт своих достоинств. Поэтому он верно определил свои достоинства как слагаемое достоинств всех остальных. Той самой команды, которая и образует фундамент власти любого, кто лишён талантов и харизмы вождя. Один из этой команды и сидел перед ним сейчас.

— Рад видеть тебя.

«Обрадовался» Президент традиционно: в столешницу. Там же он и «видел» того, кого был «рад». Ну, вот не любил он «глаза — в глаза». Зато по части «нырков» и «уходов» второго такого ищи — не найдешь.

— Ну, как, там, наши дела? Докладывай!

Министр обороны — а это ему «обрадовался» Президент — раскрыл папку. И тут же её закрыл.

— В общем и целом — всё хорошо…

— … прекрасная маркиза! — «поучаствовал в докладе» Президент. — Кончать «гнать дезу» — не в телевизоре! Правду давай!

Президент не боялся оказаться непонятым. В своё время они с будущим Министром обороны числились за одним ведомством. Тем самым, «штаб-квартира» которого находилась на большой круглой площади с «мужиком в пиджаке» посередине.

Правда, в «штирлицы», «абели» и «лонсдейлы» ни один из них не попал: уж очень активно они притягивали к себе внимание чужих спецслужб. И не хотели, а притягивали. Как магнитом. Это оказалось их единственным «профессиональным достоинством». Поэтому их использовали только «в открытую» — для «легального прикрытия» настоящих шпионов. Проще говоря, в качестве подставных лиц. Здесь «провалиться» они уже не могли: некуда было «проваливаться».

— Правду? — отвесил губы Министр. — У меня — только это.

И он покосился на закрытую папку.

— А чем это плохо?

Если он и потерялся, то нашёлся быстро. Сам. Без посредников.

— Каждый факт — «конфетка»! Любую цифру — хоть в гранит, хоть в бронзу! Не доклад — скрижали!..

— «Скрижали»! — хмыкнул Президент, и махнул рукой. — Ладно: «скрижаль» дальше…

Доклад оказался столь мажорным, что «на финише» обоим можно было заказывать себе по лавровому венку. И пока ещё на голову.

— Да, — шумно потянул носом Президент, не слишком усердно давя иронию. — «Разгромили атаманов, разогнали воевод…» «Не жизнь, а малина»!

Министр тактично уклонился от ответа. Вместе с лицом, которое он увёл от насмешливого взгляда Президента.

— Так, что ли?

— Понял, — вздохнул Министр обороны. — Есть и кое-что не из папки. «На любителя»… К числу которых ты до сегодняшнего дня не принадлежал.

С соблюдением всех мер предосторожности Министр иногда мог «дерзнуть на дерзость»: они с Президентом были выходцами из одного детского садика. И в период «от двух до пяти» будущий Президент «попил» из будущего Министра. Крови. Но потом он усовестился — и определил «друга детства» в министры обороны. И неважно было, что тот не знал, с какой стороны за портянку браться. Ну, а потом Президент настолько возлюбил ближнего своего, что и вовсе сделал его первым вице-премьером по совместительству. Как перспективного «многостаночника».

— Итак?

— Видишь ли… Ситуация, как известно, зависит от точки зрения…

— ???

Президент оторвал взгляд от роскошной столешницы и неодобрительно удивился. Воспитанный не только папой с мамой, докладчик «выключил» улыбку: «соблюдать дистанцию» обязаны все. И друзья — не исключение: ПДД — для всех одни.

— Ну, если говорить об экономических показателях, то они вполне благоприятны. Наблюдается рост экспорта в количественном и денежном выражении…

— Становимся ведущей энергетической державой? — опять усмехнулся Президент. Нет, он не был глуп, этот «посажённый в кресло».

Докладчик смутился: что-что, а это он делал мастерски. Как никто другой.

— Да… нет… Просто торгуем нефтью… газом… Ну, одним словом…

— Активно распродаёмся?

Министр снова откашлялся в кулак.

— Ну, если так ставить вопрос, то… оно… конечно…

— А как ещё его ставить?!

В отдельные мгновения Президент почти уподоблялся Александру Матросову — и бесстрашно глядел прямо в амбразуру лиц соратников. Как в амбразуру вражеского дота. И те зачастую не только «демонтировали» «пулемёты» своих взглядов — сами «падали, как подкошенные».

— Меня интересует правда, а не вариации на тему «Кипучая, могучая, никем непобедимая…»! Почитаешь: не Россия, б… дь, а страна Лимония, где «сорок звонков — и все на обед»!

Министр не стал «падать, как подкошенный». Потому что «имел на себе два бронежилета»: приятельские отношения и «пуленепробиваемое» простодушие. Но дать качественное изумление не мешало. Что он и сделал.

— Что с тобой сегодня?

— Печёнка!

— Шалит?

— Чувствует!

— ???

Предваряя ответ, Президент выдал «уксусное лицо» — так, будто и впрямь имел проблемы «по линии печени».

— Печёнкой чувствую — и без всяких политологов с социологами.

— ???

Министр был более лаконичен — но не менее красноречив.

— Такое ощущение, что это — наш КПМ, — раздражённо пояснил Президент. — «Конечный пункт маршрута». Или, как говорят у нас в народе, «слезай — приехали!»

Некоторое время Министр осмысливал признание шефа. Наконец, осмыслил.

— Ну, что ж, господин Президент… Как говорят всё в том же народе: «раз пошла такая пьянка — где мой верный огурец?» Если ты мне — дифирамб, то и я тебе — панегирик!

Он решительно раскрыл папку — и не менее решительно закрыл её. Оглядевшись по сторонам и «убедившись» в том, что «хвоста» за ним нет, он перегнулся через стол, и с заговорщическим видом припал к уху благодетеля.

— Только между нами: дореформировались.

— ???

Президент, кажется, перенял лаконизм детсадовского приятеля.

— Армии нет, — отважно «капитулировал» Министр обороны. — Есть, как у Шолохова в «Тихом Доне»: «вооружённые люди». Ни кадров, ни оружия, ни стратегии, ни тактики! За волю я вообще молчу!

Он то ли усмехнулся, то ли отработал усмешку.

— Помнишь, как у Высоцкого: «Главно дело, чтобы воля, говорит, была к победе!»… А мы?! Худо-бедно протянули десятки лет на большевистском наследии — а сами ни хрена! «Распродаёмся», как ты верно заметил, а «заливаем», будто бы «от тайги до британских морей Красная Армия всех сильней!» Ты представляешь…

Он сменил усмешку на ухмылку. Видели бы его сейчас в телевизор!

— … подлатали «дедушку истребителя», а выдаём за «наш ответ Чемберлену»! «Истребитель, бл… дь, «пять плюс плюс плюс»! А Америка без всяких, там, «плюсов» уже вовсю штампует машины шестого поколения!

— «Шестого»? — удлинил физиономию Президент. За счёт отвешенной челюсти. — Это ещё, что за зверь?

— Многоцелевой самолёт поля боя. Беспилотный. Полёт — только на сверхзвуке. Преодоление любой ПРО. Так сказать, «Звёздные войны» в действии… Да разве в одних самолётах дело… дело, которого нет и до которого — тоже никому никакого дела! С ракетами — такой же швах! Миллиардеров в год штампуем больше, чем ракет! Да и теми одних только журналистов пугать, и только своих! Старые уже трижды выработали ресурс, но мы упорно продлеваем «покойникам» жизнь!

— Опровергаем физику, словом? — «добавил юмора» Президент, явно и по адресу ракет, и по адресу «нас, упорно продлевающих».

— Точно! А в отместку физика сделала так, что ни одна из этих ракет — голову даю на отсечение! — не выйдет из шахты! Ну, как тогда, на ракетоносце, помнишь?

Президент нахмурился: мог бы и не напоминать. А ещё друг, называется! Ещё бы он не помнил: «посмеялись вместе со всеми». Над собой. «Продемонстрировали свою мощь»! А как красиво всё начиналось! Он тогда облачился в новенькую форму подводника — и перед телекамерами с биноклем в руках старательно работал Верховным Главнокомандующим! Во всех возможных ракурсах!

Правда, иногда его настроение портила мысль о том, что Сталин так никогда не поступал. Что вместо смены гардероба да «туристических поездок» на кораблях и самолётах тот обеспечил бы ускоренную разработку новейших видов вооружений. Но он тут же отгонял эту мысль: другие времена. Сейчас «творить» образ «мудрого вождя» — не прихоть, а веление времени. А для этого сгодятся и «туристические поездки», и прочие «карнавальные» мероприятия.

— Кстати, насчёт ракетоносцев…

Голос Министра «вернул» Президента в кабинет.

— Толку от них, как от козла — молока!

— Это почему?

— А на кой хрен они нужны, если ракеты не хотят из них вылетать?! Это — не ракетоносцы, а ракетовозы, и то в лучшем случае! Разумнее возить этот груз в трюмах обычных посудин — дешевле обойдётся! Да и ракеты — хреновые: не летают!

Министр был прекрасен в саморазоблачении. У стороннего наблюдателя он обязательно создал бы впечатление бесстрашного ревизора, только что прибывшего на Русь с другой планеты — и режущего правду-матку в глаза.

— Иэ-э-х-х, господин Главнокомандующий!.. А ведь Советский Союз в отдельные годы строил больше десяти АПЛ! И не только многоцелевые, но и «Акулы», которые одни в мире и могли на равных соперничать с американскими «Огайо»!

Чувствовалось, что Министр основательно «натренировался» на выступлениях перед разной аудиторией, для чего ему пришлось всерьёз «заняться самообразованием». В основном — из открытых источников: книги, журналы, газеты, Интернет. Насмешки профессионалов не пропали втуне: ляпсусов типа «миля в час» Министр обороны больше не допускал.

— Да и по остальным позициям ситуация — «шик, блеск, красота»!

ПВО «оптимизирована под корень»! Воздух гостеприимно распахнут на пятьдесят процентов площадей. Новые ЗРК обслуживают чужое небо. Ну, парочкой дивизионов «заслоняем» Москву и Питер. Новые танки «работают» экспонатами на заводских полигонах. В войсках — заслуженные «ветераны» «Афгана». Да и — вообще…

Он трагически — и очень качественно — дрогнул голосом.

— А мы всё распеваем: «броня крепка и танки наши быстры…» По телевизору втюхиваем лохам, что «в небесах, на земле и на море наш ответ и могуч и суров…»! Картинки показываем — из «выставочных» частей! Министр обороны бодренько докладывает Верховному Главнокомандующему: «Всё хорошо, прекрасная маркиза, и хороши у нас дела!» Да и как докладывает: по бумажке!!!

Градус негодования в адрес самого себя перешёл в Министре пределы допустимого. Подвергая себя беспощадной критике, он начал квалифицированно рикошетить в Президента. Едва ли не по принципу времён перестройки: «Метили в коммунизм — а попали в Россию!» Президент вначале молчаливо поощрял саморазоблачения Министра: не понял ещё. А когда понял, «об остановить» разоблачения уже не могло быть и речи.

— Ты представь только себе, чтобы кто-нибудь докладывал Сталину по бумажке! Не можешь представить? Вот и я не могу — а докладываю! Тебе!

Уже всё понявший Президент старательно «прижимался взглядом к полу». А «над головой свистели пули».

— И не потому, что не могу запомнить текста: боюсь пропустить хоть одну цифру по поставкам оружия в войска! Их так «много», этих цифр, что приходится дорожить каждой! А пока я докладываю, армия и флот продолжают свой крестный путь. На Голгофу!

Он замолчал. Президент ещё немного «полежал на полу» — и составил компанию Министру. В данной ситуации это было наилучшим решением: не хуже Министра он мог «аттестовать друг друга». По части положения «в небесах, на земле и на море». И если и было ему за что журить своего назначенца, так лишь за смягчение оценок.

Конечно, он не сидел, совсем уж сложа руки. Худо-бедно, но кое-что делалось. Пусть и штучно, потешая военных атташе стран «дружественного» НАТО, но в войска поступала новая техника. Пусть не новая качественно — НИОКР недофинансировали «до смерти» — пусть новая лишь по времени изготовления, но всё-таки! Правда, при таких темпах на замену морально и физически устаревшего оружия требовалось по некоторым видам вооружений от трёх до четырёх жизней!!! И это в то время, когда могут и одной лишить!

«Братский» Запад это чувствовал и с каждым годом всё больше «работал «старшим братом». Отсюда, по причине «старшинства» — и игнорирование им робких протестов «младшенького» по поводу оседания на его границах «дружественной» НАТО, почему-то не рвущейся «самораспуститься». Ни «топанье ножкой», ни «выдувание щёк», ни делание «страшного лица» «младшеньким» «старшего» почему-то не пугало. Скорее всего, потому, что он мог в любое время заставить «младшенького» не только сделать другое лицо, но и «сделать в штаны».

— Всё?

Президент задал вопрос таким тоном, что только дурак не понял бы, что босс «передёрнул затвор».

— Всё.

Министр был лаконичен голосом — но не взглядом. А взгляд был не менее выразительным, чем речь: «Живи… пока».

— Ну, и на том спасибо.

Президент сделал вид, что не смог прочитать взгляда.

— Хотя и не это меня сейчас занимает больше всего…

— ???

Это «прозвучало» не «слабее», чем изумление Карлсона по поводу декадентской фразы Малыша «Не в пирогах счастье…» «За что боролись?!» — вопиял глазами Министр. А он-то надрывался! Да и как это «не это»?! Разве может быть что-то хуже? Или «нет предела совершенству»? В контексте гамлетовского «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам»?!

— По правде говоря, меня куда больше меня сейчас интересуют не внешние «друзья», а внутренние…

— Ты хочешь сказать, что…

Хозяин кабинета энергично уронил голову.

— Так ведь они все по норам сидят! По отведённым! Какие это «друзья»?!

Поскольку хозяин кабинета не спешил разделить его энтузиазм, Министр счёл за благо задуматься.

— Но если ты так ставишь вопрос, то… по «друзьям» специализируются другие люди. Кстати, оба они — в приёмной. Позвать?

Президент ещё ниже упал головой…

Глава вторая

Лавровый венок легче шапки Мономаха — аксиома. И не по причине «конструктивных особенностей» каждого из головных уборов. Президент ежедневно познавал эту истину собственной головой. И ладно, если бы, нею одной: и хребтом — тоже.

Что и говорить: приятно купаться в лучах славы. Но месить ногами грязь, да ещё время от времени валяться в ней — это несколько иное мероприятие. Пусть даже грязь — «всего лишь» политическая. А ещё нести… нет: тащить… нет: влачить на себе груз тяжёлых и уж совсем малоприятных обязанностей — тут поневоле начнёшь склоняться. В пользу аксиомы.

Порой он и не рад был тому, что его, маленького серого чиновника, извлекли из политического небытия и поставили во главе некогда великой страны. Да что, там, «из небытия»: с самых его задворков! Неприметный сотрудник органов госбезопасности, он хоть и сумел вовремя сориентироваться в обстановке и быстренько изменить и партии, и разведывательному сообществу, не имел никаких шансов на то, чтобы стать тем, кем он стал. Ну, вот не сподобил Господь, в которого он впоследствии «уверовал» по должности. Не имел он для этого данных. Личных данных.

Так бы и прозябал он в тени, за спиной перманентно нетрезвого Хозяина, если бы тот, вразумлённый доводами родни, не решил «вовремя смыться». Хозяин, наконец-то, понял, что приближается время ответить за всё, что он тут натворил «по линии демократических перемен». В связи с этим срочно понадобился человечек, который смог бы гарантировать ему спокойное «дожитие» за государственный счёт.

Скольких кандидатов он перебрал за последние два года — и не сосчитать! Хорошие были демократы, а всё не то! И не сказать, чтобы теоретики: у каждого руки были по локоть… «в демократии».

Хозяин отдавал им за это должное — местами, рублями и долларами — а всё равно чувствовал, что никто из них не является гарантией от будущего воздания. И, к сожалению, не в другой жизни.

И тут один из его советников обратил внимание протрезвлявшегося изредка патрона на серенького услужливого чиновника из президентской Администрации.

— Этот подойдёт! Надо только хорошо подать его в СМИ!

И патрон рискнул. Безликого чиновника «наделили лицом», «подретушировали», «подкрасили», «покрыли лаком», немножко даже «сусальным золотом» — и образ Преемника был скормлен «пиплу»! «Пипл», который «голосует сердцем», а «думает» «телевизором», «съел — и не подавился»!

Преемник в полной мере оправдал надежды благодетеля. Первым же указом на посту свежеизбранного Президента он выдал тому индульгенцию от любых «поползновений» «недругов демократии»!

Ну, а дальнейшее было делом техники. Самой современной. Электронной. Того самого «глупого ящика для идиотов». На обывателя, не склонного к размышлениям, обрушился настоящий вал зрительной информации — другую наш «пипл» не потребляет — в которой Новый был выставлен абсолютной противоположностью Старого!

Имиджмейкеры решили сыграть на контрасте: относительно свеж, не пьёт, не курит, «не выражается», на званых приёмах не норовит «сковырнуться с копыт», ежедневно делает утреннюю зарядку — и даже может говорить не по бумажке!

«Пиплу» этих качеств нового «вождя» оказалось с избытком. Неважно даже, ЧТО он там говорит: всё равно не понять! Важно, что ГОВОРИТ! Не по бумажке!

Несколько месяцев Второй существовал исключительно на контрасте с Первым. То есть, следовал анекдотическому рецепту: «Всё вали на меня!» (на предшественника, то есть). Для «углубления» контраста он даже пытался что-то предпринять «по линии исправления линии». Но только пытался: ни действительного желания, ни персональных данных, ни возможностей для этого у него не было.

И не усидеть бы в Высоком Кресле тому, кто в первое время честно «позиционировал» себя не как вождя, а всего лишь как управляющего, если бы вовремя и очень высоко не подскочили цены на нефть — единственную «заслугу» режима. Поток нефтедолларов позволил быстро заткнуть дыры и рты — и всё утишилось. Как на болоте. Правда, «товарищи» из Администрации настояли на другом определении: «стабильность». Подумав, владельцы мозгов решили не спорить: и так их — меньшинство.

«Оставаясь на позициях», нельзя сказать, что Президент только и делал, что ничего не делал. То есть, что он заботился лишь об обслуживании своего «несколько избыточного» рейтинга. Нет, он своевременно озаботился и вопросом более прочных «костылей». Как всякий, кто поднимался с самых низов, потому что был лишён талантов и харизмы, Второй «до нутра» постиг сущность власти. Он понял главное: «короля делает окружение». Без преданных людей не обойтись.

А преданность можно обеспечить только стимулом — и только материальным. «Кормило» (власти) отныне производилось от «корма». И он дал его тем, кого решил сделать опорой своей власти: чиновникам.

Государство, до недавнего времени принадлежавшее олигархам, перешло в руки чиновников. Обе стороны остались довольны сделкой… пардон: союзом. Чиновники — тем, что обрели статус новоявленных «Салтычих». Президент — тем, что обеспечил лояльность (в виде холуяжа) помянутых чиновников. Холуяж действительно был: никому не хочется потерять место у корыта! Да и разве это — цена за власть?! О нём нельзя было сказать даже словами Пушкина. Теми самыми: «ярем он барщины тяжёлой оброком лёгким заменил». Чины потянули бы и «ярем» — но Президенту хватило и «оброка лёгкого». Вкупе с прогибом спины.

По этой причине — «волеизъявление» «пипла» не в счёт — за первым избранием последовало второе. За вторым — третье. За третьим — четвёртое. Потом — опять первое «от обнуления». И в результате экс-серый чиновник — теперь уже «общенациональный лидер» — …надцатый год президентствовал в некогда великом государстве.

Но в последнее время какое-то странное чувство поселилось в душе Президента — нахально и без приглашения. Её уже не грели даже беспрецедентные, откровенно неприличные восхваления челяди, плебса и «независимых» СМИ. Ей было не по себе. Ему — тоже. Он и прежде не умел ничего скрывать — как только его держали в разведке?! — а теперь и подавно.

И душа полезла наружу. И не в виде «души нараспашку», как у какого-нибудь бесшабашного морячка. Это было «явление неглиже народу». Духовного неглиже: дискомфорта.

Президент стал неуютно чувствовать себя наедине с мыслями: в отличие от благодетеля, он их не растерял с годами. В центре внимания он ещё держался: мысли давило лаврами и панегириками. Но потом… Он вдруг «услышал», как «закачался» трон. Может, ему померещилось. Один раз. Потому, что не может же мерещиться каждый день?! Он оглядел трон со всех сторон, даже заглянул под него, но никого не увидел. Никто трон не расшатывал, а он всё равно шатался. И Президент догадался: подкоп. Под него. Следовало немедленно установить «личность землекопа». Потому что он почувствовал близость призрака. И не того, который «бродит по Европе»: того, который — «от родных осин».

Казалось бы: психоз. Никаких оснований для паники. «Стабильность» продолжала иметь место: богатые богатели, бедные беднели, население «оптимизировалось», сырьё распродавалось энергичнее, чем прежде, оборонная мощь «крепчала» парой отремонтированных «немножко не бипланов». То есть, всё было как обычно. Демократический процесс шёл.

Оппозиция — что «правая», что «левая» — по причине работы «административного ресурса» давно уже переключилась на «завоевание власти парламентским путём». Неслышным шёпотом «протестовала» она из-за угла, отведенного ей режимом на задворках городов и сёл. Вроде бы, чего бояться: судьба и кресло — в надёжных руках и филеях. Но Президент, как оказалось, был недостаточно умащён миро и елеем для того, чтобы «носить розовые очки», не снимая их хотя бы на время.

Нагоняя страх на окружение, он ввёл в практику ежедневное заслушивание отчётов «двора» о положении дел в подведомственном государстве. «Двор» вначале дивился причудам шефа: ведь прежде с докладом к нему можно было попасть лишь «в стаде» телевизионщиков, снимающих очередную «мыльную оперу» о «мудром вожде», «пекущемся о благе народа и государства». Но потом настроение шефа как-то незаметно передалось и им самим. Настроение кошки, которая чует, чьё мясо съела. Той, которая увидела вьющуюся верёвочку — и поняла, что, сколько ей не виться — а всё равно на шее окажется. И, к сожалению — не на чужой. Не на шее того, чьё мясо было съедено.

Сегодняшнее рандеву с Министром обороны ещё больше укрепило кошку… тьфу, ты: Президента в мыслях о лингвистической мудрости народа…

Глава третья

Уже несколько лет подряд все политические партии России переживали… «небывалый подъём доверия масс к Кремлю». Но это бы — ещё ладно: все они переживали кризис. Кризис доверия Кремля. К самим себе. Страшнее его ничего и быть не могло.

Председатель ЦК ПУК — Партии умеренных коммунистов России — нервно вышагивал по кабинету. До недавнего времени он возглавлял КПР — Коммунистическую партию России, но потом решил, что ПУК — это больше «в духе времени». И благозвучнее. Для Кремля. Кремль тоже так решил, но с дополнительными благодеяниями не торопился.

— Ещё Ильич говорил…

Заместитель Председателя — постоянный компаньон и собеседник босса — тут же заскучал: ссылки на Ильича теперь всегда предваряли апологию ревизионизма.

— На последних выборах мы получили…

— Нам дали, — вроде бы невзначай, поправил Зам.

Поправка была существенной: именно дали. Деятели ПУКа, конечно, рассчитывали на большее, но не отказались и от выделенной квоты… на «выборах» в Кремле, в Администрации Президента, где они и «состоялись». Это уже потом для «обнародования результатов» подключили массовку. Так называемый электорат.

Политическая жизнь в России кончилась — при всей имитации кипучей деятельности под бдительным оком Кремля. Причин тому было немало. Тут и «жёсткая вертикаль власти», когда чиновничество в центре и на местах, используя пресловутый «административный ресурс», сумело успешно профилактировать массы. Тут и относительная стабилизация… в темпах, которыми богатые богатели, а бедные беднели. Тут и приоритет личного устройства в жизни, с каждым днём всё громче взывающей… к личному устройству.

Но главная причина заключалась в том, что масса умерилась. Масса повзрослела. Масса уже не производила романтизм. Никакой не производила: революционный, контрреволюционный. Установки конца восьмидесятых — начала девяностых годов прошлого века канули в Лету. Кремлёвские вожди тактично объяснили России, что она устала и ей нужно отдохнуть. А лучший отдых — это летаргический сон. Ну, а они будут стеречь её покой. Бдеть, значит.

Больше всех поимели от пресловутой «стабильности» и административного «террора» партии «правого» толка. Точнее: их «поимели» больше всех. И это — самое мягкое определение актов власти.

Но в случившемся — или не случившемся — им следовало винить самих себя. Свои, «нетрадиционные» для Руси, демократические пристрастия. Народ ещё не забыл, как «попользовались» им в девяносто втором и девяносто восьмом.

Да и нынешняя власть не давала ему забывать об этом, и весьма умело. Поэтому сегодня он с удовлетворением наблюдал за тем, как «удовлетворяли» его прежних «удовлетворителей». Наблюдал, не становясь в очередь, но и не откликаясь на «крики о помощи».

В результате «системных» — и систематических — «надругательств» вчера ещё всесильные любимцы Запада вместе с «девственностью» утратили политическое мужество — и скатились. «На самое дно самого глубокого ущелья». Потому, что «оторвались от коллектива». Теперь, если о них и вспоминали, то лишь для того, чтобы показать отечественному «пиплу», «что такое хорошо, и что такое плохо». Нетрудно догадаться, какую роль им отводили в этом представлении. Все попытки их дискредитированных лидеров выбраться из политического небытия пресекались немедленной депортацией. Обратно в небытие. И уже не всегда — только политическое.

Партии и партийки, которые самой программой избрали себе участь маргиналов, оказались в положении изгоев общества. Даже при Первом их не подвергали такой «активной заботе», как это стало происходить с его «сменщиком». В итоге «маргиналов», как левого, так и правого толка, довольно скоро «попросили выйти вон». Разместиться на обочине, то есть. На обочине политической жизни. С ярлыками проблем не было. Одни были наречены «фашистами», «националистами», «ксенофобами», «антисемитами». Другие — «губителями России», «грабителями», «носителями чуждых ценностей». Не выдержав «позора мелочных» — и совсем не мелочных — «обид», товарищи и господа партийцы оставили свет и полусвет — и ушли в подполье. Их «ушли».

В порядке «контрольного выстрела» все они были объявлены неправильными партиями. Не народными. Хотя бы потому, что все «кремляне» (или кремлёвцы?), все народные олигархи — плоть от плоти народа — состояли в других партиях. В правильных, значит. В партиях «патриотов», кричащих «ура». В «ура-патриотических», то есть.

В вопросах «партийного строительства» фантазия президентской Администрации не знала удержу. Партии возникали, как зайцы из шляпы фокусника. На это дело «кукольных дел мастера» не жалели ни кукол, ни материала, ни «административного ресурса». Разумеется, не жалели и денег: ни бюджетных, ни полученных в результате «добровольного» «пожертвования» ещё не ощипанных олигархов.

В результате пропрезидентская «суперпартия» ВЕПРЬ, что на общепринятый язык переводилась как Всеобщая Единая Партия России, стала единственной «направляющей и руководящей». Почти так, как это было во времена КПСС. С небольшим отличием: Всеобщая Единая Партия не являлась… партией. Хотя бы потому, что не обзавелась идеологией. Борьба за доступ к корыту — дело хорошее, нужное, но не слишком идейное.

Да и выбор идеологий, откровенно говоря, невелик. «В природе», по большому счёту, существуют только две идеи: одна обосновывает власть бедных, другая — власть богатых. На них и базируются все идеологии. Политические «обёртки» — не в счёт.

В Кремле понимали это — и всё же пытались «надуть природу». Но, чем больше они «надували» «воздушных шариков» и «мыльных пузырей», тем больше убеждались в правоте старой истины: идеи не выдумаются — они рождаются. И рождаются не потому, что хочется. К тому должны быть предпосылки, как то: развитие общества, экономического базиса и политической надстройки.

И, несмотря на то, что народу в ВЕПРе было собрано больше миллиона человек, родиться партией этот «зверь» так и не смог. Фактор административного ресурса в качестве объединяющего начала хорош, но, уж слишком отдавал он «ресурсом». Какое, уж, тут: «Считайте меня коммунистом!» Как Егор Прокудин Василия Шукшина не мог «быть на этой земле никем — только вором», так и чиновник любого ранга не мог принадлежать никакой иной партии, кроме ВЕПРя. Здесь нет опечатки: ни «к партии», а именно «партии»! Чиновники являлись собственностью ВЕПРя. Её крепостными. По должности. За «талон к корыту».

Но так как партия — «народная», то членством в ней активно охватывались и другие слои общества. «Стальными кольцами» — чтобы не вырвались. Охватывались сразу массы: чего мелочиться? Так, студенты «совершенно добровольно» «записывались» во избежание несдачи экзамена — и даже исключения из вуза. Конечно же, «за систематическую неуспеваемость и пропуски занятий».

Бизнесмены средней руки учились у жизни — и её представителей — ещё быстрее. Кому же хочется быть объектом пристального, и главное, непрерывного внимания господ из контролирующих инстанций? Ну, а тому, кто не мог усвоить уроки сам, помогали. С уроками. И их усвоением. В итоге ряды «неуспевающих» стремительно редели.

Не представлял трудностей и охват рабочего класса. Здесь, как говорится, «сам Бог велел» — на пару с Марксом — записываться коллективами. Поголовно, то есть. В отделе кадров брали списки — и заводчане в один день становились не только тружениками одного коллектива, но и членами одной партии. Непонятливые — сиречь, принципиальные — потом долго стучали в запертые ворота некогда «родного дома». Со стороны улицы. По причине избытка трудовых ресурсов государство не могло гарантировать таким рабочим трудоустройства хотя бы дворником. То есть — чистая экономика: никакой политики.

В итоге ВЕПРь активно… имитировал власть. Почему так скромно? Потому, что реальная власть в России принадлежала… Нет, не Президенту. И даже не его всесильной Администрации. Реальная власть принадлежала чиновникам на местах. «Крепостным партии». Никакого парадокса: никто лучше них не усваивал народные мудрости. Например, такую: «До Бога — высоко, а до царя — далеко». По причине этой «усвояемости» можно было орудовать в своих губерниях, как в улусах. Главное — не забывать о четырёх «не»: «не зарываться»; не лезть в политику; не забывать вовремя посылать «дань»; не экономить на славословиях в адрес Всенародноизбранного.

Но, как бы там ни было, ВЕПРь имитировал не абы, что, а власть. Всем же остальным партиям настоятельно «предлагалось» либо участвовать в хоровом исполнении «Славься!», либо исповедовать завет Александра Сергеича. Той самый: «во глубине сибирских руд храните гордое терпенье». В качестве «жеста доброй воли» — и даже «спонсорской помощи» — предлагался кляп. И не только для экономии нервов и сил, но и для «сбережения народа»!

Партия умеренных коммунистов — ПУК — «в свете беспросветности положения» не являлась исключением. Нет, она не была малочисленным «кружком любителей русской словесности». В рядах ПУКа всё ещё насчитывалось до трёхсот тысяч «романтиков (или „рабов“? ) идеи».

По нынешним скудным временам — нехилый показатель. По численности партия занимала «почётное» второе место в России, оставив далеко позади «тоже партии», вроде «трудовиков» и МЗР — «Мы — за русских!» Главного Клоуна российской политики.

Партия также являлась и второй по численности думских мандатов. Правда, разрыв с ВЕПРем был откровенно неприличным: на триста пятьдесят мест ВЕПРя — пятьдесят мест ПУКа. Остальные пятьдесят власть пожертвовала «клонам» ВЕПРя, не слишком искусно маскирующимся под оппозицию.

Вследствие этого, влияние умеривших себя — и умеренных властью — коммунистов на политическую жизни страны было ничтожным. Точнее: было бы — если бы политическая жизнь имела место. Хотя и её отсутствие не мешало этому влиянию не быть. По существу, ПУК «обслуживала» «имидж» режима, утверждая «пипл» во мнении. Во мнении о том, что, если даже коммунисты представлены в Думе, то обвинять власть в зажиме демократии как-то неприлично.

Не сегодня — и даже не вчера — ПУК оказалась в «кармане» Администрации. Незаметно для себя: вожди постарались. Их словесные «залпы» не только не пугали Кремль — напротив: даже приветствовались. Кремль был жизненно заинтересован в сохранении ТАКОЙ «оппозиции»: законопослушной, парламентской, исповедующей «эволюционные взгляды на пришествие во власть». Той, которая по поводу «отъёма» голосов на выборах протестует исключительно «плачем Ярославны». Той, которая «оппонирует» только в суде, где ей вручают бумажки о том, что объегорили её в соответствии с законом.

Поэтому Администрация никогда не обходила вниманием «последовательных оппозиционеров». «Третировала» она их нещадно: то — повышением оклада, то — квартирой в Москве, то — приватизацией служебного лимузина за гроши, то устройством депутатских чад в престижные вузы. Словом, «преследовала», «оскорбляла» и «где-то даже» «совершала надругательство». Создавала «невыносимые условия» работы.

После таких «оскорблений» удержаться от критики антинародного режима было уже невозможно. И депутаты не «удерживались»: «крыли» власть «во всю ивановскую». В стенах «независимой» Думы. «Крыли», выпуская не только пар из себя, но и дух из партийцев, не удостоенных «надругательств» режима. За паром и духом выходили и «экстремистские призывы» к массе. Выходили из моды, из лексикона, и, как апофеоз — из оборота.

Да масса и не стремилась уже «работать массой». Все переключились на индивидуальные методы. В крайнем случае, групповые. К числу первых относилось «Я вам всем покажу!» при помощи револьвера, верёвочной петли и горюче-смазочных материалов. К числу вторых: объявление в телевизор о решительном переходе на сухую диету. И те, и другие методы оказывали исключительное воздействие. На исполнителей. А власть к «фильмам ужасов» уже как-то попривыкла. Она и не такое видела. Первого Всненародноизбранного, например…

…Председатель ЦК ПУК был хмур. Хмур даже больше, чем этого требовал имидж. Как «заслуженный критик режима», он ясно видел, что горизонт не становится ближе. Тот самый, на котором должна замаячить власть. Та самая, ради которой он пожертвовал всем. В том числе — и идеями Маркса и Ленина. По этой причине не радовали даже показатели роста: не перевелись «богатыри на Руси» — или дураки. Да, что, там, показатели роста: не радовали даже показатели личных доходов! А уж кому и было радовать, как не им! Потому, что было чему. И от чего. От бескомпромиссной борьбы с властью. Посредством решительных компромиссов.

Нет, Председателя совсем не огорчало то обстоятельство, что его партия, как выражались на политическом жаргоне, окончательно «структурировалась в режим». Потому что — в его понимании — только это и могло обеспечить ПУКу «место под солнцем» политической жизни: насмотрелся он уже на «подвалы». Хорошо ещё, что на примере других.

Конечно, noblesse oblige — и, как лидер «оппозиционной партии», он обязан был громить режим. И он «громил» его: на ток-шоу, на званых обедах в Кремле и в прочих местах скопления значительных масс трудящихся. Иногда даже позволял себе «рвать тельняшку» на трибуне в Госдуме. Потом ему в Администрации выдавали новую.

Но Председатель не был наивным романтиком. Ни «от жизни», ни «от революции». И, «клеймя», он никогда не переходил на лица. Разве, что на «мурло капитализма». Потому, что «капитализм» не мог отвести его в суд и лишить заслуженных «надругательств» режима. О социалистической революции он давно уже говорил исключительно в контексте её неизбежности. Той, что сродни смене ночи днём. А так как последнее не нуждается в посредничестве человека, то Председатель уже не призывал к торопливости: сама придёт. В свой час. Когда появятся — опять же сами! — предпосылки. А пока их нет, пока только «призрак бродит по Европе», надо беречь партию. Для будущих решительных боёв. В стенах Думы…

— Как идёт подготовка к выборам?

Задавая вопрос, Председатель не глядел на Зама: тот мог выдать бестактность даже глазами. Зам был немолод, но, на взгляд Председателя, ещё политически незрел. Он ещё не проникся идеями «эволюционной революции», которые их автор так старательно внедрял в мозги соратников… в Кремле.

Избирательность — по части глаз — подвела всё же Председателя. Надо было озаботиться и ушами: Зам не изменил ни себе, ни репертуару.

— Нормально, — ухмыльнулся он. — Бежим по кругу… Как лошади в цирке… Под щёлканье кнута дрессировщика…

Только что бледный, Председатель отработал иллюстрацией к песне «Окрасился месяц багрянцем». «Вот и образовывай таких! Сколько их не корми эволюцией, а они всё в революцию смотрят!». Но «лезть в бутылку» Председатель не стал: можно ведь и «не вылезти». Без продолжения. И оно последует тут же: в этом он нисколько не сомневался. И, что самое неприятное: Зам обращаться за словом в карман не станет. По этой причине рассчитывать на куртуазность не приходилось.

— Думаешь, приращения не будет?

Зам покривил губами и неопределённо двинул плечом.

— Ну, ты же знаешь: и роли, и места уже распределены.

И на эту бестактность Председатель отреагировал «политически выдержанным» молчанием. Хотя Зама — этого «Каллисфена от ПУКа» такое обстоятельство, похоже, ничуть не смутило.

— Мы сохраняем «статус кво»… Точнее, нам его сохраняют… Ах, да: один приятный момент всё же имеется. «Там»…

Он пометил взглядом потолок.

— … решено «кончать» Главного Клоуна. И на это раз — не «в него», а «его».

Председатель моментально оживился. Да и как было не оживиться, если идейные разногласия с упомянутым персонажем касались самого святого: кремлёвской пайки Председателя. Клоун откровенно «разевал роток на чужой вершок». А это уже — не какая-то, там, абстракция «о путях России»: это — реальная политика.

— Да-да: там решили, что на довольствии в Кремле состоит избыточно много оппозиционеров. Постановили: ряды оптимизировать. Ну, и Клоуна определили в дармоеды. Посчитали, что своими выходками он только расшатывает «вертикаль». Он, конечно, валялся в ногах, плакал, кричал, что его «оппозиционная» МЗР — чуть ли не единственная опора власти. Не помогло: с довольствия его сняли — и скоро его «партийцы» разбегутся по более состоятельным работодателям.

Лицо Председателя осветила мстительная улыбка: за пайку можно было не опасаться. Но ведь не пайкой единой жив человек. И Председатель вновь озаботился челом.

— А что — молодёжь?

Он осторожно покосился на Зама — и замер в ожидании неприятности. Другого, увы, вопрос не сулил.

Зам выразительно отработал щеками — так, словно они были гуттаперчевыми.

— Да, чёрт их… Раньше, когда они норовили пристроить нас к пулемётам и обличали сожительством с властью, всё было ясно: молодёжь — она и есть молодёжь. Жизни ещё не знают. Я особенно и не дёргался…

— А теперь?

— Молчат… Затихли… Я бы даже сказал: законспирировались…

Он ухмыльнулся. Складывалось впечатление, что плохие вести воодушевляют его больше, чем хорошие.

— Выразительное молчание… Вроде затишья перед бурей…

— Думаешь, готовятся дать нам бой?

Председатель бесстрашно пошёл взглядом на Зама. Пошёл, не боясь «лобового столкновения». Да и то: ни один вопрос не занимал его сегодня так, как этот. По одной только причине: если с Кремлём он разговаривал на одном языке — и его понимали — то со своими…

— Чёрт его знает…

Нет, Зам не уходил от ответа. Не тот это был человек. Будучи в чём-то уверенным до конца, он глушил этой уверенностью всех без разбора. Не пожалел бы и Председателя. Более того: это доставило бы ему эстетическое наслаждение. Ведь, в отличие от Председателя — ревизиониста… пардон: эволюциониста законченного, он ещё только формировался. В качестве такового. Наличие остаточного скепсиса в нём спонсировала большая разница с Председателем в милостях Кремля. Очень большая. Это, можно сказать, было «идейной подкладкой» его оппозиции.

— Мы и они… Кто бы мог подумать…

Он продолжал иронически хмыкать, раз за разом «добивая» и без того «подраненного» босса.

— Знаешь, я не хочу предаваться иллюзиям…

— ???

Председатель был прав: в чём, в чём — а в склонности к иллюзиям его прагматичный Зам не был замечен ещё ни разу.

— Думаю, что раскола не избежать…

То, что не было иллюзией, не стало и откровением: об этом писали уже не только в газетах, но и на стенах думских туалетов.

— А, с другой стороны, у нас — неплохие отношения с Администрацией…

— Политика — искусство возможного.

Председатель не выдержал «надругательств» — и немедленно «оседлал любимого конька». Любимого не только им, но и всеми остальными казёнными оппозиционерами. Оппозиционерами от казны, то есть.

— Да, сегодня мы не можем открыто выступить против режима. Нет у нас такой силы. Нет…

— Не силы у нас нет…

И в намёках Зам оставался бестактным. На этот раз Председатель решил «взвиться».

— Нет, у нас нет именно возможности! Да, мы вынуждены сегодня быть в конституционной оппозиции режиму!

Он покраснел от злости и натуги. От злости на себя: что толку злиться на Зама? Убеждать приходилось опять же себя. Себя, уже, казалось, давно убеждённого Кремлём и жизнью!

— Но в оппозиции непримиримой! И наши избиратели это видят и ценят!

Верный себе — и своей бестактности — Зам не выказал пиетета и на этот раз.

— Угу. Только непримиримость эта относится лишь к двум моментам: неполнота и несвоевременность выдачи довольствия. С этими кознями режима мы действительно ведём принципиальную борьбу.

Он неожиданно отклеил взгляд от окна и «поймал в прицел» «убегающего» Председателя.

— «Оппозиция»… С талоном на очередь к «корыту»…

Председатель уже распахнул рот для аргументированной отповеди, но передумал. По причине «отсутствия наличия». Аргументов. Достойно отповеди не получалось, рот был раскрыт — и пришлось использовать наличный ресурс. Тот самый: «сам дурак».

— Ты говоришь, как их агент…

«Не снимая с лица» усмешки, Зам неспешно «перезарядил оружие — и произвёл контрольный выстрел»:

— Увы, приятель: мне — как и тебе — сегодняшняя жизнь, мягко говоря, не в тягость…

Сражённый «пулей», Председатель «упал». Упал в мягкое кожаное кресло, жалобно заскрипевшее под тяжестью его рыхлого тела. «Выстрел» был за ним.

— Мы — легальная оппозиция.

Мимо: Зам даже не шелохнулся. Всего-то и добился Председатель, что поставил точку. В обмене мнениями. Пусть не по праву первенства в споре. Пусть всего лишь по месту в ведомости на получение довольствия. Той, что в Администрации.

— И бороться за власть мы будем исключительно легальными способами: лимит на революции исчерпан…

На Зама Председатель не смотрел: боялся разочароваться. В собственных словах…

Глава четвёртая

В приоткрывшуюся дверь просунулась голова Главы.

— Можно?

Главный Администратор просочился в кабинет настолько виртуозно, что ни на миллиметр не расширил «зазора» между дверью и коробкой.

— Садись.

Президент вяло махнул рукой на кресло.

Глава — моложавый, не старше сорока лет, ярко выраженный семит, с пухлым мальчишеским лицом и по-детски непосредственным взглядом, осторожно присел на самый краешек. Столь неподобающая для чиновника его ранга наружность никого не вводила в заблуждение: Глава был умён, коварен и беспринципен. Забывать об этом, глядя в его глаза, излучающие «любовь ко всему человечеству», категорически не рекомендовалось.

— Ну, чем обрадуешь?

Моментально «отсканировав» Президента, Глава растянул губы в улыбке.

— Как всегда господин Президент: «дела идут и жизнь легка!»!

Он выразительно похлопал по кожаной папке.

— Хм…

— Ну, зачем Вы так, господин Президент? — старательно, во весь рот, оскорбился Главный Администратор. — Разве я посмел бы обманывать? И кого? Вас — благодетеля и почти что отца?!

Президент хмыкнул ещё раз, уже вполне добродушно. Его, специализировавшегося на получении тонкой лести, иногда тянуло на что-нибудь простое, грубое, «в лоб». Без виньеток, словом. А лучшего мастера на такие дела, чем этот чёрт с лицом херувима, и в природе не существовало.

— Скажи мне… только откровенно….

Глава моментально обратился в слух. По части исполнения и этого «номера» он также не имел конкурентов. У одних получалось раболепно, у других — театрально, у третьих — топорно. И только он мог «обратиться» и раболепно — и с достоинством, и достоверно — и напоказ, и грубовато — и изящно. Всё потому, что не только солдатами не рождаются: и царедворцами — тоже. Ими становятся. А тот, кто не родился, не мог и стать.

Вторично «удовлетворённый», Президент забарабанил пальцами по столу. На лице его — лице хоть и никудышного, но профессионального разведчика — отнюдь не отобразилась «вся гамма чувств и эмоций», которые «по сюжету» должны были переполнять его. Напротив, оно, лицо, оставалось непроницаемым. В силу годами выработанного умения быть «безликим». Хотя, вряд ли только умения: безликость — дар Божий. Или Божье наказание. И то, и другое дающееся от рождения.

— … как там наша оппозиция?

— А что «оппозиция»? — улыбнулся Глава. — Как Вы правильно заметили, господин Президент, она — наша. С потрохами. Работает по плану. Держится в рамках — в строго очерченных. «Оппонирует» «по роли» — в строго отведённом для этого месте. В Думе, то есть. Мы, со своей стороны, тоже не уклоняемся… от борьбы. Недавно, вот, всю «непримиримую оппозицию» рублём наказали. Увеличили гонорары, то есть. Так, что… А что?

— «Что»?

Убаюканный «благовествованием», Президент встрепенулся — и потянулся к кнопке звонка.

— А, вот, мы сейчас узнаем, «что»…

На пороге бесшумно выросла фигура помощника.

— Там должен сидеть директор ФСБ…

— Так точно, господин Президент: должен и сидит.

— Введите.

Помощник дематериализовался — и спустя мгновение уже отступал в сторону, пропуская шефа контрразведчиков. Войдя в кабинет, тот лаконично кивнул головой Президенту и молча проследовал к столу. Заняв кресло напротив Главы Администрации, он квалифицированно не заметил визави. Глава же, напротив, улыбнулся генералу, как другу — улыбкой крокодила, изготовившегося к рандеву со звеном пищевой цепочки: отношения членов одной команды были «исключительно приятельскими».

Взглянув на генерала — в стол — Президент недовольно поморщился: до сих пор он не мог «тыкнуть» этому человеку. Перейти на «ты», проще говоря. Причиной тому был не только характер контрразведчика, не допускавший дружественного — пусть и одностороннего — «тыканья» начальства. Президента удерживало и знание некоторых фактов биографии Директора ФСБ. К моменту развала Союза последний — уже генерал — предательски не изменил «конторе». Даже тогда, когда всё «вопияло» об этом. Когда все порядочные люди — вроде будущего Президента — давно уже сделали «правильный выбор». Президента, дослужившегося всего лишь до майора и «избравшего политическую карьеру» при первой же возможности, такое сопоставление не могло не уязвлять.

И ещё: директор ФСБ был известен своей исключительной порядочностью, не только немодной, но и откровенно непорядочной по нынешним временам. Оскорбляя товарищей, он не брал взяток, не строил себе роскошных дач, не покупал «роллс-ройсов» по миллиону долларов за штуку. И, вообще: вёл себя как последний… Христос. Поэтому его нельзя было держать «на коротком поводке» намёками на «рыло в пуху» и стандартными угрозами разоблачения как «оборотня в погонах».

Но самую большую сложность в общении с директором ФСБ представляло то, что он взял за моду служить не отдельному «благодетелю», а «какой-то» стране. Как минимум — своей «конторе». Её интересам, каковые он демонстративно не отделял от интересов этой страны. И всё — ради того, чтобы лишний раз «уколоть» товарищей. Тех, кто «…мы трудную службу сегодня несём…» — и по этой причине имеющих право на «небольшую компенсацию».

И всё же Президент держал на посту Директора ФСБ человека с такими «сомнительными данными». Никакого противоречия и никакой загадки: Президент однажды уже попробовал в этом кресле «надёжного человека». Но тот настолько быстро «довёл» «контору», что пришлось спасать карательный орган от этого неосознанного карателя. Президент тогда понял: есть участки, где выгоднее держать не «своего», а служаку. Не преданного, а умного. «Таковы суровые законы жизни, вернее, жизнь диктует нам свои суровые законы» — по меткому выражению Остапа Бендера.

— Скажите, генерал: как, там, наша оппозиция?

Судя по тому, что генерал даже не притронулся к папке, вопрос Президента не застал его врасплох.

— Как Вы верно заметили, Господин Президент, оппозиция — наша.

Президент и Глава Администрации обменялись многозначительными улыбками: пока — «в цвет».

— «Правая» оппозиция всё ещё объединяется и будет делать это «до морковкина заговенья». Хотя, даже если бы она и смогла это сделать, то единственным «плюсом» этого объединения для них стало бы устранение пустот в зале, где они проводят свои съезды. У них нет ни идей, ни денег. Точнее, идей и не было, а денег не стало. Конечно, мы не оставляем их без внимания. Тем паче, что оно им льстит. Ведь наше внимание — это последнее, что у них осталось.

— А «левые»?

— «Левые» — это другое дело. У них есть и идея, и опора в массах.

— Но нет денег?

Увидев, как вспорхнули брови Президента, Глава Администрации немедленно пришёл на помощь боссу. «С успокоительным».

— Нет, — согласился генерал под облегчённый выдох Президента. — Но у них есть кадры. И не все они охвачены Администрацией.

Покраснев, Глава взглядом пообещал Генералу «при случае не забыть его». «Припомнить», значит.

— Если я Вас правильно понял, коммунисты сегодня представляют для нас серьёзную опасность, пусть и всего лишь потенциальную?

Под вопросительный знак Президент хотел негодующе повести бровью, но вместо этого неожиданно — и очень квалифицированно — дрогнул голосом.

— Нет, господин Президент, — бестактно не изменился ни в лице, ни в голосе генерал. — То есть, то, что Вы сказали о потенциале угрозы — это правда. Но именно этой партией он не будет реализован никогда.

— «Никогда»?

Президент смотрел на генерала уже чуть более доброжелательно: сказалось благотворное влияние «бальзама», даже если Директор ФСБ не имел и мыслей проливаться им.

— Так точно, господин Президент: никогда. Потому, что у вождей этой партии отсутствует та самая политическая воля, которая только и движет массами в истории. Вспомните хотя бы, как Ваш Предтеча упразднял Верховный Совет? Вот у него была политическая воля, несмотря на то, что его действия должны оцениваться не историей, а Уголовным кодексом.

Удовольствия на лице Президента — как не бывало: директор ФСБ «надерзили дважды»: и упоминанием о предшественнике, и контекстом.

— Так, что ПУК — правильная оппозиция. Свою задачу её лидеры понимают так, как им её объяснили в Кремле. С этой стороны вы тоже можете не опасаться сюрпризов.

«Опять «вы»!

Президент уже с трудом сдерживал раздражение.

«А ты, „чьих будешь“?! Ох, доиграешься, парень: отдам тебя на съедение. Сначала — телевизору, потом — Генеральной прокуратуре!»

— А с какой стороны нужно их ожидать?

Директор ФСБ пожал плечами.

— Нужно подумать.

— То есть?!

Президент и Глава Администрации обменялись возмущёнными взглядами. И то: думать в кабинете Президента! Здесь, куда приходят на доклад, а не на посиделки! Это же надо: дойти до такого нахальства!

На месте генерала любой чиновник давно бы уже «портил» штаны. Но тот видел и не такое. Да и Президента он видел разного. Не того «отца народа», которого дают «пиплу». Со «своими» Президент частенько был самим собой, а не «блюдом для телевизора». В комплекте с матерками и угрозами «оставить без сладкого». Поэтому-то Директор ФСБ и не дезинтегрировался от страха.

— Сожалею, но дело обстоит именно так, как я Вам доложил, господин Президент. Надлежащий ответ я смогу дать лишь тогда, когда проанализирую итоги сегодняшнего пленума ЦК.

— А какого чёрта там анализировать, — «дал сердца» Президент, — если и так всё ясно: в партии случился раскол?!

— Да, в самом деле!

Глава немедленно поддержал босса возмущённым текстом и взглядом. Но Директор в очередной раз проявил вопиющую бестактность: невозмутимо игнорировал возмущение вместе с его автором. По причине «неубиения» генерала пришлось «стрелять» дальше.

— Часть коммунистов самого трудоспособного возраста открыто заявила о своём несогласии с политикой руководства — и даже о готовности выйти из рядов ПУК! В кулуарах некоторые из них заявили о своём намерении не только признать власть народной, но и пойти на сотрудничество с ней! Вплоть до вступления в ряды «партии власти»! Что тут неясного?!

Взглядом поблагодарив Главу за поддержку, Президент «стрельнул» в контрразведчика и от себя.

— Что Вы скажете на это, генерал?

— Только то, что такой факт действительно имел место.

— Вас что-то смущает?

— А Вас ничего уже не смущает?

Один такой ответ тянул на полновесную отставку.

С трудоустройством в архиве. Но Президент решил ещё немножко «понести крест».

— То есть?

— Молодёжь, упрекающая «старперов» в сотрудничестве с Кремлём, сама готова предложить свои услуги?!

Выдавая переполненную сарказмом фразу, генерал даже не ухмыльнулся. Какой-то бесчувственный генерал! Но отсутствие генеральского сарказма Глава немедленно компенсировал своим — уже по адресу генерала.

— А Вы не подумали, за что молодёжь упрекает «старперов»?! Не за то ли, что те непоследовательны в своих отношениях с Кремлём? Не за то ли, что вместо открытого союза они занимаются недостойным политиканством? Наконец, не за то ли, что они не пускают их к корыту?!.. Ну, конечно, слова — другие, но смысл — этот самый!

Как ни старался Президент, а Директор выбрался из-под словесных завалов целым и невредимым.

— Мне поручено разобраться с этим делом, и пока я с ним не разберусь, я не готов делать выводы.

Нет, всё же повезло Директору, что по заведённой привычке Второй Всенародноизбранный испепелял взглядом столешницу. А вот ей точно не повезло.

— И сколько времени Вы будете разбираться?

— …

— А если углубить?

Президент мужественно держался на последнем пределе.

— Ровно столько, чтобы разобраться в сомнениях: либо подтвердить их, либо рассеять.

Президент опять «пощадил» генерала: ушёл взглядом в столешницу.

— Хорошо. Я не ограничиваю Вас сроками, и буду терпеливо ждать результатов. Смею только надеяться, что они у Вас появятся ещё до того момента, как это кресло займёт другой работодатель.

Он вывел на лицо слабую усмешку. Глава усмехнулся иначе, не скрывая готовности по первому же приказу начальства больше не таить «земляные работы» под «неправильного» чекиста. — Я могу быть свободен?

Президент молча кивнул головой. В столешницу.

Директор ФСБ щёлкнул кнопкой, закрывая папку, и медленно, с достоинством покинул кабинет.

— У-м-м-м!

В одном выдохе-мычании Глава объединил все известные ему матерные выражения. Покосившись одним глазом на «свою тень», Президент консолидировался с ней молча…

Глава пятая

Вожак тех самых раскольников, о которых говорил Директор ФСБ, стремительным шагом вошёл в кабинет. Руководитель его личной «контрразведки» и один из руководителей службы безопасности ПУКа вошёл следом и плотно закрыл за собой дверь.

Вожак был молодым ещё человеком, явно моложе сорока. При первом же взгляде на него сразу чувствовалось, что это — человек действия. К «серьёзной» конституции прилагалась внушительная харизма. Не в пример главе ПУКа: пожилому, располневшему, «колхозно» выглядящему мужичку. У Вожака была крупная голова с хорошо развитыми лобными долями, крупный прямой нос, узкие, всегда плотно сжатые губы, резко очерченные скулы, и упрямо выступающая вперёд мощная нижняя челюсть. Портрет довершали умные, часто прищуренные серо-голубые глаза, густые, коротко остриженные волосы и отсутствие растительности на лице.

Спутник Вожака считался его самым близким другом и сотрудником. Это был профессионал. И, не абы, какой: «высшей пробы». То есть, место своё он получил не по знакомству. Этот человек в своё время не один год прослужил «в органах» и участвовал во многих «деликатных» операциях «родных» спецслужб.

Недавно ему стукнуло тридцать пять. Двумя годами раньше, дослужившись до полковника, он уволился «из органов». «Помог» «дар» одного из северокавказских «товарищей», полученный при «уговаривании» оного. Несмотря на поток заманчивых предложений от коммерческих структур, отставной полковник «записался» в ПУК. Точнее, «предложился» самому молодому члену руководства, «разработку» которого по поручению начальства он в своё время активно проводил. Правда, о том, что «объект» оказался, чуть ли не другом детства «разработчика», руководство ФСБ узнало только постфактум. Эта агентурная информация оказалась единственной. Никаких сведений об «объекте» работодатель от полковника так и не получил. А было, что. Именно это «что» и стало причиной его решения «податься в коммунисты».

— Садись, Полковник.

Для «своих» они были Вожак и Полковник. А потом и для чужих стали.

— Ну?

Полковник извлёк из кармана портативное записывающее устройство…

…Аппарат уже вернулся в карман, а Вожак всё ещё разглядывал пейзаж за окном. Молча. Информация «располагала к лирике».

— Значит, флотские товарищи организовали нечто вроде «Северной Звезды»?

Полковник усмехнулся.

— На тихоокеанский манер.

Усмешка не задержалась на его лице. И не только по причине лаконичности фразы: Полковник был от природы скуп на эмоции, а потом и служба «помогла».

— Но, как ты сам слышал, речь идёт не только о флоте, но и о трёх военных округах. Так, что, есть, где развернуться.

Вожак квалифицированно отбарабанил пальцами «По улицам ходила большая крокодила». Для верности даже снабдил дробь мелодией.

— Ты уверен в том, что информация не пошла дальше «носителя»?

— Уверен, — даже не улыбнулся Полковник. — Мы организовали его «взятие ФСБ» — и он немедленно принялся убеждать «коллег» в том, что это — ошибка. Что он уже всё рассказал «товарищу из органов», которого «прислали к нему на связь». Он даже сказал, что всё равно бы «подстраховался личным контактом», но чуть позже: хотел «поглубже внедриться». «Чтобы принести больше пользы Родине».

— И? — вопросительно поработал бровями Вожак.

— Информация не пошла дальше. И уже не пойдёт. Вместе с её «носителем».

В отличие от Полковника, Вожак не скупился на эмоции, почему и не удержал лицо «в портретных рамках».

— Ладно, этот вопрос мы отработали. Теперь главное: съезд — через три дня.

Он не констатировал: он вопрошал.

— Съезд готов.

Полковник остался верен лаконизму.

— В одном смысле: уже. В другом — будет.

— То есть, готов и «готов»? — на всякий случай уточнил Вожак.

— Так точно.

— Тогда — с Богом. В смысле — к чёрту…

…Очередной съезд Партии умеренных коммунистов России катился по накатанной колее. Все выступающие без устали клеймили «позором и разными нехорошими словами» антинародный режим, призывали «сплачиваться и активизироваться» — «для завоевания власти мирным, парламентским путём».

Вожак пожалел, что не захватил с собой солнцезащитные очки: в глазах уже рябило от седин и сверкающих лысин.

«Ну, надо же! Прямо, не кремлёвские столовники, а «солдатушки, браво, ребятушки!» Не речи — трубы Иерихона! И «пипл хавает!»

Он поискал взглядом Оратора. Так среди «своих» называли одну бывшую «звезду» телевидения. Тот пришёл к ним недавно. Даже не пришёл: скатился. С горы — под гору. Некогда он сделал себе имя на «заказном» разоблачении «тёмных делишек» конкурента будущего Второго Всенародноизбранного. По выполнении «задания Центра» — в «благодарность», не иначе — он был списан с корабля. Даже не за ненадобностью: из предосторожности. Уж очень он впечатлил своей квалификацией «заказчика». Вот именно ему Инициативная группа — так себя легализовали «раскольники» — и поручила озвучить свою позицию.

Оратор словно почувствовал затылком скользящий по головам взгляд Вожака, и обернулся. В ответ на немой вопрос Вожака Оратор улыбнулся. В переводе эта улыбка не нуждалась…

В перерыве к Вожаку подошёл сам Председатель. Один, без свиты.

— Надо поговорить.

По причине тучности, возраста и забвения физзарядки он задыхался уже от ходьбы по залу. Лицо его, «украшенное» склеротическим изменением сосудов, было красным и блестящим от пота. Так же, как и его лысина. Несмотря на тревогу, тщетно маскируемую псевдоорлиным взглядом, голос его был строг и даже сердит.

Вожак молча кивнул головой в знак согласия и последовал за Председателем. Они вошли в просторную комнату, временно оборудованную под штаб-квартиру главы партии.

— Ты, что, хочешь всё погубить?

Не дойдя и до кресла, Председатель сходу приступил к иллюстрированию плаката «Береги минутку!»

— Погубить всё, за что мы боролись?! Всё, ради чего мы вынуждены были отказаться от простых радостей жизни? Ты хочешь погубить партию, которая тебя воспитала?

Вожак не стал пока развивать неосторожно затронутую Председателем тему «отказа от простых радостей жизни». Это всегда успеется. Пока же следовало всего лишь поставить босса на место. Загнать в угол, то есть.

— Вы полагаете, что это — удачное начало для серьёзного разговора?

Председатель мгновенно осознал «масштаб прокола». Некоторое время он старательно работал анфас: пережидал «опомидоривание» физиономии. Но краска оказалась стойкой — и пришлось работать с наличным лицом. Он «включил» глаза — даром, что водянистые и полинявшие — и «метнул первую молнию».

— Хорошо. Давай говорить серьёзно. Готовитесь дать нам бой?

Правильно: если и ходить конём, так только по голове. Но Вожак не зря занимался боксом: ушёл от удара. И ладно бы, только ушёл.

— Нет, — парировал он с бестактной усмешкой, не снисходя ни к возрасту, ни к служебному положению шефа. — Мы не воюем с женщинами, детьми и… стариками.

Пурпур на лице Председателя заиграл всеми оттенками.

— Эти «старики», как ты выражаешься, жизнью своей обеспечили тебе и таким, как ты, возможность хотя бы говорить подобные слова! Уже за одно только это их можно уважать!

Если Вожак и думал «зарезать фраерка небольно», то теперь передумал.

— Уважать?! Вас?! А за что? Только не делайте круглых глаз, а не то пойдём по вехам!

Председатель уже понял, что допустил ошибку, пожертвовав инициативой за качество. По вехам идти ему не хотелось: уж больше приметными они были. И все — из числа тех, для забвения которых он ничего бы не пожалел. Даже… половины денежного содержания от Администрации. Разового.

А Вожак уже приступил к «добиванию». Перегнувшись через шахматный столик, он фамильярно похлопал босса по плечу. Всё это сопровождалось качественно глумливой улыбкой и такого же содержания текстом.

— Дядя, седина и лысина — это ещё не основание для уважения политического деятеля. Уважение заслуживается не стажем и не утратой волос, а конкретными делами. И не на благо себя лично.

Вот теперь можно было и намекнуть на «отказ от радостей жизни». Председатель намёк понял, неконтролируемо вспыхнул, но углубляться благоразумно не стал. И правильно: а вдруг этот мальчишка возьмёт, да и вытащит из рукава… нет, не кролика — это бы ещё ладно: одну из платёжных ведомостей «от Администрации». А ведь он на всё способен! И будет тогда уподоблен Председатель ПУКа в лучшем случае попу Гапону!

Но, хотя бы по минимуму, соблюдая меры предосторожности, а возмутиться следовало. Не углубляться, тем более, в опасном направлении, а именно возмутиться. Потому что лучшая защита — нападение. И не только в футболе. И Председатель возмутился. В тандеме со своими склеротическими изменениями.

— Я думал, что это у вас — по молодости лет, от недостатка опыта и избытка энергии, — достоверно задохнулся он. Не столько от злости, сколько от избытка веса. — А тут, оказывается — целая философия. Да-а-а… И что же вы намерены делать дальше? Разложить партию?! Добить её?!

Председатель был великолепен в своём благородном возмущении. Он даже пытался сверкать уже несверкающими, давно выцветшими глазами. Но, если кого-то эта «огнедышащесть» а-ля Конек-Горбунок и могла впечатлить, то только не Вожака. Да и, «оставаясь на позициях реализма», «огнедышащий» сам понимал несостоятельность своих упрёков. По части «разложить» и «добить». Спустя мгновение он уже жалел о своей «революционной» горячности.

— Разлагать давно разложившееся? — «обдал его уксусом» Вожак.

И Председателю оставалось лишь благодарить его за сдержанность и лаконизм, и надеяться на то, что «продолжение не последует». Но… «надежды юношу питали».

— Да-да, господин Председатель!

Вожак начал делать один «контрольный выстрел» за другим.

— Вы ведь не станете отрицать кооперацию с Кремлём? «Кремль с ПУКом». ООО: Общество с отсутствующей ответственностью!

«Доказательства!» — чуть было не сорвался Председатель. Точнее, сорвался, но только глазами. Опомнившись, он наверняка с радостью ощупал зубами укушенный язык.

«Пронесло!» — открытым текстом дало лицо Председателя. — «А ведь был на краю! Сам чуть не сиганул вниз! Одно слово — и не было бы уже борца за социалистическую… эволюцию! «Вы ведь не станете отрицать»! «Отрицнёшь, тут — на свою голову! Этот Вожак — такой гад… такой неправильно правильный. Уж он-то не преминул бы подать меня как Азефа или Малиновского!»

— Поэтому, как Вы сами понимаете, нам с такой партией не по пути!

«Годится!» — капитулировал глазами Председатель. И был прав: в сравнении с тем, что ему грозило лично, эта жертва была такой малостью, что и говорить стыдно. Вслух. Но капитулировать тоже надо уметь. С гордо поднятой головой. По этой части у Председателя был немалый опыт.

— Народ вас не поддержит!

Прозвучало несколько в духе «сам дурак», но, вместе с тем, достаточно мужественно.

— А его услуги нам и не понадобятся!

Моментально отвисшая челюсть говорила о том, что к такому ответу Председатель был явно не готов. Но он бы не был Председателем, если бы челюсть тут же не вернулась на исходную позицию.

— Как: опять декабристы?!

Качественно изумившись, Председатель округлил глаза — и взбодрил голос насмешливыми интонациями.

— В двадцать первом веке?!

— Нет.

Вожак поддержал его улыбку своей, не менее ядовитой. «Ответно укушенный», партийный фюрер померк.

— Но в услугах этой «движущей силы революции» мы не нуждаемся… Как некогда сказал один товарищ, «мы пойдём другим путём»…

Даже не зная «маршрута», Председатель совсем загрустил.

— Как я уже сказал, драться с вами мы не собираемся. Ну, так: лягнём для приличия. Надо же «представить суду официальную причину развода» Но, обещаю: мы удержимся в рамках приличий.

Председатель немедленно вывесил на лице «Надежда — наш компас земной».

— Да-да.

Сорокалетний мужик покровительственно улыбнулся шестидесятипятилетнему.

— Мы не станем переходить на личности. Никаких упоминаний о личных счетах, недвижимости на юге… Европы, расписках в получении довольствия и прочих «несущественных» мелочах.

«Всё знает…»

Для того чтобы прочитать этот текст на лице Председателя, услуги переводчика не требовались.

— Мы всего лишь заклеймим вас «позором и разными нехорошими словами». На тему «Разошлись пути-дорожки». Кстати, Вы также можете не стесняться в выражениях — и на ту же тему.

Председатель уже и не знал, что делать: то ли клеймить раскольника, то ли благодарить за чуткость. Так и не определившись с выбором, он в очередной раз «окрасился», и, не глядя на собеседника, дезертировал из собственного кабинета…