Актуальные проблемы права России и Франции:
взгляд российских и французских юристов

Монография

Под общей редакцией 
профессора 
А. А. Блажеева, 
профессора 
М. А. Егоровой

---

ebooks@prospekt.org

Информация о книге

УДК 340.1(470+571+44)

ББК 67.0(2Рос+4Фра)

А43

Монография серии «Актуальные проблемы зарубежного и российского права».
Рекомендовано к изданию Редакционно-издательским советом Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА).

Под общей редакцией ректора Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА), сопредседателя ассоциации юристов России, профессора, заслуженного юриста Российской Федерации В. В. Блажеева, профессора, профессора кафедры конкурентного права, со президента Международного союза юристов и экономистов (Франция),
начальника Управления международного сотрудничества Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА) М. А. Егоровой.

Рецензенты:
Толстопятенко Г. П., доктор юридических наук, профессор, первый проректор Московского государственного института международных отношений (университета) МИД России (МГИМО);
Попондопуло В. Ф., доктор юридических наук, профессор, заслуженный деятель науки Российской Федерации, заведующий кафедрой коммерческого права Санкт- Петербургского государственного университета.

Коллективная монография российских и французских авторов посвящена исследованию актуальных проблем права России и Франции в контексте глобальных социально- экономических преобразований современности. Ученые-правоведы, укрепляя взаимный интерес к изучению российской и французской правовой школы, особое внимание уделяют применяемым способам правового регулирования новых направлений: искусственного интеллекта, криптовалюты, цифровых технологий в медицинском, экологическом и авторском праве.

Монография выпускается в серии «Актуальные проблемы зарубежного и российского права», посвящена исследованию актуальных проблем права Франции и России в рамках Перекрестного года межрегионального сотрудничества между Россией и Францией в 2021 году. Издается при поддержке Федерального агентства по делам Содружества Независимых Государств, со отечественников, проживающих за рубежом, и по международному гуманитарному сотрудничеству (Россотрудничество).

Законодательство приведено по состоянию на 10 января 2022 года.

Книга предназначена для преподавателей, научных и практических работников, работников органов государственной власти, студентов, магистрантов, аспирантов, а также для всех, кто интересуется проблемами и направлениями развития современной юридической науки.

Ответственные редакторы выражают благодарность Посольству Французской Республики в Российской Федерации.
Рекомендовано к изданию Редакционно-издательским советом Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА).
Текст публикуется в авторской редакции.
Издание выходит при содействии и с использованием информационных ресурсов базы данных «Электронный периодический справочник “Система ГАРАНТ”».

УДК 340.1(470+571+44)

ББК 67.0(2Рос+4Фра)

© Блажеев В. В., предисловие, 2022

© Егорова М. А., предисловие, 2022

© Данло Б., предисловие, 2022

© Коллектив авторов, 2022

© ООО «Проспект», 2022

АВТОРЫ

1. Блажеев Виктор Владимирович, ректор Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА), сопредседатель Ассоциации юристов России, заслуженный юрист Российской Федерации (Россия)

2. Дюфло Ален, адвокат, преподаватель Университета Жан Мулена Лион 3, со президент Международного союза юристов и экономистов (Франция)

3. Евдокимова Майя Игоревна, кандидат философских наук, доцент кафедры международных экономических и финансовых отношений, проректор по научной работе Российской государственной академии интеллектуальной собственности (РГАИС) (Россия)

4. Егорова Мария Александровна, начальник управления международного сотрудничества, профессор кафедры конкурентного права Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА), со президент Международного союза юристов и экономистов (Франция), доктор юридических наук, профессор (Россия)

5. Кубышкин Алексей Викторович, адвокат адвокатской конторы «СанктаЛекс» (№ 36), коллегии адвокатов Московская городская коллегия адвокатов, партнер научной коллаборации «Альянс правовых разработок в сфере генома (LeGenDA)», кандидат юридических наук (Россия)

6. Масальцева Анна Игоревна, соискатель степени кандидата юридических наук Российской государственной академии интеллектуальной собственности (РГАИС), специалист Учебно-­методического управления Российской государственной академии интеллектуальной собственности (РГАИС) (Россия)

7. Михеева Алиса Юрьевна, ассистент кафедры правового моделирования Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина, помощник юриста практики интеллектуальной собственности CMS Russia (Россия)

8. Мишино Марин, доцент Университета Париж – Нантер, руководитель магистерской программы «Анализ и практика предпринимательского права» (Франция)

9. Пономарева Дарья Владимировна, заместитель заведующего кафедрой практической юриспруденции Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА), кандидат юридических наук (Россия)

10. Роза Фабрис, профессор Реймского университета Шампань — Арденны, директор CEJESCO (Центр юридических исследований эффективности континентальных систем) (Франция)

11. Слепак Виталий Юрьевич, кандидат юридических наук, доцент кафедры интеграционного и европейского права Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА) (Россия)

12. Соловьев Андрей Александрович, заместитель председателя Арбитражного суда Московской области, профессор кафедры гражданского и административного судопроизводства Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА), доктор юридических наук, доцент (Россия)

13. Ферри Клод, профессор факультета права Университета Монпелье, Центр корпоративного права (Франция)

14. Форер-Дедеурвердер Эстель, доцент Института исследований европейского, международного и сравнительного права Университета Тулузы 1 Капитолий, директор Лаборатории международного и евро­пейского права Исследовательского института европейского, международного и сравнительного права (Франция)

15. Цитович Любовь Владимировна, кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры гражданского и предпринимательского права Российской государственной академии интеллектуальной собственности (РГАИС) (Россия)

16. Эспессон-Вергит Беатрис, доцент-­исследователь юридического
факультета Университета имени Жана Монне (Сент-­Этьенн) и Лионского университета, член Центра критических правовых исследований, участник Смешанного исследовательского подразделения 5137 Национального центра научных исследований (Франция)

ПРЕДИСЛОВИЕ

Блажеев Виктор Владимирович
ректор Московского государственного юридического
университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА),
сопредседатель Ассоциации юристов России,
заслуженный юрист Российской Федерации

Развитие отношений с Францией — одним из приоритетных торгово-­экономических партнеров — насчитывает почти тысячу лет и занимает важное место во внешней политике России.

Современный этап двустороннего сотрудничества начался 7 февраля 1992 года, когда между Россией и Францией был подписан Договор, зафиксировавший достигнутую государствами договоренность развивать «новые отношения согласия, основанные на доверии, солидарности и сотрудничестве». С того момента правовая основа отношений между странами продолжает расширяться, а политический диалог между Москвой и Парижем остается неизменно насыщенным.

В целях укрепления российско-­французских связей 2021 год был объявлен «Перекрестным годом межрегионального сотрудничества России и Франции», что позволило придать новый импульс отношениям между странами и акцентировать многообразие их культуры, традиций, географии, что также перекликается с деятельностью Трианонского диалога, созданного по инициативе президентов России и Франции для развития отношений как по линии гражданского общества, так и по линии профессиональных сообществ.

Особое место в повестке двусторонних отношений России и Франции занимает сотрудничество по правовым вопросам, которое открывает значительные возможности для реализации совместных инициатив по широкому спектру направлений, что особенно важно в условиях формирования новой экономической реальности, характеризующейся глубокими изменениями, вызванными процессами глобализации, информатизации и всеобъемлющей трансформации всех сторон общественной жизни.

Настоящая книга посвящена исследованию актуальных проблем права России и Франции в контексте глобальных социально-­экономических преобразований XXI века. Рассматриваются основные направления развития публичного права, проблемы гражданского процессуального права, тенденции правового регулирования коммерческой деятельности, а также новейшие направления развития правового регулирования в России и Франции по таким направлениям, как регулирование искусственного интеллекта, генетических технологий, института коллективного управления авторскими правами.

Представленная читателю книга продолжает серию монографий Университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА) «Актуальные проблемы зарубежного и российского права». Издание подготовлено высококвалифицированным коллективом авторов, среди которых представители ведущих юридических школ России и Франции.

Убеждены, что настоящее исследование послужит фундаментом для выявления эффективности и потенциала рассмотренных моделей правового регулирования общественных отношений, а также определения основных направлений совершенствования законодательства России и Франции и развития дальнейшего сотрудничества между странами.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Егорова Мария Александровна
начальник Управления международного сотрудничества
Московского государственного юридического университета
имени О. Е. Кутафина (МГЮА), со президент Международного
союза юристов и экономистов (Франция)

Российско-­французское сотрудничество в сфере науки и образования имеет давнюю историю. Кросс-культурные связи зарождались и развивались на протяжении многих веков: французский язык в Москве и Санкт-­Петербурге XVIII и XIX веков был столь же неотъемлимым атрибутом общественной жизни, как и «Русские сезоны» в начале XX века в Париже. Продолжая и укрепляя традиции, в 2017 году создан форум гражданской российско-­французской общественности — Трианонский диалог, который стал открытой площадкой для живых дискуссий по наиболее актуальным вопросам, не имеющим границ.

Однако важно отметить, что российско-­французское взаимодействие в XXI веке развивается всесторонне: на разных уровнях и направлениях. Университет имени О. Е. Кутафина (МГЮА) с каждым годом не только увеличивает количество французских университетов-­партнеров, но и инициирует создание совместных образовательных проектов и программ.

Отрадно, что в ежегодных начно-­практических конференциях, организуемых Университетом имени О. Е. Кутафина (МГЮА), принимают участие коллеги из университетов Парижа, Бордо, Оверни, Лиона, Ниццы и Тулузы, а традиционным партнером мероприятий выступает Международный альянс юристов и экономистов (г. Лион, Франция).

Не иссякает интерес к изучению французской культуры и у молодого поколения россиян. В 2019/2020 учебном году во французских высших учебных заведениях обучалось 5290 российских студентов, в связи с чем Франция была пятой по популярности принимающей страной. Студенты МГЮА, возвращающиеся из французских университетов после участия в программах академического обмена, с большой теплотой и энтузиазмом делятся историями обучения во Франции, отмечая передовые практики французской высшей школы.

Надеемся, что представляемое издание окажется в руках у читателя, разделяющего не только наш интерес к историческому сотрудничеству Росиии и Франции, но и с оптимизмом смотрящему в общее будущее, а в анализе предлагаемых решений для возникающих на этом пути правовых проблем поможет данная монография.

Монография подготовлена при поддержке Федерального агентства по делам Содружества Независимых Государств, соотечественников, проживающих за рубежом, и по международному гуманитарному сотрудничеству (Россотрудничество), которое активно участвует в продвижении российской науки и культуры для зарубежной аудитории.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Бенжамен Данло
судья-координатор в России,
советник по правовым и судебным вопросам
Посольства Франции в России

Интерес, богатство и живость сравнительного франко-­российского права уже и не нужно подтверждать. И это еще более верно в этом 2021 году, объявленном годом децентрализованного перекрестного сотрудничества России и Франции, который стал поводом отпраздновать и усилить двустороннее правовое сотрудничество. Многочисленные мероприятия были организованы на эту тему, в частности в рамках сотрудничества между Московским государственным юридическим университетом имени О. Е. Кутафина и Посольством Франции в Российской Федерации.

Наша совместная правовая история, выкованная в котле наполеоновских кодексов, наша принадлежность к одной семье стран континентального права, так же, как и схожесть проблем, с которыми нам приходится сталкиваться, придают особенный интерес перекрестной сравнительной правовой мысли, помимо того удовольствия, с которым российские и французские юристы общаются и работают вместе. И без сомнения, именно благодаря этому взаимодействие поддерживается на высоком уровне, несмотря на препятствия, возникшие из-за текущей пандемии.

Будущий год снова станет возможностью отметить эту историческую дружбу и развивать наше общее наследие в области права. Более того, в период празднования тридцатилетия франко-­российского сотрудничества (по крайней мере с даты подписания соглашения, которым оно ознаменовано, хотя, конечно, само сотрудничество намного более продолжительно) Франция на шесть месяцев приступит к председательству в Совете Европейского союза, обозначая главным приоритетом цель развития правового государства и прав человека, понятий, которые так дороги тем юристам, которыми мы являемся.

Это произведение, подготовленное в конце 2021 года и опубликованное в начале 2022 года, подходит таким образом к обозначенной точке. Оно станет поводом к изучению отдельных правовых вопросов, имеющих особенную важность в наших правовых изменениях, которые часто бывают одинаковы. Но само его существование — это новый знак живости нашего двустороннего правового сотрудничества и новая возможность придать ему значимость и отпраздновать его.

Посольство Франции в России особенно благодарит Московский государственный юридический университет имени О. Е. Кутафина за его ведущую роль в этой работе, а также всех авторов статей, приведенных в данном издании. И наконец, оно приветствует всех любителей сравнительного права, которые будут читать эти страницы, и далее всех тех, кто помогает поддерживать франко-­российское правовое сотрудничество.

Глава 1.
ПУБЛИЧНОЕ ПРАВО РОССИИ И ФРАНЦИИ В ЭПОХУ ГЛОБАЛЬНЫХ СОЦИАЛЬНО-­ЭКОНОМИЧЕСКИХ ИЗМЕНЕНИЙ

Роза Фабрис
профессор Реймского университета Шампань — Арденны,
директор CEJESCO (Центр юридических исследований
эффективности континентальных систем) (Франция)

§ 1. Новые концепции совершенствования правового регулирования

Закон Франции от 27 марта 2017 г.
О долге транснациональных предприятий быть бдительными. Новые концепты для совершенствования регулирования

Несмотря на все бóльшую тщательность и точность подходов, французское право все еще полностью не охватило предприятие в качестве объекта правового регулирования. Самое бóльшее, что можно сделать из имеющихся возможностей — это применить ­какой-­нибудь свод норм к предприятию, выбранному в качестве контрольного объек­та — как «модели»1 для достижения определенных целей. Например, право Европейского союза использует предприятие, чтобы определить сферу норм, запрещающих некоторые виды поведения, нарушающие конкуренцию, и установить «полис»2 (в дисциплинарном смысле) на рынке: по трудовому праву Франции покупатель убыточного «предприятия», рассматриваемого в качестве отдельной экономической единицы, принуждается к трансферу трудовых договоров, заключенных между работниками и работодателем, который эксплуатировал данное предприятие, и т. д. … Но понятие предприятия служит лишь носителем конкретных норм3. За пределами этих специальных сфер предприятие праву не известно в отличие от юридического или физического лица, которое его эксплуатирует.

Некоторые наблюдатели считают, что это слепое пятно4 в праве позволило хозяйствующим субъектам безнаказанно осуществлять свою деятельность, используя зазоры государственного регулирования5. Барьеры между юридическими лицами и практикой делокализации позволяют обосновавшимся в западных странах крупным руководителям, принимающим решения, осуществлять наносящую ущерб деятельность и искусственно переносить связанный с таким ущербом юридический риск (гражданскую ответственность или уголовную ответственность) на дочерние общества, на подрядчиков или на договорных партнеров, находящихся за границей, которые не имеют никакой реальной независимости. Поскольку главные хозяйствующие субъекты не являются работодателями работников, которых используют их подрядчики или поставщики, они не несут никакой юридической или социальной ответственности, а она по всей логике (экономической) должна быть им предъявлена.

Драма на Рана Плаза в Бангладеш ярко продемонстрировала эти функциональные недостатки нашего права. При обрушении здания, в котором находились производственные мастерские, погибли более тысячи рабочих, работавших у мелких суб-подрядчиков, и при этом ответственность за эту катастрофу юридически не может быть предъявлена ни одной международной фирме из известных торговых марок сферы одежды, так как они не были прямыми работодателями погибших. Как утверждают два специалиста по теории предприятия6, « случай с Рана Плаза показывает, что за пределами периметра каждого общества предприятие как объединение не имеет регулируемого законом существования, и отсутствие специального концепта в этом смысле не позволяет продумать условия его ответственности».

И действительно, концепты французского права, касающиеся гражданской ответственности, не позволяют потребовать от материнской компании объединения исправления серьезного ущерба, наносимого людям, работающим в мировых снабженческих сетях. Как и в целом ряде правовых систем, принцип независимости юридического лица дочерних компаний или договорных партнеров служит «экраном», ограждая от ответственности материнскую компанию, а она отдает приказы7. Суд не прислушался к предложениям тех авторов, которые выступали за признание объективной ответственности материнской компании при виновных действиях ее дочерней компании8. Он также не признал за потерпевшими от действий подрядчика права подать в суд на того, кто отдавал приказ.

В результате был принят закон 27 марта 2017 г.9, возложивший на общества определенного размера обязанность проявлять бдительность — «долг бдительности», который конкретно заключается в обязанности принятия превентивного плана борьбы с серьезными нарушениями «прав человека и основных свобод, в сфере здравоохранения и личной безопасности, а также окружающей среды10», являющимися результатом деятельности соответствующих обществ и »контролируемых» ими компаний, с одной стороны, и »деятельности подрядчиков или поставщиков, с которыми поддерживаются установленные коммерческие отношения, если эти виды деятельности относятся к указанным коммерческим отношениям», с другой11. Такой план должен включать ряд превентивных мер, служащих воплощением указанного долга бдительности. Не сделав более никаких уточнений, законодатель предусмотрел, чтобы такой план разрабатывался, не превращая это в обязательство, вместе с »инициаторами отношений» в соответствии с теорией stakeholders (заинтересованных сторон)12.

Сфера применения

Обязаны исполнять указанный долг бдительности только такие общества, где работают не менее 5000 работников на момент закрытия двух следующих друг за другом отчетных периодов, с учетом, в случае необходимости, штатов их дочерних компаний, юридический адрес которых находится на территории Франции. Такие же положения применяются также к обществам, где на момент закрытия двух следующих друг за другом отчетных периодов работают не менее 10 000 работников в самих обществах и в их прямых или косвенных дочерних компаниях, юридический адрес которых установлен на территории Франции или за границей.

Полностью снимая всякую ответственность с материнских компаний, законодатель решил не «перебирать» все виды деятельности, разбросанные по цепочке транснациональных компаний13, а построить обязательства по принятию превентивных мер вокруг наиболее мимолетного долга бдительности. Тем самым законодатель оказался на уровне концепта социальной и экологической ответственности, как он вытекает из не являющихся обязывающими международных документов: руководящие принципы Организации сотрудничества и экономического развития (ОЭСР) для ТНК; руководящие принципы ООН, касающиеся предприятий и прав человека 2014; стандарты соответствия подобные норме ISO 26000, касающейся социальной ответственности предприятий.

Тем не менее, логика социальной и экологической ответственности оказывается в самом центре приемов hard law, эволюции которого она способствует. В соответствии с теорией источников это свидетельствует о новом этапе в способах правового регулирования, которые оставляют больше места автономии частных лиц. Кроме того, закон более явно основан на практике хозяйствования, как она применяется в организациях. Такой подход нацелен на достижение бóльшей эффективности: законодатель надеется, что целевые компании воспримут этот долг бдительности и придадут ему реальную сущность.

Некоторые государства подумывают о принятии подобного закона (не конкретизировав этого до сих пор), о долге бдительности размышляют также и на международном уровне14, как на уровне ООН15, так и Европейского союза16. Хотя закон 27 марта 2017 г. получил множество комментариев во французских юридических журналах, целесообразно именно по этой причине представить основные направления и перспективы размышлений по его поводу. Конечно, данный закон представляет собой движение вперед в деле борьбы с серьезными нарушениями в отношении лиц, но касательно его реального действия остается еще много неопределенного (I). Не претендуя на решение множества поднятых проблем, мы представим лишь несколько возможных усовершенствований (II).

I. Барьеры на пути достижения полной эффективности долга бдительности

Существует ряд факторов правового характера, которые рискуют лишить закон о долге бдительности существенной части его эффективности. Во-первых, как подчеркивали комментаторы, даже исполнение этого закона гарантировано не полностью, если ущерб случается в иностранном государстве (А). Кроме того, благодаря некоторым из ключевых концептов закона, организациям, подпадающим под долг бдительности (В), стратегия его неисполнения облегчается.

А. Правовые проблемы применения французского закона

Многие комментаторы выделяли одну проблему, которую, как это ни странно, закон обходит молчанием, а именно соблюдение классических критериев международного частного права не является гарантией применимости французского закона о долге бдительности, если ущерб возникает в третьей стране.

Если компетентным является суд государства-­члена ЕС, то он должен применять критерии коллизии законов, вытекающие из Регламента № 864/2007 Европейского парламента и Совета от 11 июля 2007, касающегося закона, применяемого к недоговорным обязательствам (называемого «Рим II»). В ст. 4 данного регламента в принципе провозглашается применимым, за некоторыми исключениями, закон страны, где произошел ущерб17. Если бы это было выбрано в качестве решения обсуждаемой проблемы, то закон о долге бдительности оказался бы почти неэффективным по всем ущербам, возникающим вне территории Франции, т. е. как раз по тем ущербам, которые данный закон призван предупреждать и возмещать…

Однако в качестве альтернативы закону о предъявлении вреда в ст. 4, § 3 уточняется, что если из всех обстоятельств следует, что нанесенный вред имеет явно более тесные связи со страной, не являющейся той, о которой ранее шла речь, то применяется закон этой страны. В том же пункте 3 добавлено, что основой явно более тесной связи с другой страной могут быть, в частности, ранее существовавшие отношения между сторонами, например, договор, имевший более тесную связь с вредоносным фактом, о котором идет речь. В ссылке на договор нет ничего исключительного. Она может быть достаточной, чтобы восстановить тот момент, когда установилась связь между находящейся во Франции материнской компанией и прямыми авторами ущерба, даже если они находятся за границей.

В то же время мы можем задаться вопросом, не предполагает ли применение ст. 4 § 3 возможности передачи факта вредоносной деятельности (если не самого вреда) на решение французской материнской компании. Другими словами, факт вреда имеет явно более тесные связи с французским законодательством на том специально выраженном условии, что он произошел в связи с деятельностью, инициированной приказами из Франции. В противном случае не исключено, что суд будет отрицать наличие явно более тесных связей с Францией.

Эту связь можно довольно естественно учесть, если ущерб нанесен организацией, находящейся под контролем французской материнской компании: право принятия решения французской компании позволяет найти во Франции происхождение деятельности, в связи с которой произошел ущерб. В то же время можно сомневаться, что связи с правовой системой Франции будут всегда «явно самые тесные», если ущерб вменяется поставщику или подрядчику, с которым дающий приказ поддерживает отношения, характеризующиеся одной чертой — «установленные коммерческие отношения». Это понятие уже используется во французском законодательстве, чтобы наказывать злостные расторжения деловых договоров. В соответствии с французской судебной практикой под этим понятием подразумеваются отношения, установленные на долгий период времени. Однако стабильность отношений не предполагает, чтобы поставщик или подрядчик обязательно действовали под воздействием материнской компании. Если эти третьи лица действовали в полной независимости от французской компании, подпадающей под закон о долге бдительности, следует ли отнести возникший ущерб к французской правовой системе? Не находится ли он скорее в стране, где эти третьи лица осуществляют свою деятельность? Решение этого вопроса лежит на судебной практике.

Кроме критериев ст. 4, регламент Рим II устанавливает корректирующие механизмы, воспринятые им из методов международного частного права: международный публичный порядок (ст. 26), с одной стороны, и lois de police (public order acts) сверхимперативные нормы (ст. 16), с другой. Первый текст гласит, что применение правильно определенного закона может быть отклонено, если его исполнение «явно не совместимо с публичным порядком страны нахождения суда». Однако доктрина единодушно отмечает, что в данном случае маловероятна и сама применимость этого исключения18. Под несовместимостью с публичным порядком страны нахождения суда подразумевается такой случай, когда содержание и применение иностранного закона может столкнуться с основными ценностями внутреннего правопорядка. Между тем применение закона, не налагающего ответственности за игнорирование долга бдительности материнской компании, отражает противоречия между правопорядками, касающиеся выполнения обязательств носителем власти в объединениях обществ. Таким образом, по всей видимости, ст. 26 не сможет послужить эффективной защитой.

Что касается сверхимперативных норм, то ст. 16 гласит, что «положения настоящего регламента не влияют на применение положений закона страны нахождения суда, которые императивно регулируют ситуацию, каков бы ни был закон, применяемый к недоговорному обязательству». Однако применение данного акта затруднительно, настолько неопределенной является квалификация сверхимперативных норм. Но, по мнению других аналитиков19, эта квалификация вполне приемлема. В ст. 9 регламента Рим I, касающейся закона, применяемого к договорным обязательствам, сверхимперативная норма определяется как норма, соблюдение которой считается ключевой в правопорядке ради защиты его публичных интересов, таких как политическая, экономическая и социальная организация, и до такой степени, что исполнение этой нормы требуется в любой ситуации, относящейся к сфере ее действия. В рассматриваемом здесь случае можно утверждать, что «соблюдение законодательной политики, которая подкрепляется сверхимперативной нормой, требует императивного исполнения, каков бы ни был обычно применяемый закон20». Некоторые комментаторы даже убеждены, что закон о долге бдительности уже по своим целям является такой нормой21, однако в любом случае необходимо проявлять осторожность22.

Хотя могут использоваться корректирующие механизмы закона о причинении вреда, ­все-таки чтобы его не применять, следует помнить, что это лишь исключения. В связи с этим некоторые опасаются, что суды регулярно использовать их не будут. Что же касается нормы, касающейся явно самых тесных связей, как нам кажется, она не будет применяться в тех случаях, когда французская компания не оказывает особого влияния на прямого автора вреда, даже если она имеет с ним установленные коммерческие отношения. В этих условиях следует подумать о других направлениях решения проблемы, чтобы обеспечить исполнение французского законодательства. Об этом пойдет речь во второй части данного исследования, поскольку они не относятся к сфере позитивного права и требуют дальнейшего изучения.

В. Уязвимость концепта по отношению к риску уклонения от исполнения долга бдительности

Причиной того, что закон о долге бдительности рискует не быть исполненным, являются также сами концепты данного закона. В этих концептах мы можем выделить три уязвимых места.

Во-первых, закон не устанавливает стандартов бдительности, требуемых от обязанных компаний. Ст. L. 225-102-4 Торгового кодекса гласит, что вышеуказанный план «содержит разумные меры бдительности, способные выявлять риски и предупреждать серьезные нарушения «прав человека и основных свобод, в сфере здравоохранения и личной безопасности, а также окружающей среды». Далее в тексте перечисляется ряд мер, которые должны быть включены в этот план (картография рисков, процедуры оценки положения организации, обязанной составлять данный план, мероприятия по смягчению и предупреждению рисков и т. д.). При невозможности определить разумную бдительность и для оценки принятых мер законодатель отсылает к суду. Из этого следует, хотя закон об этом и молчит, что в структурах с меньшими возможностями оценка долга бдительности может быть менее строгой. Поэтому некоторые наблюдатели опасаются, что такая норма, требующая обстоятельной оценки, может породить неравенство толкования23. Кроме того, есть опасность того, что оценка разумности мер будет зависеть от характера покрываемых рисков. На основе собственных критериев суд мог бы дать более строгое определение обсуждаемого долга, когда он увидит риск, который он посчитает более опасным, чем ­какие-либо другие. Один автор отмечает «совершенно ясную опасность проявления этноцентризма или оценок, полностью зависящих от господствующих в культуре ценностей, что уже подчеркивалось в академических трудах (…)24: так, если в странах Севера труд детей резко осуждается, в других странах к нему отношение будет более сдержанным, чем, например, к соблюдению профсоюзных свобод трудящихся.

Кроме этого связанного с ценностями трудного вопроса, возникает проблема средств, которыми располагает суд для оценки принимаемых мер. В работах по менеджменту подчеркивается, что обсуждение данной проблемы в судах развернется, по всей вероятности, вокруг «письменных свидетельств RSE» (международного стандарта ИСО), выдаваемых предприятиями, имеющими определенную нишу на рынке. Чтобы защититься от наказаний, предприятия, подпадающие под долг бдительности, постараются получить некую гарантию от лиц, выдающих свидетельства25. В этих работах говорится, что эти свидетельства особенно поверхностны, ибо это не настоящее инспектирование, а простой «формальный» аудит, проводимый по документам, подготовленным самим же предприятием — кандидатом на освидетельствование. В этом случае риск заключается в том, что судья будет принимать решение на основе документов, которые не отражают реальности предпринятых усилий.

Во-вторых, возникает вопрос разумности критериев, устанавливающих границы сферы применения долга бдительности. В законе речь идет о видах деятельности общества, подпадающего под долг бдительности, и фирм, которые она прямо или косвенно контролирует по смыслу части II статьи L. 233-16 Торгового кодекса, а также о видах деятельности подрядчиков или поставщиков, с которыми поддерживаются установленные коммерческие отношения, если эти виды деятельности отнесены к данным отношениям.

Понятие контролируемого предприятия по смыслу ст. L. 233-16 отсылает на разных условиях к проблеме включения юридически независимых структур в группу (объединение) обществ, находящихся под контролем материнской компании. Это сочленение происходит на основе права принятия решения, осуществляемого либо благодаря праву голоса, либо иными косвенными способами, такими как влияние на назначение руководящих органов или заключение договоров26. Выбор такого критерия согласуется с конечной целью данного закона. Помещая в сферу применения долга бдительности все предприятия, по отношению к которым материнская компания обладает прямыми или косвенными средствами воздействия, законодатель пытается преодолеть схемы построения обществ, действующие в сложных объединениях.

В то же время менее оправдано то, что сфера применения долга бдительности статьей L. 225-102-4 сводится только к подрядчикам или поставщикам, поддерживающим «установленные коммерческие отношения с соответствующим обществом». Это приведет к тому, что подрядчики или поставщики, подпадающие под приказы их отдающего, не вой­дут в сферу применения долга бдительности, если отношения не будут обладать достаточной стабильностью. Можно сомневаться в уместности такого выбора, который легко позволит предприятиям ограничить их долг бдительности, чтобы не придавать слишком большой стабильности отношениям, установленным с их подрядчиками и поставщиками.

Третье ограничение: заявляя, что «план должен разрабатываться вместе с непосредственными участниками общества, в случае необходимости, в рамках многосторонних инициатив внутри самих каналов или на уровне территории», закон не делает обязательными переговоры по данному плану. В связи с этим есть опасность, что в большинстве случаев план будет устанавливаться в одностороннем порядке только одним обществом, связанным долгом бдительности. Совершенно ясно, что минимальное и недостаточно тщательное определение мер бдительности приведет к денежному возмещению. Однако этот риск может оказаться, в конечном счете, относительно незначительным, или во всяком случае общество с ним легко справится. Как отмечалось выше, сомнительной является сама применимость французского закона, если не будет возможности мобилизовать критерий альтернативный закону предъявления ущерба. Даже если этот закон и будет применяться, надо будет еще установить причинно-­следственные отношения между ущербом и непринятием предусмотренных мер. Закон, без сомнения, открывает возможность любому лицу, желающему обратиться в компетентный суд с требованием, чтобы общество выполнило свои обязательства. Однако переговоры с руководителями общества как раз и не относятся к этим обязательствам…

Даже краткое рассмотрение основных положений этого закона достаточно, чтобы показать многие его недостатки: неприспособленность мер или полумеры, которые рискуют навредить полной эффективности этого закона. Хотя в рамках данного исследования27 мы не можем претендовать на полное урегулирование этих проблем, тем не менее, ничто не препятствует тому, чтобы уже теперь наметить некоторые пути его усовершенствования.

II. Пути усовершенствования для повышения эффективности исполнения долга бдительности

Законодательные рамки могут быть усовершенствованы по двум направлениям. Во-первых, некоторые решения могли бы выиграть в эффективности, если бы в законе было уделено больше внимания концепту ценностная цепочка (А). Во-вторых, можно было бы достигнуть прогресса в сфере исполнения закона благодаря большей активности инициаторов (В).

А. Перестроить закон вокруг концепта ценностная цепочка

О чем бы ни шла речь, ­будь-то о применимости французского закона в международном порядке или о его материальной сфере применения, в любом случае, благодаря использованию концепта ценностная цепочка, можно было бы получить более удовлетворительные результаты. Данный концепт охватывает «сети договоров разного типа, потенциально регулируемых разными законами, в них участвуют разные посредники, поставщики или субподрядчики (…)28». Концепт ценностная цепочка восходит к экономическим наукам и к хозяйственной деятельности, он отражает расчленение производственных единиц в юридически изолированных договорных цепочках. Он отражает организацию процесса принятия решения, связанного с экономической целью.

В этом отношении концепт ценностной цепочки мог бы быть полезным рычагом, гарантирующим эффективность закона о долге бдительности. С точки зрения юридической техники можно было бы предусмотреть, чтобы законодатель изменил конфигурацию устанавливаемых законом юридических категорий или, если это возможно, чтобы в результате их толкования судом можно было бы действительно повлиять на структуры, контролирующие ценностные цепочки.

Концепт ценностной цепочки мог бы, во-первых, усилить доводы в пользу применимости французского закона. Обратившись к вышесказанному относительно применимости французского закона, напомним, что высказанные критерии не всегда будут приводить к его исполнению. В связи с этим, квалификация подзаконного правового акта кажется приемлемой в свете самой цели закона, как она вытекает из изложения мотивов, но поскольку она не соответствует необходимому смыслу, она должна быть результатом волевого акта суда, который принимает решение, делая выбор среди имеющихся правовых концепций. Между тем именно императивная необходимость учета ценностных цепочек должна бы заставить суд обратиться к квалификации подзаконного правового акта. Ведь цель данного закона заключается в том, чтобы императивно подчинить долгу бдительности все французские предприятия, которые могут «расчленить» производственную организацию между разными операторами, находящимися под их влиянием. Если же мы применим механизм коллизии законов, предназначенный для решения классических вопросов гражданской ответственности, то эта существенная цель будет нарушена

Данный анализ можно провести и на основе критерия явно самых тесных связей. Хотя этот критерий естественным образом проверяется, если ущерб вменяется «контролируемым» обществам по смыслу Торгового кодекса, его проверка становится более проблематичной, когда речь заходит о поставщиках или подрядчиках, которые не подпадают под решения структуры, учрежденной во Франции. Если установленные отношения не предполагают потери автономии поставщиков и подрядчиков, можно ли с уверенностью утверждать, что место происхождения ущерба может быть определено в правовой французской системе? И наоборот этот вывод снова становится правдоподобным, если поставщик или подрядчик будут находиться под решающим влиянием отдающего приказы.

В целом, какое бы обоснование мы ни дали, применение французского закона легче оправдать, в случае если отдающий приказы контролирует ценностную цепочку, породившую ущерб.

Совершенно естественно этот вывод приводит нас к вопросу, не логичнее ли было бы очертить сферу применения долга бдительности с учетом концепта «контроль ценностной цепочки» вместо концепта «установленные коммерческие отношения». В таком случае надо будет конкретно посмотреть, оказывает ли общество, подпадающее под долг бдительности, влияние на предприятия, находящиеся в ценностной цепочке, Если это влияние было бы квалифицировано, то тогда не столь важно, что отношения являются нестабильными. В то же время одна только стабильность отношений недостаточна, чтобы материнская компания отвечала по долгу бдительности касательно структур, по отношению к которым она не осуществляет никакого права принятия решения. Право же принятия решения может вытекать либо из положений договора, либо даже просто из коммерческой практики. Чтобы доказать наличие такого права, можно предъявить любой фактический элемент и, в частности, явное нарушение равновесия в отношениях, которое оставляет партнерам по договору мало организационных возможностей.

Впрочем, данный критерий сближается с критерием влияния, о котором уже идет речь в ряде международных инструментов, как это отметил один автор29. Сначала этот концепт появился в руководящих принципах ОЭСР, затем был использован во Всемирном пакте ООН в 2000 г., а также в принятой в 2010 г. технической норме ИСО 26000, касающейся ответственности компании30. Эта норма содержит руководящие направления в области ответственности компаний, предназначенные для предприятий и структур, которые находятся в »сфере их влияния». Под этим понятием подразумевается способность одной организации влиять на решения, принимаемые другой организацией31 (ст. 2.19).

Вполне понятно, что законодатель сначала предпочел сослаться на одно понятие — понятие установленных коммерческих отношений, которое уже известно французским судам, и его, может-быть, легче объективировать. Однако этот выбор можно было бы пересмотреть, если вспомнить, что положения этого закона в реальности направлены на то, чтобы направить возникающие риски в пользу создания ценностных цепочек. По нашему мнению, более уместно и логично выстроить решения закона о долге бдительности вокруг концепта контроля этой ценностной цепочки.

В. Продвигать участие руководителей при определении мер бдительности

Многие комментаторы высказали сожаление, что составление плана бдительности в обязательном порядке не вытекает из переговоров с руководителями. Как было подчеркнуто выше, французский закон лишь предусматривает возможность таких переговоров, не принуждая к этому предприятия, которых это касается. Можно было бы приветствовать развитие законодательных рамок, но сомнительно, что французское правительство пойдет по этому пути, поскольку деловые круги могут проявить недовольство ростом новых требований.

Таким образом, чтобы усилить обязательства по ИСО, необходимо разработать новые более обязывающие технические приемы. С этой точки зрения интересными могут быть коллективные переговоры, хотя есть и трудности, которые не следует скрывать.

На современном этапе ведения коллективных переговоров во Франции обсуждение вопросов социальной и экологической ответственности не вызывает возражений, но только в пользу работников. И действительно, похоже, что правомочие, которое законодатель дал профсоюзам, чтобы вести переговоры и заключать коллективные договоры32, касается в настоящее время лишь условий занятости, профессиональной подготовки и труда, а также социальных гарантий «работникам33». Кроме буквы текста, трудности создаются всей системой коллективного представительства: профсоюзы и остальные категории представителей персонала призваны представлять интересы только работников и возможно трудящихся, не работающих по найму, которые интегрированы в трудовой коллектив. Это не относится к трудящимся дочерних компаний и подрядных организаций,… если только обязательство, заключенное с представителями трудящихся, не является, по меньшей мере, общеправовым договорным соглашением (даже если оно не имеет правового статуса коллективного договора).

Другими словами коллективное соглашение, которое является основой коллективного статуса для работников могло бы включать договорные обязательства, касающиеся других трудовых коллективов. Можно даже предусмотреть принятие обязательств в пользу третьих лиц, каковыми могли бы быть работники подрядчиков или субподрядчиков. Во французском праве действительно имеется положение в пользу третьего лица, которое дозволяет двум договаривающимся стипулировать (предусмотреть) «право требования» (независимо от объекта) в пользу третьего лица. A priori говоря, ничто не запрещает представителям трудящихся вести переговоры по таким обязательствам, сверх традиционных коллективных переговоров. И тогда на такой договорной основе третьи лица, как бенефициары такого обязательства, смогут подать иск на участника договора, связанного таким обязательством. В таком случае, кроме того что по таким обязательствам будут вестись переговоры (и значит, будет меньше возможности формально составлять простые планы), легче будет применять санкции на основе французского права. Что касается «договора» по смыслу Регламента № 593/2008 Европейского парламента и Совета о законе, применяемом к договорным обязательствам (Рим I), то стороны могли бы выбрать французское законодательство34, которое могло бы применяться, в том числе и для возмещения вреда35

На это можно было бы возразить, что в данном предложении постулируется добрая воля работодателей, находящихся на территории Франции и, кроме того, в нем нет участия руководителей, находящихся за границей.

Остается таким образом создать систему ad hoc коллективных переговоров на мировом уровне. Доктрина регулярно дает предложения в этом направлении. На настоящий момент мировые рамочные соглашения, заключенные между крупными ТНК и международными федерациями профсоюзов, число которых все увеличивается36, являются простыми соглашениями частного права, хотя желательны и другие квалификации37. При отсутствии нормы более приспособленной к специфике таких соглашений38, к ним следует относиться в свете норм коллизионного законодательства о чем речь шла выше.

Кроме технических трудностей, которых мы не можем игнорировать, исследование правовых вопросов показало, что более эффективная защита прав человека и основных свобод в мировых снабженческих цепочках вполне возможна. Но развитие имеющихся правовых рамок во внутреннем праве и в международном праве требует большего, нежели изобретения того или иного национального правопорядка, а именно настоящей политической воли изменить постулаты, которые стоят за современной конфигурацией международного правопорядка39.

Список литературы

1. Abadie Pauline (2018), « Le juge et la responsabilité sociale de l’entreprise », in Recueil Dalloz, ed. Dalloz, p. 302.

2. Abadie Pauline (2013), Entreprise Responsable et Environnement: Recherche d’une systématisation en droits français et américain, Editions Bruylant, coll. Droit & Economie, Bruxelles.

3. Barraud De La Lagerie Pauline (2019), Les patrons de la vertu, de la responsabilité sociale des entreprises au devoir de vigilance, Presses universitaires de Rennes.

4. Boskovic Olivera (2021), « La loi applicable aux ‘actions pour violations des droits de l’homme en matière commerciale’ », Recueil Dalloz, p. 252.

5. Delalieux Guillaume (2019), « Quelques considérations prospectives sur l’effectivité présumée de la loi ‘Devoir de vigilance des firmes multinationales’ », in Le devoir de vigilance (dir. S. SCHILLER), Lexisnexis, coll. Centre de recherche Droit Dauphine, pp. 27 s., spéc., p. 38.

6. Desbarats Isabelle (2018), « La RSE ‘à la française’: où en est-on? », in Droit social, ed. Dalloz, p. 525.

7. Deumier Pascale (2013), « La responsabilité sociétale de l’entreprise et les droits fondamentaux », in Recueil Dalloz, ed. Dalloz, p. 1564.

8. Fatome Anne-­Danis et Viney Geneviève (2017), « La responsabilité civile dans la loi relative au devoir de vigilance des sociétés mères et des entreprises donneuses d’ordre », in Recueil Dalloz, ed. Dalloz.

9. Gallois-Сochet Dorothée (2019), « Le périmètre du devoir de vigilance », in Le devoir de vigilance (dir. S. Schiller), Lexisnexis, coll. Centre de recherche Droit Dauphine, 2019, pp. 45 s., spéc., p. 56.

10. Hannoun Charley (2017), « Le devoir de vigilance des sociétés mères et entreprises donneuses d’ordre après la loi du 27 mars 2017 », in Droit social, ed. Dalloz, p. 806.

11. Hatchuel Armand, Segrestin Blandine (2020), « Devoir de vigilance: la norme de gestion comme source de droit? », Droit et société, 2020/3,
n° 106.

12. Laval Sarah (2019), « L’efficacité des remèdes au contournement des normes: perspectives internationales », in Contournement, optimisation, évasion: les normes en danger? à paraître aux éditions Varenne, éd. Varenne LOEVE Boris pour le ministère français des affaires étrangères, https://www.rse-et-ped.info/IMG/pdf/Due_diligence_Etude_22mars_MAE.pdf.

13. Lyon-Сaen Antoine (2014), « Le droit sans l’entreprise », in L’entreprise, point aveugle du savoir (dir. B. Segrestin, B. Roger, S. Vernac), Editions Sciences Humaines, coll. Essais, p. 21 à 31.

14. Moreau Marie-­Ange (2018), « Les accords mondiaux d’entreprise », in Droit Social, éd. Dalloz p. 774,

15. Moreau Marie-­Ange (2017), « L’originalité de la loi française du 27 mars 2017 relative au devoir de vigilance dans les chaînes d’approvisionnement mondiales », in Droit social, ed. Dalloz, p. 792.

16. Muir-Watt Horatia (2017), « Devoir de vigilance et droit international privé », Revue Internationale de la Compliance et de l’Éthique des Affaires n° 4, Décembre 2017, étude 95, p. 52, note 32 qui se réfère notamment à l’exposé des motifs de la loi.

17. Pataut Etienne (2017), « Le devoir de vigilance — aspects de droit international privé », in Droit social, ed. Dalloz, p. 833.

18. Robe Jean-­Philippe (2010), « Les Etats, les entreprises et le droit. Repenser le système-­monde », Le Débat, 2010/4, n° 161, p. 74 à 87.

19. Supiot Alain (2015), « Introduction », in Prendre la responsabilité au sérieux, ed. Presses Universitaires de France; https://www.college-de-france.fr/media/alain-­supiot/UPL2146558426196908996_PrendreLaResponsabiliteAuSerieux_INtroduction.pdf.

20. Teubner Gunther (2015) « L’auto-constitutionnalisation des entreprises transnationales? Sur les rapports entre les codes de conduite ‘privés’ et ‘publics’ des entreprises », in L’entreprise dans un monde sans frontière, perspectives économiques et juridiques (dir. A. Supiot), ed. Dalloz, p. 71.

21. Teyssie Bernard (2017), « Conventions et accords collectifs — les accords collectifs internationaux », in Semaine juridique social, ed. Lexisnexis, n° 44, 1343.

22. Viney Geneviève (2016), « L’espoir d’une recodification du droit de la responsabilité civile», in Recueil Dalloz, ed. Dalloz, p. 1378.

Мишино Марин
доцент Университета Париж — Нантер,
руководитель магистерской программы
«Анализ и практика предпринимательского права»

§ 2. Какой будет новая налоговая политика во Франции и России?

«Налогового режима инновации не существует», читаем мы в заключении доклада 1983 г. Комиссии Европейских сообществ40. Первая причина этого, как ее тогда установили, была связана с отсутствием глобального восприятия инновации налоговым правом. И действительно, налоговая политика инновации предполагает, чтобы инновация была частью задач налогового законодателя и, следовательно, чтобы в общем подходе он ввел инструменты, благоприятствующие, но прежде всего соответствующие и способствующие развитию контекста, который мог бы стимулировать эту деятельность. И наоборот, известно, что наложение друг на друга специальных мер содействия инновации несет явные риски, а именно нагромождение налоговых стимулов, без всякой связи, порождая неясности и, следовательно, лишая эффективности. Сегодня Франция, без всякого сомнения, поводит налоговую политику инновации, в которой основным элементом являются налоговые каникулы, предусмотренные для проведения исследований (crédit d’impôt recherche CIR). С 6,1% от всей суммы налоговых расходов во Франции расходы на эту статью занимают второе место среди всех налоговых расходов государственного бюджета (после CICE — налоговых каникул на конкурентоспособность и занятость, будущее которых остается весьма неопределенным).

В ноябре 2016 г. министр экономики Франции говорил: «наша налоговая система инновации относится к самым выгодным и самым конкурентоспособным в мире в деле поддержания инновации
и НИОКР (R&D). Франция располагает выгодным налоговым инструментом для стимулирования инновации, налоговыми каникулами на разработки, в чем многие нам завидуют»41. Для сравнения скажем, что РФ располагает политикой инновации, которая не основана на налоговой системе (предпочтение отдается непрямой помощи). Таким образом, мы видим два подхода в стремлении к одной цели — стимулировать инновации.

В обстановке современной борьбы в мире с эпидемией коронавируса ключевое значение приобретает способность к инновации как с санитарной, так и экономической точек зрения. В настоящее время многие лаборатории предлагают вакцины против коронавируса, произведенной на основе биотехнологий. Относительная неудача Санофи (Sanofi) и отказ института Пастера во Франции в тот момент, когда без них не обойтись, вызывают недоумение. Может ли страна наверстать упущенное в этой сфере при таком отставании? Во Франции ответ категоричен: если группа Санофи, как она надеется, сможет произвести вакцину к концу года, она будет единственной крупной фирмой в фармацевтике, в одиночестве выбравшейся из затруднительного положения. Однако ее отставание в биотехнологиях останется. По мнению ряда специалистов, «креативности уже нет в традиционных лабораториях»42 по причине их ориентации на то, что почти наверняка принесет успех, и, следовательно, даст возможность получить значительную прибыль. Таким образом, инновация, связанная с »разрывом» со старым, оставлена таким startup (стартапам), как Вальнева (Valneva), которым удается обратиться к новым возможностям, таким как кризис коронавируса (там, где более традиционные лаборатории отказались от техники ARN messager43). Значительно отставая от своих конкурентов, Франция должна теперь учесть уроки самоустранения ее предприятий на международном рынке.

Россия же смогла коммерциализировать свою вакцину «Спутник V», разработанную институтом Гамалея, присутствие которой на иностранных территориях все увеличивается. Россия была первым государством (вблизи Китая), которое вакцинировало свое население собственной вакциной. С середины декабря институт Гамалея подписал договоры с семью странами: Алжир, Боливия, Индия, Малайзия, Мексика, Непал и Сербия на общее количество 361 миллион доз. С февраля 2021 г. этот список дополнила Венгрия. Нет никакого сомнения в том, что за ней последуют и другие страны Европы44. Речь идет о значительном движении: по состоянию на 11 декабря заключенные договоры предполагали 147 миллионов доз Спутника V45.

В то время как Россия готовится выйти победительницей в этой гонке за вакциной, Франция констатирует отсутствие потенциала в сфере трансляционных разработок (а именно преобразования научных инноваций в технологические). Но это всего лишь один пример среди прочих. Тем не менее, представляется крайне полезной иллюстрация потенциала государства создать богатую почву для инноваций на примере развития вакцины для борьбы с мировой эпидемией.

Инновация многолика. И действительно, напрасно думать, что можно экспортировать модель Силиконовой или Шанхайской долины в тот или иной регион Франции или России. В то же время можно выявить общие факторы в этих схемах: превосходство разработок, снятие барьеров между публичными и частными акторами, культура предпринимательства, культурное разнообразие, способность привлекать таланты на международном уровне, специально направляемая политика миграции, успех объединения усилий между молодыми предприятиями, крупными группами обществ, государственные разработки, высшее образование и инвесторы46.

Настоящее исследование имеет целью оценить роль государственных органов власти в продвижении и стимулировании инновации через их налоговую политику. Известно, что налоговые меры, нацеленные на инновацию, обычно приводят к интенсификации инновационной деятельности, особенно в сфере НИОКР. Однако они также могут породить просто-­напросто перемещение этих видов деятельности из одного государства в другое или финансирование видов деятельности, которые в любом случае были бы осуществлены, т. е. даже в отсутствие налоговых каникул. Задача заключается в том, чтобы избегать такого риска, согласовывая при этом административные расходы, создаваемые мерами в пользу инновации как для предприятий, так и административных органов. Нельзя сказать, что налоговые меры в пользу инновации ничего не стоят для государственного бюджета. Кроме того, механизмы налогового стимулирования способствуют оптимизации и даже уклонению от налогообложения, в частности, через перевод прав промышленной собственности в юрисдикции со слабой системой налогообложения. Под воздействием ОЭСР эта последняя угроза привела к реформированию налогового режима патентов47 с целью исправить отрицательные последствия.

После того как мы обрисовали ситуацию, необходимо поставить некоторые вопросы. Какова роль государственных органов власти в продвижении инновации? Какова способность налоговой системы Франции и России стимулировать инновацию? По сравнению с Кореей, РФ и Франция — это, без сомнения, государства, которые в сфере НИОКР оказывают наибольшую поддержку в% к ВВП48. Однако приводят ли выделенные на инновацию средства к достижению ожидаемого результата? Ответить на эти вопросы значит оценить политику инновации через ее разные измерения и проявления.

Прежде всего напомним, что условием надлежащего определения инновации являются оправданность и последовательность налоговой политики инновации. С одной стороны, оправданным является применение чрезмерного налогового режима в связи с общезначимыми экономическими задачами49, которым отвечает инновация. С другой стороны, такая задача, как инновация, предполагает разработку последовательного налогового режима: речь идет об исключении политики нагромождения многочисленных мер, а также режима, порождающего случайные отклонения. В этом подходе главными словами являются оправданность и последовательность.

Таким образом, нет смысла углубляться в слишком широкое определение (например, «прогресс» — это не инновация); следует также отказываться от слишком ограничивающих определений и, следовательно, несовместимых с разработкой стимулирующей налоговой политики (так, инновация не сводится, например, к разработке и развитию — НИОКР50). Наличие деятельности НИОКР не обязательно выходит на инновационную деятельность так же, как периметр предприятий, внедривших инновацию, выходит за пределы предприятий, осуществивших работы НИОКР51. В целом, хотя инновация чаще всего нуждается в великолепных НИОКР, она к этому не сводится.

Чтобы описать ее контуры, необходимо различать разные типы инновации, список которых в разных изданиях «Учебника Осло» все увеличивается52.

Впрочем, такая нестабильность свидетельствует о крайней изменчивости и соответственно неуловимости этого понятия.

В четвертом последнем издании учебника имеются два типа инновации53, при этом следует уточнить, что термин инновация может обозначать как самою деятельность, так и результат этой деятельности. Во-первых, «инновация продукции» является результатом выпуска на рынок товара или услуги, новой или значительно улучшенной по сравнению с прежней продукцией предприятия. Во-вторых, «инновацией делового процесса» обозначается деловой процесс, новый или улучшенный по отношению к одной или нескольким функциям, который значительно отличается от прежних процессов предприятия и тех, что оно осуществило (речь идет, в частности, о методах производства и развития, системе информирования и коммуникации54). Таким образом, в «учебнике Осло» инновация определяется как продукция или процесс (либо как комбинация того и другого), новый или улучшенный, который значительно отличается от предыдущей продукции или процессов подразделения и предоставлен в распоряжение потенциальных пользователей (продукции) или осуществлен данным подразделением (процесс).

На международном, европейском или национальном уровнях проведены многочисленные широкие исследования, из которых следует, что процесс инновации отличается тремя фазами55: во-первых, разработка и отработка; принятие (или распространение) инновации в экономике; в-третьих, ее перевод между странами. Две последние фазы отражают основополагающий аспект интеграции и экспансии инновации в экономике. Заметное продвижение или оригинальный прогресс, не имеющий множительного эффекта, не является инновацией.

Эти разные фазы дают основные характеристики инновации56. Инновация — это длительный процесс, поэтому она предполагает большие затраты для предприятия. Кроме того, это непредсказуемый процесс, так что его рентабельность может быть проблематичной и отложенной. Ведь в сильно конкурентной и интернационализированной экономике поддержание конкурентоспособности предприятий проходит через инновацию. Это кстати один из главных рычагов конкурентоспособности (если не самый главный). Доклады «Ради экосистемы экономического роста»57, появившиеся в 2004 г. и доклад, опубликованный в 2012 г.58 Парламентским офисом научно-­технического выбора, совершенно справедливо доказывают, что инновация является движущей силой экономического роста, конкурентоспособности и занятости59. Кроме того, этот анализ отражается в показателях, структурирующих мировые классификации конкурентоспособности. Например, в докладе Всемирного экономического форума в Давосе конкурентоспособность подсчитывается в зависимости от степени технологического развития. По мнению «основных инноваторов» (core innovators), технологические инновации входят наполовину в исчисление их показателя конкурентоспособности60. В докладе, адресованном в 2004 г. Премьер министру, можно было прочитать «более чем недостатки, на которые часто ссылаются в отношении налоговой системы и производственных затрат, восприятие Франции как мало конкурентоспособной страны связано прежде всего с ее слабой позицией в области инновации61.

Кроме того, частные инвесторы проявляют нежелание финансировать инновацию, начиная с ее первой фазы. Результаты деятельности с использованием венчурного капитала весьма умеренные (уровень рентабельности составляет приблизительно 3%62), поэтому государственные органы власти должны оказывать поддержку на начальной стадии.

В этом, кстати, заключается парадокс экономического кризиса: в период экономического кризиса часто ссылаются на инвестиционные возможности предприятия, в то время как инновация является условием их выживания. В таком контексте решение сконцентрировать усилия на инновационной деятельности отступит перед императивом сиюминутного выживания предприятия63. Таким образом, становится ясно (а в период кризиса еще больше), что вмешательство государственных органов власти должно помогать предприятиям нести бремя инновации64. Современный кризис, связанный с пандемией ковида-19, придаст новое измерение этим рассуждениям.

Хотя установлено, что инновация находится на пересечении нескольких областей, на первом плане которых находятся исследования, предпринимательство и промышленность65, в этом комплексе необходимо было определить место налоговой системы. В то время как рынок стимулирует предприятия создавать инновации, чтобы оставаться конкурентоспособными, какова роль государственных органов власти в достижении конечной цели? Способна ли налоговая система позволить предприятиям преодолеть препятствия на пути инновации и, в частности, затраты на нее?

Ответить на эти вопросы, значит рассматривать пару налоги и инновации в двух измерениях: во-первых, мы увидим, как инновация сможет явиться ответом на налоговые задачи (I). Во-вторых, мы увидим, каким образом налоговая система (через налоговые стимулы) выступает рычагом инновации (II).

I. Инновация как ответ налоговой системе в ее обязывающем измерении

Экологическое налогообложение является особенно подходящим примером66, чтобы понять тесную связь между налогообложением и инновацией. Подобно инновации окружающая среда является, как известно, задачей государственных органов власти по причине неспособности рыночных сил стимулировать и содействовать такому поведению, которое считается правильным67. Предприятия, как и потребители, слишком загрязняют окружающую среду, ибо загрязнение стоит дешево. Между тем без тарификации загрязнения окружающей среды предприятия мало склонны к инновациям, они также мало склонны использовать инновации, созданные другими68. В обстановке жесткой конкуренции предприятия стараются сократить свои затраты, так что влияние на окружающую среду часто приносится в жертву низким производственным затратам. Именно в таком случае государственные органы власти должны вмешаться, установив «поведенческое налогообложение»69, предназначенное для того, чтобы заставить некоторых почувствовать внешние негативные проявления их поведения.

И действительно, оказывается, что когда бремя налога становится достаточно тяжелым и влияет на рентабельность предприятий, у предприятий появляются стимулы для инноваций. Разные исследования показывают, что налоги, особенно взимаемые напрямую с загрязнителей, способствуют инновации. Поэтому начинают обращать вспять производственный пар, благодаря способности инноваций сокращать налоговое бремя предприятий. Таким образом, затраты на инновации в конечном счете амортизируются и даже поглощаются благодаря сокращению налогового бремени.

В своем исследовании 2010 г., посвященном «Налогообложению, инновации и окружающей среде»70, ОЭСР отмечает, что инструменты, которые не основаны на обязывающем налогообложении, обычно не такие мощные. Влияние этого двой­ное: налоги способствуют инновациям, они также участвуют в их распространении, т. е. их переводе из одной страны в другую. Однако, по признанию самих авторов многочисленных исследований, на пересечении налогообложения и инновации становится крайне затруднительно измерить реальное влияние на инновацию такого обязывающего налогообложения. Измерение пока остается лишь количественным. Например, показателем является количество поданных патентов, но вытекающие по ним заключения очень трудно эксплуатировать, чтобы понять их качество.

Тем не менее, если мы попытаемся рассмотреть не только количество, но и тип введенных инноваций, то последствия экологического налогообложения в его обязывающем измерении окажутся средне удовлетворительными. Оказывается, что оно способствует инновациям, которые коммерциализируются незамедлительно71, и оставляет такие, которые являются более фундаментальными (такие как deep tech, т. е. прорывные инновации). Стремление уменьшить бремя экологического налогообложения косвенно побуждает предприятие искать удовлетворения насущных потребностей. Тем самым оно склоняется к сокращению количества загрязняющих выбросов, не решая проблемы у источника, т. е. не сокращая количества созданных загрязнителей. Конкретно: предприятие, вероятно, будет способствовать инновации в конце цепочки (что сокращает in fine выбросы загрязнителей) вместо того, чтобы структурно изменить свой продукт, и даже его заменить, удаляя всякое загрязнение в самом начале ex ante производственной цепочки.

Именно в этот момент обретает всю свою значимость пара инновация/налогообложение. При этом налогообложение оказывается настоящим рычагом инновации не только благодаря своему обязывающему характеру, но также и благодаря своему побуждающему началу.

II. Налогообложение как рычаг инновации в своем стимулирующем измерении

Налоговые стимулы инновации разнообразны и действуют на разных этапах инновации: вверх по пирамиде (налоговые каникулы на исследования72), вниз по пирамиде (налоговый режим регулирования патентов, например). Чтобы добиться цели стимулирования инновации, государства располагают разными инструментами, которые можно разделить на две категории: налоговые стимулы (которые нас особенно интересуют) и денежная помощь (называемая косвенной помощью, архетипом которой является субсидия). В разных государствах используются разные из этих инструментов, при этом разнообразие выбора этих инструментов свидетельствует о сложности налоговой политики. Конечно, каждое из технических средств имеет собственные особые преимущества, что заставляет государства их комбинировать, стремясь к дополнительным эффектам73. Однако предпочтение государством той или иной меры весьма показательно. Что касается Франции, стимулы инновации в частном секторе за несколько лет привели к ее переходу от системы, где доминируют субсидии (с коэффициентом 80% против 20% налоговых механизмов в 2000 г.) к системе, которая продвигает стимулирующее налогообложение с 2015 г. (эти соотношения были перевернуты: 80% налогов стимулов против 20% денежной помощи)74.

Кроме того, в деле поддержки НИОКР предприятий последние публикации ОЭСР75 ставят Францию на первое место (в процентах стимулирующих средств по отношению к ВВП), считая вместе налоговую и денежную помощь. По мнению ОЭСР, речь идет о том, чтобы отделить средства, выделенные на разработки, а не на конечные продукты, т. е. создания, которые являются результатом первых.

Однако, несмотря на крайне щедрую налоговую политику Франции, многие исследования показывают, что результаты классификации остаются вполне удовлетворительными, и при этом Францию не ставят на то место, которого она заслуживает по своим расходам. В этой картине инноваций 2020 г. Франция находится на 10-ом месте в Европе76, и между двенадцатым77 и семнадцатым78 местами на мировом уровне. Для сравнения Россия получила второе место, в то время как у нее стратегия обратная: 80% денежной помощи против 20% налоговой помощи.

Тем временем Российская федерация заняла сорок седьмое место среди 131 страны79. Global innovation Index (Cornell University) пришел к выводу, что по уровню развития достижения РФ по отношению к ВВП ниже ожидаемых. Несмотря на большие дотации в виде естественных ресурсов и интеллектуального капитала, на развитую систему высшего научно-­технического образования, благоприятствующую миграции многих исследователей в Россию, некоторые слабые места тормозят развитие ее инновации. Низкий уровень инвестиций сократил производство инноваций. ОЭСР80 особо подчеркивает искаженный характер инвестиций предприятий в ущерб инновации по причине наличия сдерживающих факторов в окружении предприятий, в частности, из-за отсутствия конкуренции. Имеются в виду неэффективные факторы сектора государственных предприятий, которые мешают России быть конкурентоспособной на гражданских рынках высоких технологий.

Представленные результаты заслуживают, по крайней мере, двух замечаний. Во-первых, во Франции, как и в России, производство в сфере инноваций значительно ниже уровня инвестиций в этой области. Во-вторых, РФ как и Франция отстают от групп стран «лидеров» инновации (Швеция, Финляндия, Дания, Нидерланды — на уровне Европы; Швейцария, США, Сингапур, Республика Корея — на мировом уровне). Напомним, что хотя Франция не принадлежит группе «лидеров», она фигурирует в бортовом журнале инновации ЕС, принадлежа группе «известных инноваторов» (ранее называемой «группой последователей»81). Данное название весьма симптома­тично.

Этот разрыв между усилием/поддержкой государственных органов власти в пользу НИОКР и достижениями в сфере инновации отражает проблему, которую надо решить в политике инновации во Франции и России. Таким образом, вопрос не в нехватке государственных средств, но в слишком низкой эффективности системы. Таким образом, речь идет не о том, чтобы тратить больше государственных средств для инновации, но тратить их иначе и более эффективно82. Для реального распространения инновация нуждается в институциональных, материальных, налоговых и экономических условиях, которые могут способствовать и сформировать комплексную экосистему разработок и развития.

Случай с Германией, без сомнения, заслуживает того, чтобы его привести, ее пример особенно поучителен в свете политики инновации. В 2013 г. в классификации европейских стран лидеров в области инновации83 Швеция занимала первое место, за ней шла Германия. В последней версии европейской классификации, опубликованной в 2020 г., Германия занимает 7-е место84. Таким образом, за несколько лет Германия спустилась со 2-го места на 7-е по внедрению инноваций.

Кроме того, в классификации ОЭСР, основанной не на результатах, а на средствах, выделенных на инновацию в процентах к ВВП, Германия оказалась на 30 месте из 46, т. е. мало средств и много результатов. Таким образом, Германия смогла лучше, чем любая другая страна Европы сохранить высокий уровень инновации при весьма умеренной финансовой поддержке85.

Однако недавно эта эффективность несколько уменьшилась, что отразилось в изменении места Германии в классификации лидеров инновации, это послужило причиной, по которой Германия начала реформировать механизмы стимулирования инновации. Ранее стимулирование инновации проводилось в Германии в форме субсидий и в умеренных размерах, теперь Германия только что утвердила механизм налогового стимулирования НИОКР подобно французским налоговым каникулам на исследования, при этом были реформированы как методы, так и размеры использованных средств. Таким образом, в Германии осуществлен буквально переворот в ее политике инновации.

Не окажется ли волей провидения для Германии это изменение стратегии в сфере инноваций, произошедшее как раз накануне пандемического кризиса, поскольку он начался 1 января 2020 г., и не подтвердит ли он потенциал пары налогообложение/инновация? Отметим, что разные работы по моделированию ситуаций показывают, что реформирование Францией режима налоговых каникул на исследования в 2008 г. не только смогло в короткий срок помешать развитию рецессионных последствий кризиса 2008–2009 гг., но и заметно поддержать НИОКР, где начали проявляться тенденции к спаду в связи с процессом деиндустриализации во Франции в предшествующие годы86. Теперь остается понять, смогут ли Франция и Россия, принять вызов по осуществлению инновации (и в особенности ее финансирования), которую неизбежно обострит нынешний пандемический кризис.

Список литературы

1. Journal Les Echos, « Vaccins contre le Covid: comment la France a manqué le tournant de la biotech », 28 janv. 2021.

2. J.-L. Beylat et P. Tambourin, « L’innovation: un enjeu majeur pour la France — dynamiser la croissance des entreprises innovantes », Rapport, 2013.

3. Beylat J.-L., Tambourin P. « L’innovation: un enjeu majeur pour la France — dynamiser la croissance des entreprises innovantes », Rapport, 2013, p. 1.

4. Rapport, Dir. J.-L. Beylat et P. Tambourin, avr. 2013, p. 6. Innovation in Firms: A Microeconomic Perspective, OCDE, 2009.

5. Manuel d’Oslo, Lignes directrices pour le recueil, la communication et l’utilisation des données sur l’innovation, 4ème éd. 2018, OCDE et Eurostat.

6. L’innovation à l’épreuve des peurs et des risques, rapport de l’Offi ce parlementaire d’évaluation des choix scientifi ques et technologiques, dir. C. Birraux et J.-Y. Le Déaut, 24 janv. 2012.

Глава 2.
СОВРЕМЕННЫЕ ПРОБЛЕМЫ ГРАЖДАНСКОГО ПРОЦЕССУАЛЬНОГО ПРАВА: РОССИЙСКО-­ФРАНЦУЗСКОЕ ИЗМЕРЕНИЕ

Соловьев Андрей Александрович
заместитель председателя Арбитражного суда
Московской области, профессор кафедры
гражданского и административного судопроизводства
Московского государственного юридического
университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА),
доктор юридических наук, доцент

§ 1. Рассмотрение экономических споров судами Французской Республики: некоторые организационные аспекты

Отмечая непрерывное поступательное совершенствование организации и функционирования судебной власти Российской Федерации, важнейшим современным этапом которой стало, в частности, создание самостоятельных апелляционных и кассационных судов общей юрисдикции, нам хотелось бы остановиться на некоторых особенностях организации рассмотрения экономических споров судами Французской Республики.

Причиной обращения к примеру Франции (причем уже не первого в научных трудах автора)87 послужила близость правовых систем наших государств и, соответственно, возможность учета опыта этой страны при выявлении оптимальных подходов к дальнейшей модернизации судебной системы России.

Перед началом изложения существа исследования хотелось бы вкратце остановиться на одной особенности судебной системы Франции, а именно ее традиционном дуализме, предполагающем разделение судебных учреждений на общие суды (суды общей юрисдикции) и административные суды, которые являются независимыми и дополняют друг друга.

Таким образом, структуру французских судебных учреждений можно представить в виде двой­ной пирамиды, на каждой вершине которой располагается лишь единственное высшее судебное учреждение: Кассационный суд во главе общих судов и Государственный совет во главе системы административных судов, в то время как в ее основе располагаются самые разнообразные суды, находящиеся на всей территории страны

...