А. А. Максуров

Координация и взаимодействие следователя и органов, осуществляющих оперативно-розыскную деятельность

Монография

---

ebooks@prospekt.org

Информация о книге

УДК 343.98

ББК 67.52

М17

Автор:

Максуров А. А., кандидат юридических наук, доцент, преподаватель кафедры теории и истории государства и права Ярославского государственного университета имени П. Г. Демидова. В настоящее время – преподаватель Школы права Парижского университета Сорбонна.

В работе рассмотрены вопросы нормативного регулирования, организации, стратегии и тактики, исследованы формы, основные направления и психологические основы взаимодействия следователя с органами, осуществляющими оперативно-розыскную деятельность. Представлен историко-правовой анализ данной формы сотрудничества, а также опыт взаимодействия следователя и полиции за рубежом. Предложены алгоритмы оценки эффективности и качества межведомственного взаимодействия на различных этапах расследования преступлений.

Законодательство приведено по состоянию на 29 августа 2023 г.

Для широкого круга читателей, включая практических работников правоохранительных органов и прокуратуры.

УДК 343.98

ББК 67.52

© Максуров А. А., 2024

© ООО «Проспект», 2024

ВВЕДЕНИЕ

Актуальность темы исследования. С началом демократических преобразований в 1990-х гг. связаны значительные изменения и социально-экономической, политической, духовной, и иных основ российской государственности. В свою очередь такого рода факторы не могли не повлечь реформы отечественной правоохранительной системы. Произошли изменения и в правовом регулировании полномочий следователя и органов, осуществляющих оперативно-розыскную деятельность (ОРД).

Основываясь как на дореволюционном российском опыте, так и на лучших современных зарубежных образцах, отечественное уголовно-процессуальное право предложило относительно новые и достаточно эффективные формы взаимодействия следователя и органов, осуществляющих оперативно-розыскную деятельность. Правильно выстроенное взаимодействие такого рода позволяет добиваться большей эффективности и результативности деятельности правоохранительной системы.

В настоящее время произошли существенные изменения в российском уголовно-процессуальном законодательстве в части норм о взаимодействии следователя и органов, осуществляющих оперативно-розыскную деятельность. Появились труды ученых-юристов, которые предлагают свое видение проблем о взаимодействии следователя и органов, осуществляющих оперативно-розыскную деятельность как в уголовном процессе, так и в криминологии в целом.

Соответственно, данные проблемы требуют обстоятельного научного анализа.

Степень научной разработанности проблемы. Может показаться удивительным, но в отечественной юридической литературе отсутствуют современные фундаментальные исследования, посвященные проблематике взаимодействия следователя и органов, осуществляющих оперативно-розыскную деятельность. Безусловно, имеются отдельные работы ученых-юристов по указанному вопросу, хотя их нельзя назвать концептуальными, и зачастую они либо сводятся к рассмотрению отдельных видов взаимодействия, либо посвящены обзору недостатков юридической практики по данной категории дел, представляют, по сути, научный доктринальный комментарий к юридической практике по указанному вопросу. Причем следует отметить, что и сама юридическая практика, изначально далеко не единообразная, перетерпела в последние годы значительные изменения.

Объект исследования — общественные отношения в области взаимодействия следователя и органов, осуществляющих оперативно-розыскную деятельность. Предметом исследования является специфика уголовно-процессуальных правовых норм о взаимодействии следователя и органов, осуществляющих оперативно-розыскную деятельность.

Для достижения поставленной цели предполагалось решение следующих задач:

• изучение и обобщение теоретических материалов, выявление уровня научной разработанности темы в общетеоретических и отраслевых исследованиях, уточнение и по мере возможности разрешение дискуссионных положений, определение некоторых методологических направлений для дальнейшего научного поиска;

• анализ и синтез политического и социологического, лингвистического и исторического, юридического и функционального, иных подходов к изучению вопросов взаимодействия следователя и органов, осуществляющих оперативно-розыскную деятельность;

• изучение генезиса взаимодействия следователя и органов, осуществляющих оперативно-розыскную деятельность уголовного процесса в России и в мире;

• исследование основных форм взаимодействия следователя с органами, осуществляющими оперативно-розыскную деятельность;

• характеристика взаимодействия следователя и органов, осуществляющих оперативно-розыскную деятельность, и его нормативно-правовое регулирование;

• рассмотрение особенностей взаимодействия следователя и органов, осуществляющих оперативно-розыскную деятельность, при проверке сообщений о преступлении и возбуждении уголовного дела, а также на стадии предварительного расследования;

• формулировка выводов и рекомендаций, направленных на создание единой общетеоретической концепции взаимодействия следователя и органов, осуществляющих оперативно-розыскную деятельность, и совершенствование юридической практики в целом.

Методологическая основа исследования. При работе над темой были использованы общенаучные, частнонаучные и иные методы исследования – социологический, исторический, психологический, формально-логический, сравнительно-правовой и др.

Теоретическую основу исследования составляют труды отечественных и зарубежных ученых, так или иначе затрагивающих вопросы, рассматриваемые в исследовании.

В частности, достоверность и научная аргументированность результатов исследования основываются на широком использовании общетеоретических и отраслевых юридических источников.

Нормативно-правовую и эмпирическую базу исследования составили российское законодательство, опубликованные и неопубликованные материалы отечественной юридической практики.

В результате исследования мы пришли к выводу о том, что в юридической литературе нет определенности с пониманием сути взаимодействия органов власти и их должностных лиц. Мы провели анализ сущностных черт государственно-правового взаимодействия и отграничили его от смежных правовых явлений (координации, кооперации и интеграции).

По результатам исследования мы полагаем взаимодействие в государственно-правовой сфере полноценной разновидностью координационной юридической деятельности и определяем его как объективно необходимую, основанную на соответствующих принципах, планах и прогнозах (стратегия) систему мыслительных и внешне актуализированных юридических и фактических действий и операций компетентных и уполномоченных ими органов, связанную с установлением наиболее целесообразного соотношения между различными видами юридической деятельности в рамках взаимных действий субъектов права.

Мы полагаем, что основной (главной) целью взаимодействия следователя с органами, осуществляющими ОРД, выступает повышение эффективности и результативности государственно-властной деятельности в области борьбы с преступностью. Результативность взаимодействия – это отношение целей уголовного преследования к достигнутым результатам. Эффективность такой деятельности мы понимаем как отношение затрат (трудовых и материальных, временных и организационных, любых других задействованных ресурсов) к достигнутым результатам.

Представляется возможным предложить комплексное урегулирование института взаимодействия следователя и органов, осуществляющих ОРД, начиная с фундаментальных, конституционных норм.

В частности, было бы правильным установить в Конституции Российской Федерации обязанность органов государственной власти взаимодействовать между собой по вопросам, отнесенным к их компетенции.

Установление начал правового регулирования такого рода взаимодействия должно быть отнесено к компетенции федерального центра, в связи с чем полагаем возможным изложить п. «г» ст. 71 Конституции Российской Федерации следующим образом:

«установление системы федеральных органов законодательной, исполнительной и судебной власти, порядка их организации, взаимодействия и деятельности; формирование федеральных органов государственной власти».

Также полагаем целесообразным прямо отнести законодательство об оперативно-розыскной деятельности к ведению федерального центра, изложив п. «о» ст. 71 Конституции Российской Федерации в следующей редакции:

«судоустройство; прокуратура; уголовное и уголовно-исполнительное законодательство; амнистия и помилование; гражданское законодательство; процессуальное законодательство; законодательство об оперативно-розыскной деятельности, правовое регулирование интеллектуальной собственности».

Также мы полагаем, что необходим особый, специальный с точки зрения сферы деятельности Федеральный закон «О координации деятельности по борьбе с правонарушениями и преступностью».

Проект указанного федерального закона нами разработан и приведен в приложении 1 к работе.

Мы считаем, что необходимо выделять устойчивую форму взаимодействия (УФВ), которую можно определить как часто повторяемую на практике и находящую некоторое отражение (закрепление) в правовых актах совокупность последовательно производимых действий и операций, осуществляемых с помощью специфических средств и методов, определенными способами, с предусмотренной формой фиксации результатов их производства, представляющую собой форму регулирования действий субъектов и участников технологии взаимодействия следователя и органов, осуществляющих ОРД.

Мы полагаем, что одной из проблем низкого качества расследования является именно отсутствие надлежащих взаимосвязей между органом расследования и органом, осуществляющим ОРД.

По нашему мнению, не во всех случаях нужна сложная легализация материалов ОРД. Так, результаты оперативно-розыскного мероприятия (ОРМ) «наведение справок» вполне могут быть отражены в рапорте оперативного сотрудника, в том числе без указания на предпринятые в порядке проведения мероприятия сами действия оперативно-розыскного характера.

Для снятия потенциальных проблем в указанной части мы предлагаем дополнить УПК РФ отдельной главой с рабочим названием «Использование результатов оперативно-розыскной деятельности». В таком обособленном массиве правовых норм должны быть сосредоточены все нормы, регламентирующие вопросы использования результатов оперативно-розыскной деятельности в уголовном судопроизводстве, а не только лишь те, которые имеют процессуальное значение с точки зрения процедуры доказывания.

Мы поддерживаем предложения криминологов и процессуалистов, предусматривающие необходимость, по ряду категорий и типов преступлений, например в части преступлений коррупционной направленности, более активной деятельности в рамках доследственной проверки следственного аппарата, в том числе, в виде правовой оценки промежуточных результатов ОРД в целях их последующей легализации в качестве доказательств по уголовному делу в пределах и формах, предусмотренных законом и судебной практикой.

По ряду особо актуальных с точки зрения правоохраны проблем взаимодействия органами власти периодически издаются соответствующие межведомственные акты, ссылки на которые нами приведены в работе, однако мы полагаем, что давно назрела необходимость принятия нормативно-правового акта (скорее всего, уровня Указа Президента России или в виде федерального закона) по отмеченным вопросам и изменение УПК РФ в части ссылки на решение названных вопросов именно данным нормативно-правовым актом как актом специальным.

Мы согласны с предложениями Т. А. Паутовой о том, что в интересах совершенствования организации взаимодействия следователей и органов дознания представляется необходимым предоставить следователю право знакомиться со всеми материалами оперативно-розыскной деятельности в полном объеме, а не только с ее результатами, одновременно следователей возможно наделить полномочиями определять конкретный срок исполнения поручений о производстве следственных и оперативно-розыскных действий органами дознания, для чего в п. 4 ч. 2 ст. 38 УПК РФ внести необходимые изменения в закон.

Считаем верным, что лишь в крайних случаях, в ситуации, не терпящей отлагательства, поручение следователем может быть дано и в устной форме, но с обязательным оформлением в последующем письменного поручения, подтверждающего полномочия органа дознания на производство того или иного следственного либо оперативно-розыскного мероприятия.

Повышение эффективности работы таких групп возможно путем четкого дифференцированного определения служебных полномочий каждого должностного лица, с тем чтобы их реализация в максимальной степени соответствовала интересам других участников взаимодействия, и это может быть достигнуто посредством дальнейшей специализации следователей и сотрудников органов, осуществляющих ОРД, на определенных видах преступлений, а также путем закрепления за последними постоянных, совпадающих по границам территориальных участков.

Теоретическое и практическое значение исследования определяется его актуальностью, новизной, четко сформулированными выводами и положениями. Практическая значимость работы состоит в том, что содержащиеся в ней выводы и предложения могут быть использованы в целях повышения эффективности применения в Российской Федерации норм о взаимодействии следователя и органов, осуществляющих оперативно-розыскную деятельность.

Глава 1. ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ СЛЕДОВАТЕЛЯ С ОРГАНАМИ, ОСУЩЕСТВЛЯЮЩИМИ ОПЕРАТИВНО-РОЗЫСКНУЮ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

1.1. Понятие и цели взаимодействия следователя с органами, осуществляющими оперативно-розыскную деятельность

С точки зрения философии взаимодействие — «процесс взаимного влияния тел друг на друга, наиболее общая, универсальная форма движения, развития»1. Этимологический подход также свидетельствует о том, что взаимодействие — это «воздействие различных предметов, явлений действительности друг на друга, обусловливающее изменения в них»2 и «взаимная связь явлений, взаимная поддержка, взаимные действия войск при выполнении боевой задачи»3.

В юридической науке распространено мнение, что взаимодействие – это взаимное согласование действий двух и более служб, отдельных, не подчиненных друг другу участников управления, совместно решающих какую-либо общую задачу4. В. Г. Карташов определяет взаимодействие как активную, согласованную деятельность двух и более субъектов правоотношения (принятие ими решений и совершение действий, влияющих на другого субъекта правоотношения, а не пассивное ожидание воздействия)5. Кстати, еще С. А. Муромцев писал: «Высшая степень юридической охраны многих правовых отношений достигается взаимодействием всех государственных органов»6. Такой же позиции сегодня придерживаются и современные исследователи7.

Авторы указывают на недопустимость смешения взаимодействия со смежными правовыми феноменами, главным образом с координацией8. Достаточно четко такого рода отличия определила И. В. Погодина, по мнению которой «в отличие от взаимодействия координация означает не просто достижение единства равноправных, не подчиненных друг другу участников процесса управления, а их подчинение совместной деятельности воле координирующего органа или должностного лица»9.

С указанным трудно не согласиться. Вместе с тем непонятно выделение данным автором, наряду с категориями «взаимодействия» и «координации», в качестве методов социального управления еще и «согласования», под которым автор понимает обсуждение и выработку единого мнения по тому или иному вопросу управления или получение от вышестоящего или иного заинтересованного в деле органа согласия на совершение каких-либо управленческих действий10. С нашей точки зрения, согласование – это уже характеристика процессов взаимодействия и (или) координации, их основа, низшая форма и т. п., но в любом случае – составная часть. Более того, само взаимодействие нередко нуждается в согласовании11.

На практике, к сожалению, координация и взаимодействие необоснованно смешиваются.

Например, О. Ю. Бакаева и Е. В. Шилина считают координацию формой взаимодействия наряду с поддержкой, сотрудничеством, совместной деятельностью и даже взаимопроникновением12. А. Г. Голубев выделяет координацию и контроль как единственные формы взаимодействия13.

При этом ошибки такого рода смешения понятий допускаются даже при наличии в законе необходимых легальных определений.

Например, в соответствии с Федеральным законом «О противодействии легализации (отмыванию) доходов, полученных преступным путем, и финансированию терроризма»14 и п. 5.12 Положения о Федеральной службе по финансовому мониторингу, утвержденного Постановлением Правительства РФ № 307 от 23 июня 2004 г.15, Комитет Российской Федерации по финансовому мониторингу координирует деятельность федеральных органов исполнительной власти в установленной сфере деятельности.

Между тем, рассматривая проблемные вопросы деятельности органов государственной власти в части борьбы с легализацией преступных доходов, авторы статей, вошедших в сборник «Пути повышения эффективности взаимодействия подразделений МВД РФ с другими государственными органами в области противодействия легализации преступных доходов (стратегический и прикладной аспекты)», оперируют, как правило, категорией «взаимодействие» даже в тех случаях, где речь идет исклю-чительно о реализации Комитетом своих координационных полномочий16.

Так, Э. Блеззар в статье «Взаимодействие ПФР и правоохранительных органов» и Д. В. Степанков в работе «Правовые основы взаимодействия Росфинмониторинга и МВД России в сфере противодействия легализации преступных доходов», ведя речь о реализации координационных полномочий, почему-то называют координационный процесс «взаимодействием»17.

И. В. Михеева в упомянутой выше работе прямо пишет о процессе координации, например: «принят ряд правовых актов, определяющих пределы реализации координационной функции»18, «существует ряд органов, находящихся в ведении одного министерства, тогда координацию и взаимодействие осуществлять несколько проще»19, «интересным решением вопроса координации и совместной деятельности в исследуемой сфере является действующее Соглашение о сотрудничестве…»20, «в данном случае функции координатора деятельности обеих служб может выполнять Минфин России как орган, в ведении которого они находятся»21.

П. Г. Марфицин также говорит о выполнении следователем своих координационных и организационных полномочий, но не о взаимодействии22. Такая же путаница наблюдается и в работе Е. А. Бондаря «Взаимодействие финансовых органов с органами внутренних дел по вопросам противодействия легализации доходов, полученных преступным путем»23.

С другой стороны, такие авторы сборника, как В. Д. Голиков и В. А. Колесников (в работе «Некоторые теоретико-методологические вопросы взаимодействия с населением по проблемам незаконного оборота наркотиков»), Я. В. Янушевич (в исследовании «Общие принципы взаимодействия подразделений финансовой разведки и правоохранительных органов Украины. Повышение уровня противодействия легализации преступных доходов»), А. В. Дубровин (в статье «Эффективность взаимодействия подразделений Федеральной службы безопасности Российской Федерации с подразделениями МВД России и другими государственными органами в области противодействия легализации преступных доходов: состояние и пути повышения»24), правильно называют такого рода деятельность именно взаимодействием.

Можно смотреть на вопрос еще шире.

Например, В. С. Хижняк, исследуя характер взаимовлияния международного и национального права России, совершенно справедливо характеризует современное сосуществование международного права и права Российской Федерации термином «взаимодействие», которое основано на согласованном действии двух правовых систем и их взаимном влиянии25.

Такой подход верен, поскольку международное право и национальное право России — правовые феномены для нас совершенно независимые и равноценные в смысле отсутствия какого-либо однозначного превалирования одного над другим. То есть это не координация, а именно взаимодействие, поскольку объединяющая «высшая» сила у данных феноменов отсутствует.

Вместе с тем указанное совсем не исключает, как пишет В. С. Хижняк, того, что «у взаимодействия международного права и внутригосударственного права РФ имеется общая цель, которая заключается в установлении такого соотношения двух правовых систем, при котором возможна реализация их общих приоритетов, а также свои функции координации деятельности всех субъектов международного и внутригосударственного права для обеспечения взаимодействия, а также согласованного развития обеих систем права»26. То есть координация здесь вполне может рассматриваться как функция взаимодействия.

Не исключает такая позиция и того, что одним из принципов взаимодействия национального и международного права является, по обоснованному мнению той же В. С. Хижняк, согласованное (скоординированное) действие правовых систем27. Здесь уже скоординированное действие правовых систем выступает принципом, фундаментальным началом, одной из первооснов успешного взаимодействия международного и национального права, с чем сложно не согласиться.

Между тем вернемся к взаимодействию. Его ценность как общенаучной категории заключается в возможности посредством его получения эффекта синергии той или иной деятельности, каких-либо процессов согласования и сотрудничества.

Синергия — научное понятие, означающее соединение энергий различных элементов28. Иногда под синергией понимается также «реакция на комбинированное действие двух или более... при котором эффект превышает действие каждого… в отдельности»29. Слово «синергия» в переводе с греческого означает «совместное действие». Соответственно, «синергетика изучает такие явления, которые возникают от совместного действия нескольких различных факторов, в то время как каждый фактор в отдельности к этому явлению не приводит. В наиболее содержательном случае в такой круг явлений попадает явление самоорганизации систем, то есть самопроизвольного усложнения формы, структуры и функции системы – скачком при медленном и плавном изменении ее параметров»30.

Путем взаимодействия должна достигаться большая эффективность деятельности субъектов, как если бы они действовали в условиях отсутствия взаимодействия. Интересно, что эффект синергии уже становится объектом серьезных современных правовых исследований31.

Говоря о синергетическом эффекте взаимодействия, необходимо предостеречь и от ошибки смешения категории «взаимодействие» с другими однопорядковыми явлениями, среди которых, помимо координации, одними из основных сегодня признаются кооперация и интеграция.

Кооперация — сотрудничество, совместная деятельность для достижения конкретной цели32. Это своего рода обмен навыками и умениями, средствами и технологиями в процессе совместной работы. То есть речь идет даже не о взаимодействии, а об общем действии. Да, синергетический эффект присутствует и здесь, но это эффект не от согласования отдельных видов деятельности, не от взаимного действия, а от деятельности единой, общей. Согласование (как элемент взаимодействия) уже происходит в процессе самой деятельности между ее субъектами и заключается во взаимообмене. Здесь нет и не может быть признака обязательности участия во взаимодействии, который, как мы это впоследствии увидим, обязателен для процесса взаимодействия следователя и органов, осуществляющих ОРД, так как их взаимодействие основано на нормах права и описано в законе.

Несколько сложнее обстоит дело с интеграцией. В последние годы интеграционные процессы в тех или иных формах приобретают в нашей жизни все большее значение. Интеграционные процессы свойственны многим сферам общественной жизни, оказывают активное воздействие не только на развитие отдельных государств, но и всего международного сообщества.

Этимологический подход свидетельствует, что интеграция (лат. integratio – восстановление, восполнение от integer – целый) – состояние связанности отдельных дифференцированных частей и функций системы в целое, а также процесс, ведущий к такому состоянию. Различают интеграцию экономическую, политическую, языковую, научно-техническую и др.33 Особенно актуальны на современном этапе межгосударственные интеграционные процессы, относящиеся к сфере реализации внешних функций любого государства. С. А. Киреева в этой связи пишет, что «межгосударственная интеграция – внешняя функция государства, содержание которой составляют разносторонние формы межгосударственного сотрудничества, подчиненные единым принципам, целям и задачам»34.

Как видим, речь снова идет о сотрудничестве (соответственно, об отсутствии обязательности в отношениях), да иного и не может быть в международном публичном праве и в межгосударственных отношениях35.

То же самое можно сказать и касаясь конкретных форм реализации функции интеграции. Например, А. С. Мордовец пишет, что право-охранительная форма реализации межгосударственной интеграции РФ требует укрепления межгосударственного сотрудничества органов внутренних дел РФ с соответствующими службами иностранных государств»36. Таким образом, «интеграция» и «взаимодействие» – самостоятельные категории, так же как и их антиподы: «дезинтеграция (дифференциация)» и «рассогласованность».

От координации же взаимодействие отличает отсутствие у кого-либо из субъектов взаимодействия присущей координации властности полномочий одного из субъектов, их равноправия, основанного на законе.

По нашему мнению, данный вопрос является принципиальным, так как различение юридической технологии взаимодействия от смежных (схожих) правовых явлений, процессов и систем является обязательным и одним из наиболее важных условий единственно научно-достоверного исследования данного правового феномена. Не менее значимо такое различение и в практике конструирования правовых норм о взаимодействии следователя и органов, осуществляющих ОРД, толковании и применении этих норм.

Мы полагаем взаимодействие в государственно-правовой сфере полноценной разновидностью юридической деятельности и определяем его как объективно необходимую, основанную на соответствующих принципах, планах и прогнозах (стратегия) систему мыслительных и внешнеактуализированных юридических и фактических действий и операций компетентных и уполномоченных ими органов, связанную с установлением наиболее целесообразного соотношения между различными видами юридической деятельности в рамках взаимных действий субъектов права.

Государственно-правовое взаимодействие осуществляется различными органами власти и их должностными лицами в различных же сферах, в том числе в правоохранительной сфере – в области борьбы с преступностью. Под взаимодействием правоохранительных органов авторы предлагают понимать согласованную по общим целям и конкретным задачам, основанную на соблюдении законов и подзаконных актов деятельность правоохранительных органов, направленную на предупреждение, пресечение, выявление, раскрытие и расследование преступлений, привлечение к уголовной ответственности виновных, розыск лиц, их совершивших37.

Взаимодействие следователя с органами, осуществляющими ОРД, – разновидность государственно-правового взаимодействия самостоятельных субъектов правоохраны в области борьбы с преступностью.

К основным чертам такого рода взаимодействия мы относим следующие.

Во-первых, это взаимодействие осуществляется на условиях равенства и формального равноправия субъектов взаимодействия. Следователь и должностные лица органа, осуществляющего ОРД, — различные субъекты права, относящиеся к различным системам (органам) власти, у них различны цели и задачи деятельности, полномочия, права и обязанности и т. п.

Во-вторых, в такого рода взаимодействии ведущим, наиболее активным субъектом выступает следователь. Следователь имеет некоторый минимум властных полномочий в отношении органа, осуществляющего ОРД, например в виде возможности направления органу дознания отдельных поручений, фактическом руководстве его сотрудниками при производстве отдельных следственных действий и проч.

Вместе с тем сотрудники органа, осуществляющего ОРД, непосредственно следователю в порядке субординации не подчиняются; они лишь способствуют реализации следователем задач предварительного расследования.

В-третьих, указанное взаимодействие имеет ярко выраженный организационный характер, поскольку именно в его рамках и выстраивается необходимая система согласованных действий субъектов правоохраны.

В-четвертых, взаимодействие следователя с органами, осуществляющими ОРД, имеет процессуальный характер: как следователь, так и сотрудники органа, осуществляющего ОРД, обязаны не только соблюдать уголовно-процессуальное законодательство, но и действовать строго в его рамках.

В-пятых, такого рода взаимодействие следует признать казуальным: причиной для него является конкретный юридический факт (расследование конкретного уголовного дела, производство доследственной проверки по конкретному сообщению о преступлении и проч.).

К компонентам стратегии взаимодействия следователя и органа, осуществляющего ОРД, относится также результат такого взаимодействия как предвосхищение степени реализации его цели. Результат взаимодействия – это итог согласованной активности следователя и органа, осуществляющего ОРД, т. е. результат совершения действий и операций субъектами такого взаимодействия. Понятию результата корреспондирует понятие цели.

Теперь обратимся к целям взаимодействия следователя и органа, осуществляющего ОРД.

Проблемы телеологии (учения о целях [от греч. telos – цель и logos – учение]) издавна привлекали внимание философов, политиков, юристов, а также представителей других наук38. В обыденном смысле цель – это «предмет стремления, то, что надо, желательно осуществить»39, в философском – «отображение в сознании определенного объекта того, что является предметом потребностей, интересов и ценностей, на достижение которых (как желательного, полезного результата) направлена деятельность социального субъекта – личности, социальной группы, исторической общности, общества»40, в психологическом – «1) конечный ожидаемый результат какого-либо процесса: движения, действия, деятельности и т. п; 2) символ, образ, идея, которая представляет собой конечный, внутренний результат целенаправленного поведения»41.

Цель в праве теснейшим образом связана с категорией «задача», что зачастую приводит к их отождествлению в юридической науке и практике. Так, задача представляется в виде ближайшей, юридически обязательной цели42; совокупности способов, служащих для достижения цели43; результатов, достижения которых возможно в настоящем44 и пр.

Цель всегда выступает в качестве основного системообразующего фактора реализации любой юридической деятельности, объединяя в единое целое юридические действия и операции различных ее субъектов, используемые ими способы и средства, результаты и т. д. Особое значение для повышения эффективности юридической деятельности имеет последовательность закрепления (формализации) целей. В связи с множественностью правовых целей важной задачей, например, любого законодателя является их (целей) «грамотная системная» организация, которая обеспечивала бы логичность, стройность и непротиворечивость «целевого дерева», гарантировала бы максимально адекватное восприятие юридических ориентиров субъектами права. Юридические цели необходимо устанавливать с учетом реальных потребностей и интересов участников общественных отношений45.

Четкое определение цели является неотъемлемой составляющей процесса взаимодействия. И здесь большое значение имеет определение приоритетности целей, поскольку опыт показывает, что при реальном управлении, в том числе управлении в правоохранительной сфере, приходится осуществлять выбор. Нельзя неоправданно распылять силы; ресурсы, которые затрачиваются при функционировании организации, как правило, ограничены.

Цели бывают различных видов, прежде всего они подразделяются на стратегические и тактические. Стратегические цели формируются при определении долговременной политики, а тактические – при решении оперативных задач управления. Естественно, что при формировании тактических целей учитываются цели стратегические. Более того, «тактические цели ставятся организацией для обеспечения ее стратегических целей. В то же время совокупность тактических целей при их анализе может оказывать влияние на корректировку стратегических целей»46.

Можно выделять также траекторные и точечные цели. Траекторные, или, как их еще называют, направляющие, определяют общее направление, в котором должно изменяться состояние управляемого объекта. Точечные цели формулируются как стремление достичь вполне конкретного результата.

Могут выделяться цели различных иерархических уровней, от нулевой (генеральной цели) к целям 1-го, 2-го и n-го уровня. При этом цели, принадлежащие одному уровню, могут быть взаимно нейтральными, кооперироваться или конкурировать.

В нашем случае цель определяется общими задачами взаимодействия следователя и органа, осуществляющего ОРД, такими как наиболее оптимальное применение норм уголовно-процессуального закона, раскрытие преступления и закрепление доказательств, поиск и изобличение преступника.

Можно выделить и «дерево целей», представление о котором позволяет отделить в целевых установках взаимодействия существенное от несущественного, обязательное от факультативного (на данный момент), объективно реально, на основе своих возможностей, определить характеристики цели и постепенно добиваться желаемых результатов, достигая цели все более высшего порядка, сосредотачиваясь, когда это необходимо, на цели низшего порядка, выступающей промежуточной по отношению к главной, и абстрагируясь от промежуточных целей, когда приходит время думать о главной цели (задаче).

В литературе отсутствует консенсус по поводу целей взаимодействия следователя и органа, осуществляющего ОРД.

Вместе с тем широко распространено мнение о том, что основная цель взаимодействия — быстрый и качественный сбор доказательств, практическое обеспечение всесторонности, объективности и полноты расследования47. В другом случае тот же автор отмечает, рассматривая фактически цели взаимодействия, что практическая потребность во взаимодействии обусловлена необходимостью производства в ограниченный срок нескольких следственных и иных действий, установления лица, совершившего преступление, нейтрализации, противодействия преступника и других лиц; необходимостью согласования различных действий, направленных на достижение одной цели48.

По нашему же мнению, представленная позиция не совсем верна.

Если сбор доказательств и может быть отнесен к целям взаимодействия, то к целям явно не основным, а вспомогательным, сопутствующим.

Обеспечение всесторонности, объективности и полноты расследования – это, скорее, цель как следователя, так и органа, осуществляющего ОРД, но не цель их взаимодействия.

Необходимость производства в ограниченный срок нескольких следственных и иных действий также явно не может быть сколько-нибудь основной целью, да и следователь вряд ли взаимодействует с органом, осуществляющим ОРД, по вопросам, связанным с производством иных, не следственных действий.

Нейтрализация противодействия преступника и других лиц (не очень понятно, как «другие лица» могут противодействовать, ведь если противодействие правомерно как элемент защиты, например, то правоохранительная система не может нарушать, ломать такое противодействие, если же оно неправомерно, то лицо само по себе совершает преступление, препятствуя предварительному расследованию) — вообще не цели взаимодействия.

Крайне сложно считать цель взаимодействия и необходимость согласования тех или иных действий, ведь согласование как раз и будет формой взаимодействия.

Иного подхода придерживается, например, М. П. Смирнов. Данный автор изначально исходит из понимания множественности и конкретности цели, через которые он и определяет содержание взаимодействия: в одних случаях такой целью может быть успешное проведение отдельного следственного действия, в других — получение необходимой информации оперативным путем, в третьих — поиск и обнаружение скрывшегося подозреваемого или обвиняемого, вещественных доказательств, документов, ценностей и т. п.49 При этом цели реализуются в задачах, которые тоже множественны; основными из них являются: раскрытие преступлений; обеспечение неотложных следственных действий и оперативно-розыскных мероприятий при совершении преступлений; всестороннее и объективное раскрытие и расследование преступлений, своевременное изобличение и привлечение к уголовной ответственности лиц, их совершивших; розыск скрывшихся преступников; осуществление мероприятий, направленных на возмещение материального ущерба, причиненного гражданам и организациям вне зависимости от форм собственности преступными действиями виновных лиц; пресечение преступлений и принятие мер по их предотвращению50.

Мы согласны с указаниями данного автора на то, что в конкретной следственно-оперативной ситуации цели взаимодействия следователя и органа, осуществляющего ОРД, неизбежно конкретизируются. Цели действительно проявляются в задачах, которые М. П. Смирновым перечислены достаточно полно.

Вместе с тем для определения цели той или иной разновидности юридической деятельности, (а взаимодействие следователя и органа, осуществляющего ОРД, является таковой ), недостаточно лишь перечисления тех или иных задач, тем более конкретизированных в определенной следственно-оперативной ситуации. Главные цели взаимодействия следователя и органа, осуществляющего ОРД, во всех случаях должны быть едины, а вот им уже, в зависимости от обстоятельств момента, могут корреспондировать вторичные цели, конкретные задачи.

Вообще же по данному вопросу в литературе наблюдается существенный разнобой мнений. Анализ дискуссии по данному вопросу не относится к теме настоящей работы; он достаточно глубоко рассмотрен в исследовании А. И. Кривенко51.

Сам указанный автор в качестве цели взаимодействия предлагает считать повышение эффективности деятельности, направленной на решение единой задачи, путем объединения усилий52. Одновременно он исходит из того, что взаимодействие направлено на решение любых задач, возникающих при выявлении, раскрытии и расследовании преступлений53.

Мы разделяем в целом позицию А. И. Кривенко по указанному вопросу, однако полагаем, что она явно нуждается в значительном уточнении.

Прежде всего, мы полагаем, что основной (главной) целью взаимодействия следователя с органами, осуществляющими ОРД, выступает повышение эффективности и результативности государственно-властной деятельности в области борьбы с преступностью. Результативность взаимодействия – это отношение целей уголовного преследования к достигнутым результатам. Эффективность такой деятельности мы понимаем как отношение затрат (трудовых и материальных, временных и организационных, любых других задействованных ресурсов) к достигнутым результатам.

К тактическим (траекторным) целям взаимодействия следователя с органами, осуществляющими ОРД, можно отнести изобличение преступника, принятие законного и обоснованного решения по уголовному делу (материалу доследственной проверки) и проч.

В числе вспомогательных целей можно говорить о проверке следственной версии, фиксации доказательства, техническом (технологическом) способствовании расследованию преступлений и т. п.

1.2. Историко-правовой анализ взаимодействия следователя с органами, осуществляющими ОРД

В настоящее время немаловажным методом познания государственно-правовых явлений признается историко-правовой подход. По поводу значимости историко-правовых исследований в современных условиях неоднократно высказывалась, например, С. В. Ворошилова, а также другие авторы54.

Историко-правовой подход в ряде правовых исследований, в том числе и по нашей тематике, следует признать достаточно перспективным и значимым, поскольку подход законодателя и юристов прошлого к схожим с современными правовым проблемам не только позволит более глубоко понять нынешнюю проблематику правового регулирования взаимодействия следователя и органов, осуществляющих ОРД, но и, возможно, обогатит нас уже апробированными временем вариантами разрешения насущных проблем в названной сфере, в любом случае осознание прошлых правовых достижений (равно как и недостатков) будет способствовать построению эффективного правового регулирования в данной области уже в современности. Попутно отметим, что историко-правовой подход не следует и абсолютизировать: все-таки речь идет об анализе правовых феноменов, характерных для человеческих сообществ иных эпох, а иногда и стран с их особенностями истории, ментальности населения и другими важнейшими факторами55.

Рассматривая вопросы генезиса правового регулирования взаимодействия следователя и органов, осуществляющих ОРД, мы приходим к выводу о наличии неких закономерностей развития данного института на различных исторических этапах правотворчества в области уголовно-процессуального и административного объективного права.

Мы полагаем, что и сам институт взаимодействия следователя (следственного органа) и органа, осуществляющего ОРД, прошел несколько этапов.

На первом, начальном этапе такого взаимодействия (с образования российской государственности и до реформ 1860-х гг.) сложно вести речь о каком-либо полноценном взаимодействии, поскольку, в отличие от стран Европы, российское право длительный период времени не проводило различия между лицом, производящим предварительное расследование, и должностными лицами (органами власти), способствующими этому. Более того, длительное время даже суд и следователь совпадали в одном лице — в лице князя, боярина.

В знаковых отечественных актах, содержащих уголовно-процессуальные нормы (Русская Правда, Псковская судная грамота, Судебники 1497 и 1550 гг., Соборное Уложение 1649 г., «Краткое изображение процессов или судебных тяжеб» и т. п.), институт судебного контроля в близком к нашему современному понимании попросту отсутствует. Уголовный процесс в период действия указанных выше актов складывался иным образом, и при отсутствии в большинстве случаев у участников уголовного процесса прав как таковых институт взаимодействия следователя и органов, осуществляющих ОРД, не мог возникнуть и функционировать ввиду банального отсутствия специализации в органах уголовного преследования.

Разумеется, существуют некоторые исторические сведения о тиунах, которые имели особые задачи и полномочия в части розыска преступника56, но такие данные крайне фрагментарны и не могут быть восприняты как сведения о том или ином взаимодействии правоохранителей.

Некоторые начала специализации в рамках функции уголовного преследования, которая неизбежно влекла за собой и взаимодействие, можно усматривать разве что в период расцвета в России XVII в. приказной системы управления57. Сами приказы создавались бессистемно, по мере необходимости, вызванной внутренними проблемами управления или вопросами внешних отношений, их функции пересекались, а нередко они вообще были неопределенными. Авторы видят в качестве прообраза следственного органа Разбойный приказ58. Функцией Разбойного приказа было, по сути, осуществление полицейской расправы по ряду категорий дел59.

Разбойный приказ как следственный орган был коллегиальным: во главе приказа был боярин, его замещал дворянин, а также имелись должности двух дьяков, в связи с чем можно было говорить о некоем подобии следственно-судебной комиссии60. Отдельные авторы отмечают, что приказ имел территориальную сеть своих органов на местах – в виде так называемых губ, возглавляемые губными старостами61.

Между тем анализ деятельности указанных «местных» следственных органов показывает, что к их обязанностям относилось не только лишь расследование дел в современном его понимании, но и поиск информации о преступлении, розыск преступников и т. п.62, т. е. в определенном смысле слова данные органы были и административными, привлекаемыми дьяками Разбойного приказа для помощи расследованию на конкретной территории.

В дальнейшем Петр I создал так называемые «майорские» следственные канцелярии, следственную канцелярию генерал-прокуратуры Сената и Розыскную контору Высшего суда, у которых уже можно выделить следственную деятельность («майорские» канцелярии) и оперативно-розыскную деятельность (Розыскная контора), сотрудничество между которыми осуществлялось, в том числе, и посредством канцелярии генерал-прокурора63.

В качестве одного из примеров взаимодействия следственного и оперативно-розыскного аппарата авторы отмечают сложившуюся в петровскую эпоху практику взаимодействия «майорских» канцелярий как органа расследования с фискальной службой — по сути, аналогом органа, осуществляющего ОРД в финансовой сфере (разумеется, аналогом для своего времени)64.

Вместе с тем именно о взаимодействии следователя и органов, осуществляющих ОРД (органов полиции), в полной мере не приходилось говорить, поскольку осуществлявшие предварительное расследование лица также относились к системе исполнительной власти и были частью полиции, сама деятельность по расследованию и оперативно-розыскная деятельность были разновидностью административных органов в рамках господствующего в то время инквизиционного процесса65.

Таким образом, до 1860 г. расследование преступлений в России осуществлялось городской и земской полицией. Предварительное следствие заключалось в собирании доказательств, позволяющих установить и изобличить виновного. Оно разделялось на предварительное и формальное. Основной задачей первого являлось установление обстоятельств совершения преступления, а в ходе формального следствия выяснялось, действительно ли обвиняемый совершил преступление и подлежит ли он наказанию. В обоих случаях один и тот же орган – полиция – решал вопрос о полноценности предварительного расследования и возможности рассмотрения дела судом.

Формальные основания вести речь о взаимодействии следователя и органов полиции возможно лишь с появлением института судебного следователя, что мы относим ко второму этапу развития института взаимодействия следователя и органа, осуществляющего ОРД (органа полиции в то время), который можно обозначить временными рамками 1860–1917 гг.

Институт судебного следователя появился в Российской империи в своей первоначальной форме еще в 1860 г., т. е., по сути, до самой судебной реформы, однако в дальнейшем институт был усовершенствован именно как элемент судебной реформы 1864 г.

Уже первоначально в 1860 г. в Наказе судебным следователям, а также в одновременно введенном в действие акте – «Наказе полиции о производстве дознаний по преступлениям и проступкам» – предписывалась совместная работа с органами полиции (сотрудничество), однако принципов и форм такого сотрудничества предложено не было66. Судебное следствие в то время было неразрывно связано с судебным элементом. Как компетенция судебного следователя, так и их взаимоотношения с судом и прокурором впервые были подробно регламентированы Уставом уголовного судопроизводства 1864 г.67

В частности, на основании ст. 288 Устава, основной задачей деятельности судебного следователя было производство предварительного следствия в назначенном ему участке уезда или города. Устав в ст. 315, 320, 357, 361, 398, 433, 454 подробным образом регламентировал производство следователем отдельных следственных действий, необходимых для выполнения поставленных перед ним задач. Причем впервые правомочия (полномочия) следователя рассматривались как его обязанности. Например, в силу ст. 266 Устава следователь обязан был своевременно принимать все необходимые для собирания доказательств меры, был обязан не допускать какого-либо промедления в обнаружении и сохранении следов и признаков преступления, особенно тех, которые могут пропасть со временем.

Судебный следователь был жестко подотчетен не только суду, но и прокурору, который нередко решал за следователя вопрос организации его взаимодействия с полицией.

В частности, в силу ст. 278 Устава «прокуроры и их товарищи предварительных следствий сами не производят, но дают только предложения о том Судебным следователям и наблюдают постоянно за производством сих следствий», а вот конфликты, связанные с отказом судебных следователей от исполнения требований прокурора, разрешались уже судом.

Статья 280 Устава содержала норму о том, что «прокуроры и их товарищи имеют право присутствовать при всех следственных действиях и рассматривать на месте подлинное производство, не останавливая, однако, хода следствия», а понудить судебного следователя к исполнению данного требования мог только суд.

Опять-таки, в соответствии со ст. 281 Устава, «по всем предметам, относящимся к исследованию преступления и к собиранию доказательств, Судебный следователь исполняет законные требования Прокурора или его Товарищей с отметкой в протоколе, какие именно меры приняты по его требованию», при неисполнении законных требований прокурора судебного следователя к их исполнению понуждал суд.

Вместе с тем ст. 282 Устава определяла, что «если в исполнении требований Прокурора или его Товарища встретится препятствие, то Судебный Следователь, принимая меры к исполнению требуемого, насколько это возможно, уведомляет о том предъявившего требование и ожидает его разрешения».

Авторы отмечают, что в основе организации предварительного расследования лежала идея, согласно которой достижение истины должно находиться в руках судьи (силу судебных доказательств должны иметь процессуальные акты, составленные особыми представителями судебной власти), поэтому предварительное следствие рассматривалась как часть судебной деятельности68. Как результат, поручения следователя органам полиции как прообразу органов, осуществляющих ОРД, должны были быть обязательными для исполнения69. Б. Б. Степанов отмечает, что в Уставе уголовного судопроизводства было законодательно закреплено отделение следствия от полицейского дознания. Судебные следователи получили право проверять, дополнять и отменять действия полиции по произведенному ею первоначальному исследованию (ст. 269 Устава уголовного судопроизводства). Законные требования следователя без промедления должны были исполняться полицией, присутственными местами, должностными и частными лицами. Если при исполнении обязанностей следователь встречал сопротивление, то он имел право требовать содействия как гражданских и военных властей, так и окольных людей (ст. 272 Устава уголовного судопроизводства). Одновременно следователь наделялся правом поручать полиции производство дознания и собирание справок по сделанным им указаниям70.

На практике это было не так. Источники свидетельствуют о постоянных конфликтах судебных следователей и органов полиции, взаимных жалоб на их некомпетентность и нарушение норм закона71.

Между тем данный вопрос решался частично путем использовании полномочий прокурора: с одной стороны, требования прокурора о производстве следственных действий, направленных на сбор доказательств, изобличающих обвиняемого, были обязательны для самого судебного следователя, а с другой стороны, прокурор имел право требовать от органов полиции способствования судебному следователю в выполнении его прокурорского указания. Ю. В. Рощина в этой связи указывает, что основное назначение судебного следователя в уголовном процессе дореволюционной России — проверка путем проведения следственных и иных процессуальных действий материалов дознания о событии преступления и лице, его совершившем, представленных прокурором после возбуждения уголовного дела с целью возведения в ранг доказательств сведений, проверенных с учетом требований Устава уголовного судопроизводства72.

Все же непосредственное, прямое взаимодействие следователя и полиции, по сути, сводилось: 1) к организационной помощи по поиску и добыче доказательств в целях изобличения преступника (в основном речь шла о «силовом» сопровождении органами полиции осмотров и обысков, осуществляемых следователем); 2) к розыску лиц, уклоняющихся от явки к следователю73. Не исключалось, однако, и привлечение по указанию следователя к поиску преступника общественности, что также возлагалось на полицию74.

Одновременно отметим, что основной задачей полиции как главного органа дознания было, во-первых, удостоверение факта происшествия и, во-вторых, установление наличия в этом происшествии признаков преступления. О всяком происшествии с очевидными признаками преступления или проступка полиция немедленно сообщала судебному следователю и прокурору или его товарищу (заместителю)75.

Современные формы ОРД были большей частью не знакомы полиции того времени, однако отдельные формы и виды ОРМ (вроде опроса и наведения справок, перлюстрации корреспонденции, наружного наблюдения и т. п.) были известны, хотя широко и не применялись. Причем в некоторых случаях следователь даже мог поручить органу полиции осуществить конкретное оперативно-розыскное мероприятие, хотя, как известно, по современному законодательству тактика оперативно-розыскной работы должна быть в исключительной компетенции органа, осуществляющего ОРД. Мы полагаем, что в ряде следственных ситуаций к такого рода практике можно бы было вернуться, (посредством, разумеется, изменения уголовно-процессуального законодательства и законодательства об оперативно-розыскной деятельности).

Можно сделать вывод о том, что общее правило было таковым: судебный следователь по собственному разумению, собственной инициативе и собственной властью предпринимал все меры, по его мнению, необходимые для производства следствия, но за исключением тех мер, в которых власть его положительно ограничена законом, либо не может быть осуществлена самим следователя и тогда перепоручается полиции.

Например, отмечается76, что часть вопросов взаимодействия следователя и органов полиции была связана с избранием меры пресечения, однако, именно о взаимодействии равноправных субъектов здесь говорить все-таки сложно. При решении указанных вопросов следователь выступал в роли, близкой к роли «следственного судьи» в странах Европы, поэтому полиция, скорее, исполняла решения следователя, но не участвовала в их выработке, планировании и проч.77

Так, на основании ст. 416 Устава судебный следователь мог использовать такие меры пресечения как отобрание вида на жительство или обязание их подпиской о явке к следствию и неотлучке с места жительства; отдача под особый надзор полиции; отдача на поруки; взятие залога; домашний арест, и, только на последнем месте, взятие под стражу. Чаще всего была «отдача под особый надзор полиции» (по нашему мнению, данную меру пресечения вполне возможно бы было возродить к современному применению, тем более, с учетом наличия в практике некоего ее аналога — административного надзора полиции). При этом при применении любой меры пресечения ст. 295 Устава предполагала, что в таком случае «предварительные следствия должны быть производимы со всевозможной скоростью». Как видим, часть этих мер могла быть осуществлена без полицейского содействия, самим следователем, а часть — требовала исполнения полицией решений следователя, о взаимодействии же здесь говорить сложно.

К сожалению, на тот период времени не был решен вопрос совместного участия судебного следователя и полиции при производстве первичных проверочных мероприятий по факту происшествия — аналога современной доследственной проверки, что значительно снижало эффективность взаимодействия следователя и полиции на данной стадии производства по делу. В целом, можно констатировать тот факт, что в дореволюционный период нашей истории надлежащего правового регулирования вопросов взаимодействия следователя и органа, осуществляющего ОРД, не наблюдалось. По сути, судебный следователь мог проверять и дополнять дознание, проведенное полицией, отменять решения, принятые при производстве дознания, а также поручать полиции производство дознания и сбор иной информации, однако надлежащей регламентации его действий на уровне закона не было.

На третьем (условно называемом нами советским) этапе развития норм, регулирующих взаимодействие следователя и органа, осуществляющего ОРД, после революции 1917 г. вследствие смещения приоритетов, когда интересы государства оказались в явном предпочтении перед интересами личности, а значение цели раскрытия преступления и изобличения виновных лиц стало преобладать над целью исключения привлечения к уголовной ответственности невиновных, в уголовном процессе произошло усиление обвинительной власти в ущерб власти судебной. Органы следствия из судебного ведомства были переданы в подчинение ведомств исполнительной власти, отвечающих за раскрываемость преступлений. «Хозяином» стадии предварительного расследования вместо следователя стал прокурор. Ослабление ключевой фигуры уголовного процесса — следователя, сведение его к положению рядового чиновника в правоохранительных органах привело не только лишь к тяжелым последствиям для правосудия в целом (волоките, «обвинительному уклону», нарушениям прав участников процесса), но и к снижению и без того незначительных возможностей по взаимодействию следователя с органами, осуществляющими ОРД.

В те годы (1917–1991) происходило формирование системы советского права, которая в основных чертах отражала сущность сложившейся тогда системы управления государством в виде «голого» администрирования. Административно-командная модель вообще не подразумевала какого-либо особого взаимодействия следователя и органа, осуществляющего ОРД, как самостоятельных субъектов права, что, однако, не означало «безвластности» следователя в отношении органа дознания и приводило скорее к противоположному результату78.

Первоначально, в соответствии с Декретом о суде № 2 от 7 марта 1918 г. и № 3 от 20 июля 1918 г., в России образовались следственные комиссии окружных судов, в компетенцию которых входило расследование убийств, причинения тяжкого вреда здоровью, изнасилований, разбойных нападений, фальшивомонетничества и спекуляций, а также наиболее сложных дел, подсудных уездным и городским судам. Расследование государственных преступлений входило в обязанности ВЧК.

В 1919 г. практика коллегиального расследования была прекращена. Производство предварительного следствия возлагалось на действовавших единолично следователей, которые состояли при революционных военных трибуналах, созданных годом ранее. Но уже 21 августа 1920 г. Положениями о местных органах юстиции и о народном суде РСФСР от 20 октября 1920 г. учреждаются должности народных следователей, состоящих при советах народных судей, а также следователей по важнейшим делам при губернских отделах и Наркомате юстиции.

В то время следователи фактически руководили действиями розыскных аппаратов и могли проверять любой акт органа дознания. Указания следователей при производстве расследования были обязательны для исполнения всеми гражданами, должностными лицами и учреждениями. Однако в мае 1922 г. надзор за производством предварительного следствия, право давать указания по ряду вопросов, связанных с осуществлением процессуальной деятельности следователя, специальным положением возлагаются на прокуратуру. В сентябре 1928 г. следователи были полностью выведены из подчинения судов и переданы в ведение прокуроров79. Уголовно-процессуальные кодексы РСФСР 192280 и 192381 гг. сохраняли институт судебного следователя, но это было недолговременно, и уже в 1929 г. произошло упразднение института судебного следствия.

В послевоенный период по основной массе общеуголовных преступлений производилось дознание. Следователи оставались в органах прокуратуры, но фактически по-прежнему в более чем половине уголовных дел предварительное следствие осуществлялось органами милиции82.

Органами дознания в соответствии со ст. 102 УПК РСФСР 1922 г. являлись: органы милиции и уголовного розыска; органы Государственного политического управления, а также органы податной, продовольственной, санитарной, технической, торговой инспекций и инспекции труда по делам, отнесенным к их ведению. Органы дознания были подчинены прокурору83 и осуществляли функцию обвинения. На них возлагалась обязанность принимать меры к тому, чтобы до начала предварительного следствия были сохранены следы преступления и чтобы для подозреваемого была устранена возможность скрыться (ст. 103 УПК).

В соответствии со ст. 108 УПК «в случаях, когда дознанием добыты данные, изобличающие кого-либо в совершении преступлений, по которым обязательно предварительное следствие, органы дознания, сообщив о сем немедленно следователю и прокурору, передают весь материал дознания следователю немедленно же... принимая до вступления следователя в дело лишь меры, препятствующие уничтожению следов преступления или уклонению подозреваемых от следствия и суда». Такими мерами являлись: выемки, обыски, осмотры и освидетельствования (ст. 104 УПК). Как мера предупреждения уклонения подозреваемого от следствия и суда допускалось его задержание органами дознания (ст. 105 УПК). В соответствии со ст. 133 УПК следователь мог вызывать обвиняемого, находящегося на свободе, через милицию. Статья 136 УПК гласила о том, что в случае неизвестности места пребывания обвиняемого или его побега следователь делает распоряжение о розыске84.

В силу положений Основ уголовного судопроизводства СССР и Уголовно-процессуального кодекса РСФСР 1960 г. правом производства предварительного следствия наделялись только следователи органов прокуратуры и органов государственной безопасности85. Данный Кодекс содержал нормы, регламентирующие взаимодействие следователя с органами дознания. Так, в ч. 4 ст. 127 УПК РСФСР закреплялось право следователя по расследуемым им делам давать органам дознания письменные поручения и указания о производстве розыскных и следственных действий и требовать от них содействия при производстве отдельных следственных действий. Такие поручения и указания являлись для органов дознания обязательными.

Статья 119 УПК РСФСР регламентировала деятельность органов дознания по делам, по которым производство предварительного следствия обязательно. По таким делам орган дознания был вправе возбудить уголовное дело и произвести неотложные следственные действия по установлению и закреплению следов преступления: осмотр, обыск, выемку, освидетельствование, задержание и допрос подозреваемых, допрос потерпевших и свидетелей.

После передачи дела следователю согласно ч. 4 ст. 119 УПК орган дознания мог производить по нему следственные и розыскные действия только по поручению следователя. В случае передачи следователю дела, по которому не представилось возможным обнаружить лицо, совершившее преступление, орган дознания продолжал принимать оперативно-розыскные меры для установления преступника, уведомляя следователя о результатах.

В соответствии с ч. 5 ст. 147 УПК орган дознания, а именно милиция, осуществлял по поручению следователя привод обвиняемого, ч. 1 ст. 196 УПК предоставляла следователю право поручить производство розыска обвиняемого органам дознания. Статья 197 УПК гласила о том, что следователь обязан принимать меры к установлению лица, подлежащего привлечению в качестве обвиняемого, как непосредственно, так и через органы дознания86.

6 апреля 1963 г. Президиум Верховного Совета Союза Советских Социалистических Республик передал право производства предварительного следствия Министерству охраны общественного порядка СССР (позднее – МВД СССР). По сути, введение этого Указа в действие означало начало официальной деятельности следственного аппарата органов внутренних дел87. В то время вопросы взаимодействия следователя и органа, осуществляющего ОРД, сводились в основном к двум формам.

Во-первых, органы, осуществляющие ОРД, выполняли отдельные поручения следователя, данные им в порядке его полномочий по УПК РСФСР. Во-вторых, сотрудники милиции осуществляли организационное сопровождение отдельных следственных действий88.

В то время органы дознания, в том числе оперативно-розыскные аппараты, организационно и функционально более явно были обособлены от следствия, тем самым существенно осложнилась практика их отношений, приобретя в основе своей порученческо-бумажный, а проще говоря, бюрократический характер в форме переписки.

Неудивительно, что и ст. 127 УПК РСФСР 1960 г., описывающая такое взаимодействие, была сформулирована так: «Следователь по расследуемым им делам вправе давать органам дознания поручения и указания о производстве розыскных и следственных действий и требовать от органов дознания содействия при производстве отдельных следственных действий. Такие поручения и указания следователя даются в письменном виде и являются для органов дознания обязательными».

А. Ф. Волынский в этой связи справедливо указывает на то обстоятельство, что такая система взаимодействия субъектов раскрытия и расследования преступлений формировалась в то время и приобрела явно деструктивную форму под влиянием откровенно политизированной кампании так называемой борьбы с последствиями культа личности, которая в системе уголовного судопроизводства проявилась прежде всего в критике правоохранительных органов и осуществляемой ими оперативно-розыскной деятельности89.

Наиболее же значимые вопросы взаимодействия следователя и органа, осуществляющего ОРД, входили в координационную компетенцию прокурора90. Так, уже во «Временной инструкции губернским прокурорам об общих задачах, возлагаемых на прокуроров» от 29 июля 1922 г. предлагалось прокурорам губерний периодически созывать междуведомственные совещания по борьбе с преступностью. В последующие годы междуведомственные совещания продолжали регулярно проводиться, и им уделялось должное внимание. Однако начиная примерно с 1930 г. в циркулярах и указаниях НКЮ и Прокуратуры РСФСР, а позднее и Прокуратуры СССР, о них упоминается реже и реже»91.

На четвертом этапе, который начался в 1991 г. и продолжается в настоящее время, произошли значительные принципиальные изменения в системе правоохраны. Во-первых, произошло реформирование института следствия с появлением отдельного специализированного органа (Следственного комитета России), что не исключило пока еще существование следственных органов в системе органов внутренних дел и государственной безопасности. Одновременно в соответствующих федеральных законах и подзаконных правовых актах уточнены статус и полномочия полиции, ФСБ и других как органов, осуществляющих ОРД. К тому же число указанных органов постоянно растет92. Во-вторых, иным образом вопросы взаимодействия следователя и органа, осуществляющего ОРД, понимаются сегодня действующим УПК РФ. В-третьих, изменилось и само законодательство об оперативно-розыскной деятельности.

Можно отметить, что в настоящее время в уголовно-процессуальном и административном законодательстве налицо попытки возрождения института следователя в его «классическом» варианте, не уступающем по эффективности ни прежнему российскому дореволюционному правовому опыту, ни современным зарубежным аналогам93. Такого рода движение, по нашему мнению, объясняется тремя одновременно наблюдающимися тенденциями.

Во-первых, сегодня налицо изменение место и роли следственных органов как в системе разделения властей, так и внутри государственного аппарата в целом. Приобретение следствием как институтом все более и более независимого от иных органов государственной власти статуса объясняется и получением следствием в силу изменений в действующем уголовно-процессуальном законодательстве дополнительных полномочий в области взаимодействия с органами, осуществляющими ОРД.

Во-вторых, в настоящее время в деятельности всех органов государственной власти в Российской Федерации превалируют требования эффективности деятельности, а эффективность правоохранительной деятельности в сфере борьбы с преступностью во многом зависит как раз от построения действенной системы взаимодействия следователя и органа, осуществляющего ОРД.

Наконец, в-третьих, существенный отпечаток на ситуацию налагает и фактическое становление в России состязательной формы уголовного судопроизводства, где функции уголовного преследования и осуществления правосудия четко разделены между прокурором и судом. Это требует повышенной консолидации на стороне обвинения сил и средств государственного аппарата.

Таким образом, в результате анализа обстоятельств исторического генезиса правового регулирования вопросов взаимодействия следователя и органа, осуществляющего ОРД, можно прийти к выводу, что все большая сложность общественной жизни приводила и к усложнению функций государственных органов, что проявлялось в числе прочего в некоторой их специализации. На определенном этапе специализация стала значительной и возник вопрос о сотрудничестве формально независимых друг от друга органов государственной власти (должностных лиц), которое и стало осуществляться в форме взаимодействия.

Вместе с тем длительное время (до реформ 1860-х гг.) в России не было реального разделения административных органов на орган расследования и орган, осуществляющий полицейское сопровождение расследования, в том числе оперативно-розыскную деятельность; отсутствовала и самостоятельная фигура судебного следователя.

После судебной реформы 1864 г. и последующих изменений в правовом регулировании предварительного расследования преступлений появилась явная специализация судебных следователей и органов полиции. Следователи получили некоторые полномочия в части требования от полиции содействия расследованию.

В целом же в дореволюционный период нашей истории надлежащего правового регулирования вопросов взаимодействия следователя и органа, осуществляющего ОРД, не наблюдалось.

По нашему мнению, это было связано со следующими причинами. Во-первых, реформы 1860-х гг. были непоследовательны, а изначально плохо проработанные нормы уголовно-процессуального права, регламентирующие вопросы взаимодействия следователя и полиции, впоследствии не были развиты и уточнены, в том числе и ввиду сворачивания реформ с начала 1880-х гг. (период контрреформ). Во-вторых, законодатель не определился тогда с «завершенностью» статуса судебного следователя, придав ему черты независимого и объективного «судьи на досудебной стадии уголовного судопроизводства», что и не позволило предоставить ему развернутые полномочия по взаимодействию с полицией. В-третьих, значительные полномочия в рамках уголовного преследования в результате реформ 1860-х гг. получал прокурор, несколько «подменив» в ряде организационных вопросов самого следователя.

В советский период нашей истории наблюдались непоследовательные попытки («крайние позиции») вначале поставить деятельность органов, осуществляющих ОРД, под полный контроль следователя (что в большей степени было реализовано в следственном аппарате государственной безопасности), а затем полностью отделить следователя от органа, осуществляющего ОРД, переложив наиболее значимые вопросы взаимодействия на прокурора (далее – руководителя следственного отдела).

Реформы 1990–2000-х гг. означают, скорее, возврат к классической модели судебного следствия, существовавшей в России с 1860–1880-х гг., с учетом, разумеется, современных тенденций российской государственности, в том числе в части построения системы органов государственной власти Российской Федерации.

1.3. Взаимодействие следователя и полиции за рубежом

Сравнительно-правовой метод является одним из тех средств, роль которых, с одной стороны, не нужно переоценивать, а с другой стороны, игнорировать которые было бы неоправданной роскошью для вдумчивого исследования. Сущность сравнительного метода достаточно ярко выражена в словах Аристотеля: «То, что мы обозначаем как иное по виду, является таковым по сравнению с чем-нибудь и в отношении к чему-нибудь...»94 Применительно к юридическому исследованию данный метод заключается в сравнении правовых норм, институтов, отраслей и систем. Под ним принято подразумевать сопоставление как государства и права различных стран в целом, так и отдельных элементов, особенностей правовых систем95. Использование этого способа имеет целью получение новых знаний в анализируемой области права.

Суть данного метода заключается в параллельном изучении эволюции права различных народов, результатом которого является определение общей формулы движения права96. Особый смысл сравнительный метод приобретает в настоящее время в условиях глобализации и, как следствие, возрастающего взаимного влияния правовых систем. Национальное право во все исторические периоды чаще всего совершенствовалось именно путем рецепции иностранного права, в некоторой части, как мы увидим ниже, это характерно и для института преимущественных прав. Причем она могла быть как добровольной, так и навязанной97.

В сфере российского уголовно-процессуального и административного права число таких исследований в последнее время значительно увеличилось. Однако слабая разработанность методологии таких работ имеет негативные последствия. Эффективность данных исследований значительно снижается. Нередко они превращаются в простой перевод зарубежного законодательства. Отсутствует какая-либо связь с российским правом98. По словам В. Д. Зорькина, негативными последствиями механического переноса зарубежных «ценностей на иную почву, как показывает опыт, являются их деформация, формирование искаженных представлений о демократических институтах, правовой нигилизм, абсолютизация власти, а как следствие – разочарование населения в указанных институтах и возможность их отторжения»99. Копирование чуждых норм вне связи с особенностями культуры народа также может привести к коллапсу всей процессуальной системы100. Мы, разумеется, постараемся избежать таких упреков в свой адрес.

Тут дело заключается в том, что в любом случае подобные работы имеют большую ценность для развития российского права, хотя, безусловно, цель сравнительного правоведения не сводится только к изложению норм иностранного права. Речь должна идти, по словам М. Н. Марченко, «не о некой механической “операции”, а о творческом подходе и учете при этом исторических, национальных, экономических, политических и других условий и особенностей той или иной страны»101. «Изучать иной опыт можно и должно, — отмечал историк Л. Н. Гумилев, — но стоит помнить, что это именно чужой опыт»102. При реформировании российской правовой системы опыт иностранных правовых систем нужно использовать «не для копирования иностранных институтов в нашем законодательстве»103, а как показатель общемировых тенденций развития отдельных правовых институтов, в том числе института взаимодействия следователя и органов, осуществляющих ОРД.

Для нас большее значение имеет в этой связи такая задача, как возможность интерпретации зарубежных норм о взаимодействии следователя и органов, осуществляющих ОРД, и включения их в той или иной форме (части, виде и проч.) в современное российское законодательство с обязательным соблюдением следующих двух условий: во-первых, отечественная правовая система от таких норм станет более эффективной и, во-вторых, данные нормы не противоречат истории развития и принципам формирования российского права, отечественной правовой культуре.

Данный вопрос представляется малоизученным в литературе ввиду высокой вариативности способов и средств организации взаимодействия следователя и органов, осуществляющих ОРД, за рубежом.

Аналоги российского варианта взаимодействия следователя и органов, осуществляющих ОРД, характерны, да и то в самых общих чертах, только лишь для организации правоохранительной системы в странах бывшего СССР, причем не везде. Например, о близких к отечественному подходу зарубежных подходах к решению данного вопроса можно говорить применительно к Армении или Узбекистану, а вот в Грузии или Украине механизм взаимодействия уже совершенно иной.

Для России, традиционно относящейся с точки зрения своей правовой системы к романо-германской правовой семье, тем не менее не совсем чужды и отдельные способы организации взаимодействия, характерные для англо-саксонской системы права.

Крайне важен в рассматриваемом вопросе и субъектный состав: к примеру, не во всех странах есть близкий к российскому по статусу аналог процессуальной фигуры «следователя». Очень многое зависит и от особенностей полномочий иных (не следователя и органа полиции как участников процесса взаимодействия) участников уголовного процесса, в том числе прокурора, суда, следственного судьи. В частности, при наличии, например, института следственных судей роль самого следователя во взаимодействии существенно сужается. Однако даже у следственного судьи в Англии или США полномочия отличаются от полномочий следственного судьи в той же Германии.

Все вышеуказанное значительно затрудняет систематизацию знаний по указанному вопросу. Принципы, формы и остальные элементы механизма взаимодействия следователя и органа, осуществляющего ОРД, настолько различны, в том числе в пределах одной и той же правовой семьи, что, видимо, можно говорить лишь о национальных моделях организации такого рода взаимодействия. Вообще, нам представляется, что сегодня правильнее говорить не о типах взаимодействия следователя и органа, осуществляющего ОРД, а лишь о характерных чертах организации такого рода взаимодействия в других странах.

Во-первых, характерной особенностью следует признать подразделение вопросов, нуждающихся во взаимодействии, на общие и единичные. Единичные вопросы, как правило, не регламентированы. Они разрешаются путем непосредственного контакта исполнителей (следственного судьи, следователя, детектива с одной стороны и сотрудника полиции, иного правоохранительного органа с другой стороны). Почти всегда, если речь только не идет о судебном санкционировании тех или иных процессуальных ограничений прав со стороны следственного судьи, этот процесс никак не фиксируется. Таким путем осуществляется текущий обмен информацией, оперативно-техническое сопровождение производства следственных действий и т. п. Общие вопросы, в том числе вопросы совместного планирования, формирования единого информационного банка данных, привлечения к расследованию сил общественности, расследования серийных и многоэпизоных преступлений, преступлений в соучастии и в других необходимых случаях, рассматриваются коллегиально.

Обычно в качестве коллегиального органа выступает некоторый штаб (постоянно действующее «оперативное совещание») — аналог российского координационного совещания. Особенно это характерно для стран Европы.

Например, во Франции имеются постоянно действующие коллегиальные органы по вопросу борьбы с преступностью — коммунальные и межкоммунальные советы по безопасности и предупреждению преступности, конференции по безопасности104.

Во-вторых, мы можем отметить достаточно широкое участие в процессе взаимодействия органов прокуратуры, что было свойственно, как известно, и начальному этапу реализации судебной реформы 1860-х гг. в России. Прокурор по многим вопросам фактически подменяет следователя, а роль последнего в процессе взаимодействия с полицией сводится не к согласованию, а к совместной работе по ранее уже определенным под руководством прокурора параметрам и алгоритмам самим же прокурором с органами полиции, причем такая практика достаточно широкого распространена.

Андре Вандорен, например, отмечает, что в Бельгии прокуратура принимает «активное участие в вопросах координации действий по осуществлению административной власти полицией»105. При этом в Бельгии также действуют аналоги нашего координационного совещания руководителей правоохранительных органов — региональные советы безопасности и окружные комиссии по безопасности106.

В соответствии, например, с Законом Италии «О неотложных мерах по координации сбора информации и следственных действий в борьбе с организованной преступностью» при Министерстве внутренних дел под председательством министра учрежден Генеральный совет по борьбе с организованной преступностью. В п. 2 ст. 1 Закона подробно определены задачи данного органа, во исполнение ст. 3 Закона было учреждено Управление по расследованию мафиозной преступности, в задачи которого входит «осуществление и координация следственных действий в отношении группировок организованной преступности, а также реализация функций судебной полиции, исключительно занимающейся преступлениями мафиозного характера». При выполнении поставленных законом задач Управление действует в контакте с полицейскими структурами на уровне как центральных, так и периферийных органов. Законом предусмотрено выделение необходимых финансовых и материальных средств, соответствующей техники, помещений для реализации поставленных задач и т. д.107

В-третьих, для правового регулирования вопросов взаимодействия следователя и полиции за рубежом нередко характерна слабая урегулированность этих вопросов на уровне нормативных-правовых актов. Очень часто, особенно в странах Азии, механизм взаимодействия предусматривается в межведомственных соглашениях между органами власти, как, например, в Японии, где на уровне соглашений подробно регламентируются полномочия сотрудников полиции108.

В-четвертых, во многих странах Европы предварительное расследование осуществляется следственными судьями, взаимоотношения которых – это отношения власти – подчинения, т. е. отношения субординации. Координация наблюдается редко, взаимодействие – еще реже.

В частности, например, в ФРГ в отношении сотрудников полиции у прокуратуры имеются права требования выполнения определенных действий (аналог отдельных поручений следователя органу дознания в РФ) без их формализации (кроме случаев розыска преступника и применения к нему меры пресечения) в законе.

В-пятых, для отдельных стран характерна специализация органов, осуществляющих ОРД, не по предметному признаку (конкретный состав преступления как в России), а в зависимости от сферы совершения преступления. При этом, исходя из области правонарушения и компетенции полиции, особенности ее взаимодействия со следователем, следственным судьей имеют значительные особенности. Общий принцип (имеющий исключения): специализированный орган полиции обладает большей самостоятельностью во взаимоотношениях со следователем.

Например, в Великобритании к таким специализированны органам полиции относятся полиция предприятий атомной индустрии, полиция по охране морских портов и т. п. В ФРГ крупнейшей специализированной полицейской силой является более чем 20-тысячная федеральная пограничная охрана109, а также соответствующая военная полиция110. В США в структуре Министерства обороны имеется специальное уголовно-следственное управление, специализирующееся на организации расследования преступлений, совершенных военнослужащими111. Военная полиция, в отношении которой компетенция военных следователей существенно ограничена, имеется и в Армении112. Вообще, намного большая самостоятельность военной полиции во взаимоотношениях со следователями отмечается и в других странах113.

Схожее положение занимают и специализированные полицейские подразделения в Норвегии и Швеции, занимающиеся расследованием дел о преступлениях против детей114. Несколько иными, чем «обычные» территориальные полицейские органы, полномочиями во взаимоотношениях со следователем обладают и аналогичные полицейские подразделения в ФРГ115. Принципиально вопрос здесь решается следующим образом: если следователь (следственный судья) может поставить перед специализированными органами полиции вопрос о проведении необходимых оперативно-розыскных мероприятий в отношении конкретных лиц или по конкретным обстоятельствам преступления, то вопросы стратегии ОРМ (выбор форм ОРД, последовательности их применения и проч.) не могут быть поставлены перед специализированными полицейскими подразделениями: их они определяют исключительно самостоятельно. Вопросы же тактики ОРД (выбор субъектов или технически средств для проведения конкретного ОРМ, определение времени проведения и т. п.) находятся во всех случаях в исключительной компетенции органов, осуществляющих оперативно-розыскную деятельность.

В-шестых, как в странах англо-саксонской правовой семьи, так и в большинстве стран, правовые системы которых традиционно относятся к романо-германской правовой семье, процедура возбуждения уголовного дела не формализована, что не только повышает эффективность расследования, но и упрощает действующий уголовно-процессуальный закон, поскольку, независимо от стадии уголовного процесса, правоохранительная деятельность, включая взаимодействие следователя (в Германии – прокурора) и органов полиции осуществляется в одних и тех же формах, с учетом одних и тех же принципов и т. п.116

В-седьмых, нет единства подходов и к выделению форм взаимодействия следователя и органов полиции. Чаще всего они не совпадают с принятыми в российской правоохранительной практике, даже если сравнивать их со странами СНГ117.

Так, например, Х. Д. Хошимов в качестве процессуальных форм такого взаимодействия предлагается рассматривать: 1) выполнение поручений следователя, которые обязательны для исполнения, приведенные в ст. 45 УПК Республики Таджикистан, и касающиеся: а) производства оперативными работниками оперативно-розыскных и следственных действий; б) оказания содействия при производстве отдельных следственных действий; в) выполнения следственных и розыскных действий (ст. 45, 196 УПК Республики Таджикистан); г) осуществления розыска обвиняемого, скрывавшегося от следствия или в случае неизвестного его места нахождения (ст. 196 УПК Республики Таджикистан); д) принятия мер к установлению лица, совершившего преступление (ст. 195 УПК Республики Таджикистан); 2) уведомление следователя о результатах оперативно-розыскных действий по уголовным делам, переданным следователю до установления лица, совершившего преступление (ст. 115 УПК Республики Таджикистан); 3) возбуждение уголовных дел и проведение неотложных следственных действий и оперативно-розыскных мероприятий по преступлениям, производство предварительного следствия по которым обязательно (ст. 115 УПК Республики Таджикистан); 4) участие специалиста (ст. 130.1 УПК Республики Таджикистан), например эксперта-криминалиста, в осмотре места преступления или происшествия; 5) проведение экспертизы (ст. 71 УПК Республики Таджикистан)118.

В-восьмых, среди распространенных в развитых странах Европы форм взаимодействия следователя и органов, осуществляющих ОРД, превалируют совместные следственно-оперативные группы (очень часто — в странах Скандинавии119). Нередки также исполнение запросов (требований) следователя и органа полиции (аналог российского отдельного поручения следователя), работа по общему плану120 и информационный обмен, тогда как организационное и техническое сопровождение следственных действий обычно не считается взаимодействием и соответствующий оперативный сотрудник органа полиции прямо подпадает под субординационное начало следователя121. Характерно, что в большинстве случаев в правовых актах такого рода взаимодействие обычно именуется координацией следователем (реже – прокурором) деятельности оперативных служб по расследованию преступления122.

По результатам исследования зарубежного опыта в указанной сфере мы можем указать, что институт взаимодействия следователя (следственного судьи) с органами, осуществляющими ОРД (полицией), за рубежом очень тесно связан с самим строением системы уголовно-процессуального законодательства, а также нормами административного права в части построения системы органов правоохраны. Норм, которые напрямую можно бы было имплементировать в российскую правовую систему в рамках сложившейся в России парадигмы взаимодействия следователя с органами, осуществляющими ОРД (полицией), нами обнаружено не было.

...