В. Ф. Джафарли

Криминология кибербезопасности.
Криминологическая кибербезопасность:
перспективы развития

В 5 томах. Том 5

Под редакцией 
доктора юридических наук, профессора, заслуженного юриста РФ 
С. Я. Лебедева

---

ebooks@prospekt.org

Информация о книге

УДК 343.9

ББК 67.51

Д40

Автор:
Джафарли В. Ф., кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры уголовного права и адвокатуры РГУ имени А. Н. Косыгина (Технологии. Дизайн. Искусство), доцент кафедры уголовно-правовых дисциплин Российской академии адвокатуры и нотариата (г. Москва).

Рецензенты:
Иванцов С. В., доктор юридических наук, профессор;
Номоконов В. А., доктор юридических наук, профессор;
Осипенко А. Л., доктор юридических наук, профессор.

Под редакцией доктора юридических наук, профессора, заслуженного юриста Российской Федерации С. Я. Лебедева.

В монографии рассматриваются перспективы развития и реализации концепции обеспечения защиты личности, общества и государства от посягательств, культивируемых в киберпространстве. Предлагаются пути оптимизации использования инновационных информационно-коммуникационных ресурсов в системе криминологического и уголовно-правового контроля над традиционной и киберпреступностью. Обосновываются перспективы реализации цифровых технологий в обнаружении и фиксации правонарушений, совершаемых в реальном и виртуальном пространствах, а также в пресечении, раскрытии и расследовании традиционных и киберпреступлений. Определяются предпосылки формирования и развития инновационной информационно-коммуникационной системы предварительного расследования преступлений, отправления правосудия и в целом информационно-технологического обеспечения криминологической безопасности. Оцениваются этические аспекты взаимодействия человека и искусственного интеллекта в контексте обеспечения кибербезопасности.

Законодательство приведено по состоянию на 1 января 2022 г.

Материал монографии адресуется специалистам в области правового и информационно-технологического обеспечения кибербезопасности, ученым-правоведам, главным образом в сфере уголовного права и криминологии, сотрудникам правоохранительных органов, преподавателям, аспирантам, магистрантам, студентам образовательных учреждений и научных организаций, всем, кому интересны проблемы кибербезопасности и пути их решения в современном обществе.

УДК 343.9

ББК 67.51

© Джафарли В. Ф., 2022

© ООО «Проспект», 2022

Опасно чувствовать себя безопасно в опасности.
Латинская пословица

Безопасность — это процесс, а не результат.
Брюс Шнайер

ВВЕДЕНИЕ

В предыдущих четырех томах настоящей монографической серии читателю был предложен авторский анализ различных аспектов формирования и развития системы криминологической безопасности в сфере информационно-коммуникационных технологий (ИКТ). Большинство проанализированных ранее вопросов во многом носило общий, отчасти предварительный для последующего формулирования и тем более достижения цели обеспечения криминологической кибербезопасности характер. Аналогично приписываемой царю Соломону и содержащейся в Книге Екклесиаста мудрости: «Время разбрасывать камни, и время собирать камни» — в настоящем, завершающем 5-томную монографическую серию, издании мы постараемся подвести определенные итоги и определить, что из ранее изложенного, а также нового, еще не рассмотренного в контексте исследования проблемы криминологической кибербезопасности, материала можно воплотить в жизнь сегодня, что — в обозримом будущем, а что пока находится за горизонтами наших представлений и тем более возможностей1.

Таким образом, логика проведенного научного анализа закономерно подводит нас к обсуждению перспектив теоретического обоснования и практического оформления системы криминологической кибербезопасности и тенденций дальнейшего ее развития.

Итак, с учетом всеобъемлющей информационно-технологической перспективы развития государственного контрольного ресурса в системе социального управления социально-правовой контроль над преступностью, безусловно, должен сопровождаться адекватным и оптимальным по своим ресурсам объективным цифровым, прежде всего, уголовно-правовым и криминологическим реагированием на инновационные криминогенные и криминальные проявления, представляющим базовую правовую основу для системного обеспечения криминологической кибербезопасности, что предполагает первостепенное решение следующих задач:

1. Формирование, развитие и реализация концепции взаимосвязей, взаимозависимостей и взаимодействий международного, правового, правоприменительного, криминологического, информационно-технологического, научно-практического, коммерческого и прочих ресурсов, направленных на обеспечение состояния защищенности личности, общества и государства от посягательств, культивируемых в киберпространстве, на основе информационно-коммуникационных технологий.

Здесь важно оценить, насколько гармонично могут взаимодействовать между собой различные информационно-технологические и социально-правовые ресурсы обеспечения криминологической кибербезопасности. При этом речь идет прежде всего об органической и непосредственной связи уголовного права и криминологии, состоящей не только в установлении уголовным правом границ предметного познания криминологии, но также в понимании сущности криминологической информации как необходимой предпосылки модернизации действующего уголовного законодательства. Существование отмеченных научных областей направлено, естественно, на обеспечение криминологической безопасности, теория которой, в свою очередь, выступает в качестве базовой научной категории для обеспечения безопасности от киберпреступлений.

Учитывая целевую направленность исследования, в отмеченные выше гармоничные взаимосвязи, взаимозависимости и взаимодействия мы обоснованно включаем информационно-коммуникационные технологии (ИКТ). В свою очередь, развитие трех базовых для целей настоящего исследования ресурсов — уголовно-правового, криминологического и информационно-технологического — представляет собой совокупный научно-практический ресурс, требующий соответствующего «совокупного» научного анализа.

Далее, учитывая трансграничность киберпространства, необходимо определить, насколько действенна существующая ныне система международной кибербезопасности, способна ли она на консолидацию мирового сообщества (очевидно, что противодействие киберпреступности общими позитивными усилиями — наиболее предпочтительный вариант), либо каждое государство будет строить свою собственную «цифровую крепость».

2. Оптимизация посредством криминологического и информационно-технологического потенциалов инновационного уголовно-правового ресурса как правовой основы криминологической кибербезопасности, охватывающей полем своего правового контроля не только инновационную преступность в киберпространстве, но и традиционную преступность, культивируемую в обычной (не виртуальной) социальной среде, однако так или иначе связанную с цифровыми технологиями.

Отметим, что существуют предпосылки к выработке оптимизированного уголовно-правового ресурса, в котором основной акцент делается на санкционную составляющую, способного эффективно противостоять как традиционным криминальным посягательствам, так и киберпреступности.

В этом случае целесообразно оценить перспективы оптимизации посредством информационно-технологического ресурса системы уголовных наказаний за совершение преступлений. Планируется обосновать возможность оптимального использования судьями при назначении наказаний за совершение преступлений «подсказок» искусственного интеллекта «электронного помощника», способного «конкретизировать» для судьи общие начала назначения наказания.

Оптимальность реализации уголовных наказаний системой ФСИН также предполагает применение информационно-коммуникационных технологий, благодаря которым дистанционный контроль за осужденными может быть более результативным.

Предполагается, что информационно-коммуникационные технологии создадут предпосылки реализации концепции «комбинированного наказания», когда вид и размер санкции будут определяться с повышенным учетом мнения как потерпевшего и его представителей, так и лица, в отношении которого должно быть вынесено наказание.

Самостоятельной перспективой оптимизации системы уголовных санкций применительно к «инновационно-технологическим» преступникам может стать применение к таковым соответствующих, адекватных современному образу киберпреступников, инновационных видов уголовных наказаний.

3. Встраивание в цифровой потенциал существующего специализированного бизнес-ресурса2, доказавшего свою результативность в нейтрализации киберугроз, цифровой программы-фильтра, содержащей в качестве контента диспозиции норм Особенной части Уголовного кодекса РФ, позволяющей не просто обнаруживать факты преступлений в киберпространстве, но и одномоментно производить их оценку по критерию преступности/непреступности и, соответственно, подвергать таковые объективной уголовно-правовой регистрации.

Подробно рассмотренная во втором томе настоящей монографической серии процедура встраивания в цифровой потенциал специализированного бизнес-ресурса уголовно-правового «фильтра» (УПФ), который по аналогии с антивирусной программой способен распознать не только вредоносность кибервоздействия, но и тип собственно деструктивного программного контента, «дописывается» диспозиционным содержимым норм Особенной части Уголовного кодекса РФ (т. е. происходит удлинение кода антивирусного алгоритма еще одним звеном), что позволит в практической правоохранительной деятельности маркировать кибератаки по признаку их уголовно-правовой противоправности, автоматически фиксируя наличие той или иной статьи УК РФ.

Такой автоматизированный процесс представляет собой лишь начальную стадию, предполагая двухвариантное продолжение в виде: а) фиксации и накопления информации о преступных фактах посредством больших данных впрок; б) незамедлительной передачи установленных фактов преступной деятельности сотрудникам оперативно-разыскного аппарата, как это происходит при выявлении и раскрытии традиционных преступлений.

4. Формирование цифрового ресурса обнаружения и фиксации правонарушений, для чего возможно использование стационарных видеокамер, мобильных цифровых устройств с искусственным интеллектом, беспилотных летательных аппаратов (дронов), оборудованных видеокамерами с функцией распознавания лиц и эмоций, способных не только передавать оперативную картинку, но и преследовать, фиксировать преступников, не исключая при необходимости применения инновационных средств обездвиживания таковых до прибытия наряда полиции.

Здесь мы обращаемся к информационно-технологическому ресурсу, рассмотренному в первом томе, а именно, киберфизической системе, созданной специализированными бизнес-структурами в рамках государственно-частного партнерства (ГЧП), представляющей собой комбинацию из таких инновационных средств, как дрон, оборудованный интеллектуальной видеокамерой, способной распознавать как лица преступников, так и эмоции жертв. Этим возможности рассматриваемой системы не ограничиваются, поскольку она способна не только фиксировать необходимые юридические факты в качестве потенциальных доказательств, но и при необходимости преследовать злоумышленника и нейтрализовать его.

5. Формирование инновационной системы выявления, пресечения и раскрытия преступлений с использованием в оперативно-разыскной деятельности современных цифровых криминалистических средств (форензики), специальных цифровых инструментов негласного получения оперативно-разыскной информации.

Здесь антикриминогенное внимание сосредоточивается на правоохранительных силах обеспечения криминологической кибербезопасности, прежде всего противостоящих преступности сотрудниках уголовного розыска, полиции общественной безопасности и экспертных подразделениях. В данном случае важны организация и осуществление соответствующей специальной и профессиональной подготовки сотрудников правоохранительных органов. При этом представляется необходимым совместное участие в общей антикриминогенной деятельности в рамках государственно-частного партнерства (ГЧП) представителей киберкоммерческих структур.

Помимо этого, обнаружение цифровых следов, безопасное извлечение конфиденциальной информации, проведение сложных компьютерно-технических экспертиз на современном этапе также требуют совместного участия как правоохранителей, так и специалистов — информационных технологов.

6. Формирование инновационной системы предварительного расследования преступлений с применением оцифрованного уголовно-правового ресурса, приобщение к уголовным делам актуальных данных с цифровой диагностической карты (ЦДК), установление всех объективных обстоятельств по уголовному делу, включая свойства и качества личности виновного.

Речь идет о выработке новых методик, основанных на потенциалах научно-технического прогресса. В самом деле, было бы непростительной расточительностью не воспользоваться инновационными технологиями, дающими возможность максимально объективного и непредвзятого уголовного судопроизводства. Технологии «больших данных», «искусственного интеллекта», «блокчейн», предлагаемый нами к использованию алгоритм сбора и использования информации о человеке — «цифровая диагностическая карта» (ЦДК) — при наличии соответствующей воли и желания, правильном их применении способны в значительной степени реабилитировать правоохранительную систему в глазах общества, поднять ее на более высокий уровень, приблизить к стандартам правового государства.

7. Формирование инновационной системы объективной квалификации и оценки уголовно наказуемых деяний в приговорах с использованием оцифрованного уголовно-правового ресурса, данных ЦДК, цифровой системы определения оптимальной меры наказания — «электронные весы правосудия», технологий «блокчейн» в уголовном процессе, иных инновационных технологий в сфере уголовного судопроизводства.

Решение этой задачи лежит в обозначенной выше плоскости оптимизации сферы уголовного судопроизводства через широкое применение инновационных систем, позволяющих в значительной степени обеспечить высокий уровень доверия к судебной системе со стороны российского общества, когда судья будет соизмерять свои решения по уголовным делам с беспристрастно-объективным «вердиктом» искусственного интеллекта, вместе с тем реализуя заложенный в принципах уголовного процесса такой высокоэффективный человеческий критерий оценки доказательств, как совесть.

8. Формирование инновационной системы контроля над осужденными во время отбывания ими наказания, при условно-досрочном освобождении, в период судимости, в том числе в рамках административного надзора с применением видеокамер с функцией распознавания лиц, иных инновационных средств дистанционного контроля над правонарушителями.

Существующие в настоящее время ИКТ-средства позволяют в значительной степени обеспечить контроль за отбыванием осужденными наказаний, причем дают основания для применения санкций, не связанных с изоляцией от общества. Помимо этого, инновационные потенциалы позволят осуществлять контроль за трудовой деятельностью лиц, отмеченных в ст. 44 УК РФ.

9. Определение перспектив дальнейшего формирования, развития и постоянной поддержки разнообразных информационных социально-правовых взаимосвязей, взаимозависимостей и взаимодействий на международном и национальном, государственном, общественном и личностном, законодательном и правоприменительном, кадровом и образовательном, а также иных уровнях, способных обеспечивать охрану общественных отношений, а также «на дальних подступах» предвидящих и прогнозирующих криминологические риски и угрозы, в результате чего достигается перманентно высокий уровень предупреждения как инновационной, так и традиционной преступности.

Итогом большой научно-исследовательской работы является оценка реальности интеграции различных ресурсов в систему криминологической безопасности в сфере информационно-коммуникационных технологий. Помимо этого, в рамках криминологического прогнозирования мы отметим наличие объективных и субъективных факторов, позволяющих уверенно смотреть в правоохранительное будущее с безусловным учетом в обеспечении криминологической кибербезопасности морально-этических аспектов взаимодействия человека с инновационными технологиями и в том числе с искусственным интеллектом.

Глава 1.
ФОРМИРОВАНИЕ, РАЗВИТИЕ И РЕАЛИЗАЦИЯ КОНЦЕПЦИИ ИННОВАЦИОННОГО ИНФОРМАЦИОННО-ТЕХНОЛОГИЧЕСКОГО ОБЕСПЕЧЕНИЯ ЗАЩИТЫ ЛИЧНОСТИ, ОБЩЕСТВА И ГОСУДАРСТВА ОТ ПОСЯГАТЕЛЬСТВ, КУЛЬТИВИРУЕМЫХ В КИБЕРПРОСТРАНСТВЕ

Прежде чем приступить к вопросу о возможности окончательного формирования, развития и реализации концепции взаимосвязей, взаимозависимостей и взаимодействий международного, правового, правоприменительного, криминологического, информационно-технологического, научно-практического, коммерческого и прочих ресурсов, направленных на обеспечение состояния защищенности личности, общества и государства от посягательств, культивируемых в киберпространстве с помощью информационно-коммуникационных технологий, следует в очередной раз акцентировать внимание на центральном элементе, вокруг которого, как представляется, единственно возможно построить целостную систему, способную обеспечить приемлемый уровень антикриминогенной защищенности обозначенных объектов. Речь идет о понятии «безопасность», которое мы отметили как состояние защищенности жизненно важных интересов личности, общества, государства от внутренних и внешних угроз3. Если же речь идет о социальной системе во всем ее многообразии с одной стороны, а с другой — о разнообразных рисках и угрозах, заставляющих данную систему находиться в перманентно-тревожном состоянии, то, соответственно, существуют предпосылки для возникновения познавательного криминологического интереса.

Еще раз подчеркнем, что на данный момент наша главная задача — показать, насколько гармонично (и гармонично ли?) осуществляются взаимосвязи, взаимозависимости и взаимодействия между различными социальными институтами (ресурсами).

Здесь в первую очередь речь идет об органической и непосредственной связи уголовного права и криминологии, причем не только в том, что уголовное право определяет границы предметного познания криминологии, но также осознанием сущности криминологической информации как необходимой предпосылки для модернизации действующего уголовного законодательства. Очевидно, что именно криминологическое знание закономерностей, в частности, инновационного преступного поведения, в известной мере способно создать теоретическую базу нового уголовно-правового запрета, определяющего основания уголовной ответственности и освобождения от нее, и наказания.

Но ведь уголовное право и криминология существуют не просто так, они призваны к обеспечению состояния защищенности отдельной личности, общества в целом, а также государства. Это и привело к появлению концепции криминологической безопасности, теория которой, в свою очередь, выступила в качестве базовой научной категории, объединяющей на основе уголовного закона современные криминологические идеи и теоретико-прикладные концепции достижения приемлемого уровня защиты от преступности в различных сферах социальной жизнедеятельности.

Определяя в качестве научного интереса разнообразные аспекты обеспечения криминологической безопасности в сфере информационно-коммуникационных технологий (криминологической кибербезопасности), мы включаем в отмеченные выше гармоничные взаимосвязи, взаимозависимости и взаимодействия уголовного права и криминологии еще один элемент — сферу информационно-коммуникационных технологий (ИКТ). Известно, что данная сфера представляет собой достаточно сложную конструкцию, в основе которой лежат три самостоятельные философские категории — «информация»4, «коммуникация» («общение»)5 и «технология»6, а в целом под информационно-коммуникационными технологиями следует понимать совокупность взаимодействий программно-технических средств, включенных в процесс сбора, хранения, обработки, вывода и распространения информации через информационно-телекоммуникационные сети (включая сеть «Интернет»).

Возникновение и развитие трех базовых для целей настоящего исследования ресурсов — уголовно-правового, криминологического и информационно-технологического — самым непосредственным образом являются результатом соответствующего образовательного ресурса, но прежде всего — научно-практического ресурса, сопровождающего развитие цивилизации «от начала времен», причем ИКТ также, в свою очередь, продуцировали со временем процесс широкого распространения научно-практических знаний среди различных социальных групп посредством «информационных ключей»7, которыми информационное пространство последовательно расширялось, а постоянно совершенствовавшаяся почтовая система, а также телеграф, радио, телефон, телевидение, которые и поныне, играя достаточно важную коммуникативную роль, все же активно замещаются научно-техническими достижениями постиндустриальной эпохи.

Особо следует отметить кибернетику как продукт взаимосвязи, взаимозависимости и взаимодействия теоретических воззрений с их практическим воплощением в виде инновационных средств производства, причем суть ее была сформулирована Н. Винером, как науки «…о связи, управлении и контроле в машинах и живых организмах», в его книге «Кибернетика, или Управление и связь в животном и машине» (1948).

Современные источники определяют кибернетику как науку об управлении, связи и переработке информации, а в качестве основного объекта исследования выступают кибернетические системы, рассмотрение которых происходит абстрактно, без «привязки» к их материальной природе. Теоретическим ядром кибернетики являются теории информации, алгоритмов, автоматов, оптимального управления и проч. Таким образом, кибернетика занимается разработкой общих принципов создания систем управления и систем для автоматизации умственного труда, соответственно, в качестве основного технического средства для решения задач кибернетики выступает компьютер. Поэтому вполне логично, что моментом возникновения кибернетики как самостоятельной (и практической) науки явилось создание данного программно-технического устройства, а развитие кибернетики в теоретическом и практическом аспектах связано с прогрессом компьютерной техники8.

Нельзя не отметить особого вклада, что внес и продолжает вносить в процесс освобождения людей от малопродуктивного труда коммерческий ресурс. Бизнесмены 1960—1970 гг. быстро поняли, какие возможности для обогащения (и это для бизнеса главное) им предоставляют создаваемые информационными технологами инновационные ИКТ-инструменты. В условиях высочайшей конкуренции, «гонки технологических вооружений», промышленного шпионажа нацеленные на извлечение сверхприбылей коммерсанты, производящие и реализующие разнообразные электронные устройства, все же всемерно способствуют научно-техническому прогрессу, пусть и носящему крайне противоречивый характер, по сути, до неузнаваемости перекраивающему как объективно существующую картину мира, так и область субъективного восприятия реальности, формируя инновационное мировоззрение человека постиндустриальной эпохи.

Таким образом, сумма технологий, накопленных человечеством, двойственный характер научно-технического и социального прогресса, универсальная сущность IT-инструментария (что, впрочем, свойственно практически любому средству), т. е. потенциальная его нацеленность на достижение как социально полезного, так и общественно опасного результата, естественным образом привели к необходимости видоизменения, модернизации целого ряда социальных сфер, в частности, образовательных стандартов, способствовали формированию соответствующей правовой базы, направленной на регулирование новых общественных отношений, а также системы антикриминальных мер научного и практического характера.

Получается, что инновационные средства, явившись результатом научно-практического, технологического, коммерческого и иных потенциалов, в настоящее время настоятельно требуют по отношению к себе внимания как отмеченных, так и иных ресурсов. Это современные реалии, с которыми необходимо считаться.

Еще раз подчеркнем тот факт, что создание в 1946 г. преподавателями и студентами Пенсильванского университета первой электронной вычислительной машины (ЭВМ), имеющей техническое обозначение ENIAC, а в 1949 г. — ЭВМ UNIVAC со встроенной памятью как для обработки и хранения загружаемых данных, так и для функционирования программного оборудования, совпадает по времени с формированием Н. Винером кибернетики. Естественным образом возникла необходимость в скорейшей модернизации образовательного процесса, направленного на устранение интеллектуального вакуума. Здесь отметим, что, помимо Пенсильванского университета, свою инновационность проявляли и иные научно-учебные центры, в том числе и Массачусетский технологический институт.

Кстати, студентом именно данного заведения являлся Стюард Нельсон, которым в 1964 г. была разработана упомянутая в третьем томе настоящей монографической серии компьютерная программа «Multi Frequency box» («голубая коробочка»), фактически являющаяся первым преступным киберинструментарием.

Здесь же отметим в качестве примера взаимосвязи, взаимозависимости и взаимодействия различных сфер жизнедеятельности тот факт, что «голубая коробочка» также в немалой степени поспособствовала созданию современной IT-индустрии.

Так, именно после встречи с одним из самых знаменитых фрикеров Джоном Дрейпером (ник — «Капитан Кранч») нелегально производить «голубые коробочки» стали и будущие основатели мегакорпорации «Aррle Comрuter» Стив Джобс и Стив Возняк9.

Несомненно, знаменательной вехой явился 1983 г. Благодаря Международной организации по стандартизации (International Standard Organization — ISO) была разработана система стандартных протоколов OSI (Open System Interconnection), являющаяся основой при функционировании различных телекоммуникационных сетей, в первую очередь «Интернета». Именно с этого времени период преступных посягательств наподобие фрикинга, по сути, относительно безвредных, сменился киберпреступностью в чистом виде.

Переходя к вопросу о наличии взаимосвязей ИКТ-ресурса с соответствующим ему правовым ресурсом, отметим, что предметное юридическое регулирование их взаимодействия достаточно давно осуществляется на различных уровнях — общемировом, региональном и национальном.

Что касается правовых аспектов регулирования сферы информационно-коммуникационных технологий, то нами в предыдущих исследованиях в рамках настоящей монографической серии было рассмотрено развитие международной и отечественной правовой доктрины, при этом подчеркнем, что, несмотря на явно трансграничный характер рассматриваемых вопросов и, соответственно, существующих проблем, все межгосударственные подходы, по сути, сводятся к принятию вроде бы значимых международно-правовых актов, однако вместе с тем чувствуется явная настороженность отдельных государств в открытии собственного информационного пространства для стран-партнеров, нежелание развивать активное предметное сотрудничество. Присутствует декларативность, выражение приверженности к достижению высокой степени защищенности киберпространства от криминальных воздействий, но в результате даже специально создаваемые юридические акты и процедуры не способствуют особо интенсивной совместной деятельности, подвергаются критике со стороны правозащитных организаций и собственных граждан.

Отметим, что достаточно активно свою роль в создании системы кибербезопасности от преступных посягательств на международном уровне обозначает и ООН, но в особенности — Совет Европы. В предыдущем исследовании нами подробно были рассмотрены принимаемые данными межгосударственными организациями законодательные и практические меры.

Именно Совет Европы принял ряд документов, направленных на выработку согласованного подхода государств при внесении изменений в уголовно-правовое и уголовно-процессуальное законодательство. Очевидно, что все шло к принятию значимого межгосударственного акта, что вполне логично ознаменовалось реализацией 23 ноября 2001 г. в Будапеште Европейской Конвенции по киберпреступлениям (преступлениям в киберпространстве). В связи с открытым характером данного акта ее подписали представители, помимо европейских, также не европейских государств (Канады, США, ЮАР и Японии, и др.)

Что касается Российской Федерации, то она не приняла указанную Конвенцию в связи со спорностью п. «b» ст. 32, который гласит: «Статья 32. Трансграничный доступ к компьютерным данным, находящимся в системах общего доступа, либо при получении соответствующего разрешения. Любая из Сторон имеет право, без согласия другой Стороны:

…(b) посредством компьютерной системы на своей территории получать доступ к компьютерным данным, расположенным на территории другой Стороны, при получении правомерного и добровольного согласия со стороны лица, обладающего законным правом на предоставление данных этой Стороне посредством вышеупомянутой компьютерной системы»10.

Помимо России, не подписали упомянутую Конвенцию и многие достаточно «продвинутые» в информационно-технологическом плане государства (Индия, Китай, обе Кореи, Иран, Бразилия и др.). Весьма показательна интерактивная карта, размещенная на сайте Совета Европы на странице «Другие основные конвенции»11, где большая часть территории Земли не подпадает под юрисдикцию Европейской Конвенции по киберпреступлениям. Естественно, это вроде бы дает основание говорить, что трансграничное информационное пространство лишь частично покрыто антикриминальным правовым полем, хотя это, конечно же, не так. И Россия, и Индия, и Китай, и другие страны, не подписавшие отмеченную Конвенцию, предпринимают значительные меры, направленные на защиту собственной национальной безопасности в IT-сфере.

По сути, такого рода разность позиций лишний раз свидетельствует о несовершенстве правового механизма, прямом посягательстве ряда норм на национальный суверенитет и безопасность, права и интересы человека. Градус непонимания, нежелания совместно обсуждать назревшие киберпроблемы в современном мире чрезмерно высок.

Отметим, что даже подписавшие конвенцию о киберпреступности государства не особо способствуют поддержанию безопасности в киберпространстве. В третьем исследовании в рамках настоящей монографической серии нами были приведены статистические данные Лаборатории Касперского, согласно которым в 2020 г. наибольшее количество кибератак на информационные структуры по всему миру происходило с территорий стран — участников рассматриваемой Конвенции: США — 49,48% киберагрессивных посягательств, Нидерланды (13,36%), Франция (7,20%), Германия (4,59%)12.

Рядом общественных организаций, к слову, был принят совместный акт против принятия вышеуказанной Конвенции. В их число вошли международная организация Internet Society, организации Electronic Frontier Foundation (США), Cyber-Rights & Cyber-Liberties (Великобритания), Kriptopolis (Испания) и др. Суть возражений сводится к несовершенству положений, которые требуют от интернет-провайдеров производить записи о деятельности собственных клиентов, а во введении ответственности в отношении провайдеров авторы воззвания усматривают «…бессмысленную обузу, которая поощряет слежку за частными коммуникациями». Также под критику подпадают пункты об обеспечении специальных государственных органов шифровальными ключами, что фактически влечет за собой основание для свидетельствования интернет-пользователей против самих себя, т. е. к нарушению положений ст. 6 Европейской конвенции о защите прав человека. Кроме того, правозащитные организации полагают, что нельзя вводить уголовную ответственность за нарушение авторских прав13.

Многочисленные примеры свидетельствуют о высокой степени агрессии в киберпространстве (кибервойска созданы в США, Китае и ряде других стран), о происходящих информационных войнах между, к примеру, США и Израилем с Ираном, причем, помимо чисто кибератак, направленных на разрушение критической информационной инфраструктуры, речь идет также о физическом устранении людей. На случай высокотехнологичного физического посягательства мы указывали в третьем исследовании в рамках настоящей монографической серии (убийство руководителя центра исследований при минобороны Ирана физика-ядерщика Мохсена Фахризаде 27 ноября 2020 г. близ Тегерана при помощи автоматического стрелкового оружия, управлявшегося через спутник14).

Конфликтные взаимоотношения между странами зачастую способствуют переносу очагов напряжения с театров военных действий либо от столов переговоров на сферу жизнеобитания простых граждан. Со ссылкой на РИА «Новости» приводится мнение заместителя правления Сбербанка Станислава Кузнецова, что наибольшее количество кол-центров, из которых производятся мошеннические звонки на телефоны россиян, находится в украинском городе Днепре15. Конечно, такого рода вопросы должны стать предметом пристального внимания со стороны прежде всего правоохранительных органов двух стран, но переживаемые, к сожалению, в настоящее время межгосударственные сложности, как представляется, не позволяют разобраться в данной ситуации объективно16.

Перспективы международного сотрудничества в сфере обеспечения кибербезопасности достаточно подробно нами были рассмотрены в четвертом исследовании в рамках настоящей монографической серии во многом благодаря аналитическому материалу Э. Верхелст и Я. Ваутерса17, задавшихся резонным вопросом, способно ли международное право или право ЕС обеспечивать безопасность киберпространства, после чего ими же самими были выделены пять факторов, связанных с особенностями реализации такого рода нормотворческого и практического процессов в двух обозначенных правовых плоскостях.

Вместе с тем было бы несправедливо не отметить и положительные моменты, связанные с деятельностью межгосударственных институтов, в той или иной степени связанной с ИКТ-сферой. Именно международным информационно-технологичным ресурсом в значительной степени сформирован существующий и активно применяемый в антикриминальной деятельности инновационный понятийно-терминологический аппарат. В качестве примера можно привести понятия и определения, используемые, к примеру, Международной организацией по стандартизации (International Standard Organization — ISO), разработавшей систему стандартных протоколов OSI (Open System Interconnection), а также Международным союзом электросвязи (МСЭ), Международной электротехнической комиссией (International Electrotechnical Commission, IEC), «Таллиннским руководством по международному праву, применимому в случае кибервойны» (Tallinn Manual on The International Law Applicable to Cyber Warfare), давшими различные интерпретации понятия «киберпространство». Таких положительных примеров можно привести достаточно много.

В качестве вывода следует отметить, что существующие межгосударственные законодательные и практические инструменты достаточно трудноприменимы. Несмотря на транснациональный характер образуемого информационно-телекоммуникационными сетями феномена, тем не менее существуют явные проблемы в вопросах такого рода совместного обеспечения состояния защищенности интересов личности, общества, государства, в связи с этим гораздо более интересным и продуктивным, в том числе и для использования в российском праве, является выработанный отдельными странами опыт противодействия киберпреступности, о чем мы достаточно подробно говорили в нашем четвертом монографическом исследовании.

Применительно к российской действительности при рассмотрении проблемы обеспечения криминологической кибербезопасности в интересах нашего государства, его жителей и различных социальных групп следует учитывать наличие явных противоречий с рядом зарубежных стран, их попытки к отделению России от международного информационного пространства. К слову, совсем недавно депутаты Европарламента предложили отключить Россию от системы международных платежей SWIFT, что может оставить жителей страны без возможности переводить деньги родственникам в другие страны или оплачивать товары в интернет-магазинах18.

Соответственно, все отмеченные выше факторы свидетельствуют о насущной необходимости формирования и развития прежде всего российской системы криминологической кибербезопасности, и при этом построения отношений с международным сообществом на взаимовыгодных, справедливых условиях.

Глава 2.
ОПТИМИЗАЦИЯ ИСПОЛЬЗОВАНИЯ ИННОВАЦИОННЫХ ИНФОРМАЦИОННО-КОММУНИКАЦИОННЫХ РЕСУРСОВ В СИСТЕМЕ КРИМИНОЛОГИЧЕСКОГО И УГОЛОВНО-ПРАВОВОГО КОНТРОЛЯ НАД ТРАДИЦИОННОЙ И КИБЕРПРЕСТУПНОСТЬЮ

Во второй книге настоящей монографической серии нами условно определены четыре периода эволюции российского уголовного законодательства, регулирующего преступления в сфере информационно-коммуникационных технологий, при этом в качестве последнего выделен перспективный период осмысления истинных масштабов инновационных угроз и выработка оптимизированного уголовно-правового ресурса, способного эффективно противостоять как киберпреступности, так и традиционным криминальным посягательствам, использующим ИКТ-потенциал, путем задействования совершенного и зрелого информационно-технологического и криминологического ресурсов обеспечения криминологической кибербезопасности.

При этом авторское внимание было акцентировано как на моральном устаревании действующего закона в целом, так и на необходимости совершенствования отдельных его положений и методик, направленных на предупреждение преступности в настоящем и будущем. Отмеченная дефектность проявляет себя не столько в несовершенстве диспозиций уголовно-правовых норм, сколько в явной неадекватности существующих санкций сути инновационных криминальных угроз, поскольку предупреждать последние посредством существующей в целом, так сказать, «испокон веков», системы наказаний невозможно.

Представляется, что реализация перечисленных и иных направлений научно-практической деятельности сформирует научно обоснованную базу результативного инновационного уголовно-правового обеспечения криминологической безопасности в сфере информационно-коммуникационных технологий.

Прежде чем перейти к рассмотрению предпосылок к развитию уголовно-правового потенциала в системе обеспечения безопасности в сфере информационно-коммуникационных технологий, нами были рассмотрены проблемы, существующие в области уголовно-правовой квалификации криминальных посягательств в ИКТ-сфере, с тем чтобы вплотную подойти к вопросу оптимизации уголовного закона.

Не раз отмечаемая нами специфика инновационной преступности и явное несоответствие ее истинным размерам существующего уровня уголовного закона и уголовного правоприменения позволили автору настоящего исследования определить следующие четыре вектора развития уголовно-правового потенциала в системе обеспечения безопасности в ИКТ-сфере, что демонстрирует наш собственный подход к вопросу цифровизации уголовного закона:

Вектор 1 — осуществление цифрового анализа текста действующего Уголовного кодекса РФ посредством существующих (и специально разрабатываемых) программ искусственного интеллекта и Вектор 2 — совершенствование уголовного закона путем внесения ряда изменений в составы преступлений, связанных с использованием ИКТ-средств19;

Вектор 3 — оптимизация посредством информационно-технологического ресурса системы наказаний применительно к традиционной преступности, а также обозначение механизма их применения;

Вектор 4 — встраивание оптимизированного цифрового уголовно-правового «фильтра» в научно-практический, коммерческий и общественный ресурсы обеспечения криминологической кибербезопасности.

Подчеркнем, что, несмотря на очевидную дефектность отдельных положений уголовного закона, о чем неоднократно говорили и говорят многие специалисты в области уголовного права и криминологии, в том числе и автор настоящего исследования, объективно-обезличенная, лишенная субъективизма оценка со стороны искусственного интеллекта позволит законодателю предпринять меры для оптимизации уголовного закона.

В целях окончательного оформления существующего в рамках системы криминологической кибербезопасности уголовно-правового ресурса, в развитие перспективы предложенного во втором томе цифрового анализа текста УК РФ, где достаточно подробно были рассмотрены дефекты действующего уголовного закона, нами ниже будут предложены для обсуждения изменения в действующий Уголовный кодекс РФ, которые мы подразделяем на две группы.

Первая группа (1—3 векторы) включает в себя изменения в уголовный закон, внесение которых не требует особенной предварительной подготовки, поскольку они достаточно очевидны, более того, актуальность осуществления этих изменений лежит, так сказать, на поверхности. В данном случае речь идет о дальнейшем развитии уже существующих ресурсов. Соответственно, предлагая такие меры, мы будем помещать их в текст, условно говоря, «реального» проекта Федерального закона «О системе обеспечения безопасности в сфере информационно-коммуникационных технологий и о внесении изменений в законодательные акты Российской Федерации» (см. Приложение 1).

Вторая группа (4-ый вектор) включает в себя изменения в уголовный закон, внесение которых в настоящее время проблематично по причине необходимости их предварительного обсуждения среди специалистов в области уголовного права, криминологии и информационно-коммуникационных технологий, причем в немалой степени положительное решение существующих проблем зависит от ряда объективных и субъективных факторов. Все эти проблемы требуют самого внимательного к себе отношения, подлежат процессу соответствующего научного оформления и тщательного анализа. При этом подчеркнем, что ряд традиционных уголовно-правовых терминов и категорий применительно к сфере инновационных информационно-коммуникационных технологий не применим. Здесь необходимо не только развитие уже существующих потенциалов, но и формирование совершенно новых.

Соответственно, предлагая такие меры, мы будем помещать их в текст, опять же, условно говоря, «перспективного» проекта Федерального закона «О системе реагирования на преступления, совершаемые в киберпространстве, и о внесении изменений в законодательные акты Российской Федерации» (см. Приложение 2).

Итак, перейдем к рассмотрению обоснованности изменений в УК РФ, определенных нами в первую, «реальную», группу.

1—2 векторы. Осуществление цифрового анализа текста действующего Уголовного кодекса РФ посредством существующих (и специально разрабатываемых) программ искусственного интеллекта. Совершенствование уголовного закона путем внесения ряда изменений в составы преступлений, связанных с использованием ИКТ-средств

1. Проведение цифрового анализа текста действующего Уголовного кодекса РФ посредством существующих (и специально разрабатываемых) программ искусственного интеллекта на предмет выявления и устранения в нем несоответствий между уголовно-правовыми запретами и установленными за их нарушения санкциями, с вероятными общими рекомендациями по поводу оптимального вида и срока уголовного наказания.

Искусственный интеллект, использующий предварительно, совместно с технологией «больших данных», тщательно обработанный массив структурированной и неструктурированной информации, подвергает текст уголовного закона максимально критическому «машинному» анализу.

Здесь, отметив недостаточность санкции ч. 1 ст. 135 УК РФ «Развратные действия», а именно, до трех лет лишения свободы (преступление небольшой тяжести), мы отмечаем такой вариант развития событий, когда целью взрослого является не столько «развращение» подростка в соцсети, сколько приготовление к насильственным сексуальным преступлениям, предусмотренным ст. 131 и 132 УК РФ.

Так вот, при грамотно выстроенной защите, настаивающей на отсутствии достаточных данных, свидетельствующих о приготовлении к отмеченным тяжким и особо тяжким преступлениям, следует предположить, что подозреваемое лицо вообще избежит уголовной ответственности на основании ч. 2 ст. 30 УК РФ.

По причине отсутствия в УК РФ состава наподобие английского «груминга» (подробно рассмотрен во втором томе) существует риск того, что потенциальный половой насильник «соскочит» на более выгодную ему ч. 1 ст. 135 УК РФ, а значит, очевидный факт чрезмерно мягкого наказания с высокой долей вероятности даст искусственному интеллекту стимул к формированию предложения о поднятии санкционной планки до уровня тяжкого преступления. В связи с этим рекомендуется поднять планку наказания по ч. 1 ст. 135 УК РФ с трех до шести лет лишения свободы (принудительных работ). Помимо этого, считаем желательным в диспозицию ч. 4 ст. 135 УК РФ ввести квалифицирующий признак «с использованием средств массовой информации, информационно-телекоммуникационной сети (сети “Интернет”)» (см. Приложение 1).

2. Проведение цифрового анализа текста действующего Уголовного кодекса РФ посредством существующих (и специально разрабатываемых вновь) программ искусственного интеллекта на предмет выявления и устранения логических ошибок, в том числе связанных с несоответствиями между утратившими силу и новыми законами.

В связи с наличием негативного процесса активного внедрения административной преюдиции в уголовный закон, что входит в явное противоречие с таким исключенным Федеральным законом от 8.12.2003 № 162-ФЗ вариантом множественности преступлений, как их неоднократность (ст. 16 УК РФ), полагаем, что подобного рода «нестыковка» будет сразу же выявлена искусственным интеллектом в качестве логической ошибки, в связи с чем ожидаемы предложения об исключении из состава УК РФ норм, связанных с административной преюдицией (см. Приложение 1), с соответствующими рекомендациями о внедрении таких норм в состав КоАП РФ, причем с назначением наиболее суровых административных санкций, что позволяет говорить о логически обоснованной неоднократности в рамках исключительно административного права.

К примеру, за управление транспортным средством лицом, находящимся в состоянии опьянения, неоднократно подвергнутым административному наказанию за управление транспортным средством в состоянии опьянения или за невыполнение законного требования уполномоченного должностного лица о прохождении медицинского освидетельствования на состояние опьянения, при наличии достаточных оснований возможно лишать права на управление транспортным средством пожизненно.

Вот пример следующей логической ошибки. Внесенный в ч. 2, 4, 6 ст. 264 УК РФ квалифицирующий признак — п. «б»: «сопряжено с оставлением места его совершения», — создает ощущение алогичности и явного несовершенства данной нормы, поскольку речь идет о неосторожном преступлении, а искусственно вклиненный признак, свидетельствующий об умысле, причем прямом, кажется явно неуместным. В связи с этим гораздо более обоснованной выглядела применяемая до внесения рассматриваемых изменений ст. 125 УК РФ «Оставление в опасности» в совокупности со ст. 264 УК РФ. Соответственно, цифровой анализ сделает вывод о том, что п. «б» ч. 2, 4, 6 ст. 264 УК РФ должен быть исключен из состава УК РФ (см. Приложение 1).

Помимо отмеченного выше факта несовершенства действующего уголовного закона, следует отметить также и иные случаи, когда в тексте УК РФ имеются нестыковки логического плана. Это касается прямого нарушения отмеченного в ст. 4 УК РФ принципа равенства граждан перед законом (производного от положения ст. 19 Конституции РФ «Все равны перед законом и судом»). Что касается принципа справедливости, сущность которого изложена в ст. 6 УК РФ, наказание и иные меры уголовно-правового характера, применяемые к лицу, совершившему преступление, должны быть справедливыми, т. е. соответствовать характеру и степени общественной опасности преступления, обстоятельствам его совершения и личности виновного.

Так, размер наказания, предусмотренный в общей норме, предусматривающей уголовную ответственность за совершение убийства лица или его близких в связи с осуществлением данным лицом служебной деятельности или выполнением общественного долга (п. «б» ч. 2 ст. 105 УК РФ — от 8 до 20 лет лишения свободы, уже квалифицированный состав), отличается от размера наказания, предусмотренного в специальных нормах, связанных с посягательствами на особо охраняемых лиц (ст. 277, 295, 317 УК РФ — от 12 до 20 лет лишения свободы), что явно свидетельствует о том, что вторая группа лиц относительно первой обладает в глазах законодателя явным приоритетом. И это без учета того, что посягательство на жизнь, в отличие от убийства, предполагает законченность преступления уже на стадии покушения.

Полагаем, что искусственный интеллект предложит снизить нижнюю планку наказания по ст. 277, 295, 317 УК РФ с двенадцати до восьми лет лишения свободы (см. Приложение 1).

Вызывает также вопрос о разности подхода касательно такого противоправного деяния, как оскорбление, совершение которого в отношении обычных граждан трактуется как административное правонарушение (ст. 5.61 КоАП РФ), тогда как такие же действия по отношению к участникам судебного разбирательства или же к представителю власти расцениваются уже как преступление (ст. 297 и 319 УК РФ).

Соответственно, учитывая принцип равенства, из УК РФ подлежат исключению ст. 297 и 319 УК РФ с переводом такого рода оскорблений в разряд административных правонарушений (см. Приложение 1).

3. Проведение цифрового анализа текста действующего Уголовного кодекса РФ посредством существующих (и специально разрабатываемых вновь) программ искусственного интеллекта на предмет выявления и устранения несоответствий между «материнскими» и специальными составами.

Во втором томе настоящей монографической серии был приведен пример с такого рода несоответствием, существующим между ст. 159.6 УК РФ «Мошенничество в сфере компьютерной информации» и ст. 159 УК РФ «Мошенничество». Не вдаваясь в подробности уже произведенного уголовно-правового разбора, подчеркнем, что отмеченное явное несоответствие диспозиций общей и специальных норм наверняка мимо «внимания» искусственного интеллекта не пройдет.

Конечно, оптимальным вариантом явилось бы исключение в целом квалифицированных видов мошенничеств из состава УК РФ, поскольку очевидно, что введение данных норм функционально обоснованным не являлось. Что касается конкретно ст. 159.6 УК РФ, то статистика МВД за январь — декабрь 2020 г., приведенная в приложении ко второму тому, беспристрастно отмечает, что большая часть мошенничеств в ИКТ-сфере квалифицируется по «материнскому составу» — ст. 159 УК РФ (210,5 тыс.); ст. 159.3 УК РФ (25,8 тыс.); ст. 159.6 УК РФ (761)20. Надо полагать, что в немалой степени это связано с изначальной дефектностью диспозиции ст. 159.6 УК РФ, отсутствием способов «обман» или «злоупотребление доверием», что явно ставит в тупик правоприменителей, которым ст. 159 УК РФ кажется более надежной и проверенной временем.

На наш взгляд, содержимое ст. 159.6 УК РФ в нынешнем виде не позволяет относить ее к составу мошенничества, сохранять эту норму нецелесообразно, поэтому она подлежит исключению из состава УК РФ (см. Приложение 1). Искусственным интеллектом такой дефект будет отмечен однозначно.

4. Проведение цифрового анализа текста действующего Уголовного кодекса РФ посредством существующих (и специально разрабатываемых вновь) программ искусственного интеллекта на предмет выявления и устранения уголовно-правовой тавтологии между различными смежными нормами.

В качестве примера можно указать на проблему, существующую между ст. 159.3 УК РФ и ст. 187 УК РФ, которую, как представляется, надо рассматривать по пунктам:

1) диспозиция ст. 159.3 УК РФ, не раскрывая способа совершения данного посягательства, явно отсылает к диспозиции «материнского» состава — ст. 159 УК РФ. Вместе с тем иные специальные составы мошенничества содержат указания как на способы, посредством которых совершаются данные преступления, так и на предполагаемый круг лиц, подвергаемых злоумышленником обману и злоупотреблению их доверием (за исключением уже отмеченной ст. 159.6 УК РФ);

2) при квалификации преступных деяний, совершенных, к примеру, с использованием предварительно подделанной платежной карты, вероятно возникновение дилеммы между применением ст. 159.3 либо ст. 187 УК РФ, предусматривающей ответственность за неправомерный оборот средств платежей, в том числе и электронных, и прежде всего путем использования таковых для неправомерного осуществления приема, выдачи, перевода денежных средств при участии их собственника либо уполномоченного работника кредитной, торговой или иной организации.

В том случае, если речь идет об оконченном преступлении, при котором преступник заведомо поддельную платежную карту, являющуюся средством совершения посягательств по обеим сравниваемым нормам, использует как в целях мошеннического присвоения чужого имущества (ст. 159.3 УК РФ), так и для неправомерного осуществления приема, выдачи, перевода денежных средств (ст. 187 УК РФ) при участии уполномоченного работника кредитной, торговой или иной организации, то в целях исключения дублирования элементов объективной стороны рассматриваемых норм, содержащих в себе признаки как преднамеренного обмана, так и посягательства на чужое имущество, действия правонарушителя однозначно должны квалифицироваться по специальному составу мошеннического хищения. Таким образом, компетенция ст. 187 УК РФ прекращается там, где начинается поле правового регулирования со стороны ст. 159.3 УК РФ.

В связи с изложенным нами предлагается (полагаем, что искусственный интеллект нас поддержит) внести следующие изменения в УК РФ:

I. Дополнить ст. 159.3 УК РФ примечанием следующего содержания: «Под электронными средствами платежа следует понимать средства перевода безналичных денег с использованием информационных технологий — платежных карт, распоряжений о переводе денежных средств, документов или средств оплаты, а также электронных средств, электронных носителей информации, технических устройств и компьютерных программ»;

II. Указать в части первой ст. 159.3 УК РФ на лиц, в отношении которых применяется мошенничество, изложив диспозицию следующим образом: «Мошенничество с использованием электронных средств платежа в отношении их собственника либо уполномоченного работника кредитной, торговой или иной организации».

III. Исключить из части первой ст. 187 УК РФ указание на использование поддельных электронных средств платежа, предназначенных для неправомерного осуществления приема, выдачи, перевода денежных средств, поскольку данный способ подразумевает фактическое хищение чужого имущества и относится к объективной стороне преступления, предусмотренного ст. 159.3 УК РФ (см. Приложение 1).

В данном случае обнаруживающая себя «невооруженным глазом» уголовно-правовая тавтология между различными смежными нормами будет отмечена и искусственным интеллектом.

5. Проведение цифрового анализа текста действующего Уголовного кодекса РФ посредством существующих (и специально разрабатываемых вновь) программ искусственного интеллекта на предмет выявления и устранения норм-«клонов».

В научном сообществе справедливо сложилось мнение о необоснованности устойчивой тенденции к выделению киберпреступности в отдельный вид, тогда как этот процесс на самом деле является эволюцией существующих преступлений, а именно, присущих им способов и средств совершения. При такой законотворческой практике возникает казуальность норм, т. е. необходимость в разъяснениях их смысла для каждого конкретного дела21.

Вместе с тем, предлагая криминализировать такое общественно опасное явление, как травля, за последние годы получившее наибольшую распространенность в социальных сетях, мы исходим из того, что данное антиобщественное посягательство может не только совершаться в свободном от интернет-коммуникаций мире, но и иметь последствия в виде самоповреждения, наступления психических расстройств, длительной психологической травмы и проч., что, конечно же, происходит с живым человеческим, а не виртуальным организмом.

При этом при конструировании состава травли (кибертравли, ст. 119.1 УК РФ) необходимо иметь в виду следующее:

1) специфика умышленных действий (воздействия), не содержащих признаков доведения до самоубийства (склонения к совершению самоубийства или содействия в совершении самоубийства), заключается исключительно в бесконтактной форме и выражается в различных формах систематического, агрессивного психологического насилия;

2) субъективная сторона правонарушения выражается в умышленной форме вины и направленности против категорий наиболее уязвимых лиц (малолетних, несовершеннолетних, пожилых, беременных, лиц, страдающих психическими расстройствами или имеющих психологические проблемы), а также может выступать в форме неосторожности при наступлении тяжких последствий, например, при совершении жертвой травли самоубийства;

3) с учетом распространенности травли среди лиц подросткового возраста уголовную ответственность следует предусмотреть с минимальных 14 лет (см. Приложение 1), а административную, соответственно, с минимальных 16 лет.

Социально не обусловленное, механистическое создание норм-«клонов/аватаров», на наш взгляд, должно вызывать неприятие не только у «машинного корректора» — искусственного интеллекта, но и у специалистов, теоретиков и практиков в сфере антикриминальной деятельности.

6. Проведение цифрового анализа текста действующего Уголовного кодекса РФ посредством существующих (и специально разрабатываемых вновь) программ искусственного интеллекта на предмет выявления и устранения нечетких понятий.

Здесь речь идет о так называемых оценочных категориях, которые «разбросаны» по тексту Уголовного кодекса РФ. Полагаем, что искусственный интеллект, каждый раз «натыкаясь» на расплывчатые понятия, будет активно «сигнализировать» о наличии неопределенности. Мы же ставим перед собой цель максимально оптимизировать уголовный закон, сделать его понятным и практически применимым22.

Мы фиксируем наличие в ряде уголовно-правовых норм явной недоработки законодателя относительно понятийно-терминологического аппарата, что однозначно будет отмечено и искусственным интеллектом.

7. Проведение цифрового анализа текста действующего Уголовного кодекса РФ посредством существующих (и специально разрабатываемых вновь) программ искусственного интеллекта на предмет полноценного учета криминологических свойств и качеств личности преступника при назначении наказания.

Здесь, говоря о большем учете криминологических факторов при назначении наказания, мы обязаны иметь в виду не только личность виновного, но также причины и условия совершения им криминальных посягательств. Очевидно, что без учета этих факторов эффективно предупреждать преступность, удерживать ее на социально приемлемом уровне не представится возможным.

С учетом данных, полученных в ходе предварительного этапа к формированию и развитию системы криминологической кибербезопасности, когда цель — создание совершенного цифрового уголовного закона, нами в числе прочих ставится вопрос о необходимости формирования «цифровой диагностической карты» (ЦДК).

Помимо этого, при анализе ЦДК возникает возможность для изучения личности потерпевшего, например, его провокативной роли в возникновении преступного умысла со стороны виновного и проч. То есть у правоприменителя появляется возможность в полной мере осуществлять анализ, учет и оценку личности.

Очевидно, что, проанализировав массив данных криминологического характера, искусственный интеллект отметит недостаточный их учет в уголовном законе.

Между тем в ч. 3 ст. 60 УК РФ «Общие начала назначения наказания» содержатся четкие предписания к обязательному анализу криминологических характеристик личности виновного, т. е., помимо характера и степени общественной опасности преступления, обстоятельств, смягчающих и отягчающих наказание, влияния назначенного наказания на исправление осужденного и на условия жизни его семьи.

Отмеченное выше дает основание к внесению соответствующих изменений в уголовный закон, о чем более предметно пойдет речь в главе, посвященной аспектам оптимизации стадии уголовного судопроизводства.

8. Проведение цифрового анализа текста действующего Уголовного кодекса РФ посредством существующих (и специально разрабатываемых вновь) программ искусственного интеллекта на предмет криминологической обоснованности криминализации и декриминализации деяний.

Здесь решающее значение будут иметь максимально объективные информационные пласты, содержащиеся в больших данных, относительно тех или иных социальных проблем, решение которых должно быть отнесено к сфере уголовного закона.

Например, насущность криминализации травли, в том числе происходящей в киберпространстве, проистекает от чрезмерной избыточности сведений, содержащихся в социальных сетях, где широко развит так называемый «кибербуллинг» в различных своих появлениях, причем вовлекающий в такой деструктивный процесс людей из различных социальных и демографических сегментов.

Что касается «лишних» составов, то достаточно проанализировать статистику Судебного департамента при Верховном Суде РФ или же МВД РФ, чтобы понять, что большое количество уголовно-правовых норм является «балластом» для уголовного закона, излишне перегружая его.

Очевидно, что принятые в связи с бумом, связанным с «группами смерти», изменения в виде введенных в состав уголовного закона ст. 110.1, 110.2, 151.2 УК РФ себя не оправдали. В связи с этим нами предлагается исключить данные новеллы из состава УК РФ, а ряд отмеченных в них положений ввести в диспозицию ст. 110 УК РФ, что позволит в достаточной мере охватить преступные посягательства, связанные с самоубийствами (см. Приложение 1).

Подчеркнем, что анализ, проведенный искусственным интеллектом, приведет к четкому и информативно понятному для российского населения своду законов, регулирующему столь важную социальную область. Естественно, через оптимизацию уголовного

...