Право и противодействие пандемии: возможности и перспективы. Монография
Қосымшада ыңғайлырақҚосымшаны жүктеуге арналған QRRuStore · Samsung Galaxy Store
Huawei AppGallery · Xiaomi GetApps

автордың кітабын онлайн тегін оқу  Право и противодействие пандемии: возможности и перспективы. Монография


Право и противодействие пандемии:
возможности и перспективы

Монография

Ответственные редакторы  
доктор юридических наук, профессор 
В. Н. Синюков,
доктор юридических наук, профессор 
А. А. Мохов



Информация о книге

УДК 340:614.4

ББК 67.0:51.9

П68


Рецензенты:
Арсланов К. М., доктор юридических наук, доцент, заведующий кафедрой гражданского права юридического факультета Казанского (Приволжского) федерального университета;
Соколов А. Ю., доктор юридических наук, профессор, директор филиала Института государства и права РАН РФ (г. Саратов), заведующий кафедрой административного права Саратовской государственной юридической академии.

Ответственные редакторы доктор юридических наук, профессор В. Н. Синюков, доктор юридических наук, профессор А. А. Мохов.


В настоящем издании исследуется комплекс достижений в области геномики, которые способствуют разработке более эффективных, персонализированных подходов к профилактике и лечению неинфекционных, а также инфекционных заболеваний. Технологии генетического секвенирования облегчают наше понимание того, как геномные факторы человека и патогенов (и их взаимодействия) способствуют индивидуальным различиям в иммунологических ответах на лекарственную терапию. Такое понимание способно повлиять на будущую политику и процедуры управления в отрасли здравоохранения, профилактику и лечение заболеваний. Кроме того, выработка ряда доктринальных положений способствует разработке и внедрению управленческих и иных технологий, ориентированных на решение проблем охраны здоровья граждан в период действия как ординарных, так и экстраординарных правовых режимов. Реализация новой политики в немалой мере зависит от правовой доктрины и законодательства, ориентированного на решение практических проблем технологического развития.

Законодательство приведено по состоянию на 1 апреля 2021 г.

Книга рассчитана на широкий круг читателей, так как носит междисциплинарный и межотраслевой характер. Монография может быть рекомендована преподавателям, ученым, практическим работникам, всем, кто интересуется проблемами технологического развития страны.


Издание подготовлено в рамках государственного задания Министерства науки и высшего образования Российской Федерации «Правовое регулирование ускоренного развития генетических технологий: научно-методическое обеспечение» (№ 730000Ф.99.1.БВ16АА02001), а также реализуемых авторами представленных материалов НИРов, финансируемых Российским фондом фундаментальных исследований (РФФИ).
При работе над монографией использованы материалы СПС «КонсультантПлюс».


УДК 340:614.4

ББК 67.0:51.9

© Коллектив авторов, 2021

© ООО «Проспект», 2021

Авторский коллектив

Анисифорова Марьям Владимировна — кандидат юридических наук, преподаватель кафедры административного права и процесса Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА) — § 1 главы 2;

Ахмадова Марьям Абдурахмановна — кандидат юридических наук, юрист Главного контрольного управления г. Москвы — § 2 главы 3 (в соавторстве с Беликовой К. М.);

Бажина Мария Анатольевна — кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры предпринимательского права Уральского государственного юридического университета (УрГЮУ) — § 1 главы 3;

Беликова Ксения Михайловна — доктор юридических наук, профессор, профессор кафедры гражданского права и процесса и международного частного права Юридического института Российского университета дружбы народов — § 2 главы 3 (в соавторстве с Ахмадовой М. А.); — § 3 главы 3 (в соавторстве с Ермаковой М. В.);

Беляков Владимир Иванович — кандидат биологических наук, доцент, доцент кафедры физиологии человека и животных Самарского национального исследовательского университета имени академика С. П. Королева (Самарский университет) — § 11 главы 5 (в соавторстве с Рузановой В. Д.);

Бордюгов Леонид Григорьевич — кандидат юридических наук, директор Республиканского центра судебных экспертиз при Министерстве юстиции Донецкой Народной Республики — § 10 главы 1 (в соавторстве с Седневым В. В.);

Бородин Сергей Сергеевич — кандидат юридических наук, доцент кафедры гражданского и предпринимательского права Самарского национального исследовательского университета имени академика С. П. Королева (Самарский университет) — § 1 главы 5 (в соавторстве с Крюковой Е. С.);

Выпханова Галина Викторовна — доктор юридических наук, профессор, профессор кафедры экологического и природоресурсного права Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА) — § 1 главы 1;

Газина Наяна Игоревна — аспирант кафедры международного права Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА) — § 2 главы 5;

Гуласарян Артур Сергеевич — кандидат юридических наук, доцент кафедры международного права Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА) — § 1 главы 4;

Демин Алексей Александрович — кандидат юридических наук, доцент кафедры гражданского права и процесса Нижегородского государственного университета имени Н. И. Лобачевского — § 4 главы 3;

Дерюгина Татьяна Викторовна — доктор юридических наук, профессор, профессор кафедры гражданского и трудового права, гражданского процесса Московского университета МВД России имени В. Я. Кикотя — § 2 главы 1 (в соавторстве с Чеговадзе Л. А.);

Егорова Мария Александровна — доктор юридических наук, доцент, профессор кафедры конкурентного права Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА) — § 5 главы 3 (в соавторстве с Петровым Д. А.);

Ермакова Ирина Викторовна — кандидат юридических наук, юрист отдела корпоративного права ООО «Редль и партнеры» — § 3 главы 3 (в соавторстве с Беликовой К. М.);

Ефимцева Татьяна Владимировна — доктор юридических наук, доцент, заведующий кафедрой предпринимательского и природоресурсного права Оренбургского института (филиала) Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА) — § 6 главы 3;

Засемкова Олеся Федоровна — кандидат юридических наук, доцент кафедры международного частного права Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА) — § 2 главы 2;

Змерзлый Борис Владимирович — доктор юридических наук, профессор, профессор истории и теории государства и права Крымского федерального университета имени В. И. Вернадского — § 3 главы 1;

Иванова Марина Александровна — кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры административного и информационного права юридического факультета им. М. М. Сперанского Института права и национальной безопасности Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ — § 8 главы 1;

Карелина Светлана Александровна — доктор юридических наук, профессор, профессор кафедры предпринимательского права юридического факультета Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова — § 7 главы 3;

Карцхия Александр Амиранович — доктор юридических наук, доцент, профессор кафедры гражданско-­правовых дисциплин РГУ нефти и газа (НИУ) имени И. М. Губкина — § 3 главы 5;

Кнышоид Михаил Зиновьевич — аспирант кафедры информационного права и цифровых технологий Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА) — § 4 главы 1;

Коробко Ксения Игоревна — кандидат юридических наук, доцент, заведующий кафедрой гражданского права и процесса Сыктывкарского государственного университета имени Питирима Сорокина — § 4 главы 5;

Короткова Ольга Валерьевна — кандидат юридических наук, доцент,
доцент кафедры предпринимательского права и корпоративного права Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА) — § 8 главы 3;

Крюкова Елена Сергеевна — кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры гражданского и предпринимательского права Самарского национального исследовательского университета имени академика С. П. Королева (Самарский университет) — § 1 главы 5 (в соавторстве с Бородиным С. С.);

Левушкин Анатолий Николаевич — доктор юридических наук, профессор, профессор кафедры предпринимательского и корпоративного права Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА), профессор кафедры гражданского права Российского государственного университета правосудия, профессор кафедры гражданско-­правовых дисциплин Московского городского педагогического университета — § 5 главы 5;

Малеина Марина Николаевна — доктор юридических наук, профессор, профессор кафедры гражданского права Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА) — § 5 главы 1;

Махонько Николай Иванович — доктор медицинских наук, профессор, профессор кафедры земельного и экологического права Саратовской государственной юридической академии (СГЮА) — § 6 главы 1 (в соавторстве с Плотниковой Ю. А., Тарасовой Е.А);

Минбалеев Алексей Владимирович — доктор юридических наук, доцент, заведующий кафедрой информационного права и цифровых технологий Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА) — § 3 главы 2;

Мишакова Надежда Валерьевна — кандидат юридических наук, старший преподаватель кафедры организации судебной и прокурорско-­следственной деятельности Университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА) — § 7 главы 1;

Михеева Алиса Юрьевна — ассистент кафедры правового моделирования Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА) — § 2 главы 4 (в соавторстве со Слепак В. Ю.);

Мохов Александр Анатольевич — доктор юридических наук, профессор, заведующий кафедрой медицинского права Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА) — § 6 главы 5; § 4 главы 2;

Орехов Сергей Николаевич — кандидат биологических наук, доцент, доцент кафедры биотехнологии Первого Московского государственного медицинского университета имени И. М. Сеченова (Сеченовский университет) — § 7 главы 5 (в соавторстве с Яворским А. Н.);

Отческая Татьяна Ивановна — доктор юридических наук, профессор, заведующая кафедрой организации судебной и прокурорско-­следственной деятельности Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА) — § 9 главы 1;

Пекшев Алексей Викторович — кандидат медицинских наук, доцент, доцент кафедры медицинского права Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА) — § 8 главы 5;

Петров Дмитрий Анатольевич — доктор юридических наук, доцент, доцент кафедры коммерческого права Санкт-­Петербургского государственного университета — § 5 главы 3 (в соавторстве с Егоровой М. А.);

Пирцхалава Хатиа Давидовна — кандидат юридических наук, доцент кафедры международного частного права Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА) — § 9 главы 5;

Плотникова Юлия Анатольевна — кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры земельного и экологического права Саратовской государственной юридической академии (СГЮА) — § 6 главы 1 (в соавторстве с Махонько Н. И., Тарасовой Е. А.);

Поваров Юрий Сергеевич — кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры гражданского и предпринимательского права Самарского национального исследовательского университета имени академика С. П. Королева (Самарский университет) — § 9 главы 3;

Поздеев Алексей Родионович — доктор медицинских наук, доцент, профессор кафедры судебной медицины с курсом судебной гистологии Ижевской государственной медицинской академии Минздрава России — § 10 главы 5 (в соавторстве с Поздеевой О. С., Поздеевым В. В.);

Поздеев Виктор Владимирович — доктор медицинских наук, профессор, заведующий кафедрой хирургических болезней детского возраста Ижевской государственной медицинской академии Минздрава России — § 10 главы 5 (в соавторстве с Поздеевой О. С., Поздеевым А. Р.);

Поздеева Ольга Сергеевна — кандидат медицинских наук, доцент, заведующий кафедрой детских инфекций Ижевской государственной медицинской академии Минздрава России — § 10 главы 5 (в соавторстве с Поздеевым А. Р., Поздеевым В. В.);

Попкова Анастасия Романовна — обучающийся по программе магистратуры кафедры комьютерного права и информационной безопасности Высшей школы государственного аудита Московского государственного университета имени М.В, Ломоносова — § 5 главы 2;

Родина Надежда Викторовна — старший преподаватель кафедры гражданского права и процесса Кемеровского филиала (института) Российского экономического университета имени Г. В. Плеханова — § 10 главы 3;

Родионова Ольга Михайловна — доктор юридических наук, доцент, профессор кафедры гражданского права Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА) — § 6 главы 2;

Рубцова Наталья Васильевна — кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры гражданского и предпринимательского права Новосибирского государственного университета экономики и управления — § 11 главы 3;

Рузанова Валентина Дмитриевна — кандидат юридических наук, доцент, заведующая кафедрой гражданского и предпринимательского права Самарского национального исследовательского университета имени академика С. П. Королева (Самарский университет) — § 11 главы 5 (в соавторстве с Беляковым В. И.);

Салиева Роза Наильевна — доктор юридических наук, профессор, заведующая лабораторией правовых проблем недропользования, экологии и топливно-­энергетического комплекса Института проблем экологии и недропользования Академии наук Республики Татарстан — § 7 главы 2;

Седнев Владислав Владимирович — доктор медицинских наук, профессор, начальник отдела Генеральной прокуратуры Донецкой Народной Республики — § 10 главы 1 (в соавторстве с Бордюговым Л. Г.);

Серебрякова Алла Аркадьевна — кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры гражданского права и процесса Псковского государственного университета — § 11 главы 1;

Синюков Владимир Николаевич — доктор юридических наук, профессор, заслуженный деятельность науки Российской Федерации, проректор по научной работе Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА) — предисловие;

Слепак Виталий Юрьевич — кандидат юридических наук, доцент кафедры интеграционного и европейского права Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА) — § 2 главы 4 (в соавторстве с Михеевой А. Ю.);

Сушкова Ольга Викторовна — кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры информационного права и цифровых технологий, доцент кафедры предпринимательского и корпоративного права Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА) — § 12 главы 3;

Тарасенко Ольга Александровна — доктор юридических наук, доцент, профессор кафедры предпринимательского и корпоративного права Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА) — § 12 главы 1;

Тарасова Елена Анатольевна — старший преподаватель кафедры земельного и экологического права Саратовской государственной юридической академии (СГЮА) — § 6 главы 1 (в соавторстве с Махонько Н. И., Плотниковой Ю. А.);

Тюрин Евгений Александрович — кандидат медицинских наук, ведущий научный сотрудник, руководитель лаборатории биологической безопасности Государственного научного центра прикладной микробиологии и биотехнологии Роспотребнадзора России — § 12 главы 5 (в соавторстве с Храмовым М. В.);

Хотько Ольга Александровна — кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры экологического и аграрного права Белорусского государственного университета — § 8 главы 2;

Храмов Михаил Владимирович — кандидат медицинских наук, старший научный сотрудник, заместитель директора по качеству и развитию Государственного научного центра прикладной микробиологии и биотехнологии Роспотребнадзора России — § 12 главы 5 (в соавторстве с Тюриным Е. А.);

Чеговадзе Людмила Алексеевна — доктор юридических наук, профессор, профессор кафедры гражданского и трудового права, гражданского процесса Московского университета МВД России имени В. Я. Кикотя — § 2 главы 1 (в соавторстве с Дерюгиной Т. В.);

Чхутиашвили Лела Васильевна — доктор экономических наук, доцент, профессор кафедры управления и экономики Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА) — § 13 главы 1 (в соавторстве с Чхутиашвили Н. В.);

Чхутиашвили Нана Васильевна — кандидат экономических наук, доцент кафедры управления и экономики Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА) — § 13 главы 1 (в соавторстве с Чхутиашвили Л. В.);

Чубукова Светлана Георгиевна — кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры информационного права и цифровых технологий Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА) — § 3 главы 4;

Шахназаров Бениамин Александрович — кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры международного частного права Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА) — § 4 главы 4;

Яворский Александр Николаевич — доктор медицинских наук, профессор, главный научный сотрудник Пущинского государственного естественно-­научного института — § 7 главы 5 (в соавторстве с Ореховым С. Н.).

Authors

Anisiforova Maryam Vladimirovna — Candidate of Law Sciences, Lecturer of the Department of Administrative Law and Procedure, of the Kutafin Moscow State Law University (Moscow State Law Academy) — § 1 of Chapter 2;

Akhmadova Maryam Abdurakhmanovna — Candidate of Law Sciences, Lawyer of the Main Control Directorate of Moscow — § 2 of Chapter 3 (co-authored with Belikova K. M.);

Bazhina Maria Anatolyevna — Candidate of Law Sciences, Associate Professor, Associate Professor of the Department of Business Law of the Ural State Law University (USLU) — § 1 of Chapter 3;

Belikova Ksenia Mikhailovna — Doctor of Law, Professor, Professor of the Department of Civil Law and Procedure and International Private Law of the Law Institute of the Peoples’ Friendship University of Russia — § 2 of Chapter 3 (co-authored with Akhmadova M. A.); — § 3 of Chapter 3 (co-authored with Ermakova M. V.);

Belyakov Vladimir Ivanovich — Candidate of Biological Sciences, Associate Professor, Associate Professor of the Department of Human and Animal Physiology, of the Korolev Samara National Research University (Samara University) — § 11, Chapter 5 (co-authored with Ruzanova V. D.);

Bordyugov Leonid Grigorievich — Candidate of Law Sciences, Director of the Republican Center for Forensic Examination under the Ministry of Justice of the Donetsk People’s Republic — § 10, Chapter 1 (co-authored with Sednev V. V.);

Borodin Sergey Sergeevich — Candidate of Legal Sciences, Associate Professor of the Department of Civil and Business Law of the Korolev Samara National Research University (Samara University) — § 1 of Chapter 5 (co-authored with Kryukova E. S.);

Chegovadze Lyudmila Alekseevna — Doctor of Law, Professor, Professor of the Department of Civil and Labor Law, Civil Procedure of the KikotMoscow University of the Ministry of Internal Affairs of Russia — § 2 of Chapter 1 (co-authored with Deryugina T. V.);

Chkhutiashvili Lela Vasilievna — Doctor of Economics, Associate Professor, Professor of the Department of Management and Economics of the Kutafin Moscow State Law University (Moscow State Law Academy) — § 13 of Chapter 1 (co-authored with Chkhutiashvili N. V.);

Chkhutiashvili Nana Vasilievna — Candidate of Economic Sciences, Associate Professor of the Department of Management and Economics of the Kutafin Moscow State Law University (Moscow State Law Academy) — § 13 of Chapter 1 (co-authored with Chkhutiashvili L. V.);

Chubukova Svetlana Georgievna — Candidate of L awSciences, Associate Professor, Associate Professor of the Department of Information Law and Digital Technologies, of the Kutafin Moscow State Law University (Moscow State Law Academy) — § 3 of Chapter 4;

Gazina Nayana Igorevna — Postgraduate student of the Department of International Law of the Kutafin Moscow State Law University (Moscow State Law Academy) — § 2 of Chapter 5;

Demin Alexey Alexandrovich — Candidate of Law Sciences, Associate Professor of the Department of Civil Law and Procedure, of the Lobachevsky Nizhny Novgorod State University — § 4 of Chapter 3;

Deryugina Tatyana Viktorovna — Doctor of Law, Professor, Professor of the Department of Civil and Labor Law, Civil Procedure of the Kikot Moscow University of the Ministry of Internal Affairs of Russia — § 2 of Chapter 1 (co-authored with Chegovadze L. A.);

Egorova Maria Aleksandrovna — Doctor of Law, Associate Professor, Professor of the Department of Competition Law of the Kutafin Moscow State Law University (Moscow State Law Academy) — § 5 of Chapter 3 (co-authored with Petrov D. A.);

Ermakova Irina Viktorovna — Candidate of Law Sciences, Lawyer of the Corporate Law Department of LLC Redl and Partners — § 3 of Chapter 3 (co-authored with Belikova K. M.);

Efimtseva Tatyana Vladimirovna — Doctor of Law, Associate Professor, Head of the Department of Business and Natural Resources Law of the Orenburg Institute (branch) of the Kutafin Moscow State Law University (Moscow State Law Academy) — § 6 of Chapter 3;

Gulasarian Artur Sergeevich — Candidate of Law Sciences, Associate Professor of the Department of International Law of the Kutafin Moscow State Law University (Moscow State Law Academy) — § 1 of Chapter 4;

Ivanova Marina Aleksandrovna — Candidate of Law Sciences, Associate Professor, Associate Professor of the Department of Administrative and Information Law of the Speransky Faculty of Law of the Institute of Law and National Security of the Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration — § 8 of Chapter 1;

Karelina Svetlana Aleksandrovna — Doctor of Law, Professor, Professor of the Department of Business Law of the Law Faculty of the Lomonosov Moscow State University — § 7, Chapter 3;

Kartskhia Alexander Amiranovich — Doctor of Law, Associate Professor, Professor of the Department of Civil Law Disciplines of the Gubkin Russian State University of Oil and Gas — § 3 of Chapter 5;

Khotko Olga Aleksandrovna — Candidate of Law Sciences, Associate Professor, Associate Professor of the Department of Environmental and Agrarian Law of the Belarusian State University — § 8 of Chapter 2;

Khramov Mikhail Vladimirovich — Candidate of Medical Sciences, Senior Researcher, Deputy Director for Quality and Development of the State Scientific Center for Applied Microbiology and Biotechnology of Rospotrebnadzor of Russia — § 12 Chapter 5 (co-authored with Tyurin E. A.);

Knyshoid Mikhail Zinovievich — Postgraduate student of the Department of Information Law and Digital Technologies of the Kutafin Moscow State Law University (Moscow State Law Academy) — § 4 of Chapter 1;

Korobko Ksenia Igorevna — Candidate of Law Sciences, Associate Professor, Head of the Department of Civil Law and Procedure of the Pitirim Sorokin Syktyvkar State University — § 4, Chapter 5;

Korotkova Olga Valerievna — Candidate of Law Sciences, Associate Professor, Associate Professor of the Department of Business Law and Corporate Law of the Kutafin Moscow State Law University (Moscow State Law Academy) — § 8 of Chapter 3;

Kryukova Elena Sergeevna — Candidate of Law Sciences, Associate Professor, Associate Professor of the Department of Civil and Business Law of the Korolev Samara National Research University (Samara University) — § 1 of Chapter 5 (co-authored with Borodin S. S.);

Levushkin Anatoly Nikolaevich — Doctor of Law, Professor, Professor of the Department of Business and Corporate Law of the Kutafin Moscow State Law University (Moscow State Law Academy), Professor of the Department of Civil Law of the Russian State University of Justice, Professor of the Department of Civil Law Disciplines of the Moscow City Pedagogical University — § 5 Chapter 5;

Maleina Marina Nikolaevna — Doctor of Law, Professor, Professor of the Department of Civil Law of the Kutafin Moscow State Law University (Moscow State Law Academy) — § 5 of Chapter 1;

Makhonko Nikolai Ivanovich — Doctor of Medical Sciences, Professor, Professor of the Department of Land and Environmental Law of the Saratov State Law Academy (SGLA) — § 6 Chapter 1 (co-authored with Plotnikova Yu.A., Tarasova E. A.);

Minbaleev Aleksey Vladimirovich — Doctor of Law, Associate Professor, Head of the Department of Information Law and Digital Technologies, of the Kutafin Moscow State Law University (Moscow State Law Academy) — § 3 of Chapter 2;

Mishakova Nadezhda Valerievna — Candidate of Law Sciences, Senior Lecturer of the Department of Organization of Judicial and Prosecutor’s and Investigative Activities of the Kutafin Moscow State Law University (Moscow State Law Academy) — § 7 of Chapter 1;

Mikheeva Alisa Yurievna — Assistant of the Department of Legal Modeling of the Kutafin Moscow State Law University (Moscow State Law Academy) — § 2 of Chapter 4 (co-authored with Slepak V. Yu.);

Mokhov Alexander Anatolyevich — Doctor of Law, Professor, Head of the Department of Medical Law of the Kutafin Moscow State Law University (Moscow State Law Academy) — § 6 of Chapter 5; § 4 of Chapter 2;

Orekhov Sergey Nikolaevich — Candidate of Biological Sciences, Associate Professor, Associate Professor of the Department of Biotechnology of the Sechenov First Moscow State Medical University (Sechenov University) — § 7 Chapter 5 (co-authored with Yavorsky A. N.);

Otcheskaya Tatyana Ivanovna — Doctor of Law, Professor, Head of the Department of Organization of Judicial and Prosecutorial Investigative Activities of the Kutafin Moscow State Law University (Moscow State Law Academy) — § 9 of Chapter 1;

Pekshev Aleksey Viktorovich — Candidate of Medical Sciences, Associate Professor, Associate Professor of the Department of Medical Law of the Kutafin Moscow State Law University (Moscow State Law Academy) — § 8 of Chapter 5;

Petrov Dmitry Anatolyevich — Doctor of Law, Associate Professor, Associate Professor of the Department of Commercial Law of St. Petersburg State University — § 5 Chapter 3 (co-authored with Egorova M. A.);

Pirtskhalava Khatia Davidovna — Candidate of Law Sciences, Associate Professor of the Department of International Private Law of the Kutafin Moscow State Law University (Moscow State Law Academy) — Section 9 of Chapter 5;

Plotnikova Yulia Anatolyevna — Candidate of Law Sciences, Associate Professor, Associate Professor of the Department of Land and Environmental Law of the Saratov State Law Academy (SGLA) — § 6 Chapter 1 (co-authored with Makhonko N. I., Tarasova E. A.);

Povarov Yury Sergeevich — Candidate of Law Sciences, Associate Professor, Associate Professor of the Department of Civil and Business Law of the Korolev Samara National Research University (Samara University) — § 9 Chapter 3;

Pozdeev Aleksey Rodionovich — Doctor of Medical Sciences, Associate Professor, Professor of the Department of Forensic Medicine with a course of forensic histology of the Izhevsk State Medical Academy of the Ministry of Health of Russia — § 10 Chapter 5 (co-authored with Pozdeeva O. S., Pozdeev V. V.);

Pozdeev Viktor Vladimirovich — Doctor of Medical Sciences, Professor, Head of the Department of Surgical Diseases of Children at the Izhevsk State Medical Academy of the Ministry of Health of Russia — § 10 Chapter 5 (co-authored with Pozdeeva O. S., Pozdeev A. R.);

Pozdeeva Olga Sergeevna — Candidate of Medical Sciences, Associate Professor, Head of the Department of Children’s Infections of the Izhevsk State Medical Academy of the Ministry of Health of Russia — § 10 Chapter 5 (co-authored with Pozdeev A. R., Pozdeev V. V.);

Popkova Anastasia Romanovna — Student under the Master’s program of the Department of Computer Law and Information Security of the Higher School of State Audit, Lomonosov Moscow State University — § 5 Chapter 2;

Rodina Nadezhda Viktorovna — Senior Lecturer of the Department of Civil Law and Procedure of the Kemerovo branch (institute) of the Plekhanov Russian University of Economics — § 10 Chapter 3;

Rodionova Olga Mikhailovna — Doctor of Law, Associate Professor, Professor of the Department of Civil Law of the Kutafin Moscow State Law University (Moscow State Law Academy) — § 6 of Chapter 2;

Rubtsova Natalya Vasilievna — Candidate of Law Sciences, Associate Professor, Associate Professor of the Department of Civil and Business Law, Novosibirsk State University of Economics and Management — § 11, Chapter 3;

Ruzanova Valentina Dmitrievna — Candidate of Law Sciences, Associate Professor, Head of the Department of Civil and Business Law of the Korolev Samara National Research University (Samara University) — § 11 Chapter 5 (co-authored with V. Belyakov);

Salieva Roza Nailievna — Doctor of Law, Professor, Head of the Laboratory of Legal Problems of Subsoil Use, Ecology and Fuel and Energy Complex of the Institute of Ecology and Subsoil Use of the Academy of Sciences of the Republic of Tatarstan — § 7 Chapter 2;

Sednev Vladislav Vladimirovich — Doctor of Medical Sciences, Professor, Head of the Department of the General Prosecutor’s Office of the Donetsk People’s Republic — § 10 Chapter 1 (co-authored with Bordyugov L. G.);

Serebryakova Alla Arkadyevna — Candidate of Legal Sciences, Associate Professor, Associate Professor of the Department of Civil Law and Procedure, Pskov State University — § 11 Chapter 1;

Shakhnazarov Beniamin Aleksandrovich — Candidate of Law Sciences, Associate Professor, Associate Professor of the Department of International Private Law of the Kutafin Moscow State Law University (Moscow State Law Academy) — § 4 of Chapter 4;

Sinyukov Vladimir Nikolaevich — Doctor of Law, Professor, Honored Activity of Science of the Russian Federation, Vice-­Rector for Scientific Work of the Kutafin Moscow State Law University (Moscow State Law Academy) — introduction;

Slepak Vitaly Yurievich — Candidate of Law Sciences, Associate Professor of the Department of Integration and European Law, of the Kutafin Moscow State Law University (Moscow State Law Academy) — § 2 of Chapter 4 (co-authored with Mikheeva A. Yu.);

Sushkova Olga Viktorovna — Candidate of Law Sciences, Associate Professor, Associate Professor of the Department of Information Law and Digital Technologies, Associate Professor of the Department of Business and Corporate Law of the Kutafin Moscow State Law University (Moscow State Law Academy) — § 12 of Chapter 3;

Tarasenko Olga Aleksandrovna — Doctor of Law, Associate Professor, Professor of the Department of Business and Corporate Law of the Kutafin Moscow State Law University (Moscow State Law Academy) — § 12 of Chapter 1;

Tarasova Elena Anatolyevna — Senior Lecturer of the Department of Land and Environmental Law of the Saratov State Law Academy (SGLA) — § 6 Chapter 1 (co-authored with Makhonko N. I., Plotnikova Yu.A.);

Tyurin Evgeny Aleksandrovich — Candidate of Medical Sciences, Leading Researcher, Head of the Biological Safety Laboratory of the State Scientific Center for Applied Microbiology and Biotechnology of the Russian Federal Service for Supervision of Consumer Rights Protection and Human Welfare — § 12 Chapter 5 (co-authored with Khramov M. V.);

Vypkhanova Galina Viktorovna — Doctor of Law, Professor, Professor of the Department of Environmental and Natural Resources Law of the Kutafin Moscow State Law University (Moscow State Law Academy) — § 1 of Chapter 1;

Yavorsky Alexander Nikolaevich — Doctor of Medical Sciences, Professor, Chief Researcher of the Pushchino State Natural Science Institute — § 7 Chapter 5 (co-authored with Orekhov S. N.);

Zasemkova Olesya Fedorovna — Candidate of Law Sciences, Associate Professor of the Department of International Private Law of the Kutafin Moscow State Law University (Moscow State Law Academy) — § 2 of Chapter 2;

Zmerzly Boris Vladimirovich — Doctor of Law, Professor, Professor of History and Theory of State and Law of the Vernadsky Crimean Federal University — § 3 of Chapter 1.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Эта книга посвящена теме, которой еще совсем недавно не было в повестке научных исследований по праву, но которая сейчас становится стратегической. Пандемия COVID-19 оказалась беспрецедентной глобальной чрезвычайной ситуацией, в значительной степени изменившей все сферы общественной жизни.

С одной стороны, для человечества эпидемии, к сожалению, не несут ничего нового. На протяжении всей истории общества, включая новейшую историю, мир стрясали эпидемии. Это явление никогда не находилось только в сфере медицины и фармацевтики. Вспышки чумы, малярии, оспы вплоть до ХХ века были регулярными. Эти катастрофы вынуждали человека искать средства противодействия. Последние косвенным образом становились факторами развития смежных сфер науки, технологий и государственно-­правовых отношений. Так, в 1932 году английский микробиолог А. Флеминг открыл пенициллин, который произвел революционное влияние на медицину, гигиену, всю систему здравоохранения. В середине XIV века в Англии в результате вспышки чумы погибло до одной трети населения. Эта катастрофа вынудила власти ввести первое законодательство о регулировании трудовых отношений; стала фактором роста производительности труда; создала условия для кризиса и преодоления крепостного права.

Принципиальная новизна пандемии 2020–2021 годов состоит в том, что этот медико-­социальный кризис имеет гораздо более системные социальные последствия по сравнению с иными аналогичными кризисами в истории человечества. Пандемия 2020 разразилась в условиях гораздо более высокого уровня развития общественных отношений — в условиях развертывания новой технологической революции и нарастания глубоких социальных проблем, которые накопило общество к началу XXI века.

Фактически пандемия соединила эти факторы так, как они бы сами еще долго не соединились. Пандемия стала спусковым механизмом, который значительно ускорил и поставил в повестку дня вопросы, которые имеют амплитуду долгого вызревания в общественных отношениях и серьезные социально-­экономические и политические последствия.

Среди этих вопросов одно из первых мест занимают вопросы современного права и государства. Пандемия широко прошлась по всей повестке правового регулирования: государственное управление и безо-
пасность; организация здравоохранения; финансовое регулирование; гражданское право, договорные обязательства, банкротство; конституционные права человека; трудовые отношения; вопросы судопроизводства; антимонопольное регулирование и многие другие.

В целом регуляторная среда и правоприменительная практика потребовали значительных изменений. Инновации в праве стали приходить не из фундаментального правоведения, а из прикладных разработок, связанных с необходимостью противодействия кризису.

Важной особенностью ситуации является и то, что вопросы кризисного государства и права не замыкаются только на эпидемической повестке, какой бы значительной она не была.

Сейчас очень важно понять, как реагировать на актуальные вызовы, в каком направлении должна уточняться повестка в правовом регулировании, как совместить технологическое развитие с ответами на непосредственную угрозу пандемии, которой государства и правопорядки вынуждены противостоять до сих пор.

Для России сейчас наиболее важными вопросами являются организация здравоохранения, решение социальных проблем, финансово-­экономическое регулирование, поддержка бизнеса, сохранение системы договорных обязательств, вопросы государственного управления, безопасности, защита прав человека в условиях продолжающегося кризиса.

Важна правовая оценка приобретенного в период пандемии социального опыта во всех областях — от трудовых отношений, госуправления, до образования и науки, ускоренного развития биологических, информационных, управленческих и иных технологий.

Именно этим вопросам посвящена настоящая монография. Университет имени О. Е. Кутафина (МГЮА) с первых дней, когда в начале 2020 года ВОЗ объявила, что эпидемия COVID-19 достигла уровня пандемии, развернул работу по изучению и разработке мер правового регулирования по всему спектру правообразования и правореализации в новых условиях. Ранее осуществляемые научные проекты были скорректированы, дополнены разделами, посвященными регулированию важнейших групп общественных отношений в период подготовки либо действия особых (экстраординарных) правовых режимов в отдельных сферах жизнедеятельности.

За прошедшее время ученые университета совместно с коллегами из других научных и образовательных организаций провели десятки онлайн мероприятий по анализу конкретных проблем в этой области.

В предлагаемой вниманию читателей монографии мы продолжаем этот разговор, ставя проблемы в более долгосрочной перспективе, пытаясь выявить тенденции, риски, угрозы пандемии, правовые пути их преодоления. Только совместными усилиями юристов, медиков, биотехнологов и представителей других наук возможен системный ответ на глобальные эпидемические вызовы человечеству. Пандемия показала реальность существующих вызовов и угроз для биологической, экономической, экологической, национальной и иных видов безопасности. Одновременно обострились традиционные для правоведения проблемы защиты прав граждан и организаций.

Ответственные редакторы монографии: Синюков Владимир Николаевич — доктор юридических наук, профессор, заслуженный деятельность науки Российской Федерации, проректор по научной работе Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА), и доктор юридических наук, профессор, заведующий кафедрой медицинского права Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА) Мохов Александр Анатольевич выражают благодарность всем авторам, принявшим участие в написании коллективной монографии, а также за высказанные научные идеи и предложения не только по совершенствованию законодательства Российской Федерации, но и связанные с расширением научных идей по противодействию пандемии коронавирусной инфекции, а также других инфекций, с которыми еще предстоит столкнуться обществу.

Кроме того, ответственные редакторы приносят благодарность рецензентам настоящей монографии: Арсланову Камилю Маратовичу — доктору юридических наук, доценту, заведующему кафедрой гражданского права Юридического факультета Казанского (Приволжского) федерального университета, и Соколову Александру Юрьевичу — доктору юридических наук, профессору, директору филиала Института государства и права РАН РФ (г. Саратов), заведующему кафедрой административного права Саратовской государственной юридической академии за предоставленные мнения относительной настоящей монографии.

Выражаем признательность и благодарность Генеральному директору издательства «Проспект» — Рожникому Леониду Владимировичу за систематическое и плодотворное сотрудничество.

В. Н. Синюков, А. А. Мохов

Глава 1.
ОБЩИЕ ВОПРОСЫ ПРОТИВОДЕЙСТВИЯ ПАНДЕМИИ КОРОНАВИРУСНОЙ ИНФЕКЦИИ И ЕЕ ПОСЛЕДСТВИЙ

Выпханова Галина Викторовна,
viphanova@mail.ru

§ 1. Актуальные направления и подходы к совершенствованию законодательства в условиях пандемии1

Аннотация. В условиях пандемического распространения коронавирусной инфекции, затронувшей все сферы жизни современного общества, необходим пересмотр концептуальных подходов к регулированию отношений, связанных с обеспечением биологической, экологической и других видов безопасности, защиты не только прав граждан на здоровье и благоприятную окружающую среду, но и самой природы, живых организмов и экосистем. Расширение биологических угроз неизбежно влечет за собой появление и распространение новых опасных инфекций и заболеваний, в том числе зоонозных, передающихся от животных к человеку, что вызывает необходимость учета этого фактора на законодательном уровне. Совершенствование государственной политики и различных отраслей законодательства (о здравоохранении, чрезвычайных ситуациях, санитарно-­эпидемиологического, экологического и др.) должно базироваться на принципиальных основах, заложенных в экосистемном подходе и концепции «Одно здоровье для всех», закрепленных в международных документах, принятых в рамках объявленного ООН Десятилетия по восстановлению экосистем (2021–2030 годы), в которых учитывается сложный характер взаимосвязи между окружающей средой, биоразнообразием и здоровьем человека, существующими и новыми опасными заболеваниями, их зависимости от качества воздуха и воды, развития сельского хозяйства, продовольственной безопасности. Правовые и другие меры должны охватывать угрозы для экосистем и дикой природы, включая потерю среды обитания, незаконную торговлю, загрязнение и изменение климата.

Ключевые слова: здоровье человека, окружающая среда, устойчивое развитие, экосистемы, зоонозные инфекции, экосистемный подход, биобезопасность.

Vypkhanova Galina Viktorovna

§ 1. Current trends and approaches to improving legislationin the context of a pandemic

Abstract. In the context of the pandemic spread of coronavirus infection, which has affected all spheres of modern society, it is necessary to review the conceptual approaches to regulating relations related to ensuring biological, environmental and other types of security, protecting not only the rights of citizens to health and a favorable environment, but also nature itself, living organisms and ecosystems.The expansion of biological threats inevitably leads to the emergence and spread of new dangerous infections and diseases, including zoonotic ones, transmitted from animals to humans, which makes it necessary to take this factor into account at the legislative level. The improvement of public policy and various branches of legislation (on health, emergency situations, sanitary and epidemiological, environmental, etc.) should be based on the fundamental foundations laid down in the ecosystem approach and the concept of «One Health for All», enshrined in international documents adopted within the framework of the UN Decade for Ecosystem Restoration (2021–2030), which take into account the complex nature of the relationship between the environment, biodiversity and human health, existing and new dangerous diseases, their dependence on air and water quality, agricultural development, and food security. Legal and other measures should cover threats to ecosystems and wildlife, including habitat loss, illegal trade, pollution, and climate change.

Keywords: human health, environment, sustainable development, ecosystems, zoonotic infections, ecosystem approach, biosafety

Современные глобальные вызовы и угрозы, связанные с пандемией коронавирусной инфекции, увеличение риска появления новых и возврата исчезнувших инфекций наряду с нарастанием экологического кризиса вызывают необходимость пересмотра концептуальных подходов к общественному развитию на нынешнем этапе, а также в ближайшей и долгосрочной перспективе. Эти вызовы отмечаются в документах стратегического планирования, определяющих целевые ориентиры, задачи, направления и индикаторы государственной политики в России2, которые в последнее время являются предметом научного анализа [1, 2].

Прошедший год показал всему миру, отдельным регионам и государствам, какое негативное воздействие могут иметь эпидемиологические, экологические факторы на жизнь и здоровье человека, все сферы жизни общества, приводя к разрушительным и зачастую необратимым последствиям. Принимаемые в России оперативные и системные меры по борьбе с пандемией с самого начала и в настоящее время охватили множество направлений и областей, в том числе по перестройке системы здравоохранения, оказанию медицинской помощи населению, обеспечению лекарствами и средствами защиты, социальной поддержке малообепеченных и нуждающихся граждан, малого и среднего бизнеса, сохранению занятости, сдерживанию роста безработицы, поддержанию режима работы различных отраслей экономики в условиях введенных ограничений, масштабному внедрению цифровых технологий, цифровизации образования, сферы услуг и т. д. Эти и другие меры сопровождались адаптацией и реформированием, модернизацией российского законодательства (о здравоохранении, санитарно-­эпидемиологического, трудового, налогового, административного, информационного и др. отраслей)3, развитие которого в условиях сложной эпидемиологической обстановки способствовало формированию ранее неизвестного правотворчеству и юридической науке феномена, который учеными условно предлагается назвать «вируспруденция» [3].

Базовый блок правовых вопросов, потребовавших незамедлительного решения уже на начальном этапе пандемии коронавирусной инфекции, связан с законодательством о чрезвычайных ситуациях. Изменениями, внесенными в Федеральный закон от 21 декабря 1994 г. № 68-ФЗ «О защите населения и территорий от чрезвычайных ситуаций природного и техногенного характера»4 расширены случаи, подпадающие под понятие чрезвычайной ситуации — к ним отнесено «распространение заболевания, представляющего опасность для окружающих». В их перечень включена коронавирусная инфекция (2019-nCoV)5, борьба с которой осуществляется не только мерами, предусмотренными санитарно-­эпидемиологическим законодательством, но и подпадает под действие правового режима предупреждения и ликвидации чрезвычайных ситуаций, в том числе повышенной готовности. Это позволило решить активно обсуждаемые общественностью, специалистами и учеными вопросы, связанные с легитимностью принимаемых мер и проводимых мероприятий, законностью введения ограничений. Включение пандемии коронавирусной инфекции в правовое поле «чрезвычайного законодательства» дало возможность обеспечить соразмерность и обоснованность ограничительных мер, вводимых на федеральном уровне, а также субъектами РФ в рамках установления режима повышенной готовности, которые Минюстом России были признаны отвечающими конституционным целям охраны жизни и здоровья граждан6. Одновременно начала формироваться правоприменительная практика действия режима «чрезвычайности», в том числе применения мер административной ответственности за его нарушение [4].

Вместе с тем в юридической науке в ходе исследования правового регулирования комплекса отношений в условиях пандемии правомерно высказываются мнения о необходимости дальнейшего реформирования законодательства в сфере защиты населения, поддержки бизнеса при чрезвычайных ситуациях, вызванных распространением опасных инфекционных заболеваний [5], устранения пробелов, связанных с объявлением эпидемии опасных заболеваний как источника чрезвычайных ситуаций, дальнейшего формирования «чрезвычайного» законодательства на новых подходах в условиях нарастания климатического, экологического, эпидемиологического, продовольственного, энергетического кризиса [6].

Одним из актуальных направлений развития такого законодательства является борьба с распространением новых инфекций. В целях выполнения задач по реагированию на угрозы, связанные с распространением инфекционных заболеваний и антимикробной резистентности Указом Президента РФ от 12 октября 2020 г. № 6207 образована Межведомственная комиссия Совета Безопасности Российской Федерации по вопросам создания национальной системы защиты от новых инфекций, а также утверждено положение, в соответствии с которым она осуществляет свою работу.

На Комиссию возлагаются функции по: оценке внутренних и внешних угроз, связанных с распространением инфекционных заболеваний и антимикробной резистентности, изучением механизмов возникновения новых заболеваний; обеспечению мониторинга в данной области, проведению систематического анализа и оценки состояния коллективного иммунитета населения Российской Федерации на основе использования генетической информации и результатов научных исследований; оценке уровня защиты населения от новых инфекций, включая оценку мер по обеспечению эффективности и безопасности вакцин и других лекарственных средств, методов лечения инфекционных заболеваний, а также выработку рекомендаций по совершенствованию этих мер и методов; организации проведения комплексных научных исследований в целях выработки технологических и иных решений для профилактики, диагностики, лечения инфекционных заболеваний и создания новых противовирусных и противомикробных препаратов, диагностических систем, технических средств диагностики.

Для совершенствования государственной политики и законодательства в области противодействия распространению новых заболеваний чрезвычайно важное значение имеет подготовка Комиссией предложений и рекомендаций по вопросам, связанным: с решением стратегических задач по противодействию распространению инфекционных заболеваний и антимикробной резистентности; участием в разработке и реализацией документов стратегического планирования, координацией деятельности органов власти и организаций в данной сфере; разработкой мер, направленных на противодействие их распространению, а также на обеспечение защиты здоровья населения; нормотворческой работой по данному направлению.

Создание Межведомственной комиссии и ее работу следует оценивать в контексте принятого в пандемический период Федерального закона от 30 декабря 2020 г. № 492-ФЗ «О биологической безопасности в Российской Федерации»8, которым к основным биологическим угрозам (опасностям) отнесены возникновение и распространение новых инфекций, занос и распространение редких и (или) ранее не встречавшихся на территории Российской Федерации инфекционных и паразитарных болезней, возникновение и распространение природно-­очаговых, возвращающихся и спонтанных инфекций. Эти же биологические угрозы были выделены в Основах государственной политики Российской Федерации в области обеспечения химической и биологической безопасности на период до 2025 года и дальнейшую перспективу, утвержденных Указом Президента РФ от 11 марта 2019 г. № 979. В научной литературе еще десятилетие назад поднимались проблемы особо опасных инфекционных заболеваний, включая несовершенство законодательства и недостаточность принимаемых мер [7]. Однако пандемия коронавирусной инфекции обострила эти вопросы и вывела их на новый уровень и масштаб.

В системе мер, принимаемых в рамках предупреждения возникновение и борьбы с распространением новых инфекций, необходимо рассматривать также зоонозные инфекции и заболевания. По оценкам, около 60% возбудителей инфекций у человека обладают животным происхождением. Из всех новых и возникающих инфекционных заболеваний человека около 75% возбудителей «перепрыгнули» на людей с тех или иных животных. В большинстве описанных зоонозов передача происходит косвенным образом, например, через продукты питания. Эти данные были озвучены в докладе Исполнительного директора ЮНЕП Ингера Андерсена и генерального директора Международного научно-­исследовательского института животноводства (International Livestock Research Institute (ILRI), Nairobi, Kenya) Джимми Смита «Предотвращение следующей пандемии: зоонозы и как разорвать цепи передачи» 6 июля 2020 года10.

В этом докладе сделан шаг для исследования коренных причин появления и распространения нового коронавируса и других зоонозов — болезней, передающихся между животными и людьми, а также предлагается ряд практических рекомендаций, которые могут помочь принимающим решения органам в предотвращении и реагировании на будущие вспышки заболеваний, в том числе способствовать восполнению пробела в научных знаниях и ускорению получения информации и инструментов, необходимых для национальных правительств, предприятий, сектора здравоохранения, местных сообществ и других заинтересованных сторон в борьбе с новыми угрозами.

По мнению докладчиков, в основе политики, направленной на решение проблем, возникающих в связи с нынешними и будущими инфекционными заболеваниями, включая зоонозы, должны лежать сложный характер взаимосвязи между окружающей средой, биоразнообразием и такими заболеваниями с учетом их зависимости от качества воздуха и воды, а также продовольственная безопасность и питание, психическое и физическое здоровье. Хотя дикие животные являются наиболее распространенным источником новых заболеваний человека, в роли первичных источников, путей передачи или усилителей зоонозных заболеваний могут выступать домашние животные. Это происходит на фоне расширения перечня особо опасных, болезней животных11, в который, например, включены различные разновидности чумы, которая одновременно относится и к зоонозным инфекциям.

Всемирной организацией по охране здоровья животных (МЭБ), начиная с 2016 г. выявлена тенденция значительного увеличения количества вспышек африканской чумы свиней (АЧС) в ряде регионов — африканском, азиатском и европейском (на долю Европы приходится 67% зарегистрированных вспышек12; по состоянию на 3 ноября 2020 г. в ряде стран ЕС, включая Болгарию, Польшу, Румынию, Сербию и др., а также в Латвии, Литве, Молдавии, Украине было выявлено 10216 случаев АЧС, в том числе 1034 — в популяции домашних свиней и 9182 — диких кабанов13). Напряженная эпизоотическая ситуация по АЧС отмечается и на территории России — по данным Россельхознадзора в 2020 г. факты генетического материала вируса в готовой пищевой продукции выявлены в ряде регионов (Калужской, Орловской, Волгоградской, Новгородской, Московской и Псковской областях)14.

Определяющими факторами возникновения зоонозных заболеваний, связанными с человеком, являются: 1) возросшая потребность человека в животном белке, 2) неустойчивое интенсивное развитие сельского хозяйства, 3) расширение использования и эксплуатации животного мира, 4) неустойчивое использование природных ресурсов, быстрые темпы урбанизации, изменения в землепользовании и в добывающих отраслях, 5) рост поездок и перевозок, 6) изменения в снабжении продовольствием и 7) изменение климата.

В числе рекомендаций ответных мер для снижения риска будущих зоонозных пандемий, а также для следования принципу «более эффективного восстановления» перечисляются: 1) повышение осведомленности о рисках для здоровья и окружающей среды и их профилактики; 2) улучшение управления здравоохранением, в том числе путем привлечения заинтересованных сторон; 3) расширение научных исследований по экологическим аспектам зоонозных заболеваний; 4) обеспечение полной финансовой отчетности о воздействии заболеваний на общество; 5) усиление мониторинга и регулирование продовольственных систем, используя подходы, основанные на оценке риска; 6) отказ от неустойчивых методов ведения сельского хозяйства; 7) разработка и внедрение более строгих мер биобезопасности; 8) укрепление здоровья животных (включая службы охраны дикой природы); 9) наращивание потенциала заинтересованных сторон в области здравоохранения для учета экологических аспектов здоровья; 10) включение и реализация подхода «Одно здоровье для всех», являющегося оптимальным методом для предотвращения, а также реагирования на вспышки зоонозов и пандемии. Единый подход к здоровью людей во взаимосвязи сельскохозяйственных систем и природы позволяет исследовать, каким образом ухудшение состояния мировых экосистем подпитывает рост пандемий зоонозных заболеваний и предложить практические рекомендации по деэскалации этого риска. Данный подход, объединяющий медицинские, ветеринарные и экологические знания, поможет правительствам, предприятиям и гражданскому обществу достичь устойчивого здоровья людей, животных и окружающей среды.

Исследование зоонозных заболеваний, требующее объединения совместных усилий международного сообщества для выработки и реализации единой политики, принятия организационных, правовых и др. мер и механизмов, нашло обоснование и получило развитие в условиях пандемии в рамках Доклада «Работа с окружающей средой для защиты людей. Ответ ЮНЕП на COVID-19», подготовленного программой ООН по окружающей среде ЮНЕП15. Как отмечается в этом документе, пандемия COVID-19 — это напоминание о том, что здоровье человека связано со здоровьем планеты. Чтобы предотвратить будущие вспышки, необходимо бороться с угрозами для экосистем и дикой природы, включая потерю среды обитания, незаконную торговлю, загрязнение и изменение климата.

Тем самым позиционируется применение экосистемного подхода, нашедшего отражение в Резолюции, принятой Генеральной Ассамблеей 1 марта 2019 г. «Десятилетие Организации Объединенных Наций по восстановлению экосистем (2021–2030 годы)»16, принятой в целях поддержки и расширения в рамках существующих структур и имеющихся ресурсов, усилий по недопущению, остановке и обращению вспять деградации экосистем во всем мире и повышению осведомленности о важности успешного восстановления экосистем.

О необходимости применения экосистемного подхода в регулировании отношений в области взаимодействия общества и природы, его использовании в качестве методологической базы развития экологического права и законодательства неоднократно указывалось в российской доктрине экологического права [8, 9], в том числе применительно к сохранению (восстановления) экологических систем [10].

Экосистемный подход обусловливает необходимость выделения зоонозных инфекций и заболеваний в качестве угроз биологической безопасности, а борьбу с ними как одного из важных направлений ее обеспечения. Между тем в Федеральном законе «О биологической безопасности в Российской Федерации» зоонозные инфекции и заболевания не выделяются даже на уровне понятий — «опасный биологический фактор», «биологический риск», «биологическая угроза (опасность), которые ограничиваются угрозами причинения вреда здоровью человека, животным, растениям и (или) окружающей среде и результате эпидемий, эпизоотий, эпифитотий. Соответственно меры биологической безопасности, предусмотренные Законом направлены на предотвращение распространения заболеваний человека, животных и растений, тогда как зоонозные инфекции связаны с их передачей от животных к человеку. Тем самым в части зоонозных инфекций и заболеваний Закон требует доработки как понятийного аппарата, так и предусмотренных им мер, включая борьбу с их распространением, мониторинг, международное сотрудничество.

Это позволит обеспечить соответствие Закона «О биологической безопасности в Российской Федерации» с нормами Федерального закона от 30 марта 1999 г. № 52-ФЗ (ред. от 29.11.2016) «О санитарно-­эпидемиологическом благополучии населения»17, в котором «инфекционные заболевания» определяются как инфекционные заболевания человека, возникновение и распространение которых обусловлено воздействием на человека биологических факторов среды обитания (возбудителей инфекционных заболеваний) и возможностью передачи болезни от заболевшего человека, животного к здоровому человеку. Статьей 30 Закона предусматривается осуществление санитарной охраны территории Российской Федерации в рамках единой системы готовности к чрезвычайным ситуациям, диагностики, мониторинга и контроля возбудителей особо опасных, зоонозных, природно-­очаговых инфекционных болезней, массовых неинфекционных болезней (отравлений) при осуществлении государственного санитарно-­эпидемиологического надзора, санитарно-­гигиенического мониторинга, контроля контаминации окружающей среды18.

Применение междисциплинарного подхода «Единое здоровье», основанного на взаимосвязи здоровья людей, сельскохозяйственных систем и природы, объединяющего опыт в области здравоохранения, ветеринарной медицины и экологии, обусловливает необходимость учета зоонозных инфекций и заболеваний, а также эпифитотий, выявления причин их возникновения и распространения при осуществлении генно-­инженерной деятельности. Это особенно актуально для геномной селекции как направления, находящегося на стыке селекционной и генно-­инженерной деятельности. Федеральной научно-­технической программой развития сельского хозяйства на 2017–2025 годы, утвержденной постановлением Правительства РФ от 25 августа 2017 г. № 99619, предусмотрены задачи и мероприятия по развитию селекции на основе генетических и геномных технологий, в частности, по совершенствованию и разработке геномной селекции, геномного редактирования, созданию новых отечественных сортов картофеля, семеноводства, новых гибридов сахарной свеклы отечественной селекции, отечественных пород, кроссов и типов мясной птицы с генетическим потенциалом, соответствующим лучшим мировым аналогам.

При решении этих задач следует принимать во внимание и преду-преждать основные риски потребления в пищу генетически модифицированных продуктов, включая: угнетение иммунитета, аллергические реакции и метаболические расстройства, в результате непосредственного действия трансгенных белков; нарушения здоровья, связанные с накоплением в организме человека гербицидов, появлением в ГМО новых, незапланированных белков или токсичных для человека продуктов метаболизма; возникновение устойчивости патогенной микрофлоры человека к антибиотикам; риски горизонтального переноса трансгенных конструкций и др. [11]. В различных исследованиях также отмечается потенциальное и реальное негативное воздействие трансгенных организмов (животных, растений, микроорганизмов, вирусов, генетическая программа которых изменена с использованием методов генной инженерии) на окружающую среду. Выделяется в том числе влияние трансгенных растений на ряд экосистем за счет миграции генов, а также имеющийся потенциал их влияния на окружающую среду, если они увеличат свое присутствие и сохранятся в естественных популяциях [12].

В связи с этим ключевым требованием регулирования отношений в области геномной селекции становится обеспечение генетической безопасности, под которой понимается прежде всего защищенность человека, его здоровья, организмов и окружающей среды от угроз мутации, генных негативных изменений. Исключение таких угроз, создание пищевых и технических культур, устойчивых к вредителям и болезным растений, а также линий сельскохозяйственных животных, генетически устойчивых к наиболее распространенным заболеваниям, в том числе вирусным, следует рассматривать в качестве важных условий (факторов), снижающих и предотвращающих риски появления новых инфекций, включая зоонозные (учитывая, что 60% из 1400 микробов, которые заражают людей, произошли от животных20), приводящих к распространению опасных заболеваний человека, животных и растений, возникновения эпидемических очагов, пандемий, эпизоотий, эпифитотий.

В рамках концепции «Единое здоровье» и экосистемного подхода необходимо рассматривать потенциал биотехнологий в целом как способ снижения риска возникновения и предотвращения распространения существующих и новых опасных инфекционных заболеваний, в том числе зоонозных и реализации принципа «более эффективного восстановления». В данном контексте особое значение приобретают природоохранные биотехнологии, направленные на восстановление деградирующих экосистем и ландшафтов на основе новых технологий лесовосстановления и лесонасаждения, сохранения зародышевой плазмы и выведения новых сортов растений, а также в изучении воздействия организмов, интродуцированных в экосистемы, на другие организмы.

Применение (внедрение) биотехнологий природоохранного (экологического) направления актуализируется в современных условиях как одно из средств выполнения задач, поставленных мировым сообществом в рамках договоренностей в развитие положений концепции устойчивого развития, закрепленных в том числе в базовом Документе ООН «Повестка дня на XXI век» (принят Конференцией ООН по окружающей среде и развитию. Рио-де-­Жанейро, 3–14 июня 1992 г.)21, по сохранению целостности окружающей среды с целью обеспечения экологической безопасности, оптимального использования природных ресурсов на основе рециркуляции биомассы, регенерации энергии и минимизации производства отходов, биологического восстановления земельных и водных ресурсов, обработке отходов, охране почв, восстановлению земель и лесовосстановлению.

Достижение этих задач в системе подходов экосистемного и «Единое здоровье» необходимо коррелировать с целями в области устойчивого развития (ЦУР), определенными на Саммите ООН по устойчивому развитию (Нью-­Йорк, 2015 г.)22, вступившими в силу в соответствии с Резолюцией 1 января 2016 г. В их числе можно выделить:

Цель 2 — ликвидация голода, обеспечение продовольственной безопасности и улучшение питания, и содействие устойчивому развитию сельского хозяйства;

Цель 3 — обеспечение здорового образа жизни и содействие благополучию для всех в любом возрасте;

Цель 6 — обеспечение наличия и рационального использования водных ресурсов и санитарии для всех;

Цель 13 — принятие срочных мер по борьбе с изменением климата и его последствиями;

Цель 14 — сохранение и рациональное использование океанов, морей и морских ресурсов в интересах устойчивого развития;

Цель 15 — защита и восстановление экосистем суши и содействие их рациональному использованию, рациональное лесопользование, борьба с опустыниванием, прекращение и обращение вспять процесса деградации земель и прекращение процесса утраты биоразнообразия.

Достижение перечисленных целей устойчивого развития будет способствовать устранению первопричины существующих новых опасных инфекций и болезней, в том числе зоонозных. Особо следует выделить проблему экологически безопасного управления отходами в период пандемии коронавирусной инфекции, образующихся в ходе противодействия ее распространению, включая одноразовую пластиковую продукцию, инфицированные медицинские отходы. Отсутствие надлежащего контроля их утилизации может привести к риску для здоровья населения, загрязнению окружающей среды в результате сжигания таких отходов и выбросов токсинов в атмосферный воздух, попаданию в водные источники, вторичной передаче заболеваний человеку. Неочищенные и частично очищенные сточные воды являются транспортным каналом для распространения заболеваний и потенциальным механизмом для более стремительного распространения коронавирусной инфекции (например, в районах с неудовлетворительной санитарией или там, где население контактируют с открытым канализационными системами и сточной водой).

Соответственно, в условиях пандемии правильное обращение с бытовыми медицинскими отходами является одним из условий локализации и дальнейшего распространения инфекции, позволяющим также не подвергать риску здоровье работников, занятых переработкой отходов. Значительно возрастает потребность в безопасных, эффективных и соответствующих мерах в области управления твердыми и опасными зараженными отходами. Требуется инвентаризация имеющихся технологий переработки отходов для выбора экологически безопасных вариантов утилизации, соответствующих наилучшим технологиям и экологическим практикам.

При определении мер и механизмов экологически безопасного управления отходами и совершенствовании российского законодательства в данной сфере представляют интерес и могут быть использованы рекомендации, содержащиеся в Информационных бюллетенях ЮНЕП23 на тему контроля отходов во время COVID-19 по смягчению негативного воздействия пандемии на состояние окружающей среды: от надлежащего контроля за увеличивающимся количеством отходов, образующихся из-за кризиса, до контроля за выбросами в атмосферный воздух, почву и воду вредных химических веществ. Данные информационные бюллетени дают возможность оценить количество потенциально производимых инфицированных отходов и доступные технологии для утилизации.

Решение этих и других проблем в условиях пандемии коронавирусной инфекции потребует системного подхода к совершенствованию законодательства в области обеспечения биологической безопасности, о здравоохранении, экологического, санитарно-­эпидемиологического и др. отраслей законодательства, включая организационно-­правовые и финансово-­экономические механизмы — государственный учет и мониторинг, ведение информационного фонда данных, государственный надзор, производственный контроль, меры государственной поддержки и стимулирования экологических инвестиций, внедрения природоохранных инноваций, реализации «зеленых» проектов наряду с привлечением к административной и иным видам ответственности за нарушение установленных требований, порядков и обязательных процедур, обеспечивающих биологическую, экологическую и др. виды безопасности, благоприятное состояние окружающей среды, защиту экологических прав граждан и на охрану здоровья, возмещение причиненного вреда.

Библиографический список

1. Жаворонкова Н. Г., Выпханова Г. В. Правовые проблемы стратегирования в экологическом праве // Lex russica. 2020. № 1. С. 28–42.

2. Выпханова Г. В., Жаворонкова Н. Г. Теоретико-­правовые проблемы формирования и реализации документов экологического стратегирования // Экологическое право. 2020. № 3. С. 3–8.

3. Черногор Н. Н., Залоило М. В. Метаморфозы права и вызовы юридической науке в условиях пандемии коронавируса // Журнал российского права. 2020. № 7. С. 5–26.

4. Мельников В. Ю. Российское законодательство в период пандемии коронавирусной инфекции COVID-19 // Российский судья. 2020. № 8. С. 12–18.

5. Егорова М. А., Дюфло А., Шпаковский Ю. Г. Современные проблемы правового регулирования смягчения угроз для населения и бизнеса последствий пандемии коронавируса COVID-19 // Юрист. 2020. № 11. С. 69–74.

6. Жаворонкова Н. Г., Выпханова Г. В. Правовые проблемы повышения эффективности мер по предупреждению и ликвидации чрезвычайных ситуаций в современных условиях // Журнал российского права. 2021. Т. 25. № 1. С. 111–126.

7. Силкин М. М. Пробелы законодательства в сфере борьбы с особо опасными инфекционными заболеваниями // Административное право и процесс. 2012. № 11. С. 72–74.

8. Бринчук М. М. Экосистемный подход в праве // Экологическое право. 2008. № 1. С. 6–14.

9. Бринчук М. М. О комплексном природопользовании // Экологическое право. № 5. 2002. С. 2–7.

10. Бринчук М. М. Правовой механизм сохранения (восстановления) экологических систем // Экологическое право. 2008. № 2. С. 2–9.

11. Жолобова Е., Шишнева А., Пашковская С. Генетические модифицированные организмы — новая угроза (обзор литературы) // Гистология клиническая и экспериментальная морфология: сб. трудов третьей научно-­практической конференции с международным участием / под ред. М. П. Разина. М., 2018. С. 29–35.

12. Kawata M., Murakami K., Ishikawa T. Dispersal and persistence of genetically modified oilseed rape around Japanese harbors. Environ Sci Pollut Res Int. 2009 Mar; 16(2):120-6. doi: 10.1007/s11356-008-0074-4. Epub 2008. Dec 3.

Дерюгина Татьяна Викторовна,
sofija96@mail.ru

Чеговадзе Людмила Алексеевна,
chegov@mail.ru

§ 2. Биологические вирусы как источник повышенной опасности: проблемы определения субъекта ответственности

Аннотация. В научной работе решается проблема гражданско-­правовой ответственности за вред, причиненный биологическими вирусами как источником повышенной опасности. Обосновано выделение трех составов гражданского правонарушения, различающих по субъекту ответственности и условиям ее наступления.

Ключевые слова: источник повышенной опасности, вирус, условия ответственности, специальный деликт, владелец источника повышенной опасности, субъект ответственности.

Deryugina Tatiana Viktorovna,
Chegovadze Lyudmila Alekseevna

§ 2. Biological viruses as a source of increased danger: problems of determining the subject of responsibility

Abstract.The scientific work solves the problem of civil liability for harm caused by biological viruses as a source of increased danger. The allocation of three components of a civil offense is substantiated, distinguishing by the subject of responsibility and the conditions of its occurrence.

Keywords: a source of increased danger, virus, conditions of liability, special tort, owner of a source of increased danger, subject of responsibility

Признание объекта гражданских прав источником повышенной опасности связано с установлением его сущностных признаков. Общепризнано, что одним из таких признаков является свой­ство не подконтрольности человеку. Именно этот признак с учетом развития науки и техники позволил эволюционировать правовой категории источника повышенной опасности от диких животных до искусственного интеллекта, а также в один ряд с биологическими поставить компьютерные вирусы и, хотя они направлены на разные объекты воздействия (жизнь, здоровье или имущество), но объединены в общую группу источников повышенной опасности.

На нормативном уровне биологические вирусы не поименованы в качестве источника повышенной опасности. В цивилистической доктрине сомнений в их праве находиться в данной группе объектов никогда не возникало. Дискуссия велась только относительно возможности отнесения к источником повышенной опасности самих вирусов, как микробиологических источников повышенной опасности [1], либо деятельности, направленной на производство, хранение
и применение микробиологических препаратов [2].

В современной науке биологические вирусы относят к источникам повышенной опасности. При этом, в качестве источника повышенной опасности в ряде случаев рассматриваются и последствия заражения вирусом (болезнь) [3], вакцина (хотя последние, как правило, не содержит живых вирусов) [4] и вакцинация [5], в целом медицинская деятельность как связанная, так и не связанная непосредственно с вирусами [6].

Анализ вируса с позиции признаков, присущих источнику повышенной опасности, показывает наличие ряда характерных элементов: не подконтрольность человеку, то есть невозможность регулировать процесс распространения и степень воздействия на человека, чему свидетельство длительная пандемия; высокая вероятность причинения вреда, то есть наступления неблагоприятных последствий для жизни и здоровья (при этом нами рассматривается как вредоносное последствие не сама болезнь, возникающая в результате инфицирования, а вред, причиненный жизни и здоровью в результате заболевания [7]). Однако, если мы будем рассматривать вирус только с позиции не подконтрольности и возможности причинения вреда, то в таком случае, мы можем говорить о нем только как о непреодолимой силе, которая также неподконтрольна и также причиняет вред, что с юридической точки зрения позволит рассматривать вирус только как юридический факт, влияющий на возникновение, изменение или прекращение правоотношений. Однако в отличии от непреодолимой силы, вирус может рассматриваться и как объект гражданских прав, именно в этом режиме он приобретает свой­ства источника повышенной опасности.

Сразу оговоримся, что в настоящей работе не ставится цель рассмотреть различные концепции в отношении понятия источника повышенной опасности. Этим аспектам проблемы посвящено множество серьезных научных работ [8]. Мы лишь примем за аксимому, что вирусы в силу присущих им качеств и способности к неконтролируемому распространению, независимо от воли человека, сами по себе могут рассматриваться как источник повышенной опасности при условии, что человек, имея определенный интерес, по средствам осуществления своей деятельности придал им режим объекта гражданских прав.

Пропустив статическую, динамическую и смешанную теории источника повышенной опасности, ­все-таки считаем нужным остановиться на одной из современных отечественных теорий повышено-­опасной подвижной среды [9]. По мнению авторов концепции, такая среда представляет собой обстановку, нахождение в которой создает возможность причинения вреда. При этом сами по себе элементы этой системы могут как обладать, так и не обладать опасными свой­ствами, но в совокупности, в своем взаимодействии, могут причинить вред [10].

Причина столь пристального нашего внимания к данной теории кроется в обосновании авторами отсутствия связи конкретного субъек-
та гражданского права (слово «конкретного» является здесь ключевым) с причинением вреда деятельностью, создающей повышенную опасность для окружающих. Таким образом, сущностная характеристика самой деятельности и есть основание считать ее источником повышенной опасности. Указанный подход позволяет, на наш взгляд, решить главную проблему, связанную с признанием вирусов источниками повышенной опасности, проблему субъекта ответственности.

Действующее законодательство, в ст. 1079 Гражданского кодекса РФ (далее — ГК РФ)24, возлагает обязанность по возмещению вреда, причиненного источником повышенной опасности на его владельца, то есть лицо, имеющее определенное правовое основание (право собственности, аренды и проч.). Однако, в случае, с вирусами такой подход выглядит не только бесперспективным, но и абсурдным.

Впрочем, следует отметить, что экспоненциальный рост количества объектов, свой­ства которых позволяют отнести их к источникам повышенной опасности, связанный с разработкой и внедрением интеллектуальных технологий позволяет говорить о формирующейся проблеме определения владельца источника повышенной опасности, и как следствие, лица, на которое возлагается гражданско-­правовая ответственность. В частности, искусственный интеллект, вполне обосновано относится различными авторами к источникам повышенной опасности [11], пожалуй, в этом ученые единодушны. А вот при определении субъекта ответственности авторы ведут длительные дискуссии, признавая таковыми лицо, его спрограммировавшее [12], либо лицо, осуществляющее эксплуатацию [13].

Таким образом главная проблема кроется не в том, что вирус является источником повышенной опасности, а в том, кто будет нести ответственность за причинение им вреда.

Как известно заражение вирусом, как правило, приводит к болезни конкретного человека. Сам человек, хотя и является носителем вируса, не может рассматриваться как источник повышенной опасности: с позиции гражданского права, носитель вируса и владелец вируса, безусловно, разные понятия.

Поведение носителя вируса, в ряде случаев может иметь признаки (только признаки) деятельности (поведения), создающей повышенную опасность для окружающих. Указанная деятельность может выражаться в несоблюдении режима изоляции, вступление в контакты с другими людьми, которых он может заразить. В частности, подобная ситуация, подробно регулируется правовыми нормами в случае заражения ВИЧ-инфекцией. Так, если лицо знало о наличии у него болезни, не приняло необходимых мер для предотвращения заражения другого лица, оно может быть привлечено к уголовной ответственности (ст. 122 Уголовного кодекса РФ)25. Соответственно, потерпевший может предъявить требование о возмещении причиненного вреда. Однако в этом случае, несмотря на наличие определенных признаков деятельности, создающей повышенную опасность для окружающих, признаваться таковой она не может, так как, по сути, подконтрольна человеку и зависит от воли лица-носителя, да и наступление ответственности закон связывает с наличием вины.

Другое дело, когда речь идет, например, о коронавирусе (COVID 19). Изолироваться полностью, как правило, человек не может (даже, если на то, есть его воля); предотвратить распространение заболевания, соответственно, тоже. При этом сам вирус создает угрозу жизни и здоровью значительному кругу лиц. В отличии от ВИЧ-инфекции, лицо, знающее о заболевании, может предпринимать все возможные меры для предотвращения инфицирования других людей и ­все-таки распространять заболевание. Однако и в этом случае, мы не можем вести речь о деятельности, создающей повышенную опасность для окружающих.

Во-первых, как нами указывалось выше, заболевший человек является лишь носителем, а не владельцем вируса; во-вторых, ответственность за вред причиненной деятельностью, создающей повышенную опасность, наступает без вины, тогда как в данном случае, мы не можем ни учитывать действия субъекта, направленные на предотвращение распространения заболевания. Таким образом, несмотря на наличие всех признаков, присущих источникам повышенной опасности (включая деятельность), относить поведение субъекта, зараженного коронавирусом (как, впрочем, и другими вирусами и инфекциями) к поведению, создающему повышенную опасность для окружающих, нельзя.

Исключив носителя вируса из круга субъектов ответственности за вред, причиненный источником повышенной опасности, обратимся в фигуре владельца источника повышенной опасности. Исходя из предложенного законодателем понятия (ст. 1079 ГК РФ), владелец источника повышенной опасности должен иметь определенный титул (право собственности, право аренды и проч.). Возникает закономерный вопрос, какой субъект может обладать правом на вирус? В силу естественного происхождения, коронавирус с этой точки зрения изначально правообладателя не имеет, объектом ­чьих-либо прав не является (здесь еще раз напомним, что мы ведем речь только о тех явлениях окружающей природной среды, которые обладают режимом объекта гражданских прав). Именно «объект права» является той гражданско-­правовой формой, посредством которой обеспечивается правовое состояние присвоенности социальных благ [14]. И, если с другими объектами, например, дикими животными, собственником можно признать государство, на территории которого оно обитает, то с вирусами все сложнее, да и находиться они могут на территории различных государств.

У проблемы определения владельца вируса несколько путей решения: изменить конструкцию владельца в законодательстве; отказаться от попытки признать вирусы и инфекции источником повышенной опасности; изменить подход к субъекту ответственности за вред, причиненный источником повышенной опасности.

Что касается первого способа, то в доктрине разработан подход, где под владельцем понимается лицо, использующее источник повышенной опасности или осуществляющий деятельность, создающую повышенную опасность, обязанное, но не осуществившее за ней надлежащий контроль [15]. По сути, речь идет о так называемом эксплуатанте, при характеристике которого из двух признаков владельца (юридическом и материальном) остается только материальный. Указанный подход мог бы решить проблему владельца вируса как источника повышенной опасности, так как здесь принципиально важно установить, кто использует вирус, а не кто его владелец. С этой точки зрения производитель лекарств, использующий вирусы, является субъектом ответственности за причиненный в результате этого вред. Однако подход не приемлем к другим составам правонарушений, связанных с источником повышенной опасности. Например, в случае закрепления указанного положения в действующем законодательстве, ответственность за вред, причиненный водителем, управляющим транспортным средством в силу трудового договора, наступит для самого водителя, а не владельца транспортного средства. Таким образом, решая одну проблему, можно создать другую.

Доступным способом решения проблемы владельца мог бы стать отказ от попытки признать вирусы и инфекции источником повышенной опасности. Однако превентивная направленность гражданско-­правовой ответственности ничуть не менее важна, чем и ее компенсаторная функция. Поэтому данный состав должен существовать, в том числе, и с целью предупреждения возможных правонарушений в данной сфере.

Самым рациональным способом решения проблемы, является, на наш взгляд, обозначенный нами третий подход. Решить проблему можно разорвав установленную законодательством взаимосвязь между фактическим причинителем вреда и лицом, ответственным за его возмещение. То есть формула «лицо, причинившее вред, возмещает его…» к данному составу применяться может не во всех случаях.

В зависимости от субъекта ответственности, необходимо выделить два состава данного правонарушения: в первом — источником повышенной опасности является объект материального мира (вирус, дикое животное, атомная энергия и проч.), а, во-втором, деятельность, создающая возможность причинения вреда в силу своих опасных свой­ств. В последнем случае (когда мы говорим о деятельности) четко прослеживается связь: причинитель вреда — субъект ответственности. В первом же составе — это связь опосредована, так как вред причиняется объектом права, а не субъектом. Вследствие этого ответственность определяется посредством юридической связи (наличием у субъекта прав в отношении вредоносного объекта). В случае с деятельностью, создающей повышенную опасность, по нашему мнению, ответственность должна наступать для лица, которое эту деятельность осуществляет (не владельца, в том смысле о котором говорит действующая норма права, а именно лица, чьей деятельностью, в том числе с использованием объектов, обладающими признаками источника повышенной опасности, причиняется вред).

В ситуации, когда источником повышенной опасности выступает объект — это правило не подходит. В рамках состава правонарушения, где вред причиняется самим источником повышенной опасности, необходимо выделить два специальных деликта. В первом деликте субъектом ответственности является владелец источника повышенной опасности (и здесь речь идет о владельце в смысле, закрепленном в ст. 1079 ГК РФ). В тех же случаях, когда владельца установить невозможно, ответственность будет наступать у Российской Федерации или солидарно у Российской Федерации, и субъекта Российской Федерации, и только при присутствии дополнительного условия — наличие у государства/субъекта РФ обязанности, закрепленной в Конституции РФ по обеспечению безопасности своих граждан в данной сфере.

Например, пункт м) статьи 71 Конституции РФ26 предусматривает обязанность РФ обеспечить безопасность личности при применении цифровых технологий и обороте цифровых прав. Соответственно, при причинении вреда вредоносными программами и при условии, что владельца программы установить невозможно, ответственность наступает для государства. Часть 2 статьи 7 и статья 41 Конституции РФ говорит об охране и защите здоровья граждан, соответственно, при распространении вируса и опять же, в случае отсутствия возможности установить владельца вируса — ответственность наступает для государства. Таким образом, в данном составе, ключевыми для определения условий наступления гражданско-­правовой ответственности являются следующие признаки: вред причиняется объектом права; установить владельца источника повышенной опасности не представляется возможным; на государство возложена обязанность обеспечить безопасность граждан в данной сфере отношений.

Такой подход не является новым для российского законодателя, который на протяжении главы 59 ГК РФ неоднократно использует прием замещения фигуры причинителя вреда лицом, возмещающим вред (за работника вред возмещает работодатель, за малолетнего — законные представители и т. п.). При этом есть составы, указывающие не на конкретного субъекта ответственности, а на источник, за счет которого возмещается вред (например, при причинении вреда органами дознания, предварительного следствия, судом вред возмещается за счет соответствующей казны). Эти составы, как раз и объединены общей обязанностью государства, в силу Конституции РФ, обеспечить безопасность своих граждан, защиту их прав и свобод. Так, например, при причинении вреда органами дознания, предварительного следствия, судом, он возмещается за счет казны в силу наличия конституционной обязанности обеспечить законность, правопорядок и общественный порядок (ст. 72 Конституции РФ).

Предложенный подход, на наш взгляд, имеет несколько позитивных моментов. Во-первых, решается проблема возмещения вреда в тех случаях, когда владельца источника повышенной опасности установить невозможно. Во-вторых, государство, в целях минимизации собственной обязанности по возмещению причинения вреда, должно более продуктивно осуществлять деятельность по поиску владельца источника повышенной опасности. В-третьих, предложен путь решения доктринальной проблемы, связанный с осуществлением теории объекта и деятельности, как источника повышенной опасности. Помимо этого, указанный подход может решить не только проблему, связанную с распространением вирусов и возникновением пандемии, но применяться во всех ситуациях, когда установление владельца источника повышенной опасности проблематично (например, при причинении вреда искусственным интеллектом, компьютерными вирусами и проч.).

Библиографический список

1. Красавчиков О. А. Возмещение вреда, причиненного источником повышенной опасности. М., 1996. С. 28.

2. Агарков М. М. Обязательства из причинения вреда // Проблемы социалистического права. 1936. № 1. С. 68.

3. Малеина М. Н. Болезнь как юридический факт — состояние, вызывающее правовые последствия // Медицинское право. 2016. № 3. С. 7–11.

4. Козьминых Е. Обязательства вследствие причинения вреда здоровью при оказании медицинских услуг // Российская юстиция. 2001. № 2. С. 34.

5. Кратенко М. Вакцинация как источник повышенной опасности. За или против? // Закон. 2020. 31 мая.

6. Мохов А. А. Некачественное медицинское обслуживание как источник повышенной опасности для окружающих // Современное право. 2004. № 10. С. 34.

7. Дерюгина Т. В. Новые технологии в медицине и старые проблемы гражданско-­правовой ответственности // Право и современные технологии в медицине: монография / отв. ред. А. А. Мохов, О. В. Сушкова. М.: Проспект, 2019. С. 173–177.

8. Антимонов Б. С. Гражданская ответственность за вред, причиненный источником повышенной опасности. М.: Юриздат, 1952. 300 с.

9. Майданник Л. А., Сергеева Л. Ю. Материальная ответственность за повреждение здоровья. М.: Госюрздат, 1952. 151 с.

10. Иоффе О. С. Обязательства по возмещению вреда. Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1952. 126 с.

11. Антонов А. А. Искусственный интеллект как источник повышенной опасности // Юрист. 2020. № 7. С. 69–74.

12. Leenes R., Lucivero F. Laws on Robots, Laws by Robots, Laws in Robots: Regulating Robot Behaviour by Design // Law, Innovation and Technology. 2014. Vol. 6. Iss. 2. P. 194–222.

13. Чеговадзе Л. А. Объекты гражданских прав и новая редакция ст. 128 ГК РФ // Законы России: Опыт, анализ, практика. 2014. № 10. С. 81–86.

14. Флейшиц Е. А. Основные вопросы гражданской ответственности за повреждение здоровья // Ученые записки ВИЮН. М., 1955. Вып. I. С. 51.

Змерзлый Борис Владимирович,
zbv1973@rambler.ru

§ 3. Организация противоэпидемиологических мер балтийского побережья России в начале ХІХ века

Аннотация. В условиях пандемии коронавируса, охватившей за весьма короткий срок практически все страны нашей планеты весьма актуальными являются вопросы как всесторонней и эффективной борьбы с ней, так и изучения имеющегося богатого отечественного и зарубежного опыта, выработанного в подобных ситуациях человечеством. Наиболее подверженными занесению различных эпидемиологических болезней всегда были торговые прибрежные города и близлежащие к ним регионы. К началу ХIХ в. таковыми в России являлись балтийской и черноморско-­азовский районы. Именно в отношении этих регионов были разработаны и применялись разнообразные организационные, медицинские и правовые меры, направленные на недопущение заноса эпидемий на территорию страны, выявление эпидемических болезней на торговых судах, организация изоляции и лечения членов судовых экипажей и пассажиров, а иногда и отдельных городов, дезинфекция грузов и т. д.

Значительная роль в изучаемый период в деле борьбы с инфекционными болезнями отводилась карантинным учреждениям, действовавшим как на территории России, так и в соседних странах. В работе раскрыты особенности организации борьбы и предотвращения инфекционных заболеваний в балтийском регионе.

Ключевые слова: инфекционные заболевания, карантины, организация, торговые суда, меры, нормативные акты, скандинавские страны.

Zmerzly Boris Vladimirovich

§ 3. Organization of anti-epidemic measures on the Baltic coast of Russia in the early nineteenth century

Abstract. In the context of the coronovirus pandemic, which has covered almost all countries of our planet in a very short period of time, the issues of both comprehensive and effective fight against it and the study of the existing rich domestic and foreign experience developed in such situations by humanity are very relevant. The most susceptible to the introduction of various epidemiological diseases have always been the commercial coastal cities and the surrounding regions. By the beginning of the nineteenth century, the Baltic and Black Sea-­Azov regions were such in Russia. It was in relation to these regions that various organizational, medical and legal measures were developed and applied, aimed at preventing the introduction of epidemics into the territory of the country, identifying epidemic diseases on merchant ships, organizing isolation and treatment of ship’s crew members and passengers, and sometimes even individual cities, disinfection of cargo, etc.

A significant role in the study period in the fight against infectious diseases was assigned to quarantine institutions operating both on the territory of Russia and in neighboring countries. The paper reveals the features of the organization of the control and prevention of infectious diseases in the Baltic region.

Keywords: infectious diseases, quarantines, organization, merchant ships, measures, regulations, Scandinavian countries.

Введение

Ситуация с пандемией коронавируса как в нашей стране, так и во всем мире, вполне определенно говорит о том, что человечество, несмотря на свои значительные успехи в области борьбы с эпидемическими заболеваниями, все еще остается весьма подверженным их распространению. Не последнюю роль здесь играет и значительно увеличившаяся мобильность населения, связанная с глобализацией мировой экономики, зависимости подавляющего количества стран от экспорта и импорта различного рода продукции.

Исходя из этого очевидного факта следует лишь один вывод — успешная борьба с подобными явлениями и их предупреждение возможны лишь при деятельном участии всех заинтересованных сторон на всех уровнях — международном, национальном, региональном, муниципальном и т. д.

Этот подход был сформирован достаточно давно и примеров его использования, в том числе история России, знает не мало. Попытаемся раскрыть отдельные страницы этого процесса, показать деятельность российского государства в деле обеспечения санитарно-­эпидемиологической безопасности своих границ в один из наиболее динамичных периодов его истории на примере Балтийского региона в начале ХІХ в.

Как справедливо указывает в одной из своих публикаций Е. Воронина, «Одной из важнейших торговых и судоходных магистралей России на протяжении XVIII в. являлось Балтийское море. Тем не менее, практически весь этот период оно оставалось без таких особых мер как создание при его портах карантинных учреждений. Они открывались лишь в качестве временной заградительной меры при вспышках чумы. Как известно, первым постоянно действовавших карантином не только на Балтике, но и на территории всей империи был созданный указом 6 мая 1786 г. (№ 16390) карантинный дом на острове Сескар» [1, с. 13–14; 2, с. 113].

Основные положения и особенности его организации и деятельности рассмотрены в различных публикациях работах, при этом, следует отметить и тот факт, что данный карантин в своей работе был призван обеспечить безопасность лишь Санкт-­Петербурга. Прочее же побережье оставалось практически незащищенным от внесения эпидемий, так как долгое время устройство карантинов для Балтики признавалось нецелесообразным из-за их большого количества, дороговизны и стеснений в развитии торговли.

Так, та же Е. Воронина указывает, что «Так, к примеру, в 1801 г. был назначен сбор для устройства карантинов и карантинных застав в Рижском, Перновском и Аренсбургском портах… Но до реального их открытия дело так и не дошло» [3, с. 302–310].

В 1805 г., когда в странах южной Европы вспыхнула желтая лихорадка, на острове Сескар у России еще был карантин, но уже тогда по договору с Данией было решено впускать в Российские балтийские порты только суда, представлявшие свидетельство о проходе карантина в Христианзанде в Норвегии, где был акредитирован российский карантинный агент. Производить традиционную санитарно-­эпидемиологическую охрану побережья Балтики из-за его огромной протяженности оказалось не рационально. В результате, карантинное учреждение на острове Сескар было ликвидировано. Однако, окончательно решение этого вопроса затянулось из-за вой­ны Дании с Англией [2, с. 113].

Тогда же, в 1805–1806 гг. в Балтийские порты России допускались лишь суда, приходившие с свидетельствами от Ельсинорской Карантинной комиссии (№ 22295) [3, с. 113]. Позже, после 1813 г., договор был возобновлен с привлечением к нему Швеции.

Следует упомянуть и о том, что в 1805 г. на Белом море близ Архангельска также был открыт карантин, но его можно было использовать лишь в крайнем случае из-за необорудованности. В связи с чем в Архангельский порт решено было принимать туда суда не иначе как с свидетельствами с Христианзандского (Норвегия) карантина. В результате, решили использовать для охраны Балтийских портов карантины Дании, а Белого моря карантинами Норвегии и Англии. Более детально это закреплено в указе от 25 мая 1816 г. «Постановление об охранении Российских берегов и портов на Балтийском и Белом морях от внесения в оные заразительных болезней» [3, с. 114]. При этом ставка делалась на проверенный временем датский карантинный устав, с его строгими мерами предосторожности.

В качестве дополнительной меры было решено назначить в важнейшие карантины Дании по одному российскому карантинному агенту, с одним каждому из них помощником, и именно: «в Гелсингер на Зунд в Нибург на большом Белте и в Тенниген на Голстинском канале», с соответствующим жалованием — агентам по 800, а их заместителям по 500 руб­лей серебром в год». В 1823 г. обязанности этих агентов были возложены на консулов.

Тенденция использовать карантинные учреждения соседних стран для России стала обычной вплоть до конца ХIХ в. Так в знаменитом своем словаре Брокзауз и Ефрон, затрагивая вопрос о карантинах отмечали, что «В настоящее время охранение берегов Балтийского моря от чумы возложено на шведский К. в Кензе (в Каттегате), а такое же охранение берегов Белого моря — на норвежский К. в Христианзанде (ст. 1217–1253 Устава Врачебного, изд. 1892 г.)» [5, с. 450–455].

Дополнительным стимулом к изменению со стороны Российской империи подходов к организации санитарно-­эпидемиологической охраны подконтрольного ей балтийского побережья в начале ХIХ в. стало присоединение Финляндии, с ее значительной протяженностью морских границ.

Скандинавские страны имели богатый и, очевидно, достаточно современный, на тот момент, опыт деятельности карантинных учреждений, борьбы с эпидемиями, необходимое количество квалифицированных специалистов, развитую правовую базу в данном вопросе. Исходя из этого заключения, мы обязаны вкратце обратится к освещения этого вопроса.

В первые годы XVII в. многие части королевства Дания-­Норвегия были опустошены чумой. Реакция короны на эти эпидемии может быть истолкована как зарождение политики общественного здравоохранения в обеих странах. Карантин был принят как общее средство защиты общества в целом, а не только королевского двора, от распространения болезней. А деятельность подготовленных медицинских кадров получила официальное продвижение. Например, в июле 1603 г. королевский патент наградил датского врача Вилладса Нильсена пожизненным ежегодным доходом из государственного бюджета для оказания медицинских услуг жителям Бергена, крупнейшего города Норвегии в то время.

Здесь следует помнить, что до 1814 г. Норвегия была зависимой провинцией в государстве Дания-­Норвегия и управлялась датским монархом в Копенгагене [5].

Поначалу выражение этих отношений ограничивалось законодательным регулированием медицинской практики. Так, закон от 4 декабря 1672 г. требовал, чтобы врачи были аккредитованы медицинским факультетом Копенгагена, единственного государственного университета, и наделял их контрольными полномочиями как над аптекарями, так и над акушерками. Кроме того, в нем содержался пункт, имеющий далеко идущие последствия: практикующие врачи должны были оказывать бесплатную медицинскую помощь бедным. Норвежская действительность, однако, сильно отставала от обещаний закона. В то время и в последующие десятилетия во всей стране было всего пять врачей; до 1740-х годов не было ни одной квалифицированной акушерки.

Создание коллегии медиков в Копенгагене в 1740 г. положило начало государственным инициативам по борьбе с болезнями и улучшению здоровья населения, которые ускорились в последней четверти XVIII в. и достигли кульминации в годы непосредственно перед политическим переворотом 1814 года, когда Норвегия была отделена от Дании и вынуждена вступить в династический союз со Швецией. Центральным инструментом государственного вмешательства в вопросы здравоохранения Иоганна Петера Франка, была сеть королевских государственных служащих, прошедших медицинскую подготовку, которые управляли государственной политикой и сообщали о состоянии здоровья в своих районах.

К 1810 г. корпус медицинских офицеров насчитывал тридцать пять человек; в то время во всей стране насчитывалось около 100 практикующих врачей. Между 1811 и 1826 годами Норвегия создала свои собственные учебные заведения для медицинского персонала: медицинский факультет в недавно созданном Университете Христиании (Осло) в 1812 г., государственная школа акушерства в 1818 г. и в 1826 г. национальная учебно-­исследовательская больница Рикшоспиталет. У молодой системы общественного здравоохранения было мало реальных мероприятий, но она осуществила два амбициозных проекта. В 1810/11 г. была введена обязательная вакцинация против оспы, которая впоследствии проводилась со значительной эффективностью, несмотря на ряд технических недостатков и некоторую народную сопротивляемость. В течение двух поколений эта первая национальная программа профилактики заболеваний фактически устранила это бедствие из норвежского общества.

Также в 1810 г. появился кодекс акушерок, который определил квалификацию и создал общегосударственную сеть платных квалифицированных акушерок [5].

Мы не случайно уделили столько внимания Норвегии — холера была болезнью ужаса в норвежских городах в XVIII в. Для настоящего исследования важен тот факт, что г. Кристиансэнд имел карантинную станцию и больницу на острове Оддерей с 1804 г. И этот факт давал весьма ощутимые результаты. Так, к примеру, близкий по торговому значению город Драммен также посещало много торговых судов. В 1832, 1833 и 1857 годах в общине драмменов было зарегистрировано 544 больных холерой; 336 человек погибли. В тоже врем Кристиансэнд имел в общей сложности только 15 смертей (1833, 1853 и 1866), включая и умерших в карантинной больнице. Кроме того, и по сравнению с другими городами, в Кристиансанд было мало смертей.

Вывод напрашивается только один: причиной лучшей статистики холеры в Кристиансанде, вероятно, является карантинная станция и больница на острове Оддерей (1804). Городские органы здравоохранения имели эффективные процедуры и знания, вероятно, полученные из карантинной станции и больницы [6].

В отношении Финляндии также с уверенностью можно утверждать преемственность характерных для скандинавских стран способов и приемов борьбы с распространением эпидемиологических болезней. Обусловлено это ее широкой автономией в составе Российской империи и длительным периодом использования значительной части привычного финнам шведского законодательства с последующей его постепенной модернизацией.

Это утверждение в том числе базируется на данных выдающегося ученого Кутафина О. Е., который, в частности, отмечал, что: «В Финляндии сохранило силу действующее до присоединения шведское уложение 1734 г.» [7, с. 19].

Первым известным нам нормативно-­правовым актом в Великом княжестве Финляндском, регламентировавшим способы и методы борьбы с распространением эпидболезней стало «Высочайшее Постановлением от 17 февраля 1818 г.». Данный документ, очевидно, не случайно был издан именно в этом году, так как это издание совпало с публикацией и введением в действие второго в Российской империи карантинного устава этого же года. Несомненно, что данные документы были синхронизированы между собой. Однако, если на основной территории империи в последствии были ведены карантинные уставы 1832 и 1841 г., то в отношении Финляндии изменения произошли лишь с принятием 2 мая 1865 г. Высочайшего Его Императорского Величества объявления «об изменении карантинных правил для судов, идущих в Финляндские гавани и фарватеры».

Этим документом, в частности, устанавливалось, что охрану берегов Балтийского моря от внесения чумы предоставлено карантинному заведению в Кензе, что в Каттегате27, на таком основании, чтобы оно в очищении судов, шедших в финляндские порты, их груза, экипажа и всего вообще, принимало те же самые меры предосторожности, какие были предписаны данным ему уставом для судов, приходивших в шведские порты (ст. 1).

Все суда, назначенные в финляндские порты, из каких бы мест они ни вышли, кроме указанных в ст. 9 данных правил, обязаны были иметь патент здравия, полученный в месте отплытия и засвидетельствованный российским консулом или агентом, или, в случае отсутствия их на месте — шведским консулом, а если и такого не было, то одним из прочих консулов, по выбору и назначению министерства иностранных дел (ст. 2).

На этом же патенте следовало делать во всех промежуточных портах, в которые судно во время пути заходило, в последовательном порядке [8, с. 1], отметки российских консулов или агентов, или других на то уполномоченных лиц, с обозначением благополучного или неблагополучного состояния места (ст. 3).

В совершенно благополучное от чумы время, признанное таковым в публикациях правительства Швеции, все суда без исключения, если карантинными постановлениями Швециями это было разрешено для шведских портов, могут следовать в финляндские порты, в которых они должны были приниматься без задержки. В иных случаях такие суда должны был предъявлять указанный выше патент здравия; в ином случае они не допускались в финляндские фарватеры и шхеры (п. 4).

При этом, шкипера (капитаны) судов, назначаемых в Балтийское море, обязаны были приобрести и иметь на судне экземпляр шведских действующих карантинных постановлений, в параграфе 4 которых размещались ясные указания, в каких случаях могут отправляться прямо в разные шведские порты, куда назначены, и в каких случаях они для опроса или очистки, обязаны сперва направляться в Кензе.

В период эпидемии чумы, или только при подозрении о таковой, когда публикацией правительства Швеции отдельные места или порты признавались зачумленными или сомнительными, все суда, вышедшие из этих мест или портов, обязаны были заходить в карантинное заведение в Кензе, для выдержания карантинных терминов и прочих установленных требований, на основании существовавших в этом карантине правил, после чего только они могли быть допущены финляндские порты или фарватеры и шхеры лишь по предъявлению чистого свидетельства, выданного от Кензенского карантинного начальства (п. 5).

Суда, вышедшие в чумное или сомнительное время из мест совершенно благополучных, признаваемых таковыми публикациями шведского правительства могли и в это время, не заходя в Кензе, с чистым своим патентом последовать в финляндские порты, в которых, однако они подлежали опросу относительно сообщения их с встретившимися судами, во время плавания из последнего места отплытия, из которого имелось консульское удостоверение, до места прибытия. Если при этом опросе оказывалось, что судно не имело подозрительного сообщения в пути, то оно принималось в порту без задержки.

В ином случае такому судну воспрещалось любое сообщение с берегом на некоторое время по усмотрению портового начальства или где такого не было, то по определению соответствующей полицейской власти, или же, в случае сильного сомнения, судно должно было обращаться в Кензе и там сдавалось в карантин с помощью российского консула или агента коммерческих дел.

Требуемый опрос судна и вообще рассмотрение патентов здравия возлагался на командира брандвахты28, где такие были [8, с. 2], а в ином случае соответствующей полицейской властью в то самое время, когда они отбирали паспорта и прочие судовые документы (ст. 6).

Кроме того, консулы и их агенты обязаны строго наблюдать, чтобы никакое судно не имело более одного патента здравия. В случае ветхости или неопрятности патента, или если он был весь уже исписан, то он отбирался, и шкиперу выдавался новый патент, на котором вкратце обозначались места первоначального отплытия и главное содержание замечаний, на первом патенте имевшиеся (ст. 7).

Соответствующие таможни, смотрители таможенных застав, командиры брандвахт и судов таможенной стражи, а также прибрежные начальства должны были иметь формы для патентов здравия, выдаваемых судами шведским правительством о карантинном очищении и безопасности экипажа и груза их от заразы, и снимками печатей, прикладываемых к тем патентам, а также и формами свидетельств, выдаваемых российскими консулами и агентами судам, не обязанным заходить в Кензе (ст. 8).

В российские порты Балтийского моря, также в финляндские порты принимались без карантинных видов те суда, которые получали свой груз или без него приходили от иностранных или российских портов этого же моря (ст. 9).

В то же время устанавливалось, что все суда, идущие из Северного моря к российским Балтийским и финляндским портам, для большего отличия их, должны были иметь на одной из своих мачт, зеленый флаг и предъявлять виды свои на пути как командирам брандвахт и судов таможенной стражи, так и смотрителям таможенных застав, в случае их требования (ст. 10).

Шкипера судов, прибывших к финляндским фарватерам или финляндским шкиперам без патента, или с патентом, составленным без соблюдения предписанных для того форм, а также имеющие помарки, подчистки или приписки между строк, если они, по месту отправления своего, обязаны были иметь правильный патент, подлежали взысканию денежного штрафа в 25 руб., если не могли доказать, что лишились патента вследствие насилия или других от них не зависящих причин.

Указанному взысканию в количестве 25 руб. подлежали также шкипера судов, если на имеющихся у них патентах отсутствовали отметки русских консулов или агентов, или других уполномоченных на то лиц, с указанием благополучного или неблагополучного состояния промежуточных портов, в которые суда во время пути заходили [3, с. 3].

В случае, когда шкипер настаивал на правильности патента, то командир брандвахты, или где такого нет, лоцман, отобрав от него этот документ, как и все прочие судовые бумаги, должен был отправить их немедленно, для дальнейшего распоряжения к полицейскому начальству ближайшего города, сообщая в то же время о случившемся как окружной таможне, так и местной полиции, если только местность в административном отношении не подчинялась тому или иному городу, удерживая между тем судно в отдалении от берега и запрещая любое к нему касание (ст. 12).

По прибытии судов на место их назначения, патенты здравия следовало командирам брандвахт, где такие были, а в ином случае, лоцманами отдаваемы ближайшей таможне для уничтожения (п. 13).

Командиры российских военных судов, возвращающихся или переходящих из Северного или других морей в Балтику, проходя мимо Кензеского карантина, должны были извещать его о благосостоянии и безопасности судов и экипажей их. Извещение это, как честное слово, признавалось достаточным (ст. 14).

Во всем остальном, нормы, которые поэтому же вопросу были установлены Высочайшим Постановлением от 17 февраля 1818 г., должны были «в удобоприменительных» и в дальнейшем служить руководству, если они не были отменены прямо вышеизложенными правилами [8, с. 4].

Библиографический список

1. Воронина Е. О. Учреждение карантина на острове Сескар как основа для создания карантинной службы Российской империи // Актуальные вопросы истории, культуры, этнографии и права Юго-­Восточного Крыма: мат. V-й межд. науч. кон. (Новый Свет, Украина, 6–7 октября 2012 г.). Симферополь: Новый Свет, 2013. 284 с.

2. Змерзлый Б. В. Правовые основы создания и деятельности карантинных учреждений в Российской империи в конце XVIII — начале ХХ вв. (на материалах Таврической губернии) / Б. В. Змерзлый, Е. О. Воронина. Симферополь, 2014. 261 с.

3. Воронина Е. О. Карантинные меры в бассейнах Балтийского и Белого морей Российской империи в ХХ начале ХХ вв. // Ученые записки Таврического национального университета им. В. И. Вернадского. 2012. № 2. Т. 25 (64). С. 302–310.

4. Карантин. Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Т. XIV: Калака — Кардам. СПб.: Типо-­Литография И. А. Ефрона, 1895. С. 450–455.

5. Public Health in Norway 1603–2003. Reviewed by William h Hubbard, Professor Emeritus // https://www.ncbi.nlm.nih.gov/pmc/articles/PMC1369017/

6. Торствейт Л., Вестерхус П. Холера и карантин в Кристианзанде // URL: Cholera and quarantine in an 18th century Norwegian city (researchgate.net); Лоренц М. Иргенс. Корни норвежской эпидемиологии — Норвежская эпидемиология в 19 в. // Норск Эпидемиология 25(1). 2015. Август. С. 21–29.

7. Кутафин О. Е. Российская автономия: монография. М.: ТК Велби; Проспект, 2006. 768 с.

8. Высочайшее Его Императорского Величества объявление об изменении карантинных правил для судов, идущих в Финляндские гавани и фарватеры № 19. 2 мая 1865 г. // Сб. постановлений Великого Княжества Финляндского за 1865 год. Гельсингфорс: Сенатская типография, 1865. 4 с.

Кнышоид Михаил Зиновьевич,
e-mail: Black-teams@ya.ru

§ 4. Перспектива электронных документов как цифрового инструментария в период пандемии коронавирусной инфекции 2020 г.

Аннотация. Статья посвящена анализу перспективы использования электронных документов как отдельного подвида цифровых инструментов в период пандемии коронавирусной инфекции 2020 г.

Ключевые слова: цифровизация, цифровой инструмент, информационное право, цифровой пропуск, электронный документ.

Knyshoid Mikhail Zinov’evich

§ 4. The prospect of electronic documents as digital tools during the 2020 coronavirus pandemic

Abstract. The article analyzes the prospects of using electronic documents as a separate subspecies of digital tools during the coronavirus pandemic in 2020 year.

Keywords: digitalization, digital tool, information law, digital pass, electronic document.

Сегодня можно с уверенностью констатировать факт того, что мы не только живем в эру глобальной, национальной и трансграничной цифровизации, но и являемся непосредственными участниками различных процессов цифровизации российского информационного общества, происходящих в государственном, бизнес и частном секторах. Происходящие процессы в XXI веке являются одними из естественных результатов продолжающейся четвертой промышленной революции в глобальном мире [1], которая, захватив умы миллионов людей современного общества, продолжает в геометрической прогрессии развивать и трансформировать как традиционные, так и инновационные направления научных направлений, а также в достаточно быстром темпе внедрять различные научные достижения в повседневный уклад жизни человечества, изменяя его рабочую среду и процесс общения индивидов между собой. Опираясь на совокупность полученных знаний и навыков, приобретенных человечеством в ходе прошедших ранее научно-­технических и промышленных революций и зафиксированных в истории развития человечества, можно утверждать, что по текущему охватываемому масштабу, объему как научных, так и финансовых инвестиций, а также многогранности технической реализации четвертая промышленная революция не имеет аналогов во всем предыдущем опыте глобального общества. Также важно отметить, что одним из основных элементов современного глобального информационного общества является многообразие используемых информационных технологий, которые естественным образом составляют фундаментальную основу процессов развития цифровых технологий и цифровой экономики [2].

Термин «цифровизация» своими корнями уходит в 1995 г., когда американский информатик Николас Негропонте из Массачусетского университета в научном труде «Being Digital» сформулировал данную дефиницию как преобразование информации в электронный вид, которое в большинстве случаев ведет к снижению издержек, появлению новых возможностей, оптимизации различных бизнес-­процессов организаций и т. д. [3] Оглядываясь на уже сформировавшуюся историю развития информационных технологий с конца XX — начала XXI веков и на сегодняшние активные процессы цифровизации в разрезе как глобального мира, так и отдельного государства, можно наблюдать с каждым годом возрастающее в геометрической прогрессии количество успешно завершенных разнообразных процессов преобразования любой информации в электронный вид, приводящее к качественным и положительным последствиям развития экономики и общества в масштабах государства, что в конечной форме позволяет понимать термин цифровизации в более широком смысле как современный глобальный тренд параллельного развития экономики и общества, основанный на переводе информации в электронный вид и приводящий к повышению эффективности экономики и улучшению качества жизни [4].

Активное развитие цифровизации и цифровой экономики в России отражается и в ряде принятых нормативных правовых актов. В первую очередь к таким относятся Указы Президента Российской Федерации от 5 декабря 2016 г. № 64629, от 9 мая 2017 г. № 20330, от 7 мая 2018 г. № 20431, от 10 октября 2019 г. № 49032, национальная программа «Цифровая экономика Российской Федерации» согласно утвержденному Правительством Российской Федерации33, направленной на достижение цели, определенной Указом Президента Российской Федерации от 7 мая 2018 г. № 204 в части решения задач и достижения стратегических целей по направлению «Цифровая экономика». Стоит отметить, что вышеуказанные нормативные правовые акты прежде всего направлены обеспечение всестороннего развития российского информационного общества в рамках проходящей цифровизации на территории России и повсеместное внедрение в государственном, бизнес и частном секторах результатов инновационных и научно-­технических разработок в сфере информационных технологий, а также обеспечении информационной безопасности как в пределах территориальных границ страны, так и за ее пределами [5].

Учитывая отечественный опыт использования и развития многообразия информационных технологий, а также форсированный на государственном уровне переход трех основополагающих векторов нашей страны (государства, общества и бизнеса) к активному созданию, использованию, передачи и хранению информации, представленной в электронном виде, реализующийся на сегодняшний день в достаточно медленном режиме и в ряде случаев в многоступенчатом формате, стоит отметить, что бумажная форма документа по-прежнему превалирует над документами, представленными в электронном виде. Однако на текущий момент наблюдается закрепление в повседневной жизни российского информационного общества симбиоза результатов четвертой промышленной революции в сфере информационных технологий и электронных документов, которые медленно замещают классические документы на бумажном носителе. Иногда общество не подозревает, насколько большим объемом информации оно оперирует — создает, передает, хранит, использует, посредством именно такого симбиотического взаимодействия.

Увеличение разносторонних и всеобъемлющих операций российского информационного общества по созданию, использованию, передачи и хранению информации в электронном виде позволяет превратить в жизнь России цифровизацию как разносторонний драйвер развития всех основополагающих векторов нашей страны, обеспечивая повышение эффективности экономики и улучшения качества жизни своих граждан [6]. С каждым годом отечественная цифровизация охватывает все большое количество сфер деятельности (например, науку, образование, производство, социальную сферу граждан и т. д.), продолжая плавную интеграцию в эти и новые сферы деятельности и характеризуется доступностью информации, создаваемой в электронном виде или преобразуемой в электронный вид, гражданам, а также повышением их в щепетильных вопросах компьютерной грамотности и безопасности как информационной, так и финансовой.

2020 г. ознаменовался общемировой пандемией новой коронавирусной инфекции (2019-nCoV), которая естественным образом отразилась на общемировой экономической повестке, вызвав общемировой экономический кризис и затронув большинство сфер жизнедеятельности как глобального общества, так российского общества в целом, а также активизировав использование и развитие на уровне трех основополагающих векторов России разнообразных отраслей и достижений цифровизации. В рамках борьбы в 2020 г. с пандемией новой коронавирусной инфекции (2019-nCoV) как на территории нашей страны, так и во многих странах мира, органами государственной власти были приняты соответствующие комплексные меры по защите населения от пандемии, что нашло отражение в поэтапном введении комплексных мер в части внедрения и обеспечения режима повышенной готовности (в некоторых странах чрезвычайного положения) в связи с пандемией.

Не удивительно, но на передовых отечественных позициях цифровизации большинства общественных отношений в России в период режима повышенной готовности является г. Москва, ставший фактически акселератором российской цифровизации в 2020 г. За время пандемии на территории г. Москвы в рамках исполнения указа Мэра Москвы от 5 марта 2020 г. № 12-УМ с изменениями и дополнениями от 10, 14, 16, 19, 23, 25, 26, 27, 29, 31 марта, 2, 4, 9, 10, 18, 21, 28, 30 апреля, 7, 21, 27 мая, 4, 8, 15, 22 июня, 25 сентября, 6 октября 2020 г. (далее — указ Мэра Москвы)34, разработанного в соответствии с Федеральным законом от 21 декабря 1994 г. № 68-ФЗ (далее — Федеральный закон № 68-ФЗ)35 и Законом города Москвы от 8 июля 2009 г. № 2536, который вводит ряд ограничительных и запретительных мер на период режима повышенной готовности на территории г. Москвы, но в тоже время позволив реализовать систему мер по ряду процессов цифровизации, направленных на реализацию ряда ограничительных и запретительных мер на период режима повышенной готовности на территории г. Москвы. Стоит отметить, что указ Мэра Москвы стал одновременно фундаментальной основой для разработки аналогичных актов в большинстве субъектов Российской Федерации. Указ Мэра Москвы опирается на пп. «б» п. 6 ст. 4.1 Федерального закона № 68-ФЗ и в соответствии с ним устанавливает режим повышенной готовности, а подпункт «а» п. 10 ст. 4.1 данного закона допускает при введении режима повышенной готовности ограничение доступа людей и транспортных средств на территорию, на которой существует угроза возникновения чрезвычайной ситуации.

Стоит отметить решительный шаг правительства г. Москвы в части комплекса мер по совершенствованию введенного режима повышенной готовности, направленного на снижения пандемии новой коронавирусной инфекции (2019-nCoV), реализованный указом Мэра Москвы от 11 апреля 2020 г. № 43-УМ (указ Мэра Москвы № 43-УМ)37, которым был утвержден порядок оформления и использования цифровых пропусков для передвижения по территории г. Москвы в период действия режима повышенной готовности в пределах территориальных границ г. Москве. Однако, в настоящее время документ утратил силу, в связи с изменившейся эпидемиологической обстановкой.

С момента отмены в г. Москве цифровых пропусков прошло достаточно времени, чтобы оценить правомерность данной законодательной инициативы Мэра Москвы, которая фактически явилась революционным решением законодателя в части использования текущего инструментария цифровизации России (QR-код) для интеграции при создании цифрового пропуска, но также породила дискуссию в российском юридическом сообществе по вопросам правомерности использования цифровых пропусков и выявила ряд законодательных проблем. Стоит отметить, что цифровой пропуск имел определенную юридическую силу и имел признаки электронного документа по следующим критериям: гражданин создавал его в электронной среде на сайте Мэра г. Москвы, доступном в информационно-­телекоммуникационной сети «Интернет (или он создавался оператором в связи с обращением гражданина через иные средства связи — телефонной, подвижной радиотелефонной (мобил

...