А. В. Петрянин

КОНЦЕПТУАЛЬНЫЕ ОСНОВЫ ПРОТИВОДЕЙСТВИЯ ПРЕСТУПЛЕНИЯМ ЭКСТРЕМИСТСКОЙ НАПРАВЛЕННОСТИ: ТЕОРЕТИКО-ПРИКЛАДНОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ

Монография

Под редакцией
доктора юридических наук, профессора,
заслуженного деятеля науки РФ
А. П. Кузнецова

---

ebooks@prospekt.org

Информация о книге

УДК 343

ББК 67.408

         П30

Автор:

Петрянин А. В., д-р юрид. наук, доцент, профессор кафедры уголовного и уголовно-исполнительного права Нижегородской академии МВД России.

Рецензенты:

Дашков Г. В., д-р юрид. наук, профессор, заслуженный деятель науки РФ; Дикаев С. У., д-р юрид. наук, професор; Агапов П. В., д-р юрид. наук, доцент.

Под редакцией доктора юридических наук, профессора, заслуженного деятеля науки РФ А. П. Кузнецова.

В монографии раскрыты гносеологические предпосылки возникновения экстремизма и направлений противодействия деяниям, содержащим в себе его признаки. Исследованы международные и зарубежные концепции борьбы с преступлениями экстремистской направленности.

В работе подробно рассматриваются существующие в российском законодательстве, правоприменительной деятельности и доктрине проблемы квалификации преступлений экстремистской направленности. Предложены механизмы совершенствования уголовного законодательства в целях повышения эффективности противодействия экстремизму. В качестве самостоятельного направления изучены криминологические особенности современных форм экстремизма, в рамках которого особое внимание уделено исследованию детерминант и инструментам предупреждения преступлений экстремистской направленности.

Законодательство приведено по состоянию на март 2016 г.

Монография предназначена для широкого круга читателей — сотрудников правоприменительных органов, научных работников, преподавателей, курсантов, слушателей и студентов юридических вузов и факультетов и всех тех, кто интересуется проблемами противодействия экстремизму.

УДК 343

ББК 67.408

© Петрянин А. В., 2016

© ООО «Проспект», 2016

Введение

Политические и экономические преобразования, проводимые в нашей стране с конца ХХ в., коренным образом изменили все сферы жизнедеятельности российского общества. В государстве стала складываться новая модель права, принципиально отличающаяся от ранее существовавшей, включающая в себя и иную нормативную базу противодействия преступности. Одним из основных ее орудий выступает Уголовный кодекс РФ, в котором законодатель предпринял попытку решить вопрос об ответственности за многие ранее не известные деяния, получившие значительное распространение в современных условиях. К ним следует отнести и преступления экстремистской направленности. Эффективное противодействие названным деяниям невозможно без их комплексного уголовно-правового и криминологического осмысления, разработки и обоснования концептуальных основ такого противодействия, что актуализирует тему выбранного научного исследования. Кроме того, о ее значимости свидетельствуют следующие факторы.

Первый. В настоящее время отсутствует единое понимание сущности самого явления экстремизм и преступлений экстремистской направленности в частности, о чем свидетельствуют бесчисленные изменения, вносимые как в Федеральный закон «О противодействии экстремистской деятельности», в Уголовный кодекс Российской Федерации, так и другие нормативные правовые акты. Наличие противоречий в содержании понятия «экстремизм» влечет за собой проблемы в определении критериев деяний, содержащих в себе его признаки, а также в их разграничении со смежными преступлениями. Указанные обстоятельства свидетельствуют о необходимости выработки унифицированной дефиниции «экстремизм», содержащей в себе его основополагающие (концептуальные) признаки, позволяющие идентифицировать это явление не только на национальном, но и на международном уровнях.

Второй. Исследование статистических материалов о преступлениях экстремистской направленности (количество этих преступлений с 2003 по 2015 г. возросло более чем в 7 раз) позволяет сделать вывод о том, что они представляют реальную угрозу для безопасности страны.

Третий. Неразработанность в современном праве концептуальных основ противодействия преступлениям экстремистской направленности порождает резкий всплеск таких деяний, ставящих под угрозу безопасность не только государства, на территории которого они совершаются, но и всего мирового сообщества в целом.

Четвертый. Потребность активизации противодействия экстремизму отражена в основополагающих документах, принятых руководством страны. Так, Стратегия противодействия экстремизму в Российской Федерации до 2025 г.1 , Стратегия национальной безопасности РФ2 , Стратегия государственной национальной политики Российской Федерации на период до 2025 г.3 , Концепция уголовно-правовой политики России4 , Послания Президента России Федеральному Собранию РФ5 формулируют задачи по усилению противодействия различным формам экстремистских проявлений, требующие в первую очередь научного осмысления.

Пятый. Федеральный закон «О противодействии экстремистской деятельности», являющийся нормативной основой противодействия экстремизму, в силу его частичной пробельности и противоречивости не оправдал возлагавшихся на него надежд.

Шестой. В настоящее время проявление данной группы преступлений находит свое отражение не только непосредственно при совершении наиболее общественно опасных деяний явно экстремистского характера (например, террористический акт; захват заложников; публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности; возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства; организация экстремистского сообщества; организация деятельности экстремистской организации и т. д.), но и иных преступлений, основанных на политической, идеологической, расовой, национальной или религиозной мотивации, что существенно увеличивает его масштабы.

Седьмой. Деяниям экстремистской направленности подвержены в первую очередь государства с нестабильной политико-экономической ситуацией, к которым можно отнести и Россию. Эти условия и являются причинами всплеска экстремизма как универсального и дешевого инструмента решения политических и экономических споров, влекущего за собой дестабилизацию государственной безопасности.

Восьмой. Экстремистские проявления выступают основной причиной возникновения локальных региональных конфликтов.

Девятый. В рамках процессов глобализации преступления экстремистской направленности приобрели межгосударственный характер, свидетельством чему является возникновение большого количества международных террористических и экстремистских организаций. Переход этих деяний с национального на международный уровень становится показателем укрепления позиций таких организаций, а также фактором, влекущим рост совершаемых ими преступлений.

Десятый. Активизация противодействия экстремизму обусловливает настоятельную потребность в совершенствовании соответствующих норм национального и международного законодательства, основанного на общепризнанных концептуальных положениях, в том числе и требующего доктринального обоснования.

Хотя изложенные обстоятельства не являются исчерпывающими, однако именно они предопределяют необходимость научного осмысления феномена экстремизма и выработки концептуальных основ предупреждения преступлений экстремистской направленности с точки зрения достижений современной уголовно-правовой, криминологической и уголовно-исполнительной доктрины в целях формирования эффективных мер противодействия, адекватных их общественной опасности, а также разработки действенного механизма подрыва экономических основ экстремистских организаций. Все сказанное подтверждает актуальность заявленной темы и свидетельствует о необходимости проведения комплексного теоретико-прикладного исследования упомянутых выше проблем6 .

Раздел I.
Ретроспективное и сравнительно-­правовое исследование преступлений экстремистской направленности

Глава 1. Становление и развитие концептуальных основ противодействия преступлениям экстремистской направленности в России

§ 1. Ретроспективный анализ законодательных концепций в области противодействия преступлениям экстремистской направленности в России (XIII — начало XX в.)

Экстремизм как социально-политическое явление зародился задолго до появления термина, обозначающего его, что и предполагает необходимость проведения ретроспективного исследования становления и развития ответственности за совершение преступлений экстремистской направленности. Научная значимость и необходимость проведения исследования развития правовых институтов, в том числе и регламентирующих ответственность за совершение каких-либо деяний, неоспоримы. В этом случае мы полностью разделяем мнение известного русского криминалиста Н. С. Таганцева, который отмечал, что изучение истории догмы есть средство понимания современного права через призму применения исторического толкования в сфере действующего законодательства7 . Этой же точки зрения придерживался и профессор Б. В. Волженкин, совершенно справедливо указывающий на то, что современный ученый также должен исследовать ретроспективу развития юридической мысли по рассматриваемой проблематике, в том числе в целях использования уже ранее полученного положительного опыта, который может быть полезен и в современных условиях8 .

Исходя из вышеизложенного, нами было проведено детальное исследование становления и развития российского, а также современного международного и зарубежного антиэкстремистского законодательства, по результатам которого была подготовлена и опубликована соответствующая монография9 . Именно поэтому считаем целесообразным в рамках этого исследования уйти от дублирования материала и остановиться на анализе лишь тех исторических памятников и нормативно-правовых актов, которые, по нашему мнению, закрепляли идеи становления и развития законодательных концепций противодействия деяниям, содержащим в себе признаки экстремизма10 .

Как ранее уже было отмечено, истоки экстремизма уходят своими корнями в древние века11 . Первые его проявления следует искать в зачатках возникновения государства и расслоения общества на классы. Именно появление государства породило легализацию власти меньшинства над большинством, приносящей материальные выгоды и возможности достижения целей всеми средствами, доступными на конкретном историческом этапе. Это обстоятельство и стало причиной возникновения круга несогласных с политикой и методами управления меньшинства, стоящего во главе данного института12 . Желание овладеть властью зачастую оправдывает любые средства, применяемые экстремистами, — убийства, насильственное свержение государственного строя, террористические акции и т. п. Применение радикальных методов и способов противостояния, безусловно, усиливает позиции экстремистов, подрывает авторитет власти и безопасность государства13 . Сказанное позволяет констатировать, что экстремизм всегда носит политический оттенок, что, с нашей точки зрения, и раскрывает одну из его концептуальных особенностей, которая апробирована на всех этапах развития государственности. Об этом, в частности, свидетельствует, с одной стороны, объективно закономерная, с другой — неразрывная взаимосвязь увеличения количества экстремистских проявлений, как правило, в период обострения политических и социально-экономических противоречий14 .

Вышеизложенное дает нам основание сделать вывод о том, что первоначально экстремизм использовался в качестве основного инструмента решения политических споров и способа удержания власти, что и легло в основу первой законодательной концепции противодействия деяниям, содержащим в себе признаки экстремизма15 .

В момент становления российской государственности регулятором всех сфер общественных отношений, в том числе и уголовно-правовых, являлись Русская Правда и Псковская судная грамота. Исследование названных правовых памятников показало, что приоритетами охраны закона были интересы правящих классов и государства. К числу уголовно наказуемых деяний, причиняющих ущерб указанным благам, относились: измена, восстание против князя16 , переход на сторону врага и т. п. Подчеркивая особую опасность названных преступлений, законодатель устанавливал наиболее суровые виды наказаний за их совершение — вплоть до смертной казни17 .

Тщательно проведенный анализ вышеназванных законодательных актов и норм показал, что первая правовая концепция противодействия деяниям, содержащим в себе экстремистские проявления, включала следующие конструктивные признаки:

‒ во-первых, экстремизм рассматривался исключительно как политическое деяние;

‒ во-вторых — как представляющее непосредственную угрозу лишь государственной безопасности;

‒ в-третьих, наказание за совершение вышеназванных преступлений характеризовалось высочайшим уровнем репрессивности.

Полагаем, что заложенные на первоначальном этапе основы противодействия экстремизму, в целом раскрывающие сущность исследуемого явления, нашли свое подтверждение не только в последующих правовых памятниках, но и в современном российском законодательстве. Так, например, сегодня понятие преступлений экстремистской направленности, а также наибольшее их количество сосредоточено в главе 29 Уголовного кодекса Российской Федерации, взявшей под охрану основы конституционного строя и безопасность государства.

Развитие следующей законодательной концепции в рассматриваемой области считаем целесообразным связать с кодификацией законодательства.

Первый кодифицированный правовой памятник Русского государства — Судебник 1497 года — закрепил принципы централизации суда и управления, что повлияло на укрепление позиций государственности. Впервые в истории России законодатель взял под охрану непосредственно государственную безопасность. Кроме этого, в результате попытки определения круга деяний, содержащих в себе признаки экстремизма, на законодательном уровне была подчеркнута приоритетность охраны государственного строя.

Так, прообраз нормы об ответственности за экстремистское преступление в Судебнике 1497 года можно установить в статье 9: «…крамольнику, ведомому лихому человеку… живота не дати, казнити его смертной казнью»18 .

Лица, уличенные в совершении антигосударственных преступлений, подвергались пытке, причем признание вины не являлось основанием для освобождения от ответственности. В случае непризнания вины человеком после применения пытки его казнили.

Сущностью рассматриваемой законодательной концепции стала попытка систематизации и унификации преступлений, содержащих в себе признаки экстремизма, а также усиление карательного воздействия на виновных в целях повышения качества предупредительного воздействия.

Следующий исторический этап развития законодательной концепции в области противодействия преступлениям экстремистской направленности связан со становлением царской России.

Правовым источником Российского государства данного периода, закрепившим уголовную ответственность за государственные преступления, стал Судебник царя и великого князя Иоанна Васильевича 1550 г. При его составлении за основу был взят Судебник 1497 г. и была сохранена ранее заложенная концепция в исследуемой области.

Так, например, пункт 61 Судебника, устанавливавший ответственность за убийство государственного служащего, предписывал: «…государьскому убойце, коромольнику… живота не дати, казнити смертною казнею»19 . Как видим, санкция, указанная в норме, являлась безальтернативной. Отсутствие выбора при назначении наказания за совершение анализируемого преступления, в основу которого могли быть положены мотивы и цели, свидетельствовало об особой репрессивности наказания.

Происходившие в стране события требовали от власти пересмотра концепций, определяющих внутреннюю и внешнюю политику Российского государства, результатом которого стало принятие Соборного уложения 1649 г. Это первый кодифицированный нормативный правовой акт в области уголовного права. В нем была закреплена целая система норм, взявшая под охрану государственные интересы. Их анализ показал, что к преступлениям, содержащим в себе признаки экстремизма, в первую очередь относились бунт, заговор и измена20 .

Порядок расположения глав определялся значимостью регулируемых общественных отношений: на первом месте стояла безопасность церкви, на втором — государства, что и определило содержание новой концепции в области противодействия преступности в целом, так и деяниям, содержащим в себе признаки экстремизма в частности21 .

Экстремистские деяния были систематизированы во второй главе Уложения «О государьской чести и как его государьское здоровье оберегать», содержащей нормы о государственных и политических преступлениях.

Примером нормы о преступлении с признаками экстремизма может служить часть 2 статьи 1 главы II Уложения: «…кто при державе Царского Величества, хотя Московским государством завладеть и Государем быть и для того своего злова умышления начнут рать собирать… казнити смертию»22 .

Весьма интересны принципы назначения наказаний за совершение рассматриваемых деяний. В частности, статья 5 этой главы, уточняя порядок определения наказания за государственные преступления, устанавливала, что обвиняемый в любом из перечисленных в статьях 2–4 деяний подвергается еще одному обязательному наказанию в виде конфискации имущества23 . При этом виновный лишался всего имущества («поместья, вотчины и животы»), которое шло в пользу государства24 .

Полагаем, что рассматриваемый принцип целесообразно реализовать в рамках действующего законодательства, направленного на противодействие преступлениям экстремистской направленности, путем внесения соответствующих изменений в нормы уголовного закона, определяющие порядок наложения конфискации (безусловно, с учетом концептуальных особенностей современного национального уголовного законодательства). Применение конфискации показало свою эффективность и на других исторических этапах развития Российского государства, что и будет отмечено далее в работе.

Для укрепления позиций государства чиновничий аппарат продолжал развитие направления по ужесточению ответственности за преступления, посягающие на государственный интерес, и расширению перечня деяний экстремистской направленности. В качестве достижения хотелось бы отметить наличие возможности по дифференциации ответственности. Причем наказание виновного зависело от статуса потерпевшего. Чем выше ранг пострадавшего, тем суровее наказание для посягателя. Однако эта позиция исключала принцип равенства и порождала противостояние.

В целях укрепления охраны государственного строя в Уложение были введены нормы, устанавливавшие ответственность за недоносительство о готовящемся государственном преступлении (ст. 18–19). При этом санкция за это деяние относилась к разряду абсолютно определенных и предусматривала в качестве наказания смертную казнь «без всякой пощады»25 . Установление уголовной ответственности за обнаружение умысла на убийство царя или господина также указывало на избыточность подобного рода репрессивных мер.

Еще одна особенность уголовного законодательства рассматриваемого периода — это расширение круга субъектов уголовных правоотношений за совершение любых общественно опасных деяний, в том числе и экстремистской направленности. Теперь к уголовной ответственности могли привлекаться не только статусные члены общества, но и холопы. Кроме того, в соответствии с предписаниями закона была предусмотрена возможность назначения нескольких наказаний за совершение одного преступления, что предполагало выделение основных, дополнительных и смешанных их видов. Самым суровым наказанием продолжала оставаться смертная казнь26 . Она назначалась, как правило, за совершение государственных преступлений27 , в основном за те, которые содержали в себе признаки экстремизма.

Хотелось бы подчеркнуть, что Соборное уложение 1649 г. серьезно изменило существовавшие ранее законодательные концепции в области противодействия экстремизму, в основной своей массе построенные по принципу охраны личности государя и усиления уголовной ответственности.

Во-первых, мы наблюдаем не только расширение, но и переоценку значимости объектов уголовно-правовой охраны в области противодействия экстремизму. В частности, объектом вышеназванных посягательств стала не личность государя, а непосредственно безопасность государственного строя.

Во-вторых, была проведена четкая систематизация преступлений, содержащих в себе признаки экстремизма, в самостоятельной главе Уложения.

В-третьих, впервые в российском законодательстве за совершение преступлений экстремистской направленности стало возможным назначение дополнительных экономических санкций.

В-четвертых, зарождается направление дифференциации ответственности как в зависимости от характеристик потерпевшего, так и возможности применения основных, дополнительных и смешанных видов наказаний.

В-пятых, произошло усиление репрессивности уголовно-правовых механизмов путем криминализации обнаружения умысла за деяния экстремистской направленности.

Следующий исторический этап развития России, а также законодательной концепции в области противодействия экстремизму был связан с реформаторской деятельностью Петра I и характеризовался становлением абсолютной монархии. Ее построение шло путем усиления авторитета монарха через развитие промышленности и государственного аппарата, основанных на жесточайшей крепостной политике28 .

В. И. Ленин, давая оценку событиям того времени, отмечал, что Петр I не останавливался «перед варварскими средствами борьбы против варваров»29 . Между тем политика управления государством с использованием данных методов становилась оправданной в связи с укреплением позиций России в мировом сообществе.

В рассматриваемый период действовали два основных нормативных правовых акта, регулирующих весь спектр общественных отношений в России: Артикул воинский Петра I 1715 г. и Морской устав, вступивший в действие в 1720 г., содержавший в себе свод морских военно-уголовных законов. Указанные ­документы впервые закрепили законодательное определение верховной власти30 .

Законодательство Петра I продолжало развитие направления по ужесточению ответственности за совершение преступлений, посягающих на безопасность государства. Причем Артикул воинский устанавливал одинаковые наказания всем лицам, причастным к преступлению, независимо от степени их виновности31 . Самыми тяжкими преступлениями против государственной безопасности традиционно являлись измена и бунт.

Названный источник делил все преступления на две основные группы: государственные и другие. В соответствии с артикулом 205 все преступники назывались «ворами» и также классифицировались по двум категориям. Бунтовщики и изменники относились к «чрезвычайным» ворам; преступники, совершившие все другие преступления, — к «обыкновенным» ворам. Рассматриваемая позиция находила свое отражение и в статье 139 книги V Морского устава32 . Предложенное деление предполагало запрет на убийство при задержании «чрезвычайных» воров в целях выявления соучастников преступления — «…бунтовщиков и изменников, которые убийством могут многие товарищи покрыты быть»33 .

Именным царским указом от 25 января 1715 г. был определен круг государственных преступлений, к которым относились: а) всякий злой умысел против персоны его величества или измена; б) возмущения или бунт34 .

Охране государственного строя была посвящена глава XVII Артикула воинского «О возмущении, бунте и драке». В соответствии с артикулом 137 бунт и возмущение карались только смертной казнью без возможности помилования. Причем эта норма четко определяла состав государственного преступления, к которому относились бунт, возмущение и упрямство. Целью применения нормы являлось устрашение бунтовщиков путем применения к ним крайних репрессивных мер: «…винных на месте и в деле самом наказать и умертвить»35 .

Кроме того, Артикул воинский устанавливал ответственность не только за сопротивление представителям власти, но и за уничтожение или порчу государственных указов и распоряжений36 .

Смерть Петра I и неясность содержания оставленного завещания явились причиной увеличения количества преступлений, направленных на борьбу за власть в Российском государстве. Основными целями переворотов стали жажда власти и удовлетворение экономического интереса.

Проведенное исследование законодательства Петра I дает нам основание для выделения следующих его концептуальных особенностей в области противодействия экстремизму.

Во-первых, деяния, содержащие в себе признаки экстремизма, были выделены в отдельную группу государственных преступлений, что указывает на очередную попытку их систематизации.

Во-вторых, законодательно закреплена дифференциация виновных, с выделением в отдельную группу лиц, совершивших антигосударственные преступления, в целях повышения качества уголовно-правового преследования, как непосредственных исполнителей, так и их соучастников.

В-третьих, в отличие от ранее существовавшей концепции, исключена возможность назначения дополнительных и смешанных видов наказаний.

В-четвертых, нормативно закреплен запрет на убийство лиц, совершивших преступления экстремистской направленности, в момент их задержания.

Всплеск классовой борьбы на данном историческом этапе, направленной на отмену крепостного права и наделение крестьян землей, восстание декабристов 1825 г. повлекли за собой полный запрет на любую политическую деятельность, в том числе и легальную. Правящая власть объявила бунтовщиков экстремистами и продолжала применять в борьбе с ними жесткие репрессивные меры. Ответной реакцией на это явились широкомасштабные акции террора, которые поддерживались основной массой населения.

Следующим правовым документом, закрепляющим соответствующий комплекс уголовно-правовых норм, стало Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. (в ред. 1885 г.). Этот документ учитывал и классифицировал преступления, проступки и соответствующие им наказания, при этом поставив на первое место деяния против государства37 .

Ответственности за преступления, посягающие на безопасность государства и содержащие в себе признаки экстремистских проявлений, посвящалась глава под названием «Государственные преступления». Такое расположение статей в Уложении предопределяло, что объектом этой группы преступлений выступали общественные отношения, обеспечивающие стабильность государственного устройства.

Особый интерес для проводимого нами исследования представляют ст. 251 и 252 Уложения, устанавливавшие ответственность за распространение антигосударственной информации. Дифференциация ответственности по рассматриваемым нормам в первую очередь проходила по наличию или отсутствию мотива, направленного на свержение существующей власти. Способами совершения названных преступлений были воззвание, составление или распространение печатной, письменной продукции, а также изображений, содержащих в себе призывы к бунту или неповиновению власти, например, чтение рабочими и умышленное оставление ими книг преступного содержания38 . Полагаем, что анализируемые нормы по содержанию частично схожи со ст. 280 «Публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности» и ст. 2801 УК РФ «Публичные призывы к осуществлению действий, направленных на нарушение территориальной целостности Российской Федерации», что, во-первых, указывает на зарождение нового направления в развитии законодательной концепции в области противодействия преступлениям экстремистской направленности. Во-вторых, на преемственность подходов в исследуемой области.

Необходимо отметить, что, помимо Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. как инструмента предупреждения экстремизма, действовали и иные нормативные правовые акты, определявшие задачи, структуру, полномочия специальных служб России, а также права и обязанности чинов полиции и политического розыска по борьбе с различными государственными преступлениями, в том числе с политическим террором39 . Примером может служить Свод уставов о предупреждении и пресечении преступлений.

Данный документ предусматривал возможность применения следующих мер к соответствующим «неблагонадежным» лицам: отдача их под надзор полиции, воспрещение жительства в столицах или иных местах, высылка административным порядком в определенные местности европейской или азиатской части России, а также удаление иностранцев за границу40 .

Завершая анализ Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г., хотелось бы подчеркнуть ряд его особенностей в развитии законодательной концепции в области противодействия экстремизму.

Во-первых, было продолжено дальнейшее развитие направления по систематизации уголовно-правовых норм, содержащих в себе его признаки.

Во-вторых, впервые в российском уголовном законодательстве был реализован принцип дифференциации уголовной ответственности в зависимости от мотива совершения экстремистского преступления. Сегодня этот подход является основополагающим при определении признаков исследуемой группы деяний, что подтверждает его актуальность и преемственность времен.

В-третьих, происходит активное развитие направления по предупреждению исследуемой группы деяний путем создания специализированных нормативных правовых актов, а также применения к лицам, склонным к совершению деяний, содержащих в себе признаки экстремизма, предупредительных мер административного характера.

На смену Уложению о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. пришло Уголовное уложение 1903 г., которое продолжило ранее заложенную концепцию в борьбе с экстремизмом. Оно содержало самостоятельный раздел «О государственных преступлениях», посвященный непосредственной охране государственных интересов. Одной из причин его выделения стали постоянно нарастающие акции политического террора в период первой буржуазно-демократической революции41 .

В целом, уголовное законодательство царской России было построено на принципах лидерства императора. Именно поэтому к деяниям экстремистской направленности относились лишь те, которые создавали непосредственную угрозу безопасности императора или его окружению. По этой причине другие преступления, содержащие в себе признаки экстремизма, к таковым не относились. Это и повлекло их широкомасштабное распространение на исследуемом историческом этапе42 .

Однако совершенно новым этапом развития законодательных концепций в области борьбы с экстремизмом стало сотрудничество России с другими странами. Так, 1 марта 1904 г. в Петербурге было подписано международное соглашение по борьбе с революционными движениями и терроризмом между Россией, Австрией, Болгарией, Германией, Данией, Румынией, Сербией, Турцией и Швецией. Основной целью такого сотрудничества стало повышение охраны государственных строев государств-участников от анархистов43 . Реализация такого подхода в области противодействия различным формам экстремистских проявлений указывает на то, что мировое сообщество уже на исследуемом нами этапе осознает угрозу экстремизма не только для отдельно взятых государств, но и в целом для всей международной безопасности.

Дальнейшее межгосударственное сотрудничество, направленное на борьбу с различными формами экстремистских проявлений, прервалось после Октябрьской революции 1917 г. ввиду невозможности совместной деятельности с государствами, не поддерживающими идеи коммунизма и социализма.

§ 2. Становление и развитие уголовно-правового противодействия экстремизму в Советской и постсоветской России

К числу первых документов, содержавших новую законодательную концепцию противодействия преступлениям экстремистской направленности, можно отнести обращение Председателя СНК В. И. Ленина 5 ноября 1917 г. В нем говорилось о необходимости беспощадного подавления попыток анархии, в том числе со стороны контрреволюционных юнкеров: «Арестуйте и передавайте революционному суду народа всякого, кто посмеет вредить народному делу или саботировать!»44

Осознавая реальную угрозу саботажа как одного из проявлений экстремизма для безопасности государства, Совет народных комиссаров призывал массы в доминирующем числе своих обращений к борьбе с ним45 . В исследуемых документах находили свое отражение угрозы для безопасности вновь построенного государства, содержащие в себе политические предпосылки. Заявленная в них опасность для политической стабильности государства требовала принятия незамедлительных мер по ее ликвидации.

Первым шагом в этом направлении было создание революционного трибунала. В инструкции НКЮ от 19 декабря 1917 г. «О революционном трибунале, его составе, делах, подлежащих его ведению, налагаемых им наказаниях и о порядке ведения его заседаний» отмечалось, что к его юрисдикции относились деяния, связанные с организацией восстания против власти рабоче-крестьянского правительства в различных их проявлениях. Главным образом, это преступления, непосредственно содержащие в себе признаки насильственного политического противостояния46 . Поэтому любое деяние приравнивалось к таковому при условии установления политической мотивации47 .

Весьма интересно в рамках данной инструкции решался вопрос о назначении наказания. В частности, часть вторая названного документа перечисляла виды наказаний, назначаемых за совершение контрреволюционных преступлений. К ним относились: а) денежный штраф; б) лишение свободы на определенный срок; в) выдворение из столиц, отдельных местностей или в целом за пределы Российской Республики; г) объявление общественного порицания; д) объявление виновного врагом народа; е) лишение виновного всех или некоторых политических прав; ж) секвестр или конфискация (частичная или общая) имущества виновного; з) принуждение к обязательным общественным работам48 .

Рассматриваемый акт не делил их на основные, дополнительные либо смешанные, а также не определял размеров, однако указывалось: «Меру наказания революционный трибунал устанавливает, руководствуясь обстоятельствами дела и велениями революционной совести»49 .

Размытость границ санкций за совершение контрреволюционных преступлений, а также отсутствие четких правил их назначения, с одной стороны, свидетельствуют о повышенной общественной опасности и распространенности этих преступлений, а с другой — о неограниченных правах при назначении наказания за их совершение, что ставит под вопрос их эффективность.

В 1918 г. были предприняты меры по определению того, что следует относить к контрреволюционным преступлениям (аналога современного понятия преступления экстремистской направленности. — А. П.). В Постановлении ВЦИК от 5 января 1918 г. «О признании контрреволюционным действием всех попыток присвоить себе функции государственной власти» формулировалось правило, в соответствии с которым «всякая попытка со стороны кого бы то ни было или какого бы то ни было учреждения присвоить себе те или иные функции государственной власти будет рассматриваться как контрреволюционное действие»50 .

Основываясь на вышеизложенном, к контрреволюционным преступлениям можно было отнести, по сути, любое деяние, направленное на присвоение функций государственной власти. Неопределенность признаков и критериев отнесения тех или иных деяний к контрреволюционным, безусловно, не способствовала эффективности противодействия указанным преступлениям. Постановление оставило без внимания и вопрос о видах и размерах наказаний, что, с нашей точки зрения, делало данный нормативный правовой акт в целом неэффективным и пробельным.

В целях организации борьбы с контрреволюционными преступлениями 4 мая 1918 г. был принят Декрет СНК «О революционном трибунале», в результате чего они были сохранены лишь в крупных центрах (в столицах, губернских городах, на крупных узловых станциях и в промышленных центрах)51 .

Особенностью реализуемых мер стало появление правовых механизмов, направленных и на возможную реабилитацию экстремистов, вставших на данный путь по заблуждению52 . В частности, Всероссийская чрезвычайная комиссия предлагала в недельный срок после вступления в белогвардейские организации явиться в ВЧК, гарантировав явившимся и раскаявшимся полную безнаказанность53 . По истечении вышеуказанного срока действия лица квалифицировались как антиреволюционные. Причем таковыми считались не только те, которые были непосредственно связаны с совершением соответствующих актов противоправного поведения, но и даже имевшие частичную прикосновенность к ним. Наказание при этом являлось беспрецедентно жестоким: в качестве основного наказания к лицу применялась высшая кара — расстрел; в качестве дополнительного — конфискация имущества.

Хотя законодательство еще не было кодифицированным, однако значительное количество нормативных правовых актов, раскрывающих направления борьбы с преступлениями экстремистской направленности, характеризовалось следующими концептуальными особенностями. Во-первых, закрепление поощрительных норм как основания освобождения от уголовной ответственности вследствие соблюдения особых условий не потеряло актуальности и сегодня, о чем свидетельствует наличие соответствующих примечаний в ст. 2821 и 2822, а также ст. 75 УК РФ. Во-вторых, применение дополнительных административно-правовых мер и конфискации при совершении преступлений экстремистской направленности является эффективным инструментом подрыва экономических основ экстремистских организаций, что и было доказано на рассматриваемом историческом этапе, даже в условиях радикальной переоценки правовых ценностей. В-третьих, была предпринята попытка в разработке дефиниции, раскрывающей содержание контрреволюционных действий (аналог понятия преступлений экстремистской направленности), что указывает на востребованность более четкой их систематизации.

Считаем, что реализация такого комплекса мер повлекла за собой снижение экстремистских проявлений. Именно по этой причине эти механизмы в своей совокупности должны быть имплементированы и в современное российское законодательство, имеющее целью противодействие преступлениям экстремистской направленности.

Первым советским законодательным актом, систематизирующим уголовно-правовые нормы, стал Уголовный кодекс РСФСР, который вступил силу с 1 июня 1922 г.54 , что и ознаменовало собой новый этап формирования законодательной концепции в области противодействия экстремизму.

Первая глава, открывавшая Особенную часть этого УК, брала под охрану государственную безопасность. Она также предусматривала деление преступлений по характеру и степени общественной опасности: на первом месте стояли деяния, содержащие в себе признаки контрреволюционных преступлений. Всего к таковым, в том числе экстремистского характера, относилось 16 составов (ст. 57–73 УК РСФСР 1922 г.).

Основу концепции по противодействию экстремизму составляла ст. 57, закрепившая понятие контрреволюционных преступлений55 .

Отметим, что это первая законодательная формулировка контрреволюционных преступлений в рамках систематизированного уголовного законодательства. В частности, таковыми признавались: а) преступления, посягающие на власть рабоче-крестьянских Советов и рабоче-крестьянского правительства; б) осуществление противоправных действий, содержащих в себе признаки шпионажа, финансирования прессы и схожих деяний.

Как видим, первый признак рассматриваемой группы преступлений указывал на соответствующий объект уголовно-правовой охраны, второй — на способы совершения деяний, в том числе включающие в себя и силовые методы борьбы.

Исходя из этой дефиниции, можно сделать вывод о том, что контрреволюционные преступления содержали в себе признаки экстремизма, и, на наш взгляд, их в полной мере можно отнести к экстремистским деяниям в современном их понимании.

Постановление 2-й сессии ВЦИК X созыва от 10 июля 1923 г. в Уголовный кодекс РСФСР 1922 г. внесло изменения, которые коснулись и ст. 57, что частично трансформировало ранее заложенную законодательную концепцию в области противодействия исследуемой группе преступлений. Редакции было подвержено понятие контрреволюционных преступлений. Кроме ранее заявленных, к рассматриваемой группе стали также относиться действия, непосредственно не направленные на достижение целей, указанных в ст. 57 УК, но заведомо для совершающего деяние лица содержащие признаки покушения на основные политические и хозяйственные ценности пролетариата56 .

Расширив перечень преступлений контрреволюционной (экстремистской) направленности, законодатель тем самым стер грань, дававшую возможность четкого определения этой группы. Указанный подход содержал угрозу произвольного применения репрессивных мер за совершение практически любого, даже общеуголовного хозяйственного преступления. Считаем, что мы сегодня допускаем такую же ошибку, давая возможность рассматривать в качестве преступления экстремистской направленности любое деяние, закрепленное в Уголовном кодексе РФ, при наличии соответствующей мотивации57 .

Особенностью анализируемой концепции также являлось направление уголовной политики в области назначения наказания. Законодатель не утруждал себя установлением конкретных санкций за совершение отдельно взятых преступлений. В государственных преступлениях чаще всего использовались отсылочные санкции, в основу которых положены наказания, закрепленные в ст. 58 УК РСФСР 1922 г. Это нормотворческое решение указывало на то, что все государственные преступления, независимо от конкретных форм их проявлений, оценивались как соизмеримые с точки зрения характера и степени общественной опасности. Любое их проявление жестко пресекалось путем применения исключительной меры наказания, сопровождаемой обязательным применением конфискации.

Постановление ЦИК СССР «Основные начала уголовного законодательства СССР и союзных республик» от 31 октября 1924 г. продолжает трансформацию законодательной концепции в области противодействия экстремизму. Так, на нормативном уровне было произведено деление всех преступлений на две категории58 .

Первая группа включала деяния, непосредственно посягавшие на основы государственного строя. Считая их наиболее опасными, законодатель, тем не менее, не установил четких критериев их идентификации. С одной стороны, условно эти деяния можно отнести к экстремистским; с другой — не каждое преступление, посягающее на основы советского строя, обладало признаками экстремизма, ранее закрепленными в ст. 57 УК РСФСР 1922 г.

Вторая группа — все иные деяния.

В последующем Уголовном кодексе РСФСР 1926 г. ответственности за преступления экстремистской направленности посвящались статьи, расположенные в первой главе Особенной части «Контрреволюционные преступления». Все содержащиеся в ней составы полностью дублировали нормы, закрепленные в главе «Государственные преступления» УК РСФСР 1922 г. Ответственность за совершение предусмотренных в них деяний закреплялась в ст. 581–5818 Уголовного кодекса 1926 г., что и сохраняло ранее сформированную ­концепцию по противодействию криминальным формам экстремистских проявлений.

Завершая анализ Уголовного кодекса 1922 г. и Уголовного кодекса 1926 г., хотелось бы выделить следующие концептуальные особенности нормативно-правового противодействия экстремизму.

Во-первых, законодатель на рассматриваемом историческом периоде находился в состоянии активного поиска новых, более эффективных инструментов борьбы с различными формами проявления экстремизма, о чем свидетельствует не только значительное количество изменений, вносимых как в Уголовные кодексы, так и в другие нормативные правовые акты, но и смена ориентиров, определяющих признаки контрреволюционных преступлений.

Во-вторых, выделение контрреволюционных деяний в самостоятельную группу указывало не только на их наиболее высокий уровень общественной опасности в целом, но и на специфику приоритетов уголовно-правовой охраны.

Однако, исследовав вышеназванную концепцию, мы приходим к выводу о том, что в отличие от ранее существующих, по нашему мнению, на рассматриваемом этапе развития российской государственности в целом она не была сформирована. Об этом могут свидетельствовать следующие факты. Во-первых, это применение отсылочных санкций, что, с нашей точки зрения, указывает на неопределенность законодателя в характере и степени общественной опасности рассматриваемых нами деяний. Во-вторых, размытость понятия ­контрреволюционных преступлений, которая не только не давала возможности для их более четкой идентификации, но и в целом для определения их масштаба.

Дальнейшее развитие законодательной концепции в области противодействия экстремизму находилось в непосредственной связи с изменениями, происходящими в экономической, социально-политической и культурной сферах. Важной вехой этого этапа стало принятие ЦИК СССР 25 февраля 1927 г. «Положения о преступлениях государственных (контрреволюционных и особо для СССР опасных преступлениях против порядка управления)»59 .

В ст. 1 Положения фиксировалось понятие контрреволюционных преступлений, отличное от ранее действовавшего60 , что, с нашей точки зрения, и открывает новый этап исследуемого противодействия.

Эта норма определила признаки контрреволюционных преступлений, которые с полным основанием можно трактовать как экстремистские. К ним, в частности, относились действия, направленные на свержение, подрыв или ослабление власти рабоче-крестьянских Советов, на подрыв или ослабление внешней безопасности СССР.

Осознавая потребность в международной поддержке пролетариата, советское правительство на законодательном уровне расширило круг деяний, относящихся к контрреволюционным. Согласно ст. 1 указанного Положения в целях достижения международной солидарности интересов всех трудящихся контрреволюционными признавались также преступления, посягающие на интересы трудящихся других государств, хотя и не входивших в СССР61 .

Пожалуй, это первый документ, закрепивший принципы международного сотрудничества в борьбе с деяниями экстремистской направленности на рассматриваемом историческом этапе, но повторяющий подход, уже ранее существовавший в царской России.

Новый Закон «Об уголовной ответственности за государственные преступления» был принят 25 декабря 1958 г.62 Он не предусматривал значительных изменений старых норм, речь шла лишь о некотором уточнении их редакции, что в целом не меняло ранее разложенных законодательных основ в рассматриваемой области.

Однако в рамках анализируемого нормативного акта впервые в истории развития уголовного законодательства была представлена новая концепция в области противодействия наиболее радикальной форме проявления экстремизма — терроризму. Так, первая глава упомянутого Закона «Особо опасные государственные преступления» включала две самостоятельные разновидности террористического акта, основными отличительными признаками которых являлись характеристики потерпевшего и цель совершаемого деяния63 .

В рамках ст. 3 УК к таковым относились государственные или общественные деятели, представители власти. При этом для признания акта террористическим необходимо было установить, что он совершен в целях подрыва или ослабления советской власти64 .

В свою очередь, ст. 4 Закона об ответственности за государственные преступления предусматривала еще одну разновидность террористического акта — «террористический акт против представителя иностранного государства»65 .

Специальная цель (провокация войны или международных осложнений) и круг потерпевших (представители иностранного государства) определяли особенность анализируемой нормы. Представляется, что введение нормы, закрепляющей самостоятельную разновидность террористического акта, предопределялось налаживанием международных отношений с зарубежными государствами и указывало на признание значимости международного сотрудничества. Мы считаем это положение не потерявшим актуальности и сегодня, что будет отмечено в последующих главах монографии.

Исследовав «Положение о преступлениях государственных» и Закон «Об уголовной ответственности за государственные преступления», в целом содержащие единую законодательную концепцию в области противодействия экстремизму, считаем целесообразным выделить следующие ее особенности.

Во-первых, в отличие от ранее заложенной концепции, вышеназванные нормативные правовые акты содержали более четкие признаки преступлений, посягающих на государственную безопасность, что давало возможность для определения их исчерпывающего перечня.

Во-вторых, происходит возрождение направления по международному сотрудничеству в борьбе с деяниями, содержащими признаки экстремизма и наиболее радикальной его формы — терроризма. При этом происходит дифференциация ответственности за его совершение, в зависимости от характеристик потерпевшего и целей, что и определяет спектр нарушаемых общественных отношений.

В-третьих, наказания, назначаемые за совершение рассматриваемых деяний, являлись альтернативными и предусматривали как лишение свободы на определенный срок, так и смертную казнь. При этом оба наказания сопровождались конфискацией имущества. В качестве дополнительного наказания могла применяться ссылка. Все это указывает на возможность не только дифференциации, но и индивидуализации наказания, что, конечно же, повышает качество уголовно-правового противодействия экстремизму.

Принятие Уголовного кодекса РСФСР 1960 г. не предопределило становление нового этапа развития уголовного законодательства России в области противодействия преступлениям экстремистской направленности и соответственно формирование новой концепции. Деяния, содержавшие в себе признаки экстремизма, размещались в первой главе Особенной части этого Кодекса и относились к категории особо опасных государственных преступлений. Нормы, включенные в эту главу, полностью дублировали статьи Закона от 25 декабря 1958 г. «Об уголовной ответственности за государственные преступления»66 . Поэтому УК РСФСР 1960 г. в целом не содержал каких-либо новелл в исследуемой нами области.

Однако можно отметить ст. 70 УК РСФСР, устанавливавшую ответственность за противоправные призывы к насильственному изменению государственного строя. Хотя ее основой и являлась ст. 7 Закона от 25 декабря 1958 г. «Об уголовной ответственности за государственные преступления»67 , однако она неоднократно подвергалась законодательным изменениям по причине ее использования в качестве главного инструмента борьбы с антисоветской агитацией. Фактически существование уголовной ответственности за данное деяние ограничивало право граждан на их социальную и духовную свободу. В течение десятилетий судебная практика связывала доказательство наличия антисоветской цели с установлением соответствующего предмета преступления. В свою очередь, признание литературы по своему содержанию антисоветской презюмировало и наличие у лица антисоветской цели. Оценка же литературы как крамольной проводилась предельно просто. Если, например, автор соответствующей книги объявлялся «врагом народа», то все написанное им сразу же становилось антисоветским. Поэтому и обнаружение такой книги при обыске превращало ее читателя в субъекта контрреволюционного преступления. Для того чтобы преступное хранение переросло в распространение, достаточно было ознакомить с книгой хотя бы одного человека, например близкого родственника или товарища68 .

Завершая анализ УК 1960 г., хотелось бы подчеркнуть, что в нем в целом была сохранена концепция, заложенная при разработке «Положения о преступлениях государственных» и Закона «Об уголовной ответственности за государственные преступления», что указывает на устоявшиеся принципы и идеи борьбы с различными формами экстремистских проявлений.

В 1990-х гг. Российская Федерация пережила серьезные изменения в экономической и социальной сферах. В основу политической деятельности были положены не общегосударственные, а национальные интересы. Именно они представляли основу программ, активно развивающихся в тот момент общественных объединений. Все это повлекло за собой оказание активного влияния на деятельность организаций и государственных органов, что привело к утрате авторитета государственной власти69 . В том числе произошла кардинальная переоценка ценностей, основанных на новых экономических, политических и социальных программах. Все это указывало на то, что правовая база, действовавшая ранее, потеряла эффективность, значимость и работоспособность. Это, конечно же, свидетельствовало о необходимости разработки новой законодательной концепции в области противодействия экстремизму, который на тот момент стал увеличивать свои масштабы.

На рассматриваемом историческом этапе была предпринята попытка приведения еще действовавшего Уголовного кодекса РСФСР 1960 г. в соответствие с новыми правовыми, политическими и экономическими условиями. В рамках реализации данной задачи приняты указы Президиума Верховного Совета СССР и РСФСР от 8 апреля и 11 сентября 1989 г., внесшие изменения в действующее уголовное законодательство. Эти нормативные правовые акты криминализировали в рамках ст. 74 УК РСФСР деяния, основанные на национальной или расовой вражде или розни70 .

Принятый 2 апреля 1990 г. Закон СССР «Об усилении ответственности за посягательство на национальное равноправие граждан и насильственное нарушение единства территории Союза ССР» также содержал в себе правовые основы, запрещающие деятельность, направленную на возбуждение национальной или расовой, религиозной вражды или розни71 .

Попытки регулирования общественных отношений, основанных на религиозной либо расовой принадлежности, указывали на необходимость принятия незамедлительных мер, направленных на совершенствование законодательства. Особенно обострились вопросы, связанные с национальным определением.

Основными причинами возникновения экстремизма на этом этапе явились экономические интересы организованных преступных групп, связанных с финансовыми структурами как в России, так и в других государствах. С опорой на незаконные вооруженные формирования устанавливались выгодные для них условия и решались их стратегически важные задачи72 . Полагаем, что экономический интерес выступает одной из доминирующих причин резкого всплеска и распространения экстремизма и в современных условиях.

Осознавая всю тяжесть последствий экстремистских проявлений на территории России и отсутствие совершенной нормативно-правовой базы, направленной на борьбу с экстремизмом, государство предпринимало попытки частичной стабилизации, в том числе путем введения в УК РСФСР 1960 г. ряда дополнительных норм, устанавливающих уголовную ответственность за преступления экстремистской направленности. Так, например, 28 апреля 1995 г. в нем появилась ст. 772, закрепившая ответственность за «организацию или участие в незаконных вооруженных формированиях», предусматривающая конфискацию в качестве дополнительного вида наказания73 .

К сожалению, внесение постоянных изменений в уголовное законодательство не приводило к его качественному улучшению. Кодекс становился все более громоздким и неэффективным. Новые экономические и политические условия требовали корректировки всей правовой базы, в том числе и уголовной.

Поэтому законодатель в рассматриваемый исторический период находился в состоянии активного поиска новой концепции противодействия преступности в целом и экстремизму в частности. В этой связи впервые в российской истории экстремизм стал носить не только политический, но и национальный, расовый и религиозный оттенок, что и раскрывало сущность рассматриваемой концепции.

В 1996 г. был принят новый УК РФ. Первоначально он традиционно включал ряд норм о преступлениях, содержащих признаки экстремизма (ст. 205 УК РФ «Терроризм», ст. 280 УК РФ «Призывы к осуществлению экстремистской деятельности» и т. п.). Позже в нем появились новые нормы, непосредственно устанавливающие ответственность за преступления экстремистской направленности (например, ст. 2821, 2822 УК РФ). Все они составили правовую основу законодательной концепции противодействия экстремизму74 .

Ключевой из указанных выше норм является, на наш взгляд, ст. 2821 УК РФ, в которой законодатель впервые дал определение понятию «преступление экстремистской направленности». Кроме того, диспозиция рассматриваемой статьи содержала в себе указание на специфическую мотивацию экстремистского преступления (идеологические, политические, расовые, национальные или религиозные мотивы, а также ненависть либо вражда) и исчерпывающий перечень этих деяний.

Такой подход был новым для современного уголовного законодательства. Закрепление в статье исчерпывающего перечня преступлений, с одной стороны, упрощало применение закона, а с другой — исключало возможность рассмотрения иных деяний, совершенных с данной мотивацией, как экстремистских.

Однако перечень преступлений экстремистской направленности указывал на несогласованность положений Закона «О противодействии экстремистской деятельности» и норм УК РФ, что порождало дискуссии и противоречия как в ­науке, так и в практической деятельности правоохранительных органов, поскольку для раскрытия признаков экстремизма необходимо было обращаться не только к положениям Федерального закона № 114-ФЗ, но и к УК РФ.

Представители доктрины, осознавая сложность и несогласованность уже существующих положений, справедливо, на наш взгляд, указывали на то, что введение такого понятия, как «преступления экстремистской направленности», стало причиной придания политического оттенка принципиально отличающимся между собой деяниям, имеющим различную уголовно-правовую и криминологическую природу, в том числе несопоставимым и по характеру, и по степени их общественной опасности и объекту посягательства75 .

Получается, что понятие экстремизма, закрепленное в Законе № 114-ФЗ, не относит к рассматриваемой группе преступлений воспрепятствование осуществлению права на свободу совести и вероисповедания; воспрепятствование проведению собрания, митинга, демонстрации, шествия, пикетирования или участию в них, уничтожение или повреждение памятников истории и культуры, надругательство над телами умерших и местами их захоронения. Остальные экстремистские преступления (хулиганство; вандализм; публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности; возбуждение ненависти или вражды, а равно унижение человеческого достоинства) являются примером «чистого» преступного экстремизма76 .

Противоречивый характер ранее принятых положений требовал внесения изменений в Федеральный закон «О противодействии экстремистской деятельности» в целях выработки наиболее универсального понятия экстремизма. Однако соответствующие коррективы вносились в основном в УК РФ77 . В частности, в Федеральном законе от 24 июля 2007 г. № 211-ФЗ излагается новая редакция диспозиции ст. 2821 УК РФ и примечания к ней, где дается иное определение преступления экстремистской направленности.

Наряду с этим из вышеупомянутой нормы УК исключается исчерпывающий перечень таких деяний, но оставлено указание на их мотивы. Таким образом, законодатель привел положения, закрепленные в Федеральном законе от 25 июля 2002 г. № 114-ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности», в соответствие нормативным установлениям УК РФ, что сегодня и составляет основу законодательной концепции противодействия преступлениям экстремистской направленности. Авторская позиция по рассматриваемому вопросу будет изложена в следующих главах проводимого исследования с учетом существующих достижений науки и практики, а также выработанной нами концепции.

Выводы по главе

1. Исследование законодательных концепций в области противодействия экстремизму, существовавших на различных этапах развития российской государственности, показало, что уголовная ответственность за преступления, содержащие в себе признаки экстремизма, возникла с момента образования Российского государства и появления первых правовых памятников. При этом они всегда обладали следующими концептуальными признаками:

а) политическая мотивация;

б) объект посягательства — государственная безопасность.

2. Ретроспективный анализ генезиса норм, устанавливающих ответственность за преступления экстремистской направленности, позволяет условно выделить несколько этапов становления и развития законодательной концепции в области противодействия деяниям, содержащим признаки экстремизма:

а) первый этап характеризуется неразвитостью регулирования ответственности за экстремистские преступления (Псковская судная грамота, Русская Правда), но закладывает основы законодательной концепции в области противодействия экстремизму через призму охраны государственной безопасности;

б) второй этап, связанный с укреплением государственности и появлением первых кодифицированных актов (Судебник 1497 г., Судебник 1550 г., Соборное уложение 1649 г.), которые содержали нормы, отражающие экстремистские проявления и очерчивающие круг соответствующих деяний, в том числе включающие применение экономических санкций за их совершение;

в) третий этап, ознаменовавшийся реформаторской деятельностью Петра I в сфере регулирования уголовно-правовых отношений. Артикул воинский и Морской устав Петра I, пришедшие на смену Соборному уложению 1649 г., характеризовались ужесточением ответственности за преступления экстремистской направленности, непосредственно посягающие на безопасность государства;

г) четвертый этап, связанный с формированием правовых основ противодействия преступлениям экстремистской направленности как на внутригосударственном (Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. (в ред. 1866 и 1885 гг.); Уголовное уложение 1903 г.), так и на международном уровнях;

д) пятый этап — формирование и становление советского уголовного законодательства (УК РСФСР 1922 г., УК РСФСР 1926 г., УК РСФСР 1960 г.);

е) шестой (современный) этап, характеризующийся наличием развитого законодательства, регламентирующего ответственность за преступления экстремистской направленности (УК РФ 1996 г., Федеральный закон от 25 июля 2002 г. № 114-ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности», Федеральный закон от 25 июля 2002 г. № 112-ФЗ «О внесении изменений и дополнений в законодательные акты Российской Федерации в связи с принятием Федерального закона “О противодействии экстремистской деятельности”» и др.).

3. На протяжении развития уголовного законодательства в области борьбы с криминальными формами экстремистских проявлений основным фактором, негативно влияющим на качество противодействия преступлениям экстремистской направленности, является отсутствие четкого определения конструктивных признаков этих деяний, позволяющих идентифицировать их и отличать от смежных преступлений.

4. Предпринимаемые на различных исторических этапах попытки систематизации преступлений экстремистской направленности указывают на актуальность этого направления и сегодня в целях определения их исчерпывающего перечня.

Глава 2. Современные международные и зарубежные концепции противодействия преступлениям экстремистской направленности

§ 1. Юридическое содержание конвенциональных основ противодействия криминальным формам экстремистских проявлений

Масштабы распространения экстремизма во всем мире вынуждают мировое сообщество находиться в постоянном активном поиске эффективных правовых инструментов в борьбе с указанным общественно опасным явлением, в целом представляющих международную концепцию по противодействию экстремизму. В этом вопросе, в условиях активно развивающейся глобализации, по нашему мнению, основным должно стать направление по гармонизации международного и национальных законодательств. И хотя последние годы характеризуются усилением сближения правовых систем, однако концептуальные различия между ними все еще сохраняются. Несмотря на это, использование международного и зарубежного опыта правовой регламентации ответственности за экстремистские преступления — один из эффективных рычагов устранения пробелов в российском законодательстве, в том числе и в исследуемой нами области78 .

Основу международной концепции, устанавливающей главные направления противодействия экстремизму, с нашей точки зрения, представляет Всеобщая декларация прав человека от 10 декабря 1948 г.79 , ряд статей которой (ст. 1–5, 7, 9, 10, 13, 14, 16, 18–20, 28) имеют непосредственное отношение к рассматриваемой в настоящем исследовании проблематике. В этом аспекте данные положения представляют особую значимость80 . Так, например, ст. 1 Декларации провозглашает всеобщее равенство. Статья 2 конкретизирует различия, которые не могут выступать в качестве условий нарушения такого равенства, что имеет непосредственное значение в вопросе противодействия экстремизму81 . Схожие положения закреплены и в других статьях Всеобщей декларации.

Следующим документом, закладывающим основы международной законодательной концепции в исследуемой сфере, является Международный пакт о гражданских и политических правах82 , устанавливающий равенство граждан вне зависимости от религиозной, расовой и национальной принадлежности.

Изучение этих документов показывает, что в основу запрета на нарушение основных прав и свобод человека положена соответствующая мотивация, в целом указывающая на содержание одного из концептуальных признаков международной концепции в рассматриваемой нами области, что прослеживается и на других уровнях межгосударственного сотрудничества83 .

Однако основным пробелом деятельности ООН в исследуемой области является отсутствие закрепленной в существующих международных соглашениях дефиниции экстремизма. Хотя сам этот термин используется ООН в ряде принятых документов84 .

Впервые он был применен в «Декларации о мерах по ликвидации международного терроризма», принятой Резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН от 9 декабря 1994 г. № 49/60. В указанном документе отмечается озабоченность всего мирового сообщества угрозой терроризма, основанного на нетерпимости или экстремизме85 . Конечно же, это можно с определенной долей условности отнести к зарождению самостоятельного направления в формировании рассматриваемой нами концепции.

Как видим, использовав термин «экстремизм», ООН не дала определения, указав лишь на непосредственную связь терроризма с экстремизмом, не установив его характера и границ.

Резолюция Генеральной Ассамблеи ООН от 22 декабря 2003 г. № 58/174 открывает новый курс в формировании международной концепции в области борьбы с экстремизмом. В частности, в ней предлагается рассматривать экстремизм как угрозу для международной законности и правопорядка в мире86 . Понимая характер угроз и признавая терроризм наиболее радикальным проявлением экстремизма, ООН, тем не менее, вновь уходит от выработки и закрепления соответствующей дефиниции.

В ряде международных документов, принятых ООН, термин «экстремизм» также используется как синоним понятий «расизм»87 , «ксенофобия»88 , «нацизм»89 , что, с одной стороны, свидетельствует об активном развитии направления по поиску как признаков экстремизма, так и инструментов эффективной борьбы, а с другой — о неопределенности в его содержании90 .

В других нормативных актах, выработанных ООН, осуждаются и иные проявления экстремизма, основанные на национальных, расовых и религиозных мотивах. В качестве примера можно выделить Международную конвенцию о ликвидации всех форм расовой дискриминации от 7 марта 1966 г., достоинством которой является закрепление определения расовой дискриминации. В качестве ее признаков выделяются различия, основанные на признаках расы, национальности, этнического происхождения91 . Считаем возможным это признать еще одним этапом развития международной законодательной концепции по противодействию экстремизму. Это обусловлено тем, что в рамках мирового сообщества происходит не только трансформация самого экстремизма с политического на расовый, национальный или этнический, но и обострение конфликтов, основанных на одноименных мотивах.

В развитии вышеназванного направления в отдельных международных документах закрепляются и другие формы дискриминации и нетерпимости, к сожалению, без их нормативного определения и указания признаков. Так, например, положения Декларации о правах лиц, принадлежащих к национальным или этническим, религиозным и языковым меньшинствам, от 18 ноября 1992 г.92 регулируют самобытность вышеназванных социальных групп, Резолюция Генеральной Ассамблеи ООН от 25 ноября 1981 г. № 36/5593 порицает любые формы нетерпимости и дискриминации на основе религии и убеждений.

Самостоятельным направлением в развитии международной концепции в области противодействия экстремизму стала разработка рекомендации по запрету различных форм пропаганды экстремизма. Так, в декабре 2008 г. Генеральной Ассамблеей ООН была принята резолюция «Недопустимость определенных видов практики, которые способствуют эскалации современных форм расизма, расовой дискриминации, ксенофобии и связанной с ними нетерпимости»94 . Она осуждает любые формы пропаганды, основанные на идеях расового превосходства, и предлагает относить их к запрещенной деятельности95 .

Резолюция рекомендует государствам, являющимся членами ООН, принимать неотложные меры для прекращения героизации нацизма, представляющего реальную угрозу существующим в мире демократическим ценностям96 . Указанный документ еще раз подтверждает необходимость усиления уголовно-правовой охраны мира и безопасности человечества от всевозможных экстремистских проявлений. Считаем, что Российская Федерация в этом вопросе является одним из первопроходцев, криминализировав ст. 3451 «Реабилитация нацизма» в рамках гл. 34 УК РФ «Преступления против мира и безопасности человечества».

Учитывая, что современные формы экстремистской деятельности активно поддерживаются международными экстремистскими и террористическими организациями, в том числе ставящими перед собой цели по развязыванию межгосударственных, международных конфликтов, Организация Объединенных Наций призывает активно сотрудничать и в этой области. Так, ст. 1 Дополнительного протокола II 1977 г. к Женевским конвенциям от 12 августа 1949 г. по вопросам защиты жертв вооруженных конфликтов немеждународного характера рекомендует рассматривать как проявление международного экстремизма любой вооруженный конфликт в случае, если его участники выходят за рамки общепризнанных принципов и норм международного права97 , что открывает еще одно направление развития международной концепции в борьбе с экстремизмом.

Проведя исследование нормативных правовых актов в области противодействия экстремизму, подготовленных под эгидой ООН, мы приходим к выводу о том, что основу разработанной Организацией Объединенных Наций законодательной концепции представляет признание любой формы экстремистских проявлений угрозой международному сообществу и мировой безопасности. Все это свидетельствует о необходимости усиления международного сотрудничества в области противодействия экстремизму.

Отметим, что большинство из международно-правовых документов, подготовленных под эгидой ООН, во многом декларативны и не содержат не только перечня экстремистских деяний (за исключением терроризма), а также дефиниций экстремизма и его признаков, но и сколько-нибудь эффективных механизмов взаимодействия по вопросам противодействия экстремизму между странами98 . Кроме того, основная их масса придает экстремизму исключительно религиозно-расовый оттенок, «пропуская» при этом политические мотивы. Вышеуказанные обстоятельства свидетельствуют о наличии пробелов в названных актах международного законодательства. Полагаем, что повышению эффективности противодействия экстремизму и его наиболее радикальному проявлению — терроризму, и соответственно зарождению новой законодательной концепции в рассматриваемой области могла бы служить разработка соответствующего понятийного аппарата на высшем международном уровне.

Кроме Организации Объединенных Наций, проблемой разработки законодательной концепции в исследуемой нами области активно занимаются и другие международные организации.

Так, например, особенностью развития законодательства Совета Европы, направленного на противодействие экстремизму, является разработка предупредительных мер через призму борьбы с терроризмом с расово-религиозным оттенком. Примером может служить Приложение № 3 к Венской декларации от 9 октября 1993 г.99 , которое включает в себя план противодействия расизму, ксенофобии, антисемитизму и нетерпимости. Основу разработанной концепции составляет активная деятельность по повышению уровня терпимости в обществе, организованная на общепризнанных нормах права и морали. В качестве отдельного направления рекомендуется усилить юридическую ответственность за расизм и дискриминацию100 .

На наш взгляд, реализация указанной концепции была бы более эффективной в случае закрепления в ней соответствующих дефиниций. Анализ доктринальных представлений, в том числе и в зарубежной науке, о содержании таких терминов, как «расизм», «ксенофобия», «антисемитизм» и «нетерпимость», показывает на отсутствие общего подхода к их пониманию. В этой связи представляется необходимым выработать единый понятийный аппарат в сфере противодействия преступлениям экстремистской направленности, начиная с дефиниции «экстремизм», которая, к сожалению, отсутствует и в законодательстве Совета Европы.

В рамках деятельности Совета Европы подготовлен еще ряд нормативных правовых актов, раскрывающих содержание заложенной законодательной концепции в рассматриваемой области101 .

Анализ вышеуказанных документов указывает на то, что в соответствии с существующей законодательной концепцией к преступлениям экстремистской (террористической) направленности относятся деяния, сопряженные с незаконным захватом воздушного судна; посягательства на дипломатических агентов и других лиц, пользующихся международной защитой; захват заложников; посягательства на ядерную безопасность; посягательства на безопасность морского судоходства; посягательства на безопасность стационарных платформ, расположенных на континентальном шельфе; бомбовый терроризм и финансирование терроризма.

Данный перечень, на наш взгляд, является весьма условным. Во-первых, в нем перечислены не все деяния, которые должны отражать сущность «террористических преступлений», например, отсутствует ответственность за призывы к осуществлению террористической деятельности. Во-вторых, в нем присутствуют деяния, которые, исходя из их мотивации и нарушаемого общественного отношения, не могут быть отнесены к таковым, например, посягательства на стационарные платформы, расположенные на континентальном шельфе. Отмеченные обстоятельства свидетельствуют о том, что на рассматриваемом уровне международного сотрудничества, к сожалению, до сих пор не сформирована четкая законодательная концепция по противодействию экстремизму и терроризму.

Своя специфика отличает содержание документов, раскрывающих нормативно-правовую концепцию в исследуемой области, разработанных Шанхайской организацией сотрудничества (ШОС)102 .

Важным результатом деятельности ШОС стало принятие 15 июня 2001 г. Шанхайской конвенции о борьбе с терроризмом, сепаратизмом и экстремизмом, активным участником которой является и Российская Федерация103 . Именно этот документ, с нашей точи зрения, и составляет основу законодательной концепции по противодействию экстремизму на территории ШОС. Документ предусматривает, что стороны, подписавшие и ратифицировавшие эту Конвенцию, осуществляют сотрудничество в области борьбы с экстремизмом с учетом особенностей национальных законодательств стран-участниц.

В рамках реализации основных направлений анализируемой Конвенции 5 июля 2005 г. была принята Концепция сотрудничества государств — членов ШОС в борьбе с терроризмом, сепаратизмом и экстремизмом, закрепившая основные цели и принципы противодействия экстремизму104 .

Конвенция относит терроризм и иные формы проявления экстремизма к противоправным деяниям вне зависимости от мотивов и лиц, их совершивших105 .

Названная Конвенция также закрепляет понятие экстремизма,106 которое и раскрывает основы заложенной законодательной концепции в исследуемой нами области. Считаем это существенной заслугой рассматриваемого уровня международного сотрудничества, ранее не встречавшейся в законодательстве ООН и Совета Европы.

Анализ предложенной дефиниции дает нам основание сделать вывод о том, что страны — участницы Шанхайской конвенции о борьбе с терроризмом, сепаратизмом и экстремизмом вложили в нее следующие концептуальные признаки.

1. Совершаемые действия для достижения целей, закрепленных в представленном определении, должны признаваться деяниями по национальным законодательствам государств — участников Конвенции.

В целом разделяя идею о необходимости единства правовых подходов стран-участниц, хотелось бы высказать ряд критических замечаний по дополнительному содержанию выделенного признака. В частности, это касается указания на наличие специальных целей и отсутствие специальных мотивов. Особенностью анализируемой Конвенции является придание экстремизму исключительно политического оттенка (при отсутствии иных мотивов совершения экстремистских преступлений). Это дает основания некоторым авторам полагать, что закрепленное в указанном документе определение экстремизма слишком широкое и несет скорее политический, нежели юридический смысл107 .

Считаем, что с учетом наработанного международного и российского национального опыта, признавая экстремизм исключительно мотивационным преступлением, имеющим сегодня как политический, так и национальный, расовый, религиозный и националистический оттенок, необходимо включить в анализируемую дефиницию вышеуказанные мотивы. Именно в предлагаемой нами интерпретации понятие экстремизма и будет отражать его основную сущность.

2. Насильственный захват власти или насильственное удержание власти, а также насильственное изменение конституционного строя государства, а равно насильственное посягательство на общественную безопасность.

Названный признак в качестве основного и конструктивного элемента указывает на альтернативные цели. Все это свидетельствует о том, что экстремизм в первую очередь посягает на существующий конституционный строй и конституционную безопасность государств — участников Конвенции, что и предопределяет место расположения уголовно-правовых норм в соответствующих главах УК РФ, регламентирующих ответственность за экстремистские преступления.

Особого внимания, на наш взгляд, заслуживает цель, указывающая и на непосредственную угрозу экстремизма для общественной безопасности. Полагаем, что признание общественной безопасности как объекта экстремистских преступлений является позитивным достижением рассматриваемой Конвенции. Вышеуказанная цель дает возможность подойти к борьбе с экстремизмом более эффективно путем интеграции норм об ответственности за преступления экстремистской направленности не только в гл. 29 УК РФ «Преступления против конституционного строя и безопасности государства», но и в гл. 24 УК РФ «Преступления против общественной безопасности», что в целом сегодня прослеживается в рамках УК РФ.

Соглашаясь с определением целей экстремизма, закрепленным в рассматриваемой Конвенции, считаем необходимым указать на частичную их пробельность. Представляется, что современная угроза экстремизма не ограничивается посягательствами на конституционный строй или общественную безопасность государств. Определяя экстремизм как угрозу всему мировому сообществу, о чем говорилось уже ранее, следует закрепить еще одну цель — подрыв мировой безопас­ности. Это даст возможность принципиально по-новому подойти к правовой оценке деяний, посягающих на мир и безопасность человечества, как возможной разновидности преступлений экстремистской направленности. В качестве обоснования предлагаемого нами подхода могут служить не только рекомендации, заложенные в нормативных правовых актах, подготовленных Организацией Объединенных Наций, но и современное российское уголовное законодательство. В частности, поступательное расширение норм, включенных в гл. 34 УК РФ, например, ст. 3541 УК РФ «Реабилитация нацизма». Все это свидетельствует о том, что современные формы экстремистских проявлений представляют серьезную опасность не только для безопасности отдельных государств, но и всему миру. Поэтому признание данной цели будет являться легитимным основанием для создания новых антиэкстремистских норм, ставящих под охрану общественные отношения, направленные на обеспечение мира и безопасности человечества, и помещения их в соответствующие главы и разделы Уголовных кодексов стран — участниц Конвенции.

Исследуя законодательные концепции в области противодействия экстремизму, нельзя не проанализировать деятельность такого международного объединения, как Содружество Независимых Государств (СНГ), членом которого является Российская Федерация.

Учитывая потребность в международном сотрудничестве в борьбе с преступностью, а также в выработке единых подходов к оценке противоправных деяний, постановлением Межпарламентской Ассамблеи государств — участников Содружества Независимых Государств 17 февраля 1996 г. в Санкт-Петербурге был принят Модельный уголовный кодекс108 . Этот документ носит рекомендательный характер и отражает общие подходы к борьбе с преступностью государств, участвующих в разработке и подписавших данный нормативный правовой акт. Рассматриваемый Уголовный кодекс включал в себя ряд преступлений экстремистской направленности, полностью соответствующих аналогичным нормам, нашедшим свое закрепление в Уголовном кодексе России, принятом 24 мая 1996 г., что в целом схоже с законодательной концепцией в области противодействия экстремизму, существовавшей в период принятия вышеназванных документов109 .

В продолжение сотрудничества в борьбе с экстремизмом 15 мая 1992 г. странами — участницами СНГ был подписан Договор о коллективной безопасности, в котором стороны взяли на себя обязательства воздерживаться от применения силы или угрозы ее применения в активно развивающихся межгосударственных отношениях. Было принято решение о разрешении всех разногласий между собой и иными государствами исключительно мирными средствами110 , что стало логичным развитием нормотворчества в противодействии различным формам экстремистских проявлений.

Осознавая всю степень общественной опасности преступлений экстремистской направленности, 21 июня 2000 г. государства — участники СНГ утвердили «Программу государств — участников Содружества Независимых Государств по борьбе с международным терроризмом и иными проявлениями экстремизма на период до 2003 года»111 . Этот документ, ставший первым законодательным актом Содружества, направленным на противодействие экстремизму, и заложил новые концептуальные основы международного сотрудничества, направленного на борьбу с указанным явлением.

Главным достоинством названного документа явилась разработка на его основе Проекта модельного нормативного правового акта, затрагивающего вопросы борьбы с международной преступностью террористической и экстремистской направленности112 . Итогом этого стало принятие в 2002 г. Закона РФ «О противодействии экстремистской деятельности».

В рамках указанного выше проекта был согласован единый для правоохранительных органов стран СНГ «Словарь основных терминов и понятий в сфере борьбы с международным терроризмом и иными проявлениями экстремизма»113 . Особого внимания заслуживает сформулированная в словаре дефиниция экстремизма114 .

Исходя из смысла определения можно выделить следующие его конструктивные признаки: а) приверженность, то есть верность или преданность кому-либо или чему-либо115 (исходя из особенностей изучаемого явления приверженность экстремизму выражается в преданности определенной идеологии); б) крайность взглядов, позиций и мер в человеческой деятельности (они отражают сущность экстремизма, так как характеризуются идеологией нетерпимости к существующему государственному устройству и насильственным методам борьбы); в) экстремистские действия могут совершаться как отдельными лицами, так и группами или организациями; г) конкретность сфер, подверженных негативному влиянию рассматриваемого явления (сферы общественного сознания, общественной психологии, морали, идеологии, отношений между социальными группами, этносами, общественными объединениями, политическими партиями и конфессиями).

Полагаем, что выделение исчерпывающего перечня сфер общественной жизни, которые могут быть подвержены экстремизму, носит весьма спорный характер, так как в полном объеме не создает представления об угрозе исследуемого явления.

Отметим, что закрепление на законодательном международном уровне116 , хотя, возможно, и частично, несовершенных дефиниций, отражающих сущность преступлений экстремистской направленности, является весьма позитивным знаком и указывает на востребованность международного сотрудничества по противодействию данной группе преступлений в рамках СНГ, что свидетельствует о более совершенной законодательной концепции в рассматриваемой области по сравнению с рассмотренными ранее.

Международное сотрудничество в составе СНГ в области развития законодательных концепций в борьбе с экстремизмом получило и дальнейшее развитие.

Так, 19 апреля 2001 г. Межпарламентская ассамблея государств — участников СНГ приняла Постановление № 17-4 «О правовом обеспечении противодействия международному терроризму и иным проявлениям экстремизма на территории государств — участников Содружества Независимых Государств», которое, в частности, предусматривает, что государства — члены СНГ обращаются к ООН с предложением о проведении специальной сессии по вопросам противодействия терроризму, а к государствам — участникам МПА — с предложением в полном объеме выполнять требования международных антитеррористических конвенций, участниками которых они являются, ускорить ратификацию и выполнение внутригосударственных процедур относительно данных и других документов117 .

Впоследствии, в 2005 г., была принята Программа сотрудничества государств — участников Содружества Независимых Государств в борьбе с терроризмом и иными насильственными проявлениями экстремизма на 2005–2007 гг.118

Следующим этапом развития исследуемой концепции стало принятие Программы сотрудничества государств — участников Содружества Независимых Государств в борьбе с терроризмом и иными насильственными проявлениями экстремизма на 2008–2010 гг. от 5 октября 2007 г.119 и Программы сотрудничества государств — участников Содружества Независимых Государств в борьбе с терроризмом и иными насильственными проявлениями экстремизма на 2011–2013 гг.120

В рамках этих программ были разработаны мероприятия по осуществлению совместных действий, направленных на противодействие преступлениям экстремистской направленности.

Ожидаемыми результатами их реализации должны были стать: активизация сотрудничества государств — участников СНГ, повышение результативности проводимых согласованных и совместных межведомственных профилактических, оперативно-розыскных мероприятий и специальных операций по борьбе с терроризмом и иными насильственными проявлениями экстремизма.

На основе этих программ был подготовлен Модельный закон о противодействии экстремизму, который был принят в Санкт-Петербурге 14 мая 2009 г. Постановлением 32-9 на 32-м пленарном заседании Межпарламентской Ассамблеи государств — участников СНГ121 .

Его достижением, с нашей точки зрения, явилось закрепление в ст. 1 на нормативном уровне дефиниции, определяющей понятие «экстремизм»122 .

В основу построения предложенной дефиниции было вложено два основных критерия. В качестве первого выступает круг общественных отношений, подверженных экстремистским посягательствам (к таковым отнесены: основы конституционного строя, безопасность государства, права, свободы и законные интересы человека и гражданина). В качестве второго — мотивация экстремистских проявлений, то есть отрицание правовых и (или) иных общепринятых норм и правил социального поведения.

В целом положительно оценивая попытку сформулировать определение изучаемого явления, отметим, что в нем имеются и некоторые недостатки. Во-первых, нет четкости в определении круга общественных отношений, непосредственно подверженных экстремистским проявлениям. Во-вторых, нет конкретности в уяснении мотивов экстремизма.

В настоящее время действует подписанная представителями стран СНГ в Минске 25 октября 2013 г. Программа сотрудничества государств — участников Содружества Независимых Государств в борьбе с терроризмом и иными насильственными проявлениями экстремизма на 2014–2016 гг.123 Ее целью является дальнейшее совершенствование сотрудничества государств — участников СНГ, уставных органов и органов отраслевого сотрудничества СНГ в борьбе с терроризмом и иными насильственными проявлениями экстремизма.

Исследовав особенности международного законодательства в области противодействия экстремизму, мы приходим к выводу о том, что наиболее совершенная концепция сформирована и апробирована на уровне Союза Независимых Государств. В связи с этим считаем, что дальнейшее совершенствование российской законодательной концепции в борьбе с преступлениями экстремистской направленности должно строиться при активном участии в деятельности СНГ.

В заключение отметим, что на сегодняшний день основными направлениями международного сотрудничества в области противодействия экстремизму являются унификация и гармонизация средств и методов борьбы с этим феноменом, основанные на общепризнанных принципах и нормах международного права, что в целом и должно составлять ядро общемировой законодательной концепции в борьбе с исследуемым явлением.

Проведенное исследование указывает на наличие достаточно большого количества международно-правовых актов и подходов, направленных на противодействие экстремизму, при этом содержащих в себе принципиально отличающиеся признаки исследуемого негативного явления. Разница разработанных в международном законодательстве дефиниций объективно создает препятствия для международного сотрудничества124 . Полагаем, в этом случае необходимо унифицировать международное законодательство в рамках разработки дефиниции «международный экстремизм», что даст возможность создания общегосударственных и, соответственно, наиболее эффективных международных механизмов противодействия экстремизму125 .

Подводя итог анализу международного антиэкстремистского законодательства, целесообразно отметить, что мировое сообщество в целом устанавливает следующие концептуальные признаки экстремизма.

Во-первых, транснациональный организованный характер деятельности экстремистских организаций по причине их присутствия на территориях сразу же нескольких государств и совершение такие наиболее радикальных преступлений экстремистской направленности, как захват заложников и террористические акты (например, Международная конвенция о борьбе с захватом заложников; Международная конвенция о борьбе с бомбовым терроризмом; Международная конвенция о борьбе с финансированием терроризма).

Во-вторых, учитывая транснациональный характер деятельности экстремистов, на мировой арене признано, что экстремизм представляет угрозу не только для безопасности конкретных государств, но и для всего мирового сообщества в целом (например, Декларация о мерах по ликвидации международного терроризма; Резолюция Генеральной Ассамблеи «Права человека и терроризм»; Международная конвенция о ликвидации всех форм расовой дискриминации).

В-третьих, на международном уровне признано наличие специфической мотивации, характерной для исследуемой группы преступлений. В качестве таковой выступает политическая, расовая, этническая, национальная, религиозная ненависть или вражда (например, Международная конвенция о ликвидации всех форм расовой дискриминации; Декларация о ликвидации всех форм нетерпимости и дискриминации на основе религии или убеждений; Резолюция ООН «Недопустимость определенных видов практики, которые способствуют эскалации современных форм расизма, расовой дискриминации, ксенофобии и связанной с ними нетерпимости»).

Все вышеизложенное дает нам основание для выделения двух концептуальных признаков экстремизма, закрепленных на различных уровнях международного сотрудничества: мотив и объект преступного посягательства, что еще раз обосновывает выдвигаемую нами научную гипотезу.

Основываясь на этих признаках, в выводах по главе нами предложено авторское понятие «международный экстремизм».

§ 2. Концептуальные особенности уголовно-правового противодействия преступлениям экстремистской направленности в зарубежном законодательстве

Преступления, содержащие в себе признаки экстремизма, известны не только в России, но и в других странах. Уголовная ответственность за их совершение в иностранных государствах возникла намного раньше, чем в Российской Федерации. Именно это и актуализирует, а также обосновывает необходимость проведения сравнительно-правового исследования зарубежных законодательных концепций в области противодействия экстремизму в целях использования положительного опыта других стран в российском национальном законодательстве. В рамках исследования мы остановимся лишь на специфических особенностях анализируемых законодательств, имеющих, с нашей точки зрения, непосредственное значение для обоснования и совершенствования российской анти­экстремистской концепции. Более подробный анализ зарубежного законодательства в области противодействия экстремизму в криминальных формах его проведения нами был проведен в самостоятельном монографическом исследовании126 .

Развитие законодательных концепций в области противодействия экстремизму является приоритетным направлением в нормотворческой деятельности основной массы государств. Ряд зарубежных стран придают конституционный статус нормам, направленным на борьбу с криминальными формами экстремизма127 .

Для более полного и глубокого исследования сущности и содержания преступлений экстремистской направленности считаем целесообразным провести исследование зарубежных законодательств по принадлежности к соответствующей системе права, имеющих общие сходства при формировании концепций в области противодействия различным формам экстремистских проявлений: 1) романо-германской; 2) англосаксонской; 3) социалистической (вместе с бывшими республиками СССР).

К романо-германской системе права относится право стран континентальной Европы, Японии, некоторых стран Латинской Америки. В рамках проводимого исследования мы предпримем попытку раскрыть содержание законодательных концепций в области противодействия экстремизму на примере Германии и Франции. Выбор этих государств обусловлен тем, что они являются классическими представителями рассматриваемой системы.

В Уголовном кодексе Германии борьбе с преступлениями экстремистской направленности посвящен ряд составов преступлений, расположенных в разных разделах уголовного закона.

Мы разделяем мнение профессора А. Э. Жалинского о том, что УК ФРГ 1871 г. хотя и не содержит дефиниции, раскрывающей понятие экстремизма, однако включает в себя целую совокупность составов, содержащих в себе его признаки128 .

Специфика германской законодательной концепции в борьбе с экстремизмом выражена в следующем.

Во-первых, исходя из структуры особенной части УК ФРГ, которая построена по принципу приоритетной охраны безопасности государства, что является наиболее существенным отличием от российского УК, с учетом повышенной общественной опасности экстремистских деяний под охрану берутся не только безопасность непосредственно самого государства и сформировавшиеся демократические устои, но и мировая безопасность в целом.

Во-вторых, преступления, содержащие в себе признаки экстремизма, четко рассредоточены по трем самостоятельным разделам Уголовного кодекса Германии.

Первая группа таких деяний расположена в главе третьей «Угроза демократическому правовому государству» раздела первого «Измена миру, государственная измена и создание опасности демократическому правовому государству» Особенной части УК ФРГ.

Вторая — закреплена в разделе шестом «Противодействие государственной власти».

Третья — расположена в разделе седьмом «Наказуемые деяния против общественного порядка» УК ФРГ, что и предопределяет спектр охраняемых общественных отношений129 .

В-третьих, весьма интересен подход к определению санкций при совершении экстремистских деяний. В частности, например, за любое публичное распространение письменных материалов, призывающих к совершению противоправных деяний (§ 111 УК ФРГ), наказание не должно превышать наказания за схожее деяние в случае, если соответствующий призыв привел к желаемому результату130 .

Считаем, что реализация такого подхода в области назначения наказания за совершение экстремистских деяний является существенным достижением германского законодателя, так как представляет возможность назначения наказания, четко соответствующего характеру и степени общественной опасности, в рамках реализации принципа справедливости.

В-четвертых, УК ФРГ в борьбе с преступлениями экстремистской направленности активно применяет поощрительные нормы, создающие благоприятные условия для противодействия им на более ранних стадиях преступной деятельности.

Полагаем, что эти законодательные решения и раскрывают содержание германской законодательной концепции в области противодействия экстремизму.

Уголовный кодекс Франции. В законодательстве Франции также сформирована исследуемая нами законодательная концепция, имеющая свои специфические особенности.

Первой ее особенностью является систематизация преступлений, содержащих в себе признаки экстремизма и терроризма. В частности, учитывая повышенный уровень общественной опасности террористических деяний как наиболее радикальной формы экстремизма, французский законодатель расположил их в самостоятельном разделе, при этом закрепив в структуре особенной части уголовного кодекса на первом месте131 . Другая группа экстремистских преступлений расположена в отделе II «О противоправном участии в сборище» главы I «О посягательствах на общественное спокойствие» раздела III «О посягательствах на государственную власть», что также предопределяет специфику объектов уголовно-правовой охраны.

Второй, в отличие от российского законодательства, является расширительное толкование дефиниции «акт терроризма» (п. 1 ст. 421-1 УК Франции). В частности, к нему относятся: умышленные посягательства на жизнь и личную неприкосновенность; похищение человека или незаконное лишение его свободы; угон воздушного судна, корабля, а также любого другого транспортного средства; совершенные в целях нарушения общественного порядка путем устрашения или террора (акт терроризма)132 ; а также совершение любого иного общественно опасного деяния, но в тех же целях133 .

Третьей особенностью рассматриваемой концепции в рамках ст. 421-3,421-4, 421-5 УК Франции являются инструменты назначения наказания, включающие в себя совокупность двух обязательных видов наказания: лишение свободы и штраф, а также таких дополнительных, как: временное лишение политических, гражданских и семейных прав, что, с нашей точки зрения, является эффективным инструментом противодействия преступлениям экстремистской направленности, в том числе подрывающим их экономические основы134 .

К четвертой можно отнести расширение субъектного состава преступлений экстремистской направленности. В частности, по УК Франции субъектами признаются как физические, так и юридические лица.

Как самостоятельное направление развития законодательной концепции в области противодействия экстремизму во Франции можно признать борьбу с сектами, ущемляющими права человека. Так, в середине 2001 г. был принят закон Абу-Пикар. Его специфика заключается в том, что он не устанавливает какие-либо запреты на существование сект, однако четко регламентирует наказание за их организацию и деятельность. При этом, кроме непосредственно уголовной ответственности, анализируемый нормативный правовой акт устанавливает и возможность их ликвидации.

При этом анализируемый Закон не только криминализировал новые деяния, содержащие в себе признаки экстремизма, но и ужесточил ответственность за совершение уже существующих преступлений135 .

Компаративный анализ соответствующих норм во французском и германском уголовных законодательствах как представителей романо-германской правовой семьи позволяет нам сделать вывод о том, что основой законодательной концепции в области противодействия экстремизму является систематизация деяний, содержащих признаки экстремизма, и создание инструментов по борьбе с наиболее

...