О. В. Романовская, А. А. Рыжова

Конституционная правосубъектность граждан в условиях развития биомедицинских технологий

Монография

---

ebooks@prospekt.org

Информация о книге

УДК 342

ББК 67.400

Р69

Авторы:
Романовская О. В., доктор юридических наук, профессор, заведующая кафедрой «Государственно-правовые дисциплины» Пензенского государственного университета;
Рыжова А. А., кандидат юридических наук, доцент кафедры «Государственно-правовые дисциплины» Пензенского государственного университета.

Рецензенты:
Велиева Джамила Сейфаддин кызы, доктор юридических наук, профессор, заведующая кафедрой «Конституционное и международное право» Поволжского института управления им. П. А. Столыпина – филиала Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации (РАНХиГС);
Крусс В. И., доктор юридических наук, профессор, заведующий кафедрой «Теория права» Тверского государственного университета.

Настоящая монография имеет целью определить основные изменения конституционной правосубъектности человека и гражданина в условиях развития современных биомедицинских технологий, выявить перспективы отражения в российском законодательстве возникающих базовых проблем в данной сфере.

Самостоятельными объектами исследования являются: содержание права человека на признание правосубъектности, статус эмбриона, правовое регулирование генетического тестирования, проблемы признания конституционной гоминидной правосубъектности в отношении иных субъектов животного мира и др.

Законодательство приведено по состоянию на 1 июля 2019 г.

Данная работа рассчитана на преподавателей, студентов, аспирантов юридических учебных заведений, должностных лиц органов государственной власти, а также научных работников, медицинских работников и специалистов по организации здравоохранения.

УДК 342

ББК 67.400

© Романовская О. В., Рыжова А. А., 2019

© ООО «Проспект», 2019

Предисловие

Конституционная правосубъектность — устоявшаяся категория юридической науки, казалось бы, не нуждающаяся каком-то дополнительном уточнении. Однако биомедицинские технологии, получившие стремительное развитие в конце ХХ — начале ХХI века, приобретают все более агрессивный по отношению к человеку характер. Технология клонирования (оговоримся: по отношению к человеку пока носит теоретический характер) обусловит появление нового субъекта, которого многие идеологи воспринимают как «набор запасных частей» для своего прототипа. В США и Японии ведутся исследования по созданию искусственной матки, что предопределит переворот в деторождении, приведет к появлению ребенка искусственным путем — от зачатия (что уже является отработанной технологией) до появления на свет. Больше возможностей создает технология редактирования генома. С учетом расшифровки ДНК далеко не за горами создание «лего-человека», конструируемого по заранее заданным качествам и характеристикам.

Конечно, вокруг новых достижений современной биомедицины рождается много домыслов, слухов, фантазий, пугающих своей апокалиптичностью. «Подливает масла в огонь» и Голливуд, представляя красочные фильмы о «светлом будущем», где биороботы, вооруженные искусственным интеллектом, поднимают восстание против своих создателей, что приводит к почти тотальному уничтожения человечества. Нагнетаемые страхи зачастую отвлекают от самой сути научной дискуссии. Человечеству действительно есть чего опасаться, но реальные угрозы находятся несколько в иной плоскости, далекой от той, которую представляют «фабрика грез» и современные средства массовой информации.

К тому же в обществе, подогретом выдумками и страхами, созревает недоверие к официальной медицине, что сказывается на правотворческой политике. Государство старается либо дистанцироваться от перспективного направления, «пустив на самотек», либо вводить жесткие ограничительные меры, иногда не имеющие под собой реальных оснований. Достаточно привести характерный пример с регулированием оборота биомедицинских клеточных продуктов. Первый проект федерального закона «О биомедицинских клеточных технологиях» был разработан в недрах Минздрава России еще в 2009—2010 гг. В последующем в 2013 г. обновленный вариант был представлен на суд научной общественности и подвергся жесткой критике из-за своей забюрократизированности. В 2015 г. наконец-то в Государственной Думе в виде официального проекта появился согласованный вариант, который также оценивался многими специалистами весьма скептически1, но все-таки обрел конечный результат: с 1 января 2017 г. вступил в силу Федеральный закон от 23 июня 2016 г. № 180-ФЗ «О биомедицинских клеточных продуктах»2. Его принятие сопровождалось определенными надеждами, связанными с продвижением новых медицинских технологий и некоторым прорывом в современном здравоохранении. Прошло два года, надежды оказались иллюзиями. За все это время ни один биомедицинский клеточный продукт не прошел необходимый процесс регистрации. Закон до сих пор находится в спящем режиме.

Есть и обратная ситуация. В России (как и во всем мире) продвигаются репродуктивные технологии, правовой режим которых является, пожалуй, самым либеральным в мире. В нашей стране допуск к ним имеют и однополые пары (что весьма парадоксально с учетом административной ответственности за пропаганду нетрадиционных сексуальных отношений), и одинокие мужчины и женщины. Суррогатное материнство выстраивается на основе договора (и никого не смущает, что предметом его выступает ребенок), а российских женщин для выполнения функции «курицы-несушки» могут нанимать иностранные граждане.

Подобные крайности указывают на то, что в Российской Федерации не выработана единая понятная государственная политика в отношении биомедицинских технологий, которые максимально затрагивают основные права и свободы человека и гражданина. По многим юридическим вопросам мы все топчемся на одном месте, хотя естественные науки все больше подкидывают задач, нуждающихся в их правовом разрешении. Уже сейчас пренатальная диагностика становится рутинной, происходят первые экспериментальные операции с редактированием ДНК человека в период внутриутробного развития, отдельные элементы ДНК внедряются в организм животного (создаются химеры с реальным наличием человеческих клеток) и многое другое. Российское законодательство, а это в первую очередь Федеральный закон от 21 ноября 2011 г. № 323-ФЗ «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации», Федеральный закон от 5 июля 1996 г. № 86-ФЗ «О государственном регулировании в области генно-инженерной деятельности», Федеральный закон от 23 июня 2016 г. № 180-ФЗ «О биомедицинских клеточных продуктах», практически не отражает современную проблематику в области биомедицины. При том, что за рубежом уже формируются правовые акты третьего поколения, основанные в первую очередь на обширных общественных дискуссиях, выявляющих общую философию правовой политики. Показательно, что за последние 20 лет в нашей стране защищено не более 10 диссертаций по юридическим наукам, имеющих отношение к указанной проблеме: «Теоретические проблемы права человека на жизнь: конституционно-правовое исследование» (Г. Б. Романовский, 2007), «Уголовное право и биоэтика: уголовно-правовые проблемы применения современных биомедицинских технологий» (Н. Е. Крылова, 2006); «Право и биомедицинская этика: соотношение, принципы и формы взаимодействия» (Е. А. Золотарева, 2009); «Защита прав человека при проведении биомедицинских исследований: теоретический аспект» (Э. Ф. Труханова, 2010); «Международная защита и поощрение прав человека в области биомедицинских исследований» (Е. В. Тарасьянц, 2010); «Правовое регулирование биомедицинских исследований и применения новых биотехнологий в Европейском Союзе» (А. С. Концевенко, 2012).

Исходя из представленных обстоятельств, научная работа, посвященная проблемам конституционной правосубъектности человека и гражданина в условиях развития биомедицинских технологий, обладает актуальностью, востребованностью в научной среде, перспективностью в ее практическом воплощении. Авторы надеются, что данное научное исследование найдет своего читателя, интересующегося как конституционным, так и медицинским правом, займет определенное место в числе работ, посвященным правовому статусу человека и гражданина.

Следует также отметить, что совместный труд всегда включает конкретный вклад каждого автора. В данном случае соавторство не носит аморфный характер. Анастасия Андреевна Рыжова проделала базовые исследования. Ольга Валентиновна Романовская осуществляла научное редактирование, а также подготовила введение и главу, посвященную генетическому тестированию в российском праве.

1. Развитие конституционной правосубъектности граждан в России и за рубежом

1.1. Генезис конституционной правосубъектности граждан в отечественной юридической доктрине

Понятие правосубъектности указывает на ключевой вопрос: возможность быть субъектом права. Элементами правосубъектности выступают правоспособность, дееспособность, деликтоспоосбность. В настоящее время право человека на признание его правосубъектности закрепляется базовыми международными документами: Всеобщей декларацией прав человека (ст. 6), Международным пактом от 16 декабря 1966 г. «О гражданских и политических правах», Американской конвенцией о правах человека и др. В то же время данное право не находит своего закрепления в Конституции РФ, что, однако, не означает непризнание правосубъектности человека и гражданина. Оно является подразумеваемым. Подобное отношение к данному свойству граждан является традиционным для многих конституционных актов зарубежных стран.

Для уяснения сущности правосубъектности в современной российской конституционной доктрине необходимо обратиться к ее истокам, которые долгое время формировались в условиях господства советской власти.

Первоначально необходимо отметить, что первая советская Конституция, принятая V Всероссийским съездом Советов 10 июля 1918 г., практически не закрепляла каких-либо прав и свобод человека и гражданина. Отсутствовало упоминание о правосубъектности. М. А. Рейснер, участвовавший в разработке проекта Конституции, вообще доказывал, что в социалистическом государстве нет места индивидуальным правам: «Права личности — пережиток старого, с которым надо покончить»3. М. А. Рейснер выдвинул знаковый тезис: если в Конституции есть указания, что вся власть в советском государстве принадлежит рабочему населению, то в понятие «вся власть» включены и все права4. При таком подходе какое-либо указание на правосубъектность граждан и перечисление прав и свобод человека и гражданина неуместно, более того, сближает советский Основной закон с буржуазными конституциями. П. И. Стучка настаивал на включении «хартии вольностей» (по его выражению) для трудящегося народа, но данная точка зрения не нашла поддержки в процессе разработки Конституции5. При этом ст. 23 Конституции РСФСР 1918 г. проводила сегрегацию всего общества, вводя такое понятие, как лишение прав. Обозначалась эта политика в отношении отдельных лиц и отдельных групп. Во главу угла ставились «интересы рабочего класса в целом». Лишение прав устанавливалось, поскольку их использование происходило «в ущерб интересам социалистической революции». В указанном аспекте следует согласиться с М. А. Исаевым, констатирующим особенность советского подхода — «правопоражению придавался конституционный статус»6.

Основной Закон (Конституция) Союза Советских Социалистических Республик (утвержден ЦИК СССР 6 июля 1923 г., утвержден II съездом Советов СССР 31 января 1924 г.) также продолжил традицию неупоминания основных прав и свобод человека и гражданина. Лишь в Декларации об образовании СССР утверждалась диктатура пролетариата как основа построения власти, а также внедрялся лозунговый элемент: «Здесь, в лагере социализма — взаимное доверие и мир, национальная свобода и равенство, мирное сожительство и братское сотрудничество народов». Все это встраивалось в общую канву предоставления прав гражданам от государства. Любые теории, исходившие из принципа неотчуждаемости или прирожденности прав, объявлялись буржуазными7.

На основе принятого в СССР Основного закона Постановлением XII Всероссийского съезда Советов от 11 мая 1925 г. был утвержден текст Конституции (Основного Закона) РСФСР. В данном документе происходило закрепление отдельных прав (право на объединение, свобода собраний, право пользования национальным языком, право на убежище и некоторые другие), но без выделения общей системы. Перечень прав закреплялся в главе 1 раздела I «Общие положения». Обладателем прав объявлялся трудящийся, что автоматически поднимал вопрос об исключении из круга правообладателей некоторых классов, обозначаемых в советской идеологии как буржуазия, эксплуататоры. Ст. 14 к тому же подтверждала базовый принцип возможности лишения прав: «Руководствуясь интересами трудящихся, Российская Социалистическая Федеративная Советская Республика лишает отдельных лиц и отдельные группы прав, которыми они пользуются в ущерб интересам социалистической революции». Иными словами права имели «классово-ограниченный характер»8.

В последующем данная особенность отразилась на содержании Конституции СССР 1936 г., Конституции РСФСР 1937 г. Основным правам и обязанностям была посвящена глава X Конституции СССР (глава XI Конституции РСФСР), размещающаяся в самом конце текста документа, что также нацеливает на определенное (второстепенное) отношение к ним. Ключевыми считались социальные права (право на труд, на отдых, на образование, жилище), все иные закреплялись с определенными оговорками (целевым предназначением), позволяющими манипулировать с их содержанием в отраслевых актах9. В. М. Чхиквадзе писал: «В первых законодательных актах Советского государства нет ссылок на “прирожденные и неотчуждаемые” права человека, но зато как база для подлинного раскрепощения личности четко провозглашается уничтожение всякой эксплуатации человека человеком, без чего немыслимо фактическое осуществление основных прав человека»10. П. А. Стучка специально противопоставлял социалистическое государство буржуазному словами «социалиста-ревизиониста» Габриэля Девиля, пытавшегося в 1902 г. всю теорию государственного права вывести из теории прав человека. Советское государство ставит иную цель — уничтожение буржуазных прав и свобод, в первую очередь — принципа формального равенства и права частной собственности11. Такую же концепцию отстаивал и Е. Б. Пашуканис12.

Анализ юридической литературы позволяет сделать вывод, что человек изначально рассматривался как второстепенная ценность государства, который если он рассматривался как обладатель прав, то только в том объеме, который ему государство дозволяло. Одновременно вождизм, олицетворяющий безграничную власть одно лидера — И. В. Сталина, становится центром политической и правовой системы. Г. И. Федькин в 1950 г. отмечал: «Руководящие указания партии и лично товарища Сталина являются основой всей деятельности Советского правительства»13. Н. П. Фарберов указывал: «Сталин — творец самой демократической в мире Конституции — Конституции СССР 1936 г.»14.

В учебнике «Советское государственное право» под общей редакцией А. Я. Вышинского 1938 г. издания специально указывается, что понятие общественного класса свойственно исключительно науке советского права. Буржуазное государственное право оперирует категориями — население, граждане, народ, нация и пр., «отвлекаясь» от классовой структуры общества15. Классовое деление обозначено как основа общественного устройства, а уничтожение классовых различий — цель советского государства. В учебнике специально подчеркивается, что последний класс, враждебный советской власти, — кулачество. В период НЭПа по отношению к нему выстраивалась политика ограничения и вытеснения. С 1929 г. этот курс изменен на полную ликвидацию. Приведены даже слова И. В. Сталина:«Все эксплуататорские классы оказались, таким образом, ликвидированными. Остался рабочий класс. Остался класс крестьян. Осталась интеллигенция»16. Кстати в цитируемой работе есть толкование интеллигенции: «Интеллигенция никогда не была и не может быть классом, — она была и остается прослойкой, рекрутирующей своих членов среди всех классов общества».

В Конституции СССР 1936 г. уже не было нормы, направленной на лишение прав отдельных социальных групп, что не следовало трактовать как отказ от подобной меры. «Этим, однако, отменена лишь известная конкретная форма подавления сопротивления врагов социализма. Само же подавление как функция пролетарского государства остается и будет оставаться до тех пор, пока это сопротивление, в какой бы то ни было форме, будет иметь место. Меняются лишь конкретные условия и формы подавления»17.

Интересен базовый подход к системе прав и обязанностей граждан СССР. При констатации «наиболее лживого раздела» в буржуазном права указывается, что советская концепция исходит из «отражения расцвета личности, который характерен для социализма»18. Основное учение о правосубъектности советского человека строится на показе «лживости» и «лицемерии» буржуазных теорий. Однако предлагаемое своеобразие строится лишь на лозунгах о победе пролетариата и уничтожении эксплуатации человека человеком. Основной итог развития СССР к 1936 г. (применительно к теме исследования) определяется следующим образом: «Сталинская Конституция — это подлинная хартия прав освобожденного человечества — отразила факт мощного развития демократии в процессе социалистического строительства и закрепила итоги этого развития»19. Г. И. Федькин добавлял: «Руководящие указания партии и лично товарища Сталина являются основой всей деятельности Советского правительства»20. И. П. Трайнин выделял теоретические основания советского социалистического государственного права, к которым относил:

1) марксистко-ленинское учение о диктатуре рабочего класса;

2) программу и постановления руководящих органов партии по вопросам государственного строительства как выражение творческого марксизма»21.

В другой своей работе (кстати, посвященной 20-летию советской власти) А. Я. Вышинский не упомянул о статусе человека и гражданина, громя «банды изменников и предателей». Лишь косвенно можно увидеть отношение советского государствоведа к ценности личности: «Партия Ленина — Сталина всегда умела дать массам “поговорить, усвоить, обдумать”. В процессе этого “усвоения” и “обдумывания” массами предлагаемых партией и проводимых в жизнь мероприятий крепла связь партии с массами, росло и углублялось политическое доверие масс к партии как к своему учителю, вождю, руководителю»22.

Подобное отношение к личности как второстепенной ценности показательно в науке административного права, которое стало складываться с середины 20-х гг. прошлого столетия. В настоящее время административно-правовой статус гражданина — значимый институт, исследуемый в первых разделах одноименной учебной дисциплины. Наиболее цитируемой является фраза советского административиста Н. П. Карадже-Искрова: «Тем не менее следует постоянно помнить, что у нас личность не является чем-то самоценным. Она есть лишь винтик огромной машины. Поэтому и обеспечение ее прав стоит на втором плане»23. Анализ работ по предметологии административного права того времени показывает, что человек со своими правами и свободами вообще не включался в предмет науки24. Присутствовал и двойственный подход. Г. И. Петров не включал правовой статус гражданина в предмет административного права, хотя выделял отношения, возникающие между ним и государством, но по вопросу реализации какой-либо обязанности перед государством25.

В юридической науке начала второй половины ХХ в. присутствовал и иной подход, который добавлял элементы гуманности, но все же исходил из подчиненности личности общественным интересам. А. В. Мицкевич отмечал: «Права и свободы являются не естественным придатком отвлеченного индивида, “свободной личности”, о которой так любит трубить буржуазная пропаганда. Личность никогда и нигде не существует вне общества, а права и свободы личности — это результат борьбы или сотрудничества классов, продукт развития общественного и государственного строя, существующего в данной стране»26. Правосубъектность граждан вытекала, по мнению большинства ученых, из сущности социалистического строя. Права не могли быть какой-то отвлеченной ценностью, они предоставлялись государством, они соответствовали интересам советского общества, наполнялись социалистическим содержанием. И. П. Трайнин указывал, что в преподавании науки государственного права сложилась традиция — нельзя говорить о правах граждан прежде, чем будут освещены вопросы общественного устройства и организации государственной власти27. Это налагало отпечаток и на общее отношение к правам и свободам советских граждан.

Принятие Конституции (Основного закона) СССР Верховным Советом СССР 7 октября 1977 г. ознаменовало серьезный переход к гуманистическим началам. Понятно, что Основной закон не избежал всех идеологических посылов, которые были присущи любому советскому правовому акту, но появление таких базовых положений, как отход от диктатуры пролетариата, закрепление равноправия всех граждан, отказ от поражения в правах целых социальных групп, получило текстуальное размещение основных прав, свобод и обязанностей граждан в СССР в числе первых глав Конституции (глава 7 раздела II). Кстати, раздел II «Государство и личность» находился сразу после раздела, посвященного основам общественного строя и политики СССР.

Ст. 39 Конституции СССР 1977 г. подразумевала конституционную правосубъектность всех граждан, закрепляя общую формулу: «Граждане СССР обладают всей полнотой социально-экономических, политических и личных прав и свобод, провозглашенных и гарантируемых Конституцией СССР и советскими законами. Социалистический строй обеспечивает расширение прав и свобод, непрерывное улучшение условий жизни граждан по мере выполнения программ социально-экономического и культурного развития». Исходя из этого, в базовых учебниках по советскому государственному праву возникновение правосубъектности граждан четко связывалось с фактом рождения (без обусловленности классовой принадлежностью и иными идеологизмами, характерными для господства диктатуры пролетариата): «Такое событие, как рождение гражданина СССР, порождает государственно-правовые отношения между ним и Советским государством. Смерть гражданина прекращает эти отношения»28. Но и в данном случае правоспособность четко определялась как парная категория гражданства: «Она органически связана с гражданством, как бы вытекает из него, служит его логическим продолжением, конкретизацией его содержания»29. Советское гражданство составляло первый элемент основ правового положения личности. Н. В. Витрук отмечал: «Гражданство, правосубъектность, юридические гарантии находятся в неразрывной связи с правовым статусом, можно сказать, обслуживают его. Только их наличие делает правовой статус функционирующим, действенным для индивида»30.

Изменение конституционно-правового вектора обусловило развитие и науки, которая все больше стала уделять внимание статусу личности. Правосубъектность входит в юридический оборот. Н. С. Малеин отмечал: «Правосубъектность признается общественно-юридическим, а не “естественным” (прирожденным, биологическим) свойством, поскольку она возникает в силу юридических норм»31. Таким образом, отрицался прирожденный характер правосубъектности. С другой стороны, В. А. Кучинский, характеризуя личность как индивида, сознательно определяющего свое деятельное отношение к окружающего его миру, обозначал права человека «не как дар государства, а продукт развития материальных отношений людей»32. При этом Ю. К. Толстой отождествлял правоспособность и правосубъектность33, считая, что последнее понятие не имеет значимой смысловой нагрузки. По мнению С. Ф. Кечекьяна, правосубъектность идентична правоспособности, а дееспособность является особым видом последней34. А. В. Мицкевич включал содержание правосубъектности в понятие правового статуса, выделяя его как совокупность общих прав и обязанностей (правоспособности), а также прав и обязанностей, непосредственно вытекающих из действия законов35. Но и в этом случае дифференциация правосубъектности как самостоятельной категории считалась нецелесообразной.

Все активнее исследуется разделение социального и биологического в правовом статусе человека. Происходит категориальное разделение: человек, индивид, индивидуальность, личность, гражданин. Л. М. Архангельский подчеркивал, что «индивид — понятие, фиксирующее единичный родовой признак — принадлежность субъекта к человеческому роду... Понятие “личность” содержит еще и видовые признаки, совокупность которых интегрируется общим понятием “индивидуальность”. В самом деле, когда мы хотим подчеркнуть самобытность той или иной личности, мы указываем на черты, с которыми связана ее неповторимость, уникальность»36. Для советской доктрины было характерным включение понятия «личность» в совокупность конституционных ценностей. Это понятие служило связующим звеном между биологическим элементом — «человеком» и юридическими формами защиты его прав: «По смыслу Конституции СССР 1977 г. личность — член общества, гражданин государства и носитель личного индивидуального начала»37. М. Ф. Орзих отталкивается от биологического (естественнонаучного) понимания жизни, выделяет физиологическое существование человека или животного38. В. А. Патюлин рассматривал личность как исторически конкретного, социально-действующего человека, обладающего специфическими качествами, формирующимися и реализующимися в его практической действительности: «Личность представляет собой единство и взаимосвязь социально и биологически обусловленных черт, определяемых как индивидуальными особенностями психики, так и индивидуально приобретенным опытом»39. В более поздней работе А. Г. Бережнов попытался развести понятия человека и личности с помощью таких характеристик, как абстрактное и конкретное: «Если определенность “человек” включает в себя единство биологического и социального, то определенность “личность” отражает только социальную природу человека»40. Но даже при таком подходе автор специально указывает, что любое разделение лишено научных оснований, употребляя для этого термин «человеческая личность». В этой части следует согласиться с утверждением Б. С. Эбзеева: «Личность в праве — любой и всякий человек, наделенный определенными правами и несущий установленные государством обязанности»41. Такое понятие использовалось в советском законодательстве, по мнению Б. С. Эбзеева, для обозначения физического лица, оно «приложимо к любому человеку, постоянно или временно пребывающему на территории государства»42. С. А. Авакьян указывает: «В конституционно-правовом смысле понятие «личность» шире, чем понятия «человек» и «гражданин», и охватывает их оба»43.

Советская доктрина не могла исходить из естественно-правовой природы прав человека. В противном случае результатом были бы обвинения в следовании буржуазной теории. Но уже видно желание уйти от однобокого понимания человека как «винтика государственной машины». В условиях формирования новой политико-правовой реальности развивается учение о субъективных правах Н. И. Матузова. В 1972 г. издание Николаем Игнатьевичем специальной монографии можно считать маленькой революцией в теории правового статуса личности. Впервые в советской доктрине так полновесно указывается следующее: «Субъективное право есть принадлежность субъекта. Именно поэтому оно называется субъективным и именно в этом находит свое оправдание само это выражение и понятие. Субъективное в данном случае — значит личное, индивидуальное, относящееся к субъекту, зависимое от него (твое или мое право), в отличие от юридической нормы (объективное право), не принадлежащей отдельному лицу и не зависимой от него. Не будь этой связи с субъектом, эпитет “субъективное” не имел бы здесь смысла»44. А. И. Ким указывал: «Субъективное право советских граждан — исторически новый, более высокий тип прав человека и гражданина. Его содержание определяется социалистической сущностью нашего общества и государства»45. А. И. Ким подчеркивал единство интересов человека и советского государства.

Н. И. Матузов проводит грань между индивидуумом и человеком. Первый — это отдельный организм или особь — живое существо, находящееся в неразрывном единстве с условиями своего существования (средой). «Следовательно, не всякий индивид есть человек, хотя человек всегда — индивид». Выделено разделение таких понятий, как «человек» и «личность». «Человек есть разумное существо, обладающее даром мышления и речи, способное производить орудия труда и сознательно пользоваться ими в своих целях (Homo sapiens). Этим он отличается от всех иных биологических индивидов». Автор добавляет: «Не всякий человек есть личность, хотя всякая личность — человек. Личностью не рождаются, ею становятся. Ребенок не личность, душевнобольной тоже... Под личностью понимается не просто человек, а человек, взятый в совокупность всех тех свойств и качеств, которые формируются в процессе и под влиянием взаимоотношений человека с обществом. Человек становится личностью только благодаря обществу и своим многообразным связям с ним». В то же время в работах Н. И. Матузова того времени нельзя найти упоминание права на признание правосубъектности, нет и ссылок на прирожденность прав человека: «Важно отметить, что категория “субъект” не содержит в себе каких-либо биологических свойств, в отличие от индивида, человека и личности. Понятие “субъект” многозначно, оно употребляется в самых различных контекстах, связях и отношениях, требует всякий раз конкретного подхода». Правосубъектность — юридическая характеристика, в этом проявляется нормативность в чистом виде, что было объективным для эпохи 70—80-х гг. прошлого столетия. Н. И. Матузов определяет правосубъектность как структурный элемент правового статуса наряду с правами и обязанностями граждан46. На тот момент и Е. А. Лукашева считала: «Человек не может существовать и развиваться без социальных притязаний на определенный набор благ (материальных и духовных), необходимых для его нормальной жизнедеятельности. Эти притязания и выступают как права человека, которые не являются его “естественными”, “прирожденными” свойствами; они строго детерминированы характером экономического, политического строя, соотношением классовых сил и уровнем культуры общества»47.

В то же время понятие «правосубъектность» редко использовалось в науке конституционного права применительно к характеристикам правового статуса личности. Так, указывалось на единство правоспособности (способности иметь права и нести обязанности) и участия граждан в государственно-правовых отношениях. Правоспособность «органически связана с гражданством, как бы вытекает из него, служит его логическим продолжением, конкретизацией его содержания»48.

Глобальная проблема прав человека (признание правосубъектности как ее элемент) строго связывалась с классовой борьбой, с сущностью социалистического государства. В. М. Чхиквадзе указывал: «Марксизм-ленинизм связывает решение проблемы человека, его прав и свобод с классовой борьбой пролетариата, с ликвидацией капитализма и победой социализма и коммунизма, с устранением отношений социального, национального и расового гнета, насилия, несправедливых, захватнических войн. Тем самым устанавливается прямая зависимость назначения пролетарского гуманизма от его классового содержания и от тех социальных функций, которые он выполняет, будучи идеологическим оружием пролетариата»49. Весьма специфично и разделение человека и личности: «Человек есть материальный носитель личности, а личность выражает его общественные свойства (точнее, совокупность общественных отношений). Поэтому личность — это человек, поднявшийся до определенного уровня отношений с обществом». В. М. Чхиквадзе, исходя из общей идеологии, оценивает и любые проявления буржуазного понимания прав человека. Любая кампания вокруг мнимых нарушений прав человека в социалистических странах — «проявление одной из форм классовой борьбы в области идеологии»50. Обращает внимание, что при таком подходе видна второстепенность личных прав граждан (в советской доктрине именно этим термином именовались гражданские права человека). Я. Н. Уманский отмечал: «Законодательное закрепление основных прав и основных обязанностей в советских конституциях имеет целью регулирование наиболее важных сфер взаимоотношений граждан с государством. Оно в первую очередь обеспечивает подлинное полновластие трудящихся во всех областях экономической и общественно-политической жизни страны. Все остальные нормы лишь конкретизируют и дополняют нормы об основных правах и обязанностях граждан»51.

Только перед самим распадом СССР (а значит и крушением советской системы права) правосубъектность стала рассматриваться не как элемент классового общества, а как самостоятельная категория. Н. А. Шайкенов использовал при этом иной термин — «правовая персонифицированность», которая выражается в том, что «каждый человек с момента своего рождения и до момента своей смерти признается объективным правом, независимо от его сознания и воли, носителем “своих” самостоятельных интересов». Далее автор разделял: «Если персонифицированность в праве олицетворяет отдельного человека, его “самость”, то общая правосубъектность человека олицетворяет в юридической сфере его типичность, общие для данной ступени развития общества социально значимые черты, взятые отвлеченно от конкретного человека»52.

Дореволюционная русская научная доктрина выступала несколько с иных позиций, обосновывая, что человек в силу своего особого предназначения (природы) и так становится субъектом права. Отойдем от традиции излагать генезис учения в хронологическом порядке по нескольким причинам: 1) развитие конституционализма в России связывается с принятием Конституции РСФСР в 1918 году; 2) именно советское учение о праве оказало значимое влияние на современную правовую систему нашей страны (здесь не следует указывать только на отрицательный опыт); 3) современная юридическая наука по ряду аспектов осуществила ренессанс дореволюционной доктрины, что вычерчивает особую связь двух эпох.

Б. Н. Чичерин определял человека как разумное существо, «именно вследствие этого он признается лицом, и ему присваиваются права»53. И. М. Тютрюмов указывал: «В настоящее время каждый признается способным иметь и приобретать гражданские права, личные и имущественные, со дня рождения и до смерти. Это — коренное начало, лежащее в основе современного гражданского права и государственного строя и признаваемое всеми культурными законодательствами»54. Аналогична позиция другого видного цивилиста Д. И. Мейера: «Как понятие о лице не совпадает с понятием о человеке, так с понятием о человеке не совпадает иногда и понятие о физическом лице: во всех древних гражданских обществах были люди, не считавшиеся субъектами права; точно так же и в некоторых современных некультурных обществах не все люди признаются правоспособными. Но это различие между понятием о человеке и понятием о физическом лице не имеет значения по отношению к современным европейским государствам; в них каждый человек считается правоспособным, и слова “человек” и “физическое лицо” должно признать синонимами»55. Д. И. Мейер также уточняет: «По нашему праву всякое живое “существо, рожденное от человека и, следовательно, имеющее человеческую душу”, почитается человеком и признается правоспособным».

Н. Н. Алексеев указывал на «естественную» дееспособность, которая врожденна каждому «по природе» и не может быть предметом искусственного юридического установления56. В другой своей работе Н. Н. Алексеев57 указывал, что субъектом права в юридической теории называется все то, что может быть носителем прав или обладать правоспособностью. При этом развивалось разделение о наличии правоспособности и способности быть субъектом права (сам термин «правосубъектность» при этом не использовался). Так, правоспособными могут быть не только живые люди, но и умершие и неродившиеся, а также фантастические вымышленные существа: дьявол, ведьмы, духи. Примером наделения правоспособностью фантастических существ автор приводит заключение договора в Средневековье. Однако правоотношения могут возникать только между людьми, а в нем (в правоотношении) может быть нечто, имеющее положительную ценность. То, что соответствует данной идее, называется субъектом права. В то же время идея субъекта права не совпадает с идеей человеческой личности: «Личность человеческая в правопорядке занимает положение не только средства, но и цели. Быть же признанной целью право общения — это значит в то же время “обладать правами”, быть “правоспособным”… Субъект права в юридическом смысле этого слова, не есть живая человеческая личность, но отвлеченный носитель определенных юридических качеств. Быть носителем этих качеств означает ничто иное, как находиться в определенных отношениях с другими людьми, быть связанными с ними некоторой правовой связью. Поэтому идея субъекта права, как и все юридические понятия, не имеет значение какой-либо субстанции или самостоятельного существа, но выражает собою только идеальное отношение, мыслимый тип правовой связи»58.

Схожей позиции придерживался М. И. Брун, считая, что «субъектность» (именно этот термин использовал автор) существует только потому, что есть правопорядок, а «природа знает людей»59. М. И. Брун отчасти совмещает субъектность и правоспособность (особенно в части процессуальной правоспособности — выступать истцом или ответчиком в суде), добавляя, что если допустить, что кто-то благодаря личному статуту (отождествляемому с субъектностью) лишен данных правомочий, то это лишь внесет «лишнюю смуту». Автор указывает: «Субъектность дается личным статутом; закон всякой другой территории может отвергнуть ее для себя, но не может сделать так, чтобы ее не было; если он хранит молчание, то это значит, что он довольствуется квалификацией со стороны личного статута, или, иначе говоря, признает компетентным личный статут». Автор вводит такое понятие, как «асубъект» по личному статуту, существующий только в отсталых правопорядках.

Е. Н. Трубецкой вообще считал, что каждый человек является субъектом права, и это «само собой очевидно и не нуждается в разъяснении»60. Подобную логику применяет и А. Куницын: «Первоначальные права, произошедшие из самой природы, и называются врожденными, поскольку основываются на качествах, врожденных человеку, которых суть — внутренняя, т.е. разум и воля; внешняя, т.е. тело органическое, способное к исполнению того, что разум поставляет своею целью»61.

В. М. Гессен анализировал сущность основной идеи индивидуалистической доктрины естественного права — идеи общественного договора, в центре которой «суверенный индивид»62. И. А. Покровский также связывал правосубъектность человека с его юридической самостоятельностью: «Освобождение личности от полного поглощения ее обществом знаменуется прежде всего признанием ее самостоятельным субъектом прав, обладательницей правоспособности и дееспособности: благодаря этому она стоит теперь перед лицом общества и его властей как некоторая самостоятельная сила, как некоторая юридическая самоценность»63. Связующим звеном выступает принцип неотчуждаемости правоспособности и дееспособности: «Если в древние времена возможно было распоряжение самой юридической личностью, возможны были

...