Философия права.
Очерки

Монография

Под общей редакцией 
доктора юридических наук 
Е. А. Фроловой

---

ebooks@prospekt.org

Информация о книге

УДК 340.12

ББК 67.0

Ф56

Рецензенты:
Гройсман С., доктор права, доцент кафедры теории и истории государства и права юридического факультета Софийского университета имени св. Климента Охридского (Болгария);
Масленников Д. В., доктор философских наук, профессор, проректор по научной работе Русской христианской гуманитарной академии;
Степаненко Р. Ф., доктор юридических наук, профессор кафедры теории и истории государства и права Казанского (Приволжского) федерального университета.

Под общей редакцией доктора юридических наук Е. А. Фроловой.

Авторы этой книги – аспиранты и выпускники юридического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова. В небольших по объему, но емких по содержанию статьях показана многогранность оценок политико-правовой материи. На основе историко-теоретического анализа продемонстрированы доктринальный характер философии права, ее методологические проблемы, связь философии права с правосознанием. Особое внимание обращено на возможности философии права для оценки современного законодательства. Утверждается, что философия права способна выйти за пределы кабинетных умозрений, выступив мощным средством воздействия на умы практикующих юристов.

Книга будет полезна юристам, философам, политологам, социологам, а также всем заинтересованным читателям.

Текст представлен в авторской редакции.

УДК 340.12

ББК 67.0

© Коллектив авторов, 2021

© ООО «Проспект», 2021

К 270-летию Московского
Государственного Университета
имени М.В. Ломоносова

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Авторы этой книги — аспиранты и выпускники Юридического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова. В небольших по объему, но емких по содержанию статьях участники авторского коллектива продемонстрировали многогранность оценок политико-правовой материи. На основе историко-теоретического анализа показаны доктринальный характер философии права, ее методологические проблемы, связь философии права с правосознанием. Особое внимание было обращено на возможности философии права для оценки современного законодательства. Основной посыл книги — утверждение, что философия права способна выйти за пределы кабинетных умозрений, выступив мощным средством воздействия на умы практикующих юристов.

К достоинствам данной книги относится также способ изложения материала. Отсутствие шаблонов, способность самостоятельного критического мышления на основе оригинальных первоисточников — несомненная заслуга авторов. В итоге получился не сборник цитат с перечнем многочисленных имен, а онтология, во многом раскрывающая содержание философии права. Надеемся, что предпринятые авторами усилия будут способствовать развитию интеллектуальной атмосферы в обществе и привлекут внимание читателей к проблемам философии права.

Е. Фролова

ФИЛОСОФИЯ ПРАВА В СИСТЕМЕ ЮРИДИЧЕСКИХ НАУК: МЕТАФИЗИКА ИЛИ ДОГМАТИКА?

Коновалов Дмитрий Денисович

Возрождение философии права в системе юридического образования оказало заметное влияние на развитие юридической науки в последние годы1. Все чаще появляются статьи с критикой позитивного законодательства на основе философско-правовых подходов2. Тем не менее эта критика все еще основывается на юридико-догматическом анализе. Конечно, такие работы способствуют преодолению проблемы соглашательства с мнениями экспертов, занимающих высокое положение в научной или правотворческой иерархии. Однако, не опровергая тесную связь между отраслевой юридической наукой и философией права, отметим, что существует опасность подмены образов философии права подлинно юридическими конструкциями.

Отраслевые юридические науки и философия права имели разные исторические и культурные причины возникновения3. В континентальной Европе современная юридическая наука появляется на рубеже XVIII–XIX веков и способствует развитию русской юридической мысли, которая оформляется примерно к середине XIX века. В начале XX века Б. Н. Чичерин, П. И. Новгородцев, Б. А. Кистяковский и многие другие видные ученые создают выдающиеся юридико-философские тексты4.

Обозначим и то, что в конце XIX века научная систематизация оте­чественной юриспруденции состоялась в связи с влиянием на нее исторической школы права. Получается, что перед российскими правоведами стояла задача — создать догматический материал на основе национальной идентичности5. Наверное, так постепенно привносился метафизический компонент в русскую юриспруденцию. Соединение юридической проблематики и ценностной ориентации видных отечественных правоведов, размышлявших над вопросами высокой степени абстракции, способствовало развитию самого высокого уровня познания права — философии права6.

В конце XIX века в поле зрения юристов и ученых-правоведов попадает либерализм — теория, основанная на идее признания правового государства и рыночной экономики. Тем не менее это течение не было монолитным. Сравнительный анализ положений различных либеральных концепций в российском правоведении позволяет заключить, что наиболее системную и содержательную разработку идея права в целом и права человека получили в работах теоретиков направления «возрожденного естественного права»7. Представители данной концепции исходили из воззрений о естественном и неотчуждаемом характере прав человека, реализация которых должна быть связана с развитием России как правового государства.

С точки зрения этой теории право возникает для того, чтобы субъек­т мог защититься от государственного произвола, оно существует независимо от государственного признания и должно быть обеспечено системой гарантий (политических, социальных, материальных, правовых). Государство призвано лишь защищать народ от различного рода «вызовов» и не может вмешиваться в автономию человека8. Таким образом, право рассматривается как свобода, гарантия выбора свободного поведения.

Заслуживает внимания позиция Б. Н. Чичерина, который утверждал, что прирожденным правом человека является свобода: «все остальное заключено в ней и из нее вытекает»9. Государство должно признать человеческую свободу10, но никто не может принудить его вовремя исполнить данную обязанность. В связи с этим свобода человека — это историческое явление, подчиненное закону. Дореволюционные юристы связывали акт признания свободы в России с отменой крепостного права в 1861 году. Н. И. Лазаревский был уверен в том, что крестьянская реформа способствовала развитию в обществе заинтересованности в увеличении прав и свобод11. Иного подхода придерживался П. И. Новгородцев. Он высказывал идею самоограничения государства правом человека на невмешательство в сферу его личной свободы, которое не требовало государственного признания12.

Представители другой либеральной концепции — юридического позитивизма13 не придавали первостепенного значения праву, появление которого не могло предшествовать процессу возникновения государства. Обладание человеком правами связывалось с актом государственного признания юридических возможностей индивида. При этом объем каталога прав человека находился в непосредственной зависимости от политического режима государства (в конституционном государстве каталог прав человека шире, чем в полицейском государстве). Подобно Богу, который диктует свою волю своим созданиям, государство диктует свою волю своим подданным14.

Необходимо отметить, что такой подход хотя и тормозит эволюцию прав человека, при этом он демонстрирует влияние философской идеологии ученого на юриспруденцию. Государство, осознавая свою безграничную власть, может вмешаться в процесс естественного существования человека (может быть даже неосознанно). Например, государство может запретить курить, из-за этого лицо, которое усвоило эту привычку, может испытывать негативные психические и даже физиологические последствия. Данный запрет будет воспринят различным образом представителями противоположных ценностных установок.

Тем не менее, отдавая государству роль источника прав человека, позитивисты указывали на охрану прав и свобод личности как на основную задачу государственной власти15. Они также обращались к проблеме социальных прав человека (прав второго поколения16). Так, Г. Ф. Шершеневич усматривал обязанность государства по разработке и реализации мер, обеспечивающих достойное существование всех подданных17. Действительно, первоначально идея социальных прав была основана на позитивистской концепции, которая возлагала на государство обязанность определять систему гарантий и механизмов их защиты18.

Представители социологической школы права создали собственную оригинальную философскую концепцию. Они связывали право с процессом развития общественных отношений, наделяли его динамическим содержанием. Яркий представитель этой концепции М. М. Ковалевский отрицал беспредельность государственной власти. Он справедливо обосновал понятие человеческой солидарности, которая, по его мнению, являлась источником права и государства, а также их основной задачей. В зависимости от потребностей человеческой солидарности степень государственного вмешательства и содержание каталога прав человека то увеличивается, то уменьшается19. Государство не создает права человека, а только признает их, закрепляет в нормативных правовых актах. Необходимым условием человеческой солидарности и причиной эволюции прав человека является свобода личности, важнейшей гарантией которой является господство права.

С представлениями М. М. Ковалевского о праве как о результате эволюции государства и общества связан вывод о расширении каталога личных прав человека по мере развития государства. Он также выделял публичные и политические права человека. Политические права — возможности, в соответствии с которыми человек может участвовать в политической власти, публичные права — возможности, которые гарантируют человеку свободу от государства20.

Консерваторы21 же не стремились сделать право и права человека основным предметом своих исследований, однако глубокая проработка данного вопроса в трудах представителей либеральных концепций заставила их прийти на защиту традиционного подхода.

Основываясь на религиозном взгляде на отношения государства и личности, консерваторы подразделяли свободу на внутреннюю (духовную) и внешнюю (правовую). Внутренняя свобода лежит в основе человеческой свободы и должна доминировать над внешней, производной от нее. Принципом человеческого общежития выступала возможность ограничения внешней свободы во имя внутренней22. Это положение обосновывалось основным предназначением человека — служением Богу23.

Консерваторы отрицали идею формального юридического равноправия, они стремились к утверждению иерархического начала. Человек должен быть готов реализовать права, прежде чем их получить. К. П. Победоносцев считал, что в подавляющем большинстве народ некомпетентен в политических вопросах24. Избиратели на выборах не могут определить лучшего кандидата и отдать ему свои голоса. В связи с этим нельзя было допустить, чтобы народу было предоставлено право избирать25.

Как же быть в таком случае? Может ли государство совсем не признавать юридические возможности человека? На эти вопросы в духе консерватизма отвечал Л. А. Тихомиров. Он подразделял народ России на две группы. Первая — это граждане империи, «способные поддерживать государство духом и трудами» и поэтому наделенные личными и политическими правами. Вторая — подданные империи, которые не способны поддерживать русскую государственность и поэтому наделенные только личными правами26.

Необходимо признать невозможность определения истинной или ложной концепции понимания права и прав человека, верной или неправильной доктринальной позиции. С ними можно только, так или иначе, соглашаться или спорить. Тем не менее достижения политико-правовых мыслителей оказали и до сих пор оказывают сильное влияние на деятельность представителей государственной власти, конституционного законодателя, отражаются в работах современных ученых-юристов и формируют у студентов профессиональное мировоззрение.

При этом становление либерального конституционализма в России в начале XX века во многом могло предотвратить революцию. Через призму прав и свобод личности можно было усмотреть собственную форму государства. Каждый народ в своей истории не ограничен какой-либо одной моделью государственной власти. Справедливы были позиции многих либеральных юристов. Даже самый совершенный каталог прав человека бесполезен, если он в должной степени не осмыслен и не обеспечен гарантиями со стороны государства. Государство должно быть заинтересовано в создании правовой культуры, обеспечивать уважение прав человека27.

К сожалению, революционные преобразования в России28 и приход к власти партии большевиков способствовали угнетению идеалистической философии права, которая в России в начале XX века принадлежала в основном неокантианцам, выступавшим «за постепенное совершенствование государственных отношений в условиях столкновений различных интересов общественных групп и классов»29. При этом развивалось гегельянство, религиозная метафизика, феноменология. Такое идеологическое разногласие с марксизмом предопределило нелегкую судьбу развития философии права в советский период. Действительно, отказ от метафизики в области фундаментальной юриспруденции в то время способствовал укоренению позитивизма, отказу от идей школы «возрожденного естественного права» и господству «сухой» юридической догматики.

Со временем юридико-догматическая философия, выросшая из отраслевой юридической науки, относящаяся к подлинной философии достаточно условно, устоялась в российских университетах. Сегодня нам достаточно тяжело освобождаться от нее и привносить метафизический компонент в содержание дисциплины «философия права». При этом юридическое образование должно учитывать соотношение отраслевых юридических наук и фундаментальной юриспруденции, центральное место в которой отводится именно философии права.

Для того чтобы обозначить место метафизического компонента философии права, ответим на вопрос: нуждается ли в нем современная юриспруденция?30 Конечно, общая направленность любой философии — это поиск истины. Однако переход от «чистой юриспруденции» к метафизике позволяет юристу показать свои идеологические установки. Особенно это актуально в области конституционного (государственного) права. Это так же важно в любой науке, методология которой основывается на идеологии, и на практике — в правотворчестве.

Получается, что эволюция права и его философии — это результат развития государства и общества в определенный исторический период, связанный с качественными переменами в сознании ученого сообщества и общественной жизни31. Учитывая обобщенные причины развития философии права, указанное положение представляется справедливым. Представляется, что на «перестройку» философско-правового материала оказали влияние также следующие обстоятельства:

1. Политическая революция предопределила необходимость создания нового правопорядка, а новая власть искала основания своей легитимности32.

2. Военные действия как процесс насилия, доведенного до крайних пределов, явились результатом осмысления права, формирования особой правовой культуры, направленной на предотвращение войны в будущем.

Недавно в России вышла книга венгерских ученых А. Шайо и Р. Уитц, прямо не относящаяся к философии права, но важная для ее понимания. Исследователи пишут, что «в нынешнем общественном представлении о надвигающемся кризисе конституционного правления либерализм превратился в дьявольскую теорию заговора, прародителя слабости и анархии»33. Тем не менее согласимся с ними в том, что любые нападки на либеральный конституционализм опасны для свободы. Эти опасения подтверждаются конституционной историей и объяснимы с точки зрения философии права, которая сливается с идеологией в тоталитарных режимах34.

В современном мире, в разных его культурах, во многих «бедах» общество привыкло винить конституционализм и права человека. Почему философия права не реагирует на это явление? Потому что, к сожалению, поиск истины не становится ее главной научной целью, исследователю важнее встроиться в ценностную систему конкретного государства и ограничиться изучением конкретных правовых норм с точки зрения формальной логики35. Представляется, что свобода личности становится уязвимой, если руководствоваться только юридико-догматическим методом.

Современная юриспруденция немыслима без внерационального познания. Интуиция «характеризуется как феномен и как когнитивная способность, которая стимулирует познание и направляет в сторону рационального объяснения», но к юридико-догматическим методам она не относится36. Примечательно, что представления о чувственном опыте познания оказали влияние на концепции судейского активизма и судейской сдержанности. Конституционная история показывает, что любой транзит власти «влечет столкновение суда со сторонниками предыдущего режима и также неизбежно приводит суд к участию в ценностных конфликтах»37.

Безусловно, метафизический компонент характерен для любой области гуманитарного знания, а философия права ни в коем случае не может быть исключена из этой сферы. Любое реформирование правовой системы, привнесение в нее институтов из других правопорядков требует философского осмысления контекста, обращаясь к истории, политике, социологии. Наиболее продуктивным пониманием философии права представляется то, которое бы соединяло в себе и наработки догматиков-юристов и представителей иных гуманитарных наук, и концепции метафизиков — именно по этому пути идет развитие европейской философии права. Подсказанный европейской философско-правовой традицией путь соответствует современным синергетическим и междисциплинарным тенденциям в науке.

Помимо того, что такой подход устраняет замеченные исследователями опасности ошибочного «принижения» догматического метода познания права38, он способствует исправлению уже возникших опасностей для развития юридической науки в целом. Одной из таких опасностей является автаркия дискурса юридических исследований39. Возведенный в академическую традицию идейный изоляционизм правовой мысли, действительно, во многом предопределяет как отрешенность юристов и теоретиков права от многих философских, социологических и иных концепций повестки остальных гуманитарных наук, так и не способствует развитию междисциплинарности и воззрительной наглядности40.

Именно философско-правовой инструментарий в его развитии и расширении может подвести юридическую науку к выходу из указанного состояния. Что, в свою очередь, может стать базой развития российского государства и общества в целом. Не стоит под этим понимать исключительно вестернизацию политико-правового дискурса: наиболее важным результатом здесь могут стать самостоятельные ответы российской политико-правовой науки на ключевые вопросы европейской философско-правовой мысли, которые, безусловно, не могут быть сформулированы без учета русской философско-правовой традиции.

Предмет современной философии права можно обозначить посредством постановки «кантовских» вопросов. Что я могу знать о праве? Что я должен делать в соответствии с правом? На что я могу надеяться в случае соблюдения права? Что будет, если я нарушу право? Поиск ответов на данные вопросы — задача философии права.

Если рассуждать о научной систематизации предмета философии права, то он достаточно разнообразен, включает в себя:

во-первых, аксиологию права — раздел, который обеспечивает разработку смысловой модели мироздания, т. к. философское познание предполагает создание смысловой, мировоззренческой модели политико-правовых институтов (государства и права). Такое познание происходит в контексте основных философских школ и политических направлений;

во-вторых, гносеологию права — раздел, который определяет основания методологии современной юриспруденции, способствует развитию теорий, концепций, определяющих направления правовой реальности;

в-третьих, онтологию права — раздел, который стремится объяснить взаимодействие государства и права с обществом и индивидами. Бесспорно, что государство и право — явления высокой, развитой культуры. Без фактора сознания особого качества государство и право не могли бы состояться;

в-четвертых, антропологию права — раздел, который осмысливает место человека в праве, его права и способность создавать право, уделяет внимание проблемам правосознания и правовой культуры как способам бытия государства и права, отражающим политико-правовую реальность.

Эти разделы философии имеют большое мировоззренческое значение. Оно проявляется в том, что философия права способствует формированию правового сознания и правовой культуры конкретного ученого, ученого сообщества в целом, взгляды которого влияют на создание правового пространства и становление правопорядка. Так, вспомним М. В. Ломоносова — выпускника Московской славянско-латинской академии, благодаря которому был создан Московский университет и первый юридический факультет41.

Так, например, правовед, который исследует вопрос прав человека, не может обойтись без философско-правовой антропологии. Ему надлежит ответить на вопросы: каково отношение права к человеческому бытию, что представляет собой идея прав человека, какова роль права в человеческом существовании. С гносеологической точки зрения важно разграничить значение и роль человека в различных типах правопонимания. В последнее время стала популярна аксиологическая точка зрения проблематики прав человека. Достаточно часто мы воспринимаем и характеризуем права человека как ценность. Речь идет об интерпретации публичных прав в контексте справедливости, свободы, достоинства, равенства, безопасности.

Философия права способствует появлению новых прав человека. Еще до социалистической революции 1917 года в условиях возрастающей социальной напряженности П. И. Новгородцев обосновал концепцию права на достойное человеческое существование: «определить точно, где начинается образ жизни, достойный человека, нельзя; вместе с тем несомненно, что в каждом обществе есть свой уровень жизни, который считается нормой, и есть свой предел, за которым начинается недопустимая крайность»42.

Несмотря на идейные различия, юристы осознают важность философии права. Они так или иначе пытаются объяснить сущность права, разработать теоретическое оправдание основных прав человека, которые ограничивали бы политическую власть и власть демократического большинства. В последнее время закон рассматривается в контексте метафизической философии человека и философии ценностей, чтобы избежать циничного релятивизма и найти независимый критерий оценки законов будущего.

Власть, реализуемая через право, в условиях современного мира попадает в орбиту гуманитарного исследователя, развивающего свою методологию с поправкой на постнеклассические приемы, метафизику и догматику. Последние предстают здесь наиважнейшими инструментами, составными частями конструируемой эпистемологии права. Прежде всего поле консолидации метафизики и догматики права видится в способе описания философско-правовых идей, реализуемом посредством их соотнесения с примерами из действующего отраслевого законодательства и судебной практики.

В качестве еще одного примера сочетания метафизики и догматики права может быть также рассмотрена проблема реализации гражданско-правового принципа свободы договора. Договорное право, являясь одной из наиболее либерализированных сфер российской правовой системы, содержит такие механизмы и регуляторы, которые позволяют вовлеченному в анализ юридических текстов исследователю именовать его правом диспозитивным, дозволительно-координационным и в этом смысле наименее потестарным, свободным от властных предписаний. Ограничение свободы договора можно обозначить как необходимость, носящую исключительный характер. Важно понимать, что изложенной точки зрения в той или иной форме придерживается как современный законодатель, так и доктрина.

Реализация принципа свободы договора в конкретных отношениях может происходить и при различной степени информированности субъектов договорных отношениях об основаниях, предмете, конъюнктуры рынка и иных атрибутах их взаимодействия, а также факторах на них влияющих. Это рано или поздно создаст в любом правопорядке ряд важных регуляторных вопросов, часть из которых выведет юриста на общее поле метафизики и догматики права. Насколько допустима подобная асимметрия знаний сторон договора? Не порождает ли данная асимметрия неравенство при реализации принципа свободы договора менее информированной стороной? Какая ценность важнее для наиболее оптимального регулирования — свобода договора или защита менее информированной стороны?

Интерес для философского анализа представляют конструкции субъективной добросовестности как вменения знания, объективной добросовестности как долженствования. Без присутствия метафизического компонента возникают сложности при формулировании универсального подхода справедливого выравнивания асимметрии знания у контрагентов.

В любом правовом вопросе, который нельзя свести исключительно к юридико-технической плоскости, присутствует как метафизический компонент (в виде ценностей и идей), так и догматический — из которого он был поставлен. Под последним следует понимать следующее: где не справляется догматика, там справится метафизика.

Представляется всеприменимость метафизики, в отличие от догматики, доступной исключительно юристам. Обозначая основу понимания права не только как образца юридически значимого поведения, И. Л. Честнов верно формулирует, пожалуй, один из основных вопросов, который бы мог выступить драйвером развития философии права в будущем: как именно мыслят и действуют правоприменители и обыватели в конкретных юридических ситуациях?43. Именно за счет включения в исследовательскую орбиту юристов метафизических взглядов можно сконструировать референтное понимание социального мира, описать и объяснить его, создать фундамент развития регулятивных систем44.

Таким образом, современное состояние знаний о праве исходит из особого положения философии в составе юриспруденции. Философия права получила самостоятельный статус в связи с тем, что только она может разрешать коренные, мировоззренческие вопросы бытия права и государства. Философия права помогает исследователю-юристу более четко осознать собственную позицию, упорядочить знание, найти решения основных проблем правоведения. Существование философии права связано с важной задачей — подготовкой юриста как исследователя и критика права.

В отличие от общей теории государства и права, основанной на эмпирическом материале, философия права изучает смысл права, его связи с идеалами, с человеком, с его духовным миром. Поэтому именно философия права формирует у начинающего юриста важные ценностные установки, делает из него духовного и нравственного Человека. Наверное, любой юрист (ученый или практик) хотя бы раз задумывался о смысле своей работы, стремился понять ее сущность, а значит — обращался к философии права.

Конечно, хотелось бы, чтобы метафизика и юридическая догматика дружественно сочетались в рамках предмета философии права, но пока их соединение напоминает спор философов и юристов, который можно представить образом картины «Поединок Пересвета с Челубеем на Куликовом поле». Все-таки только с помощью философии права возможно ответить на коренные вопросы бытия права и государства.

ФИЛОСОФИЯ ПРАВА И НАУКА

Гришин Кирилл Сергеевич

В современном западном мире торжествует мировоззрение, продиктованное наукой. Философия при этом, на бытовом уровне, считается «неудачливой «старшей сестрой», с которой у обывателя ассоциируются провальные объяснения устройства физики и биологии, но не ее достижения, так плотно вошедшие в нашу жизнь, что невозможно представить, будто когда-то их не существовало и кто-то мог их придумать. Кроме того, своему формированию наука обязана не только победами и вошедшими в жизнь идеями. Напротив — не будь того огромного объема теорий и идей, которые родила человеческая мысль в рамках философии, не появись необходимость в конкурентной борьбе одного идеала с другими, смогли бы мы найти, объективно сравнить и отобрать наилучшие методы?

Скептицизм, с которым философия воспринимается как в бытовой среде в целом, так и среди юристов в частности, побудили меня понять, можно ли противопоставить науку философии. Настоящая работа является скорее эссе, нежели полноценным научным исследованием. Это моя попытка ответить на вопрос о соотношении философии права и науки, роли философии права в качестве самостоятельной науки и как опоры мировоззрения юриста.

В сущности, потребность в философии не исчезла.

Во-первых, философия в широком смысле более универсальна, нежели наука. Определенные области человеческой жизни до сих пор плохо поддаются управлению и регулированию, на основе знаний, добытых исключительно в рамках научного метода. Наука изучает взаимосвязь между явлениями, но не проникает в сущность явлений. Гуманитарные науки все еще остаются terra incognita во многих отношениях: отсутствует прогнозируемость, существует постоянная индуктивность, методология исследований не позволяет избежать того, что мы называем «человеческим фактором». В то же время этот фактор чрезвычайно важен в работе юриста. Так как нельзя объективно с полной уверенностью предугадать взаимодействие и реакцию человека, возникает необходимость прибегать к иной методологии познания, не только научной, строить законченные гипотезы исходя из неполной информации и основывать свои окончательные действия на них, неся полную ответственность за принятое решения: какая гипотеза более вероятна. Поэтому для права важен вопрос сущности явлений. Регулируя то или иное взаимоотношения, чтобы избежать формального злоупотребления правом, необходимо вдаваться в такие вопросы как цель, задачи правовой нормы, их соответствие результату применения этой нормы.

Во-вторых, философия может быть не только мета-познанием, но и самостоятельной наукой, которая имеет своим объектом идеалы. В контексте юриспруденции наука философии имеет вполне практическое применение: учит правильной аргументации и целеполаганию, построению четкой, обоснованной правовой позиции, которая была бы доступна для понимания и усвоения другим человеком.

Кроме того, философия обладает потенциалом как описательная наука. Если история человечества в целом показывает возможность человеческого поступка, то история философии, как частность, показывает возможности человеческой мысли: разновидности мотивации людей, реальные и мнимые движущие интересы, хитроумие и изворотливость человеческого разума. Кроме того, у философии остается стройность и внутренняя логичность. Та самая, с которой Блаженный Августин или Фома Аквинский оправдывали господство одного человека над другими. Та самая, которая утверждала превосходство Эллина в речах Аристотеля и Римлянина в речах Цицерона. Следовательно, философские теории дают юристу прекрасный эмпирический материал убеждения людей в своей правоте. Также философия является хорошим упражнением на общение и рефлексию: на примере наиболее выдающихся умов мы учимся понимать самих себя и близким нам людей. Понимая сложные, острые мысли философа, мы учимся структурировано мыслить сами, применять дискрецию как юристы и выступать в качестве полноценных акторов правоотношений.

В-третьих, не стоит сбрасывать со счетов саму реальность идеи, ее способность быть действительным мотивом человеческого поведения: любое умозаключение (а особенно — неправильное) приводит к реальным последствиям. Вы можете не верить в божество, проживающее на шапке вулакана, но когда племя вас приносят в жертву этому неведомому существу, оно реально влияет на вашу жизнь, заставляя других людей убить вас45. Это абстрактный пример, но не менее одиозные последствия встречают нас в действительности, достаточно обратится к прошлому: философия, заложенная в печально известную ст. 58 УК СССР (контрреволюция, противоречие философии марксизма46) или движения Маккартизма в США (напротив, наказание за реальное или мнимое следование философии марксизма47) влияли на правовой статус реальных людей.

Философия и наука

Вплоть до XIX века философские теории и понятийный аппарат философии считалась базовым элементом образования48, но в настоящее время они преподаются либо в рамках отдельной специальности, посвященной исключительно философии, либо как факультатив, в наиболее общем виде, когда студентам преподается поверхностный исторический экскурс49. С развитием научного мировоззрения в определенной степени отпала необходимость изучения иных подходов и методов. Вот почему сегодня уже нельзя однозначно говорить о тождестве между миром науки и миром философии. Во многом это связано с торжеством методологии, которую исповедовали, в том числе, У. Оккам в Средние века, Ф. Бэкон и Р. Декарт в эпоху Возрождения, И. Ньютон и М. В. Ломоносов в эпоху просвещения50. Дело в том, что указанные выше люди были одними из первых ученых в современном понимании науки. Тогда как Аристотель и Платон, каждый на свой лад объясняющие мир с точки зрения метафизики, или предвосхитивший открытие атома материалист Демокрит, при всей остроте и тонкости своих трудов не могут в полной мере назваться учеными51.

Причина — отсутствие конкретных методов и приемов в их работе. Великие греки были уникальны, творили каждый в рамках своего метода. Напротив, ученые, будучи представителями разных культур и даже эпох, говоря на непохожих языках, исповедовали общую методологию — приемы, подходы и способы, совокупность которых мы ныне называем наукой. Научная методология с самого своего начала была позитивна, она не делала выводов о метафизике. Даже Демокрит вступал на путь метафизики, говоря о множественности миров: множественности недоказуемой, т. е. не существующей материально для восприятия человека. Таким образом, его недоказуемая концепция противоречила другим недоказуемым концепциям Платона или Аристотеля (противоречащих, в свою очередь, друг другу). Наука предложила верный способ определить правоту, выяснить, чья идея точнее отражает мир: для этого необходимо было ограничить дискурс только материальным миром, а «выводы делать не в связи с внутренней сущностью явлений, но с их взаимосвязью в конкретных условиях и обстоятельствах»52.

В сравнении с наукой лучше видна суть философии в ее наиболее широком понимании. Философия порождает информацию не только о материальном мире, но и о метафизике. И философия, и наука позволяют человеку сформировать мировоззрение, чтобы на его основе разработать паттерн поведения53. Однако паттерны поведения, выработанные в рамках научного мировоззрения, основаны исключительно на взаимодействии материальных явлений друг с другом и получении информации от частного к целому. Философия, кроме того, способна вырабатывать паттерны исходя из сущности явлений как материального, так и метафизического порядка. При этом такая сущность в рамках философского мировоззрения может быть объяснена также дедуктивным путем (как непреложная истина в случае религиозного мировоззрения, либо, как одна из заслуживающих внимание гипотез). В своем наиболее общем виде любая философская теория оказывается методологией познания и рефлексии. Тогда философию как явление, в свою очередь, можно назвать познанием мира на наиболее широком его уровне. Способом построения картины мира.

Философия в широком смысле не предъявляет требований к предмету познания или к методологии, ведь все методологии познания рождались изначально в рамках философии. Как писал Э. Л. Радлов: «Философские произведении гораздо индивидуальнее научных. Есть общепризнанная наука, но нет общепризнанной философской системы»54. Философская теория может отражать или не отражать материальный мир, требовать или не требовать проверки своих выводов, искать или не искать научно обоснованные. Единственная методологическая аксиома философии — требование логичности, внутренней непротиворечивости элементов философской теории. Любая философская теория логична, т. е. не содержит внутреннего противоречия: опровержения своих же ключевых тезисов и постулатов. Иначе бы ее элементы просто не смогли бы стать частью одной системы55. Но внутренняя логика не отменяет того факта, что философская теория может быть алогична в соотношении с иными философскими теориями или опытом реальной жизни.

Обращу внимание, что исходя из объяснения выше, каждый человек, будучи способным к познанию, обладает и своей собственной философией. Как мне кажется, это наиболее широкий уровень философии. Однако это не наука философии и даже не учебная дисциплина времен Академии Аристотеля. Объективно, что не каждый паттерн поведения эффективен. Следовательно, релевантны не все методы познания и элементы мировоззрения. Они могут носить даже определенный деструктивный характер для личности, мешать ей достигать собственных целей и находить удовлетворение своим существованием.

По этой причине, говоря о философии в широком смысле, я подразумеваю изучение и восприятие не системы мировоззрения наших окружающих и близких (что, безусловно, необходимо для счастливой жизни), но систем мировоззрения, прошедших апробацию временем, сторонники которых смогли выжить и добиться определенных высот, чтобы массово доносить свои ценности другим людям. Безусловно, говоря, например, об Аристотеле или Платоне, мы не можем наверняка поручится что в Афинах IV века до нашей эры не было греков, более точно описавших физику, природу человека или красочнее изложивших свои мысли. Но до нас дошли труды Аристотеля и Платона. Это могут быть не лучшие модели мировоззрения из возможных. Но модели, доказавшие свою жизнеспособность — воспринявшие их или почерпнувшие что — то из них индивиды смогли выработать полезные или как минимум безвредные паттерны поведения и донести их до нашего времени.

Наука с такой позиции предстает одной из возможных методологий построения мировоззрения. Отличает ее изучение только материальных явлений и только в их в некой совокупности, взаимодействии друг с другом56. Безусловными плюсами науки являются общедоступность, возможность исключить конфликты между метафизическими представлениями людей, точность в прогнозах и (мнение автора) возможность выработать наиболее эффективные для выживания индивида и общества паттерны поведения57.

Но следует сделать два ключевых замечания. Во-первых, я не утверждаю устаревание всех иных методологий познания после повсеместного распространения методологии науки. Наука не является единственным оптимальным с точки зрения жизни в социуме набором жизненных ценностей для обывателя. Более того, точность, с которой наука может описывать взаимосвязь явлений, не нужна большинству людей в бытовой жизни, что иллюстрируется отдаленностью большинства людей от научного мировоззрения. Используя научный принцип «Бритвы Оккама» (при прочих равных предпочитать простое объяснение более сложному) и парадокс Китайской комнаты (человек может выполнять свою функцию без внутреннего понимания этой функции58) можно понять, почему, например, средневековый крестьянин чаще всего успешно справлялся со своей работой и обеспечил будущее более прагматично мыслящим потомкам.

Во-вторых, важно понимать, что само появление науки в определенной степени обязано всем иным философским теориям и подходам, сравнение с которыми позволило науке вырваться вперед. С одной стороны, лишь накопление критической массы из различных видов методологии вызвало необходимость критического анализа и, впоследствии, выборку наиболее эффективных приемов с точки зрения получения новых знаний. С другой стороны, стремление людей обосновать свои ответы на вопросы философии, переубедить другого или узнать истину, подталкивали к совершенствованию и унификации методологии познания. Результатом всего этого стал научный подход. В современных условиях любой философ, претендуя на определенный интерес со стороны публики, вынужден доказывать непротиворечивость своей теории с явлениями из жизни и поэтому в большой или меньшей степени стремится соответствовать научной методологии, «стараясь соединить в одно разумное целое данные, добытые наукой, и религиозные представления»59. Но это не умаляет исторические заслуги философии. Даже если мы попробуем совсем отринуть значение иного познания кроме научного, работы древних с устаревшей методологией заслужены хотя бы постольку, поскольку приблизили момент создания современной методологии.

На практике многие аспекты существования социума еще не получили однозначного научного объяснения. В том числе — вопросы права. Такие критерии как «справедливость», «равенство», «свобода» выступают важными аргументами для юриста. Наука уже может дать различные гипотезы на историю этих категорий, способна в определенной степени сбить налет «саркальности», но не позволить выработать более универсальные и рабочие категории для правоприменителя и правотворца. Социум все еще представляется слишком сложной системой для правдоподобного моделирования. Косвенно доказывает эту мысли тот факт, что эксперименты с правовыми реформами проводятся, как правило, не в институтах, но на живых людях в реальных условиях60. Слишком много факторов следует учесть, чтобы создать адекватную реальности модель, поэтому проще оказывается провести наблюдение в полевых условиях.

Получается, что общение с людей друг с другом все еще остается, по существу, метафизикой. В связи с этим исчезает ограничение научного дискурса: основываясь на уже имеющихся материальных фактах люди готовы делать противоположные выводы о направлении развития социума, о чем свидетельствует обилие экономических, политологических, социологических психологических теорий, каждая из которых, имеют свои уникальные методологические и понятийные аппараты. Наука требует времени. При этом потребность в управлении социумом и регулировании отношений не может ждать, пока новое исследование даст однозначные достоверные результаты. Поэтому в мире остается (и, подозреваю, навсегда останется) место умозрительной логической работе, усмотрению и, по существу, метафизическим вопросам с отсутствием однозначного ответа.

При этом, метафизика не опровергается наукой прямо. И здесь нет никакого противоречия! Исповедующие научную методологию свободны в метафизических представлениях и вольны в известной степени интерпретировать объясняющие материальные явления теории61, если они входят в научный дискурс, «дресскод» для которого — готовность утверждать лишь доказанное и признать, что потенциально любой встреченный материальный факт может иметь материальное обоснование62. Поэтому, научная методология была воспринято повсеместно. Она не мешала И. Ньютону восхищаться Божьим замыслом согласно христианской трактовке, а Ибн Сине писать научные трактаты, не противореча положениям Корана63. Наука оказалась практична, она позволила сосуществовать разных метафизическим представлениям при согласии ввести единую методологию в материальный мир, наконец, научная методология позволила более эффективно руководствоваться ресурсами человека и человечества с позиции роста производства и долговременности результатов деятельности людей.

Таким образом, философия оказывается познанием в его наиболее общем, широком смысле: с любой методологией и любым же объектом изучения. Наука представляет собой особый способ, подвид познания, нацеленный на изучение только «позитивных» явлений с помощью с помощью специальной методологии.

Философия как наука

Выше философия была представлена как целое, а наука — как частное от целого. Но необходимо сделать еще одно важное уточнение: философия быть не только шире науки, но, в то же время, представлять собой лишь одну из наук.

Как уже было сказано, научная теория, разрабатывается в рамках своей специальной методологии и требует особого порядка получения знаний:

1. Для начала нам необходимо провести опыт: что мы или наши инструменты воспринимаем?

2. Далее мы формулируем предположение: почему мы это воспринимаем?

3. Потом составляем выводы из предположения: если предположение — верно, то какие следствия из него можно вывести?

4. Пытаемся опровергнуть предположение: все ли выводы соответствуют действительности? Не могут ли они быть объяснены с помощью иного предположения?

В последнем шаге кроется главное преимущество научной методологии. Может оказаться, что результат опыта объясняется с помощью иного предположения, противоречащего первоначальному. Значит, либо неверно одно из предположений, либо оба — неверны. Поэтому ученому необходимо создать условия, в которых получится установить правильность одного из предположений: сопоставить их. Делается это неоднократно. Предположение должно выиграть в борьбе с другими предположениями, противоречащими первому, чтобы можно было с уверенностью говорить, что именно это оно действительно объясняет результат опыта.

Таким образом, чтобы что-то могло стать объектом научного познания оно должно быть так или иначе материально, т. е. восприниматься нами (пусть и с помощью особого оборудования). Именно таким позитивным явлением оказывается философская теория, созданная в действительности и кем-то выраженная. Она может существовать не только в голове у человека как картина мира или являться предметом разговора, но предстать в качестве объекта изучения с помощью научной методологии — объектом философии как науки (или системы наук).

При первом приближении такая наука носит чисто описательный характер и, является, по — существу, историей философии. Однако из накопленного эмпирического материала возникает некая общность и появляется возможность делать выводы: что объединяет философские теории, какие люди их исповедуют, каковы результаты их деятельности. Понятным становится и структура мировоззрения человека: составляющие нашего мировоззрения, уровни восприятия мира, пределы (достигнутые в настоящий момент) человеческой мысли и духа. Происходит и специализация философских наук либо по предмету (отдельным элементам мировоззрения человека: философия жизни, философия социума, философия права, философия искусства и т. д.), либо по методу (философия науки, философия феминизма, марксизм-ленинизм).

Классификация философских наук только по предмету или по методологии приводит к однобокому взгляду и отходу от четвертого шага научного познания. Попытка всецело обхватить мировоззрение человека с помощью одной методологии правильна с точки зрения плюрализма, но ненаучна без контр — попытки предоставить иную, столь же всеобъемлющую и целостную концепцию для их сопоставления. Напротив, разделение философских наук по предмету полезно с точки зрения сопоставления разных теорий, так как проще вникнуть в разные подходы к частным явлениям. Но данному подходу недостает целостного характера. Изучение отдельно различных предметов вне общего контекста философской теории может привести к ошибке в понимании этой теории: философские теории сравниваются не в своем «рабочем» виде, но компилятивно, и одна теория, представленная как простая совокупность непротиворечащих, но и невзаимосвязанных друг с другом фактов при таком подходе будет в лучших условиях, нежели взаимосвязанная теория — система, которая пострадает от подобного раздробления и вычленения отдельных положений. Вот почему важно соблюдать плюрализм: оценивая теории, предварительно следует вникнуть в их методологию, понятийный аппарат, ключевые концепции в том виде, в каком они замышлялись автором, не игнорируя детали и, напротив, не разбавляя объект исследования концепциями из иных, понравившихся исследователю теорий.

Наука Философии права

Важно разграничивать науку Философии права и учебную дисциплину Философии права (а также иными дисциплинами как энциклопедия права и теория права). В начале XX века в словаре Брокгауза-Ефрона говорится о тождестве философии права с дисциплиной «энциклопедии права», которая является «кратким перечнем и обзором всего состава юридических наук, читаемых на юридических факультетах, или специальной дисциплиной философского характера, научный характер которой зависит всецело от заложенных в ее основание философских или социологических предпосылок»64. Из представленного определения можно увидеть, что энциклопедия права включает в себя как философский компонент, так и правовые абстракции, которые в настоящее время изучаются на учебном курсе Теории государства и права. Однако энциклопедия права не углубляется в указанные аспекты, является совокупностью самых базовых теоретических знаний. По этим причинам такой учебный курс в настоящее время сложно встретить на юридических факультетах: каждый аспект преподается более основательно в рамках своей отдельной дисциплины. Философия права более детально изучается философский же компонент, по мысли Е. А. Фроловой, представляющий собой право идеальное, «которого еще нет», а теория государства и права изучает право действительное, «каким оно есть в политико — правовой реальности»65.

Исходя из разделения объектов учебных дисциплин, можно говорить о двух самостоятельных науках. Если наука теории права пытается создать абстракции для существующих на практике отношений, то наука философии права с помощью научной методологии исследует связанные с правом теории, мировоззрения как людей, непосредственно занимающихся юриспруденцией, так и мыслителей в целом. Отсюда следует, что наука Философии права изучает: 1) общие элементы юридического мировоззрения, из которых можно сформировать новую теорию, 2) сами философские теории, на которых базируется юридическое мировоззрение. С осторожностью, факультативно, объектом изучения философии права можно назвать также различия между идеалами в бытовом и профессиональном юридическом мировоззрении.

Очевидно, что для практикующего юриста использующего уже созданные нормы теория права кажется более актуальной наукой. Она позволяет систематизировать свои знания, найти общие и разные моменты в нормах тем самым определив их конечное совокупное действие. Философия права, по существу является поиском идеала, объективного права в том виде, каким оно должно быть, и поэтому вызывает интерес больше в контексте правотворчества: позволяет создать и обосновать модель будущей нормы, прогнозировать ее эффект на участников правоотношений. Однако философия права имеет и практический компонент с точки зрения действующих норм. Данная наука направлена, по-существу, на поиск, некого, как верно отметила Е. А. Фролова, «предела права». Той границы необходимых действий и установок, за которой формальная норма действительно получает воплощение в действительности. В конечном счете, именно эффект от правовой нормы интересует участников правоотношений, именно он побуждает обращаться за экспертным мнением или квалифицированной помощью к юристам. Наука философии права свободна в описании результатов правового воздействия и поэтому позволяет избежать замены научного прогноза идеалистичной догматикой. При этом и юридическая догматика является философией в более общем смысле, как один из видов мировоззрения, внутренне непротиворечивой идеалистической теорией права.

Существуют также и общие компетенции, которые наука Философии права позволяет развить в юридической среде. Разбираться в мышлении другого, его картине мира и тезисах особенно важно в условиях демократии и свободы конкуренции66.

Во-первых, это позволит развить критическое мышление, скорректировать собственное мировоззрение, а значит и паттерн поведения, делая его более эффективным. Понимая, что многие близко подбирались, но при этом не достигали некой абсолютной правды, человек начинает более критично воспринимать информацию и выстраивать свое мировоззрение из проверенных, апробированных, доказавших эффективность (или, как минимум, безвредность) знаний. Наличие целостной картины мировоззрения поможет индивиду избежать как собственных когнитивных искажений, так и манипуляцией информацией со стороны других, что необходимо в любой юридической деятельности, которая априори связана с контролем за деятельностью других людей.

Во-вторых, помогает выявить действительные, а не мнимые слабые моменты в позиции оппонента.

В-третьих, целостное понимание позиции другого дает возможность поиска общих моментов и нахождения взаимовыгодного компромисса: наилучший исход любых отношений между людьми, приводящий к росту их ресурсов и удовлетворению потребностей.

Последний «выхлоп» от философии права имеет наибольший практический результат. Благодаря формулированию принципов права, формируется этика, как некий самый общий социальный дискурс, «язык ненасилия и единства», словами в котором выступают методы и принципы бесконфликтного сосуществования в обществе или минимизации ущерба от конфликтов.

В стремлении найти границы правового воздействия, любая философско-правовая теория права формирует дискурс, общее информационное поле в котором общаются юристы: базовые моральные установки, желаемые цели и способы их достижения, терминология для объяснения установок, целей и методологии.

Пользуясь авторитетностью научного метода, положения в рамках науки философии права имеют преимущество перед мета-познанием в рамках философии. Наука позволяет сформировать не только внутренне логические умозаключения. Но и однозначно «убедительные», если только обе стороны готовы войти в научный дискурс и принять научную методологию. то наука философии права позволяет создать наиболее эффективный дискурс в праве

Так как, одни из функций права — превенция вероятного конфликта либо разрешение конфликта наступившего, а наиболее эффективный способ решения конфликта состоит в убеждении оппонента.

Наука философии права, формирует общую систему ценностей (в т. ч. ценности доказывания, справедливости, соразмерности), принципов права. Усвоение данных ценностей и принципов всеми участниками создает возможность диалога, убеждения, т. к. появляется точка соприкосновения интересов. Напротив, убеждение невозможно без общей меры, одинаковых критериев, которые воспринимаются как сомневающимся, так и доказывающим67.

Заключение

Выше был изложен мой взгляд на соотношение философии (как целого, познания на наиболее общем уровне) и науки (как частного, познания критического, направленного только на материальные явления), роль философии в общем смысле (как эмпирического материала для развития практических навыков юриста) и философии права как науки (которая направлена на изучение попыток построения общей, универсальной совокупности ценностей для минимизации конфликтов между акторами правовой системы).

Мои утверждения спорны, и, повторюсь, я сам сомневаюсь в научности настоящего текста. Однако именно со спора начинается диалог. А из диалога рождается истина. Поэтому, хотелось бы призвать коллег к диалогу. И для этого не обязательно писать кому-то или находится в компании, ведь множество умнейших людей, в том числе юристов, оставили в книгах свои мысли.

ПОЛИТИЧЕСКИЕ ВОЗЗРЕНИЯ МО-ЦЗЫ

Блинов Владимир Сергеевич

Исследование проблематики древнекитайской философии почти всегда сопровождается проблемой соответствия идей, приписываемых тем или иным философам, и действительно высказанными ими идеями. В древнем Китае было обычным явлением, когда взгляды философа записывались только после его смерти спустя продолжительный промежуток времени. Это объяснялось простой логикой: ученики могли спросить все интересующие их вопросы у учителя напрямую, поэтому письменная фиксация и не требовалась, а в последующем уже ученики устно передавали друг другу полученные знания. Такая ситуация продолжалась вплоть до эпохи Хань (206 г. до н. э.— 220 г. н. э.) при которой Китай пережил культурный расцвет и было записано многое из того, что сохранилось от древних философов.

Основным документом, в котором излагаются политические, социальные и этические взгляды Мо-Цзы, является книга «Мо-Цзы». Обозначенная выше проблема коснулась и этой книги в связи с тем, что она составлена его учениками и последователями. При всем при этом, данная проблема усугубляется двумя факторами. Первый фактор состоит в том, что в официальной летописи династий Хань данная книга содержала 71 главу, однако спустя почти две тысячи лет при императоре Цяньлуне (XVIII в.) в книге осталось только 53 главы. Второй фактор заключается в том, что на протяжении многих веков издания этой книги не носили системного характера и выполнялись небрежно, с массой ошибок и пропусков68.

Несмотря на все вышесказанное, автор данного исследования будет опираться на главы книги «Мо-Цзы», в которых излагаются учения самого Мо-Цзы, записанные его ранними последователями. Достоверность этих глав не ставится под сомнение среди ученых69. К счастью, именно в них и описаны социально-политические взгляды философа.

Говоря об учении Мо-Цзы, нельзя не упомянуть Фэн Ю-Ланя, который считал Мо-Цзы вторым крупным философом после Конфуция и первым его оппонентом70. Действительно, взгляды Мо-Цзы явно основаны на критике существовавшего в его время социального порядка, поддерживаемого конфуцианством. Тем не менее, до принятия императором У-ди (141 г. до н. э — 87 г. до н. э.) в 136 г. до н. э. конфуцианства в качестве официальной идеологии и закрытия других школ моизм пользовался в интеллектуальных кругах китайской элиты не меньшим влиянием, чем конфуцианство.

Итак, основные политические идеи Мо-Цзы можно свести к следующим пунктам.

1. Критика наследственной аристократии и ее образа жизни. В главе «Против музыки» философ подвергает резкой критике роскошь, затратные ритуалы и пышные похороны. Негодование у Мо-Цзы вызывал не просто резкий контраст между жизнью аристократии и жизнью народа, а причины возникновения такого контраста. Мо-Цзы утверждал, что ваны и гуны занимаются только тем, что расходуют богатства из государственной казны на создание дорогих украшений, музыкальных инструментов и прочих бесполезных в практической деятельности атрибутов. При всем при этом, средства в казну поступали от «большего обложения населения податями»71. Мо-Цзы также выступал против трехлетнего траура после смерти правителя, при котором родственники покойного не занимались государственными делами, что в свою очередь крайне негативным образом сказывалось на всей жизни государства. Мо-Цзы, критикуя такой порядок, справедливо отмечал, что «пышные похороны переводят богатства и делают нищими земледельцев, а ношение длительного траура приносит вред живущим и мешает их делам»72.

Стоит напомнить слова Конфуция о музыке и ритуалах, а также о месте в общественно-политической жизни Поднебесной. Он считал, что «если церемония и музыка не будут процветать, то и наказания не будут правильными, а когда наказания будут извращены, то народ не будет знать, как ему себя вести»73. Важно отменить, что придание такого большого значения музыке и ритуалам сродни роли современных СМИ. Если до Первой мировой войны СМИ были в основном развлекательным ресурсом, то уже после ее окончания можно говорить о том, что без СМИ «народ не будет знать, как ему себя вести».

В главе «Против конфуцианцев» сказано, что «богатые украшения и ложное искусство придуманы ими [конфуцианцами], чтобы вводить в заблуждение нынешних правителей; громогласная музыка служит тому, чтобы совращать умы глупых людей»74.

Такое положение дел не устраивает философа: «Я считаю, что так не должно быть. Мой замысел состоит в том, чтобы уничтожить это»75. По мнению автора настоящего исследования Мо-Цзы все же выступал не за отмену (уничтожение) всех ритуалов, как на это указывает С. Ю. Рыков76, а именно за их упрощение и экономию при их проведении, и именно это было показано ранее. Мо-Цзы беспокоили не ритуалы, а затраты, связанные с ними. Отсюда появились три принципа его социально-экономического учения: «экономия в расходах», «экономия при захоронениях» и принцип «против музыки»77.

2. Принцип «Почитание мудрости». Суть данного принципа сводится к тому, что именно способности и навыки должны являться главным социальным лифтом. При этом Мо-Цзы подвергает резкой критике разделения государственных постов в зависимости от родственных связей с императором.

В главе «Почитание мудрости» суть данного принципа выражается в следующем: «Если земледелец, ремесленник или торговец проявит недюжинные способности, то его должно выдвинуть, наделить высоким чином и жалованием, дать ему дело соразмерно с его способностями и выделить ему в подчинение людей»78.

При этом, идеальное управление страной для Мо-Цзы — управление, основанное на справедливости. Сверху до низу государственные посты должны занимать «мудрые люди» независимо от происхождения. Автор настоящего исследования обращает внимание на главу «Почитание единства», в которой сказано, что «Поняв, что причиной хаоса является отсутствие управления и старшинства, люди выбрали самого добродетельного и мудрого человека Поднебесной и сделали его сыном неба… Только сын неба может создать единый образец справедливости в Поднебесной»79. До избрания этого правителя у всех людей было свое понимание справедливости и поэтому в Поднебесной царил беспорядок. В данном случае можно обратить внимание на идею Платона о справедливом государстве, где мудрецы стоят во главе. Считаем, что учение Мо-Цзы о справедливом государстве является более проработанным и обоснованным. Во-первых, в главе «Почитание мудрости» философ приводит большое количество исторических примеров справедливого правления в Поднебесной, которые, являвшихся древними уже для него; во-вторых, Мо-Цзы указывает на градацию мудрецов. Каждому вверяется столько полномочий и столько подчиненных, сколько будет являться соразмерным способностям мудреца, назначаемого на тот или иной государственный пост.

Из приведенных выше фрагментов можно понять, что Мо-Цзы выступает против наследования не только государственных постов, но и самой высшей власти в государстве. Философ предлагает вернуться к прошлому обычаю передавать титул сына неба наиболее мудрому из людей. Какой бы правильной и продуманной не казалась эта идея, ее воплощение не представляется возможным, ведь мудрыми людьми обычно являются люди в возрасте. В таком государстве, где правителем считается мудрейший из людей, избрание сына неба проводилось бы так часто, что это не могло бы не вызвать постоянную политическую нестабильность.

3. Государство основано на разделении обязанностей (труда), где каждый занимается своим делом. В главе «ГэнЧжу» сказано: «Как строится стена? Кто умеет класть, тот кладет; кто может делать замеры, делает замеры. И так стена будет сложена. Осуществление справедливости подобно этому. Способный вести рассуждения и беседы пусть ведет рассуждения и беседы…»80. И тут видится схожесть с учением Платона о справедливом государстве, где каждый занимается своим делом, однако, Мо-Цзы считает, что в государстве нет высших и низших слоев. Одинаково важны как вклад правителя, так и вклад земледельца. Действительно, если не будет земледельцев, то и не будет сановников и правителей. Если не будет правителя и сановников, то земледельцы рано или поздно станут рабами либо сами выберут среди себя правителей и сановников. При этом, и среди чиновников есть более мудрые и менее мудрые. Соответственно, и внутри каждого класса будут более достойные и менее достойные.

4. Договорная теория происхождения государствах. Как уже было сказано ранее, Мо-Цзы считал, чтов начале был хаос, не было управления и наказаний, был беспорядок как среди животных. Люди поняли, что причина хаоса в отсутствии управления, поэтому они избрали в Поднебесной мудрого и достойного и сделали его «Сыном Неба». Вызывает интерес то, что, по сути, воля неба выражается в воле народа, избравшего мудрого правителя. Представляется, что в данном случае Мо-Цзы как раз таки и не хотел отходить от уже существующих народных обычаев и верований. Хотя имеет место быть и другое мнение. «Небо» может использоваться как риторический прием, ведь оно никогда не было уличением в аморальности, все его желания чисты, и его воля всегда направлена на удовлетворение общего блага.

При этом, Мо-Цзы указывал, что правитель должен руководствоваться интересами народа Поднебесной, а народ должен усердно трудиться81.

По мнению Фэн Ю-ланя идеальное государство Мо-Цзы является тоталитарным по своей сути, а власть правителя в нем абсолютна82. Тем не менее, важно подчеркнуть, что Мо-Цзы считал возможным свержение несправедливого и нелюбящего правителя, как это уже было с тиранами Ли, Ю, Цзе и Чжоу83.

То есть с одной стороны «воля неба» выражается в избрании мудреца правителем, а с другой — свержении нелюбящего свой народ тирана.

5. Неразрывность государственной власти, общественной справедливости и любви. Как уже было сказано, народ имеет право свергнуть правителя, нелюбящего свой народ. Но, можно ли говорить о том, что мудрый правитель должен быть еще и добрым? Автор исследования считает, что в понимании Мо-Цзы мудрость, знание справедливости, доброта и любовь — качества неразрывные.

В главе «Всеобщая любовь» сказано: «Совершенномудрый человек считает своей задачей наведение порядка в Поднебесной… Если рассмотреть, откуда начинаются беспорядки, то оказывается, что беспорядки возникают оттого, что люди не любят друг друга»84.

В данном случае необходимо напомнить об учении Конфуция о гуманности, на которой основана социальная жизнь государства. Конфуций утверждал, что «почитание родителей, уважение к старшему брату составляют основу гуманности»85. Из данного понимания гуманности становится ясно, что Конфуций придает значение именно любви к своим родственникам.

Как и во многих других вопросах Мо-Цзы подвергает критике идею Конфуция о гуманности. В главе «Всеобщая любовь» говорится: «Ныне правители царств знают лишь о любви к своему царству и не любят другие царства, поэтому всеми силами страны стремятся нанести удар другой стране»86. Данный дискурс находит свое отражение в другой главе книги — «Против нападений». В этой главе отстаивается позиция о ненадобности войны и приводятся аргументы в пользу мирного существования. Следует сказать, что сам Мо-Цзы был специалистом по военным укреплениям и сам ездил по воюющим провинциям и пытался убедить правителей отказаться от войн.

Мо-Цзы утверждал, что злые люди способны только к любви отдельной, то есть к любви к конкретным людям. Всеобщая же любовь доступна только добрым людям и именно такая любовь должна воцариться в Поднебесной.

При всем при этом, учение моизма доходит до другой крайности. Если учение Конфуция превозносит любовь к родителям, то моисты отстаивают идею всеобщей любви. В том случае, если столкнутся интересы родителей и интересы всего общества, то житель Поднебесной должен выбрать интересы общества. Согласно учению поздних моистов, в случае удовлетворения интересов общества за счет личных интересов или интересов родителей, соблюдаются и интересы всех родственников. «Если во имя пользы Поднебесной нужно забыть умершего родственника — это значит выполнить высокий долг перед родственниками. Нужно отдать все силы для принесения пользы поднебесной»87.

Стоит отметить, что более поздние моисты касались проблем пожертвования одним человеком ради блага большинства. В главе «Большой выбор» сказано, что признается пользой для Поднебесной только самопожертвование отдельного человека. Пожертвование же одними людьми другим человеком не может рассматриваться как же

...