А. А. Тарасов, И. А. Гизатуллин

Независимость судей и процессуальные проблемы ее реализации в судебном производстве по уголовным делам

Монография

---

ebooks@prospekt.org

Информация о книге

УДК 343.1

ББК 67.411

Т19

Авторы:
Тарасов А. А., доктор юридических наук, профессор, заведующий кафедрой уголовного права и процесса института права Башкирского государственного университета (г. Уфа);
Гизатуллин И. А., кандидат юридических наук, доцент кафедры уголовного права и процесса института права Башкирского государственного университета (г. Уфа).

Монография посвящена исследованию сложного социально-правового явления независимости судей в системе уголовно-процессуальных отношений, возникающих в рамках судебного производства. Выявлены и проанализированы теоретические и практические проблемы реализации независимости судей при применении ими конкретных уголовно-процессуальных норм и институтов, требующих от судьи выбора между формулированием и обоснованием собственной правовой позиции по рассматриваемому делу и присоединением к позиции, предложенной кем-то другим. Впервые на монографическом уровне разработаны положения, обосновывающие необходимость реформирования уголовно-процессуального закона для установления оптимального процедурного механизма, обеспечивающего свободу судейского усмотрения в выборе правовой позиции и исключающего любое постороннее воздействие на судью при принятии решения.

Законодательство приведено по состоянию на 1 августа 2021 г.

Книга предназначена для студентов и аспирантов юридических вузов, судей, сотрудников правоохранительных органов, адвокатов, а также для широкого круга читателей, интересующихся проблемами правосудия.

УДК 343.1

ББК 67.411

© Тарасов А. А., Гизатуллин И. А., 2021

© ООО «Проспект», 2021

ВВЕДЕНИЕ

Независимость судей, то есть их способность и возможность разрешать правовые конфликты исключительно на основе юридически значимых обстоятельств самих этих конфликтов, руководствуясь только законом, собственной совестью и общепризнанными представлениями о справедливости, всегда была предметом пристального внимания всех профессиональных юридических сообществ и общества в целом. Это понятно: независимость судей от внешнего политического, административного, финансового или любого иного незаконного воздействия — это имманентное свой­ство судебной власти, дающее ей основания называться властью вообще и пользоваться необходимым доверием общества. В уголовном процессе без гарантированной независимости судей не может нормально функционировать практически ни один про­цес­суаль­ный институт, поскольку весь уголовный процесс в той или иной мере сориентирован на суд, на его реальное или потенциально возможное участие в разрешении уголовного дела в целом или ­какого-то иного правового спора в ходе производства по этому делу. Подверженные внешнему давлению судьи не могут обеспечить эффективность обжалования в суд действий, бездействия или решений органов уголовного преследования, исключить необоснованное ограничение конституционных прав и свобод при санкционировании обысков и арестов, дать надежду невиновным на их оправдание и реабилитацию или на справедливый пересмотр дела. Зависимые судьи не могут вершить подлинное правосудие, способствующее восстановлению и поддержанию социального мира. Стабильно малый удельный вес оправдательных приговоров в России, неизменно подтверждается судебной статистикой1 и охотно обсуждается и в публицистической, и в специальной литературе2 как чуть ли не главная характеристика отечественного правосудия. Теоретически этот показатель может быть обусловлен множеством самых разных причин, однако в общественном сознании он традиционно объясняется обвинительным уклоном российского правосудия, то есть глобальной зависимостью российских судей от выводов органов уголовного преследования и от представленных ими доказательств. За стабильностью приговоров, принятой судейским сообществом в качестве главного показателя эффективности уголовного правосудия, нередко стоит ставшая привычной практика предварительных совещаний судей, рассматривающих дело, с судьями вышестоящих судов, которым предстоит это дело пересматривать в случае обжалования приговора. Эта практика в общественном сознании также расценивается как проявление зависимости судей от мнения других своих коллег, в данном деле не участвующих, и как показатель бесполезности контрольных судебных стадий, а значит — и обжалования приговоров в вышестоящих судах.

Вопрос о становлении независимой судебной власти и об обеспечении судейской независимости ­когда-то был главным в судебной реформе в Российской Империи XIX столетия. «Совершенствование системы гарантий независимости судей и подчинения их только закону» названо в числе важнейших направлений современной российской судебной реформы3, начатой в 90-х годах прошлого века и продолжающейся до сих пор. Только за последние несколько лет во всех про­цес­суаль­ных кодексах был закреплен и нормативно определен принцип независимости судей, внедрена автоматизированная система распределения судебных дел, конкретизирована процедура рассмотрения внепро­цес­суаль­ных обращений к судьям, принят особый федеральный конституционный закон4, нацеленный на реорганизацию всей судебной системы страны, и т.д.

Проблемы реализации независимости судей всегда находились и находятся в центре внимания исследователей, в том числе, и представителей уголовнопро­цес­суаль­ной науки. Тема судейской независимости относится к числу неисчерпаемых для научной разработки, во-первых, потому, что ни одну из проблем в этой области нельзя решить раз и навсегда никакими самыми совершенными законодательными актами, никакими организационными, и уж тем более — никакими воспитательными мерами. Во-вторых, меняющаяся судебная практика, динамика социально-­политической и экономической жизни в стране, кадровые изменения в самой судебной системе, введение новых процедурных механизмов рассмотрения и разрешения уголовных дел неизбежно будут вновь и вновь актуализировать проблемы реализации судейской независимости в конкретных организационных и про­цес­суаль­ных условиях. Многогранность и динамичность феномена независимости судей позволяет исследователям выбирать контекст его освещения.

Теоретический и практический интерес представляют проблемы реализации и обеспечения независимости судей в конкретных про­цес­суаль­ных ситуациях, требующих от судьи осознанного выбора между формулированием и обоснованием собственной правовой позиции по рассматриваемому делу и копированием позиции, предложенной и аргументированной ­кем-то другим. Такие ситуации возникают в судебном разбирательстве по уголовным делам довольно часто, и касаются они применения самых разных про­цес­суаль­ных норм и институтов. Практически каждому из опрошенных нами судей знакомы случаи рассмотрения дела в особом порядке (глава 40 УПК), когда в обос­но­ваннос­ти обвинения, с которым согласился обвиняемый, у самого судьи были сомнения, или факты воспроизведения в приговоре выводов из заключений экспертов, которые нуждались, по мнению самого судьи, в дополнительной проверке, или случаи молчаливого подписания судьей приговора, постановленного коллегией судей, при фактическом сомнении в правильности принятого решения и иные подобные ситуации.

За проявлениями судейской зависимости от чужого мнения при рассмотрении и разрешении уголовных дел стоят многие объективные и субъективные, про­цес­суаль­ные и внепро­цес­суаль­ные факторы, каждый из которых заслуживает специального монографического исследования.

В 2013 году правило о независимости судей приобрело статус принципа уголовного судопроизводства в виде отдельной статьи 8.1 в Главе второй УПК РФ. Впервые в истории на уровень про­цес­суаль­ного закона выведена проблема «внепро­цес­суаль­ных обращений» к судьям и предусмотрен организационный порядок ее решения, что, как минимум, показало, что зависимость судьи от внешнего воздействия по-прежнему остается одной из главных проблем отечественного правосудия. Особый порядок судебного разбирательства при согласии обвиняемого с предъявленным обвинением (Глава 40 УПК РФ), объективно ограничивающий участие судьи в непосредственном исследовании доказательств, получил за последние годы беспрецедентно широкое распространение. Законодательному совершенствованию подверглось правило о преюдиции (ст. 90 УПК РФ), ограничивающее свободу судьи в оценке доказательств по уголовному делу. Появилась новая праворазъяснительная практика Верховного и Конституционного Судов России, также влияющая на возможность свободного выбора судьей своей правовой позиции по рассматриваемому уголовному делу. Динамика правотворческой и правоприменительной практики последних лет диктует и далее будет диктовать необходимость новых исследований проблем реализации судейской независимости и поиска новых путей их решения в изменившихся условиях.

Независимость судей может рассматриваться в государственно-­правовом, судоустройственном и судопроизводственном (то есть про­цес­суаль­ном) смысле. В настоящей монографии внимание сосредоточено на уголовно-­про­цес­суаль­ном аспекте независимости судей и на проблемах ее реализации в конкретных процедурных условиях.

Глава 1.
НЕЗАВИСИМОСТЬ СУДЕЙ КАК СОЦИАЛЬНО-­ПРАВОВОЙ ФЕНОМЕН И ГАРАНТИЯ УГОЛОВНОГО ПРАВОСУДИЯ

§ 1.1. Сущность и социально-­правовое значение независимости судей

В системе уголовной юстиции и в уголовном судопроизводстве задействовано много разнопрофильных государственных органов — органы предварительного расследования, органы, осуществляющие оперативнорозыскную деятельность, прокуратура, органы системы исполнения наказаний и суд. Не умаляя значимости всех этих органов, можно с уверенностью утверждать, что ведущую и незаменимую роль во всей уголовно-­про­цес­суаль­ной деятельности играет суд. Предварительное расследование даже в той части, в которую суд никак не вмешивается, осуществляется по известному замечанию М. С. Строговича — «до суда и для суда»5, прокуратура представляет в суд государственное обвинение и поддерживает его перед судом, служба исполнения наказаний обеспечивает исполнение приговора суда, не имея права сомневаться в его истинности и справедливости. Суд — это по определению олицетворение справедливости и нравственности, это та сила, к которой обращаются в надежде на защиту от произвола и беззакония. Все уголовно-­про­цес­суаль­ные институты, в которых так или иначе предусмотрено участие суда, — судебное разбирательство уголовного дела по существу, судебное санкционирование отдельных следственных действий и мер про­цес­суаль­ного принуждения, судебный порядок обжалования действий, бездействия или решений органов уголовного преследования, проверочные судебные инстанции и т.д. — основаны на априорном признании суда той силой, представители которой подчиняются только закону и руководствуются при принятии решений исключительно внутренним убеждением, основанным на беспристрастной оценке всех юридически значимых обстоятельств дела и всех собранных по нему доказательств. Иными словами, формируя любой из таких про­цес­суаль­ных институтов, законодатель исходит из безусловного признания независимости судей как от лиц, участвующих в уголовном деле, так и от всех иных лиц и государственных органов, так или иначе заинтересованных в исходе дела. Нет независимости судей — нет и правосудия. Нет независимости судей — и все перечисленные про­цес­суаль­ные институты теряют свое изначальное предназначение. Судебное разбирательство превращается в формальное подтверждение правильности обвинительных заключений с копированием их текстов в тексты приговоров. Судебный контроль оборачивается «штампованием» ходатайств следователей и дознавателей и «отписыванием» жалоб на их действия. Проверочные судебные инстанции становятся инструментом поддержания «стабильности приговоров», превращенным в самоцель существования судебной системы. Каждый практикующий юрист и каждый добросовестный исследователь знает, насколько легко все описанное воплощается в повседневной российской реальности. Именно поэтому проблема обеспечения независимости судебной власти, судебной системы, судов и судей является ключевой в отечественном правосудии.

Рассматривать эту межотраслевую проблему применительно к уголовному судопроизводству наиболее продуктивно по нескольким причинам. Во-первых, здесь в подавляющем большинстве дел присутствует государственный (не только в смысле «публичный», но и в смысле «ведомственный») интерес, носителем которого выступают органы уголовного преследования. Во-вторых, заведомое организационно-­административное неравенство сторон обвинения и защиты порождает их неравенство в возможностях реализации даже имеющихся про­цес­суаль­ных прав. В-третьих, в уголовном судопроизводстве, как нигде, создаются наиболее благоприятные условия для подмены разных видов публичных интересов: общественного (то есть объективно совпадающего с интересами общества), государственного (то есть представленного в процессе конкретным государственным органом) и ведомственного (то есть обусловленного ведомственной отчетностью конкретного подразделения этого государственного органа). На такой подмене основаны многие стереотипы профессионального правосознания значительной части государственных служащих, в том числе и некоторых судей: подсудимые не отличаются от обвиняемых, а те и другие — от преступников; адвокаты — известные лгуны, они на этом деньги зарабатывают, а прокуроры — служат государству и народу и лгать не могут; по этой же причине не лгут и не ошибаются государственные эксперты; если человек виновен в совершении преступления, то не так уж важно, насколько законными средствами доказывалась эта виновность и т.д. Зависимость от этих стереотипов, строго говоря, в той же мере не­сов­мес­ти­ма с независимостью судей, как и подчинение их «телефонному праву», административному или коррупционному влиянию.

Все исследователи, занимавшиеся проблемами судебной власти, отмечали ее особый статус в системе разделения властей. При равенстве с остальными ветвями государственной власти, власть судебная все же призвана выступать арбитром, разрешающим социальные конфликты, в том числе, и с участием двух других властей — законодательной, если она принимает закон, не соответствующий конституции страны, и административными органами любого уровня и профиля. Известный германский специалист по конституционному праву Конрад Хессе писал, что решения законодательной и исполнительной властей не являются в полной мере независимыми, «поскольку подчинены оговорке судебного решения»6. Такая ситуация характерна для любого государства, признавшего разделение властей принципом своего существования, причем независимо от принадлежности к той или иной правовой семье. При всех различиях в системе источников права, в нормативно-­правовом регулировании разных этапов производства по уголовным делам в англо-­американской и в континентально-­европейской системах уголовного процесса суд обладает исключительным правом ставить точку в любом правовом конфликте между любыми участниками этого процесса.

Судебную власть реализует судебная система, которая играет в государственном аппарате столь же особую роль, обусловленную природой самой судебной власти. «С одной стороны, ее исправное функционирование укрепляет государственную власть, а с другой — она призвана эту власть ограничивать, охранять права и свободы граждан от любых посягательств, в том числе и со стороны государственных органов… Сосуществование у суда качеств органа государственной власти и арбитра, разрешающего конфликты, одной из сторон которых является та же самая государственная власть, делает явно недостаточным простое декларирование его независимости даже на уровне конституционного принципа»7. Очевидна необходимость обеспечения со стороны государства не только формального обособления судебной ветви власти, но и внедрения комплекса механизмов и гарантий, способных сделать эту власть сильной и независимой. В то же время, какой бы независимой ни была судебная власть, она всегда была и будет элементом всего государственно-­правового механизма. Последнее обстоятельство дает основания считать, что суды, в принципе, не могут быть абсолютно независимыми, если они существуют в единой системе государственных органов, на что также справедливо обращалось внимание в специальной литературе8.

Любой правитель, рассчитывающий на поддержку населения страны, заинтересован в том, чтобы суды хотя бы формально обладали независимостью и умели ее продемонстрировать в своих решениях. Суды с момента их возникновения в истории человечества были призваны осуществлять правосудие, то есть деятельность, воплощающую в себе некое усредненное общественное представление о справедливости. В развитых правовых системах демократических государств суды могут позволить себе принимать решения, противоречащие отдельным властным решениям глав государств и правительств. В тоталитарных государствах суды прямо участвуют в реализации политических решений правящей элиты. Но при этом ни один из правителей, и ни в каком государстве не рискнет официально признать зависимость судей, судов и судебной системы от чьей бы то ни было личной политической воли. Напротив, любое политически ангажированное судебное решение, гораздо удобнее использовать в политических целях, постоянно подчеркивая, что оно исходит от независимой судебной власти.

Правосудие как вид государственной деятельности и как официальное олицетворение справедливости всегда в истории человечества ставилось во главу угла всех социальных преобразований. Тот, кто обладает властью в разрешении правовых конфликтов, обладает властью как таковой. В числе основных положений Великой Хартии вольностей (1215 год, Англия) — лишение королевских чиновников, кроме собственно судей, права выполнять судейские функции — и это был действенный способ ограничения королевской власти Иоанна Безземельного9. В преамбуле к Конституции США (1787 год) народ Соединенных Штатов («We the people of the United States…»)10, принимающий ее, называет цель «установить правосудие» на втором месте после главной цели создания государства — «образовать более совершенный Союз»11. Общество нуждается в независимых судах и судьях, потому что оно нуждается в правосудии. С этой глобальной точки зрения независимость судей представляется бесспорной социальной ценностью.

Однако парадокс состоит в том, что в независимости судей заинтересовано только общество в целом. Участники самих судебных процессов, то есть носители правовых интересов в разрешаемых судами социальных конфликтах, прежде всего, нуждаются в том, чтобы восторжествовал их собственный интерес в конкретном деле. С субъективной точки зрения каждого из участников судебных процессов настоящее правосудие как раз и состоит в том, чтобы защищать и поддержать их собственный интерес. Эти суждения полностью относимы и к проблеме обеспечения некой общей справедливости в уголовном процессе.

В отечественной уголовно-­про­цес­суаль­ной науке проблема справедливости уголовного судопроизводства многократно была предметом монографических исследований12, причем совсем не обязательно, чтобы слово «справедливость» фигурировало в его названии13. Исчерпать тему справедливости в уголовном процессе невозможно, как невозможно и ­сколько-­нибудь примирить позиции участников дискуссии по этому поводу. Как пишет В. М. Бозров, «судопроизводство, а в особенности уголовное, включая судебные решения, по определению не может быть ни справедливым, ни несправедливым», поскольку полагает, что для этого необходимо категорию справедливости включать в предмет доказывания, а «сделать это нельзя, поскольку у каждой стороны свое представление о справедливости»14. Между тем, именно «несправедливость приговора» указана в законе как основание его отмены судом апелляционной инстанции (п. 4 ст. 389.15 УПК РФ), что, несомненно, требует выработки скольконибудь универсальных и понятных, как минимум, самим юристам критериев справедливости приговора. Легальное ее определение в ч. 2 ст. 389.18 УПК РФ сориентировано на уголовно-­правовое понимание справедливости, закрепленное в ч. 1 ст. 6 УК РФ, то есть на соответствие назначенного наказания тяжести содеянного и личности преступника. В уголовно-­про­цес­суаль­ном контексте только таким пониманием справедливости ограничиться нельзя. Обобщенным мировым юридическим опытом выработаны еще и международные стандарты справедливой процедуры судебного разбирательства (ст. 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод), относящиеся именно к уголовному судопроизводству. В настоящее время они достаточно формализованы и апробированы в российской практике, что позволяет утверждать, что справедливость приговора обеспечивается не только правильным применением норм уголовного права, но и обеспечением справедливой процедуры судебного разбирательства. Нет сомнений в том, что за вторую составляющую этого правила отвечает судья, рассматривающий уголовное дело.

И общество в целом, и каждый участник судебных процессов в равной степени заинтересованы также в том, чтобы быть огражденными от своеволия самих судей и злоупотреблений с их стороны. Между тем, судейский произвол — это не что иное, как оборотная сторона судейской независимости.

Известный отечественный юрист Я. И. Баршев еще до великих реформ Александра II писал: «Чтобы коренное начало правды, лежащее в основании уголовного судопроизводства, осуществилось во всей его силе и действительности, для этого необходимо: 1) Чтобы было устранено и запрещено всякое самоуправство со стороны частных лиц, и отправление уголовного правосудия было вверено постоянным, самостоятельным, имеющим все нужные для того качества, судам. 2) От уголовного судопроизводства должно быть устранено всякое влияние на него и действие на него частного произвола. 3) Оно не должно быть предоставлено одному только судебному произволу: напротив, он должен быть по возможности ограничен и устранен посредством предписания судам известных форм и образа действия. 4) Главная форма уголовного судопроизводства должна быть такова, чтобы она с одной стороны служила к открытию истины, а с другой делала возможным строгий контроль над уголовносудебным делопроизводством. 5) Вообще нужно, чтобы со всех сторон был обеспечен правильный суд о вине или невинности подсудимого»15. Столь подробную цитату из известной книги 1841 года издания ординарного профессора Императорского Санкт-­Петербургского университета, доктора прав Я. И. Баршева мы здесь приводим для того, чтобы проиллюстрировать следующее. Во-первых, проблема поиска баланса между судейской независимостью как бесспорным социальным благом и судейским произволом как столь же бесспорным социальным злом была актуальной всегда. Во-вторых, в специальной учебнонаучной литературе тех лет вечная интеллигентская мечта о независимом и ответственном правосудии, стремящемся к «открытию истины» по каждому уголовному делу, сочетается в реальной дореформенной России с массовой коррумпированностью судейских чиновников всех уровней, волокитой и бюрократизмом судебного делопроизводства, что нередко называлось в числе главных причин судебной реформы. Наконец, в-третьих, Я. И. Баршев видит единственную защиту от возможного судейского произвола в установлении оптимальной про­цес­суаль­ной формы судопроизводства, которую сам он, впрочем, не берется сконструировать, а лишь ограничивается своими, самыми общими пожеланиями о судебном процессе, построенном на «коренном начале правды», на что мы обращали внимание в прежних наших публикациях16.

Все сказанное не потеряло своей актуальности и по сей день. Объективно необходимая независимость судебной власти в демократически организованном обществе, признающем принцип разделения властей, — это не то же самое, что независимость конкретных судей при отправлении правосудия по конкретным делам. Признание государством самостоятельности и независимости судебной власти способно обеспечить законодательные и организационно-­финансовые основы независимости судебной системы, выстроенной по лучшим мировым образцам. Однако, как верно отмечала И. Б. Михайловская, «независимость — это внутреннее, психологическое состояние, отражающее систему ценностей, разделяемых данным лицом, и находящееся вне сферы правового регулирования»17. То есть сама по себе независимость судебной власти и соответствующая ей организация судебной системы отнюдь не гарантирует независимости судей. Более того, проблему независимости судей нельзя решить раз и навсегда: в сфере судебной деятельности всегда находят свою реализацию наиболее существенные интересы отдельных представителей общества и социальных групп. И среди носителей этих интересов всегда найдутся такие, кто захочет склонить весы Фемиды на свою сторону, используя для этого самые разные рычаги давления: административный ресурс, подкуп или шантаж в отношении конкретных судей, силовое воздействие на них и на их близких и т.д. К величайшему сожалению, российская история
позволила накопить немалый и весьма разнообразный опыт в этой сфере. И в этих условиях только разумный и понятный всем участникам процедурный механизм судопроизводства способен обеспечить не только независимость конкретного судьи, но и наглядную демонстрацию этой независимости любому желающему.

Под словом правосудие в литературе справедливо понимаются хотя и связанные между собой, но не в полной мере совпадающие социально-­правовые явления: 1) Правосудие — это социально-­правовой феномен, характеризующий такое состояние общества, при котором с помощью всех государственных органов, и в первую очередь — судов, обеспечивается верховенство права, охрана и защита прав и свобод человека и гражданина, справедливое разрешение любых социальных конфликтов в сфере права в случаях их возникновения. 2) Правосудие — это особый правозащитный организационно-­процедурный механизм, который должен быть доступен любому человеку, считающему нарушенными свои гражданские права и свободы, и достаточно эффективен для обеспечения защиты этих прав и свобод. Образован этот механизм, во-первых, системой особых государственных органов — судов, к исключительной компетенции которых Конституцией и федеральным законом отнесено рассмотрение и разрешение разного рода судебных дел, а во-вторых — комплексом процедурных правил, обеспечивающих его доступность, эффективность и подконтрольность гражданскому обществу. 3) Правосудие — это вид государственной деятельности, службы, связанной с судебным разбирательством уголовных, гражданских и арбитражных дел, дел об административных правонарушениях, разрешение Конституционным Судом РФ вопросов о соответствии Конституции России отдельных законов или иных нормативно-­правовых предписаний18.

На каждом из этих уровней понимания правосудия существует собственный образ независимости судей, заслуживающий отдельного рассмотрения.

Когда речь идет о правосудии как о социально-­правовом феномене, независимость судей рассматривается как бесспорное социальное благо, как непременное условие справедливого разрешения правовых конфликтов между людьми и их объединениями.

Если говорить о правосудии как об организационно-­процедурном механизме, то обеспечение независимости судей как составного элемента такого механизма, состоит в установлении организационно-­правовых гарантий, которые позволяют судебной системе быть самостоятельной во внутренних делах, реализовывать свою деятельность без вмешательств законодательной и исполнительной ветвей власти, а судьям вершить правосудие без давления извне.

Если рассматривать правосудие как реальную государственную деятельность по разрешению правовых конфликтов (например, уголовных дел) независимость судей выступает как совокупность процедурных правил, дающих каждому судье возможность при разрешении дела руководствоваться только законом и собственным внутренним убеждением. В этом понимании правосудия, гарантии судейской независимости должны иметь сугубо процедурное содержание.

Когда государство декларирует независимость судебной власти и закрепляет это в Основном законе страны и во всех других нормативных правовых актах разной юридической силы, оно не может исключить со стопроцентной уверенностью, что ­какие-то конкретные судьи осуществляют свою деятельность не в полном соответствии с этими декларациями. И каждому конкретному гражданину, чье дело рассматривается в суде, важно вовсе не то, провозглашена ли независимость судей принципом чего бы то ни было, ему важно, какие властные решения примет конкретный судья по его делу. Коррупционное воздействие на судей тоже вовсе не предполагает воздействия на всю судебную систему в стране, здесь вполне достаточно «заинтересовать» ограниченный круг конкретных судей, рассматривающих конкретные дела.

На глобальном государственно-­правовом уровне независимость
судебной власти означает столь же глобальные меры ее обеспечения. На этом уровне ведутся дискуссии о месте судебной системы в бюджетном процессе страны, об организации взаимодействия верховных органов судебной власти и властей законодательной и исполнительной, о месте решений самих высших судебной органов в системе правовой регламентации всей судебной деятельности и т.д.19 На этом уровне представители судейского сообщества утверждают даже, что «правосудию нужна собственная профессура», предлагая обособить научные исследования и образование в системе правосудия от юридических науки и образования в стране. Все это, конечно, касается отправления правосудия по конкретным делам, но весьма косвенно.

Организационно-­правовое обеспечение функционирования судебной системы само по себе не гарантирует даже наличия в стране независимой судебной власти. Нельзя не согласиться с И. Б. Михайловской, верно отмечавшей, что судебные органы «существовали и существуют в любой из форм организации государственной власти…Поэтому само по себе наличие судов, а также тех или иных правил разрешения возникающих в обществе конфликтов еще не свидетельствует о наличии феномена судебной власти… Судебная власть не может существовать без судебной системы. Однако наличие системы судебных органов еще не говорит, что в данном государстве есть судебная власть20.

Формирование судебной системы, равно как и издание законов разного уровня и юридической силы — это необходимые, но недостаточные способы обеспечения независимости судебной власти и судей. Ни для кого не секрет, что законодательные положения о независимости судей могут оставаться лозунгами, благими пожеланиями, призывами к одним и словесными клятвами перед другими с большей степенью вероятности, чем любые другие, ибо эти законоположения сами по себе, как правило, никого ни к чему не обязывают.

Общее правило о независимости судей и подчинении их только закону содержится в российской Конституции. Согласно общему принципу разделения властей, закрепленному в ст. 10, «Органы законодательной, исполнительной и судебной власти самостоятельны». При этом в соответствии с ч. 1 ст. 120 Конституции России «Судьи независимы и подчиняются только Конституции Российской Федерации и федеральному закону». Как видим, в Конституции тоже проведено смысловое разграничение понятий «самостоятельность судебной власти» и «независимость судей». В отраслевом про­цес­суаль­ном законодательстве правила о самостоятельности судебной власти, по понятным причинам, нет, а вот правило о независимости судей продублировано во всех отраслевых про­цес­суаль­ных законах (ст. 5 Арбитражного про­цес­суаль­ного кодекса, ст. 8 Гражданского про­цес­суаль­ного кодекса, ст. 8.1 Уголовнопро­цес­суаль­ного кодекса, ст. 7 Кодекса административного судопроизводства). Формулировки отраслевых про­цес­суаль­ных кодексов, в целом, не отражают никакой отраслевой специфики, что, на наш взгляд, ставит под сомнение необходимость специального закрепления их как принципа, соответственно, административного, гражданского, арбитражного или уголовного процесса. На момент включения в УПК РФ принципа независимости судей (июль 2013 года), его текстуальное выражение оказалось гораздо объемнее и подробнее, чем в других про­цес­суаль­ных кодексах. Приведем его полностью: ст. 8.1 Независимость судей. 1. При осуществлении правосудия по уголовным делам судьи независимы и подчиняются только Конституции РФ и федеральному закону. 2. Судьи рассматривают и разрешают уголовные дела в условиях, исключающих постороннее воздействие на них. Вмешательство государственных органов, органов местного самоуправления, иных органов, организаций, должностных лиц или граждан в деятельность судей по осуществлению правосудия запрещается и влечет за собой установленную законом ответственность. 3. Информация о внепро­цес­суаль­ных обращениях государственных органов, органов местного самоуправления, иных органов, организаций, должностных лиц или граждан, поступивших судьям по уголовным делам, находящимся в их производстве, либо председателю суда, его заместителю, председателю судебного состава или председателю судебной коллегии по уголовным делам, находящимся в производстве суда, подлежит преданию гласности и доведению до сведения участников судебного разбирательства путем размещения данной информации на официальном сайте суда в информационно-­телекоммуникационной сети «Интернет» и не является основанием для проведения про­цес­суаль­ных действий или принятия про­цес­суаль­ных решений по уголовным делам». Нетрудно заметить, что если в ст. 8.1 УПК РФ словосочетание «уголовные дела» заменить на любое другое, обозначающие любые другие судебные дела, содержание статьи от этого никак не изменится. Нельзя не обратить внимания и на тот момент, что в статье, помещенной в Главу 2 УПК «Принципы уголовного судопроизводства», содержится набор сугубо канцелярских правил, которые, по большому счету, не имеют отношения к собственно производству по уголовным делам — внепро­цес­суаль­ные обращения и не должны порождать про­цес­суаль­ных последствий, а вопрос о том, как с ними поступать — к собственно уголовному процессу тоже не относится.

Судебная реформа второй половины XIX века в условиях абсолютной монархии установила новый, неизвестный России до этого образ независимого и справедливого суда. Необходимость обеспечения независимости судей являлась ключевой задачей судебных преобразований тех лет. Так, М. В. Немытина, оценивая успешность решения данной задачи, пишет, что «ни одно должностное лицо, включая царя, не могло вмешиваться в решение судом уголовных и гражданских дел»21.

Необходимо отметить, что в Уставе уголовного судопроизводства 1864 года отсутствовала ­какая-либо специальная норма, в которой провозглашалась независимость судей и вообще использовалось это или ­какое-то подобное ему словосочетание. И это притом, что на судью при производстве по уголовным делам возлагалась ответственность за принятие властного решения в некоторых случаях с гораздо большей, чем ныне, свободой усмотрения22. Так, например, в ст. 12 Устава допускалось применение материального уголовного закона по аналогии («на общем смысле законов», «коими судимое деяние воспрещается»), которое сейчас, как известно, не допускается. В ст. 13 Устава судье «воспрещалось останавливать решение дела под предлогом неполноты, неясности или противоречия» этих законов под страхом уголовной ответственности «за противозаконное бездействие власти». В ст. 239 Устава содержалось правило о разрешении судом сомнений о подведомственности дела «правительственным или судебным установлениям», что также требовало исключительной ответственности судьи за принимаемое решение и за его независимость от исполнительной власти.

Не используется словосочетание «независимость судей» и в Учреждении судебных установлений, которое определят статус судей, порядок замещения ими должностей, получение денежного, квартирного содержания, что сегодня принято называть гарантиями независимости судей. При этом в ст. 225 Учреждения сказано, что каждый, назначенный впервые на должность судьи, приводится к присяге «духовным лицом своего вероисповедания», а в специальном Приложении II приводился текст такой присяги, сориентированный на христианское вероисповедание. В этом тексте наряду с клятвой хранить верность Его Императорскому Величеству (указом которого, к слову, судьи назначались на свои должности) содержалось обещание «творить суд по чистой совести безо всякого в ­чью-либо пользу лицеприятия и поступать во всем соответственно званию, мною принимаемому». Судья, поступающий на должность, обещал помнить, что он во всем должен будет дать ответ «пред законом и пред богом на страшном суде его».

Сказанное позволяет считать, что независимость судей воспринималась авторами Уставов как свой­ство, имманентное самому высокому званию судьи, не нуждающееся ни в каких дополнительных процедурных, а тем более — в ­каких-то особых канцелярских «подпорках»: либо ты судья и ты независим, либо ты просто не судья. Присягая на верность Императору, судья, тем не менее, обращается к высшей силе — к Богу, перед которым он и даст ответ в первую очередь. Кривить душой в присутствии священнослужителя, как, впрочем, и забывать о данном перед Богом обещании, было не принято.

Такое отношение к вере было неотъемлемой частью менталитета представителей всех российских конфессий. Однако главное в другом: не употребляя словосочетания «независимость судей», не давая ему легального определения, не пытаясь очертить ­какие-то формализованные рамки судейской независимости, законодатель закрепляет организационно-­процедурные механизмы ее реализации в каждом уголовном деле. Так, в статье 249 Учреждения судебных установлений определены ступени и общие правила «судебного надзора» вышестоящих судов над деятельностью нижестоящих, в соответствии с которыми только сами суды и только в пределах их строго очерченных полномочий вправе пересматривать судебные решения нижестоящих судов. Для судебной реформы XIX века это законоположение определяло автономность судебной власти в отправлении правосудия, что в условиях абсолютизма казалось почти невозможным, но постепенно, во исполнение именно монаршей воли воплощалось в действительность. Независимая судебная власть строилась не призывами к проявлениям независимости, а созданием организационно-­процедурных условий для нее.

Ответственность судьи перед Богом «на страшном суде его» и соответствующий текст судейской присяги выглядят несовременными и не согласуются с концепцией светского государства. Время само собой стерло религиозный пафос с обряда посвящения в судьи. Текст современной присяги судьи предельно прост и лаконичен, а произносится он под Государственным флагом России и в присутствии собственных коллег-­судей. Но обращение к описанным историческим аналогиям сегодня необходимо для того, чтобы подчеркнуть, что судья — не чиновник, что над ним нет начальников, ни вне, ни внутри судебной системы. Действия и решения судьи не могут определяться ни политической, ни ведомственной конъюнктурой, а должны приниматься только на основании закона, в соответствии с совестью самого судьи и общепринятыми универсальными представлениями о добре и зле.

В юридической науке о независимости судей как о гарантии правосудия много говорили и писали всегда. Особенно интерес к этой проблематике обострялся в периоды реформ разного рода и масштаба. В начале 90-х годов прошлого столетия, в эпоху начала постсоветской судебной реформы, Т. Г. Морщакова писала: «Нельзя не заметить, что в ходе широких дискуссий о судебно-­правовой реформе обнаружился определенный крен от научной проработки вопросов в сторону пуб-лицистических выступлений, а иногда и чисто публицистических методов «завоевания большинства»23. Со сказанным трудно не согласиться и сегодня.

Подчеркнем, что для научных публикаций по проблемам именно уголовного правосудия публицистический, если не сказать популистский, акцент ­почему-то наиболее характерен. Так, например, З. Д. Еникеев и Р. К. Шамсутдинов, рассуждая о важности профессионализма и нравственности судей для эффективного осуществления правосудия, приводят обширный перечень человеческих качеств, обладание которыми, свидетельствует о «профессионализме» и «нравственности»24. В этом перечне нашлось место для очень многих личностных характеристик: «целеустремленность», «энергичность», «решительность», «проницательность», «психическая выносливость», «умение преодолевать стрессовые ситуации», «моральная чистота», «милосердие», «сострадание», «терпение» и т.д.25 Чтобы перечислить все свой­ства, которыми должен обладать судья для того, чтобы эффективно вершить правосудие, не хватит, возможно, и целой книги. Однако это перечисление не способно приблизить исследователя к решению сугубо про­цес­суаль­ной проблемы: как, с помощью каких процедурных правил можно исключить внешнее воздействие на внутреннее убеждение судьи при разрешении конкретного уголовного дела?

Независимость судьи — это, безусловно, его личностный выбор, который невозможно обеспечить одними лишь нормативно-­правовыми предписаниями. Судья не существует вне судейского сообщества, вне корпоративных обязательств внутри судебной системы и вне процедур, в которых осуществляется вся уголовно-­про­цес­суаль­ная деятельность. Внешне безобидно выглядит привычка многих современных российских судей советоваться с судьями вышестоящих судов перед вынесением решения, спрашивать у судей контрольных инстанций, «устоит» ли конкретное решение в случае его пересмотра и каким оно должно быть, чтобы «устояло». Такого рода «консультации» давно стали деловым обыкновением во многих российских судах, и о ­каких-либо посягательствах на судейскую независимость в таких случаях не принято даже задумываться.

Зависимость от мнения начальников или коллег — это, главным образом, личностная особенность конкретного судьи, результат его собственного выбора. В большинстве других случаев — это тоже личный выбор судьи, однако здесь обратим внимание на то, что некоторые процедурные правила производства по уголовным делам и сложившаяся практика их применения, нередко сами по себе выступают дополнительными факторами, посягающим на свободу судейского усмотрения. Каждый оправдательный приговор является поводом для проведения совещаний внутри самого судейского сообщества, тогда как обвинительные приговоры им же рассматриваются как норма. По сложившейся практике доказательства вопреки требованиям закона имеют заранее установленную силу — например, признание обвиняемым своей вины, по-прежнему, способно перевесить любое другое доказательство, а заключение эксперта при практически полном отсутствии состязательности в процедурах назначения и производства экспертиз вообще приобретает силу некоего абсолютизированного доказательства.

Судейская независимость в конкретных процедурах производства по уголовным делам подвергается испытанию на прочность гораздо чаще, чем может показаться. Так, например, исследуя в судебном заседании заключение судебномедицинского эксперта о причине смерти и видя в нем внутренние противоречия или несоответствие другим доказательствам, судья выбирает между согласием с этим, уже имеющимся в деле документом, и многими трудоемкими процедурами, позволяющими его проверить. В первом случае от судьи требуется лишь огласить в судебном заседании текст этого заключения (ч. 1 ст. 285 УПК РФ) (нередко — только в части выводов) и обеспечить соответствующую запись в протоколе и в приговоре. В случае несогласия требуется вызвать в суд эксперта (ст. 282 УПК РФ), допросить его с участием сторон, возможно, объявить перерыв для подготовки ответов (ч. 3 ст. 282 УПК РФ) возможно, дать повод для заявления новых ходатайств обеим сторонам, возможно, назначить дополнительную или повторную экспертизу (ч. 4 ст. 283 УПК РФ), возможно, произвести эксгумацию трупа и т.д. Далеко не всякий судья способен сделать выбор в пользу кропотливого собирания новых доказательств в таком случае, обрекая себя еще и на дополнительные временные затраты. И такой же выбор возникает перед каждым судьей по поводу каждого или почти каждого доказательства, собранного в досудебном производстве. И это притом, что до суда доказательства собирались при несомненном властном преимуществе стороны обвинения и в подавляющем большинстве — вне ­какого-либо контроля со стороны суда. Более того, российская практика рассмотрения и разрешения судами ходатайств о производстве следственных действий или применения мер про­цес­суаль­ного принуждения, требующих судебного решения, такова, что можно утверждать, что вообще все доказательства, собранные в досудебном производстве, собирались вне судебного контроля. Психологическая природа обвинительного уклона в таких условиях предельно проста: обвинительные выводы суда требуют гораздо меньше усилий и времени. Независимость судей, как и независимость вообще, требует труда, смелости и профессионализма. Однако при действительно равном доступе обеих состязающихся сторон к доказыванию в досудебном производстве, например, при наличии у стороны защиты возможности представить в суд альтернативное мнение носителя специальных знаний для обеспечения его конкуренции на равных с заключением эксперта, представленным стороной обвинения, суду будет достаточно сделать выбор между более и менее обоснованным мнением. По результатам оценки того и другого суд сам решит, как ему поступить дальше — поверить ­кому-то из тех сведущих лиц, кто уже высказал свое мнение, или обратиться к третьему специалисту. Доказательственное предпочтение в этом случае суд должен будет мотивировать в своем решении.

Про­цес­суаль­ная независимость судей и подчинение их только закону предполагают способность судьи следовать своему внутреннему убеждению при оценке доказательств и при принятии любых про­цес­суаль­ных решений26. Сказанное касается любых судебных процедур, в том числе, например, особого порядка постановления приговора (Глава 40 УПК РФ). Известно, что внутреннее убеждение судьи формируется в процессе исследования обстоятельств дела27, которое и обеспечивает состояние уверенности в правильности своих выводов28.
При рассмотрении дел в особом порядке нет судебного следствия, то есть исследования доказательств в уголовно-­про­цес­суаль­ном смысле, однако внутреннее убеждение судьи должно быть сформировано и выражено и в приговоре, постановленном и по правилам главы 40
УПК РФ. Нельзя не видеть в этом противоречия, как бы ни относиться к «особому порядку», в принципе.

Порядок проведения судебного заседания и постановления приговора в отношении подсудимого, с которым заключено досудебное соглашение о сотрудничестве (Глава 40.1 УПК РФ) также не преду­смат­ри­вает исследование судом доказательств по уголовному делу. В отличие от России, где институт досудебного соглашения появился сравнительно недавно, в уголовнопро­цес­суаль­ном законодательстве некоторых западных государств данная компромиссная процедура, условно именуемая «сделкой с правосудием», существует более ста лет. Несмотря на это, некоторые исследователи продолжают видеть в практике реализации англо-­американской модели досудебного соглашения опасность возникновения негативных для суда последствий, ввиду полной свободы стороны обвинения в определении условий сделки. Например, в уголовном процессе США прокурор не ограничен в выборе условий заключения досудебного соглашения, и, не имея достаточных доказательств по уголовному делу, может сделать необоснованно льготные предложения обвиняемому, в то время как суды при рассмотрении дела связаны с состоявшимися «договорными» условиями и не имеют полномочий по их изменению29. Данное обстоятельство может подрывать справедливость составления соглашения, ввиду законной возможности прокурора идти на любые уступки в отношении обвиняемого, в условиях преследования единственной, ведомственной цели — отправления уголовного дела в суд и выигрыша в этом деле. Попытки разрешения этой проблемы путем ограничения свободы усмотрения прокурора при заключении сделок в отдельных штатах30 не были успешными31. При этом у американского судьи остается возможность не принять к рассмотрению заключенную сделку при активном возражении стороны защиты, либо при наличии сомнений в свободе воли обвиняемого в заключении такой сделки (в силу слабоумия, других психических недостатков, недостаточного уровня владения английским языком, примененного к нему насилия и т.д.). Не касаясь содержания сделки, американский судья выясняет наличие обстоятельств, препятствующих ее заключению и утверждению судебным решением. Нельзя исключать возможность возникновения подобной ситуации в отечественной правоприменительной практике по причине аналогичной про­цес­суаль­ной свободы и бесконтрольности прокурора в определении условий досудебного соглашения, а также в силу отсутствия в российском законе ­сколько-­нибудь понятных гарантий прав лица, его заключающего. «Честное слово сотрудника правоохранительных органов» российским законом, бесспорно, презюмируется, но в юридической практике оно никогда не считалось эффективной гарантией чего бы то ни было. Представляется очевидным, что рассмотрение уголовных дел, по которым заключено досудебное соглашение о сотрудничестве, станет еще одним серьезным испытанием для независимости судей, то есть их способности не позволить ни одной из сторон ввести себя в заблуждение.

В контексте процедурных гарантий независимости судей рассмотрим институт полного или частичного отказа государственного обвинителя от обвинения, который по закону является обязательным для суда и влечет прекращение уголовного дела или уголовного преследования соответственно полностью или в части (ч. 7 ст. 246 УПК РФ). Внутреннее убеждение самого суда в данном случае не имеет про­цес­суаль­ного значения, ибо суд обязан принять мнение стороны обвинения, независимо от тех выводов, к которым пришел сам. Требование закона об изложении государственным обвинителем мотивов отказа от обвинения также не имеет значения для определения позиции суда: какими бы ни были эти мотивы, как бы сам суд ни оценивал их убедительность, он обязан прекратить уголовное преследование в соответствующей части.

Некоторые сложности с формированием и реализацией внутреннего убеждения судьи возникают в случаях формулирования судьей, входящим в коллегиальный состав суда, особого мнения по содержанию приговора или иного судебного решения (ч. 5 ст. 301 УПК РФ). В действующем уголовнопро­цес­суаль­ном законе такая ситуация предусмотрена в самой общей форме, а разрешение ее не урегулировано вовсе никак, хотя сам факт наличия в судейской коллегии особого мнения одного из судей — это, как минимум, констатация разумных сомнений в правильности принятого судом решения, а все сомнения, которые не удалось устранить, должны толковаться в пользу подсудимого (ч. 3 ст. 14 УПК РФ). На практике особые мнения судей встречаются не так часто, и единого подхода к разрешению возникшего противоречия до настоящего времени не найдено. И здесь судья, обладающий собственной независимой позицией по делу, тоже оказывается перед выбором: пойти ли на конфликт с коллегами или с самим собой, притом, что собственное особое мнение также не имеет никакого про­цес­суаль­ного значения, поскольку про­цес­суаль­ных последствий само по себе не порождает. Психологически проще молча подписать то, с чем не согласен.

Вопрос о независимости судей в реальной практике нередко увязывается со многими проблемами доказывания в состязательном уголовном процессе. Пассивность или недостаточный профессионализм сторон в доказывании юридически значимых обстоятельств дела ставит судью перед непростым выбором: либо признать доказанным или недоказанным ­что-то вопреки собственному убеждению, либо активно включиться в выяснение фактических обстоятельств по собственной инициативе. Собирание доказательств судом оценивается многими российскими специалистами как выполнение несвой­ственной ему функции32. При этом известно, что в уголовном процессе США, который по праву определяют как образец чистого состязательного судопроизводства, суд в части доказывания имеет достаточные полномочия, в том числе — и право по собственной инициативе вызвать свидетеля33. Такого права у нашего судьи нет, хотя за законность и обоснованность постановленного им решения отвечает именно судья.

В противоречие со свободой внутреннего убеждения судьи, а значит — и с его независимостью, вступает правило ст. 90 УПК РФ о преюдиции: судья обязан признавать без дополнительной проверки обстоятельства, установленные ранее вступившим в законную силу приговором по другому уголовному делу и судебными решениями в рамках гражданского, арбитражного и административного судопроизводства. Древний латинский принцип res judicata (буквально — «рассуженное, то есть разрешенное судом, дело»), более известный современным юристам как принцип правовой определенности обязывает уважать и признавать состоявшееся судебное решение. Смысл этого принципа выражается в характерной латинской поговорке «Res judicata facit ex albo nigrum, ex nigro album, ex recto curvum, ex curvo rectum» (буквально с минимальной русификацией: «состоявшееся судебное решение делает из белого черное, из черного белое, из прямого кривое, из кривого прямое»). Все частные споры и оценки, согласно этому обычаю, должны были прекращаться сразу же после того, как вступило в силу решение легитимного и авторитетного суда, каким бы неправильным по существу ­кому-то лично это решение ни казалось34.

Принцип правовой определенности апробирован временем и является основой правосудия в любом государстве35. Но нельзя не заметить и его противоречия с принципом свободной оценки доказательств по внутреннему убеждению, что тоже отмечено в литературе36. Между тем правосудие в равной мере основано на обоих этих принципах.

Подводя итог сказанному, сформулируем краткие выводы:

1. Независимость судей является бесспорной социальной ценностью лишь для общества в целом. На уровне конкретных носителей правовых интересов в разрешаемых судами конфликтах независимость судей важна значительно менее, чем удовлетворение собственных интересов. Именно поэтому проблема независимости судей всегда будет в центре внимания юридического сообщества и всегда будет порождать полемику в юридической науке.

2. Независимость судей как объективно необходимое условие существования правосудия в любой стране имеет свою негативную противоположность — судейский произвол, который представляет для правосудия не меньшую угрозу, чем зависимость судей от кого бы то ни было. Про­цес­суаль­ная форма отправления правосудия должна одновременно обеспечивать и независимость судей, и гарантии от судейского произвола для всех заинтересованных лиц.

3. Апелляция к личностным качествам конкретных судей в обеспечении независимости судей и подлинного правосудия — необходимый, но, в целом, экстенсивный способ решения проблемы судейской независимости. Обеспечивать независимость судей должны, в первую очередь, организационно-­правовые условия их деятельности и процедуры судопроизводства.

§ 1.2. Независимость судей в системе международных стандартов правосудия

С принятием Конституции 1993 г. Российская Федерация определила принципиально новое понимание и значение норм международного права: необходимость и готовность к их интеграции в на­цио­наль­ное законодательство. Упоминание в ст. 15 Конституции РФ о признании общепризнанных принципов и норм международного права, а также международных договоров Российской Федерации частью российского законодательства предопределяют необходимость следования российской уголовной политики международным стандартам уголовного правосудия. Это обстоятельство определило особенности формирования и становления гарантии независимости судей в новейшей истории России: начиная с середины 90-х годов прошлого столетия многие законодательные совершенствование судебной власти, в том числе, и в части обеспечения независимости судей происходили с оглядкой на общепризнанные принципы международного права, а национальная правоприменительная практика делает попытки (причем порой весьма успешные) следования позициям в решениях международных, прежде всего, европейских государственных органов, среди которых, доминирует Европейский суд по правам человека.

Исследование международного права и международной судебной практики по вопросам обеспечения независимости судей необходимо проводить в неразрывной связи с ее национальными, конституционными гарантиями. Практическое значение норм международного права и стандартов для формирования отечественного законодательства состоит исключительно в их имплементации в национальную правовую систему, которая возможна в условиях международной договороспособности страны и достижения ею консенсуса с международным сообществом. Более того, большинство международных нормативных правовых актов, некоторые из которых будут рассмотрены далее, устанавливают перевод их в юридически обязательные нормы посредством постепенного формирования развернутого национального законодательства37.

Изучению международных стандартов правосудия с начала 90-х годов прошлого столетия посвящено большое количество трудов ученых из разных областей юридической науки. Тот факт, что правосудие является целью любого вида судопроизводства, обусловливает постоянный интерес юриста любого профиля к его определению на международно-­правовом уровне. Гарантии уголовного правосудия определены в международно-­правовых актах больше, чем в отношении любых других его видов. Права и свободы человека в уголовном судопроизводстве требуют наибольшей защиты, а любой международный стандарт правосудия — это составная часть более широкого международного стандарта прав и свобод человека. Классический пример тому — статья 6 Европейской конвенции, преобладающая часть содержания которой посвящена гарантиям гражданина-­участника именно уголовного судопроизводства, а независимость суда показана через призму права человека на справедливое судебное разбирательство.

Среди фундаментальных международно-­правовых документов, определяющих необходимость существования независимого суда, выступают положения статьи 10 Всеобщей декларации прав человека, статьи 14 Международного пакта о гражданских и политических правах и статьи 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод. Идея о необходимости независимого суда в любом государстве представлена в этих нормах не путем закрепления специальных процедурных или организационно-­правовых гарантий независимости, а показана через призму права человека на справедливое, публичное разбирательство дела в разумный срок независимым и беспристрастным судом, созданным по закону.

Между тем, Всеобщая декларация прав человека и принятый на ее основе Международный пакт о политических и гражданских правах имеют рекомендательный характер для стран их ратифицировавших, а многие нормативные положения этих документов за многолетнюю практику приобрели статус обычного права38. Не претендуя на фиксацию конкретных гарантий независимости судей, они выступают в качестве наиболее общих, концептуальных правил, задающих некие общие параметры того, каким должен быть суд в условиях верховенства прав и свобод человека и гражданина.

Более подробно гарантия независимости судей раскрывается в Общих комментариях № 13 (1984 г.) Комитета по правам человека39, Основных принципах независимости судебных органов (1985 г.)40, одобренных Генеральной Ассамблеей ООН, Рекомендации № R (94) 12 Комитета министров государствамчленам о независимости, эффективности и роли судей (далее — Рекомендация R(94) 12)41 и в Европейской хартии о статусе судей (1998 г.)42. Эти правовые акты закрепляют ряд принципов организации судебной деятельности организационноправового характера, соблюдение которых государствами призвано обеспечить независимость судебной системы и судей. Так, некоторые положения указывают на необходимость наличия у государств законодательной базы, на основе которой возможно независимое отправление правосудия, и предусматривают основные гарантии независимости судей, которые должны быть представлены в конкретном государстве: независимый порядок отбора судей на должность, материальное содержание, условия карьерного роста, исключение влияние органов исполнительной и законодательной властей на судебную деятельность и т.д.

Среди всего прочего особый интерес представляет документ, именуемый как Бангалорские принципы судебного поведения43 (Bangalore Principles of Judicial Conduct), в научной литературе распространено название — Бангалорский международный кодекс поведения судей. Главной особенностью данного акта является то, что он содержит положения-­рекомендации, адресованные непосредственно судьям, в отличие от рассмотренных ранее документов, в которых субъектом их применения становится законодательная и исполнительная власть государства, обязанная создавать необходимые для реализации независимости судей условия. Бангалорские принципы определяют правила поведения судей, соблюдение которых оправдывает высокий статус судейского чина и внушает всеобщее доверие к судье. Согласно этим принципам, беспристрастность, честность, компетентность и добросовестность при исполнении обязанностей судьи имеют первостепенное значение для поддержания независимости судебной власти (пункт 1.6), а следование высоким стандартам поведения в ходе судебного заседания и вне стен суда способствует поддержанию у общества, коллег и участвующих в судопроизводстве сторон уверенности в беспристрастности как самого судьи, так и судебной власти в целом (пункт 2.2). Вслед за М. Р. Воскобитовой, анализирующей данный международный документ, стоит обратить внимание на статью 3 этого документа, которая является в определенном роде уникальной, поскольку провозглашает такую ценность как интегритет (integrity), однозначное определение которой, на русском языке привести непросто. Так, слово «integrity» переводится как целостность, чистота или прямота, и в том числе как внутреннее и внешнее соответствие судебной деятельности своему предназначению и провозглашенным целям44. Здесь примечателен пункт 3.2 данной статьи, который раскрывает смысл принципа «integrity» и содержит в себе следующий тезис: «Justice must not merely be done but must also be seen to be done», что в дословном переводе означает «правосудие должно не только вершится, но также должно быть видно как оно вершится». В свою очередь, такая формулировка является неслучайной и отсылает к возникшему еще в XVII веке в Великобритании, так называемому принципу транспарентности судебной власти,— «недостаточно знать, что правосудие есть, необходимо видеть, как оно осуществляется».

Рассматривая соотношение международно-­правовых гарантий независимости судей, которые следуют из представленных ранее документов и конституционных принципов отечественного правосудия, нетрудно заметить в них отсутствие принципиальных расхождений. Положения Конституции РФ, предусмотренные ч. 1 ст. 19, ч. 1 ст. 47, ч. 1 ст. 118, ч. 1 ст. 121, ч. 1 ст. 122, ч. 1 и 3 ст. 123, которые посвящены некоторым условиям независимого отправления правосудия, а также положение ч. 1 ст. 120, прямо указывающей на признание принципа независимости судей в Российской Федерации, отражают единый подход к пониманию независимости судей и гарантий ее обеспечения с положениями ст. 10 Всеобщей декларации прав человека, статьи 14 Международного пакта о гражданских и политических правах и статьи 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод. Конституционный Суд РФ в рамках конституцио

...