В. Л. Вольфсон

Право и злоупотребление правом:
противостояние

Монография

---

ebooks@prospekt.org

Информация о книге

УДК 347

ББК 67.404

В72

Автор:
Вольфсон В. Л., 1965 г. р., закончил юридический факультет Ленинградского государственного университета в 1987 г., кандидат юридических наук. Доцент кафедры правоведения Северо-Западного института управления Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ.

Рецензенты:
Сергеев А. П., доктор юридических наук, профессор, профессор кафедры гражданского права и процесса НИУ ВШЭ (г. Санкт-Петербург);
Емельянова Е. А., кандидат юридических наук, доцент кафедры гражданского права и процесса НИУ ВШЭ (г. Санкт-Петербург), эксперт практики правовой поддержки использования и коммерциализации интеллектуальной собственности Центра интеллектуальной собственности ООО «Газпромнефть Экспертные решения».

Новая монография В. Л. Вольфсона представляет собой один из главных итогов исследования, которое спустя 13 лет после своего начала привело к появлению докторской диссертации. Оно проводилось в то время, когда мирное сосуществование права и злоупотребления правом уже выглядело меньшим злом, чем борьба «доброй совести» и «духа права» против гражданского оборота.

Идеал гражданского права — равновесие конфликтующих частных интересов. Единственная цель гражданского законодательства — их гармонизация на пути к недостижимому идеалу. Этот путь предполагает максимально полный учет интересов и точное их выражение посредством вмененных значений в нормах права. Незаблокированные нормативным противодействием отклонения интересов от допустимых уровней пресекаются судебным противодействием злоупотреблению правом на основании общей нормы. Оба метода, а также стратегия и тактика их применения, в частности абсолютный и относительный стандарты при тестировании осуществления права на признаки злоупотребления, подробно раскрыты в этой монографии.

Законодательство приведено по состоянию на 26 декабря 2022 г.

Текст публикуется в авторской редакции.

УДК 347

ББК 67.404

© Вольфсон В. Л., 2023

© ООО «Проспект», 2023

ПРЕДИСЛОВИЕ

Эта монография представляет собой один из итогов исследования, которое было завершено спустя почти тринадцать лет после его начала — я приступил к нему в январе 2010 г. Часть его вошла в мою докторскую диссертацию.

Были опубликованы и три монографии. Первая, изданная в 2012 г., «Противодействие злоупотреблению правом в российском гражданском законодательстве»1, отражала уже сложившиеся, но общие воззрения. Вторая монография, «Недобросовестность как диагноз злоупотребления субъективным гражданским правом»2, вышла в свет в 2018 г., а ее текст затем стал одноименной (второй) главой диссертации.

По сравнению со временем написания первой монографии мои взгляды на осуществление гражданских прав и злоупотребление правом по существу своему не претерпели изменений, но получили естественное развитие. Пора представить итоги.

В третьей монографии, «Теория злоупотребления правом», которая непосредственно предшествует той, которую открыл читатель, последовательно излагается теория злоупотребления правом.

В четвертой монографии раскрываются мои воззрения на методы противодействия злоупотреблению правом. Основной текст монографии составила, без ­каких-либо изменений, помимо редакционных, третья глава докторской диссертации, в которой эти воззрения представлены. В издание, кроме того, включено исследование способов адаптации римского частного права к ранее неучтенным им интересам — в своей совокупности они образуют беспримерный метод противодействия злоупотреблению правом. Завершает работу заключение с тезисами о противодействии злоупотреблению.

Между частями единого целого должно осознаваться преемство. Все сделанные в ходе тринадцатилетнего исследования выводы опираются на теорию злоупотребления правом. Противодействие ­чему-либо может быть только логически вторичным по отношению к объекту противодействия. Недобросовестность — наиболее устойчивый показатель злоупотребления, основание для отмены презумпции о надлежащем осуществлении права. Автору хотелось бы надеяться, что читатель уже ознакомился либо ознакомится с предыдущими монографиями.

Однако это не значит, что «Право и злоупотребление правом: противостояние» нельзя изучать без знакомства с другими книгами автора, в частности — «Теории злоупотребления правом». Открывает монографию введение, в котором представлены основные тезисы теории злоупотребления правом и которое в существенной части повторяет заключение к предыдущей монографии. В тексте работы, во всех случаях, когда в других трудах имеется расширение или углубление соответствующей темы, используются отсылки к этим трудам с указанием точного раздела; наконец, имеются многочисленные пояснения.

Восприятие методов противодействия злоупотреблению правом как неотъемлемой части исследования, о котором говорится во вступлении, только поможет осознанию самостоятельной научной ценности монографии.

Введение.
ТЕОРИЯ ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЯ ПРАВОМ. ТЕЗИСЫ

1. Субъективное гражданское право, основанное на нормах позитивного законодательства, представляет собой юридическое, т. е. снабженное возможностями принудительного осуществления, выражение вмененного (предполагаемого) интереса участника урегулированного этим законодательством отношения в получении или сохранении ­какого-либо блага. Юридические факты, образующие в совокупности основание возникновения субъективного права, выступают вмененными значениями минимальной квоты интереса в том благе, на получение (сохранение) которого направлено данное право.

2. Субъективное гражданское право, основанное на условии договора, ином, нежели то, что предусмотрено императивной нормой, представляет собой выражение реального интереса обеих сторон договора.

3. Осуществление субъективного гражданского права всегда направлено на удовлетворение этого частного интереса. Оно никогда не выражает какие бы то ни было интересы общего блага, и поэтому его осуществление, в пространстве частного права, никогда не может оцениваться соображениями такого блага, в том числе — морали, справедливости, тем более метафизической категорией «доброй совести».

4. Феномен злоупотребления субъективным гражданским правом обусловлен объективной дихотомией вмененного и реального интересов. Злоупотребление возникает при осуществлении этого права в отсутствии или при недостаточности реального интереса в том благе, на достижение которого направлен выраженный в данном субъективном праве вмененный интерес.

5. Злоупотребление субъективным гражданским правом, основанном на условии договора, которое предусмотрено диспозитивной нормой либо пребывает в поле общей дозволительности, невозможно.

6. Злоупотребление правом не возникало бы, если бы легальный текст позитивного законодательства понимался иначе, чем самоозначиваемая реальность. Каждое легальное правило обладает строго верифицируемым, распознаваемым, единственным и всегда проходящим проверку на истинность суждения о нем содержанием (означаемым). При таком понимании легального текста исключается вменение обладателям субъективного гражданского права иного интереса, чем тот, и только тот, что выражен в предусмотренным позитивном законодательстве субъективном праве. Недопустимо телеологическое толкование текста позитивного права, тем более вменение ему «духа закона», «цели закона» и тому подобных метафизических, т. е. неверифицируемых, значений.

7. Недобросовестность — это неустранимая конфликтность намерений обладателя интереса относительно обстоятельства, которое используется им как основание правопритязания. Недобросовестность является категорией, указывающей на один из параметров состояния интереса. Как таковая, недобросовестность является симптомом, «диагнозом» злоупотребления права, позволяющим суду отказаться от предположения о соответствии реального и вмененного интересов. Принцип добросовестности, являясь ментальной категорией, не может быть выражен в норме права иначе, чем в виде презумпции добросовестности.

8. Диалектика вмененного и реального интересов в системе позитивного законодательства обуславливает применение двух методов противодействия злоупотреблению правом — нормативного, когда законодатель, получая свидетельства устойчивого и распространенного осуществления права субъектами, не обладающими достаточным интересом в праве, вводит в действие легальные минимумы вмененных значений интереса, и судебного — на основании общей нормы, запрещающей злоупотребление правом. Оба метода, стратегия, тактика, эффективность их применения, в частности, абсолютный и относительный стандарты при тестировании осуществления права на признаки злоупотребления при рассмотрения судом возможности противодействия на основании общей нормы, составляют предмет этого исследования.

9. Идеал гражданского права — равновесие конфликтующих частных интересов. Единственная цель гражданского законодательства — их гармонизация на пути к недостижимому идеалу. Этот путь предполагает максимально полный учет интересов и точное их выражение посредством вмененных значений в нормах права. Незаблокированные нормативным противодействием отклонения интересов от допустимых уровней пресекаются судебным противодействием злоупотреблению правом на основании общей нормы.

Глава 1.
МЕТОДЫ ПРОТИВОДЕЙСТВИЯ ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЮ ПРАВОМ В РОССИЙСКОМ ГРАЖДАНСКОМ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВЕ

Один из важнейших тезисов предлагаемой мною теории, и один из первых в ней сформулированных, заключается в том, что позитивное законодательство, в той мере, в какой оно регулирует общественное отношение, всегда либо презюмирует наличие интереса в субъективном праве у неограниченного круга лиц, на которых соответствующая норма рассчитана, либо, при недостижении им пороговых вмененных значений, выраженных в основаниях возникновения этого права, напротив, отрицает его, имплицитно констатирует его отсутствие или, по крайней мере, недостаточность для защищающего его права, — причем также для всех субъектов, подпадающих под действие нормы. Противодействовать злоупотреблению такое законодательство может лишь через общую норму о воспрепятствовании злоупотреблению (в случае российского частного права — ст. 10 ГК), наделяя суды правомочием отказа в судебной защите при отрицательном результате проверки достаточности интереса в правовом благе, защита которого испрашивалась, или же через объективное вменение в своих нормах упадка или девиации интереса в стандартных ситуациях, что выражается в ограничении объема изначально признаваемого за стороной правоотношения права через дополнительные пороговые значения вмененной квоты — как правило, в регулировании отношений с относительно сложной динамикой. И тот, и другой метод противодействия будут подробно рассматриваться в этой монографии.

Итак, вопрос о том, что считать надлежащим осуществлением субъек­тивного права, т. е., собственно, вопрос о квалификации злоупотребления правом, существует в странах позитивного законодательства и на регулятивном уровне, и в правоприменении. В этом обнаруживается трагикомизм позитивного права; оно неизбежно выстраивает школу правопонимания, которая в первую очередь предполагает раскрытие (анализ) содержания субъективного права исходя из текстологических и системных принципов толкования, именно в таком его понимании сознает его конечную действительность, как подлежащее применению правило, и в подавляющем числе случаев — а лучше сказать, во всех случаях с единичными изъятиями, каковые нас, впрочем, интересуют, — такое правило применяет; и лишь в качестве особого исключения такое правопонимание оговаривает недопустимость осуществления права во вред другому лицу, как и вообще злоупотребления правом. Однако генезис субъективного гражданского права как раз противоположен описанной схеме: границы этого права очерчиваются именно и только социально устойчивым интересом, собственно породившим это право к жизни, так что существование права (или ­какой-либо его части) вне интереса не то чтобы недопустимо, а исключается самой природой субъективного права. Собственно говоря, самая возможность возникновения такого положения — правомерного prima facie действия, каковое при этом преследует не выраженный в праве интерес, — есть по определению изъян законодательства, впрочем, неизбежный, имманентный всякой системе позитивного права.

Выбор между двумя методами (способами) противодействия злоупотреблению правом, доступными позитивному законодательству — либо на основании общей нормы, применимой судом к ситуациям, в которых отсутствие злоупотребления предполагается, или же путем нормативного определения положений в динамике правоотношения, на которых субъектам вменяется утрата или такое ослабление вмененного интереса, что это исключает сохранение права, изначально призванного этот интерес защищать, — применительно к каждой отдельной группе правоотношений, очевидно, должен отражать различную вероятность девиативного, вразрез с объективно оцененным (соответственно, установленным судом или вмененным) интересом, служащим основанием права, поведения. Поэтому следует считать, что эта вероятность рассматривается законодателем как объективно более низкая для правоотношений, применительно к которым специально не оговорены варианты недопустимого девиативного — по отношению к заложенному в праве интересу — поведения и прекращение права в силу критической утраты интереса. Такие нормы в значительном большинстве. Девиации интереса, воплощенного в этих нормах, контролируются «генеральной» противозлоупотребительной нормой, представленной в п. 1 ст. 10 ГК («Пределы осуществления гражданских прав»). Применяя эту норму к конкретному правоотношению, суды должны исходить из понимания природы злоупотребления правом как осуществления права или правомочия, не выражающего интерес, вмененный этому праву, и при обнаружении признаков описанного явления не допускать юридических последствий такого правоосуществления — т. е. отказывать в защите субъективного права или прекращать его существование, если оно приобреталось осуществлением правомочия, признанного злоупотреблением правом (см. подробнее в п. 3.2.2 монографии).

Однако в российском законодательстве немало норм, содержащих специальные оговорки на предмет противодействия злоупотреблению правом, цель которых как раз и состоит в том, чтобы отсечь девиативные возможности осуществления соответствующего права. Это противодействие, однако, является скрытым, не эксплицитным: в этих нормах не используется термин «злоупотребление правом». В них определяются обстоятельства, и чаще всего — сроки, при наступлении которых субъективное право признается исчерпанным, но причина этого заключена именно в том, что дальнейшее сохранение права как раз бы и открывало возможность для злоупотребления. Само собой разумеется, эти обстоятельства связаны с объективно вмененным субъектам критическим ослаблением интереса. Иными словами, законодатель квалифицирует (не презюмирует!) для определенных положений, в которых оказываются субъекты правоотношений со сложной динамикой, интерес как утраченный или как настолько ослабший, что субъективное право, призванное этот интерес защищать, признается прекращенным.

Противодействие злоупотреблению в том и другом случае состоит с ним в противоположных последовательностях. Судебное противодействие на основании общей нормы имеет место тогда, когда злоупотребление уже состоялось; именно этот факт и констатирует суд в своем решении. До вступления этого решения в законную силу нельзя говорить о том, что злоупотребление является свершившимся (свершающимся) фактом, поскольку, повторимся, все субъективные права основываются в российской системе частного права на вмененном интересе, — презумпции, обеспечивающей неуязвимость субъективному праву и правомерность любым действиям по его осуществлению до тех пор, пока не вступит в силу судебное решение, эту презумпцию опровергающую для индивидуального случая стороны в рассмотренном споре. Ценность же нормативного противодействия заключается в предвосхищении эксцессов в правоосуществлении.

Глава 2.
ПРОТИВОДЕЙСТВИЕ ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЮ ПРАВОМ ЧЕРЕЗ НОРМОТВОРЧЕСТВО

§ 2.1. Общие положения

Характер этих норм, отражая специфику заключенного в них интереса, весьма разнообразен. Объединяет их то, что все они описывают ситуации, когда уже признанный и соответственно уже выраженный в праве или правомочии определенный интерес в силу наступления предусмотренных законом обстоятельств считается в такой степени утраченным, исчерпанным, ослабшим или сам по себе, или в сопоставлении с интересом противоположной стороны, что осуществление правомочия или существование права, на нем основанных, становится теперь недопустимым.

Следует подчеркнуть, что погашение правомочия или права у его обладателя в данном случае возникает не в силу удовлетворения интереса, лежащего в их основании, что происходит при исполнении обязанности, корреспондирующей данному праву, и не в силу отказа от этого интереса, как имеет место при любом распоряжении правом, с передачей или без передачи его третьему лицу, а при возникновении юридических фактов, расцениваемых законом как свидетельства или причины такого абсолютного или относительного ослабления интереса управомоченного, что это исключает дальнейшее существование права (правомочия). Если не разграничить обе эти ситуации, невозможно будет увидеть признаки той конструкции нормативного противодействия злоупотреблению, о которой мы ведем здесь речь. Хотя прекращение права и там, и здесь наступает вследствие юридического непризнания интереса, защищаемого этим правом, данный эффект имеет принципиально несхожую родословную.

Непризнание интереса в первом случае должно основываться на следующем рассуждении. Выполнение обязанным лицом действий, составляющих предмет субъективного права, означает не просто прекращение права — последнее прекращается потому, что предполагается, благодаря таким действиям обязанной стороны, полностью исчерпанным (реализованным) интерес, юридическим выражением которого это право служило. Данная презумпция есть не что иное, как логическое продолжение, по существу часть, другой, ранее уже зафиксированной, принципиальной для системы позитивного права презумпции воплощения в любом субъективном праве интереса субъекта — обладателя интереса и права. Удовлетворение тождественной субъективному праву обязанности должно автоматически полагаться погашением интереса, проекцией которого право призвано служить; ведь если субъекту предоставлено то благо, предположение об интересе в котором воплотилось в ныне отпавшем юридическом основании такого предоставления, то есть в субъективном праве, то отпавшим следует считать и такое предположение, а поскольку это предположение выражалось в том числе и во вмененных значениях минимальной квоты интереса, т. е. некоторых юридических фактах, то правовых оснований для признания такого интереса уже не существует. Итак, непризнание интереса возникает здесь вследствие его полного исчерпания (прекращения), причем, важно заметить, это исчерпание вытекает из достаточно очевидных, как правило, легко верифицируемых действий. Та же самая логика, безусловно, применима и к случаю погашения интереса путем распоряжения правом: интерес здесь также будет предполагаться утраченным, причем вновь по причинам, которые весьма трудно оспорить в виду легкости их верификации. И в самом деле: установить юридические факты выполнения обязанности и отказа от права, как правило, легко — и ввиду наличия у заинтересованных лиц доказательств совершения таких действий, и потому, что они по определению влекут изменения в правоотношениях3.

В ситуации же, которой предстоит стать предметом нашего изучения, непризнание интереса в субъективном праве происходит в результате ослабления этого интереса в состоянии, когда он ранее превысил вмененные значения минимальной квоты (то есть наличия), однако затем снижается против вмененной законом критической точки максимума такого снижения. Таким образом, в описанной ситуации интерес в праве признается недостаточным не ввиду недостижения минимальной квоты, но, напротив, выпадения из нее, причем это выпадение описывается в предикатах достижения интересом некоторой предельной величины снижения — в виде названных в законе юридических фактов, связанных с определенными этапами динамики длящегося правоотношения. Иногда это ослабление определяется в абсолютном значении (как правило, задаваемым хронометрическими параметрами), но в договорных отношениях — чаще в сопоставлении со значением интереса контрагента.

Итак, идет речь о такого рода снижении интереса, которое, не будь законодательного вмешательства в виде описанных в предыдущем абзаце заградительных квот, установленных в легальном тексте, оборачивалось бы злоупотреблением правом, установление и противодействие которому нужно было бы возложить на судебную власть.

У нас нет никаких сомнений в том, что вмененные максимумы снижения интереса для целей прекращения субъективного права выполняют ту же миссию, что и вмененные значения минимальной квоты для целей признания права. Сущность позитивного законодательства как способа правового регулирования частых отношений в том, что оно снимает проблему верификации состояния интереса. Именно задача преодоления верификационных сложностей порождает парадигму модельного (нормативного) регулирования, в которой права и обязанности сторон возникают на основе вменения интересов, причем неизбежно — посредством вменения их предустановленных значений (т. е. указаний на юридические факты, служащие основаниями прав). Верификация, оговорим это, о которой здесь идет речь — это тест на истинность суждения не о наличии фактов (которые могли бы свидетельствовать о состоянии интереса), а об интерпретации уже установленных фактов для верного представления о конфигурации интересов и определения на его основе прав и обязанностей сторон. Вменение значений как минимальной квоты интереса, так и максимума его падения, подразумевает, что для целей эффективности регулирования игнорируются значения интересов, не достигающие пороговых минимумов наличия или превышающие пороговые максимумы снижения, — какими бы их величины ни были существенными в индивидуальных случаях. Но решение верификационной задачи, то есть освобождение правоприменителя от необходимости устанавливать значения состояния интересов для определения их баланса для сторон спора, в ценностном поле позитивного законотворчества эти потери оправдывает. Вменение в обмен на верификацию, таким образом, можно считать ценой, которую позитивное законодательство принимает на себя для гармонизации частных правоотношений.

В случае удовлетворения требования, составляющего содержание субъективного права, или же отказа от права, лишение интереса силы, обосновывающей сохранение права, носит формальный характер: интерес признается утратившим такую силу (и по существу, всякую силу) не вследствие ­какой-либо оценки его фактического состояния, а по причине наступления предусмотренного законом обстоятельства — именно, удовлетворения соответствующего требования (или отказа от права). Напротив, когда интерес признается отпавшим в силу нормативного вменения его критического ослабления при наступлении определенных законом положений в сложной динамике правоотношения, это признание основывается на оценке, пусть и абстрактной, внеиндивидуальной, состояния интереса. Данное различие объясняет то, почему нельзя считать мерой по противодействию злоупотреблению правом исчерпание его силы вследствие удовлетворения составляющего его требования. Злоупотребление правом — это его осуществление в отсутствии необходимой для поддержания этого права или определенного способа его осуществления меры интереса, соответственно противодействие злоупотреблению предполагает учет этой меры, тогда как в случае удовлетворения требования интерес считается погашенным вовсе не ввиду ослабления его против указанной меры, а по формальным признакам: удовлетворение требования уже само по себе должно пониматься как юридический факт, погашающий всякий интерес в этом праве.

Причины законодательного вмешательства в некоторые отношения со сложной динамикой с целью воспрепятствовать осуществлению прав (правомочий) при критическом (с позиций законодателя) снижении интереса, — явление, которое в теории автора именуется «нормативным методом противодействия злоупотреблению правом», — мы обсудим и оценим в главах 2 и 4 монографии. В данном же разделе целесообразно обратиться к причинам, порождающим поводы для нормативного противодействия, то есть собственно к обстоятельствам, которые, будучи некоторым образом связаны с определенным этапом развития правоотношения, и особенно с динамикой длящегося договорного правоотношения, приводят к столь значительному снижению интереса обладателя субъективного права, а в договорном отношении — как правило, к сообразному повышению интереса контрагента, что его дальнейшее осуществление обернулось бы злоупотреблением этим правом. Причины, по которым законодатель может связывать с тем или иным обстоятельством в этой динамике значение пороговых максимумов снижения интереса, могут быть многообразны, и вряд ли в нашей работе целесообразно ставить задачу по классификации причин для нормативной интервенции с целью противодействия злоупотреблению. Вместо этого мы считаем нужным привести наглядные примеры, способные создать сравнительно полную картину обсуждаемого явления.

Итак, обстоятельства, приводящие к такому критическому снижению интереса, не могут быть однородны. Они создаются и собственными действиями управомоченного, и его бездействием (как правило, в течение определенного законом срока), и действиями обязанной стороны, удовлетворяющими иной, но связанный с обсуждаемым интерес управомоченного. И, конечно, для договорного права органичны нормы, устанавливающие вмененные максимумы понижения интереса одной из сторон посредством нормативного вменения, в названных законом случаях развития договорной связи, столь преобладающего состояния интереса ее контрагента, что интерес первой стороны в сохранении ранее действующего права в неизменном состоянии или даже в целом считается исчерпанным.

Этот ряд, казалось бы, можно продолжить указанием на то, что девиации, о которых мы говорим, могут быть следствием и изменившихся внешних сторонам обстоятельств, то есть не зависеть от их действий. Однако в области договорного права гражданское законодательство предпочитает не видеть в такого рода переменах повод для законодательной коррекции. Причина, конечно, заключается в том, что риски изменения обстоятельств, по общему правилу, должны приниматься сторонами договора, поскольку они предположительно охватываются той возможностью распознавания и выражения своих интересов в условиях договора, которая, как убежден автор, и образует явление, достойное именоваться свободой договора. И только тогда, когда изменение обстоятельства, имеющего существенное значение для исполнения, имело место в области, до которой разумная способность к распознаванию и выражению субъектом своих интересов не простиралась, заинтересованная сторона может прибегнуть к clausula rebus sic stantibus, к специальному режиму, позволяющему на основании судебного акта исправить или расторгнуть договор, если то или другое необходимо для восстановления баланса интересов сторон4. Таким образом, изменившиеся обстоятельства могут дать повод для судебного, а не законодательного противодействия возможному злоупотреблению правом; судебное вмешательство в договорное правоотношение на основании clausula rebus sic stantibus является, возможно, самым значительным случаем легитимации интереса, пребывающего в поле общей дозволительности5. Нет сомнений, что предпочтение судебного метода нормативному здесь оправдано: ведь речь пойдет об изучении, а затем и об исправлении (вплоть до лишения силы) поврежденного договорного равновесия ввиду предположительной неспособности, в изменившихся обстоятельствах, согласованных сторонами условий рассматриваться как выражения их подлинных ин

...