УДК 340:378(470+571)(092)(075.8)

ББК 67(2рос)р3я73-1

К67

Авторы:

А. В. Корнев, д-р юрид. наук, проф.;

A. В. Борисов, канд. юрид. наук, доц.

Рецензенты:

B. В. Лазарев, д-р юрид. наук, проф., засл. деятель науки РФ;

А. Я. Малыгин, д-р юрид. наук, проф.

Настоящее учебное пособие является третьим изданием, дополненным и переработанным. Авторы внесли в текст значительные изменения, в настоящем виде он отражает последние достижения историко-правовой науки.

Издание предназначено для студентов высших учебных заведений, обучающихся по направлению и специальности «Юриспруденция». Окажет существенную помощь при изучении курсов: «Теория государства и права», «История политических и правовых учений», «История отечественного государства и права», «История и методология юридической науки».

УДК 340:378(470+571)(092)(075.8)

ББК 67(2рос)р3я73-1

© А. В. Корнев, А. В. Борисов, 2011

© ООО «Проспект», 2011

ВВЕДЕНИЕ

В настоящее время все более значимой становится социальная функция науки и образования, являющихся важнейшим условием жизнеспособности общества, государства, особенно в условиях их кризисного развития. Реакция государства на вызовы времени определяется степенью развития социальных наук, качеством образования философов, экономистов, юристов. От последних во многом зависит, чтобы происходящие и направляемые государством изменения в обществе нашли своевременное, адекватное отражение в законах, иных нормативных актах. Иначе возрастет угроза социального хаоса.

Юридическая наука тесно связана с развитием общества, государства, и в условиях активных изменений, происходящих в них, возрастает необходимость постоянного совершенствования юридического образования. Одним из способов этого совершенствования является использование отечественного исторического опыта.

Проблемы организации, формы, содержания юридического образования с разной степенью остроты существовали в России со времени создания высшей школы, университетов. Одна из них, а именно: насколько применим в российских учебных заведениях опыт западноевропейских стран, сегодня приобретает особенную остроту. В юридическом сообществе наблюдается определенная обеспокоенность по поводу возможной утраты лучших традиций и достижений отечественного юридического образования дореволюционного и советского периодов.

Одной из особенностей дореволюционной российской юридической науки было то, что она развивалась в основном в системе образовательных учреждений. Эффективное сочетание научной и преподавательской деятельности было характерно для дореволюционных российских учебных заведений. Практически все известные отечественные правоведы того времени были преподавателями и, как правило, наряду с проблемами юридической науки рассматривали вопросы организации, содержания, формы преподавания юридических дисциплин.

В последние десятилетия идет активный процесс возвращения научного наследия отечественных правоведов, который должен быть дополнен вовлечением их педагогического, методического опыта в практику юридического образования.

В настоящей работе предпринята попытка показать соотношение правовой мысли и юридического образования в дореволюционной России, особенно после проведения судебной реформы. Большинство исследователей склоняются к мысли о том, что она может быть признана самой удачной из преобразований 60-х гг. XIX в., естественно, кроме отмены крепостного права. Правовая мысль и юридическое образование получили мощный импульс для своего развития, поскольку общество и государство объективно нуждались в хорошо образованных судьях, адвокатах, чиновниках. Это было время больших ожиданий и несбывшихся надежд.

Трудно ждать абсолютной детерминации юридического образования от господствовавших в обществе идей, но такая зависимость, пусть и опосредованная, все же существует. Как только в обществе нарастали реакционные и консервативные идеи, это непременно отражалось на содержании учебных планов юридических вузов.

Во все времена в основе любых реформ и преобразований лежали какие-либо идеи, мысли. В общественных науках соотношение идеи и практики, мысли и ее реализации — диалектически взаимосвязанный процесс. В полной мере это относится и к юридическому образованию. Господствующая идеология материализуется в учебниках, затем становится частью сознания и в конечном счете проявляется в поступках и действиях.

Так сложилось, что в западных государствах правовая мысль и юридическое образование стали развиваться практически одновременно (XI-XIII вв.). В России все было несколько по-иному, т. е. правовые идеи значительно опередили во времени создание высших учебных заведений. В силу этого обстоятельства авторы сочли возможным осветить эволюцию правовых взглядов с начала древнерусской государственности. Полагаем, что в этом есть смысл, поскольку наука представляет собой не только производство нового знания, но и известную преемственность.

Мы не стали объединять авторов по каким-либо критериям, скажем, либералы, консерваторы, нормативисты, светские и религиозные мыслители и т. д., поскольку каждый из них — яркая индивидуальность. Поэтому в данной работе использован так называемый портретный метод. Отдельные имена, и весьма авторитетные, к сожалению, остались за пределом настоящей книги. Продиктовано это вовсе не избирательным подходом, а объективными причинами, так как нас интересовало развернутое мнение дореволюционных юристов о праве и государстве, а не узкоотраслевые проблемы уголовного или, например, гражданского права.

Данное издание рассчитано на тех, кто изучает историю политической и правовой мысли, историю отечественного государства и права, теорию государства и права, философию права. «Русскому юристу стыдно не знать своих предшественников, — писал известный русский правовед Н. М. Коркунов. — Много или мало они сделали, мы должны это знать»[1].

Глава I. ПОЛИТИКО-ПРАВОВАЯ МЫСЛЬ СРЕДНЕВЕКОВОЙ РУСИ XI — начала XVII в.

Формирование российской государственности и связанное с этим процессом развитие политико-правовой мысли происходит в период европейского Средневековья. Это важнейший закономерный период истории Европы, когда на ее территории после падения Западной Римской империи создаются новые государства, формируется своеобразная европейская культура, устанавливается господство христианской религии и церкви.

История Древнерусского государства, культуры является частью общеевропейского процесса. Резкое разделение истории средневековой Европы на Западную и Восточную носит искусственный, политизированный характер. Развитие стран, культур европейского региона в указанный период имело много общих черт, переплеталось друг с другом[2].

Во многом схожесть этих черт определялась закономерностями становления и развития феодального государства, огромным влиянием церкви в государственно-правовой сфере. Культура, политико-правовая мысль средневековой Европы развивалась в рамках религиозных христианских представлений о человеке, обществе, государстве.

Для европейских стран этого времени были важны вопросы о соотношении власти церкви и государства, регулирование отношений сюзеренитета — вассалитета, определении статуса сословий и степени, форм участия их в политической жизни.

Но были и определенные различия между западом и востоком Европы в развитии культуры, политико-правовой мысли.

Западноевропейская государственность формируется в составе, в столкновениях, а затем на развалинах Западной Римской империи, многое заимствуя от нее в области материальной, духовной культуры. Топографический облик достаточно густо заселенной Западной Европы способствовал развитию различных языков и культур, а развитая сеть коммуникаций еще со времен Римской империи обеспечивала активное общение между ними.

Большие и малоосвоенные географические пространства, занимаемые восточными славянами, более суровый климат, столкновения земледельцев-славян с кочевыми народами, влияние Византии с ее своеобразной культурой, политическими, правовыми традициями во многом определяли развитие российской государственности.

Разделение христианства на православие и католичество в середине XI в., татаро-монгольское владычество на Руси, падение Византийской империи, религиозная Реформация в Западной Европе в начале XVI в. и другие причины определяли различия между Восточной и Западной Европой.

Признавая это, трудно согласиться с авторами «прототипа общеевропейского учебника по истории Европы» — первого «евроучебника», что «Россия до XVII века не считалась частью Европы»[3].

История средневековой политико-правовой мысли являлась предметом изучения для многих, в том числе российских, исследователей. Долгое время наличие развитой самостоятельной политической, правовой мысли в Древней Руси не признавалось. Так, например, в пятитомном курсе «История политических учений» известного российского ученого Б. Н. Чичерина (1879 г.) отечественная политико-правовая мыль не была представлена.

Со времен петровских преобразований на предшествующую им отечественную историю было принято смотреть как на не содержащую в себе ничего ценного, достойного продолжения.

В курсе «Русская история» известного историка, более 20 лет возглавлявшего кафедру русской истории Петербургского университета, Н. Г. Устрялова, опубликованном в 1837—1841 гг., ставшем первым официальным учебником для университетов и в адаптированном виде — для гимназий, утверждалось, что «общественная жизнь, выражение народной деятельности в разных отраслях промышленности и образования... в Московском государстве... не развилась с таким блеском и полнотой, как в западных государствах...» Из-за недостатка образования «высший круг отличался недоступной спесью, презрением всего иноземного. низшие классы, коснея в невежестве, заражены были многими предрассудками»[4].

Популярный в свое время историк А. П. Щапов писал о Древней Руси: «Вспомните, что такое была древняя допетровская Россия, боявшаяся естественных наук как волшебства. Это была полнейшая невежественная и суеверная раба природы. она не знала никакой интеллектуальной, разумной культуры, никаких рациональных искусств, ремесел и промыслов...»[5]

Описывая просветительскую деятельность в России начала XVI в. знаменитого греческого богослова Максима Грека, историк Н. Костомаров утверждал, что до него «глубокое невежество тяготило русский ум уже много веков»[6].

Общеизвестно критическое отношение к культурно-историческому прошлому России П. Я. Чаадаева, оказавшего большое влияние на развитие отечественной общественно-политической мысли. Такие оценки отечественной средневековой истории, культуры во многом были следствием подхода к ней с позиций политического либерализма. Достижения, ценности западноевропейской культуры для такого подхода являются универсальным образцом для характеристики прошлого других государств, культур: «Либеральное мышление в исторической науке строится по следующей схеме: то или иное событие отрывается от предшествующих и последующих звеньев исторической цепи и переносится в современность, оценивается с политической и моральной точек зрения эпохи, которой принадлежит историк и его читатели. Создается иллюзия “актуальности”, но при этом теряется подлинное понимание прошлого»[7].

Кроме идейно-политической направленности такие оценки отчасти определялись объективными причинами. Средневековая культура, мир человека того времени очень своеобразны. Чтобы понять их, нужны специальные знания и усилия со стороны человека Нового и Новейшего времени, живущего в другой системе ценностей и представлений, в том числе о праве, государстве.

Основной источник по истории русского Средневековья — летописи — требуют специальных методов исследования, которые все равно не снимают многих противоречий, содержащихся в них.

В силу многих причин период русского Средневековья представлен меньшим количеством письменных источников, чем в странах Западной Европы. Очевидно, отчасти в силу вышеперечисленных обстоятельств известный американский историк Р. Пайпс пришел к совершенно неверному выводу о том, что «появление русской интеллектуальной жизни происходит в XVI веке, после утверждения суверенитета Московского государства, избавившегося от политической зависимости от татаро-монгол и Византии»[8].

Для изучения политико-правовых идей традиционен так называемый портретный метод — исследование произведений, взглядов определенных мыслителей, государственных деятелей. Его трудно применить к изучению древнерусской политической мысли. Дошедшие до нас произведения древнерусской литературы сохранились в списках, содержащих более ранние или поздние фрагменты из других произведений, других авторов. «Литература Древней Руси не была литературой отдельных писателей. она была искусством надиндивидуальным... создаваемым путем накопления коллективного опыта...»[9]

В русской литературе, общественно-политической мысли позже, чем в западноевропейской, происходит относительное отделение политической, правовой мысли от философской, исторической, этической. Она содержится в летописных сводах, художественнопублицистических произведениях, церковных, княжеских наставлениях, поучениях.

Естественно, политико-правовая мысль реализовалась в дошедших до нас памятниках права Древней Руси, которые являются предметом изучения в курсе «История отечественного государства и права».

В отечественной исторической, правовой науке истории политико-правовой мысли уделялось, как правило, большое внимание. Как писал В. О. Ключевский, «идеи, взгляды, чувства людей известного времени — те же факты, и очень важные, точно так же требующие изучения»[10]. Но это изучение проводилось в основном в контексте изучения общества, государства, права.

Со становлением истории политико-правовых учений как самостоятельной науки история политической, правовой мысли России включалась в общие курсы истории политических и правовых учений.

В последнее время появились не только отдельные статьи, монографии, но и учебники, учебные пособия по истории политикоправовой мысли России[11].

Кардинальные и противоречивые изменения, происходящие в нашем обществе в последние десятилетия, обусловливают неизбежно противоречивые толкования отечественной истории, включая средневековую, когда формировалась российская государственность, политико-правовая культура, традиции.

Поэтому оценки политических взглядов, политико-правовых доктрин государственных деятелей, мыслителей русского Средневековья, содержащиеся в научной, учебной литературе, противоречивы, вплоть до взаимоисключения. Что не удивительно. Оценки политической мысли прошлого являются частью политической жизни, политико-правовой культуры современности.

I. Политико-правовая мысль Киевской Руси (XI — XIII вв.)

Становление отечественной политико-правовой мысли во многом было обусловлено необходимостью молодого русского государства, принявшего христианство и вошедшего в международную систему государств, определить свое место, роль, цели в мировой политике, обосновать принципы организации и пределы государственной власти и ее отношение с церковью.

Отстояв свою независимость в длительной борьбе с Хазарским каганатом, Древнерусское государство находилось под политическим, культурным влиянием Византийской империи. Это влияние способствовало укреплению русской государственности. Как отмечал В. О. Ключевский, из Византии «вместе с христианством стала проникать на Русь струя новых политических понятий и отношений. На киевского князя пришлое духовенство переносило византийское понятие о государе, поставленном от Бога не для внешней только защиты, но и для установления и поддержания внутреннего общественного порядка»[12].

Античное наследие, пришедшее на Русь через Византию, укрепляло связь с западноевропейской культурой, формировавшейся на основе восприятия античности. Но то, что Русь воспринимала культурнополитический опыт Византии, а не формировала государственность на культурно-политическом пространстве бывшей Западной Римской империи, как страны Западной Европы, во многом определило отличие их политико-правовой культуры от российской[13].

Византия рассматривала Киевское государство если не как часть своей империи, то как младшего союзника. Опираясь на многовековой имперский опыт, она стремилась использовать молодое государство в своих целях. Даже периодические военные столкновения с Киевской Русью Византия старалась представить не более чем очередным возмущением находившегося в сфере ее влияния государства.

Важным проводником влияния Византии на Русь была церковь. С 1037 г. в Киев с согласия византийского императора константинопольский патриарх назначал митрополита, который руководил русской церковью. Киев становится не только центром административного, но, что не менее важно в период Средневековья, и центром церковного управления.

Митрополиты, назначавшиеся, как правило, из греков, являлись, по существу, представителями византийского императора и патриарха, участвовали в государственном управлении, выработке принципов внешней и внутренней политики.

В 1051 г. великий князь киевский Ярослав Мудрый без согласия византийского императора и патриарха добивается назначения митрополитом русского священника Илариона. Это было важнейшим событием в истории Древнерусского государства, произведшим большое впечатление на современников, так как киевский князь, по существу, присвоил себе полномочия византийского императора и патриарха[14].

Иларион, близкий к Ярославу Мудрому человек, — первый отечественный политический мыслитель, еще до вступления на митрополичью кафедру разрабатывал политико-идеологическую доктрину Древнерусского государства. Она носит теологический характер, т. е. рассматривает события истории и современности как проявление божественной воли, но в то же время учитывает политические реалии момента, настоящие и будущие интересы Киевского государства. Многие положения этой доктрины получили свое развитие в более поздние времена, оказали большое влияние на развитие отечественной политикоправовой мысли. Изложены они были в публично произнесенной в 1049 г. и дошедшей до нас проповеди «О Законе Моисеем данном и о Благодати и истине Христа повесть сия есть». Впоследствии это произведение получило название «Слово о Законе и Благодати»[15].

В соответствии с раннесредневековой христианской традицией Иларион сравнивает «Закон Моисеем данный», т. е. «Ветхий Завет» — священную книгу иудеев и «Новый Завет», т. е. Евангелие как основу христианства. Это сравнение, естественно, проведенное в пользу Евангелия, носит не только религиозно-этический, но и политический характер, актуальный для Руси того времени.

Одержав в конце IX в. военную победу над могучим Хазарским каганатом — тюркским государством, в котором политически, идеологически господствовали иудейские общины, Русь не избавилась от опасности «торгово-финансовой, экономической и идеологической агрессии с их стороны»[16].

Иларион осуждает иудаизм как религию избранных, оправдывающую господство одних народов над другими и тем самым приводящую к крушению некогда могущественных государств.

До появления христианства господство «Ветхого Завета» (Закона) было исторически оправданно. Он устрашает, повелевает поступать определенным образом, грозя суровыми карами за нарушение установлений. Христиане же должны исполнять свои обязанности по отношению к другим людям и власти из чувства взаимной христианской любви и божественного происхождения власти. Но и власть в лице государя должна соответствовать идеалам христианства — заботиться о подданных, быть милосердной, прибегая к строгости «закона» только в случае необходимости, для пользы государства и подданных.

Постановка морального начала выше правового, явно выраженная в произведении Илариона, становится характерной, господствующей чертой отечественной общественно-политической мысли.

Принятие христианства от Византии сопровождалось и принятием существующей в ней политической традиции самодержавия. Иларион также утверждает, что князь должен быть «единодержец земли своей». Он должен обладать морально-этическими качествами, характерными для христианского государя. Помимо доброты, милосердия князь должен обладать и «грозой», вызывая страх перед своей властью. Но «гроза» князя, по Илариону, должна быть обращена к внешним врагам государства, которым в случае необходимости он обязан «отгрозити». Впоследствии в древнерусской литературе слово «гроза» часто употребляется как необходимое качество княжеской власти, но уже для устрашения не только внешних врагов, но и своих подданных.

Вопрос о возможности правления князя, не обладающего необходимыми качествами, и об осуждении его церковью, а тем более сопротивлении его власти, Иларионом не ставился. Князь отвечает за все происходящее в его государстве, но не отвечает ни перед кем, кроме Бога. Праведный государь пользуется покровительством Бога. За прегрешения князя может быть наказан не только он, но и его народ. Тем самым подчеркивается особая значимость личных качеств князя для судьбы его страны и народа.

Персонификация истории страны, зависимость ее успехов и неудач от личных, прежде всего морально-этических, качеств ее руководителя, характерная для средневекового мышления и впервые в отечественной литературе высказанная Иларионом, повторяется затем многими авторами, становится элементом национальной политической, правовой культуры.

Примером истинно христианского государя для Илариона является великий князь Владимир Святой, крестивший Русь. Образ князя Владимира занимает центральное место в произведении Илариона (Н. М. Карамзин называл это произведение «Похвальное слово князю Владимиру»).

Одной из причин того, что в «Слове о Законе и Благодати» так много внимания уделяется восхвалению Владимира Святого, было то, что Ярослав Мудрый добивался его канонизации. Иметь предшественником на княжеском престоле святого Ярославу было необходимо для того, чтобы утвердить авторитет своей власти, упрочить государственный суверенитет Руси, чему противился Константинополь. Иларион подчеркивает, что решение о принятии христианства, крещении Руси князь Владимир принял абсолютно самостоятельно, без чьего-либо влияния, «только благим смыслом и острым умом уразумев». Иларион подчеркивает, что Владимир проводит христианизацию страны, будучи «единодержавцем». Поэтому «кто и не с любовью, то со страхом перед повелевшим крестились, ведь было благоверие его со властью сопряжено». Здесь видна особая роль власти, «единодержавия» в приобщении народа к Благодати. Принятие христианства на Руси по воле великого князя можно считать первой в среде многочисленных «реформ сверху» в нашей стране. Почти через 800 лет после Илариона, продолжая заложенную им традицию прославления «единодержавства», Н. М. Карамзин доказывал, что «самодержавие есть палладиум (залог благополучия, процветания у древних греков) России; целость его необходима для ее счастья...»[17]

«Самодержавство» Владимира и свободный выбор им новой государственной религии дает Илариону основание уподобить его римскому императору Константину, сделавшему христианство официальной религией Римской империи. Отсюда можно сделать вывод, что наследник князя Владимира Ярослав Мудрый равен византийскому императору — наследнику императора Константина. Иларион не только проводит параллель между князем Владимиром и римским императором Константином в выборе государственной религии. Согласно христианскому преданию, император Константин вместе со своей матерью, императрицей Еленой, ставшей христианкой раньше сына, переносит Святой Крест из Иерусалима в Константинополь.

Иларион напоминает, что бабка князя Владимира, княгиня Ольга, была христианкой и, пренебрегая хронологией, создает аллегорическую картину, как Владимир «с бабкой своей Ольгой принесли Крест из нового Иерусалима, Константина-града (т. е. из столицы Византии — Константинополя), по всей земле своей поставив». Этот яркий поэтический образ послужил впоследствии для создания политической доктрины — «Москва — Третий Рим».

В «Слове о Законе и Благодати» князь Владимир именуется каганом — титулом, который носили правители Хазарского каганата. Он считался выше княжеского, но не был признан Византией. В этом было своеобразное выступление против притязаний Византии на особое политическое и идеологическое влияние на Русь[18].

Именование князя Владимира каганом демонстрировало, что Русь полностью избавилась от зависимости от Хазарского каганата, остатки которого не представляли угрозы для молодого государства.

«Под видом церковной проповеди Иларион, в сущности, поднял крупнейшие политические вопросы своего времени, связанные со сношениями Киевской Руси с остатками Хазарского каганата и с Византийской империей»[19].

Говоря о князе Владимире Святом, Иларион отмечает и заслуги его предков князей-язычников, «ибо они не в худой... и неведомой земле владычествовали, но в Русской, что ведома и слышима во всех четырех концах земли». То, что Русь «всем ведома», являлось и их заслугой, образцом для других русских князей. Здесь Иларион выступает как политический деятель, «государственник», а не как церковный иерарх, обязанный традиционно противопоставлять «идольский мрак» язычества свету христианства. Иларион не противопоставляет Русь языческую Руси христианской, а отмечает преемственность в развитии русского государства.

Иларион считает справедливым, естественным разделение людей на сословия, каждое из которых имеет свое предназначение в государстве. И все их труды воплощаются в сильном, процветающем государстве, символом которого является столица, где живут великий князь и митрополит, — Киев; «город, вверенный покровительству Богородицы».

Учреждение на Руси митрополичьей кафедры и епархий ставило вопрос о судебных функциях, юрисдикции Русской церкви, в соответствии с практикой, существовавшей в Византии, Западной Европе.

В Древнерусском государстве юрисдикция, судебные функции церкви были определены «Уставом князя Ярослава о церковных делах», в создании которого участвовал митрополит Иларион. Под юрисдикцию церкви подпадали все ее служители и население принадлежащих ей сел и деревень.

В ведении церкви были брачно-семейные отношения, преступления против веры, морали. В «Уставе» говорилось, что за образец при его составлении взят «Номоканон» — свод византийского церковного права. Но «Номоканон» предусматривал право церкви выносить только церковные наказания — увещевания, эпитимию, отлучение от церкви, после чего подсудимый передавался светскому суду, который мог приговорить его к суровым наказаниям, вплоть до смертной казни. «Устав князя Ярослава...» предоставлял церкви право самой выносить окончательный приговор в виде штрафов, в том числе за такие преступления, как изнасилование, похищение невесты, насильственная выдача замуж. Телесных, членовредительных наказаний, смертной казни право Древнерусского государства не знало. Поэтому можно считать, что «Устав князя Ярослава о церковных делах», составленный митрополитом Иларионом, не столько подражает византийскому «Номоканону», сколько учитывает существующие в древнерусском обществе правовые традиции, ориентируясь на свод права Древнерусского государства — «Русскую Правду», не знавшую телесных наказаний и смертной казни[20].

Усиление Киевской Руси подталкивало Византию к необходимости укрепления связи с ней, в чем было заинтересовано и Древнерусское государство. Это привело к заключению династического брака сына киевского великого князя с дочерью византийского императора.

Выдача дочери императора за князя укрепляло авторитет русского государства и была серьезной уступкой Византии Киеву. Очевидно, ответной уступкой, условием заключения брака было удаление Илариона с митрополичьей кафедры[21], что явилось своеобразным признанием Византией его роли в выработке политикоправовой доктрины, права молодого государства, укреплении суверенитета Киевской Руси.

Деятельность Илариона-политика, главы русской церкви, сподвижника Ярослава Мудрого, была важна для молодого государства, развивавшегося рядом с многовековой, самой могущественной империей того времени, унаследовавшей традиции Древней Греции и Рима, а также Востока.

Иларион как один из представителей первых поколений славянской интеллигенции — болгарской, сербской, русской, испытывая уважение к богатейшей истории и культуре Византии, много заимствуя из ее опыта, в то же время не испытывал «ни малейших признаков комплекса неполноценности по отношению к могучим и древним культурам Средиземноморья»[22]. (Такой комплекс появится значительно позже у части отечественной интеллигенции по отношению к западной культуре, не только технической, но и политико-правовой.)

Дело, начатое Ярославом Мудрым и Иларионом по созданию пантеона русских святых, что поднимало бы авторитет русской церкви и государственной власти, получило свое продолжение. В конце XI в. составляется «Житие князей Бориса и Глеба», ставших первыми русскими святыми. Они погибли в 1015 г. в междоусобной борьбе за княжеский престол от рук своего же брата Святополка, не оказав при этом, как гласит «Житие», сопротивления. Причем князь Борис, имея в своем подчинении самую большую воинскую дружину, отказался принять ее совет: «Пойди сядь в Киеве на отчий княжеский стол, ведь все воины в твоих руках». Использование насилия при решении вопроса о власти осуждается не только с моральной, но и с политикоправовой точки зрения, как подрывающее авторитет государственной власти, делающее ее в глазах подданных незаконной. Бедствия могут последовать не только для узурпатора власти, но для его подданных.

Князья Борис и Глеб были очень почитаемы в народе, и русская церковь, вопреки определенному сопротивлению константинопольской патриархии, добилась их канонизации.

Нежелание константинопольской патриархии канонизировать Бориса и Глеба во многом определялось тем, что она не считала их мучениками за веру. В Византии существовала традиция канонизации святителей, аскетов-подвижников, мучеников за веру и крайне редко канонизировались миряне. В Киевской Руси складывалась иная традиция: очень часто святыми объявлялись князья, бояре, прославившиеся военными и другими подвигами во благо государства[23]. Это отражало и формировало отношение русских людей к государству как ценности, самоотверженная служба которому могла иметь не только земное вознаграждение.

Князья Борис и Глеб заняли особое место в отечественной истории, культуре. Они воспринимались общественным сознанием как стоящие у истоков истории христианской Руси. «Поэтому ее история представляется как сакральная, русский народ является избранным, земля священной. Во многом поэтому в дальнейшем Московское государство именуется Святой Русью»[24]. Такое представление о своем государстве способствует со временем восприятию его как центра православия, Третьего Рима.

Апологетика «единодержавия» в «Слове...» митрополита Илариона, призывы церкви к единству князей ради порядка в государстве мало влияли на реалии политической жизни Древней Руси.

«Единодержавие» Владимира Святого, как и его сына Ярослава Мудрого, складывалось в условиях княжеской междоусобицы. Порядок наследования престола определялся волей великого князя. Соблюдение этого порядка, не определенного законом, не освященного длительной традицией, во многом зависело от моральных, волевых качеств князей правящей династии, от их межличностных отношений. Недаром отечественное летописание, публицистика так много внимания уделяет личности князя. (Это характерно и для аналогичной литературы западноевропейского Средневековья, но там порядок престолонаследия во многом определялся авторитетом Папы Римского.)

Вскоре после смерти Ярослава Мудрого начинается междоусобная борьба князей. Она осложняется набегами половцев, привлекаемых некоторыми князьями в союзники в борьбе за престол. Кроме того, во внутриполитические дела Киевской Руси пытается вмешиваться папская курия, рассчитывая распространить в ней католицизм.

В 1113 г. киевским князем стал Владимир Мономах, имевший заслуженную репутацию защитника страны от набегов печенегов. Он сменил киевского князя Святополка, после смерти которого в городе началось восстание социальных низов, недовольных притеснениями знати, высокими налогами и процентами, взимаемыми ростовщиками.

Владимир Мономах был призван на киевское княжение городским вече, надеявшимся, что он будет учитывать интересы большинства горожан. Боярская верхушка, в свою очередь, рассчитывала, что новый князь подавит восстание, установит твердый порядок в городе.

Владимир подавил восстание не столько силой оружия, сколько своим авторитетом и тем, что сменил городскую администрацию, чья связь с ростовщиками вызывала недовольство масс.

Но главное, что изданный им Устав (Устав Владимира Всеволодовича) содержал нормы, дающие определенные гарантии социальным низам от произвола феодалов, ростовщиков. Владимир Мономах провел по существу первую в истории России социальноэкономическую реформу, эффективно применив возможности государственной власти для регулирования отношений между различными слоями феодального общества. Ограничение государством возможности удовлетворения узкокорыстных интересов отдельных феодалов в конечном счете способствовало развитию феодализма.

Свой опыт княжения, военных походов Владимир Мономах передает в знаменитом «Поучении», написанном, очевидно, в 1117 г. Упоминая о многочисленных военных походах, он никогда не подчеркивает личных заслуг.

Так, о знаменитом походе русских князей во главе с Мономахом на половцев в 1111 г., который иногда современные историки называют Крестовым походом Руси в степь[25], князь говорит одной фразой: «Со Святополком и Давыдом за Дон ходили, и Бог нам помог». Помощь Бога — необходимое условие хорошего княжения. Чтобы заслужить ее, князь должен не только обладать истинной верой, но и быть деятельным, заботиться о подданных и, что очень важно, быть верным договоренностям с другими князьями, чтобы обеспечивать единство и внутренний мир в стране.

Владимир Мономах так много внимания уделяет верности княжескому слову, потому что в 1097 г. в его родовом замке в Любече состоялась встреча русских князей для прекращения и предотвращения впредь междоусобицы. По словам летописца, князья решили: «Объединимся единым сердцем и будем блюсти Русскую землю, и пусть каждый владеет отчиной своей». По существу это был договор о создании своеобразной федерации. Каждый князь владеет землей, завещанной отцом. Князья политически самостоятельны, но старшинство имеет киевский князь. При решении вопросов, касающихся всей русской земли, прежде всего для сохранения ее целостности, князья должны были действовать совместно. Гарантией соблюдения этого договора было слово князя не нарушать самому и выступить против того, кто нарушит этот договор.

Такое государственное устройство было политическим идеалом Владимира Мономаха, и его «Поучение» можно рассматривать как «темпераментный политический трактат, отстаивающий принцип “каждый да держит отчину свою”»[26].

Деятельность Владимира Мономаха по теоретическому обоснованию и воплощению в политическую практику этого принципа способствовала сохранению единства Руси вопреки тенденции к феодальной раздробленности Древнерусского государства.

Непосредственным поводом к написанию «Поучения» стало предложение, сделанное Владимиру Мономаху некоторыми князьями, объединиться и напасть на других князей, отняв у них земли. Владимир Мономах осуждает подобное не только как нарушение княжеского слова, прав других князей, но и просто как невыгодное с политической точки зрения действие, могущее привести к новой междоусобице. Обращаясь в «Поучении» к двоюродному брату Олегу, в битве с которым погиб его сын, Мономах предлагает отказаться от вражды и мести: «...и Русскую землю не погубим». Интересы русской земли, государства должны быть выше интересов и страстей отдельных князей.

Неоднократно Владимир Мономах говорит о необходимости князя заботиться о нуждах простых людей, «не позволять сильным губить человека». Здесь кроме морального наставления можно увидеть выводы, сделанные Владимиром Мономахом после восстания в Киеве, причиной которого были злоупотребления знатных и богатых по отношению к простым горожанам. В «Поучении» говорится о личной ответственности князя за положение в государстве, за состояние военной дружины.

Успех своего княжения он во многом связывал с тем, что «на посадников не полагаясь, ни на биричей (сборщик податей и штрафов. — А. К.), сам все делал, что было надо». Он советует князьям: «За всем сами наблюдайте, не полагайтесь на тиуна (ведал хозяйством князя. — А. К.)... не полагайтесь на воевод».

Призывая князей не забывать о своей дружине, он не говорит о необходимости советоваться с ней. Утверждение некоторых авторов, что «наиболее подходящий формой организации власти Мономах считает, видимо, сочетание единоличной власти князя с определенными полномочиями Совета дружины»[27], вряд ли справедливо. Мономах писал о себе, что никогда не забывал о Боге, даже тогда, когда садился «думать с дружиною», но власть ни с кем он не делил. Кроме того, «совещания князя с дружиной стояли вне политического строя земель-княжений как более или менее частное его дело, и его “дума” с нею не сложилась в “учреждение”»[28].

Наставляя наследников заботиться о священниках, «чтобы получить по их молитве от Бога», Владимир Мономах не пишет о том, что принимал когда-либо советы от них, даже от митрополита. Более того, он упоминает, что «и за церковным порядком, и за службой сам наблюдал».

В «Поучении» ярко выражена апологетика неограниченной власти великого князя, не зависимой ни от кого. В политической идеологии российского самодержавия Владимир Мономах занимает особое место, так как его потомки становятся великими московскими князьями, царями.

Владимир Мономах понимал значение летописания как важного государственного дела, укрепляющего власть, формирующего политическую идеологию. Редактирование первой общерусской летописи «Повесть временных лет» проводилось под его влиянием. Став киевским князем, он переносит центр летописания в свой княжеский Стародубицкий монастырь, монах которого Сильвестр вносит дополнения в «Повесть временных лет». Он включает в нее «Поучение» Владимира Мономаха и некоторые эпизоды из его жизни, показывающие его как борца за единство и независимость русского государства. В начало летописи вносится предание о посещении и благословлении в древности апостолом Андреем места, на котором по его пророчеству возникнет «город велик» — Киев. Это было политически очень значимое дополнение к летописи, так как из него следовало, что столица Русского государства возникла на благословенном месте и по пророчеству апостола таким образом в рамках средневекового европейского политического мышления возрастал авторитет Русского государства, киевского великого князя, что помогало противостоять традиционным притязаниям Византии на особую роль в христианизации Руси и создании государственности у восточных славян.

Это стало частью политической идеологии Русского средневекового государства. Так, Иван Грозный интерпретировал и использовал данный фрагмент летописи для подтверждения авторитета Русского государства и своего права на царский титул. В полемике с послом Ватикана, доказывавшим царю первенство Папы Римского в христианской церкви и призывавшим его сблизиться с католической церковью, Грозный объяснял, что русские приняли христианство от апостола Андрея, как и римляне от апостола Петра[29]. А Петр I учредил орден Святого апостола Андрея Первозванного как высший орден Российской империи, ставший впоследствии высшим орденом Российской Федерации.

В «Повести временных лет» отражены сложные политические процессы, происходившие в Древнерусском государстве и за его пределами. Это памятник не только исторической, но и русской политической мысли. В «Повести...» содержится представление о природе, задачах, пределах великокняжеской власти, ее отношении с другими князьями, церковью, о целях внутренней и внешней политики.

Созданная в начале XII в., «Повесть временных лет» много внимания уделяла сохранению единства Русской земли, связывая его в соответствии со средневековыми представлениями об историческом процессе с личными качествами правителя.

Летопись составлялась на основе многих не дошедших до нас исторических источников, устных преданий и с учетом политических интересов держателей киевского престола и политических воззрений, ее непосредственных составителей. Летопись велась монахами Киевско-Печерского монастыря — «центра оппозиции власти Константинопольского патриарха и власти Киевского митрополита-грека»[30]. Киевско-Печерский монастырь иногда даже вступал в конфликты с отдельными князьями, если их деятельность угрожала целостности государства, способствовала междоусобице.

Содержащееся в «Повести временных лет» предание о призвании варягов стало основой для так называемой норманской теории происхождения Древнерусского государства. С XVIII в. и до настоящего времени эта теория является предметом научных и политических дискуссий, в ходе которых иногда подвергалется сомнению способность восточных славян самим создать государственность. Не рассматривая трактовки этого летописного известия, следует отметить, что во время создания «Повести временных лет» оно имело важное политикоидеологическое значение для Древнерусского государства.

Византия через своих представителей — киевских митрополитов-греков, стремилась ввести и удержать в русском общественнополитическом сознании мнение о том, что именно ей Русское государство обязано своим происхождением. А государственная власть утвердилась среди восточных славян только после принятия христианства и осуществлялась под контролем церкви. С этой доктриной и боролась норманская теория печерских монахов.

Русское государство согласно этой теории оказывалось образованным задолго до принятия христианства и, следовательно, было независимо от церкви[31]. Здесь прослеживается связь «норманской теории» с высказываниями из «Слова о Законе и Благодати» митрополита Илариона о том, что Русская земля была «ведома» и до принятия христианства и правили в ней «не худые князья».

Легенда о призвании варягов находилась в русле средневековых представлений о происхождении государств и не была уникальным изобретением русских летописцев. Норманнская теория укрепляла авторитет правящей княжеской династии, имевшей согласно легенде особое от местной знати происхождение и, следовательно, и право владеть и управлять русской землей. Норманнская теория рассматривала русское государство как созданное на основе осознанного, добровольного обоюдного согласия народа и правящей элиты, которая берет на себя моральное обязательство поддерживать безопасность, порядок, обеспечивать необходимые условия для жизни народа. Норманнская теория имела не только противников, но и сторонников в отечественной исторической, политико-правовой мысли.

С середины XII в. начинается распад Древнерусского государства. Отечественная политическая мысль пытается понять причины и возможные последствия такого процесса. Это становится главной темой выдающегося произведения древнерусской литературы — «Слова о полку Игореве». Оно создано в конце XII в. безымянным автором. В нем описывается военный поход новгород-северского князя Игоря в 1185 г. против половцев, закончившийся его поражением. Само поражение, как и возможная победа, не могло существенно повлиять на отношения русских князей с половецкими ханами. Между ними были военные столкновения, союзнические отношения. Половецкие ханы участвовали в княжеской междоусобице на Руси.

Для автора важно, что поход князя Игоря был начат без существенной необходимости и не был согласован со многими другими князьями, в том числе киевским князем, формально считавшимся старшим среди русских князей. Игорь вел войну из личных интересов, надеясь приобрести военную славу и добычу. В результате — поражение, гибель людей и, что немаловажно для общественного сознания того времени, впервые русский князь оказался в плену. «Пересел Игорь князь из золотого седла в седло рабское».

Все это становится для автора «Слова...» поводом для осмысления прошлого и настоящего Русского государства. Сравнивая настоящее и прошлое Руси, автор отдает предпочтение прошлому. «О, стонать Русской земле, вспоминая первые времена и первых князей». Он обращается не только к славным временам Ярослава Мудрого, Владимира Мономаха, разгромившего половцев в 1111 г., но и к более поздним «языческим временам, называя русских воинов “Даждь-Божими” внуками. В политической концепции автора «Слова...» прошлое Русской земли должно служить примером для настоящего. Когда в прошлом были времена княжеских междоусобиц, тогда «поганые приходили со всех сторон с победами на землю Русскую»[32]. Княжеские междоусобицы были преодолены авторитетом великого князя, обеспечившего единство всех князей государства.

В «Слове...» большое внимание уделяется образу князя Святослава, который был в период Игорева похода великим киевским князем.

Князь Игорь — не самый влиятельный и заметный в иерархии русских князей начинает военные действия, даже не уведомив великого киевского князя. В «Слове...» великим князем называется и владимирский князь Всеволод, войска которого могут «Волгу веслами расплескать и Дон шлемами вычерпать». Не менее сильны и некоторые другие князья, которым дается характеристика в «Слове... »

О силе, военных возможностях великого князя киевского автор не упоминает. Но тем не менее он один из главных героев произведения. Он переживает поражение Игоря как общерусское и призывает князей к объединению. В его словах выражается политическая позиция автора — сохранение Руси как единого, сильного, внушающего страх и уважение соседей государства. Единство обеспечивается признанием всеми власти великого киевского князя. Эта власть основана не на силе, тем более не на избрании, а прежде всего на традиции, соблюдать которую должны все князья. Целесообразность соблюдения этой традиции автор доказывает примерами из истории Руси. По сути он призывает к сохранению отношений сюзеренитета-вассалитета в условиях, когда вассалы становятся сильнее сюзерена.

В «Слове о полку Игореве» развивается традиция, начатая митрополитом Иларионом, — привлечение отечественной истории, интерпретация ее для постановки политических задач и предложения способов их решения.

Такой задачей, по мнению автора, было восстановление сильной власти киевского князя как главного условия сохранения Руси.

Единство русских земель было необходимо прежде всего крестьянам, купцам, ремесленникам, больше всего страдавшим от внутренних усобиц и нападений извне. Поэтому «Слово о полку Игореве» выражает социально-политические интересы, политический идеал, представление о власти как сильной и единой большинства населения Руси. Но распад единого государства, вызванный прежде всего объективными причинами развития феодализма, продолжался.

Новая политическая реальность рождала иное, чем прежде, политическое мышление, влияющее, в свою очередь, на развитие социально-экономической, политической ситуации на Руси.

Эти новые политические настроения, мысли выражаются в крупнейших произведениях древнерусской публицистики, получивших название «Слово Даниила Заточника» и «Моление Даниила Заточника». Второе является редакцией первого. Возможно, они имеют разных авторов.

«Слово...», вероятно, направлено к новгородскому князю, а «Моление...» — переяславскому. Называются и другие адресаты[33]. «Слово...» и «Моление...» очень близки по содержанию, что позволяет рассматривать их как условно единое произведение[34].

В отличие от «Поучения Мономаха», «Слова о полку Игореве» в «Слове-Молении Даниила Заточника» не поднимаются вопросы общегосударственного значения. Оно направлено к одному из князей для того, чтобы добиться возвращения на княжескую службу, которой он по каким-то причинам лишился. Изгнание со службы для Даниила Заточника является драмой не только потому, что он лишился материальных благ. Главное — он лишился возможности быть в числе тех, кто «огражден страхом грозы княжьей, или оплотом твердым». Князь — «отец многим слугам: многие оставляют отца и матерь и к нему приходят». Служба даже у богатого боярина для автора, человека, безусловно, незаурядного, очень образованного, не привлекательна, даже унизительна. Он дает князю советы, кого надо привлекать к себе на службу исходя не из родовитости, а из ума и преданности.

Называя этих людей «думцами», Заточник убеждает князя, что с хорошими думцами он «высокого стола добудет», а с плохими «и меньшего лишен будет». Это политическая позиция служилого дворянина XIII в., готового вместе со своим князем воевать с другими князьями за то, чтобы овладеть более значительными княжествами. В качестве примера для подражания автор приводит слова, якобы сказанные ему одним из князей, боровшихся за «большой стол»: «Лучше мне смерть, чем Курское княжение»[35]. Это идеология политического сепаратизма, ускорявшая процесс феодальной раздробленности. О необходимости единения русских князей, о власти великого князя Даниил не упоминает. (Трудно согласиться с мнением, что «Даниил хотел бы иметь сильную, единую великокняжескую власть, разделяющую свои полномочия с Думой. которая формировалась бы из разносословных и разновозрастных членов».)[36] Такие как он, борьбу за «больший стол» считали «естественной движущей силой княжой политики... Мономахова идеология не захватила их в орбиту своего влияния»[37].

Даниил Заточник выражал политические взгляды определенной части древнерусского общества — людей, служивших князю, непосредственно и полностью зависимых от него. Служба князю — способ и смысл их существования. Они могут претендовать только на то, чтобы подавать советы князю, как лучше достичь поставленных им целей. А цели и интересы князя — это и их интересы.

Во многом благодаря таким людям впоследствии великий князь московский присоединит к себе другие русские земли вместе с жившими на них служилыми людьми. Перейдя на службу к нему, они создадут Московское царство, сословно-представительную монархию, абсолютную монархию, Российскую империю. Понятие «государев слуга» благодаря им входит в общественное сознание как почетное.

На основе их политической психологии, результатах их службы в стране формируется идеология государственности, существенно повлиявшая на развитие отечественной политико-правовой мысли, ставшая одним из основных ее направлений.

Признание раздробленности русских княжеств как политической реальности звучит в «Повести о разорении Рязани», в которой описывается разгром Рязанского княжества татаро-монголами в 1237 г. Не откликнувшийся на призыв о помощи владимирский князь не осуждается в этом произведении.

Процесс освобождения от власти татаро-монгольского хана русских земель проявлялся и в возрастании интереса к прошлому, «домонгольскому» периоду отечественной истории, когда Русь была независима и едина.

В конце XIV в. создается цикл повестей о Куликовской битве, написанных под большим влиянием «Слова о полку Игореве». В них прослеживается политическая концепция возрождения Руси, объединения ее на основе подчинения великому князю. В название повестей о победе на Куликовом поле выносится имя великого московского князя Дмитрия Ивановича как главного героя этой битвы. В одной из них он назван государем великим. Для борьбы с Мамаем «съехались все князья русские к великому князю Дмитрию Ивановичу». Обращаясь к ним, великий московский князь напоминает, что «князья русские, гнездо мы великого князя Владимира Киевского»[38]. Тем самым московский князь заявляет о преемственности в развитии русской государственности, а себя считает наследником великого князя киевского Владимира Мономаха как родоначальника московских князей.

100 лет спустя, в 1480 г., в послании к Ивану III его духовник архиепископ Вассиан называет великого князя московского «Великой Русской страны царем» и освобождает его от клятвы верности ордынскому хану. Призывая Ивана III к борьбе с татаро-монголами, Вассиан приводит в пример его «прародителей, которые не только обороняли Русскую землю, но и иные страны подчинили; я имею в виду Игоря и Святослава...»[39], т. е. князей язычников. Здесь обосновывается необходимость наступательной, завоевательной политики, которую проводил Иван III, создавая централизованное государство.

Обращение к героическому прошлому, образам военных героев, проведение исторических параллелей становится важным элементом политической культуры в трудное для русского общества время.

Политические идеи о необходимости полного освобождения от Орды, об укреплении авторитета великого московского князя, присоединения других русских земель и обеспечения их безопасности в составе Московского княжества являлись важнейшим фактором создания русского централизованного государства.

II. Политико-правовые идеи в Русском централизованном государстве (XIV — начало XVII в.)

Большую роль в объединении Руси, в борьбе с Ордой сыграла церковь. Возрастание политической активности церкви в конце XV в. было в определенной мере связано с религиозным противостоянием Орде — языческой в XII — начале XIV в. и мусульманской в позднейшее время[40].

В обладавшей большим авторитетом и материальным богатством церкви появляются тенденции поставить церковную власть выше светской, превратить русское государство, добившееся независимости, в теократическую монархию[41].

Проблема отношения церкви и государства становится очень важной и сложной в период завершения процесса централизации русского государства. Она во многом определялась процессами, происходившими за пределами Руси, — в Византийской империи и Западной Европе. История русского государства, политикоправовой мысли, идеологии становится теснее связанной с мировой историей.

В 1439 г. византийский император и некоторые представители православной церкви, надеясь на помощь Западной Европы в борьбе с Османской империей, подписали так называемую Флорентийскую унию, признав первенство Папы Римского в христианском мире. Эту унию подписал и московский митрополит грек Исидор.

Иерархи русской православной церкви находились в определенной растерянности, не решаясь поддержать или выступить против унии, подписанной императором Византии, иерархами византийской церкви и главой русской церкви — московским митрополитом. Решение вопроса об отношении к Флорентийской унии и, следовательно, к Византии и Западной Европе берет на себя государство.

Великий князь московский Василий II не признает Флорентийскую унию, удаляет принявшего ее грека-митрополита и вместо него, по существу, назначает нового, своего митрополита. С 1448 г. русская православная церковь становится независимой от константинопольского патриарха. Следствием этого стало «постепенное и все большее подчинение Московской церкви государю и государству»[42]. Василий II «нашел способ лишить Церковь независимости от великого князя через представление ей независимости от константинопольского патриарха»[43].

В новых условиях в централизованном независимом государстве церковь должна была определить свое место и роль в обществе, отношения со светской властью. В Русской православной церкви в конце XV — начале XVI в. возникают два идейно-политических течения — нестяжатели и иосифляне. Поводом для их возникновения был вопрос об отношении к церковной земельной собственности, церковным богатствам, во многом основанным на использовании труда зависимых крестьян.

Иван III, присоединяя к Москве земли других княжеств, покоренного Новгорода, часто забирал в свое владение и церковные земли, находившиеся на их территории. Это вызывало недовольство у многих представителей церкви. Они видели в этом унижение церкви, покушение на ее традиционные права, сокращение возможности активного участия в социально-экономической, политической жизни страны. Но были и те, кто считал лишение церкви земельных и иных богатств необходимым, так как она, по их мнению, много внимания уделяла материальным «мирским» делам и мало — духовным. Их называли нестяжателями.

Идейным вдохновителем этого течения религиозно-политической мысли был Нил Сорский. Он основал маленькое поселение монахов на реке Сорка (отсюда прозвище Сорский), где монахи жили только своим трудом. Нил совершил паломничество в Константинополь и в святые места Палестины, где жил в древнем русском монастыре на Афоне. В это время в Афонском монастыре развивалось учение так называемых исихастов (в переводе с греческого — покой), проповедующее отрешение от земных помыслов, самоуглубление, безмолвие, истинное равенство всех перед Богом, обязательный личный труд как условие жизни церковнослужителя. Единственным источником знания для них было Священное Писание. На основе этих принципов Нил Сорский собирался изменить церковную жизнь на Руси, что имело бы большие последствия для общества и государства.

Принципы равенства, самоотречения, личного труда были заложены еще Сергием Радонежским при основании им знаменитого Троицкого монастыря. Но со временем внутри церковного мира развивались иерархия, имущественное расслоение, монастыри овладели большими богатствами, использовали труд зависимых крестьян.

Осуждая все это, Нил Сорский и его последователи выступили против богатства церкви и церковной иерархии.

Идеи Нила Сорского были близки учению западноевропейского религиозного протестантизма — спасению через труд, принципам индивидуализма, идеалу «молись и работай», т. е. тем идеям, воплощение которых заложило основы «духа капитализма» в Западной Европе. Если бы Нилу Сорскому удалось реформировать Русскую православную церковь, изменив, в частности, ее отношения с государством, он мог бы «стать русским Лютером»[44].

Нил Сорский проповедовал идею свободы выбора человека. Он считал возможным и даже необходимым терпимо относиться к тем, кто в поисках истинной веры мог отступить от церковных канонов и догматов. Таких людей надо было увещевать, объясняя их неправоту. Вмешательство государства в дела веры, а тем более репрессии светских властей по отношению к инакомыслящим он считал неправильными. Уважение к личности человека было важным моментом в учении Нила Сорского.

Одним из известных церковных деятелей, разделявших идеи нестяжателей, был Максим Грек — в миру Михаил Треволис (1470—1556 гг.). Получивший образование в Венецианской и Флорентийской республиках, переходивший из православия в католичество и обратно, он был приглашен на Русь для переписки и исправления богослужебных книг.

Максим Грек не признавал правильным избрание московского митрополита без согласия константинопольского патриарха, выступал против вмешательства великого князя в дела церкви. Великий князь, принимая государственные решения, по его мнению, должен был учитывать мнение боярской верхушки, высших церковных иерархов. Он один из первых стал открыто осуждать непорядки в государственном, церковном управлении, за что неоднократно подвергался суровым наказаниям и, несмотря на многочисленные просьбы, не был отпущен из русского государства. Максим Грек канонизирован Русской православной церковью в 1988 г.

Один из современных авторов полагает, что «нестяжательство можно считать истинно православной политической доктриной»[45]. (Ранее некоторые авторы провозглашали Нила Сорского родоначальником русского либерализма.)[46]

Но на церковном Соборе 1503 г. церковные иерархи и великий князь московский Иван III признали правильной другую точку зрения на роль церкви в обществе, государстве, которую отстаивали противники нестяжателей, возглавляемые игуменом Волоцкого монастыря Иосифом, — иосифляне.

Идеи и практическая деятельность Иосифа Волоцкого (1439—1515 гг.) во многом определили политическую мысль, идеологию Русского государства с конца XV в.

Если Нил Сорский видел путь спасения души в свободном личном выборе человека своего поведения, пример которого должны были показывать небольшие монашеские общины во главе со старцами, то Иосиф Волоцкий доказывал необходимость богатой, иерархично устроенной церкви, активно участвующей в жизни общества, государства[47].

Получаемые от эксплуатации крестьян средства церковь должна использовать на строительство храмов, производство и закупку дорогой утвари, необходимой для пышного и впечатляющего богослужения. Церковь должна заниматься благотворительностью, просвещением, выполнять судебные функции. Строящиеся на окраинах государства монастыри способствовали освоению новых земель и привлечению под власть московского великого князя других народов.

Рассматривая соотношение духовной и светской власти, Иосиф Волоцкий исходит из церковного постулата «нет власти кроме как от Бога». Божественное происхождение власти он распространяет только на великого московского князя, но ни на других русских князей. Это было важно для укрепления централизованного государства, выработки идеологии самодержавия. Законы, издаваемые государством, должны были, по убеждению Иосифа Волоцкого, соответствовать Священному Писанию, что, естественно, подразумевало участие церкви в их подготовке и реализации.

Иосиф Волоцкий выступал за укрепление церковной иерархии, во главе которой был митрополит, понимая, что он не может действовать без участия великого князя. Церковная власть не существовала без власти светской. Сам Волоцкий перед смертью просил великого князя Василия III назначить ему преемника в деле руководства монастырем, «как тебе, государь, Бог на сердце положит»[48].

Иосиф Волоцкий традиционно для древнерусской литературы много внимания уделял образу идеального государя. Великий князь всегда должен помнить, что, получив власть от Бога, он остается человеком, подверженным греху не меньше, а то и больше своих подданных. Чтобы не впасть в грех, исполняя свои обязанности, он всегда должен действовать вместе с церковью. Так формируется политическая доктрина «симфонии», созвучия — постоянного взаимодействия государства и церкви. Если в Западной Европе Папа Римский стремился быть выше государственной власти, а в Византии патриарх был зависим от императора, то в Русском государстве они должны были взаимодействовать в гармоническом единстве.

Иосиф Волоцкий допускает, что на троне может оказаться государь, не отвечающий необходимым требованиям. Но все равно подданные должны полностью подчиняться ему «телом, но не душой». Это была проповедь покорности державной власти. Недаром книга И. Волоцкого «Просветитель» была одной из любимых книг Ивана Грозного, а фрагменты ее были использованы при составлении обряда его «венчания на царство».

Поддерживая государственную власть своим авторитетом, церковь, по мнению иосифлян, имела право на ее помощь в борьбе с еретиками, отступившими от догматов православной церкви.

Проблема отношения церкви, государства к религиозному инакомыслию была актуальной для периода завершения процесса централизации Русского государства.

Важным фактором создания единого государства было единство церкви и ее усилия по укреплению центральной власти.

Деятели русской православной церкви, прежде всего иосифляне, формировали политическую доктрину Российского государства как суверенного православного царства. При этом акцент делался на вероисповедном компоненте. Единство официального вероисповедания во многом обеспечивало единство государства.

В конце XV в. в Новгороде начинает широко распространяться так называемая ересь жидовствующих, отрицавших некоторые догматы православия. Ее сторонники были и среди духовенства, и при дворе великого московского князя.

Иосифляне, в отличие от последователей Нила Сорского, были нетерпимы по отношению к религиозному инакомыслию, видя в нем силу, разрушающую не только церковь, но и государство. Они требуют и добиваются от великого князя применения репрессий, вплоть до смертной казни по отношению к еретикам. Церковь и государство вместе реализуют идеологическую функцию. Церковь формирует, распространяет официальную идеологию православного единодержавия, указывает государству на ее противников. Государство принимает карательные меры по отношению к ним.

По мнению некоторых авторов, победа иосифлян в споре об отношении к религиозному инакомыслию привела к тому, что «карающий и устрашающий меч государства повис над всей культурной жизнью страны, отгородив ее по требованию православной церкви от всех прогрессивных влияний, шедших с Запада, который в то время переживал культурный подъем — эпоху Возрождения»[49].

Идеи западноевропейского Возрождения, содержавшего и новые политико-правовые доктрины, мало затронули Московское царство, что усилило различия в политическом, государственном развитии западноевропейских стран и России. Но такое характерное явление для Возрождения, как интерес к античности, освоение, использование его наследия, наблюдается и в Московском царстве. Русские государи постоянно обращают внимание на то, что их родословная через основателя династии Рюрика восходит к римскому императору Августу.

Необходимость технической модернизации страны с использованием достижений Запада осознавалась Русским государством и церковью. При Иване III в страну были приглашены итальянские специалисты, строившие не только стены, но и церковные соборы нового Кремля, организовавшие производство новейшего вооружения, чеканку монет и т. д. Но русская церковь, вырабатывая идеологию нового государства, была обязана ее защищать и не была обязана допускать идеологическую конкуренцию. Религиозная терпимость, идеологический плюрализм в то время не были известны и в Западной Европе.

Борьба с ересями, между католиками и протестантами в Западной Европе велась жестокими средствами и была кровопролитной. Иосифляне, призывая государство к борьбе с еретиками, приводили Ивану III в пример испанского короля Фердинанда, тысячами сжигавшего на кострах инквизиции еретиков за «тайное жидовство». Жертвами этих репрессий были в основном так называемые мараны, испанские мавры и евреи, принявшие христианство. Сведения об этих репрессиях иосифляне получили от прибывшего в Новгород доминиканского монаха, рекомендовавшего им подобные действия по отношению к представителям ереси «жидовствовавших»[50].

Яркий представитель западноевропейского Возрождения Н. Макиавелли высоко оценивал действия короля Фердинанда, который «сотворил благочестивую жестокость: изгнал маранов и очистил от них королевство»[51].

Но начавшиеся при Иване III и продолжавшиеся при его

...