С. Г. Пильников, А. А. Шутова, Е. В. Фоменко

Уголовно-правовая и криминологическая характеристика отдельных видов хищений чужого имущества

Закон, теория, практика

Монография

---

ebooks@prospekt.org

Информация о книге

УДК 343.7

ББК 67.408

П32

Авторы:

Пильников С. Г., кандидат юридических наук, доцент, заведующий кафедрой уголовно-правовых дисциплин Сочинского филиала ВГУЮ (РПА Минюста России);

Шутова А. А., кандидат юридических наук, старший научный сотрудник отдела научных исследований Ижевского института (филиала) ВГУЮ (РПА Минюста России);

Фоменко Е. В., кандидат юридических наук, доцент, ведущий научный сотрудник Центра научных исследований ВГУЮ (РПА Минюста России).

Рецензенты:

Иванов Н. Г., доктор юридических наук, профессор, заведующий кафедрой уголовного права и криминологии ВГУЮ (РПА Минюста России);

Батюкова В. Е., кандидат юридических наук, доцент, старший научный сотрудник Института государства и права РАН.

В монографии дается юридический анализ хищений чужого имущества, основанный на комплексном исследовании современного отечественного уголовного законодательства и доктрины права. Авторами очерчиваются проблемные вопросы квалификации отдельных видов хищений чужого имущества и отграничения их от кражи как от наиболее распространенного вида хищения. На основе данных официальной статистики с применением современных методов анализа исследованы основные криминологические показатели кражи чужого имущества и сделаны выводы о современном состоянии этого вида хищения чужого имущества в России.

Законодательство приведено по состоянию на 18 февраля 2020 г.

Монография адресована представителям научного сообщества, профессорско-преподавательского состава вузов, аспирантам, магистрантам и студентам, изучающим право, а также практическим работникам, интересующимся проблемами противодействия хищениям чужого имущества.

ББК 67.408

П32

Пильников С. Г., Шутова А. А., Фоменко Е. В., 2020

© ООО «Проспект», 2022

ВВЕДЕНИЕ

Несмотря на тенденции последнего десятилетия по снижению общего уровня преступности, как в России, так и за рубежом хищения чужого имущества в общей структуре преступности традиционно занимают наибольший удельный вес. Это свидетельствует о высокой распространенности таких преступлений и определяет высокую степень общественной опасности хищений. В 2019 году зарегистрировано 2024,3 тысячи преступлений, или на 1,6% больше, чем за аналогичный период 2018 года. Кража, согласно этим показателям, остается самым распространенным преступлением в России, на втором месте в этом рейтинге находится мошенничество. В целом доля хищений в общей массе преступлений в 2019 году составила больше половины (53,5%)1.

Актуальность и своевременность исследования проблемных вопросов уголовно-правовой защиты имущества от преступных посягательств не вызывает сомнений. Последние изменения уголовного законодательства, которые связаны с расширением круга хищений чужого имущества, усложнения их регламентации и законодательной конструкции, а также ряд других новелл законодателя обуславливают необходимость проведения комплексных исследований в сфере противодействия этим преступлениям. Актуальные вопросы квалификации хищений чужого имущества, отграничения этих преступлений друг от друга и от смежных составов представляют интерес как для научного сообщества, так и для практических работников правоохранительных органов, чья деятельность связана с предупреждением, раскрытием, пресечением и расследованием хищений чужого имущества.

Представленная работа написана с учетом разъяснений действующих постановлений Пленума Верховного Суда РФ и всех изменений и дополнений, внесенных в УК РФ, что дает надежду авторам на ее востребованность среди специалистов в области уголовного права и криминологии, а также практических работников и иных лиц, интересующихся темой данного монографического исследования.

Глава I. ОБЩАЯ УГОЛОВНО-ПРАВОВАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ХИЩЕНИЙ ЧУЖОГО ИМУЩЕСТВА В ОТЕЧЕСТВЕННОМ ПРАВЕ И ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВЕ

§ 1. Понятие, признаки, формы и виды хищения чужого имущества в отечественном уголовном законе и доктрине уголовного права

Исследование истории развития российского уголовного законодательства в сочетании с современными показателями, отражающими доминирующее место хищения чужого имущества в структуре всей российской преступности, убедительно доказывает, что проносимое через столетия и углубленное изучение института «хищения» было и остается фундаментальным в доктрине уголовного права. Следует согласиться с высказанной не так давно точкой зрения, пусть и направленной в адрес имущественной преступности в целом, но от этого ничуть не утратившей рационального зерна, о том что, не смотря на, казалось бы, основательную разработанность и исчерпанность данной темы, в действительности оказывается, что это не совсем так, поскольку по многим аспектам преступлений против собственности (имущественных преступлений) в науке уголовного права существуют кардинальные разногласия, а сама проблематика имущественной преступности и по сей день остается неразрешенной2.

Впервые, на законодательном уровне хищение было сформулировано Федеральным законом от 1 июля 1994 г. № 10-ФЗ «О внесении изменений и дополнений в Уголовный кодекс РСФСР и Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР»3 и закреплено в примечании к ст. 144 УК РСФСР как: «совершенное с корыстной целью противоправное безвозмездное изъятие и (или) обращение чужого имущества в пользу виновного или других лиц, причинившее ущерб собственнику или иному владельцу этого имущества»4. Минуя различные хронологические периоды исследования российского законодательства за период с IX по XVIII век с учетом содержательных рамок нашей работы и наличию достаточного количества научных трудов в области изучения становления и развития уголовно-правовой регламентации хищения имущества, обратимся к одной из ключевых кодификаций уголовного права в истории Российской империи, а именно Уложению о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г.5

С позиции взгляда законодателя того времени имущественные преступления разделялись на совершенные в отношении казенной (государственной) собственности и в отношении частных лиц. В Разделе XII Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года «О преступлениях и проступках против собственности частных лиц» посягательства против собственности были представлены в следующем виде: насильственное завладение чужим недвижимым имуществом, истребление и повреждение чужого имущества, а также выделенное в самостоятельную Главу похищение чужого имущества с конкретизацией его таких форм, как: разбой, грабеж, кража и мошенничество. Кроме того, не вошедшим в группу похищений на тот момент признавалось присвоение (утаение) и растрата чужого имущества. Стоит отметить и существование в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года Раздела VII «О преступлениях и проступках против имущества и доходов казны», в котором последовательно (Глава 1) описывались вышеназванные преступные деяния, но уже совершенные в отношении казенной собственности или казенного имущества.

В современной доктрине уголовного права на протяжении уже длительного времени существуют различные подходы ученых данной отрасли права относительно классификации преступлений, посягающих на собственность.

Согласно позиции Э. С. Тенчова, в зависимости от объекта преступления против собственности могут быть подразделены три группы: 1) хищения (ст. 158–162, 164 УК РФ); 2) не являющиеся хищениями преступления, направленные к извлечению имущественных выгод (ст. 163, 165 УК РФ); 3) посягательства, не имеющие такой направленности (ст. 166–168 УК РФ)6.

По мнению профессора Л. Д. Гаухмана, классификация выглядит следующим образом: 1) хищения чужого имущества (ст. 158–162, 164 УК РФ); 2) иные виды неправомерного завладения или пользования чужим имуществом (ст. 163, 165, 166 УК РФ); 3) уничтожение или повреждение имущества (ст. 167, 168 УК РФ). Как поясняет Л. Д. Гаухман, «в первые две группы выделяются неправомерное завладение или пользование имуществом, причем первую составляют хищения, а третью — уничтожение или повреждение имущества»7.

Однако, почему неправомерное завладение или пользование имуществом как основной критерий образования первых двух групп присущ вымогательству, которое является оконченным с момента требования передачи имущества, и завладение или пользование этим имуществом для него не являются обязательными, до конца не ясно.

Г. Н. Борзенков предлагает систематизировать преступления против собственности:

— на корыстные преступления, связанные с неправомерным извлечением имущественной выгоды, к которым относятся: 1) хищения чужого имущества (ст. 158–162, 164 УК РФ); 2) преступление, примыкающее к хищениям: вымогательство (ст. 163 УК РФ); 3) иные корыстные преступления (ст. 165, 166 УК РФ);

— преступления против собственности, не связанные с извлечением имущественной выгоды (ст. 167, 168 УК РФ)8.

В отличие от наиболее распространенной трехступенчатой классификации преступлений против собственности известным ученым-правоведом А. В. Наумовым предложено простое деление, согласно которому различают: 1) хищения (ст. 158–162, 164 УК РФ); 2) причинение имущественного или иного ущерба, не связанного с хищением (ст. 163, 165–168 УК РФ)9.

Авторы одного из учебных изданий по уголовному праву предлагают в качестве основания разделения преступлений против собственности на виды учитывать непосредственные объекты как конкретные виды имущественных отношений, на которые непосредственно посягает преступное деяние. С учетом этого система имущественных преступлений, по их мнению, выглядит следующим образом:

1) преступления против собственности в узком смысле слова, в которых общественная опасность определяется тем фактом, что они нарушают право собственности в юридическом смысле слова (кража, грабеж, разбой, присвоение и растрата, угон, уничтожение и повреждение имущества);

2) преступления против имущества в целом, где непосредственным объектом выступает «экономический имущественный интерес, направленный на имущество как абстрактную денежную массу» (мошенничество, вымогательство, причинение имущественного ущерба путем обмана или злоупотребления доверием). При этом опасность преступлений второй группы определяется не тем, что они нарушают те или иные конкретные имущественные права, а тем, что они незаконным способом причиняют имущественный ущерб10.

Подобная систематизация имущественных преступлений, на наш взгляд, слишком противоречивая, содержащая в ней аргументация вызывает обоснованный скептицизм, в том числе основанный на последующей предлагаемой данными авторами уголовно-правовой характеристике конкретных имущественных составов.

Взять хоть бы для примера мошенничество, которое, с одной стороны, будучи единственным представителем хищения, фигурирует в группе, где непосредственным объектом является «имущество в целом» (само употребление имущества в контексте объекта преступления уже «режет слух»), в тоже время при конкретизации форм хищения данный состав находится в привычном сочетании с пятью другими, традиционными формами хищения, нарушающих, как раз, право собственности.

В зависимости от способа причинения ущерба охраняемым объектам А. И. Бойцов разделяет все преступления против собственности на 3 группы: 1) хищения (ст. 158–162, 164 УК РФ); 2) иные корыстные преступления против собственности, не содержащие признаков хищения (ст. 163, 165, 166 УК РФ); 3) преступления против собственности, не связанные с извлечением имущественной выгоды (ст. 167, 168 УК РФ)11.

Среди предлагаемых различными авторами классификаций преступлений против собственности обращает на себя внимание подход С. М. Кочои, причем его деление имущественных преступлений на виды построено на основе вполне распространенного при квалификации критерия — корыстной составляющей12. Наличие или отсутствие корысти положено в основу предложенных им двух групп. Акцентирование же внимания на его классификации связано с содержанием этих групп. Группа корыстных преступлений против собственности включает в себя: хищение (ст. 158–161, 164 УК РФ); корыстные преступления, не содержащие признаков хищения (ст. 162, 163, 165 УК РФ). Вторая группа, состоящая из некорыстных преступлений, включает угон (ст. 166 УК РФ) и уничтожение или повреждение чужого имущества (ст. 167, 168 УК РФ).

В предшествующих С. М. Кочои классификациях, несмотря на имеющиеся различия, трудно не выделить присущую всем авторам общность, которая связана с отнесением к хищению состава разбоя. По мнению же С. М. Кочои: «Объективная сторона разбоя, согласно закону, состоит в нападении «с применением насилия», а не в хищении… для субъективной стороны разбоя характерны… «цели хищения», тогда как краже, грабежу, присвоению, растрате и мошенничеству свойственна, согласно примечанию 1 ст. 158 УК РФ, корыстная цель»13.

Достаточно странной выглядит аргументация С. М. Кочои в части характеристики субъективной стороны разбоя. Получается, что автор разделяет цель хищения и корыстную цель, но если хищение всегда предполагает корыстную цель, то и нападение в целях хищения преследует аналогичную цель. Разбой, в отличие от иных форм хищения, признается оконченным с момента нападения в целях хищения чужого имущества. Подобная конструкция связана с тем, что законодатель, учитывая особенность объективной стороны разбоя — нападение с применением или угрозой применения насилия, опасного для жизни или здоровья, подчеркивает тем самым повышенную, в отличие от других форм, общественную опасность данного преступления. Хищение в форме разбоя затрагивает несколько объектов уголовно-правовой охраны — собственность и главные составляющие прав личности: сохранность жизни и здоровья, именно поэтому абсолютно справедливо, что уголовная ответственность наступает с момента нападения в целях хищения, а не с момента последующих за нападением изъятия и обращения имущества в пользу виновного или других лиц.

Идея С. М. Кочои об исключении разбоя из числа преступлений, связанных с хищением, поддержана и Н. А. Лопашенко, которая считает, что нападение в целях хищения чужого имущества не равнозначно хищению, более того, хищение вообще остается за рамками разбоя14. Хищение не остается за рамками разбоя, а напротив, является логическим завершением предшествующего ему нападения и полностью охватывается диспозицией ст. 162 УК РФ.

Наиболее четкой представляется позиция В. В. Мальцева, по мнению которого, при едином видовом объекте преступлений против собственности основанием классификации могут выступать лишь отдельные признаки этих преступлений: способ совершения преступления как признак объективной стороны и наличие или отсутствие корыстной цели как признак, характеризующий субъективную сторону преступления. С учетом этого преступления против собственности им подразделяются на: 1) хищения чужого имущества (деяния, предусмотренные ст. 158–162, 164 УК РФ); 2) корыстные преступления против собственности, не являющиеся хищением (деяния, предусмотренные ст. 163, 165 УК РФ); 3) некорыстные преступления против собственности, связанные с неправомерным завладением, уничтожением или повреждением чужого имущества (деяния, предусмотренные ст. 166–168 УК РФ)15.

Большинство преступлений против собственности обладают единой составляющей, именуемой хищением, которое проявляется в общности многих объективных и субъективных признаков составов преступлений, предусмотренных ст. 158–162, 164 УК РФ, что позволяет отнести их в одну из групп всей классификации имущественных преступлений. Суть хищения очень точно подметил А. И. Бойцов: «…совершая хищение, виновный вступает во взаимодействие не с вещью, а с ее собственником и нарушает не отношение последнего к вещи, а существующие между людьми отношения собственности, покоящиеся на различении своего и чужого»16. Понятие хищения, как уже было отмечено, содержится в первом примечании к ст. 158 УК РФ, при этом законодателем оговорено, что дефиниция хищения распространяется на все статьи «настоящего Кодекса», а не ограничивается только преступлениями против собственности.

Приступая к научному толкованию признаков хищения, безусловно, следует начать с указанного в контексте всего определения первым — признака «корыстной цели». Уголовный закон никаких разъяснений в части конкретизации корыстной составляющей не делает, не смотря на достаточно большую распространенность данного признака в уголовно-правовых нормах.

До появления в конце 2007 года постановления Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабря 2007 г. № 51 «О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении и растрате»17 понимание корыстной цели в контексте имущественных преступлений базировалось, исключительно, на доктринальном толковании, причем не отличавшегося единообразием. Что касается судебной доктрины, то единственным источником, позволяющим иметь хоть какое-то представление о трактовке судебными органами корыстной составляющей, было постановление Пленума Верховного Суда РФ от 27 января 1999 г. № 1 «О судебной практике по делам об убийстве (ст. 105 УК РФ)»18.

Начиная с 2008 года, взгляды специалистов уголовно-правовой отрасли обращаются к определению корыстной цели, содержащемуся в упомянутом постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабря 2007 г. № 51 «О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении и растрате» (п. 28), выступившему в качестве ключевого источника толкования корыстной цели на тот период, в следующей редакции: «При решении вопроса о виновности лиц в совершении мошенничества, присвоения или растраты суды должны иметь в виду, что обязательным признаком хищения является наличие у лица корыстной цели, то есть стремления изъять и (или) обратить чужое имущество в свою пользу либо распорядиться указанным имуществом как своим собственным, в том числе путем передачи его в обладание других лиц».

Указанная редакция поспособствовала, и надо признать — небезо­сновательно, появлению в научной доктрине ряду справедливых замечаний. С. А. Елисеев оценил предложенное Верховным Судом РФ разъяснение очень емко, но в то же время, определив его очевидное упущение: «…Верховный Суд Российской Федерации, по существу, сказал о содержании корыстной цели следующее — корыстная цель как признак хищения представляет собой стремление лица совершить хищение»19. И с этим утверждением нельзя не согласиться по ряду причин.

Во-первых, судебное толкование корыстной цели пошло вразрез с общепринятым восприятием корысти как «страсти к приобретению, наживе, жадности к деньгам, к богатству»20, во-вторых, указанное определение предстало в виде повторного перечисления объективных признаков хищения, минуя непосредственное выражение представления виновного лица о желаемом для него в ходе совершаемого изъятия и (или) обращения чужого имущества конечном результате, к которому оно стремится.

Крайне противоречивой подобная позиция Верховного Суда РФ выглядит и с учетом того, что вышедшее в 2009 году постановление Пленума Верховного Суда РФ от 16 октября 2009 г. № 19 «О судебной практике по делам о злоупотреблении должностными полномочиями и о превышении должностных полномочий»21, отдельно подчеркнем — через два года после принятия постановления Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабря 2007 г. № 51 «О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении и растрате», для целей обоснованного применения в п. 16 ст. 285 УК РФ раскрывало содержание обязательного признака субъективной стороны данного состава — корыстной заинтересованности, определяемой как «стремление должностного лица путем совершения неправомерных действий получить для себя или других лиц выгоду имущественного характера, не связанную с незаконным безвозмездным обращением имущества в свою пользу или пользу других лиц…».

Таким образом, Верховный Суд РФ продемонстрировал позицию, при которой для правоприменителя дается толкование корыстной заинтересованности как признака субъективной стороны (обязательного только лишь для одного состава — ст. 285 УК РФ) в значении «стремления виновного получить выгоду», но в то же время оставил без изменения содержание корыстной цели применительно к целой категории преступлений, именуемых хищениями. И, что самое удивительное, такой подход имел место несмотря на то, что само значение всего, что основано на корысти, предполагает, исключительно, направленность на извлечение личной выгоды, пользы, в том числе, подразумевая и корыстные интересы, и корыстные цели22. Но, если для состава злоупотребления должностными полномочиями польза обрела окраску в виде «имущественного характера», то для мошенничества и присвоения (растраты) она осталась «неопознанной».

Кроме того, многочисленные дискуссии в научной среде были посвящены трактовке категории «других лиц», поскольку на тот момент высшая судебная инстанция России каким-либо образом их круг не описывала, иные разъяснения качественного содержания указанной категории отсутствовали. Это предопределило разделение доктрины уголовного права на тех, кто трактовал «других лиц» с позиции ограничительного объема, очерчивая этот круг только лицами близкими виновному или лицами, в благополучии которых он был заинтересован23, и, соответственно, расширительного толкования, допуская в сферу возможного обладания похищенным имуществом всех лиц, выбор которых находился, исключительно, в компетенции самого виновного. Напротив, П. С. Яни находит выражение корыстной цели и в действиях киногероя Юрия Деточкина, допуская тем самым обращение имущества в пользу любого лица24. В пришедшем на смену постановлению Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабря 2007 г. № 51 «О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении и растрате» по истечении десяти лет новом постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 30 ноября 2017 г. № 48 «О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении и растрате», посвященного разъяснению возникающих в судебной практике вопросов по делам о мошенничестве, присвоении и растрате, в контексте всего определения корыстной цели была внесена единственная корректива, в силу которой «другие лица» получили дополнение в виде словосочетания «круг которых не ограничен». Нельзя обойти стороной и крайне неудачную формулировку, предваряющую разъяснение корыстной цели, содержавшуюся как в постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабря 2007 г. № 51 «О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении и растрате», так и перебравшуюся в постановление Пленума Верховного Суда РФ от 30 ноября 2017 г. № 48 «О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении и растрате», указание Верховного Суда РФ на ее имманентность, исключительно, «при решении вопроса о виновности лиц в совершении мошенничества, присвоения или растраты». Безусловно, возникает вопрос, какое понимание корыстной цели следует отождествлять судам, решающим вопрос о виновности лиц в совершении кражи, грабежа или разбоя? Отличное от названного?! Особенно если учесть, что для этого есть и иные предпосылки, например, неоднократно подвергавшееся изменениям, начиная с 2007 года, постановление Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабря 2002 г. № 29 «О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое»25, так и не содержит прямого и легального толкования корыстной цели. Хотя, что мешало высшей судебной инстанции в своем первом, посвященном разъяснению ключевых положений классических форм хищения, дать распространительное для всех форм хищения, по аналогии с тем же понятием хищения, указанным в примечании к ст. 158 УК РФ, толкование корыстной цели. Отсутствие такого пояснения привело к тому, что в юридической литературе появились точки зрения, что интерпретация корыстной цели при уголовно-правовой оценке мошенничеств, присвоений и растрат совершенно другая, чем при квалификации краж, грабежей и разбоев26. Подобные подходы не сулят ничего хорошего для правоприменителя, но и говорить об их беспочвенном возникновении с учетом вышесказанного не представляется возможным.

В настоящее время действующая редакция постановления Пленума Верховного Суда РФ от 30 ноября 2017 г. № 48 «О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении и растрате» по-прежнему оставляет плацдарм для распространительного толкования терминов, выступающих в качестве составляющих элементов корыстной цели. В связи с этим, считаем, как и прежде что для всех форм хищения, желаемым для виновного итоговым результатом его преступной деятельности необходимо всегда признавать, путем трактовки корыстной цели как признака хищения, стремление виновного к личному обогащению; к обогащению

...