А. М. Лушников

Право и экономика

Монография

---

ebooks@prospekt.org

Информация о книге

УДК 346

ББК 67.404

Л87

Автор:

Лушников А. М., доктор юридических наук, доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой трудового и финансового права Ярославского государственного университета им. П. Г. Демидова (ЯрГУ).

Предлагаемая вниманию читателя монография посвящена взаимодействию юридической и экономической науки в решении наиболее важных проблем, связанных с регулированием общественных, прежде всего экономических отношений. Значительное внимание обращено на основания и пределы взаимодействия права и экономики, важность разграничения методологических подходов в рамках «права и экономики» и «экономического анализа права» и их содержательного наполнения. В книге рассмотрены такие важные научные феномены, как «человеческий капитал», «экономический империализм», модель «человека экономического» и др. При этом анализируются практические рекомендации экономистов, направленные на совершенствование правотворческой и правоприменительной деятельности.

Книга адресована прежде всего юристам и экономистам, а также представителям других гуманитарных дисциплин, которые интересуются проблематикой на стыке права и экономики. Она может быть использована в учебном процессе при подготовке соответствующих спецкурсов.

УДК 346

ББК 67.404

© Лушников А. М., 2018

© ООО «Проспект», 2018

Посвящается
Марине Владимировне Лушниковой

Введение.
Интеллектуальный армрестлинг:«видимая рука» права и «невидимая рука» рыночной экономики

Исторически сложилось так, что правоведение активно взаимодействует практически со всеми гуманитарными науками. Это выражается не только в исследованиях на стыке наук, но и в формировании наук и учебных дисциплин, предмет которых является смешанным. Достаточно вспомнить философию права, социологию права, правовую психологию, историю государства и права. Теория государства и права в части теории государства напрямую взаимодействует с политологией, а некоторые исследователи теорию государства относят к предмету политологии. Наиболее сложно и неоднозначно ситуация складывается с экономикой, начиная уже с определения терминов «правовая экономика» и «экономическое право». Между тем внеправовой экономики быть не должно.

Термин «экономическое право» не новый, и он традиционно связывается с правовым регулирование экономических отношений1. Эти экономические отношения, в свою очередь, представляют собой упорядоченную, организованную систему отношений между людьми и их объединениями по поводу производства, распределения, обмена и потребления материальных благ. Такое определение традиционно как для экономической теории, так и для юриспруденции. В этой связи акцентируем внимание на том, что экономика имеет предметом только поведение людей в экономической сфере. Превращение экономической теории в общую теорию любого человеческого поведения в любой сфере общественных отношений, на наш взгляд, весьма контрпродуктивно. Однако именно на этом фундаменте строятся попытки распространить методологию экономической науки на право, да и на другие общественные феномены.

Вернемся к общей проблематике взаимодействия права и экономики. Изучение данной проблематики на стыке наук обосновано, так как право регулирует наиболее важные общественные отношения. Среди последних экономические отношения занимают приоритетные позиции. Они связаны, повторимся, именно с регулированием производства, распределения, обмена и потребления материальных благ, а в конечном итоге — с огромным массивом гражданско-правовых, финансовых, трудовых, банковских, социально-обеспечительных и иных отношений. В этой части право является, до известной степени, вторичным, так как закрепляет и стабилизирует уже сложившиеся общественные отношения, связанные с экономической сферой. Однако часть этих отношений могут существовать только в качестве правоотношений, т. е. общественных отношений, урегулированных нормами права. Речь идет о налоговых и бюджетных правоотношениях, правоотношениях, связанных с рассмотрением и разрешением экономических споров в судах, и др. К тому же право может прямо воздействовать на регулируемые экономические отношения. Это делает не только актуальным, но до определенной степени и неизбежным проведение исследований на стыке права и экономики, польза которых очевидна для обеих наук. Юристы должны изучать экономику, чтобы лучше понять, как функционирует право, какие отношения оно регулирует и каковы последствия такого регулирования. Экономистам следует изучать право, чтобы лучше понять, как функционирует экономика, в каких рамках это происходит и каковы для нее последствия изменений в законодательстве.

С этим согласно подавляющее большинство юристов и экономистов, сталкивающихся с проблемами смежной науки; но вот относительно подходов к таким исследования разнообразие достаточно велико. При этом современный уровень научной специализации накладывает на любые междисциплинарные исследования ограничения и призывает их авторов к скромности. В этой части мы полностью согласны с немецким социологом, юристом и экономистом М. Вебером (1864–1920): «… Отдельный индивид может создать в области науки что-либо завершенное только при условии строжайшей специализации. Всякий раз, когда исследователь вторгается в соседнюю область… притом по необходимости, — у исследователя возникает смиренное сознание, что его работа может разве что предложить специалисту полезные постановки вопроса, которые при его специальной точке зрения не так легко придут на ум, но что его собственное исследование неизбежно должно оставаться в высшей степени несовершенным… Действительно, завершенная и дельная работа — это в наши дни всегда специальная работа»2

В западной литературе в качестве родового понятия традиционно выделяют «экономико-правовое движение», которое охватывает множество вопросов и подходов, возникающих на пересечении права и экономики; также «экономический анализ права» как одно из его составляющих3, о котором мы будем говорить ниже. В этом контексте речь идет преимущественно о поддержке выделения различных направлений юридико-экономических или экономико-правовых исследований, как стыковых и междисциплинарных. В частности, об этом неоднократно писалось в наших предшествующих работах, зачастую на примере трудового права и права социального обеспечения4.

В рамках «экономико-правового движения», по нашему мнению, четко выделяются следующие направления:

1. Исследования, находящиеся на стыке права и экономики (именуемые, собственно, «право и экономика»); они наиболее распространены в рамках «экономико-правового движения» (подчеркнем, взаимного движения). В западной литературе это направление иногда именуют «экономический анализ права», или «право и экономика» (Law and Economics). К сожалению, последнее из понятий используют зачастую, и без основания, как синоним «экономического анализа права». Отметим, что «старый экономический анализ права» основан на анализе правового регулирования общественных отношений, где право и экономика наиболее сильно пересекаются (антимонопольное и банковское законодательство, законодательство о ценных бумагах, страхование и др.). В этом смысле названный подход вполне укладывается в концептуальные подходы «права и экономики». Любое междисциплинарное исследование предполагает «игру на равных», рассмотрение взаимного влияния выводов и благотворную постановку проблем, выработанных в рамках одной науки в отношении другой. Представителей этого направления иногда именуют «юристами-экономистами». Я являюсь сторонником этого направления. В западной юридической науке в этом русле работают практически все интересующиеся экономикой юристы и многие экономисты. Достаточно вспомнить в этой связи американца Г. Калабрези (р. 1932) и англичанина С. Дикина (р. 1961). К сожалению, исследования в данном жанре в отечественной юридической науке относительно немногочисленны, равно как и в экономической науке. Перспективность таких исследований сомнений не вызывает.

2. «Экономический анализ права», на мой взгляд, следует принципиально разграничить с «правом и экономикой», хотя они и относятся к «экономико-правовому движению». «Экономический анализ права» (для сокращения далее именуемый иногда «экономическим анализом» или просто «анализом», а его приверженцы — «аналитиками») — сугубо экономическое направление научных исследований (исследовательская программа) и экономическая учебная дисциплина. В своих крайних формах никакой междисциплинарной диалогичности она не предусматривает. Более того, новый «экономический анализ права» не предполагает, как может показаться, применения некоторых выводов и подходов, определенных в рамках экономической науки к исследованию правовых феноменов. Это просто превращение методологии экономической науки в основу изучения правоведения. «Экономический анализ права» сформировался в рамки мейнстримовских экономических неоклассических подходов, а также неолиберализма, консерватизма и неоинституционализма. Его можно назвать наиболее ярким проявлением «экономического империализма», который основан во многом на модели «человека экономического». Это практически сугубо американское явление, мало распространенное вне пределов США, где ведущим, даже для Великобритании, является «экономика и право». Наиболее яркие представители «анализа» — американцы Г. Беккер (1930–2014) и Р. Познер (р. 1939). Отмечу, что подобных исследований в российской юридической науке нет, а отечественные экономисты в данном жанре пока преимущественно только воспроизводят в учебных целях работу своих американских коллег. Для юриспруденции это направление не представляется мне перспективным. Подобный жанр может использоваться только в «гомеопатических дозах» при изучении некоторых сугубо экономических отношений и при наличии определенных условий. Более того, попытка универсализации «экономического анализа права» ведет к весьма курьезным результатам, и зачастую контрпродуктивна. Именно по этой причине дискуссии об «экономическом анализе права» в работе уделено столь большое внимание.

В этой части я буду опираться на разграничение, проведенное американским юристом Г. Калабрези. Вот как кратко, но емко он определил демаркационную линию: «… в «экономическом анализе права» доминирует экономика, право же выступает предметом анализа и критики, а в «праве и экономике» отношения являются двухсторонними. Экономическая теория исследует право, но порой это исследование приводит к изменениям в экономической теории, а не к изменениям в праве или же в описании правовой реальности»5. Такое разграничение не всегда проводится экономистами, но для юридической науки это разделение очевидно и принципиально. Оно позволяет преодолеть известную путаницу, когда любые исследования на стыке права и экономики некоторые экономисты объявляют «экономическим анализом права».

Отметим, что не только междисциплинарные, но и личные контакты юристов с экономистами по поводу правовой проблематики также не всегда результативны, о чем свидетельствует и личный опыт автора. На совместных научных конференциях экономисты, как правило, первыми выступают с докладами, а на момент начала обсуждения покидают аудиторию. Вопросы юристов, причем достаточно элементарные, могут вызвать у них раздражение, ответы же нередко даются в духе: «А, вы просто не понимаете»6. Согласимся, не понимаем. Но возникает резонный вопрос: а есть ли что юристам понимать, и если есть, то стоит ли оно того? В ответ зачастую можно получить мешок цифр, полмешка формул и четверть мешка графиков, плюс туманные размышления об экстерналиях, транзакционных издержках, «человеческом капитале» (о них мы вспомним в дальнейшем) и др.

Изучив все это, практически каждый юрист поймет, что он лишний на этом празднике «экономической жизни». Между тем в «сухом остатке» этого «анализа» чаще всего бывают либо вполне банальные истины, либо более чем сомнительные для юристов утверждения, например о том, что экономическая эффективность во всех случаях и для любых общественных отношений представляет собой подлинную справедливость. Не стоит удивляться заявлению некоторых отечественных экономистов о том, что «экономический анализ права — это ведущее направление современной юриспруденции». Однако это не так даже в США, где именно «экономический анализ права» более распространен. Вне США — это просто одно из многих ответвлений экономической науки. Напомним, что данный феномен связан с англосаксонской правовой семьей, для которой основным источником права является прецедент. Между тем даже для Великобритании «анализ» менее значим, а для государств романо-германской правовой семьи с преобладающей ролью нормативных правовых актов это вообще большая проблема. Оговоримся, что «анализ» направлен прежде всего на правоприменение и деятельность судей, и вне этой сферы он малозначим для любой правовой системы.

Очевидно, что объяснять через один фактор (экономику) все разнообразие общественной жизни — методологически тупиковое направление. Это понимают и многие экономисты. Вот что писал один из них о взглядах американского экономиста М. Фридмана (1912–2006), к которым мы еще не раз обратимся: «Должно быть, он видит себя — в силу знания вечных экономических принципов — обладателем универсального инструмента для понимания любых человеческих дел. По духу, как только он покидает узкую область экономики, недалеко ушел от гегельянцев и марксистов. Те также пытались объяснить мир, распространяя на все, что попадется, принцип, который они однажды открыли, а в особенности на то, что им всегда мешало. У Гегеля таким принципом была диалектика и история, у Маркса — классовая борьба»7.

Хочу оговориться, что речь идет только об экономистах — сторонниках «экономического анализа права», стремящихся научить юристов правильно понимать сущность права. В целом отношения юристов и экономистов в стенах университетов вполне доброжелательные. Так, автор много лет преподавал правовые дисциплины на экономическом факультете университета и в вузах экономического профиля, и это оставило самые приятные впечатления.

Стоит несколько слов сказать о принципах, которые у права и экономики некогда были достаточно близки, а в настоящее время существенно разнятся. Экономика построена на принципах осуществляемого «человеком экономическим» рационального выбора, максимизации выгоды, целесообразности, экономического расчета, математического моделирования и др. Вечные напоминания про главный козырь экономической науки в виде «теории рационального выбора», осуществляемого «человеком экономическим», при ограниченных ресурсах доводит до странного утверждения о том, что выбор для всех, всего, всегда и везде происходит одинаково. С этим можно согласиться, если считать одинаковым, например, выбор жены и коровы для фермера, причем в любой точке мира.

Право, напротив, базируется на принципах справедливости, формального равенства, свободы и гуманизма. Справедливость является центральным пунктом расхождения в подходах юристов и экономистов-неоклассиков, занимающихся проблемами права. Для юристов, так же, как и для философов, справедливость — ключевая самостоятельная ценность, а для «аналитиков» — побочный результат экономической эффективности. На такие расхождения взглядов уже обращалось внимание в юридической литературе8. Отрадно, что в трактовке справедливости отдельных экономистов, например А. Сена (р. 1933), есть немало общего с подходами, к примеру, историка П. Проди (р. 1932), философов М. Сэндела (р. 1953) и Д. Ролза (1921–2002)9. Для России, правовая традиция которой тяготеет к справедливости, это особенно важно.

Российской спецификой является и то, что отношение к взаимодействию права и экономики у отечественных юристов было искажено двумя факторами. Во-первых, многолетним господством марксистской идеологии, согласно которой базис (экономика) всецело определял надстройку, в том числе право. Во-вторых, следует назвать социально-экономические преобразования 90-х гг. ХХ в. в России, когда «экономический анализ права» практически заменил само право. Отсюда странная, с нарушениями даже убогого действовавшего на то время законодательства, приватизация (практически бесплатная передача собственности «эффективным собственникам»), наем за невероятные по тому времени зарплаты «эффективных менеджеров» для управления оставшейся госсобственностью, предложение милиции и другим правоохранительным органам «зарабатывать самим», вложения средств только в сырьевую сферу и деиндустриализация (с целью использование «сравнительных преимуществ»), ликвидация на некоторое время таможенных границ (торжество «свободной торговли») и др. В связи с этим можно встретить подчеркнуто отрицательный взгляд на попытки обосновать существенное экономическое влияние на право. Вот что пишет по этому поводу современный российский правовед В. А. Томсинов (р. 1951): «… есть основания считать, что всецело превалирующий на протяжении последних двух десятилетий сугубо экономический подход к решению тех или иных общественных проблем, при умалении подхода правового, является грандиозной государственной ошибкой, не позволившей создать в России институционную основу нормальной экономики, нормальной политики и, как следствие, нормальной человеческой жизни»10. Видный отечественный теоретик права и цивилист С. С. Алексеев (1924–2013) отмечал, что его поражает «прохладное отношение, а то и презрение наших экономистов-реформаторов к правовой материи»11.

В начале ХХI в. ситуация изменилась, но не значительно. Для того чтобы не возвращаться к этому в дальнейшем, отмечу, что круг российских идеологов «экономического анализа права» представлен исключительно экономистами (от «молодых реформаторов» начала 90-х гг. прошлого века до современного «экономического блока» правительства) и в значительной степени совпадает с персонажами книги российского экономиста М. Делягина12.

Стоит отметить, что в начале десятых годов нашего века интерес российских юристов к смешанным с экономикой исследованиям несколько возрос, о чем свидетельствуют публикации целого ряда авторов (А. Е. Ашмарина, А. Ю. Быков, В. А. Вайпан, Г. А. Гаджиев, А. М. Егорова, В. В. Ершов, А. Г. Карапетов, В. Н. Корнев, С. П. Королев, И. Л. Честнов и др.). Все эти изыскания идут в рамках направления «экономика и право», причем независимо от названия работ13.

Осложняет их то, что о единстве подходов экономистов к правовым проблемам говорить не приходится. И именно разночтения в отношении к государству и праву в экономической науке весьма существенные. Так, вполне конструктивно изучаются проблемы взаимодействия экономики и права в русле почти всех разновидностей кейнсианства (названного так в честь британского экономиста Дж. М. Кейнса (1883–1946)), поведенческой экономики, теории игр, «другого канона», отчасти нового институционного подхода, «экономики добра и зла» и др. В этой ситуации достаточно очевиден круг известных современных экономистов, труды которых достойны особого внимания юристов. Это Д. Акерлоф (р. 1940), Г. Мэнкью (р. 1958), Т. Пикетти (р. 1971), Э. Рейнерт (р. 1949), Т. Седлачек (р. 1977), Д. Стиглиц (р. 1943), А. Сен (р. 1933), Р. Талер (р. 1945) и др. Их исследования будут использоваться мною в дальнейшем.

В качестве резюме отмечу, что независимо от специализации юристам надо знать хотя бы основы экономики, а экономистам — основы права. Чем ближе к регулированию экономических отношений предмет правовых исследований, тем лучше юрист должен знать экономику. Соответственно, чем ближе к наиболее важным экономическим общественным отношениям проблематика экономического исследования, тем лучше экономист должен быть знаком с правом. Естественно, для различных областей этих наук степень знания может быть разной и варьироваться от равного владения до ограничения знаниями основ. Однако знание в области экономики даст юристам несопоставимо меньше, чем считают сторонники «анализа», но несопоставимо больше, чем полагают скептически настроенные к экономике юристы. При этом любые претензии экономистов (или специалистов в иной отрасли знания) на то, что они «заново откроют» другую гуманитарную науку, выглядят, по меньшей мере, странно. К примеру, претензия психологии все объяснять через фрейдизм, как и сугубо диалектико-материалистический подход в рамках марксизма, это наглядно показали. Они сохранились в инструментарии науки, но их ограниченное значение не подлежит сомнению.

При этом я принципиально не претендую на какую-либо оценку значения «права и экономики» или «экономического анализа права» для экономической науки, а тем более на альтернативный «правовой анализ экономики», проводимый учеными в прошлом14, хотя и сейчас насущная потребность в этом есть. Не ставится мною под вопрос значение для экономической науки рассматриваемых в работе трудов экономистов, а тем более не является целью анализ какого-либо направления экономических знаний. Также очевидно, что в рамках одной книги невозможно рассмотреть или даже обозначить все проблемы взаимодействия права и экономики. Это требует многотомного труда и целого авторского коллектива. Моя задача существенно скромнее: определить общие подходы к «праву и экономике» и «экономическому анализу права», остановиться на наиболее спорных точках взаимодействия права и экономики, рассмотреть приемлемость наиболее традиционных рекомендаций по результатам экономико-правовых исследований для правоведения в теоретическом и прикладном аспектах.

Если пользоваться известной метафорой, то экономисты больше полагаются на «невидимую руку» рынка, которая все расставит по своим местам и всем воздаст по заслугам. Юристы же чаще уповают на вполне «видимую руку» права и правовых учреждений, которые должны регулировать наиболее важные общественные отношения. При этом речь не должна идти о каком-то армрестлинге, соперничестве. Только во взаимодействии наук можно расширить знания юристов о праве, экономистов — об экономике и, возможно, скромно предложить для другой науки необычный подход к решению некоторых ее проблем. Поэтому стоит говорить об исследованиях «в две руки» или с «двух рук», к чему мы вернемся в заключении.

К написанию этой книги в той или иной степени причастен целый ряд юристов и экономистов, которые оказали влияние на авторский замысел, выбор сюжетов, направленность аргументации, подбор литературы и др. Однако эта книга не состоялась бы без вдохновляющего влияния доктора юридических наук, профессора Ярославского государственного университета им. П. Г. Демидова Марины Владимировны Лушниковой, которая, кроме того, была самым принципиальным, но очень благожелательным критиком. Ей и посвящается данная монография.

Особо хотелось бы поблагодарить доктора экономических наук, главного научного сотрудника Всероссийского научно-исследовательского института труда Минтруда России Валентина Дементьевича Роика. Наши многочисленные беседы укрепили меня в убеждении вступить на пограничное поле взаимодействия права и экономики. Я постарался учесть замечания и пожелания, высказанные в этих беседах. Естественно, ответственность за все возможные ошибки и неточности лежит только на мне.

1. Основания и пределы взаимодействия права и экономики

В настоящее время экономика недвусмысленно претендует на звание науки, объясняющей и меняющей мир, всеобщей (а не только экономической) антропологии и истории, и едва ли не новой (в прочем, светской) религии15. В последнем случае это связано с тем, что многие ее ключевые положения основаны именно на вере, не могут быть не доказаны, не опровергнуты, т. е. базируются на трюизмах (в духе «люди выбирают то, что они выбирают»).

Претензии экономистов на звание самой «сильной» и влиятельной из социальных наук основаны на ряде положений. Во-первых, экономисты оказываются самыми влиятельными, когда речь заходит об определении направлений социально-экономической политики. В постсоветский период это принимало порой утрированные, если не извращенные формы. Все остальные специалисты-гуманитарии (включая юристов) до недавнего времени выполняли роль массовки, если не «подтанцовки». Во-вторых, экономисты утверждают, что только у них есть подлинная научная экономическая теория, которой лишены остальные гуманитарные науки. Они полагают, что подобно физике, экономическая теория опирается на ряд неоспоримых постулатов, позволяющих эффективно решать практические вопросы. В-третьих, по их мнению, методология экономической науки настолько совершенна и универсальна, что позволяет стать основой любых социальных исследований (в духе «экономического империализма») и решения практических вопросов и во внеэкономической сфере.

Между тем, первое из этих положений — скорее недостаток, а не достоинство в определении направлений социально-экономической политики, которой необходим более комплексный подход. Многие из «бесспорных» постулатов экономической теории, как минимум, крайне спорны, а единое понимание экономической теории даже самими экономистами весьма проблематично. Наконец, совершенство экономической методологии, а тем более ее приемлемость в качестве основы других социальных (в том числе правовых) исследований, еще более проблематична.

Однако связь экономики с материальной выгодой, определением путей повышения финансового благосостояния, наряду с вышеназванными факторами, позволили именно этой науке в настоящее время заявиться в качестве «королевы общественных наук». Симптоматично, что кроме самих экономистов, причем далеко не всех, это «королевское величество» еще никем не признано.

В нашу задачу не входит анализ всего комплекса проблем, связанных с такими претензиями. Первоначально ограничимся определением оснований и пределов взаимодействием права и экономики. Как нам представляется, право и экономика являются одними из определяющих наук и учебных дисциплин, исследующих, в том числе, поведение людей в важнейших для них сферах общественной жизни. Очевидно, что и исследования на стыке права и экономики необходимы, в частности, в связи с тем, что междисциплинарная проблематика все больше интересует исследователей самых различных направлений. Более того, в последнее время многие научные прорывы достигаются именно на стыке наук, проблем, методологических подходов и др. Неслучайно среди ученых — лауреатов Нобелевской премии по экономике¹⁶ представлены исследователи, получившие не экономическое образование и в силу профессиональных интересов связанные преимущественно с другими сферами деятельности. Достаточно вспомнить, например, математиков (Т. Ч. Купманс (1910–1985) (Нидерланды/США), Л. В. Канторович (1912–1986) (СССР), Д. Нэш (1928–2015) (США), Р. Д. Ауманн (р. 1930) (Израиль)), американских политологов (Г. Саймон (1916–2001) и Э. Остром (1933–2013)), израильского психолога Д. Кинемана (р. 1934).

Однако, на наш взгляд, взаимодействие правовой и экономической наук предполагает ограниченное, хотя и весьма обширное двухстороннее взаимодействие, основанное на: 1) постановке проблем, свойственных одной сфере знания в рамках другой сферы, 2) использовании выводов, полученных одной наукой для исследования проблематики другой науки, 3) сохранении научной специализации, предмета исследования и методологического инструментария, когда нормативные заключения, в том числе под влиянием внешних для данной науки факторов, делаются юристами в отношении юриспруденции, экономистами — в отношении экономики и др. Обратим внимание, что это обоюдный процесс, а не одностороннее влияние и, тем более, не «захват чужих территорий».

Применительно к праву и экономике ситуация сложилась так, что их точки соприкосновения, и основания взаимодействия связаны с его очевидными пределами. Рассмотрим их по порядку.

1. По меньшей мере с начала ХХ в. все более углубляется научная специализация, сопровождающаяся взрывным ростом объема знаний, числом методологических подходов, а для юристов и объемом нормативного материала и судебной практики. Это привело к тому, что даже в рамках наук и учебных дисциплин универсализм стал достаточно ограничен. В настоящее время сложно найти ученого, который в равной степени был бы авторитетным специалистом одновременно, например, по гражданскому и уголовному праву или по финансовому и уголовно-исполнительному праву. В экономической науке не меньший раздел сложился между теоретической и прикладной экономикой, макроэкономикой и микроэкономикой, экономикс и политической экономией, менеджментом и бухгалтерским учетом, видами менеджмента и др. Больше того, в рамках даже отдельных наук, например, цивилистики и финансового права сложилось столько отдельных проблемных ответвлений, требующих большого объема специальных знаний (отдельные виды договоров, ценных бумаг, страхования, банковское право, отдельные виды налогов, уровни бюджетирования и др.), что в определенной степени ослабляется даже внутри научный универсализм.

Еще сложнее обстоит дело с междисциплинарным взаимодействием, когда к глубоким знаниям в одной научной сфере должен прилагаться известный уровень компетентности в другой или других научных сферах. При этом надо учитывать особенности каждой дисциплины и возможные пределы вмешательства в ее материю. Например, очевидно, что юриспруденция является достаточно специфической областью науки. Это не позволяет в принципе «переформатировать» ее под положения и выводы любой другой науки, хотя учитывать их можно и нужно. Данное утверждение, естественно, относится к экономической и любой другой самостоятельной науке. Это не отменяет, а напротив, предполагает, наличие междисциплинарных исследований и минимальный универсализм самих исследователей. Перефразируя известное высказывание британского философа и экономиста-классика Дж. С. Милля, можно сказать, что «не будет хорошим юристом тот, кто только юрист». Немецкий экономист и сторонник социального законодательства А. Вагнер (1835–1917) выражался в том же духе: «Исключительная специализация делает людей плоскими и односторонними»17. Однако это в любом случае предполагает, что профессиональное и глубокое исследование в сфере права могут создать только юристы, а экономики — только экономисты, так как речь идет о комплексном подходе к исследованиям в жанре «право и…», либо «экономика и…» и др.

2. При рассмотрении вопросов взаимодействия права и экономики многие исследователи, причем подавляющее число экономистов, игнорируют исторические аспекты этого взаимодействия. Нацеленность на материальный эффект (затраты-выгоды) в системе «здесь-теперь» решает сугубо экономические подходы глубины и доказательности. Оговоримся, что значительная часть современных экономистов с уважением относится к истории, однако это в некоторой степени одностороннее отношение. Модная ныне клиометрика (математизированный раздел истории экономики), как и эконометрика в целом, мало что могут дать для понимания сущности социальных аспектов экономических и правовых процессов в ретроспективе. Анализ проблематики «экономики войн»18, «экономики революций», «экономики рабства» и др. не способен дать внятного полного объяснения прошлого и природы войн, революций и др. Неслучайно почти общим местом стала констатация отсутствия экономических предпосылок Первой мировой войны.

Эта «не историчность» проявляется в нескольких аспектах, мешающих, в том числе, сбалансированному подходу к праву и экономике19. Отметим, что наиболее выдающиеся, на наш взгляд, труды по истории экономики и экономической мысли сопровождались вполне уважительным отношением к праву и другим гуманитарным дисциплинам20.

Одним из следствий отсутствия исторической глубины стал отказ от лежащего в основе исследований состояния изменчивости объекта познания в пользу выведения на первый план субъекта познания, его убеждений и поведенческих установок, которые провозглашались неизменными едва ли ни со времен первобытного человека. Отсюда и наделение человека любых эпох вечным экзотическим набором качеств, определяющих его поведение, таких как: склонность к торговле (обмену), рациональность, исчерпывающая информированность, абсолютный приоритет экономической выгоды, безудержное стремление к ее максимизации и др. К модели внеисторического «человека экономического» мы еще вернемся.

При этом надо иметь ввиду, что экономическая наука сформировалась в качестве относительно самостоятельной существенно позднее, чем юридическая наука. Отметим, что даже греческий термин «экономика» происходит от соединения двух слов: дом и закон (при том, что в греческом языке право и закон обозначались одним и тем же словом). Это была лишь практическая мудрость, связанная с определениями правил (в том числе правовых норм) ведения домашнего хозяйства. Очевидно, что в работах Платона (427–347 гг. до н. э.) и Аристотеля (384–322 гг. до н. э.), посвященных социальной сфере, абсолютно доминировали темы государства и законов. Специальное выделение Ксенофонта (430–356 гг. до н. э.), как едва ли не предшественника А. Смита вряд ли обоснованно, хотя из всех античных мыслителей он продвинулся в объяснении экономических процессов дальше всех. Нам вообще больше нравится его полководческий талант, дар историка и сочинение «Анабасис Кира», как и автору описания похождений бравого солдата Швейка Я. Гашеку.

Также очевидно, что правоведение в то время еще не выделилось из философии, однако не вызывает сомнений его относительное обособление в Древнем Риме. При этом экономические познания римлян были связаны преимущественно с решением проблем правового регулирования гражданско- правовых отношений и разрешением споров о праве. В этом контексте значение римского права для генезиса экономической науки сложно переоценить. В данном случае на изучение экономических проблем судей и государственных чиновников (прежде всего, преторов) подталкивали требования правоприменительной практики. Имел место своеобразный «правовой анализ экономических проблем». Развитию такой ситуации способствовало появление первых юридических школ и начало формирования системы юридического образования21.

В дальнейшем о вопросах экономики писали либо практики (администраторы, деловые люди, реже медики, инженеры или военные), либо священники (в том числе специалисты по каноническому праву) и юристы. При этом научное образование последних двух групп состояло в основном из прохождения курсов юридических факультетов университетов и основывалось либо на знании римского, либо канонического права22.

Даже в XVIII в. науки, изучающие человеческое общество, в том числе экономику, социологию, политологию, отчасти даже философию (прежде всего, нравственную философию), объединялись предельно широко трактуемой наукой юриспруденцией. При этом сама юриспруденция зачастую делилась на две области знания: естественное право, иногда именуемое нравственной философией и собственно прикладную юридическую науку, основанную в значительной степени на классическом римском праве. Главным для исследователей было создание норм права, соответствующих моральным и религиозным нормам, и обеспечивающим достойную и праведную жизнь. Эта очевидная истина признается не только правоведами, но и специалистами в сфере экономики23. Так, юристами по образованию, а некоторые и докторами права были пионеры экономических исследований и ее выдающиеся представители Ж. Боден (1530–1596), Ф. Бэкон (1561–1626), П. Л. Буагильбер (1646–1714), Ф. Хатчесон (1694–1747), А. Смит (1723–1790), И. Бентам (1748–1832), Г. Госсен (1810–1858), Й. Шумпетер (1883–1950), Ф. А. Хайек (1899–1992), юриспруденцию изучали Дж. С. Милль (1806–1873), К. Маркс (1818–1883), К. Менгер (1840–1921), М. Вебер (1864–1920), Р. Коуз (1910–2013) др.

Таким образом, первоначально экономика была ответвлением нравственной философии, связанной с юриспруденцией в широком смысле. Напомним, что первый в Европе Болонский университет был сформирован на базе школы права в конце ХI в., а юридические факультеты с соответствующе профессурой присутствовали изначально в структуре всех университетов. Многие века основы экономических знаний в той или иной мере преподавались преимущественно именно на юридических факультетах, тогда как преподавание юриспруденции было присуще университетскому образованию с момента образования практически любого университета. Первые профессора -экономисты появились в Германии только в первой половине ХVIII в., а вне Германии — вообще в первой половине ХIХ в. Напомним, что первым профессором экономики считается С. П. Гассер (1676–1745), получивший это звание в 1727 г. Первая кафедра политической экономии создается в Англии только в 1805 г. в колледже, открытом Ост-Индской компанией в Хейлибери. Возглавлял ее, кстати, один из самых «мрачных» экономистов-классиков Т. Мальтус. Экономика даже в станах Запада стала академическим предметом лишь в 1880-е годы24, а политэкономия первоначально преподавалась в качестве отдельного предмета только на юридических факультетах университетов или в специальных юридических вузах.

Да и формирование политической экономии именно в Великобритании во второй половине ХVIII в. как раз и связано с тем, что там существовал минимальный уровень развития права и правовой культуры, который позволил проводить экономические исследования и осуществлять эффективную экономическую деятельность (закрепление и защита права собственности, патенты и защита авторских прав, стабильное финансовое право, зачатки трудового законодательства и др.).

Для России ситуация была еще более однозначной, так как практически все ученые-экономисты дореволюционного периода были юристами, причем юристами по образованию, системе мышления, научным степеням, преподаваемым в вузах дисциплинам. До начала ХХ в. профессиональных экономистов в вузах России просто не готовили. Первым стало экономическое отделение Петербургского политехнического института, начавшее работу в 1902 г. В этой связи подавляющее число будущих экономистов, включая таких выдающихся, как Н. Д. Кондратьев (1892–1938), И. М. Кулишер (1878–1933) и другие, закончили именно юридические факультеты университетов или специальные юридические вузы. Нет, конечно, были среди них выпускники математических и исторических факультетов, даже духовной академии и вообще деловые люди без высшего образования, но до начала ХХ в. экономистов по образованию практически не было (исключение — получившие образование за границей). Добавим, что многие из отечественных исследователей могут быть в равной степени признаны видными юристами и экономистами, однако некоторое из них являлись еще и специалистами сразу в нескольких отраслях права. Так, И. И. Янжул (1845–1914) и И. Х. Озеров (1869–1942) признаются не только известными специалистами в сфере финансового права и экономики, но одними из пионеров исследований в сфере трудового права. Более подробно об этом мы уже писали ранее25. Стоит подчеркнуть, что обращение к проблемам собственно экономики для юристов было зачастую дополнительным при рассмотрении комплекса проблем, связанных с усовершенствованием правовых норм, регулирующих общественные отношения в сфере экономики.

Недооценка такого исторического понимания проблемы приводит некоторых экономистов к странным выводам о хронологическом первенстве экономических исследований над правовыми и даже об отсутствии в прошлом самостоятельных правовых исследований (например, в сфере финансов)26, о сдвигании истории «экономического анализа права» (о нем позднее) чуть ли не в начало ХVIII в.27, когда не существовало и самостоятельной экономической науки в современном понимании. Ситуация обстояла с точностью до наоборот, и в то время можно говорить только о попытках юристов изучать экономическую проблематику.

Для примера остановимся на соотношении юридической и экономической науки в регулировании финансовых отношений в ретроспективе. Начнем с того, что изначально проблематика таких исследований была смешанная, причем первыми шли практические потребности нормирования налоговых и бюджетных отношений. Это отразилось даже на системе юридического образования. Так, с 1835 г. законы о государственных повинностях и финансах преподавались на юридических факультетах университетов и в специальных юридических вузах России. С 1863 г. там же преподавалось непосредственно финансовое право, причем по кафедре с тем же названием, с 1868 г. присуждались магистерские, а с 1871 г. и докторские диссертации по финансовому праву. Уже к концу досоветского периода было опубликовано около сотни учебников и учебных пособий, многие десятки монографий, сотни крупных статей по финансовому праву. Еще раз напомним, что экономика даже в станах Запада стала академическим предметом лишь в 1880-е годы.

Уточним, что финансовое право регулирует общественные отношения, связанные, прежде всего, с налогами и сборами, бюджетом и денежным обращением. В этой связи такие проблемы, как виды налогов и сборов, налогооблагаемая база, объект обложения, права и обязанности налогоплательщиков, принципы налогообложения, виды и уровни бюджетов, порядок их формирования и расходования бюджетных средств определяются и осуществляются не в соответствии с пожеланием условных экономистов. Они регулируются в соответствии с законами, а в отдельных случаях и с подзаконными актами. Кстати, финансовые и денежные реформы также осуществлялись не в соответствии с чьими-то пожеланиями, а на основе нормативных правовых актов.

Добавим, что в данном случае право оказалось наиболее тесно связано с экономикой, что аксиоматично, но разделение их предметов возможно и необходимо, что также аксиоматично. Это делает необходимым не односторонний анализ, а проведение комплексных исследований. Классическим в этой части является мнение академика И. И. Янжула: «Финансовое право имеет своей задачей юридико-догматическое изучение финансовых законодательств, в их историческом развитии и современном состоянии, а финансовая наука изучает влияние их с экономической и юридической стороны и представляет собой ряд обобщений из данных финансового законодательства…»28. Следовательно, И. И. Янжул не только разделял финансовое право и финансовую науку, но и выделял юридическую сторону финансовой науки, вел исследование на стыке этих наук. Аналогичной позиции придерживался и профессор Петербургского университета В. А. Лебедев (1833–1909)29, доминирует она и в современной науке финансового права.

Таким образом, при предметном разделении, никем не ставится под сомнение органическая связь правового и экономического начала в финансовой науке. Это дает нам возможность констатировать, что такая «многослойность» делает необходимым поиск истоков анализа финансовых проблем в правовых исследованиях, и, напротив, финансово-правовой проблематики в политэкономических исследованиях, а затем и в работах по финансовой науке30.

Однако с тех пор как финансово-правовая, так и финансово-экономическая науки настолько усложнились, что просто лозунгом «возвращения» к былому универсализму ученых не обойтись. В заключение отметим, что корни экономической науки связаны с традиционной и неизменной проблематикой юриспруденции, такой, как справедливое устройство общества, формальное равенство, свобода (причем не только экономическая), гуманизм. Современная экономическая наука во многом оторвалась от этих корней.

3. С этим связана и крайне уязвимая модель «человека экономического» (как основание теории рационального выбора), которая господствует в современных экономических исследованиях. Это самая примитивная, причем никогда в реальности не существующая модель человека. Не реалистичны такие основы этой модели (и предпосылки экономических исследований), как постулаты об изначальной склонности человека к обмену (торговли), полной рациональности (расчетливости) («человек оценивающий»), стремлении к «предельной полезности», обладании им «полнотой информации» (и ему ведомы все возможные альтернативы) и др. К тому же такой человек не знает слабостей, аскетичен, как монах, никогда не меняет своих предпочтений, планирует свои траты и накопления с первого заработка и на всю жизнь, при этом даже знает ее продолжительность. Вероятно, под это описание не подошел бы ни один из когда-либо живших или живущих людей на земле. Примечательно, что сами экономисты (не без влияния психологов)31 в критике этих моделей идут наравне с социологами, психологами, историками и антропологами. Уже неоднократно отмечалось, что таким человеком на практике может быть только профессор экономики и математики в одном лице, что он живет в «экономической нирване», причем только на страницах трудов ученых-экономистов, что это вообще экономический зомби или даже Франкенштейн, «универсальное пугало» и др. Это крайний утилитарист, причем даже не в представление И. Бентама, где речь шла, среди прочего, и о счастье как можно большего числа людей, а утилитарист-индивидуалист, выпавший из системы социальных связей. Эта «условная фигура» настолько не устраивает и самих экономистов, что было иронично предложено «… заменить его на кого-нибудь понатуральнее, вроде мадам Бовари»32. Лауреат Нобелевской премии по экономике за 2017 г. американец Р. Талер (р. 1945 г.) вообще разделил никогда не существующую, выдуманную модель «человека экономического», назвав его Рационалом, с одной стороны, и реального Человека33.

Однако признавая не реалистичность такой модели, в экономической науке утверждается о ее «релевантности». Американский экономист М. Фридман (1912–2006) прямо утверждал, что реалистичность предпосылок исследования вообще не имеет значения. Единственное, что имеет значение — это предсказуемая точность теории34. Остается только представить себе, что в гипотезе правовой нормы будет указано на юридический факт, которого не может быть. А о санкции за то, «чего не может быть», в этой ситуации даже страшно подумать. Самое часто употребляемое экономистами понятие «релевантности» (в самом общем смысле слова, соответствия, адекватности для данной ситуации) в каждом конкретном случае требует доказательств. В свое время его употребление неоднократно критиковалось российскими юристами35.

Главное в «человеке экономическом» — рациональность, тесно связанная с индивидуализмом, причем она приобретает достаточно одиозное наполнение в духе шутки «что творю, то и хочу». Поскольку экономисты понимают, что реально, по меткому замечанию Ф. А. Хайеку (1899–1992), жизнь идет «между инстинктом и разумом»36, то под рациональность можно подвести любое поведение человека. Это может быть и самоубийство (освобождение от экономических проблем) и истерика (компенсация психической травмы) и даже стремление к счастью (и не только в духе литературного Остапа Бендера, узнавшего у Шуры Балаганова сколько денег ему надо для счастья). Экономический анализ человеческого счастья — отдельный вопрос. В этой связи хочется вспомнить замечательную повесть братьев А. и Б. Стругацких «Понедельник начинается в субботу». Один из ее персонажей Магнус Федорович работал над диссертацией «Материализация и линейная натурализация Белого Тезиса как аргумента достаточно произвольной функции сигмы не вполне представимого человеческого счастья». С учетом математизации экономики (о ней далее) эта тема кажется вполне достойной. Одна беда — надо найти сам Белый Тезис. Кстати, в повести дан ряд определений счастья, которые вполне подошли бы для его экономического анализа, одно из них звучит «не в деньгах счастье»37. Но если не в деньгах, то причем здесь экономическая наука? От себя добавим, что смелые размышления экономистов о счастье и прочих внеэкономических феноменах (в духе «экономического империализма») несколько необычны и лучше бы эту сферу оставить социологам, психологам, философам и историкам.

Однако это еще не все. Так, вполне экономическое объяснение получает жертвенность и мученичество (что бы чтили потомки), уважение старших (что бы уважали младшие), благотворительность (для престижа) и др. В таком духе можно объяснить заботой о своем будущем уход за детьми, но помощь престарелым родителям — уже вопрос (если только опять не использовать зарабатывание авторитета у младших и престиж). Итог печален — без рациональной хитрости и экономического расчета человек не делает вообще ничего, а его альтруизм, жертвенность, бескорыстие — только частное проявление этой самой рациональной хитрости, а также и экономического расчета.

Короче, что бы человек не делал, все рационально, причем в духе теории рационального выбора еще и направлено на максимизацию выгоды. В таком контексте даже сложно, если вообще возможно, найти какое-либо нерациональное поведение. С учетом того, что вытворяют некоторые современные молодые люди во имя получения только компьютерных «лайков», можно предположить, что во имя данной «высокой цели» рациональным оказывается действительно все, вплоть до публичного самоубийства. Проявление современного искусства (в кавычках или нет — по вкусу) в виде забегов по улице голых персонажей

...