В. В. Кожевников

Хрестоматия по теории государства и права

Учебник

В 2 частях.
Часть 1

---

ebooks@prospekt.org

Информация о книге

УДК 340.12(075.8)

ББК 67.0я73

К58

Автор:
Кожевников В. В., доктор юридических наук, профессор кафедры теории и истории государства и права Омского государственного университета имени Ф. М. Достоевского.

Рецензенты:
кафедра теории и истории государства и права Новосибирского государственного университета экономики и управления;
Тепляшин И. В., кандидат юридических наук, доцент, заведующий кафедрой теории и истории государства и права юридического института Красноярского государственного аграрного университета.

Данная работа представляет собой сборник научных статей автора и оригинальных параграфов его учебников, сгруппированных в соответствии с тематическим планом по учебной дисциплине «Теория государства и права».

Книга предназначена для студентов и магистров при подготовке к семинарским и практическим занятиям, курсовой и выпускной квалификационной работы, диссертации магистра; аспирантов и соискателей при подготовке к экзамену кандидатского минимума по специальности 12.00.01 «Теория и история права и государства; история правовых учений», диссертации на соискание ученой степени кандидата (доктора) юридических наук; преподавателей юридических вузов при подготовке к занятиям по теории государства и права.

УДК 340.12(075.8)

ББК 67.0я73

© Кожевников В. В., 2023

© ООО «Проспект», 2023

ВВЕДЕНИЕ

Данная работа «Хрестоматия по теории государства и права в 2 частях» состоит из некоторых научных статей, оригинальных параграфов учебников, написанных автором в разные годы нередко в соавторстве с другими учеными, опубликованных в различных научных журналах, сборниках научных трудов и материалов конференций.

Представленные здесь научные работы автора объединяет то, что они ориентированы на тематический план по учебной дисциплине «Теория государства и права». Уважая советских и современных российских ученых-теоретиков, не умаляя значимости их произведений по данной юридической науке, автор предлагает свою позицию по тем или иным общетеоретическим проблемам.

Структурно настоящая работа дифференцирована на следующие темы:

Тема 1 Теория государства и права как наука.

Тема 2. Происхождение государства и права.

Тема 3. Понятие и сущность права.

Тема 4. Понятие государства, его функции и форма.

Тема 5. Государство и политическая система общества.

Тема 6. Система права и правовая система.

Тема 7. Взаимодействие государства и права.

Тема 8. Правоотношения.

Тема 9. Нормы права.

Тема 10. Правосознание и правовая культура.

Тема 11. Правовое регулирование.

Тема 12. Правотворчество.

Тема 13. Нормативно-правовые акты и их систематизация.

Тема 14. Реализация норм права и их толкование.

Тема 15. Законность, правопорядок, правомерное поведение.

Тема 16. Правонарушение, государственно-правовое принуждение и юридическая ответственность.

Тема 17. Исторические типы государства и права.

Тема 18. Общая характеристика российского государства и права.

Автор-составитель счел целесообразным и необходимым после каждой статьи (параграфа учебника) привести список использованной литературы.

Тема 1.
ТЕОРИЯ ГОСУДАРСТВА И ПРАВА КАК НАУКА

Становление и развитие теории государства и права в России1

Сразу отметим, что вопрос о становлении отечественной теории государства и права в учебной литературе либо вообще не рассматривается, либо рассматривается весьма поверхностно и фрагментарно, хотя, по нашему мнению, он имеет не только познавательный, но и весьма важный методологический характер, показывающий, как мировоззрение ученых и другие факторы влияют на понятие государства и права, их сущность, функции, социальное назначение и т. д.

Юридическая наука в России формировалась под заметным влиянием западноевропейской юриспруденции. Известный русский юрист конца ХIХ в. Н. М. Коркунов в этой связи писал: «Наше отношение к западной науке можно сравнить с отношением глоссаторов к римской юриспруденции. И нам приходилось начинать с усвоения плодов чужой работы, и нам, прежде всего, надо было подняться до уровня иноземной науки… Тем не менее в ­каких-нибудь полтораста лет мы почти успели наверстать отделявшую нас от западных юристов разницу в шесть с лишним столетий» [1, с. 233].

Во второй половине ХVIII в. в России отсутствовала самостоятельная национальная юридическая наука западного уровня, поскольку университетское образование находилось на стадии становления. А российское правоведение носило «рецептивный» характер, заимствуя у западноевропейских юристов основные правовые идеи с доминантой доктрины естественного права. В Московском университете преподавание национального права ограничивалось военными и морскими уставами; первые примитивные учебники по юриспруденции компилятивного характера были изданы только в последнем десятилетии ХVIII столетия. В течение нескольких веков правоведение развивалось в составе философских наук. Ориентация юридического образования на философскую подготовку и естественное право сохранилась и в начале ХIХ в.

С выделением его в качестве самостоятельной отрасли знания отдельные вопросы государства и права рассматривались в рамках учебной дисциплины энциклопедии законоведения. В ней давалось краткое освещение всего круга правовых наук без анализа их внутреннего единства. В соответствии с программой, общей для всех российских университетов, предлагались такие темы для обучения студентов: понятие нормы права и ее элементы, соотношение морали и права, определение права и его источников, теория естественного права, происхождение права, право в объективном понимании, субъективное право, юридические факты, частное право, право как общественный порядок, определение государства, власть и право, применение права, толкование прав и т. д.

Соответствующая учебная дисциплина впервые стала преподаваться в учебных заведениях России в ХVIII в.

В начале ХIХ в. выходят первые работы российских ученых по энциклопедии права, среди которых наибольшую известность приобрели сочинения Н. М. Капустина «Теория права. Общая догматика» (1868 г.), который вопросы права рассматривал с позиции юридического позитивизма, в соответствии с которым исследователя должна интересовать лишь формально-логическая обработка нормативного материала путем его систематизации и обобщения, и Н. Ранненкампфа «Очерки юридической энциклопедии» (1880 г.). Имея в виду неопределенность содержания энциклопедии права и безграничность материала, который мог бы вой­ти в ее состав, Н. М. Капустин предлагал именовать науку не энциклопедией, а теорией права.

Во второй половине ХIХ в. в российском юридическом образовании заметно стремление отойти от простого пересказа содержания юридических актов к теории вопроса, к историческому и философскому осмыслению излагаемого законодательства, что вело к закреплению в учебных планах более общих предметов.

Энциклопедия законоведения выполняла функцию своеобразного введения в науку о праве, в связи с чем большинство ученых не считали ее самостоятельной наукой. Более того, заметно стала проявляться критика пригодности ее для сведения огромного материала юридических наук к чисто внешнему единству его краткого изложения для предварительного ознакомления и ориентирования. И. В. Михайловский, считавший, что перед энциклопедией права должны быть закрыты университетские двери, писал, что из знания отдельных частей вовсе не вытекает знание целого как единого организма. А краткое, конспективное обозрение всех частей правоведения как учебного предмета «может принести скорее вред, чем пользу», поскольку юридическая наука, требующая для своего изучения большой работы, будет представляться чрезвычайно легкой, поверхностной (даже «еще менее способной ввести начинающего в изучение права, чем специальное изучение одной ­какой-нибудь отрасли») [2, с. 1–10]. Пользуясь уже выработанными юридическими понятиями, энциклопедия права была призвана подготовить обучаемых к системному восприятию положений отраслевых юридических дисциплин. Как учебная дисциплина она состояла из энциклопедии юридических и политических наук, а также из истории философии права. Постепенно стирается грань между энциклопедией и философией права.

Философия права выделилась в особое научное направление на стыке философии и правоведения. Она занималась исследованием идеальных первооснов права. Ее цель состояла в том, чтобы право как социальный регулятор общественных отношений было правильным и справедливым, естественным, природным и рациональным. Она определяла, каким должно быть представленное человеческим разумом идеальное право. Благодаря философии права законоведение становилось правоведением. Поэтому основным предметом философии права было познание сущности ценности правовой идеи, воплощенной в естественном праве. К сожалению, и философия права также оказалась неспособной дать целостное знание о праве, поскольку оставалась универсальной наукой о юридическом мышлении и абсолютных началах права.

В начале ХIХ в. под влиянием исторической школы права позиции естественно-правовой теории несколько ослабли. Развитие нового, позитивистского направления в правовой идеологии стимулировалось стремлением буржуазии к стабилизации общественной жизни. Для этого было необходимо создать устойчивую, эффективно действующую правовую систему, добиться укрепления законности и правопорядка. В связи с этим термины «юридический позитивизм», «позитивное право» прочно вошли в арсенал юридической науки.

Данное обстоятельство не могло не повлиять на дальнейшее развитие энциклопедии права и философии права [3, с. 13–14].

Н. М. Коркунов, представляющий юридический позитивизм, решительно выступал за то, чтобы обобщающей дисциплине в правоведении дать наименование «общая теория права». Ученый к числу условий развития права отнес и государство. Поэтому в его «Лекциях по общей теории права» (1886 г.) нашли отражение не только проблемы права, но и государства, которое ученый определял как «общественный союз, представляющий собою самостоятельное, признанное принудительное властвование над свободными людьми» [4, с. 240].

Кстати говоря, в то время в юридической науке бытовали и иные понятия государства. Так, Е. Н. Трубецкой считал, что «государство есть союз людей, властвующий самостоятельно и исключительно в пределах определенной территории» [5, с. 22]. Как соединение людей под одной властью и в пределах одной территории трактовал государство Ф. Ф. Кокошкин [6, с. 4]. В. М. Хвостов писал, что государство — «это союз свободных людей, живущих на определенной территории и подчиняющихся принудительной и самостоятельной верховной власти» [7, с. 15].

В сущности, «Лекции…» — это первый отечественный учебник по теории государства и права, в котором в систематизированном виде изложены основные положения общетеоретической государственно-правовой науки, во многом сохранившие свое значение до нашего времени. Н. М. Коркунов пришел к выводу о том, что философия права и энциклопедия права утрачивают самостоятельное значение и являются подготовительными стадиями к образованию одной обобщающей дисциплины — общей теории права. Н. М. Коркунов в «Лекциях…» замечал, что пальма первенства в введении термина «общая теория права» принадлежит немецкому ученому Фальку, который еще в 20-х гг. ХIХ в. предлагал заменить философию права теорией права [4, с. 25].

В русской юриспруденции второй половины ХIХ — начала ХХ в. в целом доминировали идеи юридического позитивизма, видным представителем которого в России был Г. Ф. Шершеневич (1863–1912 гг.) «Всякая норма права, — писал он, — это приказ» [8, с. 282]. Право, по его оценке, — это «произведение государства», а государственная власть характеризуется им как «тот начальный факт, из которого исходят, цепляясь друг за друга, нормы права» [8, с. 314].

Оценивая подобные научные воззрения, В. С. Нерсесянц в свое время писал, что «…в условиях государственности правом признается лишь позитивное право (позитивный закон), понимаемое как властный приказ… Своим приказом государственная власть порождает право — таково кредо данного типа правопонимания, подлинная суть которого проявляется в утверждении: все, что приказывает государственная власть, есть право. Отличие права от произвола, тем самым, лишается объективного и содержательного смысла и имеет для приверженцев юридико-позитивистского подхода лишь субъективный и формальный характер…» [9, с. 465].

Согласно мнению, бытовавшему в 40–50-х гг. ХХ в., советский курс теории государства и права был не чем иным, как курсом Г. Ф. Шершеневича, лишь немного «причесанным» под марксизм.

В конце ХIХ — начале ХХ в. в России заметное развитие в целом с позитивистских позиций получили социология права и психология права.

Различные концепции социологии права развивали Н. М. Коркунов (право как разграничение интересов, как «должный порядок общественных отношений»), М. М. Ковалевский (обусловленность права ростом культуры и гражданственности), С. А. Муромцев (право как правопорядок — совокупность юридических отношений).

С обоснованием оригинальной психологической теории права выступил Л. И. Петражицкий (1867–1931 гг.), утверждавший, что право — это психический фактор общественной жизни, «этические переживания, эмоции которых имеют атрибутивный характер», т. е. связаны с притязанием [10, с. 85].

Значительный вклад в развитие теории государства и права внес Б. А. Кистяковский. Трактовка естественного права, неотчуждаемых прав и свобод личности в его творчестве сочеталась с религиозно-нравственным восприятием идей социализма в смысле необходимости справедливого решения социального вопроса и защиты неимущих на основе христианских представлений об осуществлении солидарных интересов людей.

Заметная веха в развитии теории государства и права в России связана с творчеством выдающегося юриста Б. Н. Чичерина (1829–1904 гг.), который полагал, что «в отличие от нравственности право есть начало принудительное» [11, с. 88]. Вместе с тем он говорил о различии положительного и естественного права и о направлениях влияния второго на первое.

«Положительное право, — писал он, — развивается под влиянием теоретических норм, которые не имеют принудительного значения, но служат руководящим началом для законодателей и юристов. Отсюда рождается понятие о праве естественном, в противоположность положительному. Это — не действующий, а потому принудительный закон, а система общих юридических норм, вытекающих из человеческого разума и долженствующих служить мерилом и руководством для положительного законодательства» [11, с. 94].

Критика позитивистских идей в русской юриспруденции была продолжена П. И. Новгородцевым (1866–1924 гг.). Он призывал к возрождению естественного права в качестве необходимой духовной и нравственной основы права. По его мнению, естественное право в его соотношении с позитивным правом выступает как идеал, «создаваемый ввиду недостатков и несовершенства положительных установлений» [12, с. 110].

После 1917 г. юриспруденция была поставлена на службу классовым интересам, которые, однако, на практике интерпретировались исключительно с позиции административно-командной верхушки. Целые разделы теории государства и права (о понятии государства и права, о функциях государства и т. д.) были подвергнуты коренному пересмотру. Вместо идеологического плюрализма, характерного для предреволюционной эпохи, на многие десятилетия утверждается монополия на истину исключительно за марксизмом-ленинизмом. Соответственно, теория государства и права стала именоваться не иначе, как марксистско-ленинская.

В тот период в позитивном плане рассматривались только взгляды домарксовской теоретической мысли или концепции, основанные на идеях К. Маркса и В. И. Ленина. Немарксистская и антимарксистская мысль либо игнорировалась, либо служила мишенью для нападок, ибо в ней не находили ничего положительного. Современные западные государственно-правовые системы были представлены как враждебные интересам масс и неспособные обеспечить права и интересы широких слоев населения.

Сама юридическая наука была провозглашена партийной, служащей интересам пролетариата. При этом утверждалось, что интересы пролетариата — это и есть подлинные интересы общества. Поэтому все, что им противоречит, объективно противоречит и интересам общества.

Весьма распространенным в юридической литературе был тезис о том, что государство и право подчинены классовым интересам, и по мере того, как классовое деление общества утратит смысл, государство и право будут отмирать. В послеоктябрьский период советская философско-юридическая мысль во взглядах на государство была неизменной: она была в основном ориентирована на более углубленное раскрытие классового характера государства в любых его проявлениях, в том числе и социалистического. В философском словаре того времени утверждалось, что «государство — политическая организация экономически господствующего класса, имеющая своей целью охранять существующий экономический порядок и подавлять сопротивление других классов» [13, с. 47].

Рекомендовалось везде и всюду отыскивать классовый смысл конкретных правовых норм, конкретных государственных решений. В результате «партийного» подхода юридическая наука лишилась объективного подхода к анализу государственно-правовых явлений. Прежде всего это выразилось и в теории, и на практике в пренебрежении к интересам индивида, его правам. Отрицались самостоятельный статус и значение индивида, отдельного человека, в качестве субъекта экономики, права и политики. Радикальный отказ от индивидуального в пользу всеобщего (общественного, коллективного) привел к всесторонней трансформации человека в живое орудие и вспомогательное средство всеобщего целого, в простого исполнителя соответствующих функций пролетарски организованной коллективности и социалистической общности — словом, в обезличенный, ординарный, бесправный «винтик» единой огромной машины коллективного подавления, насилия, властно-централизованного производства, распределения и потребления.

Постепенно в российской юридической науке утвердилась марксистская догма. Доминирование догматической концепции, ее монопольное положение, сложившееся в 1930-х гг. и отчасти сохранившееся поныне, стало подлинной трагедией нашего правоведения. Советская юридическая наука превратилась в идеологическую надстройку над базисом командно-административной системы, для которой законодательство служило орудием борьбы с «внутренним и внешним» врагом, обеспечения своего господствующего положения, достижения собственных целей. Основные обязанности юридической науки свелись к анализу, комментированию и апологетике закона. Отечественная юридическая школа постепенно трансформировалась в школу начетничества и глухого догматизма.

В связи с этим весьма обоснованно отмечает Е. И. Темнов, что «идеологизированные позиции исследователя не давали в полной мере проследить историческую траекторию, причастность к духовным ориентациям прошлого. Монополизм, одномерность и однонаправленность средств анализа не учитывали противоречивую, двой­ственную сущность наблюдаемых явлений — права и государства. Содержание классового подхода постепенно составили идеологическая нетерпимость и закрытость. …Степень демократизма теорий определялась той ролью, которую отводил мыслитель трудящимся слоям гражданского населения, потенциалом превосходства тенденций и целей угнетенного класса над проявлением общечеловеческих тенденций и целей» [14, с. 23–24].

Схема марксистско-ленинского подхода основывалась на экономическом детерминизме: государство и право возникают в результате появления частной собственности, а ее следствием является раскол общества на антагонистические классы, прекращение вражды между которыми возможно посредством государства и права. Марксизм всецело основывался на формационном подходе. Из поля зрения выпадали учения о правовом и социальном государстве.

Сейчас, напротив, наблюдается воинствующее неприятие и беспощадная критика этого подхода. Вместе с тем надо учитывать, что любая теория, используя свои методы познания, несет крупицы знаний в общую копилку, позволяет глубже и полнее понять те или иные грани изучаемых феноменов. Видимо, сегодня самым приемлемым для правоведения является так называемый конструктивно-критический подход к оценке и анализу прошлых и настоящих государственно-правовых учений. Отмеченное в полной мере относится и к марксистско-ленинской доктрине, которая подвергалась жесточайшей критике и даже очернительству, в том числе ее бывших «горячих» сторонников. Затяжной системный кризис во многих странах, называвшихся социалистическими, жизненная потребность его преодоления обусловили резко отрицательное отношение к марксизму-ленинизму как учению и к социализму как общественно-политическому строю.

Однако наука не может впадать в крайность. Спору нет, в марксизме немало утопического и устарелого, но есть в нем положения и выводы, имеющие непреходящее значение (например, идеи о коллективизме, социальной справедливости и т. д.).

Уже в самом начале государственно-правового строительства в Советской России в постановлении Наркомюста РСФСР от 12 декабря 1919 г. о руководящих началах уголовной политики закреплялось, что «право — это система (порядок) общественных отношений, соответствующая интересам господствующего класса и охраняемая организованной его силой». Такой подход на основе ленинских принципов о социальной и классовой природе и назначении социалистического права обосновывался в общетеоретической юридической литературе, где существенную роль играли П. И. Стучка (1865–1932 гг.), Е. П. Пашуканис (1891–1937 гг.), Н. В. Крыленко (1885–1938 гг.), Д. И. Курский (1874–1932 гг.). Эти и многие другие марксистские авторы стали трактовать большевистские декреты как «пролетарское право».

С позиции психологической теории права классовую концепцию права развивал М. А. Рейснер (1868–1928 гг.), полагавший, что каждый общественный класс — не только господствующий, но и угнетенные классы — в соответствии с положением данного класса в обществе и его психикой творит свое реально существующее и действующее интуитивное классовое право.

Представления о классовом характере пролетарского права нашли свое отражение в общем определении права, данном в официальном акте Наркомюста РСФСР (декабрь 1919 г.) «Руководящие начала по уголовному праву РСФСР».

В 1931 г. на I Всесоюзном съезде марксистов-государственников и правовиков отмечалось, что «основной и совершенно бесспорной предпосылкой для теоретической работы в области советского права является признание особого качества советского права, вытекающего из его классовой сущности».

В советской правовой литературе обосновывалось, что марксизм-ленинизм создал диалектико-материалистическую теорию государства и права и тем самым совершил революцию в юридической науке. Ее важнейшей особенностью считались установление и признание классовой природы государства и права. Юридическая наука подчеркивала на деле свою обусловленность «принципами социализма, социалистической революции, социалистического государства и общественного строя», как к тому призывал официозный идеолог социалистического права А. Я. Вышинский (1883–1954 гг.) с трибуны I Всесоюзного совещания по вопросам науки советского права и государства в 1938 г. [15, с. 62, 71–75]. А. Я. Вышинский давал следующее определение советского права: «Советское право есть совокупность правил поведения, установленных в законодательном порядке властью трудящихся, выражающих их волю и применение которых обеспечивается всей принудительной силой социалистического государства в целях защиты, закрепления и развития отношений и порядков, выгодных и угодных трудящимся, полного и окончательного уничтожения капитализма и его пережитков в экономике, быту и сознании людей, построения коммунистического общества» [15, с. 183].

Такое правопонимание полностью и без всякого исключения господствовало в советской литературе вплоть до второй половины 50-х гг., когда после критики культа личности Сталина на ХХ съезде КПСС появилась некоторая возможность высказать ­какую-либо иную точку зрения по проблематике понятия и определения права. «Такой насильственный монополизм в науке, — весьма обоснованно писал В. С. Нерсесянц, — означал лишение ее самостоятельного, объективно-исследовательского, познавательного, собственно научного статуса, превращение ее в служанку тоталитарной власти, в послушного и безоговорочного апологета антиправового законодательства и неправовой практики» [16, с. 179].

Правда, уже в середине 50-х гг. некоторые авторы старшего поколения — в противовес «узконормативному» определению права — стали трактовать право как единство правовой нормы и правоотношения [С. Ф. Кечекьян (1890–1967 гг.), А. А. Пионтковский (1898–1973 гг.)] или как единство нормы, правоотношения и правосознания (А. К. Стальгевич, Я. Ф. Миколенко), хотя полемика представителей «широкого» понимания права и сторонников «узконормативного» подхода носит непринципиальный характер, поскольку в фактически неправовой ситуации оба направления в одинаковой мере базируются на априорной предпосылке о наличии «советского социалистического права», под которым, по существу, имеется в виду советское законодательство.

По инерции первые десятилетия ХХ в. право в академической связке с государством продолжало оставаться в названии учебной дисциплины на первом месте. Однако затем реальное соотношение государства и права при социализме было восстановлено и формально, что было закреплено в правовой доктрине и в учебных курсах по юридическим дисциплинам, начиная с первого советского учебника по теории государства и права [17].

Существенно не изменилась ситуация и после провозглашения в начале 60-х гг. государства и права общенародными. Просто произошла смена одного клише — «интересы пролетариата» на другое клише — «общенародные интересы».

В работах 60–70-х гг. понятие «государство» рассматривалось с более универсальных и не столь жестких классовых позиций. Так, авторы четырехтомного издания «Марксистско-ленинская общая теория государства и права» считали, что государство — «это исторически преходящая, выделившаяся из общества и обусловленная его экономическим строем классовая организация политической суверенной власти, обеспечивающая и защищающая общие интересы собственников основных средств производства» [18, с. 216]. В юридической литературе бытовали и такие определения государства: это «особая организация политической власти экономически господствующего класса (трудящихся во главе с рабочим классом — в социалистическом обществе), располагающая специальным аппаратом принуждения и придающая своим велениям обязательную силу для населения всей страны» [19, с. 38], «…политическая организация классового общества, выражающая в концентрированной форме интересы и волю господствующих классов, материальным носителем политической власти которых выступает публичная власть» [20, с. 40].

В 60-х и особенно в 70–80-е гг. «узконормативный» подход в понимании права постепенно терял свое прежнее значение и позиции. Заметно активизировался отход от официального правопонимания. Это особенно отчетливо проявилось на проведенном журналом «Советское государство и право» заседании круглого стола по теме «О понимании советского права», где в ходе острых дискуссий большая часть ученых подвергла критике прежнее «нормативное» понимание права и выступила с обоснованием иных трактовок права [21, с. 55–75; 23, с. 48–77].

Лишь в период перестройки появляется возможность в меньшей мере считаться с партийными установками. Именно в это время обостряется интерес правоведов к исследованию проблем демократии, бюрократизации общества, правового положения личности и т. д. Наиболее крупным завоеванием тех лет, безусловно, является разработка теории социалистического правового государства, которая советской юридической наукой признавалась буржуазной и беспощадно критиковалась. Справедливости ради заметим, что данная теория была ограничена социалистическими рамками.

В условиях перестройки и особенно в 90-е гг. стали возможны шаги в сторону права. Это во многом по своей сути движение от неправого строя к свободе и праву. Подобные преобразования не стыкуются с произвольными властно-произвольными представлениями о праве, и их можно осмыслить и осуществить лишь с позиций нового правопонимания, исходящего из прав и свобод индивидов и ориентированного на утверждение и дальнейшее развитие общечеловеческих достижений в сфере общественной и государственно-правовой жизни. «Юридический позитивизм в его якобы марксистском облачении 30–50-х гг., — отмечал Л. С. Явич, — оказался в принципе антинаучной и сугубо вредной концепцией… К 1985 г. старое позитивистско-этатическое правопонимание находилось уже в состоянии глубокого кризиса, требовало решительного пересмотра» [22, с. 16–17].

Развитие теории государства и права на основе материализма шло с привлечением к общетеоретическим исследованиям таких видных советских ученых-юристов, как Н. Г. Александров (1909–1974 гг.), А. М. Васильев (1923–1988 гг.), А. И. Денисов (1907–1984 гг.), В. П. Казимирчук (1922–1999 гг.), П. Е. Недбайло (1907–1974 гг.), М. С. Строгович (1894–1984 гг.), Р. О. Халфина (1909–1998 гг.), А. Ф. Шебанов (1923–1977 гг.), и многих других авторов.

В постсоветскую эпоху на первый план в теоретико-правовых исследованиях выступил частный интерес, который определяет основные мотивы, обусловившие пересмотр главных постулатов советской теории государства и права. Государство и право ныне трактуются как важнейшие элементы цивилизации, как ценности, благодаря которым становятся возможными прогрессивное развитие общества и создание нового мирового порядка на основе общепризнанных принципов и норм международного права.

Современная российская теория государства и права развивается по пути постижения государственно-правовых явлений в их непрерывной взаимосвязи. В данной науке, провозглашающей плюрализм, сосуществуют различные направления. Наряду с модернизированным нормативистско-этатическим подходом (С. С. Алексеев, В. К. Бабаев, В. В. Лазарев, А. Ф. Черданцев) развивается социологическое правоведение (Ю. И. Гревцов, Л. И. Спиридонов). На самостоятельное место претендует либертарно-юридическая концепция права (В. С. Нерсесянц, В. А. Четвернин).

В постсоветской юриспруденции произошли те или иные принципиальные изменения. Так, и общетеоретические, и отраслевые юридические дисциплины много сделали в плане становления новой постсоветской правовой системы и государственности в России, изучения тенденций развития и путей совершенствования действующего законодательства (на общефедеральном, региональном и местном уровнях), его систематизации. Заметным достижением постсоветской юриспруденции является формирование и функционирование целого ряда новых научных и исследовательских дисциплин, отвечающих актуальным потребностям и задачам радикальных преобразований в стране в духе правовой демократии, рыночной экономики, политического плюрализма и конституционно-правовой государственности.

В условиях практического воплощения конституционного принципа идеологического многообразия отсутствует жестко установленная, официальная правовая идеология как система единственно правильных, с точки зрения правящей элиты, взглядов на государство и право. Их формирует процесс реального осуществления правовых идей и проведения юридических норм в жизнь, который объективно отражается в работах тех ученых-теоретиков, научные изыскания которых в той или иной мере были использованы автором настоящей статьи.

Список использованной литературы

1. Коркунов Н. М. История философии права. СПб.: Тип. А. С. Суворина, 1908. 233 с.

2. Михайловский И. В. Очерки философии права. Томск: Кн. маг. В. М. Посохина, 1914. Т. 1. 640 с.

3. Кулапов В. Л., Малько А. В. Теория государства и права: учебник. М.: Норма, 2009. 384 с.

4. Коркунов Н. М. Лекции по общей теории прав. СПб.: Юр. кн. маг. Н. К. Мартынова, 1909. 354 с.

5. Трубецкой Е. Н. Лекции по энциклопедии права. М.: Тов. Тип. А. И. Мамонтова, 1917. 227 с.

6. Кокошкин Ф. Ф. Русское государственное право. М.: Типолитография Русского товарищества печатного и издательского дела, 1908. 160 с.

7. Хвостов В. М. Общая теория права. М.: ЛИБРОКОМ, 1914. 149 с.

8. Шершеневич Г. Ф. Общая теория права. М.: Изд-во бр. Башмаковых, 1911. Вып. 1. 698 с.

9. Нерсесянц В. С. Философия права: учебник. М.: Норма, 2005. 656 с.

10. Петражицкий Л. И. Теория права и государства в связи с теорией нравственности. СПб.: Тип. М. Меркушева, 1909. 768 с.

11. Чичерин Б. Н. Философия права. М.: Типолитография т-ва Кушнарев и Ко, 1900. 341 с.

12. Новгородцев П. И. Лекции по истории философии права. Учения Нового времени. ХVII–ХХ вв. М.: Типолит. Н. А. Яшкина, 1914. 234 с.

13. Краткий философский словарь. М.: Госполитиздат, 1941. 326 с.

14. Темнов Е. И. Метод теории государства и права // Общая теория права и государства: учебник / под ред. В. В. Лазарева. М.: Юристъ, 1994. С. 12–28.

15. Вышинский А. Я. Основные задачи науки советского социалистического права // Вопросы теории государства и права. М.: Госюриздат, 1947. С. 7–75.

16. Нерсесянц В. С. Общая теория права и государства: учебник. М.: Норма, 2010. 552 с.

17. Голунский С. А., Строгович М. С. Теория государства и права: учебник. М.: Юрид. изд-во НКЮ СССР, 1940. 304 с.

18. Марксистско-ленинская общая теория государства и права. Основные институты и понятия. М.: Юрид. лит-ра, 1970. 622 с.

19. Теория государства и права: учебник / под ред. С. С. Алексеева. М.: Юрид. лит-ра, 1985. 480 с.

20. Теория государства и права: учебник / под ред. М. Н. Марченко. М.: МГУ им. М. В. Ломоносова, 1987. 431 с.

21. О понимании советского права (круглый стол) // Сов. государство и право. 1979. № 7. С. 55–75.

22. О понимании советского права (круглый стол) // Сов. государство и право. 1979. № 8. С. 48–77.

23. Явич Л. С. Социализм: право и общественный прогресс. М.: Юрид. лит-ра, 1990.

К вопросу о критериях истинности знаний о государстве и праве2

Сразу отметим, что, в отличие от всех многообразных форм знания, научное познание — это процесс получения объективного, истинного знания, направленного на отражение закономерностей действительности. Научные знания, в том числе о государстве и праве, нуждаются в тех или иных критериях истинности.

В философском словаре истина трактуется как «верное, правильное отражение действительности в мысли, критерием которого в конечном счете является практика» [1, с. 176].

Действительно, всеобщим критерием истинности знаний служит практика, которая в науке понимается достаточно широко: она включает в себя практику преобразования природы (материально-преобразовательную деятельность людей) и практику преобразования общественных отношений. Практика — специфически человеческая, сознательная, целеполагающая, целесообразная, чувственно-предметная деятельность. Будучи материальной в силу своих предпосылок, средств и конечных результатов, она осуществляется людьми, обладающими сознанием, мышлением, знаниями и практически применяющими свои интеллектуальные способности. Поэтому практика есть единство субъективного и объективного, сознания и бытия, опредмечивание субъективного и распредмечивание объективного. Формы практики многообразны: материальное производство, изменение людьми социально-экономических условий их жизни и другие виды деятельности, материально преобразующие объекты. Многообразие форм практической деятельности, ее связь с познанием делает практику критерием истины — мерилом, позволяющим разграничить истину и заблуждение. Практическое подтверждение теоретических положений, научных предвидений доказывает их истинность [1, с. 377–378].

Истинность выводов юридической науки подтверждается юридической практикой, которая является разновидностью практики по формированию и преобразованию общественных отношений. Социальная практика, в том числе в сфере государственного и правового строительства, правового регулирования, способна оценить полученные знания и выработать на их основе практические рекомендации на предмет объективности и функционального качества.

Практика формирует и преобразует общественные отношения, ибо в ее основе — предметная деятельность людей. Государственно-правовые институты являются средствами, инструментами по преобразованию социальных связей и отношений. Практическая деятельность людей, в том числе в государственно-правовой сфере, является условием стабильности и развития общества.

Юридическая практика как разновидность социальной имеет сложную структуру и включает правотворческую и правореализационную, в том числе и правоприменительную, которая подразделяется на судебную, административную и др.

Высоко оценивая практику, нельзя ее абсолютизировать, ибо она исторически развивается, изменяется, ограничена наличными условиями, подчинена объективным условиям.

Следует учитывать, что многие положения юридической науки не выводятся непосредственно из практики, а являются результатом теоретических обобщений, логических выводов. Поэтому юридическая практика в качестве критерия истинности знаний о государстве и праве может выступать не прямо, а в опосредованных формах.

К таким формам относятся: правила языка, законы и правила формальной логики и методологические правила. Нарушение этих правил в ходе научного исследования ставят под сомнение истинность научных выводов, зачастую позволяют сделать заключение об их неистинности и необоснованности.

Следование правилам языка важно в любой науке, ибо научные проблемы, гипотезы, теории, научные факты формулируются в языковой форме. Что же касается юридической теории, то и здесь многие объекты исследования (нормы права, нормативные акты, акты реализации и т. д.) «живут», существуют в языковой форме, т. е. в виде грамматических предложений. Право способно воздействовать на волю и сознание людей только с помощью языка. Именно язык служит средством передачи информации о содержании правовых предписаний. Юридические нормы в современных цивилизованных государствах не могут существовать иначе, как в определенных языковых формах. С помощью языка мысль законодателя выражается вовне, оформляется, становится пригодной для внешнего использования, доступной для конкретных адресатов. Язык по отношению к праву выполняет как бы две взаимосвязанные функции — отобразительную (выражает вовне волю законодателя) и коммуникативную (доводит эту волю до сведения участников общественных отношений).

Задача коммуникации, по мнению А. С. Пиголкина, состоит в воздействии на волю и сознание людей, чтобы создать побудительные мотивы вести себя правомерно, в соответствии с требованиями правовых предписаний, используя правомочия и исполняя юридические обязанности [2, с. 7, 8].

Этот же автор, уточняя, подчеркивал, что языковое воплощение нормативного акта придает воле законодателя цельность, законченные формы, обеспечивает его общедоступность, максимальные удобства для изучения и применения. На наш взгляд, следует согласиться с автором, который полагал, что язык не влияет непосредственно на содержание законодательства, а используя одни и те же языковые формы, можно создать и совершенный, и неудачный закон. И все же степень совершенства, точность и ясность закона в определенной степени зависят от языка, на котором он написан, от уровня развития языковых норм. Ученый полагал, что если язык, на котором написан закон, недостаточно разработан, примитивен, имеет скудный словарный запас, то написать на нем точный и ясный закон довольно трудно. И наоборот, чем более богат и совершенен язык, на котором закон пишется, тем легче полно, ясно и максимально точно выразить мысль законодателя, тем более возможностей для достижения высокого качества содержания и формы подготовляемых актов [2, с. 8–9].

Т. В. Кашанина, обращая внимание на то, что правовой акт, являясь средством регулирования поведения людей, обращается в первую очередь не к чувствам и воображению человека, а к его воле и разуму и властно предписывает определенное поведение, считает, что язык правовых документов — это язык государственной власти, а поэтому ему присущ властный и официальный характер. Учитывая это, составитель юридического документа обязан выполнять следующие правила, касающиеся языка:

— ясность — это простота, понятность правового документа. Требуется так составлять правовой документ, чтобы он был понятен всем лицам, на которых распространяется. Неясный правовой акт не дает полного представления о необходимом поведении в той или иной ситуации, что ведет к неопределенности, недоразумениям и ошибкам;

— точность правового документа — без нее документ теряет свою определенность, и создаются условия для его противоречивого толкования, а следовательно, для возможного злоупотребления;

— доступность правовых актов — здесь имеется в виду не столько контингент адресатов правового документа, сколько круг лиц, в отношении которых осуществляется превентивная, воспитательная работа. В данном случае речь идет в основном о правовых актах, выполняющих охранительную роль (Уголовный кодекс Российской Федерации, Кодекс об административных правонарушениях и др.). Доступности способствуют: использование максимально простых слов, терминов, фраз, широко употребляемых в обиходе и легко воспринимаемых большей частью населения; отказ от использования в правовых актах сложных конструкций с причастными и деепричастными оборотами; отказ от злоупотребления иностранными словами; отказ от использования некоторых канцелярских оборотов, бюрократических штампов, архаичных выражений;

— краткость правовых документов — в данном случае речь идет о сокращении объема правового документа не в ущерб его качеству. Краткости способствуют: отсутствие многословия; сокращение неоправданных повторений отдельных фраз; использование кратких формулировок; типизация (стандартность, стереотипность) формулировок; вынесение дефиниций в начало документа, с тем чтобы в дальнейшем не расширять документ за счет многократного их повторения;

— отсутствие пафосности, декларативности правового документа — они только отвлекают внимание адресатов и снижают эффективность правовых документов;

— официальность стиля правовых документов — юридический стиль отличается следующими особенностями: строгость стиля; чеканность стиля; его нейтральность; беспристрастность; отсутствие ­какой-либо оригинальности и резкой стилевой индивидуальности; сдержанность и даже эмоциональная холодность; отсутствие образных сравнений; властность (повелительность) [3, с. 119–123].

Нарушение правил языка, например при интерпретации законов, дает основания подвергнуть сомнению такую интерпретацию или прямо сделать заключение о ее ложности.

Опосредованной формой практики является формальная логика. Мышление человека логично по своей природе, оно подчинено определенным законам и выражается в определенных формах независимо от науки логики. Если бы это было не так, люди не смогли бы правильно выражать свои мысли, общаться и понимать друг друга.

Но следует ли из этого, что изучать логику не нужно?

Правильность логического мышления, не основанная на знании и умении применять в рассуждениях логические операции и приемы, достаточна (и то не всегда) в повседневной жизни, в сфере домашнего обихода, но нередко подводит там, где требуется профессиональный уровень мышления, — в работе врача, педагога, инженера, юриста и, конечно, научного исследователя. Любая профессиональная деятельность не может ограничиваться стихийно приобретенными навыками, она должна опираться на знание теории. Многие философы, выдающиеся деятели науки и культуры придавали большое значение изучению логики, знанию ее законов, указывали на необходимость развивать способности к логическому мышлению. «Логика — необходимый инструмент, освобождающий от лишних, ненужных запоминаний, помогающий найти в массе информации то ценное, что нужно человеку, — писал известный физиолог академик П. К. Анохин, — она нужна любому специалисту…» [4, с. 8].

Мыслить логично — это значит мыслить точно и последовательно, не допускать противоречий в своих рассуждениях, уметь вскрывать логические ошибки. Эти качества мышления имеют важное значение в любой области научной и практической деятельности. Логическая правильность обусловлена логическими законами. Последние, которые иначе называются законами мышления, определяют необходимую связь мыслей в процессе рассуждения. В традиционной логике видное место занимают основные законы мышления (основные формально-логические законы) — законы тождества, противоречия, исключенного третьего и достаточного основания. Именно в них сформулированы общие требования к мышлению. В их содержании закреплены важные логические принципы, выражающие коренные свой­ства логического мышления, — его определенность, непротиворечивость, последовательность и обоснованность. Они действуют в любом рассуждении, в какой бы логической форме оно ни протекало, какую бы логическую операцию ни выполняло.

Выводы науки, сделанные в нарушение правил и законов формальной логики, не могут считаться правильными и истинными. Ошибки, связанные с нарушением законов логики, называют логическими ошибками, которые делятся на паралогизмы и софизмы.

Паралогизм (от греч. paralogismos — возле, около логики) — это непреднамеренная логическая ошибка, которая возникает в результате недостаточно высокой культуры мышления: в неясной формулировке мыслей, в непоследовательности и необоснованности в рассуждениях.

Софизм (от греч. sophism — хитрость, уловка) — преднамеренная логическая ошибка, позволяющая неверное рассуждение выдать за истинное.

Различного рода методологические правила отражают не только особенности объекта познания, но и практику научного исследования. Их нарушение тоже может привести к необоснованным, неистинным научным выводам. Например, нарушение правил репрезентативности (представительности) объектов конкретного социологического исследования вызывает обоснованные сомнения в его объективности и достоверности полученных результатов. Можно утверждать, что по своей сути любая наука является деятельностью по производству и организации знаний об объекте, исследованием которого она занимается. Получаемые наукой знания должны быть объективными, достоверными, обоснованными и проверяемыми, что требует следования определенным принципам и методам познания, а степень разработанности методологии научного исследования является одним из основных критериев развития науки.

При этом следует учитывать, что основная функция метода — внутренняя организация и регулирование процесса познания или практического преобразования того или иного объекта. Поэтому метод (в той или иной своей форме) сводится к совокупности определенных правил, приемов, способов, норм познания и действия. Он есть система предписаний, принципов, требований, которые должны ориентировать в решении конкретной задачи, достижении определенного результата в той или иной сфере деятельности.

Метод дисциплинирует поиск истины, позволяет (если он правильный) экономить силы и время, двигаться к цели кратчайшим путем. Истинный метод служит своеобразным компасом, по которому субъект познания и действия прокладывает свой путь, позволяет избегать ошибок.

Виднейшие ученые придавали методам познания исключительное значение.

Так, Ф. Бэкон сравнивал метод с фонарем, освещающим путь ученому, считая, что даже хромой, идущий с фонарем по дороге, опередит того, кто бежит впотьмах без дороги. Философ полагал, что нельзя рассчитывать на успех в изучении ­какого-либо вопроса, идя ложным путем.

Р. Декарт методом называл «точные и простые правила», соблюдение которых способствует приращению знания, позволяет отличить ложное от истинного. Он говорил, что уж лучше не помышлять об отыскании каких бы то ни было истин, чем делать это без всякого метода [5, с. 308].

Еще в начале ХХ в. известный немецкий ученый-юрист Г. Еллинек утверждал следующее: «Всякий, приступающий к исследованию основных социальных проблем, не может не почувствовать с первых шагов отсутствия глубоко продуманной методологии». «Всякое исследование основных явлений государственной и правовой жизни, — писал он, — для того, чтобы стать плодотворным, должно начинаться с установления методологических принципов на основе результатов новейших изысканий в области теории познания и логики» [6, с. 19–20].

На наш взгляд, следует согласиться с позицией В. П. Кохановского, согласно которой «каждый метод окажется неэффективным, если им пользоваться не как “руководящей нитью” в научной или иной форме деятельности, а как готовым шаблоном для перекраивания фактов. Главное предназначение любого метода — на основе соответствующих принципов (требований, предписаний и т. п.) обеспечить успешное решение определенных познавательных и практических проблем, приращение знания, оптимальное функционирование и развитие тех или иных объектов» [5, с. 309].

Например, используя методы толкования норм права, следует руководствоваться следующими правилами: 1) пользоваться только источниками официального опубликования; 2) в процессе толкования не ограничиваться усвоением текста («буквы» нормативно-правового акта), а стремиться уяснить смысл («дух») каждой толкуемой нормы права; 3) учитывать конкретные связи нормы права с другими нормами соответствующего института и отрасли права и др.

Весьма развитой является и система требований социологических методов. Так, в числе правил опроса, основанных на положениях психологии, социологии и других наук, не рекомендуется задавать наводящие вопросы, внушающие определенный ответ; задавать вопросы в общей, стереотипной форме; ставить лобовые вопросы и др. Чтобы получить искренние ответы и тем самым оперировать научными фактами, социолог стремится сгладить, завуалировать неприятные для респондента вопросы и, наоборот, акцентировать его внимание на положительных, благоприятных сторонах опроса.

Известный российский ученый-правовед В. М. Сырых, полагающий, что число основных методов общей теории права является неизменным и состоит из пяти элементов — методов сбора и изучения единичных фактов, индуктивных методов (сравнительно-правовой и статистический методы), восхождения от конкретного к абстрактному, системно-структурного подхода, восхождения от абстрактного к конкретному, — справедливо считает, что в случае, когда ­какой-либо метод не используется или используется неверно, что с точки зрения результатов познания равносильно неприменению метода, органическая связь между методами нарушается. Автор при этом подчеркивает, что в конечном итоге подобные методологические ошибки обусловливают получение неполных, а порой и неверных знаний. Так, несоблюдение требований социально-правовых методов, предъявляемых к изучению государственно-правовой практики (односторонний подбор фактов, поверхностная проверка их достоверности, не конкретно-исторический подход и др.), приводит к сбору недостоверной информации. Равным образом исследование, ограниченное стадией эмпирического анализа и, соответственно, применением методов сбора и обобщения эмпирических фактов, не будет содержать новых теоретических знаний. Только последовательное применение всех основных элементов метода общей теории права позволяет раскрыть ее предмет во всей полноте, всесторонности и объективности [7, с. 484, 485–486].

Объективное доказательство новизны и подлинности научных достижений становится практически невозможным без четкого указания, каким образом, с помощью каких приемов, способов и средств установлены новые знания об изучаемом предмете.

В конечном счете можно констатировать, что вопрос о методологической стороне юриспруденции вообще и теории государства и права в частности — это, прежде всего, вопрос о достоверности знаний, которые дает наука, о том, можно ли доверять тем выводам, которые продуцирует данная теория.

Список использованной литературы

1. Философский словарь / под ред. И. Т. Фролова. М.: Политиздат, 1986. 590 с.

2. Язык закона / под ред. А. С. Пиголкина. М.: Юрид. лит-ра, 1990. 200 с.

3. Кашанина Т. В. Юридическая техника: учебник. М.: Эксмо, 2008. 512 с.

4. Кириллов В. И. Логика: учебник. М.: Норма, 2008. 240 с.

5. Кохановский В. П. Методология научного исследования // Кохановский В. П., Лешкевич Т. Г., Матяш Т. П. и др. Основы философии науки: учеб. пособие. Ростов н/Д.: Феникс, 2000. С. 307–370.

6. Еллинек Г. Общее учение о государстве. СПб.: Изд-во Н. К. Мартынов, 1908. 626 с.

7. Сырых В. М. Логические основания общей теории права: в 2 т. М.: Юстицинформ, 2000. Т. 1. Элементный состав. 528 с.

Гуманистическая функция теории государства и права и гражданское общество3

Сразу следует заметить, что, несмотря на актуальность проблемы функций теории государства и права, в которой немаловажное значение имеет теория правового государства и гражданского общества, первая, в отличие от других методологических вопросов (например, предмета познания теории государства и права, ее методологии) [1, с. 14–18; 2; 10; 9; 16; 21], как правило, не стала объектом внимания научной мысли. Пожалуй, в качестве исключения можно назвать статьи В. М. Шамарова, в которых автор обстоятельно проанализировал данную проблему [31, с. 91–96; 32, с. 18–21].

Думается, что при формулировании понятия «функция теории государства и права» необходимо исходить из более абстрактного понятия «функция», которая трактуется как «явление, зависящее от другого и изменяющееся по мере изменения этого другого явления» [15, с. 746]. В философском энциклопедическом словаре функция (лат. function — исполнение) понимается как обязанность, круг деятельности [27, с. 498]. В философском словаре под функцией понимается внешнее проявление свой­ств ­какого-либо объекта в данной системе отношений [26, с. 448].

В учебной литературе по теории государства и права бытуют различные понятия как ее функций, так и классификации последней.

Так, коллектив авторов — А. М. Волков, Е. А. Лютягин и А. А. Волков — полагает, что функции теории государства и права характеризируют теоретическое и практическое значение данной науки для преобразования общественной жизни, которые в обобщенном виде определяют основные направления научной деятельности в сфере права, определяют следующие функции теории государства и права: онтологическую, гносеологическую, прогностическую и идеологическую (идейно-воспитательную). Как считают авторы, последняя функция способствует повышению авторитета, социальной значимости закона, воспитанию уважения к его установлениям, формированию высокого уровня юридической культуры [5, с. 23–24].

А. Н. Чащин, кроме названных выше функций теории государства и права, называет такие их разновидности, как эвристическая, методологическая, воспитательная и практически-организаторская. В контексте данной статьи особое внимание привлекает авторская трактовка двух функций этой общетеоретической науки — идеологическая и воспитательная. С позиции автора, первая функция заключается в формировании системы политических, правовых, нравственных, религиозных, эстетических и философских взглядов на государственно-правовые явления как на средство оптимального варианта реализации совокупного объема прав и законных интересов всех членов общества; воспитательная же функция — систематическое и направленное воздействие на воспитуемых с целью формирования у них желательного отношения к государственно-правовым явлениям [28, с. 25–26]. А. В. Мелехин ограничился всего тремя функциями теории государства и права — познавательной, эвристической и прогностической [11, с. 27]. М. М. Рассолов выделяет две группы функций теории государства и права. В первую автор включает описательную, объяснительную и прогностическую функции; вторая группа делает акценты на гносеологической, методологической и прикладной функциях данной науки [23, с. 21–22].

В свою очередь, В. И. Власов и Г. Б. Власова дифференцируют функции теории государства и права на четыре группы: 1) аналитическая и конструктивная; 2) описательная, объяснительная и прогностическая; 3) теоретико-познавательная, воспитательная; 4) онтологическая, гносеологическая, эвристическая, методологическая и идеологическая. При этом идеологическая функция состоит в том, что теория государства и права способствует росту правовой культуры населения, помогает находить верные ориентиры в сфере государственно-правовой жизни, воспитывает уважение к праву и правосудию, а идеологическая — получает свое выражение в аккумулировании и систематизации идеи о государстве и праве, создании научной основы для формирования общественной и индивидуальной культуры [4, с. 9–10].

Выделяя онтологическую, эвристическую, прогностическую, методологическую, организационно-прикладную и идеологическую функции теории государства и права, А. В. Малько в отношении последней полагает, что, осуществляя эту функцию, «…теория государства и права приводит в систему идеи и взгляды о государстве и праве, воздействует непосредственно на сознание субъектов и социальную жизнь как важнейший идеологический фактор» [25, с. 12]. Анализируя те же функции теории государства и права, Т. Н. Радько особое внимание уделил идеологической функции, значение которой, с точки зрения ученого, несколько снизилось, но тем не менее она осуществляется. Отождествляя идеологическую и воспитательную функции теории государства и права, автор подчеркивает, что первая, выражая демократическую, мировоззренческую позицию, воздействует на сознание, мысли и чувства людей, воспитывает граждан в духе уважения и признания ценностей демократического государства и права [18, с. 23–24].

С. С. Алексеев в свое время считал, что наряду с теоретико-познавательной функцией, свой­ственной всем сферам общественных знаний, в правоведении во всех его подразделениях конститутивное значение имеет практически-прикладная (нормативная) функция. Как пояснял ученый, «на основе уяснения сущности права, его закономерностей, путей и методов повышения его эффективности, научно обоснованных прогнозов юридическая наука в соответствии со своей… политической природой нацелена на то, чтобы непосредственно и многосторонне направлять практическую деятельность» [1, с. 7].

Напротив, В. Н. Протасов и Н. В. Протасова считают, что особое значение имеет идеологическая функция общей теории права, которая объективно присуща ей, как и любой общественной науке. Как пишут авторы, «общая теория права, как никакая другая юридическая наука, участвует в формировании такого компонента правосознания, как правовая идеология. Более того, учитывая политико-юридический характер данной науки, можно говорить о ее мировоззренческой роли» [17, с. 64].

Как представляется, эти положения вполне вписываются в позицию В. К. Бабаева, считавшего, что из всех юридических наук теория государства и права наиболее идеологична. В свое время ученый писал о том, что ее идеологическая функция заключается в том, что она формирует понятия, категории, систему взглядов и идей о государстве и праве, об их роли в обществе и жизни каждого человека, о месте личности в государственно-правовой жизни. Концепции, положения теории государства и права используются другими юридическими науками, в том числе отраслевыми, определяя их идеологическую направленность [24, с. 28].

Понимая функции теории государства и права как «основное их предназначение и основные направления их воздействия на окружающую среду, которые им присущи в силу их предмета», коллектив авторов — Т. Н. Радько, В. В. Лазарев и Л. А. Морозова — выделяет такие функции, как познавательную и интерпретационную, составляющие онтологическую функцию, прогностическую, эвристическую, практическую (практически-организаторскую), мировоззренческую, политическую, идеологическую. В частности, мировоззренческая функция, по мнению авторов, просматривается в том, что «значение общей теории государства и права, включающей в себе мировоззренческие аспекты государственно-правовой жизни, выводит на путь служения общественному идеалу, на путь широкой преобразовательной деятельности во имя общегосударственных, групповых и индивидуальных интересов» [19, с. 17].

На наш взгляд, вряд ли следует отождествлять предназначение теории государства и права и ее функции. Это во-первых. Во-вторых, полагаем, что содержание идеологической функции представлено в максимально абстрактной форме. Кстати говоря, в других работах В. В. Лазарев понимает идеологическую функцию теории государства и права несколько иначе: «Идеологическая функция… есть лишь признание того факта, что право, государство играют значительную роль в социально-политической жизни страны, в культурной сфере, в области общественного сознания. Идеологическая функция признает большую и растущую роль правового сознания, правовой культуры различных субъектов правовой жизни и сознательного выбора своего поведения, осознания ими своих субъективных прав и обязанностей, своего правового статуса» [22, с. 14; 14, с. 27].

Говоря же о воспитательной функции теории государства и права, авторы замечают, что теория государства и права призывает, убеждает каждого человека в том, что государство и право — это благо, средство защиты интересов личности, ее жизни и здоровья [19, с. 17].

С претензией на оригинальность нами оценивается позиция Р. А. Ромашова, которым функции теории государства и права трактуются как «определенные направления воздействия данной системы знаний на научный и учебный процесс». К числу их автор относит аналитическую, эвристическую, прогностическую, пропедевтическую и воспитательную. Последняя, на наш взгляд, необоснованно связывается и с формированием у обучаемых юридического мировоззрения и правовой культуры, и выработкой устойчивых стереотипов правомерного поведения, и даже привитием навыков профессионального коллективизма и корпоративной солидарности [20, с. 16–17].

Трудно согласиться с позицией В. И. Червонюка, определяющего функции теории государства и права как «те реальные изменения, которые данная наука способна производить в общественном сознании, государствоведческой и юридической практике» [29, с. 22–27]. В данном случае происходит необоснованное отождествление факта изучения данной юридической науки с возможными последствиями такого изучения.

Среди системы функций теории государства и права, предлагаемых ученым, а именно: онтологической, гносеологической (познавательной), теоретической, методологической, мировоззренческой, прагматической, прогностической, аксиологической, цивилизующей (образовательной, воспитательной) и регулятивной, — для нас интерес представляют некоторые. Например, в понимании автора, аксиологическая функция — это способность науки формировать у отдельного человека, коллективов людей ценностные ориентации в вопросах о государстве и праве; воспитательная функция формирует юридическое мышление и соответствующее сознание, определяет в конечном итоге правовое поведение, воздействует на индивидуальную, групповую и массовую психологию [29, с. 25].

Заслуживает внимания позиция И. А. Иванникова, полагающего, что при реализации идеологической функции теории государства и права формируется определенное мировоззрение: данная функция заключается в восприятии у лиц, изучающих теорию государства и права (выделено нами. — В. К.), существующих политических и правовых отношений в стране как справедливых, а государственной власти — как легитимной по установлению и методам реализации [8, с. 17].

Критически оценивая эту точку зрения, отметим, что, в отличие от подавляющего большинства авторов, И. А. Иванников верно определяет адресатов идеологической функции теории государства и права. Думается, что конкретизации адресатов тех или иных функций теории государства и права должна иметь место при анализе ряда и других функций (воспитательной, мировоззренческой, аксиологической и др.). Однако, с другой стороны, вызывает большие сомнения при раскрытии содержания идеологической функции использование термина «легитимность» [8, с. 17].

Представляется, что в данном случае, по-видимому, речь должна идти не о легитимности, а легальности. Легитимность — сущностное свой­ство государственной власти. Легитимная государственная власть — это власть, соответствующая представлениям народа, общества о ее справедливости, правильности, обоснованности, моральной законности; это признание государственной власти населением. Легальность же государственной власти означает юридическое обоснование власти, соответствие действий государственных органов существующему в стране законодательству.

Говоря о легальности, необходимо иметь в виду, по крайней мере, следующие обстоятельства.

Во-первых, легальная государственная власть — это понятие юридическое: она официально провозглашается, правомерно устанавливается, функционирует в режиме законности.

Во-вторых, легальная государственная власть — это власть законная. Это выражается в том, что: а) законным должно быть ее происхождение; б) законной должна быть ее организация; в) законной должна быть сфера полномочий; г) законными должны быть формы и методы деятельности государственной власти.

Анализ позиций, касающихся классификаций функций теории государства и права, позволил нам прийти к следующим выводам.

Во-первых, вполне обоснованно в системе функций выделение так называемых личностных функций (идеологической, воспитательной, аксиологической, мировоззренческой), направленных на внутренний мир лиц, познающих теорию государства и права.

Во-вторых, как нетрудно заметить, зачастую названные функции связываются с привитием уважения к праву, закону, уважения ценностей демократического государства в целом, с повышением правовой культуры.

Попутно заметим, что С. И. Ожегов определял уважение как почтительное отношение, основанное на признании ­чьих-нибудь достоинств [15, с. 713]. Однако следует иметь в виду, что уважение к праву и государству может быть привито путем применения и принуждения.

На наш взгляд, решению этих задач способствует реализация такой функции теории государства и права, как гуманистическая.

Выделяя гуманистическую функцию общей теории государства и права, мы исходим из той методологической установки, согласно которой именно ее практическая реализация обусловливает формирование у студентов-юристов представлений о том, что деятельность и государства, и права, других государственно-правовых институтов непосредственно направлена на обеспечение прав, свобод и законных интересов конкретной личности, охрану ее от произвола как других лиц, так и властных государственных структур. Более того, считаем, что воплощение в жизнь гуманистической функции общей теории государства и права, с одной стороны, обеспечит в полной мере легитимность существующему российскому государству и функционирующему праву, а с другой стороны, снизит уровень или вообще исключит отчужденность к современному российскому государству и национальной правовой системе, к проблеме которой все чаще и чаще обращаются ученые-теоретики [7; 6, с. 124].

Полагаем, что гуманистическая функция рассматриваемой юридической науки вполне соответствует, по крайней мере, двум статьям Конституции Российской Федерации: ст. 2, согласно которой: «Человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина — обязанность государства», и ст. 18, закрепляющей: «Права и свободы человека и гражданина являются непосредственно действующими. Они определяют смысл, содержание и применение законов, деятельность законодательной и исполнительной власти, местного самоуправления и обеспечиваются правосудием». Имея в виду названные статьи Основного Закона, обратим внимание на то, что в ряде других основ конституционного строя и конституционных принципов положение о человеке, его правах и свободах как высшей ценности обладает приоритетом, верховенством.

На первое место в современном демократическом обществе ставятся интересы человека, его права и свободы, которые должны находиться в гармонии с общественными, публичными (государственными) интересами, с коллективными правами общностей (национальных и иных меньшинств, общественных и иных объединений, групп, слоев граждан и т. д.). Возникающие между ними противоречия должны разрешаться в пользу интересов человека в целях осуществления его прав и свобод. При этом следует иметь в виду, что в деятельности всех ветвей государственной власти — законодательной, исполнительной и судебной, органов и должностных лиц местного самоуправления признание, обеспечение и защита прав и свобод человека и гражданина имеют приоритетное значение. Из этого вытекает требование, согласно которому все органы государственной власти и местного самоуправления должны сверять свою деятельность с непосредственно действующими правами и свободами граждан.

Российское государство есть инструмент претворения в жизнь общей суверенной воли народа. Причем зависимость государства от воли народа имеет не только социально-политическое, но и юридическое, прежде всего конституционно-правовое содержание, она получает выражение и закрепление в праве.

Государство осуществляет свою деятельность в правовых формах, оно связано с народом, всеми участниками общественных и правовых отношений не только правами, но и социальными и юридическими обязательствами. При формировании государственного аппарата на него возлагается ряд обязанностей перед народом, различными социальными структурами, личностью, закрепленных в Основном законе.

Социально-политической основой обязанностей государства является народный суверенитет, получивший правовое выражение в Конституции. По действующему Основному Закону России народу принадлежит учредительная власть, а государственная власть — законодательная, исполнительная, судебная — учрежденная власть. Отсюда следует, что Конституция обладает двуединой природой: она является законом, установленным народом для государства как особого учреждения, которым оно должно руководствоваться во всей своей деятельности, своеобразным каталогом обязанностей государства. И одновременно законом государства, который закрепляет правовое положение иных субъектов права и регламентирует социально значимые аспекты их поведения. Конституция устанавливает меру взаимной свободы и ответственности государства и личности, определяет пределы государственного вмешательства в сферу жизнедеятельности индивида, которые не могут быть преодолены без риска утраты государством легитимности, а также границы индивидуальной автономии личности и некоторые формы и способы ее проявления.

При демократии закон обязателен не только для подвластных, но и для самого государства в лице его органов законодательной, исполнительной и судебной власти, их должностных лиц. Индивид не только выступает обязанной стороной, но и обладает правами, которым соответствуют обязанности государства, его органов и должностных лиц. Закрепляя права человека и гражданина, Конституция тем самым определяет обязанности по обеспечению этих прав, возлагаемые на государство [33, с. 244, 245].

В свое время З. М. Черниловский полагал, что при составлении любой формулы, относящейся к гражданскому обществу как таковому, должно приниматься в расчет, в частности: 1) что гражданское общество не существует до государства и вне государства; 2) именно государство, в пределах которого существует данное гражданское общество, дает ему должную защиту в том, что относится к благосостоянию граждан и их особенным целям, если последние не противоречат законам; 3) от государства гражданское общество вправе требовать защиты жизни, здоровья, безопасности и пр. [30, с. 150].

В заключение подчеркнем, что реализация гуманистической функции теории государства и права будет способствовать внедрению в правосознание лиц, изучающих эту важную методологическую науку, некоторых элементов будущего гражданского общества (права человека, легитимный и демократический характер власти, правовая государственность и др.) как свободного, демократического, правового, цивилизованного общества, в котором нет места режиму личной власти, волюнтаристским методам правления, классовой ненависти, тоталитаризму, насилию над людьми, где уважается правовой закон и мораль, принципы гуманизма и справедливости.

Список использованной литературы

1. Алексеев С. С. Общая теория права: учебник. М.: Проспект, 2008. 565 с.

2. Ветютнев Ю. Ю. Государственно-правовые закономерности: проблемы классификации // Notе Bene. 2003. № 7. С. 14–18.

3. Ветютнев Ю. Ю. Государственно-правовые закономерности (введение в теорию). Элиста: Джангар, 2006. 204 с.

4. Власов В. И., Власова Г. Б. Теория государства и права: учебник. Ростов н/Д.: Феникс, 2011. 331 с.

5. Волков А. М., Лютягин Е. А., Волков А. А. Основы права: учеб. пособие /под ред. А. М. Волкова. М: Юрайт, 2013. 335 с.

6. Галкин И. В. Правовое отчуждение в политической философии Бенедикта Спинозы // Государство и право. 2012. № 8. С. 123–126.

7. Гулиев В. Е., Колесников А. В. Отчужденное государство: монография. М.: Манускрипт, 1998. 214 с.

8. Иванников И. А. Общая теория государства и права: учеб. пособие. М.: Изд.-торг. корпорация «Дашков и К°», 2008. 368 с.

9. Керимов Д. А. Методология права (предмет, функции, проблемы философии права): монография. М.: Аванта+, 2001. 560 с.

10. Кожевников В. В. Методология и история права: учеб. пособие: в 2 ч. Омск: Изд-во Омск. гос. ун-та, 2008. Ч. 1. 275 с.

11. Мелехин А. В. Теория государства и права: учебник. М.: Маркет ДС, 2007. 665 с.

12. Морозова Л. А. Теория государства и права. Повторительный курс в вопросах и ответах. М.: Норма, 2003. 300 с.

13. Морозова Л. А. Теория государства и права: учебник. М.: Эксмо, 2007. 448 с.

14. Общая теория права и государства: учебник / под ред. В. В. Лазарева. М.: Норма: ИНФРА-М, 2010. 592 с.

15. Ожегов С. И. Словарь русского языка. М.: Русский язык, 1984. 797 с.

16. Сырых В. М. Логические основания общей теории права: в 2 т. М.: Юстицинформ, 2004. Т. 1 Элементный состав. 528 с.

17. Протасов В. Н., Протасова Н. В. Лекции по общей теории права и теории государства. М.: Городец, 2010. 751 с.

18. Радько Т. Н. Теория государства и права: учебник. М.: Академический проект, 2005. 811 с.

19. Радько Т. Н., Лазарев В. В., Морозова Л. А. Теория государства и права: учебник. М.: Проспект, 2012. 568 с.

20. Ромашов Р. А. Теория государства и права: краткий курс. СПб.: Питер, 2010. 304 с.

21. Тарасов Н. Н. Методологические проблемы юридической науки: монография. Екатеринбург: Изд-во Гуманитарного ун-та, 2001. 264 с.

22. Теория государства и права: учебник / под ред. В. В. Лазарева. М.: Новый Юрист, 1997. 432 с.

23. Теория государства и права: учебник / под ред. М. М. Рассолова. М.: Юнити-Дана, 2004. 735 с.

24. Теория государства и права: учебник / под ред. В. К. Бабаева. М.: Юристъ, 2007. 637 с.

25. Теория государства и права: учебник / под ред. А. В. Малько. М.: Кнорус, 2008. 400 с.

26. Философский словарь / под ред. М. М. Розенталя. М.: Политическая литература, 1975. 704 с.

27. Философский энциклопедический словарь. М.: ИНФРА-М, 2000. 576 с.

28. Чащин А. Н. Теория государства и права: учебник. М.: Дело и Сервис, 2008. 688 ч.

29. Червонюк В. И. Теория государства и права: учебник. М.: ИНФРА-М, 2006. 704 с.

30. Черниловский З. М. Гражданское общество: опыт исследования // Государство и право. 1992. № 6. С. 142–151.

31. Шамаров В. М. Учебная литература о функциях теории государства и права // Вестник Екатерининского ин-та. 2012. № 4. С. 91–96.

32. Шамаров В. М. Содержание и классификация функций теории государства и права // Вестник академ. права и управления. 2013. № 31. С. 18–26.

33. Эбзеев Б. С. Соблюдение и защита права человека — обязанность государства // Теория государства и права: учебник / под ред. Н. И. Матузова и А. В. Малько. М.: Юристъ, 2007. С. 244–246.

Теория государства и права как базовая юридическая наука4

Поводом для написания данной работы явился тщательный анализ учебника «Теория государства и права» (М.: Проспект, 2012. 568 с.), подготовленный уважаемыми учеными-теоретиками — Т. Н. Радько, В. В. Лазаревым, Л. А. Морозовой. Рецензируемый учебник рекомендован Учебно-методическим объединением по юридическому образованию вузов Российской Федерации в качестве учебника для студентов высших учебных заведений, обучающихся по направлению «Юриспруденция», «предназначен для студентов юридических факультетов и вузов, обучающихся по программам бакалавриата, а также преподавателей, практикующих юристов и всех интересующихся правом».

Отметим, что в целом данный учебник производит самое благоприятное впечатление, он значительно в положительном отношении отличается от многих учебников и учебных пособий по данной дисциплине высоким научным уровнем, доступностью изложения материала, наличием неординарных тем (например, параграф 4 «Юридические ошибки: понятие, свой­ства, виды», глава 9 «Юридическая техника»).

Однако, на наш взгляд, к большому сожалению, приходится констатировать, что, как и любая серьезная научная работа, рецензируемый учебник не лишен некоторых недостатков, содержит спорные и дискуссионные положения, суть которых сводится к следующему.

1. Так, анализируя психологическую теорию происхождения государства, авторы при ее изложении необоснованно приводят положения, касающиеся теории происхождения права: «Л. И. Петражицкий весьма оригинально объяснял природу права. Он считал, что основы права коренятся не в деятельности государства, а в психике человека, в эмоциях долга» (с. 46), «право же, в соответствии с данной теорией, исходит от индивида и существует как интуитивное право» (с. 47). Думается, что данное замечание лишний раз доказывает, что даже при совпадении названий теорий происхождения государства и права они должны рассматриваться отдельно — теории происхождения государства и теории происхождения права. Это касается и других теорий — теологической, марксистской, ибо они имеют разное содержание, относящееся либо к происхождению государства, либо к происхождению права. Заметим, что далее ученые весьма подробно анализируют психологическую теорию права (с. 64–66).

2. В содержании учебника имеют место недопустимые противоречия. Чтобы в этом отношении не быть голословными, приведем некоторые примеры. Так, рассматривая проблему источников (форм) права континентальной Европы, авторы утверждают, что «после Второй мировой вой­ны в Западной Европе появилась концепция судейского права. Высшие судебные инстанции ФРГ встали на путь судейского правотворчества», «судебный прецедент в ряде стран получает законодательное закрепление», «…в романо-германской правовой семье судебный прецедент занимает вторичное место после закона, но, тем не менее, он выполняет функции источника права» (с. 163). Однако далее приводится диаметрально противоположное положение, характеризующее особенности романо-германской правовой семьи: «отсутствие прецедентного права» (с. 426).

Другой пример имеет отношение к такой форме систематизации нормативно-правовых актов, как их учет, который при трактовке понятия систематизации только упоминается («…деятельность по учету…») (с. 215), особо, как консолидация, инкорпорация и кодификация, не выделяется, хотя и подчеркивается, что «…основой работ по систематизации права является учет правовых норм» (с. 218).

Здесь же заметим, что при характеристике содержания законодательной техники авторами подчеркивается то, что она, в частности, включает «приемы, способы систематизации нормативных правовых актов — их учет, консолидация, инкорпорация, кодификация» (с. 222), т. е. в последнем случае уже определяются не три, а четыре формы систематизации, хотя здесь может возникнуть вопрос о необходимости дифференциации законодательной техники и техники систематизации нормативно-правовых актов [1, с. 85, 307–313].

Третий пример, демонстрирующий противоречия в рецензируемом учебнике, касается проблемы правоотношений. Авторы, признавая так называемые абсолютные правоотношения, обращают внимание на то, что в их рамках «известен только управомоченный субъект, а все остальные участники считаются обязанными, они не должны препятствовать осуществлению субъективных прав» (с. 264), хотя ранее утверждалось, что правоотношение «предполагает индивидуализированную связь между субъектами, т. е. субъекты или поименно указаны, или по их социальной роли (продавец и покупатель, наследодатель и наследник, кредитор и должник и т. д.» (с. 254). Полагаем, что выделение абсолютных, а также общерегулятивных правоотношений, которые признают другие авторы, недостаточно убедительно и практически бесполезно. Действительно, какой смысл в таких правоотношениях, где субъекты не определены и не взаимосвязаны. Правоотношение всегда конкретно, и субъекты всегда индивидуализированы. Конструкция абсолютных и общерегулятивных правоотношений не отвечает такому признаку правоотношений, как взаимодействие субъектов.

3. Ученые признают в качестве одного из основных черт правомерного поведения общественную полезность, которая «состоит в заинтересованности общества, в необходимости соблюдения всеми субъектами правовых норм» (с. 351). Как представляется, авторами не учитывается классификация правомерного поведения, которая проводится по степени социальной значимости. При этом, как известно, выделяются и анализируются такие виды правомерного поведения, как необходимое, желательное и социально допустимое. В последнем государство не заинтересовано, однако никаких неблагоприятных последствий не предусматривает (например, расторжение брака). Оно не является социально полезным. Впрочем, ранее авторами упоминалось такое качество правомерного поведения, как допустимость, которая «как раз позволяет различать такие поступки, которые формально правомерны, т. е. допустимы, но не очень желательны или нежелательны вовсе» (с. 350). Попутно заметим, что вряд ли следует в этом отношении согласиться с позицией, бытующей в юридической литературе, согласно которой желательное и допустимое поведение «при значительных различиях имеют общее в главном: каждое из них обладает качеством правомерности, общественной пользы» [2, с. 504].

4. Спорной является позиция ученых, согласно которой «…обязательные прецеденты создают только решения, исходящие от Высоких судов, т. е. Верховного Суда и Палаты лордов. Решения других судов не создают обязательного прецедента» (с. 429). Дело заключается в том, что степень обязательности прецедента зависит от места в судебной иерархии суда, рассматривающего данное дело, и суда, чье решение может стать при этом прецедентом. Это значит, что: 1) решения высшей инстанции — Палаты лордов — обязательны для всех других судов; 2) апелляционный суд обязан исходить из прецедентов Палаты лордов и своих собственных, а его решения обязательны для нижестоящих судов; 3) Высокий суд связан прецедентами обеих вышестоящих инстанций, а его решения обязательны для всех нижестоящих судов; 4) окружные и магистратские суды следуют прецедентам всех вышестоящих инстанций, а его собственные решения прецедентов не создают.

Кроме этих основных замечаний, есть и другие, касающиеся частных положений и неудачных предложений: «любой полицейский, писал Ф. Энгельс, может позавидовать тому, как охотно люди исполняли все правила и указания старейшин» (с. 29); «если регулятивные нормы указывают субъектам права желательные, необходимые варианты поведения, то запрещающие, наоборот, предусматривают вид общественно опасного или общественно вредного поведения» (с. 189), хотя, во-первых, речь должна идти и о упомянутом выше социально допустимом поведении, во-вторых, запрещающие нормы, будучи разновидностями регулятивных норм права, могут обусловливать и такое правомерное поведение, при котором субъекты воздерживаются от тех или иных действий, запрещенных правом; «отсылочные нормы (их иногда называют ссылочными) прямо отсылают к другому нормативному акту…» (с. 194) (видимо, здесь речь идет не об отсылочной, а о бланкетной норме права, упомянутой ранее. — В. К.); «презумпция правосубъектности вступающих в правовые отношения физических и юридических лиц» (с. 224), хотя ст. 49 ГК РФ называется «Правоспособность юридических лиц»; «дети… полностью недееспособны, за них совершают сделки и действуют в их интересах родители и опекуны» (с. 257), хотя в ГК РФ имеет место ст. 28 «Дееспособность малолетних»; «в гражданском праве судом признается недееспособным лицо, которое вследствие болезни или слабоумия не может понимать значение своих действий и руководить ими» (с. 257), хотя в ч. 1 ст. 29 ГК РФ воля законодателя выражена иначе: «Гражданин, который вследствие психического расстройства не может понимать значения своих действий или руководить ими, может быть признан судом недееспособным в порядке, установленном гражданским процессуальным законодательством»; «косвенный умысел имеет место, когда наступившие последствия противоправного виновного действия не имеют прямой причинной связи с намерением правонарушителя» (с. 360), хотя в ч. 3 ст. 25 УК РФ закрепляется, что «преступление признается совершенным с косвенным умыслом, если лицо осознавало общественную опасность своих действий (бездействия), предвидело возможность наступления общественно опасных последствий, не желало, но сознательно допускало эти последствия либо относилось к ним безразлично»; «в юридической науке отсутствует типология государств по цивилизованному критерию» (с. 456), хотя в юридической литературе хорошо известна типология государств по самым различным основаниям, авторами которых являлись Г. Кельзен, Г. Еллинек, Р. Макайвер и др.

И наконец, еще одно весьма спорное положение рецензируемого учебника, которое, собственно говоря, обусловило название работы. Ученые заявляют, что «история государства и права является базовой (выделено нами. — В. К.) по отношению к теории государства и права», ибо «последняя черпает в истории материал для логических обобщений, для построения теоретических абстракций», а «история в своих последующих исследованиях использует инструментарий теории государства и права» (с. 13).

Авторами показано взаимодействие теории государства и права и истории государства и права, предметом которой «являются закономерности зарождения государственно-правовых явлений и их развитие во всех подробностях, во всей конкретике применительно к каждому историческому этапу» (с. 13), хотя загадкой остается смысл, который в соответствующем контексте придается слову «базовый». Во всяком случае, С. И. Ожегов понимал слово «база» как «основание, основа ­чего-нибудь» [3, с. 31].

Видимо, в данном контексте речь должна идти о том, какая наука — теория государства и права или история государства и права — занимает по отношению к другой ведущее, определяющее место. Интересно заметить, что представители исторической науки о государстве и праве решением этого вопроса не озабочены, а ограничиваются констатацией того, что «история государства и права близка к науке теории государства и права. Обе они изучают возникновение государства и права, основные этапы их развития.

Но отличие их в том, что теория государства и права, вскрывая закономерности различных типов государств и соответствующих им правовых систем, абстрагируется от конкретных государств. А история государства и права России изучает не только закономерности, но и особенности конкретных государств народов России и соответствующих им правовых систем в хронологической последовательности [4, с. 3].

В юридической литературе статус теории государства и права трактуется однозначно: в рамках группы юридических наук, включающей теорию государства и права и исторические юридические науки (историю государства и права России, историю государства и права зарубежных стран, историю политических правовых учений), именно теория государства и права, учитывая специфику ее предмета и роль по отношению ко всем другим юридическим наукам, занимает первую позицию [5, с. 13].

Н. А. Пьянов вполне обоснованно замечает, что, говоря о связи теории государства и права с иными юридическими науками, необходимо иметь в виду, что по отношению к ним она является наукой общей. Поэтому ее положения и выводы являются отправными, базовыми для юридических наук [6, с. 23].

С. С. Алексеев и В. Д. Перевалов в весьма категоричной форме заявляют, что теория государства и права, исходя из своих признаков, свой­ств и предмета, занимает особое место в юриспруденции. Ее специфическое назначение заключается в том, что она призвана быть методологической наукой, т. е. направляющей отраслью знаний, разрабатывающей основополагающие категории и ценности государственно-правовых явлений с точки зрения единства и взаимозависимости, взаимодействия государства и права. При этом обращается внимание на то, что она пополняет свой потенциал, используя достижения общегуманитарных, специальных и отраслевых наук, вбирая в себя данные, укладывающиеся в рамки юриспруденции и возводящиеся в необходимую степень научной абстракции [7, с. 7].

Следует согласиться с позицией Н. И. Байтина, который писал, что «теория государства и права потому и называется общей, что представляет собой теоретическую основу юридической науки в целом, всех ее отраслей, объединяет и цементирует их. Этим определяется ведущая методологическая роль общей теории государства и права по отношению к историко-правовым, специально-отраслевым и другим отраслям юриспруденции. В данном смысле теория государства и права — фундаментальная отрасль правоведения, которая выполняет в ее системе примерно ту же роль, что в области различных групп естественных наук выполняют математика, биология, теоретическая физика» [8, с. 9].

Думается, что положение, обосновывающее историю государства и права как базовую по отношению к теории государства и права, согласно которому последняя «черпает в истории материал…», является слабо аргументированным. Дело заключается в том, что это в полной мере можно сказать практически о любой юридической науке.

Н. А. Власенко подчеркивает, что «эмпирической базой теории государства и права в большинстве случаев выступают данные иных юридических наук, которые исследуются и обобщаются» [9, с. 33].

О. Ю. Винниченко и В. И. Попов полагают, что «…без обобщения результатов отраслевых юридических наук, истории государства и права, истории политических и правовых учений, римского и международного права теория государства и права не в состоянии развивать, обогащать свое теоретическое содержание» [10, с. 39].

М. И. Абдулаев утверждает, что анализируемая наука «…является исходной теоретической основой для существования и развития других юридических наук», выполняет по отношению к ним определяющую методологическую роль, т. е. занимает ведущее место в системе юридических наук. С другой стороны, она «…может успешно развиваться, лишь опираясь на конкретный материал историко-правовых, отраслевых и прикладных юридических наук» [11, с. 27].

Следует обратить внимание и на то обстоятельство, согласно которому в учебниках по теории государства и права, авторами которых являются названные ученые — Л. А. Морозова, В. В. Лазарев, Т. Н. Радько, — имеют место совершенно иные положения, аргументирующие место и роль теории государства и права в системе юридических наук.

Так, Л. А. Морозова, характеризуя теорию государства и права, подчеркивает, что она «выступает обобщающей наукой, имеющей направляющее значение», «имеет методологическое значение для других юридических наук, поскольку… разрабатывает идеи, концепции, используемые другими юридическими науками», это «исходная по отношению к другим юридическим наукам, так как от уровня ее развития зависит состояние юриспруденции в целом» [12, с. 17].

В. В. Лазарев также не сомневается в том, что «теория государства и права… для различных юридических наук имеет общее, фундаментальное, направляющее, методологическое значение» [13, с. 30].

Т. Н. Радько, говоря о теории государства и права, вполне обоснованно подчеркивает, что «она является фундаментальной общественно-юридической наукой с высоким уровнем обобщения государственно-правовых явлений; методологической наукой, разрабатывающей базовые (выделено нами. — В. К.) теоретические положения о государстве и праве; наукой, использующей достижения философии, экономической теории, социологии, политологии, отраслевых и прикладных юридических дисциплин; наукой, изучающей государство и право в их единстве и взаимодействии [14, с. 19–20].

В заключение следует отметить, что сделанные и в определенной мере аргументированные замечания могут носить спорный, дискуссионный характер, однако если авторы рецензируемого учебника признают их дельными, то уверен, что последующее издание учебника по теории государства и права станет более качественным, послужит эффективным средством в деле подготовки будущих российских юристов.

Список использованной литературы

1. Кашанина Т. В. Юридическая техника: учебник. М.: Эксмо, 2008. 512 с.

2. Червонюк В. И. Теория государства и права: учебник. М.: ИНФРА-М, 2006. 704 с.

3. Ожегов С. И. Словарь русского языка. М.: Русский язык, 1984. 797 с.

4. История государства и права России: учебник / под ред. Ю. П. Титова. М.: ТК Велби, 2011. 544 с.

5. Василенко А. И., Максимов М. В., Чистяков Н. М. Теория государства и права: учеб. пособие. М.: Книжный мир, 2007. 384 с.

6. Пьянов Н. А. Консультации по теории государства и права: учеб. пособие. Иркутск: Иркут. гос. ун-т, 2010. 583 с.

7. Алексеев С. С., Перевалов В. Д. Теория государства и права как наука //
Теория государства и права: учебник / под ред. В. Д. Перевалова. М.: Норма, 2007. С. 1–8.

8. Байтин М. И. О методологическом значении и предмете общей теории государства и права // Государство и право. 2007. № 4. C. 5–9.

9. Власенко Н. А. Теория государства и права как юридическая наука //
Проблемы теории государства и права: учебник / под ред. В. М. Сырых. М.: Эксмо, 2008. С. 10–40.

10. Винниченко О. Ю., Попов В. И. Теория государства и права: учеб. пособие. М.: Проспект, 2010. 504 с.

11. Абдулаев М. И. Теория государства и права: учебник. М.: Экономика, 2006. 623 с.

12. Морозова Л. А. Теория государства и права: учебник. М.: Эксмо, 2007. 448 с.

13. Лазарев В. В., Липень С. В. Теория государства и права: учебник. М.: Юрайт, 2010. 634 с.

14. Радько Т. Н. Теория государства и права: учебник. М.: Академ. проект, 2005. 811 с.

Современная теория государства и права как методологическая юридическая наука5

Полагаем, что вынесенное название данной научной статьи является вполне закономерным и обоснованным на фоне теоретических положений, утверждающих обратное. Так, коллектив достаточно авторитетных ученых-теоретиков, проявляя непоследовательность, ибо ранее ими обосновывалась совершенно иная позиция, рассматривая вопрос о месте теории государства и права в системе не общественных наук, как полагают авторы, а юридических, дословно пишет о том, что «история государства и права является базовой (здесь и далее выделено нами. — В. К.) по отношению к теории государства и права» [1, с. 13].

Негативная оценка теории государства и права, принижение ее статуса для юриспруденции имеет место и в позиции другого коллектива ученых, отмечающих, что теория государства и права в современных условиях выполняет функцию обслуживания официальной идеологии, а понятия «права человека», «правовое государство» представляют такие же идеологические штампы, какими прежде были «общенародное государство» или «социалистическая демократия», которые пишут о том «традиционную для теории государства и права методологическую и отчасти футурологическую функцию выполняют сейчас отраслевые науки, в связи с чем теория утрачивает значение фундаментальной, обобщающей юридической науки» [2, с. 244].

Один из авторов этой весьма необоснованной точки зрения — Р. А. Ромашов — в свое время в одной из своих работ подчеркивал, что «теория государства и права является фундаментальной юридической наукой», обращая внимание, что данная наука «занимает важное место в системе отечественного юридического образования», а затем идет на попятную, говоря, что по этому вопросу существуют разные точки зрения, нередко противоречивые, а иногда взаимоисключающие, полагает следующее: «Данное обстоятельство, с одной стороны, свидетельствует о плюралистичности современной российской юриспруденции, а с другой — является показателем неопределенности целевых установок, которыми руководствуются в своей деятельности представители отечественной юридической науки и образования» [3, с. 4, 5]. Ученые упорно не хотят видеть процесс так называемой деидеологизации современной теории государства и права, который анализирует Е. И. Темнов. В частности, автор полагает, что «проблема методологического обновления, вставшая перед политико-правовой наукой, требует от учебного процесса сугубо творческого и реалистического подхода, критической оценки достигнутого, внимательного и ответственного восприятия нового. Отвержение догматизма, ревизия наличного теоретического багажа предполагают конструктивность самих методологических предпосылок, взаимодействие в ряде случаев с теоретическими построениями оппонентов» [4, с. 22].

Трудно согласиться с учеными, принижающими статус общей теории государства и права, которая, по их мнению, выполняет «функцию обслуживания официальной идеологии». Это притом, что наше общество, к большому сожалению, не имеет ясной и осмысленной национальной государственно-правовой идеологии, игнорируя такой неписаный закон: «сознание, в том числе и правовое, не терпит пустоты, ­какая-то, часто далеко не лучшая, система взглядов его всегда заполнит». Т. В. Синюкова, развивая эти положения, подчеркивает, что в результате механической деидеологизации возникло опаснейшее, даже в сравнении с последствиями экономического кризиса, положение: усиливающееся ощущение духовной пустоты, бессмысленности, бесперспективности, временности всего происходящего, которое зримо охватывает все новые и новые слои населения. С позиции автора, «в нашем «деидеологизированном» сознании усиливается тенденция к социальному примитивизму, массовым аберрациям (т. е. заблуждениям. — В. К.), утрате и до того слабых иммунитетов от харизматического, националистического популизма» [5, с. 615]. В свое время Д. А. Гранин писал следующее: «Недавно у интеллигенции была идея противостояния режиму, чудовищной советской идеологии. Идеологии не стало, и противостоять некому» [6, с. 174].

Думается, что здесь весьма уместно подчеркнуть, что идеал подобен маяку, ориентирующему индивидуальное и социальное движение в верном направлении. Это касается и правовых идеалов. В правовой жизни последние являются обязательным компонентом. Сейчас в современной России, пожалуй, наивысшим правовым идеалом выступает правовое государство. Это нашло отражение в ст. 1 Конституции РФ, где, впрочем, речь идет не об идеале, а уже совершившемся факте российской действительности. Но совершенно очевидно, что это не так. Правовое государство есть лишь идеал, выражающий официальную правомировоззренческую позицию нашего государства. Что же касается вопроса о российском правовом идеале, то здесь, как подчеркивается Р. С. Байниязовым, как показывает жизнь, правовое государство не стало национальным идеалом (не говоря уже о практике) для российских граждан. Напротив, в сознании людей по этому поводу присутствует неверие, скепсис, апатия. Духовная ситуация в России такова, что коммунистический миф уже давно развенчан, старые «идеалы» выброшены, а новых фактически нет, а если и есть, то такие, которые далеко не всегда адекватны народному духу [7, с. 19].

Представляется важным отметить, идеологическим аспектам юридической науки в той или иной степени уделялось внимание учеными-правоведами. Так, А. И. Экимов, выделяя две точки зрения в контексте данной проблемы, подчеркивает, что, согласно первой позиции, необходимо везде и всюду стремиться к деидеологизации научного знания; существует чистая правовая истина, независимая от политических интересов, отражающая общечеловеческие ценности (признаваемые в ту или иную историческую эпоху или, напротив, неизменные во все времена). Согласно второй — только идеологизированное должным образом знание может нести в себе истину; все правовое является в своей основе политическим, а сам закон — мера политическая. По-разному понимается и оценивается понятие «идеология»: если суть идеологии состоит в том, что это набор неких парадигм, или идеологем, которые обслуживают интересы узкого круга избранных, тогда действительно правовой науке следует, насколько это возможно, дистанцироваться от нее; если идеология — это совокупность разного рода идей, с большей или меньшей точностью отражающих суть происходящего, тогда складывается иная ситуация [8, c. 3–4].

Действительно, после 1917 г. юриспруденция была поставлена на службу классовым интересам, которые, однако, на практике интерпретировались исключительно с позиции административно-командной верхушки. Целые разделы теории государства и права (о понятии государства и права, о функциях государства и т. д.) были подвергнуты коренному пересмотру. Вместо идеологического плюрализма, характерного для предреволюционной эпохи, на многие десятилетия утверждается монополия на истину исключительно за марксизмом-ленинизмом. Соответственно, теория государства и права стала именоваться не иначе, как марксистско-ленинская.

В тот период в позитивном плане рассматривались только взгляды домарксовской теоретической мысли или концепции, основанные на идеях К. Маркса и В. И. Ленина. Немарксистская и антимарксистская мысль либо игнорировалась, либо служила мишенью для нападок, ибо в ней не находили ничего положительного. Современные западные государственно-правовые системы были представлены как враждебные интересам масс и неспособные обеспечить права и интересы широких слоев населения.

Сама юридическая наука была провозглашена партийной, служащей интересам пролетариата. При этом утверждалось, что интересы пролетариата — это и есть подлинные интересы общества. Поэтому все, что им противоречит, объективно противоречит и интересам общества.

Весьма распространенным в юридической литературе был тезис о том, что государство и право подчинены классовым интересам, и по мере того, как классовое деление общества утратит смысл, государство и право будут отмирать. В послеоктябрьский период советская философско-юридическая мысль во взглядах на государство была неизменной: она была в основном ориентирована на более углубленное раскрытие классового характера государства в любых его проявлениях, в том числе и социалистического. В философском словаре того времени утверждалось, что «государство — политическая организация экономически господствующего класса, имеющая своей целью охранять существующий экономический порядок и подавлять сопротивление других классов» [9, c. 47].

Рекомендовалось везде и всюду отыскивать классовый смысл конкретных правовых норм, конкретных государственных решений. В результате «партийного» подхода юридическая наука лишилась объективного анализа государственно-правовых явлений. Прежде всего это выразилось и в теории, и на практике в пренебрежении интересами индивида, его правами. Отрицались самостоятельный статус и значение индивида, отдельного человека в качестве субъекта экономики, права и политики. Радикальный отказ от индивидуального в пользу всеобщего (общественного, коллективного) привел к всесторонней трансформации человека в живое орудие и вспомогательное средство всеобщего целого, в простого исполнителя соответствующих функций пролетарски организованной коллективности и социалистической общности — словом, в обезличенный, ординарный, бесправный «винтик» единой огромной машины коллективного подавления, насилия, властно-централизованного производства, распределения и потребления. В этой связи, как представляется, весьма уместно привести в плане критики советской науки размышления Д. А. Гранина: «Искусственно остановить ход науки нельзя. Но гуманизация науки необходима. Стало ясным, что рационально-логическое развитие науки показало свою недостаточность» [6, с. 14].

Постепенно в российской юридической науке утвердилась марксистская догма. Доминирование догматической концепции, ее монопольное положение, сложившееся в 1930-х гг. и отчасти сохранившееся поныне, стало подлинной трагедией нашего правоведения. Советская юридическая наука превратилась в идеологическую надстройку над базисом командно-административной системы, для которой законодательство служило орудием борьбы с «внутренним и внешним» врагом, обеспечения своего господствующего положения, достижения собственных целей. Основные обязанности юридической науки свелись к анализу, комментированию и апологетике закона. Отечественная юридическая школа постепенно трансформировалась в школу начетничества и глухого догматизма. Здесь, как представляется, весьма уместно утверждение Д. А. Гранина, который писал, что «лженаука должна была показать всем, что идеология выше истины, что интересы политики выше интересов науки» [6, с. 241]. Такую характеристику можно вполне использовать при объективной оценке марксистско-ленинской общей теории государства и права.

В связи с этим весьма обоснованно отмечает Е. И. Темнов, что «идеологизированные позиции исследователя не давали в полной мере проследить историческую траекторию, причастность к духовным ориентациям прошлого. Монополизм, одномерность и однонаправленность средств анализа не учитывали противоречивую, двой­ственную сущность наблюдаемых явлений — права и государства. Содержание классового подхода постепенно составили идеологическая нетерпимость и закрытость. …Степень демократизма теорий определялась той ролью, которую отводил мыслитель трудящимся слоям гражданского населения, потенциалом превосходства тенденций и целей угнетенного класса над проявлением общечеловеческих тенденций и целей» [4, с. 23–24].

Схема марксистско-ленинского подхода основывалась на экономическом детерминизме: государство и право возникают в результате появления частной собственности, а ее следствием является раскол общества на антагонистические классы, прекращение вражды между которыми возможно посредством государства и права. Марксизм всецело основывался на формационном подходе. Из поля зрения выпадали учения о правовом и социальном государстве.

Сейчас, напротив, наблюдается воинствующее неприятие и беспощадная критика этого подхода. Вместе с тем надо учитывать, что любая теория, используя свои методы познания, несет крупицы знаний в общую копилку, позволяет глубже и полнее понять те или иные грани изучаемых феноменов. Видимо, сегодня самым приемлемым для правоведения является так называемый конструктивно-критический подход к оценке и анализу прошлых и настоящих государственно-правовых учений. Отмеченное в полной мере относится и к марксистско-ленинской доктрине, которая подвергалась жесточайшей критике и даже очернительству, в том числе ее бывших «горячих» сторонников. Затяжной системный кризис во многих странах, называвшихся социалистическими, жизненная потребность его преодоления обусловила резко отрицательное отношение к марксизму-ленинизму как учению и социализму как к общественно-политическому строю.

Отмечая, что «еще совсем недавно любое исследование правовой действительности «нормативно» определялось методологическими принципами марксистской философии», которые в теории познания в настоящий период некоторыми исследователями отодвинуты на задний план, А. И. Брызгалов полагает, что «…в настоящее время такие ориентиры в определенной мере также потеряны и в юридической науке» [10, с. 17].

Однако наука не может впадать в крайность. Спору нет, в марксизме немало утопического и устарелого, но есть в нем положения и выводы, имеющие непреходящее значение (например, идеи о коллективизме, социальной справедливости и т. д.).

Кстати говоря, на этот аспект проблемы обращали внимание отечественные ученые-теоретики. Так, Е. И. Темнов, полагая, что для исследования сложных периодов истории или противоборства идейных воззрений вполне допустим учет классового интереса, подчеркивает, что «…такой подход не должен превращаться в исключительный и самодовлеющий (как это имело место в марксистско-ленинской общей теории государства и права. — В. К.) в методологическом арсенале исследования».

Размышляя о методологии познания государственно-правовой действительности, автор утверждает, что «видеть за партийностью и классовостью больше, чем один из приемов познания, специфический методологический подход, и возводить его в универсальный принцип — значит идеологизировать средства научного анализа, в конечном счете и его результаты» [11, с. 75].

О. В. Мартышин, размышляя о понятии государства, отмечает, что до 90-х гг. прошлого века в нашей стране безраздельно господствовала марксистско-ленинская концепция классовой природы государства, однако затем она стала вытесняться представлениями о государстве как благе цивилизации, служащем не классовым, а всеобщим интересам. Автором выявляется следующая тенденция в отечественной юридической науке: одна крайность — марксистская интерпретация государства в советском варианте — заменяется другой — односторонним утверждением, что государство служит общему благу, и только ему, при этом стираются различия между сущим и должным [12, с. 66]. Например, В. А. Четвернин полагает, что «государственная власть служит обществу в целом и поэтому выражает всеобщий интерес — обеспечение целостности и стабильности социальной системы. Но государственная власть помимо всеобщего интереса выражает еще интересы и общие интересы частных лиц — обеспечение свободы, безопасности и собственности» [13, с. 111].

Принимая во внимание распространение, в том числе и на Западе, более умеренного и гибкого подхода, сводящегося к тому, что социальное содержание государства многопланово, что в деятельности и природе каждого государства сочетаются в разных соотношениях интересы властвующих, интересы ­каких-то социальных групп и общее благо, ученый достаточно обоснованно утверждает, что так называемый реалистический подход к характеристике каждого государства, не исключая современное российское, что «гораздо разумнее не впадать в крайность, не увлекаться ни абсолютизацией, ни бескомпромиссным отрицанием марксизма, а пытаться проанализировать соотношение трех групп интересов (правителей, классов, всего общества) в деятельности каждого государства» [12, с. 67].

Нетрудно заметить, а это является важным в контексте настоящей работы, что, несмотря на критику марксизма-ленинизма, подавляющее большинство современных ученых-теоретиков в качестве общефилософского (универсального, мировоззренческого) метода отдают предпочтение методу материалистической диалектики. Думается, что этот метод не потерял свою актуальность в юридических исследованиях. С этим утверждением солидаризируются и ряд других ученых.

Например, коллектив авторов учебника по философии права полагает, что «в основе синтезирующих качеств философии права лежит то, что ядром философии как методологической науки выступает единство диалектики, логики и теории познания. Это означает в обобщенном виде, что одна и та же система законов и категорий в диалектике выступает в качестве принципов познания объективного мира, в теории познания — как средство решения конкретных познавательных задач и в логике — как форма научного мышления» [14, с. 3].

В. М. Корельский прямо в категорической форме заявляет, что «нашей отечественной науке присуща ориентация на материалистический подход, согласно которому глубинные сущностные стороны государства и права предопределяются в конечном счете экономикой, наличными формами собственности. Материалистический подход позволяет проследить связь государства и права с реальными процессами и исследовать их возможности для упрочения материальных основ и увеличения экономического потенциала общества». По мнению ученого, «философской основой теории государства и права служит диалектический метод, т. е. учение о наиболее общих закономерных связях развития бытия и сознания» [15, с. 12–13].

Признавая, что метод диалектического и исторического материализма внес огромный вклад в дело познания политико-правовой действительности, В. Н. Жуков в своей работе пишет, что «в настоящее время рассматривать государство и право в развитии, исторически, в единстве политической, духовной и экономической жизни общества с опорой на общественную практику как критерий истины (основной, однако не единственный [16, с. 12–16]. — В. К.) стало характерным для методологии теоретико-правовой науки» [17, с. 39].

В многообразии используемых в современной науке подходов диалектико-материалистическая методология, с точки зрения В. П. Кохановского, играет все возрастающую (доминирующую. — В. К.) роль [18, с. 127–128].

Отечественные ученые, на наш взгляд, вполне обоснованно заявляют, что убедительных аргументов против использования материалистической диалектики как одного из вариантов теоретического миропонимания и элементов методологии научного исследования на сегодняшний день нет. Как говорят авторы, «на современном философском рынке она вполне конкурентоспособна» [19, с. 10].

В. М. Сырых, являясь сторонником марксистской теории права, пишет, что в истории политико-правовой мысли последние сто лет именно марксистская доктрина была бесспорным лидером и не утратила своего лидирующего положения в настоящее время, «ибо не имеется другой теории, способной полно и последовательно отвечать на сложные вопросы правоведения, которые другие теории не могут раскрыть» [20, с. 478]. В другой своей работе ученый, обращаясь к характеристике методологической функции диалектического (и исторического) материализма, подчеркивает, что она «…выражается в ориентации познающего субъекта на получение объективно-истинных знаний, на раскрытие путей и способов получения такого знания и форм его объективации, изложения. Как всеобщие закономерности научного познания принципы диалектической логики составляют исходную методологическую базу для познания любой специальной, конкретной науки, показывают, каким должен быть путь постижения объективно-истинных знаний» [21, с. 188].

Думается, что убедительным подтверждением значимости анализируемого метода является позиция американского профессора Л. Р. Грэхэма: «Если мы признаем законность постановки фундаментальных вопросов о природе вещей, то диалектико-материалистический подход — научно ориентированный, реалистичный, материалистический — претендует на превосходство над существующими и конкурирующими с ними универсальными системами мышления, и эти претензии могут быть достаточно обоснованными» [22, с. 15].

О. А. Пучков, называя и характеризуя основные свой­ства теории государства и права в эпоху господства коммунистической доктрины — мифологичность, аутоцентризм, спекулятивность, утопизм и ортодоксальность [23, с. 5–6], тем не менее далее пишет о том, что «…несмотря на тяжелый груз десятилетиями навязываемых архаичных политико-правовых положений… наука о государстве и праве сейчас развивается. Она освобождается от тех научных конструкций, которые не позволяют объяснить сложные феномены политико-правовой действительности, ищет новые подходы» [23, с. 7].

Более скептически к процессу развития отечественной теоретической науки относится А. И. Демидов, говоря о ретардации (от лат. retardatio — замедление. — В. К.) ее методологии, которая в «стремлении сохранить привычную и действительно многое объясняющую марксистскую парадигму истолкования правовой реальности, отражающая ее «с помощью таких категорий, как классовость, формационность, экономическая детерминация государственно-правовых явлений, их надстроечный характер и развитие по «законам диалектики», отождествление революционности с фундаментальностью, глубиной преобразований». Причем данная методология «…соседствует с видимым признанием необходимости изменений, но в рамках привычного стиля мышления» [24, с. 16].

Именно диалектический метод определяется как основной метод, позволяющий раскрыть закономерности развития того или иного явления, используется учеными при подготовке диссертаций на соискание ученой степени кандидата (доктора) юридических наук. С. И. Святкин в автореферате кандидатской диссертации утверждает, что в работе он руководствовался «диалектическим пониманием процесса исторического развития, основанным на признании обусловленности закономерности событий и явлений в истории» [25, с. 14].

Во всяком случае, на что обращают внимание многие авторы, так называемые метафизические методы исследования государственно-правовой реальности плохо «вписываются» в систему иных методов, методологии в целом.

Например, В. Н. Жуков, отмечая, что опыт ХIХ и особенно ХХ вв. показал, что далеко не все философские школы оказались плодотворными в методологическом отношении для философии права, утверждает, что «нередко юристы искусственно, весьма произвольно пытались соединить философию и юриспруденцию, доказали тем самым не столько возможности философии в деле познания права, сколько свои собственные возможности в конструировании умозрительных схем», имея в виду такие «натужные, придуманные концепции, построенные на основе феноменологии и экзистенциализма» [17, с. 32].

Что касается нашего отношения к возможностям использования потенциала другого метода — герменевтики — в правоведении, то оно, как у ряда ученых, достаточно критическое [26, с. 8]. Например, В. М. Сырых, на наш взгляд, убедительно показал бесперспективность герменевтики как метода познания в праве [27, с. 193–235]. Видимо, и скорее всего, этим обстоятельством обусловливается то, что указанный метод весьма редко включается в систему методов познания права.

Заметим, что даже те ученые, которые возлагали на юридическую герменевтику те или иные надежды в исследовательском плане, в настоящее время стали сомневаться в ее потенциале. Например, И. Л. Честнов, назвав свою монографию «Правопонимание в эпоху постмодерна», проанализировав в ней феноменологию, герменевтику, синергетику и т. д., пришел к выводу, что эти подходы к праву как самостоятельные еще не состоялись» [28, с. 272].

В этой связи И. Ю. Козлихин совершенно обоснованно замечает, что последнее десятилетие характеризуется поиском новой парадигмы. Все чаще ее пытаются найти вне права, привлечь к изучению права знания, выработанные в лоне иных наук. Наиболее ярко это проявляется в общей теории. Ученый полагает, что такого рода попытки должны приветствоваться, но только в том случае, если они углубляют наше знание о праве, а не о предмете тех наук, к которым мы обращаемся [29, с. 31].

В заключение отметим, что принижение статуса общей теории государства и права на теоретическом уровне, которое обедняет образование современных юристов, ведет к развалу отечественной юридической науки, признававшей на всех этапах ее развития (дореволюционный, советский, постсоветский) фундаментальный, методологический характер первой [30, с. 72–79; 31, с. 154–156]. Причем нападки на теорию государства и права на теоретическом уровне постепенно перешли в практическую плоскость: отмена государственного экзамена по данной дисциплине, уменьшение часов преподавания, отказ некоторых юридических журналов (например, «Современное право», «Вестник Санкт-Петербургского университета и др.) печатать научные статьи на общетеоретическую проблематику и т. д.

Полагаем, что такое ненормальное положение необходимо исправлять, ориентируясь при этом на утверждение основателя теории государства и права Н. М. Коркунова, что «общая теория права (и теория государства. — В. К.) есть… краеугольный камень системы правоведения» [32, с. 217]. Обосновывая значимость теории государства и права, современный ученый-теоретик Ю. И. Гревцов, на наш взгляд, аргументированно полагает следующее: «Смысл подготовки юриста не в том, чтобы он выучил наизусть и в деталях действующие сегодня нормы. Вряд ли это понадобится ему через десять лет в профессиональной деятельности, для которой большая часть этих норм будет не нужна. Но ему важно понимать структурную взаимосвязь норм, термины, которыми он оперирует, способы, которыми пользуется для фиксации норм и их согласованности» [33, с. 22]. В обосновании своей позиции, которая, бесспорно, вызывает всяческую поддержку, Ю. И. Гревцов приводит высказывание признанного авторитета в области компаративистики Р. Давида, который в свое время писал следующее: «Нормы права могут меняться от росчерка пера законодателя. Но в них немало и таких элементов, которые не могут быть произвольно изменены, поскольку они теснейшим образом связаны с нашей цивилизацией и нашим образом мыслей. Законодатель не может воздействовать на эти элементы, точно также как на наш язык или нашу манеру размышлять» [34, с. 19–20].

Список использованной литературы

1. Радько Т. Н., Лазарев В. В., Морозова Л. А. Теория государства и права: учебник. М.: Проспект, 2012. 568 с.

2. Поляков А. В., Тимошин Е. В., Ромашов Р. А. Теория государства и права на рубеже веков // Правоведение. 2000. № 3. С. 240–246.

3. Ромашов Р. А. Теория государства и права: краткий курс. СПб.: Питер, 2010. 304 с.

4. Темнов Е. И. Метод теории государства и права // Общая теория права и государства: учебник / под ред. В. В. Лазарева. М.: Юрист, 1997. С. 12–28.

5. Синюкова Т. В. Правосознание и правовое воспитание // Теория государства и права: учебник / под ред. Н. И. Матузова и А. В. Малько. М.: Юристъ, 2007. С. 611–625.

6. Гранин Д. А. Тайный знак Петербурга. СПб.: Logos, 2000. 601 с.

7. Байниязов Р. С. Философия правосознания // Правоведение. 2001. № 5. С. 12–23.

8. Экимов А. И. Политические интересы и юридическая наука // Государство и право. 1996. № 12. С. 3–9.

9. Краткий философский словарь / под ред. М. М. Розенталя и П. Ф. Юдина. М.: Госполитиздат, 1941. 326 с.

10. Брызгалов А. И. О некоторых теоретико-методологических проблемах юридической науки на современном этапе // Государство и право. 2004. № 4. С. 17–22.

11. Темнов Е. И. О деидеологизации методологических подходов в историко-политических и государственно-правовых исследованиях // Государство и право. 1992. № 3. С. 73–79.

12. Мартышин О. В. О концепции учебника теории государства и права //
Государство и право. 2002. С. 59–67.

13. Четвернин В. А. Понятие права и государства. Введение в курс теории права и государства. М.: Дело, 2003. 120 с.

14. Баранов П. П., Верещагин В. Ю., Курбатов В. И., Овчинников А. И. Философия права: учеб. пособие. Ростов н/Д.: РЮИ МВД РФ, 2004. 153 с.

15. Корельский В. М. Методы теории государства и права // Теория государства и права: учебник / под ред. В. М. Корельского, В. Д. Перевалова. М.: Норма, 2000. С. 9–16.

16. Кожевников В. В. К вопросу о критериях истинности знаний о государстве и праве // Современное право. 2014. № 2. С. 12–16.

17. Жуков В. Н. Философия права: учебник. М.: Мир философии: Алгоритм, 2019. 559 с.

18. Кохановский В. П., Пржленский В. И., Сергодеева Е. А. Философия права: учеб. пос. Ростов н/Д.: Изд. центр «Март», 2005. 496 с.

19. Баранов В. М., Першин В. Б., Баранова М. В. Место и роль метода материалистической диалектики в юридическом исследовании // Философия права. 2007. № 3. С. 7–12.

20. Сырых В. М. Теория государства и права: учебник. М.: Юстицинформ, 2001. 704 с.

21. Сырых В. М. Логические основания общей теории права: в 2 т. М.: Юстицинформ, 2004. Т. 1. Элементный состав. 528 с.

22. Грэхем Л. Г. Естествознание, философия и наука о человеческом поведении в Советском Союзе. М.: Политиздат, 1991. 480 с.

23. Пучков О. А. Теория государства и права: проблемы и перспективы //
Правоведение. 2001. № 6. С. 4–13.

24. Демидов А. И. О методологической ситуации в правоведении // Правоведение. 2001. № 4. С. 14–22.

25. Святкин С. И. Советская адвокатура и территориальные адвокатские объединения на Западной Сибири в 1960 — начале 1990-гг.: автореф. дис. … канд. юрид. наук. Омск: ОмГУ им. Ф. М. Достоевского, 2020. 26 с.

26. Власенко Н. А. Методологические проблемы современной теории права // Журнал российского права. 2019. № 4. С. 8.

27. Сырых В. М. Герменевтический круг как методологический тупик // Современные методы исследования в правоведении / под ред. Н. И. Матузова, А. В. Малько. Саратов: СЮИ МВД России, 2007. С. 193–235.

28. Честнов И. Л. Правопонимание в эпоху постмодерна: монография. СПб.: СПб ИВЭСЭП, 2002. 269 с.

29. Козлихин И. Ю. О нетрадиционных подходах к праву // Правоведение. 2006. № 1. С. 31–40.

30. Кожевников В. В. Общая теория государства и права: в защиту базовой, методологической науки // Вестник Омск. ун-та. Право. 2018. № 4. С. 72–79.

31. Кожевников В. В. Общая теория права: история и современность (к 110-летию А. И. Денисова) / отв. ред. М. Н. Марченко. М.: Проспект, 2018. 416 с. // Государство и право. 2019. № 11. С. 154–156.

32. Радько Т. Н. Хрестоматия по теории государства и права. М.: Проспект, 2009. 720 с.

33. Гревцов Ю. И. Лекции по общей теории права: учеб. пособие. СПб.: Санкт-Петербургский гос. ун-т, 2019. 452 с.

34. Рене Д., Жоффре-Спинози К. Основные правовые системы современности / пер. с фр. В. А. Туманова. М.: Прогресс, 1996. 496 с.

О предмете общей теории государства и права6

Поводом для подготовки настоящей статьи явилось ознакомление с учебным пособием «Актуальные проблемы теории государства и права», где ответственным редактором выступила Р. В. Шагиева [1]. Не ставя перед собой целью анализ данной работы, обратим внимание, как авторы определяют предмет теории государства и права.

Дело заключается в том, что, на наш взгляд, авторы не до конца определились в этом важном вопросе, ибо вначале ими утверждается, что «предметом теории государства и права выступают наиболее общие специфические закономерности возникновения, развития и функционирования государства и права, а также органически связанных с ними и сопутствующих им иных социальных явлений и процессов» [1, с. 20–21], а затем соответствующий предмет сужается, когда подчеркивается, что им являются лишь «специфические закономерности возникновения, развития и функционирования таких общественных явлений, как государство и право» [1, с. 21].

Справедливости ради заметим, что подобной позиции о предмете теории государства и права придерживаются и некоторые другие ученые. Так, М. И. Байтин в свое время писал, что теория государства и права «исследует общие специфические закономерности возникновения, развития и функционирования государства и права как единых и целостных систем» [2, с. 15]. И тут же подчеркивал, что «данные специфические закономерности не следует смешивать с общесоциологическими законами, составляющими предмет изучения других гуманитарных наук», «…предметом специального изучения теории государства и права являются не общие закономерности развития общества, а специфические закономерности развития и функционирования таких его составных частей, как государство и право» [2, с. 16]. Заметим, что в другой работе ученый, говоря об одном из структурных частей предмета теории государства и права, рассуждает просто о закономерностях возникновения, развития и функционирования государства и права, не подчеркивая их общий или специфический характер [3, с. 9].

Подобной позиции о предмете теории государства и права придерживаются А. И. Василенко, М. В. Максимов, Н. М. Чистяков, обращающие внимание на то, что не представляют интереса для теории государства и права конкретные закономерности, отражающие разнообразные стороны развития государства и права применительно к определенному виду общественных отношений. Эти закономерности изучаются частными юридическими науками. Например, специфические закономерности формирования, развития и функционирования представительных органов государственной власти относятся к предмету государственного (конституционного) права. Авторы полагают, что специально-юридические, отраслевые закономерности служат теоретико-эмпирической базой для формирования более обобщенных закономерностей теории государства и права [4, с. 9].

Критически оценивая позиции данных авторов по вопросу о предмете теории государства и права, которых можно объединить в первую группу, следует обратить внимание на то обстоятельство, что рядом расположенные понятия «общий» и «специфический» обусловливают некоторую противоречивость. Так, С. И. Ожегов трактует эти понятия следующим образом: «общий — принадлежащий, свой­ственным всем, касающихся всех» [5, с. 376], а «специфический — особенный, отличный, свой­ственный только данному предмету» [5, с. 656].

Вторую группу ученых представляет В. И. Червонюк, по мнению которого без ­какой-либо аргументации, предметом теории государства и права выступают «…общие и специфические закономерности их возникновения и развития, познание и использование которых позволяют разрабатывать фундаментальные проблемы, имеющие методологическое значение для всех юридических и государствоведческих дисциплин и общественной практики в целом» [6, с. 20].

Третью группу ученых-теоретиков, обратившихся к определению предмета теории государства и права, представляет А. Н. Головистикова, позиция которой является явно противоречивой. С одной стороны, автор утверждает, что «предметом теории государства и права как науки являются основные закономерности государства и права, их сущность, назначение и развитие». Однако затем она рассуждает так: «Различаются общие и специфические закономерности возникновения, функционирования и развития государства и права. Общие закономерности присущи государству и праву как общественным явлениям и изучаются философией, социологией, экономической теорией и другими общественными науками. Это означает, что теория государства и права опирается в своих выводах на данные указания науки, конкретизирует выработанные ими понятия применительно к исследованию государственно-правовой сферы. Вместе с тем, поскольку государство и право представляют собой специфические общественные явления, то для них характерны закономерности, свой­ственные только им». На основе изложенного А. Н. Головистикова делает следующий вывод: «Теория государства и права изучает специфические закономерности возникновения, развития и функционирования государства и права» [7, с. 31; 8, с. 40–41]. Получается, что в данном случае происходит отождествление «основных» и «специфических» закономерностей возникновения, развития и функционирования государства и права.

Следует, видимо, поддержать точку зрения тех отечественных ученых, которые при определении предмета теории государства и права делают акцент на общие закономерности возникновения, развития и функционирования государства и права. Так, Н. А. Власенко полагает, что «предметом теории государства и права является общее, закономерное, устойчивое в развитии государства и права, юридического регулирования» [9, с. 22].

С. С. Алексеев и В. Д. Перевалов к предмету данной учебной дисциплины относят «основные закономерности развития государства и права» [10, с. 4]. Тождественной позиции по вопросу о предмете теории государства и права придерживается подавляющее большинство современных ученых-теоретиков [11, с. 15; 12, с. 13–16; 13, с. 41; 14, с. 8]. Заметим, что А. Б. Венгеров в своих работах подчеркивал, что теория государства и права должна изучать не только закономерности, но и случайности [12, с. 23].

Совершенно правы те ученые, которые полагают, что теория государства и права изучает не все законы развития государства и права, а лишь общие, основные, определяющие государственно-правовую надстройку в целом (закономерности возникновения государства и права, смены их исторических типов и др.). Общие закономерности — это такие необходимые, причинно-обусловленные связи и отношения, которые определяют развитие государства и права и одинаково свой­ственны всем типам государства и права. Однако, как поясняют авторы, эти закономерности специфически преломляются в каждом их типе, в то же время каждому историческому типу присущи «собственные» общие закономерности, которые тоже являются предметом рассмотрения теории государства и права. Иные частные закономерности анализируются в специальных юридических науках [15, с. 30].

Как обоснованно пишут В. Н. Протасов и Н. В. Протасова, «и общая теория права, и теория государства ставят своей задачей изучение не всех (это цель многих юридических наук), а только общих свой­ств, признаков и закономерностей, характеризующих право и государство» [16, с. 57].

Думается, весьма удачно проблему предмета теории государства и права решают О. Ю. Винниченко и В. И. Попов, которые полагают, что данная учебная дисциплина изучает наиболее общие закономерности возникновения, развития и функционирования государства и права. Но эти закономерности не существуют в чистом виде, изолированно от специфических закономерностей, изучаемых отраслевыми юридическими науками. Поэтому без обобщения результатов отраслевых юридических наук, истории государства и права, истории политических и правовых учений, римского и международного права теория государства и права не в состоянии развивать, обогащать свое теоретическое содержание [17, с. 38–39].

И действительно, по меткому замечанию К. И. Скловского, «нет ни одной практически трудной, а тем более неразрешимой задачи, источник которой не уходил бы в теорию. И чем труднее дело (юридическое), тем глубже в теории находится его решение» [18, с. 6–7].

В этом проявляется методологическая роль теории государства и права. Как достаточно обоснованно в свое время писал М. И. Байтин, «теория государства и права потому и называется общей, что представляет собой теоретическую основу юридической науки в целом, всех ее отраслей, объединяет и цементирует их. Этим определяется ведущая методологическая роль теории государства и права по отношению к историко-правовым, специально отраслевым и другим отраслям юриспруденции» [3, с. 9].

Список использованной литературы

1. Актуальные проблемы теории государства и права: учеб. пособие / отв. ред. Р. В. Шагиева. М.: Норма: ИНФРА-М, 2011. 576 с.

2. Байтин М. И. Предмет теории государства и права // Теория государства и права: курс лекций / под ред. Н. И. Матузова и а. В. Малько. М.: Юристъ, 2007. С. 15.

3. Байтин М. И. О методологическом значении и предмете общей теории государства и права // Государство и права. 2007. № 4. С. 5–9.

4. Василенко А. И., Максимов М. В., Чистяков Н. М. Теория государства и права: учеб. пособие. М.: Книжный мир, 2007. 384 с.

5. Ожегов С. И. Словарь русского языка. М.: Русский язык, 1984. 797 с.

6. Червонюк В. И. Теория государства и права: учебник. М.: ИНФРА-М, 2006. 704 с.

7. Головистикова А. Н. Особенности предмета науки теории государства и права // Теория государства и права: учебник / под ред. А. С. Пиголкина и ю. А. Дмитриева. М.: Высшее образование, 2008. С. 29–34.

8. Головистикова А. Н., Дмитриев Ю. А. Проблемы теории государства и права: учебник. М.: Эксмо, 2005. 832 с.

9. Власенко Н. А. Теория государства и права как юридическая наука // Проблемы теории государства и права: учебник / под ред. В. М. Сырых. М.: Эксмо, 2008. С. 10–40.

10. Алексеев С. С., Перевалов В. Д. Теория государства и права как наука //
Теория государства и права: учебник / отв. ред. В. Д. Перевалов. М.: Норма, 2007. С. 12–28.

11. Мартышин О. В., Предмет теории государства и права // Теория государства и права: учебник / под ред. О. В. Мартышина. М.: Норма, 2007. С. 12–28; 1–8.

12. Венгеров А. Б. Теория государства и права: учебник. М.: Омега-Л, 2007. 608 с.

13. Оксамытный В. В. Теория государства и права: учебник. М.: ИМПЛЭ-Паблиш, 2004. 563 с.

14. Марченко М. Н. Предмет теории государства и права // Теория государства и права: учебник / под ред. М. Н. Марченко. М.: Зерцало, 2009. С. 6–16.

15. Абдулаев М. И., Комаров С. А. Проблемы теории государства и права: учебник. СПб.: Питер, 2003. 576 с.

16. Протасов В. Н., Протасова Н. В. Лекции по общей теории права и теории государства. М: Городец, 2010. 752 с.

17. Винниченко О. Ю., Попов В. И. Теория государства и права: учеб. пособие. М.: Проспект, 2010. 504 с.

18. Скловский К. И. Собственность в гражданском праве: учеб.-практ. пособие. М.: Статут, 2002. 893 с.

О взаимодействии общей теории государства и права с отраслевыми правовыми науками (на основе анализа юридической литературы)7

Одним из обстоятельств, обусловивших актуальность названной проблемы, явилось то обстоятельство, что в литературе такое взаимодействие, как правило, преподносится в форме одностороннего влияния общей теории государства и права на отраслевые правовые науки.

В действительности

...