Теория и практика судебной экспертизы в современных условиях

Материалы IX Международной научно-практической конференции

г. Москва, 26–27 января 2023 г.

---

ebooks@prospekt.org

Информация о книге

УДК 340.6

ББК 67.5

Т33

Редколлегия сборника:

Россинская Е. Р., доктор юридических наук, профессор;

Неретина Н. С., кандидат юридических наук;

Чернявская М. С., кандидат юридических наук.

26–27 января 2023 г. в Московском государственном юридическом университете имени О. Е. Кутафина» (МГЮА) состоялась IX Международная научно-практическая конференция «Теория и практика судебной экспертизы в современных условиях». Инициатором и организатором конференции выступила кафедра судебных экспертиз совместно с Институтом судебных экспертиз Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА).

В сборник вошли представленные участниками конференции материалы, в которых рассматриваются проблемы теории судебной экспертизы, процессуальной регламентации и методического обеспечения судебно-экспертной деятельности, подготовки и переподготовки экспертных кадров.

Для научных работников, студентов, аспирантов и преподавателей вузов, практикующих юристов, а также широкого круга читателей, проявляющих интерес к судебным экспертизам.

УДК 340.6

ББК 67.5

© Московский государственный юридический
университет имени О. Е. Кутафина (МГЮА), 2023

Eugenio D’Orio
MSc Forensic Biologist, Prof. a.C. of Forensic Biology,
Director of Bio Forensics Research Center, Italy

COURSE ACCREDITATION IN FORENSIC SCIENCE: HOW TO IMPROVE AND GARANTEE HIGH QUALITY STANDART IN THE INTERNATIONAL EDUCATION

Abstract: Quality standards in academics and education are essential and unavoidable requirements for developing useful educational programs for students. Forensic sciences is a very large and heterogeneous discipline; on the one hand, it is a university course compound by the synergic and contextualized study of a wide range of technical-­scientific disciplines and their judicial applications, on the other hand, in different countries the same forensic sciences faculties are different in terms of programs or sometimes are not established at all — in these cases, forensic sciences are considered a postgraduate specialization. As with all university faculties, cross-­curricular courses should be activated, also by focusing on the offer of study abroad with partner institutions. This cooperation has a twofold effect: it enhances students’ skills and experience and increases the possibility of joint research between different institutes. However, to concretely develop this international educational project, it is necessary to set objective and shared standards between the different Institutes — public and private — involved in the study of forensic science worldwide. This is how to ensure cross-­recognition between the Institutes at properly and also to guarantee the students who are an active part of the academic network. It is important and imperative to develop a collaboration scheme and to involve a third, neutral and impartial body to evaluate the educational programs offered by the individual institutes. To do this, one solution could be to use the ACCREDIA system — and its certifying bodies — also for the evaluation of educational programs in forensic science. The aim is to develop an objective educational format with high educational quality standards and certified by third-­party bodies that are not in a position of conflict of interest.

1. Education in Forensic Science nowadays: an international overview

Forensic science departments, institutes and/or faculties can be found on all six continents of the world. However, it must be considered that bachelor’s and master’s degree programs in forensic science are not established in all countries of the world.

This happens mainly for two types of reasons:

— Forensic science degree programs are considered to be ‘young’ courses of study, i. e. their development has only occurred exponentially in the last 20 years;

— The bureaucracy of actively pursuing a new type of degree course is nation-­dependent and, very often, very complex and time-consuming to perfect.

Another figure of significant interest is in the numbers involved in forensic science courses.

The numbers that need to be considered are:

— Number of students enrolled in the forensic science degree program (or postgraduate Master’s program);

— Number of available Ph.D. positions.

As far as numerical analysis is concerned, no up-to-date data are available, but it appears that the number of Ph.D. positions is numerically much lower than the total number of students.

About the university-­assets, it is significant to point out that on the American and Asian continents there are historically present Bachelor’s and Master’s degree courses in forensic sciences; in the EU states, on the other hand, there are very few active Bachelor’s and Master’s degree courses recognized by the competent Ministry of Education1. In these states — generally — there are sub-departments of forensic science that are often part of ‘broader’ departments, such as Faculties of Science and Faculties of Technology.

The first problem highlighted, therefore, is precisely the lack of structural homogeneity of the international university system regarding forensic science degrees.

This lack of homogeneity can cause initial problems, which, however, can be overcome through the development of international and collaborative educational programs and pathways between different educational institutions.

2. Study Abroad Programs in Forensic Science

Study abroad programs have been active for several decades and involve universities and educational institutions around the world.

Study abroad programs are not limited to one faculty or a group of degree programs; they are extended to all active and recognized degree programs and are made possible by:

— International university cooperation programs.

— Economic and financial support programs for international students.

There are a lot of data on international study programs in the archives, and their processing and analysis is of particular interest if one wants to use these to improve the study abroad system and propose — as in the case of forensic sciences — the application from scratch of these partnerships and study abroad pathways for students.

We can take as an example some data collected on the attractiveness of individual countries for study abroad (Figure 1).

As can be seen from the graph ‘Figure 1’, which shows data updated to 2018, it can be seen that students value study abroad courses provided by institutions located in Germany, England and France more highly. This graph indicates that location is also a factor held in high regard by students who choose to study abroad (Figure 2).

Another interesting fact can be seen from the graph ‘Figure 2’; in this graph — whose data is updated up to the academic year — the number of students who chose to do a study abroad divided by the degree courses they belonged to is shown. It is evident that students from degree courses such as ‘languages’ and ‘business’ have a much higher propensity to study abroad — in some cases 5 to 7 times higher — than students from degree courses such as ‘law’, ‘social sciences’ and ‘art’.

Interpretation of these data shows that students coming from faculties with international applications and professional outlets as their background choose international study courses with a high frequency.

Forensic sciences, being also scientific-­technical disciplines with international applications and professional outlets, by analogy, might have a similar appeal on students. This is why the international academic and university system must prepare itself to manage and organize the international study demands of its students in the best possible way (Figure 3).

Figure 1

Figure 2

Other data highlighted in ‘Figure 3’, show that over the last decade — deliberately excluding the pandemic period — the demand and number of international students has been growing steadily and steadily (Figure 4).

The data shown in ‘Figure 4’ refer to a sample of English students who chose to study abroad. As can be seen from the data, there are multiple motivations, more or less academic, that make students want to study abroad. However, it is significant to note that only 7 per cent of them did their study abroad due to the receipt of funds and financial aid. This shows that students choose to study abroad regardless — really — of the financial aid offered by Erasmus-type foundations or the like.

Figure 3

Figure 4

3. Quality standards in Forensic Labs and Education

Knowledge on Quality system is strongly needed in Forensic Science.

Quality will improve the objectivity of the technical data, objectivity and the confidence.

Quality assurance & Quality controls are the best way in order to obtain relevant scientific data useful for forensic application (investigation and/or Trial).

ACCREDIA is the world’s sole quality assessment body for scientific laboratories and the technical personnel working in them.

Figure 5

Figure 5’ shows the accreditation scheme of the ACCREDIA system2. This consists of a wide range of sections and sub-sections, each with a specific task.

ACCREDIA also deals directly and through the accreditation ‘Certification Bodies’ with training offers and specific competences of technical personnel.

ACCREDIA standards are universally accepted internationally.

As far as forensic science laboratories are concerned, many of them are accredited in accordance with ISO 17025; this also applies worldwide.

This is why the certification scheme provided by ACCREDIA — and practically operated by its certification bodies — could be used to develop forensic science educational programs specifically for international students.

This system potentially has a wide range of advantages:

— It is a system in which there is no conflict of interest;

— It allows for mutual recognition between different institutions and the development of partnerships between them;

— It guarantees international students that they will undertake a specially developed educational pathway that conforms to the objective and international standards of the academic community.

4. How can we all improve education in Forensic Science?!

Education in Forensic Science should be qualified by a Certification Agency and/or certified by a no-profit Forensic Science Society.

Through this, Universities and College can get:

— High standard educational abroad programs

— Feedbacks (from students, collaborators, visiting prof. etc)

— An International ranking of the Institutes

In order to achieve this, it is necessary to set up a broad working table that necessarily involves and takes into account

— Preparation, Skills and scientific activity of lecturers and assistants;

— Welfare of Institute (in terms of facilities)

— Strategy in the education

— Events education-­related

— Practice-­education

— Many more factors…

5. Discussion and Conclusion

Modern requirements for international development and cooperation involve a multitude of factors and interests. In the modern, increasingly international social environment, university academies and educational institutions must organize themselves in order to be able to offer students the best local educational services and international study programs.

On this basis, it is possible to properly train the professionals of the future society.

In the field of forensic sciences, there are a number of organizational inhomogeneities within the university — revealed in the comparative study of study programs and pathways. Therefore, it is absolutely necessary to fill these gaps and, at the same time, to work on developing educational programs with educational, experience and structure requirements that are absolutely useful for the students’ education.

It is preferable to have the accreditation of international courses and programs handled by neutral, third-­party bodies — such as ACCREDIA and its certification bodies — precisely in order to avoid potential conflicts of interest and at the same time guarantee both educational and university institutions and students.

Алимурадов О. А.
д. ф. н., доцент, Пятигорский государственный университет,
профессор кафедры западноевропейских языков и культур

Гукосьянц О. Ю.
к. ф. н., доцент, Пятигорский государственный университет,
доцент кафедры западноевропейских языков и культур

КОНФЛИКТОГЕННЫЕ ДЕМОТИВАТОРЫ: СООТНОШЕНИЕ ВЕРБАЛЬНОГО И НЕВЕРБАЛЬНОГО КОМПОНЕНТОВ3

Поликодовый текст представляет собой актуальный объект лингвистического и лингвосемиотического анализа, который может быть направлен как на сущностное изучение такого рода текстов, так и на их лингвоэкспертную оценку. Соответственно, актуальность затрагиваемой нами проблемы определяется наличием лакун в понимании корреляций между вербальной и иконической частями поликодового конфликтогенного текста и в определении роли паралингвистических средств и вербального компонента в реализации конфлитогенного потенциала текстов такого рода.

Высоким манипулятивным эффектом, оказываемым текстами, построенными на тесной взаимосвязи элементов разных семиотических систем, объясняется их применимость с целью агитации к противоправным действиям, разжигания розни, продвижения деструктивной идеологической повестки. К числу поликодовых текстов, построенных на совмещении вербальных и невербальных знаковых элементов, относятся демотиваторы.

Ю. В. Щурина определяет демотиватор как «составленное по определенному формату изображение, состоящее из рисунка и комментирующей его надписи-­слогана»4. В исследованиях, посвященных лингвистическому изучению демотиваторов, они рассматриваются как речевой жанр интернет-­коммуникации (Ю. В. Щурина, Н. Г. Брагина5, Л. В. Ухова6, И. В. Бугаева7), жанр медиадискурса (Т. И. Сурикова8), жанр современного фольклора и вид сетевого творчества (О. А. Салимова9, О. В. Лутовинова10). Значимой для демотиваторов Л. В. Бабина считает когнитивную функцию, «реализуя которую, демотиватор выступает как средство формирования мышления современного человека, его ценностно-­нормативной системы»11. Порожденными в коммуникативном пространстве интернета демотиваторам как особому типу поликодовых текстов свой­ственны интертекстуальность, анонимность, креолизованность, диффузность целевой аудитории12. Указанные особенности, равно как и комплексность структуры текста, множественность его возможных интерпретаций, объясняют популярность использования демотиваторов, в частности, в качестве инструмента разжигания конфликта и провоцирования агрессии. В подобной роли конфликтогенные демотиваторы вызывают правовую рефлексию, а языковые средства и иконические компоненты, включенные в состав демотиватора, обусловливают возникновение ситуации юридизации.

Под «юридизацией» Е. Н. Егорова понимает «процесс приобретения языком (языковыми единицами, в том числе и текстовыми / речевыми) способности коррелировать с признаками состава преступления и быть объектом правовой интерпретации»13. Применительно к поликодовым текстам, к которым относятся демотиваторы, конфликтогенная функция может реализовываться в каждом из компонентов (вербальном и иконическом), только в одном из них, либо обнаруживаться исключительно в процессе параллельного декодирования. Языковые средства и невербальные компоненты, актуализирующие признаки правонарушения или сигнализирующие о них, в составе демотиватора могут находиться в разного вида корреляциях.

Сопряжение вербального текста и невербальных средств проявляется в разной степени в виде взаимодополнения, дублирования, контрарности / контрадикторности компонентов демотиватора, способствуя созданию цельного семиотического комплекса, оказывающего при единовременном двой­ном декодировании единый прагматический эффект.

В ходе анализа более 300 демотиваторов, отобранных методом аспектной выборки из социальной сети ВКонтакте, а также из числа демотиваторов, находящихся в свободном доступе на сервисе Яндекс.Картинки и иных развлекательных сайтах, и порталах сети Интернет и посвященных движениям и субкультурам деструктивного характера, были обнаружены следующие наиболее характерные языковые средства и стилистические фигуры, дополняющие либо усиливающие конфликтогенное воздействие иконической части. Отметим, что в большинстве анализируемых случаев визуальная составляющая демотиватора отражает адресата сообщения, представителя полюса «свой», представителя полюса «чужой».

Примером демотиватора, в котором единое смысловое содержание одновременно транслируется вербальным текстом и изображением, может служить рисунок с изображением светловолосой и светлоглазой девушки, которую обнимает темная нечисть с рогами и протягивает девушке мухомор. Вербальная часть демотиватора гласит: СЛАВЯНКА! Не верь в «любовь» кавказца! В тексте в данном случае присутствует прямое обращение: СЛАВЯНКА!, дублируемое изображением светловолосой голубоглазой девушки в белой рубахе и красных бусах — элементах национального российского женского костюма, окруженной символами российской природы — березой, ромашкой. Вместе с тем, нельзя не отметить также и применение императива как характерной для агитирующих демотиваторов грамматической категории: Не верь в «любовь» кавказца! Неискренность намерений кавказцев подчеркивается в вербальной части заключением в кавычки слова любовь. К числу стилистических приемов, применяемых авторами демотиваторов, в рассматриваемом случае относится метафорический перенос, обнаруживающийся при одновременном декодировании изображения и текста: «любовь» представлена в виде предлагаемого девушке мухомора, в роли «кавказца» выступает рогатая нечисть, исполненная в темных оттенках, контрастирующих со светлым изображением девушки-­славянки. Отсутствие в вербальной части поликодового текста языковых средств, маркирующих правонарушение, не исключает при этом актуализации оскорбления в адрес кавказцев, очевидного при совместном декодировании текста и изображения.

Понимание буквального значения демотиватора, выраженного имплицитно, обеспечивается исключительно в случае владения необходимыми фоновыми знаниями. Отсутствие изображения на рисунке может создавать видимость неактивной иконической части, не несущей ­какой-либо прагматической нагрузки. Данное впечатление, однако, может быть ложно. В частности, анализируя демотиватор, представляющий собой черный фон, на котором изображен текст красного цвета Что естественно, то не безобразно, понимаем, что цветовые доминанты, в которых выполнен данный пример (черный — цвет фона, красный — цвет шрифта), выбраны неслучайно и имеют значительный воздействующий эффект, поскольку транслируют угрозу, ненависть, ярость, порождают страх у лиц, против которых выступают создатели демотиватора. Обратим внимание и на то, что белым цветом, признанным символом чистоты, добра и мира, обозначен знак движения, которому авторами демотиватора приписываются, по-видимому, аналогичные положительные качества. Прием графодеривации, заключающийся в обыгрывании графической формы слова естественно, и использование литерограммы (сдвоенных рун «зиг» — эмблемы СС) в составе слова, совершенно преобразует прецедентный текст14, придавая ему значение одобрения причастности к данному движению и агитации к противоправным действиям, относя, таким образом, данный поликодовый текст к демотиваторам, способным порождать юридическую рефлексию.

Отношение интегративности между иконической частью демотиватора и вербальной характеризуется наличием в тексте дейксиса. Например, вербальная часть демотиватора: Мне не нужна ваша ленточка! У меня есть своя… не содержит отрицательной коннотации. Однако процесс комплексного декодирования поликодового текста и наличие в нем слов ваш, свой, являющихся в анализируемом контексте дейктическими и отсылающими к «чужой» Георгиевской ленточке и «своей» ленточке с именем А. Гитлера, позволяют интерпретировать данный демотиватор как агитацию к присоединению адресатов к деструктивному запрещенному движению.

В качестве оскорбления может быть воспринято применение эрратива как показателя неграмотности говорящего, его принадлежности к представителям нерусской нации при цитировании лица, изображаемого в иконической части. Подобную ситуацию наблюдаем в демотиваторе: Мам, я невеста нашель. Невербальная часть примера содержит изображение кавказца, который несет на плечах овцу и разговаривает по телефону. Данный пример демонстрирует конфликтогенный характер как вербального, так и невербального компонентов, показывая безграмотность и аморальность говорящего, формируя его негативный социальный образ, что позволяет категоризовать демотиватор как неприличный, дискредитирующий, требующий правового регулирования.

Частотным риторическим приемом в анализируемых демотиваторах явилась подмена понятий, построенная на нарушении соотношения понятия, выраженного вербально, и понятия, транслируемого иконически, которые предстают перед нами в отношении смыслового сходства, но по факту исключают друг друга. Например, в демотиваторе с изображением печей крематория концлагеря факт массового убийства людей, эксплицированный в иконической части, номинируется глаголом веселиться в вербальном компоненте (Это были лихие 40-е, и мы веселились как могли). Несоответствие данных понятий друг другу, создание логического противоречия, агитирует адресатов к проявлению девиации культурной.

Антитеза, основанная на использовании языковых или речевых антонимов, также является популярным приемом актуализации негативного смысла или попыткой оправдания противоправных действий. Примером может служить демотиватор с надписью: Мы не расисты, мы патриоты, изображенной на фоне черно-­желто-белого флага — символа «Русского марша».

Анализ конфликтогенных поликодовых текстов показал различные виды корреляций вербальной и иконической частей, а также значительную роль сочлененности паралингвистических средств и вербального компонента в реализации конфлитогенного потенциала демотиваторов нашей выборки. К популярным языковым средствам и стилистическим приемам, наблюдаемым в материале исследования, отнесем антитезу, прямое обращение, императив, метафорический перенос, цветотипирование, графодеривацию, дейксис, эрратив. Перечисленные средства и приемы, будучи включенными в состав демотиватора и поддерживаемые соответствующим иконическим компонентом, актуализируют конфликтогенный характер демотиватора и вызывают правовую рефлексию.

Алымова Е. В.
к.ф.н., Астраханский филиал ФГБОУ ВО «Саратовская государственная юридическая академия», доцент кафедры общих гуманитарных
и социально-­экономических дисциплин, судебный эксперт

СПЕЦИФИКА ЛИНГВИСТИЧЕСКИХ ЭКСПЕРТИЗ И ИССЛЕДОВАНИЙ ПО ВЫЯВЛЕНИЮ ПРИЗНАКОВ ИСКАЖЕНИЯ СООБЩАЕМОЙ ИНФОРМАЦИИ

Специальные лингвистические знания в рамках расследования уголовных дел и выстраивания тактики защиты всегда были востребованы со стороны органов следствия, судов и адвокатского сообщества. Несмотря на то что, по мнению экспертов-­лингвистов, в настоящее время наиболее востребованы речеведческие экспертизы по делам, связанным с речевыми деликтами, существует и еще одно направление, в рамках которого использование специальных лингвистических знаний помогает прийти к истине всем сторонам уголовного процесса. Речь идет об исследовании процессуальных документов (протоколов следственных действий, определений и приговоров) на предмет фальсификации показаний и искажения сообщаемой информации.

В рамках исследования протоколов допросов эксперт-­лингвист может провести работу по трем основным направлениям:

1. Определить, является ли автором зафиксированных показаний определенный человек.

Зачастую допрашиваемый, поняв, что его показания теперь ему же самому «мешают», начинает отказываться от сказанного и зафиксированного ранее, ссылаясь на то, что не сообщал подобных сведений, а протокол подписал, не читая, или под давлением. При этом аргументом защитника становится как раз автороведческая экспертиза, которая говорит о том, что его доверителю не присущ подобный речевой паттерн и подобные мыслеформы. Наиболее подробно вопросы автороведческих экспертиз протоколов допросов раскрыты в работах Е. Е. Абрамкиной15.

Проблема с атрибуцией возникает из-за того, что следователь стремится придать фиксируемому материалу более «протокольную» форму, заменяя обиходно-­разговорную лексику на юридическую, придавая обрывочным высказываниям допрашиваемого законченный вид. В итоге на выходе формируется текст, в котором минимизируется авторство допрашиваемого, что дает возможность адвокату в суде заявлять ходатайство об исключении показаний из числа рассматриваемых доказательств.

При указании на подобные казусы следователи говорят о том, что зачастую речь допрашиваемого настолько неблагозвучна, обрывочна и бессвязна, что занесение ее в таком виде в протокол нарушает требования официально-­делового стиля процессуального документа.

Уточнение формулировки «по возможности дословно», содержащейся в УПК, позволило бы следователям, на наш взгляд, уйти от возможного обвинения в искажении информации, сообщенной допрашиваемым. Целесообразно предположить, что данная формулировка предполагает предельно ограниченный круг редакторских действий — исключение нецензурной лексики, слов-заполнителей пауз и слов-паразитов. При этом сами реплики допрашиваемого должны сохраняться в той последовательности и с тем набором слов, который используется им самим. Это исключит возможность оспаривания содержания процессуального документа.

2. Эксперт-­лингвист, обладая специальными профессиональными познаниями, может определить, содержатся ли в показаниях одного и того же лица или нескольких лиц признаки искажения сообщаемой информации.

Ответить на данный вопрос можно не только исследуя речевое поведение допрашиваемого, зафиксированное на видео, но и анализируя информацию, которая уже прошла переработку лицом, составлявшим протокол допроса, т. е. по письменному источнику речевой информации.

Эксперт-­лингвист в процессе сопоставительного анализа производит оценку речевых сообщений допрошенных при их свободном рассказе и ответах на вопросы следователя или защитника. Сопоставление информативно-­смыслового содержания может осуществляться экспертом-­лингвистом по этапам, предложенным Н. И. Гавриловой16:

а) сопоставление одноименных элементов события, разновременно описанных допрашиваемым в ходе допросов и дачи объяснения;

б) сопоставление связанных между собой и производных элементов события, освещаемого в процессе допроса;

в) сопоставление одноименных и связанных между собой обстоятельств по показаниям допрашиваемого на разных допросах и в объяснении;

г) сопоставление одних и тех же обстоятельств в показаниях допрашиваемого;

д) сопоставление отдельных обстоятельств события в описании с иными данными о тех же обстоятельствах.

При этом для дифференциации исследуемого речевого материала все объяснения и показания, содержащие признаки искажения сообщаемой информации, целесообразно структурировать по информативным блокам.

По итогам такого исследования эксперт-­лингвист может сделать однозначный вывод об искажении самими допрашиваемыми информации, представленной в протоколах допросов.

В рамках лингвистического исследования в данном случае целесообразно опираться на Методику исследования коммуникативного поведения с целью выявления психологических признаков искажения сообщаемой информации (по видеозаписям процессуальных и иных действий)17, рассматривая определенную часть параметров в совокупности с речевыми признаками подготовленной (заученной) речи, дифференцированных Е. И. Галяшиной в издании «Судебное речеведение»18. Несмотря на то, что в названии Методики упоминаются только психологические признаки искажения, тем не менее в ее содержательной части авторами обозначен целый ряд лингвистических параметров, определение которых входит в сферу профессиональной деятельности именно эксперта-­лингвиста19 (например, определение наличия/отсутствия контекстуальных вставок и избыточных подробностей; дифференциация использования речевых уверток; определение вербальных признаков наличия «опасных зон» для допрашиваемого, т. е. обстоятельств, тревожащих допрашиваемого; «смыслового барьера», который проявляется в том, что по отношению к некоторым словам, выражениям, вопросам, фразам не наблюдается элементарной и типичной реакции, типичной включенности в ситуацию; определение несвой­ственных обычной речи говорящего слов, выражений, терминов, резко выделяющихся в остальном его описании обстоятельств дела, что часто обусловлено дословным повторением им предложенной ­кем-то ложной версии; внутренних противоречий, логических разрывов и иных дефектов сообщения и т.д).

При проведении лингвистической части исследования по выявлению признаков искажения сообщаемой информации при устной передаче речевых сообщений, целесообразным является обращение к научным разработкам профессора Е. И. Галяшиной. В своей работе «Основы судебного речеведения» автор приводит подробную градацию лингвистических признаков заученности сообщаемой информации на фонетическом, лексико-­грамматическом и текстовом уровнях.

3. Эксперт-­лингвист может также установить, имеются ли признаки искажения показаний лицом, проводившим допрос и составившим протокол. Работа по данному блоку является наиболее существенной в экспертной практике лингвистических исследований, поскольку за выводами по такому вопросу стоит последующее обвинение следователя в нарушении законодательства. Тем не менее опыт экспертной работы показывает, что такие случаи не являются редкостью. Самым распространенным примером является копирование показаний из объяснений в протоколы последующих допросов, из показаний одних свидетелей в показания других.

При этом наблюдается несколько видов копирования:

1. Слепое копирование, когда показания копируются в полном объеме со всеми опечатками автора оригинала, по которым впоследствии и происходит идентификация авторства составителя протокола и на основе которых делается вывод о копировании.

Оригинал (Текст-1)	Копия (Текст-2)
В процессе указанной работы многие люди, которые работали с представителя «Х» преступной группировки покинули территорию Базы, некоторые перешли на нашу сторону.	В процессе указанной работы многие люди, которые работали с представителя «Х» преступной группировки покинули территорию Базы, некоторые перешли на нашу сторону.
«Я вроде упокоил Х. и C.»	«Я вроде упокоил Х. и C.»

Помимо установленной 100% тождественности на лексическом, синтаксическом, морфологическом и грамматическом уровнях, определяется и дополнительный маркер, подтверждающий слепое копирование — опечатка «работали с представителя…» вместо «с представителями»; «упокоил» в обоих протоколах вместо «успокоил».

2. Обдуманное копирование, когда составитель протокола вносит несущественные изменения, чтобы устранить (замаскировать) идентичность. При этом определенные лингвистические методы исследования позволяют идентифицировать факт копирования и в этом случае.

Оригинал (Текст-1)	Копия (Текст-2)
Мы поясняли реализаторам овощей и фруктов, что хотим понизить цены на всех направлениях деятельности, которые на тот момент были очень высокие и не выгодные для бизнесменов.	Мы объясняли продавцам овощей и фруктов, что хотим понизить цены на всех направлениях деятельности, которые на тот момент были очень высокие и не выгодные для бизнесменов.

В Копии (Текст-2) автором произведена не имеющая смысловой нагрузки замена глагола «поясняли» на глагол «объясняли», существительного «реализаторам» на существительное «продавцам». В остальном установлено полное тождество.

В ходе лингвистического анализа схожих процессуальных документов экспертом определяются лексические признаки письменной речи, являющиеся индивидуализирующими для исходного по временной хронологии текста. В случаях, когда установленный набор признаков позволяет утверждать, что совокупность выявленных случаев вхождения в Текст-2 элементов, индивидуализирующих Текст-1, не может носить характер случайного совпадения отдельных элементов текстов (установлена идентичность текстов на лексическом, морфологическом, синтаксическом, стилистическом, орфографическом и синтаксическом уровнях), эксперт указывает на факт копирования показаний (путем использования простых функций Ctrl C–Ctrl V на клавиатуре).

Подобные совпадения могут рассматриваться в рамках двух возможных вариантов:

1) попытка следователя исказить обстоятельства дела, когда необходимо по ­каким-то причинам скрыть истинные показания допрашиваемого, обойти возможное появление противоречий, следователь копирует предыдущие показания, тем самым создавая иллюзию «одинаковости» сообщаемой информации допрашиваемым при последующих допросах;

2) экономия усилий следователя ввиду халатного отношения к расследуемому делу, ввиду экономии времени и т. д.

Оба из вышеперечисленных вариантов ведут к полному искажению сообщаемой допрашиваемым информации, а также к полной утрате информации о релевантных для уголовного дела обстоятельствах. Например, показания при очных ставках могли бы содержать ­какие-то важные противоречия, или наоборот, ­какие-то важные детали, которые могли бы быть объективно проверены следствием, и т. д.

Важно отметить, что возможности лингвистических экспертиз безграничны. В арсенале эксперта, обладающего углубленными познаниями в области лингвистики, большое количество методов и методик исследования, позволяющих внести значительный вклад в обеспечение научных основ российского правосудия и обеспечить востребованность лингвистических экспертиз по широкому спектру административных, гражданских и уголовных дел. В наши дни потенциал лингвистической экспертизы достиг высокого уровня, в том числе благодаря регулярному обмену опытом между специалистами и созданию профессиональных сообществ и объединений не только внутри страны, но и на межгосударственном уровне. Все это обеспечивает эффективное решение поставленных перед экспертами задач в рамках справедливого судебного разбирательства.

Аминев Ф. Г.
д.ю.н., профессор,
ФГБОУ ВО «Уфимский университета науки и технологий»,
профессор кафедры криминалистики Института права,
член Президиума Союза «Палата судебных экспертов
имени Ю. Г. Корухова (СУДЭКС)», академик РАЕН,
Заслуженный юрист Республики Башкортостан,
(г. Уфа, Россия)

О ФАКТОРАХ, ВЛИЯЮЩИХ НА КАЧЕСТВО СУДЕБНОЙ СТРОИТЕЛЬНО-ТЕХНИЧЕСКОЙ ЭКСПЕРТИЗЫ

Среди современных проблем многих родов и видов судебных экспертиз, на наш взгляд, одной из интереснейшей и актуальнейшей является проблема качества судебных строительно-­технических экспертиз. Это объясняется в том числе и тем, что, согласно сведениям Федеральной службы государственной статистики Российской Федерации, объем работ, выполненных по виду деятельности «Строительство», за первые девять месяцев 2022 года был равен 8351,5 млрд руб­лей, что составляет 105,2% к уровню периода января-­сентября 2021 года; при этом, ввод жилья составил 79,1 млн кв. м, то есть увеличился на 26,5% по сравнению с аналогичным периодом прошлого года20.

В этой связи следует признать, что такого увеличения количества потенциальных объектов строительно-­технических экспертиз не наблюдается ни в одном из родов и видов судебных экспертиз (примерно также выросло количества объектов только для судебно-­лингвистических экспертиз из-за роста преступлений экстремистской направленности на 31,7%21). И строительные объекты часто становятся объектами судебных строительно-­технических экспертиз. К сожалению, многие заключения эксперта данного рода экспертиз не соответствуют предъявляемым требованиям. Причинами (факторами) недостаточно высокого качества строительно-­технических экспертиз можно назвать следующие:

1. Одной из групп субъективных факторов является группа факторов, связанная с некачественным подбором и подготовкой экспертных кадров. Изучение экспертной практики показывает, что увеличение количества экспертиз приводит к необходимости увеличить штатную численность экспертов-­строителей. При этом, экспертами становятся люди, обладающие малым опытом работы в сфере строительства, малокомпетентные в вопросах проектирования и практического возведения объектов и т. д. По нашему мнению, только лица, имеющие высшее образование строителя и большой опыт работы в практическом строительстве смогут при производстве строительно-­технических экспертиз правильно установить и применить многочисленные положения нормативов, регламентирующих строительство: национальные стандарты, Градостроительный кодекс, СНиПы, своды правил, ведомственные строительные нормы, инструкции, технические регламенты и т. д.

На даже лица, обладающие солидным опытом работы в строительной сфере, могут оказаться непригодными для судебно-­экспертной деятельности. Из опыта пребывания автора в должности директора Уфимского центра судебных экспертиз можно привести наглядный пример такой ситуации: На должность эксперта строительно-­технической экспертизы Центра была рекомендована гр. Г. — ведущий специалист Государственного комитета по строительству и архитектуре региона со стажем работы в сфере строительства более 25 лет. Однако при всем ее глубоком знании практического строительства, ей не удалось понять основную цель экспертных исследований — решение задач, поставленных следователем, судом. К тому же, еще более трудно не готовому к экспертной работе человеку понять, что «процесс экспертного исследования представлен в виде решения системы задач, включающей общую задачу (формулируемую следователем, судом) и цепочку частных задач (формулируемую самим экспертом), обеспечивающей решение общей»22.

Поэтому в заключениях эксперта этот специалист не смогла даже приблизиться к решению задачи строительно-­технической экспертизы, а решала задачи строительства в заданных условиях. Например, в выводе по недостаткам в построенном участке автодороги помещала утверждение: «На выделенные для строительства полотна дороги денежные средства можно было построить только такую дорогу…». Или, при исследовании жилых помещений, ею давался вывод о возможности использования жилых помещений в соответствии с их функциональным назначением, но — без указания, на чем основан такой вывод («Я из своего опыта так считаю»). После безуспешных бесчисленных попыток научить такого опытнейшего строителя методически грамотно проводить строительно-­технические экспертизы, пришлось «вернуть» несостоявшегося эксперта обратно в профильный Государственный комитет.

Полагаем, что начинающего судебного эксперта-­строителя (несмотря на его солидный опыт в сфере строительства) следует провести через систему профессиональной подготовки с обязательным обучением основам судебной экспертологии, уголовного и гражданского процесса, криминалистики. Наиболее предпочтительным является обучение в магистратуре ФГБОУ ВО «Московский государственный строительный университет» (г. Москва), с последующей дополнительной подготовкой в Институте повышения квалификации Союза «Палата судебных экспертов имени Ю. Г. Корухова (СУДЭКС)».

И лишь после такой подготовки можно будет признать, что специалист, которого привлекают к производству судебной строительно-­технической экспертизы, имеет соответствующую компетентность и «специальные знания эксперта-­строителя — профессиональные (теоретические и прикладные) знания в области проектирования, возведения, эксплуатации, реконструкции (ремонта) и утилизации зданий, строений, сооружений и коммуникаций, позволяющие в пределах его компетенции проводить отвечающие современным требованиям исследования строительных объектов и территорий, функционально связанных с ними, в целях обеспечения эффективности судопроизводства»23.

2. Еще одним субъективным фактором, влияющим на качество судебной строи­тельно-­технической экспертизы, является контрольно-­методическая деятельность, осуществляемая руководителем судебно-­экспертной организации, который, в соответствии со ст. 14 Федерального закона № 73-ФЗ «О государственной судебно-­экспертной деятельности» от 31 мая 2001 года обязан обеспечить контроль за полнотой и качеством судебных экспертиз.

3. На качество проведения строительно-­технических экспертиз оказывает влияние и мнение коллег судебного эксперта относительно его заключений. В Республике Башкортостан с 2015 года проводится обсуждение заключений эксперта в виде «Мнения Общественного совета по экспертной деятельности в Республике Башкортостан». Мнение Общественного совета формируется на основе выводов Комиссии научно-­методического сопровождения отдельных экспертных специальностей при «Общественном совете по экспертной деятельности в регионе», которая представляет на обсуждение всесторонний анализ проверяемого заключения эксперта с указанием допущенных ошибок.

В результате работы Комиссии по научно-­методическому сопровождению строительно-­технических экспертиз Общественного совета по экспертной деятельности в Республике Башкортостан, возглавляемой опытнейшим специалистом, преподавателем Института повышения квалификации Союза «Палата судебных экспертов имени Ю. Г. Корухова (СУДЭКС)» Асией Самигулловной Валишиной, формируется письменное Мнение Общественного совета, с которым ознакамливается судебный эксперт. И такое мнение коллег запоминается на достаточно длительный период времени, в пределах которого эксперт старается не допускать ошибок и недостатков в своих заключениях.

4. Фактором, в большей степени не зависящим от судебного эксперта, но существенно влияющим на качество строительно-­технических экспертиз, является низкий уровень методического обеспечения производства такого рода судебных экспертиз. Это происходит по ряду причин:

1) используются не научно обоснованные методики расчета стоимости работ, эксперт при этом не указывает «о причинах отказа от других методик, позволяющих уточнить стоимость»24;

2) эксперт использует экспертные методики, не подходящие для решения поставленных в определении (постановлении) о назначении экспертизы судом (следователем) задач;

3) слабое владение экспертом экспертными методиками разных видов строи­тельно-­технических экспертиз;

4) использование не самых современных, а только ведомственных экспертных методик. К сожалению, «методики, по которым проводятся судебные экспертизы в судебно-­экспертных организациях разных ведомств, различаются и не стандартизированы»25.

5. Еще одним влияющим на качество экспертиз фактором является отсутствие у многих экспертов негосударственных судебно-­экспертных организаций современного инновационного оборудования, приборов и экспертных компьютерных программ, включая полностью укомплектованные строительно-­технические лаборатории (если имеются, то, чаще всего, они не аккредитованы на соответствие требованиям стандарта ГОСТ ISO/IEC 17025-2019).

6. Одним из факторов объективного характера, влияющих на качество экспертиз, является присутствие при производстве экспертизы лиц, участвующих в деле (предусмотрено п. 3 ст. 84 ГПК РФ и п. 3 с. 83 АПК РФ). В некоторых случаях эти лица провоцируют эксперта своим вызывающим поведением, некорректными высказываниями относительно компетентности эксперта и возможностей экспертного исследования, что может привести к некоторым упущениям в работе эксперта. При такой ситуации судебному эксперту-­строителю следует продолжать квалифицированно выполнять свою работу по экспертному исследованию объекта, в полной мере проявляя общую культуру, профессионализм, сдержанность, объективность, исключив предвзятость и негативный уклон в исследовании.

Факторы, влияющие на качество судебных строительно-­технических экспертиз, не ограничиваются вышеописанными. Большую часть негативных факторов можно нейтрализовать следующими мерами:

— путем постоянной работы над повышением уровня профессиональной подготовки экспертов-­строителей;

— путем стандартизации всех родов строительно-­технических экспертиз в Техническом комитете по стандартизации 134 «Судебная экспертиза» (ТК 134), созданном приказом Росстандарта от 13 мая 2015 года № 561;

— следует составить Государственный реестр методик судебно-­строительных экспертиз и предоставить возможность ознакомления с ними всем экспертам, получившим свидетельства на право производства этих экспертиз;

— следует практиковать регулярные конференции, круглые столы с охватом широкого круга экспертов, специализирующихся на производстве строительно-­технических экспертиз;

— необходимо практиковать обмен опытом, методиками с зарубежными коллегами, проводящими строительно-­технические экспертизы.

— надо образовать единую федеральную вневедомственную комиссию по научно-­методическому сопровождению строительно-­технических экспертиз, сформированную из представителей судебно-­экспертных учреждений ведомств, проводящих строительно-­технические экспертизы (можно, для начала, на базе РФЦСЭ при Министерстве юстиции Российской Федерации) для осуществления критического анализа проводимых экспертиз этой экспертной специальности, составления обзоров и направления их в судебно-­экспертные организации.

И имеются большие основания, что совместными усилиями экспертов государственных и негосударственных судебно-­экспертных организаций, а также — образовательных учреждений Российской Федерации, удастся поднять качество судебных строительно-­технических экспертиз.

Антонов О. Ю.
д. ю. н., доцент, Московская академия
Следственного комитета Российской Федерации,
декан факультета подготовки криминалистов

О ЗНАЧЕНИИ СУДЕБНО-ПОЧЕРКОВЕДЧЕСКОЙ ЭКСПЕРТИЗЫ В ХОДЕ РАССЛЕДОВАНИЯ ФАЛЬСИФИКАЦИИ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ

В настоящее время предварительное расследование и судебное рассмотрение уголовных дел практически всегда не обходится без назначения и производства судебной экспертизы.

С одной стороны, такая практика стала возможной в связи с развитием научно-­технического прогресса, позволившего интегрировать в практику борьбы с преступностью новые достижения, а также созданием научно-­методических основ судебной экспертизы в рамках новой области научного знания — экспертологии. Однако, с другой стороны, следователи и дознаватели под оком руководителя следственного органа и прокурора, каждый из которых имеет собственное представление о достаточности собранных доказательств, по сути привыкли к обязательности использования в качестве доказательств заключения эксперта, несмотря на наличие совокупности других доказательств по уголовному делу, достаточному для принятия по нему процессуального решения. Такая практика, на наш взгляд, ведет к чрезмерной загруженности экспертных учреждений, вследствие чего возрастают сроки проведения предварительного расследования, нарушая установленный законодателем в ст. 6.1 УПК РФ принцип их разумности.

Оставляя за рамками случаи обоснованного принятия по уголовным делам тактических решений об использовании иных форм использования специальных знаний помимо судебной экспертизы26, разберем следственные ситуации, возникающие в ходе расследования фальсификации доказательств, в которых доказательства, полученные экспертным путем, не всегда имели самостоятельное доказательственное значение, а были установлены следственным путем (с учетом неразработанности данных вопросов в существующих диссертационных исследованиях27).

Так, по уголовному делу о фальсификации следователем Б. доказательств — постановления о производстве выемки, протоколов выемки и осмотра документов согласно показаниям обвиняемой Б. подписи понятых М. и С. были выполнены ими по ее просьбе, собственноручно, а подпись от имени представителя организации Н., в которой производилась выемка, самой Б. При этом, М. и С. подтвердили факт подписания указанных процессуальных документов, а Н. — опровергла факт производства выемки и подписания ею соответствующего протокола. Несмотря на это по уголовному делу была назначена и проведена судебно-­почерковедческая экспертиза, на которую были поставлены вопросы о выполнении подписей всеми лицами, указанными в постановлении и протоколах. Самое интересное, что почерковедческая экспертиза не смогла установить то, что подписи от имени Н. были выполнены следователем Б., а в отношении подписи С. дала лишь вероятный вывод о ее выполнении самой С.28 Представляется, что исследование подписей понятых М. и С. было излишним и, хоть и незначительно, но повлияло на увеличение общего срока предварительного следствия, который превысил 6 месяцев.

В указанной норме УПК РФ при определении разумного срока уголовного судопроизводства учитываются, в частности, такие обстоятельства, как фактическая сложность уголовного дела, поведение участников уголовного судопроизводства, достаточность и эффективность действий суда и субъектов уголовного преследования. В приведенном примере уголовное дело, по нашему мнению, не представляло большую сложность, учитывая наличие показаний обвиняемой Б. и свидетелей М., С. и Н., подтверждающих факт подделки процессуальных документов, а в качестве дополнительного доказательства выступал протокол осмотра служебного компьютера С., согласно которому дата создания файлов исследуемых процессуальных документов была на месяц позже указанной в них даты их составления и подписания.

Похожая ситуация сложилась в ходе расследования 31 факта фальсификации Л. составленных им протоколов об административных правонарушениях. По 26 таким протоколам были проведены судебно-­почерковедческие экспертизы для решения вопроса: были ли они подписаны лицом, указанным в качестве правонарушителя, несмотря на то, что сами эти лица это подтвердили (при этом по 11 случаям в заключениях экспертов сделан категорический положительный вывод, по 8 — вероятно положительный, по 2 решить данный вопрос не представилось возможным, по 5 — отрицательный вывод, в том числе 2 вероятностных). В результате чего срок предварительного следствия составил 5 месяцев29, а в приговоре суда данные заключения не фигурировали в качестве доказательств, поскольку подсудимым не оспаривался факт составления им протокола, а лишь достоверность проведения рейдов, в ходе которых были выявлены административные правонарушения — что установлено следственным путем на основе показаний виновного, «правонарушителей», осмотров протоколов об административных правонарушителей в части указанного в них места и времени совершения правонарушения и данных виновных, вписанных рукописным образом30. При этом вопрос о подписании протоколов самим обвиняемым Л., в отличие от первого примера, не ставился перед экспертом, что, по нашему мнению, вполне обоснованно.

Аналогично, в противовес первому случаю можно указать третий, согласно которому вина обвиняемого Б. в подделке документов, подтверждающих факт проведения строительных работ и представленных в суд в рамках гражданского судопроизводства, давшего показания, что они были предоставлены ему строителем П., была подтверждена опровергающими показаниями П. и сотрудника строительной кампании, от имени которой был заключен договор, а также заключением строительно-­технической экспертизы, установившей отсутствие строительных работ, без проведения судебно-­почерковедческой экспертизы подписей, выполненных на указанных документах31.

Приведенный пример демонстрирует отсутствие необходимости доказывания факта выполнения лицом рукописных записей и подписей путем производства судебно-­почерковедческой экспертизы, поскольку в рамках гражданского судопроизводства установлен факт представления данным лицом доказательств. В данном случае главное — опровергнуть достоверность обстоятельств, составляющих содержание представленных лицом доказательств.

В четвертом примере отражена необходимость сбора иных доказательств вины в фальсификации доказательств, кроме заключения судебно-­почерковедческой экспертизы, подтверждающей факт выполнения подписи обвиняемым от имени другого лица. Так, по уголовному делу в отношении следователя П. ее вина в подделке протокола допроса свидетеля Б. установлена не только заключениями экспертов, согласно которым подписи в указанном протоколе выполнены не Б., а П.; подпись от имени следователя в конце данного протокола выполнена П., но и протоколом допроса самого свидетеля Б., показавшего, что следователь П. его не вызывала на допрос и не допрашивала, протоколами допросов сотрудников полиции, опровергающими показания П. о том, что она через них вызывала Б. на допрос, а также протоколом осмотра протокола допроса Б., составленного П., в котором указаны не соответствующие действительности установочные данные Б. и фактические обстоятельства по расследуемому П. уголовному делу. В тоже время, можно отметить некоторую «перестраховку» в сборе доказательств, возможно повлиявшую на окончание предварительного расследования с нарушением установленного законом двухмесячного срока, поскольку в качестве доказательств отсутствия факта вызова следователем П. на допрос Б. посредством телефонного звонка использовано получение и осмотр информаций о соединениях между абонентами и абонентскими устройствами по абонентскому номеру сотового телефона, находящемуся в пользовании П. и принадлежащего Б32.

Таким образом, можно выделить следующие основания для назначения судебно-­почерковедческой экспертизы, иллюстрирующие ее значение для разрешения определенных следственных ситуаций в ходе расследования фальсификации доказательств.

В следственной ситуации, в которой объектом фальсификации является процессуальный документ по уголовному делу или протокол об административном правонарушении, имеющий подписи нескольких участников судопроизводства, требуется установить в ходе производства судебно-­почерковедческой экспертизы факт того, что подпись от имени лица, отрицающего участие в процессуальном действии, выполнена не им, а другим лицом (оптимально — тем, кем составлен документ); в проверке показаний лиц, подтверждающих подписание документа, экспертным путем нет необходимости. Дополнительными доказательствами, подтверждающими факт фальсификации процессуального документа по уголовному делу и опровергающими его достоверность, являются показания лица о том, что оно не участвовало в соответствующем следственном действии. Кроме того, можно следственным путем в случае производства процессуального действия в кабинете следователя (дознавателя) доказать факт отсутствия возможности вызова и прибытия лица во время его производства, а в ситуации проведения следственного действия в ином месте — факт невозможности нахождения следователем в данном месте.

В следственной ситуации по факту фальсификации доказательства в рамках гражданского судопроизводства достаточно собрать материалы, опровергающие его фактическое содержание, без подтверждения его подписания виновным путем производства судебно-­почерковедческой экспертизы, поскольку факт представления доказательства в суд уже установлен. Аналогично, по факту фальсификации материалов об административном правонарушении для доказывания их недостоверности следует установить отсутствие фактических оснований для их составления, например, места, времени и иных обстоятельств совершенного правонарушения, без подтверждения экспертным путем факта подписания виновным лицом протокола об административном правонарушении.

Представляется, что предложенные рекомендации позволят производить предварительное следствие по уголовным делам о фальсификации доказательств без нарушения принципа его разумного срока.

Базылев В. Н.
д.ф.н., профессор, АНО ВО «Институт деловой карьеры»,
профессор кафедры общегуманитарных дисциплин,
теории и истории государства и права;
Лаборатория экспертных исследований и
ситуационного анализа «ЛЭКСАН», главный эксперт

ДОКАЗАТЕЛЬСТВЕННЫЙ ПОТЕНЦИАЛ МЕЖДИСЦИПЛИНАРНОЙ ЛИНГВИСТИЧЕСКО-СОЦИОЛОГИЧЕСКОЙ ЭКСПЕРТИЗЫ

Исследование продуктов речевой деятельности в судебной экспертизе по умолчанию ориентируется на таксономию, описание и интерпретацию признаков, значимых для уликовой парадигмы, в которой работает экспертология33 в целом.

Логика исследования требует методологического учета сущности интерпретации, под которой сегодня понимается «процесс смысловой обработки текста адресатом; процесс и результат установления смысла речевых и неречевых действий, осуществляющих конструирование смыслов в форме стратегий речевого поведения»34. Другими словами, интерпретация предполагает максимально полное системное осмысление содержательных структур, представленных в тексте, выявление их связей со смыслами, которые выходят далеко за пределы текста и представлены в самом обществе и культуре.

Тем самым, экспертная теория и практика в силу объективной необходимости интегрирует использования разнородных отраслей специальных знаний для установления фактов и обстоятельств, имеющих доказательственное значение.

Такого рода интеграция отмечена Е. И. Галяшиной в случаях лингвистической и экономической экспертизы35, лингвистической и психологической36, собственно юридической и лингвистической37.

Следует пояснить, что во всех перечисленных случаях речь у автора идет о комплексной экспертизе. В данном случае мы не можем согласиться с Е. И. Галяшиной и принимаем позицию Е. Р. Россинской. По ее мнению: «в рамках экспертизы одного рода (вида) может выполняться комплексное исследование одних и тех же вещественных доказательств с использованием различных методов, однако такое исследование не является комплексной экспертизой, даже если оно выполнено комиссией экспертов…они таковыми не являются и представляют собой экспертизы с использованием комплекса методов в пределах одного и того же вида судебной экспертизы»38. Следует также учитывать, что в соответствии с общей теорией судебной экспертологии современные классификации судебных экспертиз осуществляются не по методам экспертных исследований, которые во многом являются общими для разных родов экспертиз, а по исследуемым объектам в совокупности с решаемыми задачами.

Исходя из вышесказанного, мы полагаем, что следует говорить именно о междисциплинарных подходах. Их характерная особенность состоит в том, что они допускают прямой перенос методов исследования из одной научной дисциплины в другую. Перенос методов в этом случае обусловлен обнаружением сходств исследуемых предметных областей. По такому принципу организованы многие бинарные (двой­ные) междисциплинарные дисциплины, например психолингвистика, социолингвистика, психиатрическая лингвистика и др.39 Укажем на то определяющее, на наш взгляд, обстоятельство, что использование смежной дисциплинарной методологии не приводит к изменению дисциплинарного образа предмета исследования. Конечно же, при междисциплинарном подходе всегда следует разграничивать т. н. «ведущую» и «ведомую» дисциплины. Все результаты, даже те, которые получены при помощи методологии «ведомой» дисциплины, интерпретируются с позиции дисциплинарного подхода «ведущей» дисциплины. Поэтому междисциплинарный подход предназначен, прежде всего, для решения конкретных дисциплинарных проблем, в решении которых ­какая-либо конкретная дисциплина испытывает концептуальные и методологические трудности.

Приведенные выше аргументы позволяют утверждать о возможности и продуктивности использования в исследовании продуктов речевой деятельности междисциплинарного подхода, основанного на лингвистике и социологии, оговорив при этом, что речь не идет о социолингвистике как разделе науки о языке.

К такого рода сложным интеграционным экспертным задачам, которые требуют междисциплинарного — лингвистического и социологического — подхода могут быть отнесены следующие: идентификация объектов интеллектуальной собственности, решение вопросов о сходстве до степени смешения при исследовании поликодовых текстов40, комплекс вопросов в нейминговой экспертизе, принятие решений о нарушении законодательства.

При этом лингвистика остается ведущей дисциплиной, а социология — ведомой. Последняя «делится» с лингвистикой такими методами работы с продуктами речевой деятельности, как Интернет-­опрос, который является одним из абсолютно правомерных и признанных методов социологического исследования и обеспечивает возможность эффективного подтверждения факта проведения опроса путем нотариального осмотра интернет-­сайта, подписания анкеты на сайте аудиозаписью и сканированной личной подписью, повторного контакта с респондентами в режиме реального времени через специальный сервис. Этому способствует исчезновение препятствий для широкомасштабных интернет-­опросов, используемых в целях социологической экспертизы, таких, как низкое проникновение широкополосного Интернета в возможности использования интернет-­опросов для целей социологической экспертизы средств индивидуализации, а также ощущение анонимности при самозаполнении вопросника через Интернет. Не в последнюю очередь перенос социологических методов в исследование продуктов речевой деятельности обусловлен повышенной достоверностью (за счет отсутствия посредников исключаются такие источники недостоверности, как недобросовестность со стороны интервьюеров), повышенным качеством содержательных ответов, улучшенными возможностями моделирования ситуаций, так как с помощью средств Интернета возможна демонстрация мультимедиа, создание разнообразных комбинаций графики и интерактивных средств, моделирующих ситуацию, просмотра коммуникационных материалов и т. п., а также эффективная ротация, рандомизация и иные средства повышения эффективности дизайна исследования. Не последнее место занимает в перечне возможности и целесообразности описываемого междисциплинарного подхода вхождение интернет-­опросов в практику принятия решений арбитражными судами.

В заключение укажем на следующее. 1. Междисциплинарный лингвистический и социологический подход в исследовании продукта речевой деятельности актуален сегодня, во-первых, в свете необходимости совершенствования традиционных методик экспертологического исследования письменной речи, реализуемой в Интернет-­коммуникации41, во-вторых, — изучения новых форм реализации языка в веб-пространстве. 2. Поскольку социологи не владеют методами и методиками лингвистического анализа и дешифровки языковых кодов, а лингвисты не знают понятийно-­концептуальной сферы различных (многообразных) отраслей социологии, то решение сложных интегративных задач установления смыслового содержания продуктов речевой деятельности, которая по своей сути является социальным процессом, возможно только на основе синтеза специальных лингвистических и социологических знаний, преломленных через призму научно-­методических положений, развиваемых научной школой современной судебной экспертологии. 3. Одним из перспективных направлений изучения речевых и языковых объектов является их интерпретация как особый, усложненный метод исследования. По своей сути, интерпретация представляет собой не столько детальное изучение «квантов» дискурса per se, сколько процесс нового смыслопорождения, обусловленного разнородными контекстами, как лингвистическим, так и социологическим, наряду с психологическим и иными, выступающими субстратом дискурсного генезиса.

Баскакова Н. Н.
к.ф.н., Северо-­Западный филиал СЭЦ СК России, эксперт

Мамаев Н. Ю.
к.ф.н., Южный филиал СЭЦ СК России, старший эксперт

ОСОБЕННОСТИ АНАЛИЗА КОММУНИКАТИВНОГО УРОВНЯ ТЕКСТА ПРИ ПРОИЗВОДСТВЕ ЛИНГВИСТИЧЕСКИХ ЭКСПЕРТИЗ ПО МАТЕРИАЛАМ УГОЛОВНЫХ ДЕЛ О ПРЕСТУПЛЕНИЯХ КОРРУПЦИОННОЙ НАПРАВЛЕННОСТИ

Анализ коммуникативного уровня является одним из важных аспектов лингвистического исследования текстов, продуцируемых в ситуациях совершения коррупционных преступлений.

В качестве методической основы анализа коммуникативного уровня экспертами СЭЦ СК России используется разработанная М. Г. Безяевой методология, положительно зарекомендовавшая себя в практическом применении при производстве лингвистических экспертиз, в частности при решении вопросов об установлении признаков выраженного в тексте побуждения и характере волеизъявления. Под волеизъявлением М. Г. Безяева понимает «выражение желания говорящего каузировать действие при наличии его (непосредственного) исполнителя либо слушающего, способного довести до сведения третьего лица желание говорящего и тем самым каузировать его действия с целью изменения ситуации»42. В рамках коммуникативной семантики каузация определяется как «значение, которое может быть передано как на номинативном, так и на коммуникативном уровне», которое «включает параметр причины, толчка к изменению ситуации (говорящим, слушающим, третьим лицом, предметом, иной ситуацией на коммуникативном уровне) и, связанный с первым, параметр воздействия»43.

К содержанию побуждения в ситуациях, связанных с совершением коррупционных преступлений, относится прежде всего каузация передачи / получения денег и основанный на этом ввод варианта развития ситуации. В коррупционном дискурсе основанием для взаимодействия коммуникантов служит наличие некоей проблемной ситуации, требующей решения. Под проблемной ситуацией понимается положение дел, небенефактивно складывающееся для одного из собеседников (например, совершение правонарушения, которое приведет к неблагоприятным последствиям). Способом для благополучного разрешения проблемы выступают денежные средства (или иные материальные ценности).

Для коррупционного дискурса характерны следующие ситуации, связанные с каузацией передачи (получения) денежных средств:

1) каузация передачи (получения) денежных средств выражена в побудительных высказываниях лица, дающего денежные средства;

2) каузация передачи (получения) денежных средств выражена в побудительных высказываниях лица, получающего денежные средства.

В ситуациях, связанных с каузацией передачи (получения) денежных средств (ситуации дачи/получения взятки), наиболее распространенной по реализации является целеустановка предложения.

Побуждение в форме предложения предполагает ориентацию говорящего (адресанта побуждения) на позицию слушающего (адресата побуждения), который может или принять, или отвергнуть предложение адресанта.

В ряде случаев (например, несогласие с предложением, встречное предложение с неприемлемыми вариантами развития ситуации) побуждение может приобретать более категоричный характер (требование; требование, осложненное угрозой).

Волеизъявление говорящего может иметь прямую и непрямую форму выражения.

В высказываниях с прямым выражением волеизъявления императивная семантика выступает как категориальное значение особых морфологических и синтаксических форм. К прямым средствам, выражающим волеизъявление говорящего, могут также относиться средства, в которых побуждение заключено в их грамматике, семантике и прагматике, то есть выражено эксплицитно. К таким средствам относятся модальные слова (надо, должен, можно), перформативы (прошу, требую), частицы, междометия (айда, ну, марш), «имеющие семантическое и прагматическое содержание»44.

В коррупционном дискурсе форма выражения волеизъявления смещается в сторону использования непрямых способов. Использование непрямых форм побуждения обусловливается спецификой ситуации общения, связанной с обсуждением осуществления противоправных действий и возникающей в связи с этим необходимостью сокрытия информации.

К непрямым относятся косвенные и скрытые формы побуждения.

В высказываниях с косвенным выражением волеизъявления императивная семантика передается посредством формы с иным (неимперативным) основным значением в особых условиях функционирования данной формы или конструкции. Скрытое побуждение не выражается в языковых знаках, но извлекается из контекста и ситуации общения в виде импликатур дискурса.

Одним из способов выражения скрытого волеизъявления является использование прецедентных высказываний, что для коррупционного дискурса является особенно актуальным. По мнению А. Е. Волковой, прецедентные феномены являются «удобным средством для указания на характер противоправного действия в форме скрытого побуждения»45. В качестве примеров прецедентных высказываний, характерных для ситуаций коррупционного взаимодействия, автор приводит следующие: не имей сто друзей, в карман не положишь, сыт не будешь, сами мы не местные и др. Коммуникантами в коррупционном дискурсе могут использоваться также высказывания, содержащие в качестве семантически емких элементов: названия литературных произведений, известные цитаты, имена персонажей, исторических личностей, афоризмы и др.

При анализе коммуникативного уровня помимо исследования реализуемых в тексте коммуникативных целеустановок может быть выделен аспект, ориентированный не на отдельные речевые действия коммуникантов, а на собственно взаимодействие собеседников, которое в этом случае будет являться самостоятельным предметом экспертного исследования в рамках прагмалингвистического подхода.

Обозначенное направление исследования связано с анализом дискурса как высшей языковой единицы. Дискурс-­анализ как способ смыслового понимания, ориентированного на взаимодействие (интеракцию), сформирован в рамках интеракционной модели коммуникации, основополагающим для которой является взгляд на речевое общение как на коммуникативно обусловленную социальную практику.

В рамках дискурсивной парадигмы в центре внимания оказывается речевое поведение коммуникантов, под которым понимается «эмпирически наблюдаемая, мотивированная, намеренная, адресованная коммуникативная активность индивида в ситуации речевого взаимодействия, связанная с выбором и использованием речевых и языковых средств в соответствии с коммуникативной задачей»46.

В связи с исследованием речевого поведения в рамках лингвистической экспертизы обращают на себя внимание категории речевых (коммуникативных) стратегий и тактик.

Достижение цели адресанта речевого воздействия осуществляется посредством выбора определенной речевой стратегии, то есть «комплекса речевых действий, направленных на достижение коммуникативной цели»47. Данные речевые действия, способствующие реализации стратегии, называются речевыми тактиками. Выбор той или иной тактики/комплекса тактик зависит от многих факторов, в частности от ситуации общения, характера взаимоотношений коммуникантов, речевого поведения/речевых действий собеседника и т. д., и может корректироваться в ходе общения.

Для коррупционного дискурса характерной является реализация стратегии речевой провокации, направленной на побуждение адресата к необходимым адресанту речевым или другим физическим действиям, которые могут повлечь негативные для него (адресата) последствия. Необходимые адресанту действия представляют собой предложение и/или передачу денежных средств (или иных материальных ценностей). Таким образом, коммуникативная цель адресанта речевой провокации — чтобы адресат предложил и/или передал ему денежные средства (или иные материальные ценности).

В основе тактик, используемых для реализации стратегии речевой провокации, лежит коммуникативная инициатива, под которой следует понимать не только характеристику речевого поведения, отражающую преобладание в диалоге речевой активности одного из коммуникантов, но также направленность данной речевой активности на контролирование развития диалога.

Можно выделить несколько групп тактик, которые используются для реализации стратегии речевой провокации.

Тактики, направленные на стимулирование речевой активности собеседника

Данная группа тактик связана с вводом адресантом темы «проблемная ситуация» и характеризуется вариативностью его последующих речевых действий, направленных на передачу инициативы адресату. Целью передачи инициативы является стимулирование/побуждение собеседника на выражение в явном виде собственного волеизъявления в связи с возникшей проблемной ситуацией. Типичными речевыми действиями (ходами) являются: инициирование обсуждения проблемной ситуации и негативный прогноз, представление официальных вариантов решения проблемной ситуации, передача инициативы в озвучивании предложений, связанных с альтернативными (неофициальными) способами решения проблемы.

Тактики, связанные с апелляцией к опыту адресанта, касающемуся
прецедентных ситуаций

В данной группе тактик адресантом при описании прогнозируемого неблагоприятного разрешения проблемной ситуации могут проводиться параллели с имевшими место в прошлом ситуациями («ситуация крайне неблагоприятная, но были случаи ее удачного разрешения»). Цель адресанта — заинтересовать адресата, побудить его к дальнейшим расспросам о способе благополучного разрешения ситуации и вывести тем самым адресата на нужный вывод — «проблему можно решить неофициально» (Была у меня похожая ситуация… Там чел отделался предупреждением; Хотя… был один случай, когда за такое не наказывали).

Тактики, основанные на установлении межличностного контакта (сокращение дистанции)

К данной группе относятся тактики, направленные на сокращение дистанции между коммуникантами. Целью является установление более доверительных отношений. Основными тактиками, направленными на сокращение дистанции между собеседниками, являются: смена регистра общения (переход с Вы-обращения на ты-обращение), проявление внимания к личности адресата и его проблемам, активное использование средств установления и поддержания контакта с собеседником.

Тактики, связанные с указанием на удачно сложившиеся «здесь и сейчас» благоприятные обстоятельства общения

В процессе общения адресантом осуществляется установление временных границ для решения проблемного вопроса («возможность решить проблему ограничена временными рамками»). Цель тактик, составляющих данную группу, заключается в том, чтобы: 1) блокировать рациональное восприятие ситуации адресатом; 2) побудить адресата к быстрому принятию решения по ситуации. Высказываемые адресатом сомнения и/или предложения относительно иного времени и места решения проблемы (Давай не здесь; Может, завтра встретимся?) блокируются адресантом, убеждающим адресата в безопасности места общения и в сложившихся благоприятных условиях для решения вопроса (М­есто-то тут ни причем. Сам подумай. Я — человек, которого все знают, у всех на виду, и я ­где-то буду встречаться. Это самое надежное и самое спокойное место).

Набор тактик, используемых адресантом при реализации стратегии речевой провокации, не ограничен и зависит от многих факторов, например, от «коммуникативного опыта» адресанта и адресата, способности перестроиться в ходе общения, ситуации общения.

Об успешности применения стратегии (ее результативности) можно говорить только в ситуациях, когда есть основания сделать вывод о целенаправленности действий адресанта. Адресант, обладая высоким уровнем владения ситуацией, играет ведущую роль в диалоге, контролирует инициативу, поддерживает определенную тему, при этом с его стороны отсутствуют действия, направленные на пресечение обсуждения возможности иного (неофициального) решения проблемы, что является показателем готовности адресанта продолжать общение на данную тему.

Таким образом, исследование коммуникативного уровня текста в рамках лингвистической экспертизы может быть разнопланово: исследованию могут подвергаться отдельные высказывания коммуникантов в плане анализа их коммуникативных целеустановок для установления фактов побуждения одним коммуникантом другого к совершению ­каких-либо действий либо коммуникативное поведение коммуникантов в целом, рассматриваемое в стратегическом плане как целенаправленное речевое и коммуникативное взаимодействие. При этом проводимый анализ должен ориентироваться на параметры, отражающие соотношение позиций говорящего, слушающего, ситуации.