Е. А. Капитонова

Правовой модус личности в конституционном праве

Монография

---

ebooks@prospekt.org

Информация о книге

УДК 342.7

ББК 67.400.7

К20

Автор:
Капитонова Е. А., кандидат юридических наук, доцент кафедры «Уголовное право» Пензенского государственного университета.

Монография имеет целью сформулировать общую концепцию нового для науки конституционного права термина – «правовой модус личности».

Самостоятельными объектами исследования являются: генезис понимания соотношения свободы и необходимости в истории политико-правовой мысли; подходы к закреплению обязанностей, ответственности и ограничений прав и свобод личности в зарубежных и российских конституциях; элементы правового модуса личности в современном российском конституционном праве. Проводится разграничение предложенной категории со смежными понятиями (правовой статус личности, правовое положение личности, правомерное поведение и др.). Обосновываются авторские классификации существующих правовых модусов по различным основаниям. Определяются перспективы развития категории «правовой модус личности» в условиях меняющейся социальной и юридической практики.

Законодательство приведено по состоянию на 21 сентября 2019 г.

Данная работа рассчитана на преподавателей, студентов, аспирантов юридических учебных заведений, должностных лиц органов государственной власти, сотрудников правоохранительных органов, а также научных работников и специалистов в области конституционного права.

УДК 342.7

ББК 67.400.7

© Капитонова Е. А., 2020

© ООО «Проспект», 2020

ВВЕДЕНИЕ

Родоначальник немецкой классической философии Иммануил Кант, определивший понятие категорического императива, стремился сформулировать главный принцип нравственности, который не зависел бы от сиюминутных желаний людей и посторонних причин, а потому мог бы сделать человека по-настоящему свободным.

Американский сценарист Стэн Ли, в 1962 году создавший вместе с художником Стивом Дитко самого популярного в мире супергероя комиксов Человека-паука, в первом же выпуске предложил моральную формулу, впоследствии ставшую культовой среди всех поклонников графических романов: «С большой силой приходит большая ответственность».

На первый взгляд, у этих двух представителей культуры не может быть ничего общего — слишком разные жанры, время создания произведений, потенциальные аудитории. Однако если отвлечься от внешней формы проявления и углубиться в суть идеи, сходство направления мысли становится очевидным. Человек в обществе не может пониматься абсолютно свободным. Его индивидуальная свобода всегда должна согласовываться со свободами других членов социума, а автономия воли может реализовываться лишь в рамках, очерчивающих границы правомерного поведения. И чем в большее число правоотношений вступает конкретное лицо, тем с большим количеством ограничений оно сталкивается.

Поступай с другими так, как поступил бы с собой. С увеличением силы растет и ответственность. Эти очевидно справедливые и интуитивно понятные нравственные ориентиры находят отражение в произведениях представителей различных направлений социальной науки и искусства, и кажущаяся несовместимость в одном рассуждении таких разных деятелей культуры, как Иммануил Кант и Стэн Ли, только подтверждает этот тезис.

В то же время в юридической науке до настоящего времени существует своего рода пробел: исследователи по отдельности определяют понятия обязанностей, ответственности и ограничений прав и свобод, однако почти не предпринимают попыток интегрировать различные способы установления пределов поведения людей в единую категорию, которая могла бы послужить доктринальным основанием для осмысления и оценки истории и теории воздействия права на конкретного индивида с целью обеспечения правомерности его поступков.

Настоящая работа представляет собой попытку заполнить этот пробел. В условиях превращения понятия «правовой статус личности» в категорию, обслуживающую исключительно интересы граждан, но фактически игнорирующую необходимость установления границ их поведения, автор предлагает дополнить его новым понятием «правовой модус личности», которое способно взять на себя все «потерянные» функции — интерпретировать соотношение свободы и необходимости в поведении человека, а также формализовать и представить эту проблему в универсальном виде, пригодном для использования в самом широком круге дальнейших исследований.

Исходя из этой первоначальной цели, можно выделить следующие основные задачи, предполагаемые автором к решению в рамках работы:

– определить генезис понимания соотношения свободы и необходимости, допустимого и должного, дифференциации и уравнительности в истории политико-правовой мысли;

– охарактеризовать подходы к закреплению обязанностей, ответственности и ограничений прав и свобод личности в зарубежных и российских конституциях;

– сформулировать общую концепцию термина «правовой модус личности» и установить его значение для юридической науки;

– провести разграничение данной категории со смежными понятиями (правовой статус личности, правовое положение личности, правомерное поведение и др.);

– рассмотреть элементы правового модуса личности в современном российском конституционном праве;

– обосновать классификации существующих правовых модусов по нескольким возможным основаниям;

– определить перспективы развития категории «правовой модус личности» в условиях меняющейся социальной и юридической практики.

Автор надеется, что работа способна привлечь к себе внимание не только новизной высказанных в ней суждений, но также их интересностью и дискуссионностью, способной подтолкнуть других исследователей к построению собственных теорий, затрагивающих важные вопросы реализации различных способов обеспечения правомерности поведения человека в обществе. Кроме того, монография может быть полезна студентам и преподавателям юридических вузов, сотрудникам государственных и муниципальных органов власти и всем тем, кто интересуется заявленной в ней проблематикой.

Глава 1.
ГЕНЕЗИС ПОНИМАНИЯ СООТНОШЕНИЯ СВОБОДЫ ЛИЧНОСТИИ НЕОБХОДИМОГО ПОВЕДЕНИЯ В ОБЩЕСТВЕ

1.1. Философское видение оснований ограничения свободы личностив истории политико-правовой мысли

С момента возникновения человеческого общества люди никогда не были абсолютно свободными в своих поступках. Потребность в межличностном взаимодействии и объединении усилий ради выживания со времен первобытнообщинного строя диктовала необходимость поиска компромисса взаимных интересов, ограничение прав отдельно взятой личности ради общего блага и порядка. На некоторых этапах развития общества подобный естественный диктат во имя большинства подменялся диктатурой во благо меньшинства — удерживающих власть лиц (классов, иных социальных страт). Однако даже в самые мрачные времена и в наиболее подверженных авторитаризму и тоталитаризму обществах предусмотренные законом нормы поведения в определенном смысле выполняли свои главные функции — регулировали социальные взаимодействия и охраняли базовые права хотя бы отдельных лиц посредством установления корреспондирующих им обязанностей и/или ответственности за их нарушение. Характер и полнота выполнения этих функций в отношении всех членов общества свидетельствуют о соблюдении в нем принципов законности и справедливости, но сам факт их реализации на каждом этапе развития любого государства мира неоспорим.

С этой точки зрения особый интерес вызывает генезис понимания соотношения свободы и необходимости, допустимого и должного, дифференциации и уравнительности. Подобные вопросы интересовали многих мыслителей прошлого и в немалой степени коррелировали с происходящими в их время в обществе процессами.

В настоящее время в юридической науке доминирует суждение о необходимости различать восточный (азиатский) и западный (европейский) пути возникновения государства и формирования права. В широком смысле выделение этих различий восходит к разделению восточного и западного путей развития цивилизации, в основе которого лежат ряд социальных и экономических факторов, особенности географического положения и культуры. Со времени формирования теории цивилизаций, заложенной работой немецкого философа истории Освальда Шпенглера «Закат Европы» (1918) и развитой в многотомном труде «Постижение истории» (1934–1961) его английского коллеги Арнольда Тойнби, цивилизационный подход к пониманию истории государства и права доминирует в науке. В России схожие идеи впервые были высказаны социологом и культурологом Н. Я. Данилевским («Россия и Европа», 1871) и философом В. С. Соловьевым (в т. ч. в книге «Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории», 1900), однако данные мыслители уделяли больше внимания поиску места России в дихотомии «Восток-Запад», чем четкому формулированию различий исторического процесса на этих двух направлениях.

Не углубляясь в понимание различий восточного и западного путей развития цивилизации, дабы не размывать пределы настоящего исследования, автор, тем не менее, полагает необходимым рассматривать западные и восточные подходы к изучаемому вопросу по отдельности, в связи с существенными отличиями их сущности и этапности (о чем будет подробнее сказано позднее).

Проведя анализ широкого спектра политико-правовых воззрений западных философов, ораторов и публицистов, автор настоящего исследования констатирует, что развитие понимания соотношения свободы и несвободы личности в ее политико-правовом измерении при всем разнообразии его проявлений можно свести к шести основным этапам. Каждый из них характеризуется определенными признаками, отражающими примат прав, обязанностей или ответственности над остальными составными частями правового статуса личности и обоснование их соотношения.

1. Фазис метазапретов

Данный этап охватывает догосударственный период развития человеческого общества, когда права в его современном понимании еще не существовало, а поведение людей регулировалось посредством табу — строгих запретов, соблюдение которых гарантировалось повышенной ответственностью вплоть до лишения жизни. В юридической теории существовавшие в то время ритуалы, обычаи и традиции получили статус своеобразного протоправа, или обычного права (признанный специалист в области истории первобытного общества Ю. И. Семенов трактует данную систему немного сложнее — как совокупность табу, морали и обычного права, понимая под последним совокупность норм, отклонение от которых не считалось преступлением или проступком1). Возникновение протоправа, по мнению известного американского представителя школы аналитической юриспруденции Уильяма Сигла, послужило гарантией выживания человека: «Человеческая раса уничтожила бы сама себя, принеся себя в жертву собственному эгоизму, если бы хомо сапиенс продолжал руководствоваться исключительно инстинктами, подобно динозаврам и птеродактилям»2. Элементарные правила поведения защищали людей не только от различных угрожающих им факторов внешней среды, но и от самих себя.

Характерными чертами этого этапа понимания соотношения свободы личности и необходимого поведения в обществе являются следующие:

1) Неписаный запрет как ограничение поведения

Картина мира первобытных людей базировалась на мифологии, а оценка поведения как «правильного» или «неправильного» встраивалась в общую систему верований и подкреплялась одобрением свыше (богами, силами природы и т. п.). Запреты конкретных поступков формулировались на основе оценки последствий аналогичного поведения предшественников. Любые яркие негативные события в жизни общества оценивались как осуждение со стороны сверхъестественных сил, карающих за нарушение угодного им миропорядка. В условиях отсутствия понимания иных методов воздействия самым логичным способом добиться от людей соблюдения воли богов становился запрет-табу, сочетавший в себе черты обязанности в негативной форме (воздерживаться от конкретных действий) и ответственности за ее нарушение. Последняя возводилась в абсолют и подкреплялась двунаправленной силой — сверхъестественной карой и земной ее реализацией силами других членов общества.

Особую роль запрета в сочетании с ответственностью на этом этапе развития общества признавали как зарубежные мыслители прошлого (например, основатель французской социологической школы Э. Дюркгейм, писавший, что чем древнее право, тем выше в нем доля уголовных запретов3, и родоначальник психоанализа З. Фрейд, утверждающий, что «с табу связано представление чего-то требующего осторожности, табу выражается по существу в запрещениях и ограничениях»4), так и современные представители российской исторической и юридической науки (в частности, Артемова О. Ю.5 и Корсаков К. В.6).

2) Страх наказания как средство обеспечения понимания ответственности

Следуя путем, проложенным идеями о «коллективных представлениях» (Э. Дюркгейм, Л. Леви-Брюль) и «коллективном бессознательном» К-Г. Юнга, В. В. Бочаров верно отмечает, что норма-табу порождала в психике члена архаического общества особые эмоциональные переживания, основанные на сильном страхе, который, в свою очередь, формировал не только «власть традиции» и психологию подчинения, но и некий «социальный доминант», всецело определявший поведение людей7.

В то же время следует отметить, что страх в традиционных обществах не был исключительно негативным переживанием, а представлял собой амбивалентную эмоцию, сочетая в себе неприятное ощущение непосредственно страха с более позитивным переживанием почтения (или «священного трепета» в трактовке З. Фрейда8). На амбивалентность страха, лежащего в основе подчинения табу, указывали зарубежные антропологи Ж. Кастро9, Д. Паркин10, Л. Свендсен11 и другие. Именно страх обеспечивал необходимый внушающий эффект, побуждавший людей вести себя должным образом, в соответствии с установленными в обществе требованиями.

Подчеркивая эту специфическую черту первобытного запрета, К. В. Корсаков предлагает называть архаическое право «карательным», поскольку оно, «насыщая коллективное сознание представлениями об обязанностях, ответственности, долге», способствовало «выработке и усвоению стереотипов поведения, которые прочно закреплялись на уровне сознания и подсознания людей и настолько проникали в психику, что нередко само преступление запретов-табу и страх божественной кары приводили нарушителя к психогенной смерти»12.

3) Коллективная ответственность как средство уравнительности

Большинство догосударственных обществ (как и современные традиционные культуры, исследованием которых занимаются ученые) связывали проступок одного с карой для всех. В силу этого нарушитель рассматривался не только как сам находящийся в опасности из-за своего поведения, но и как представляющий опасность для всего коллектива13. Дополнение личного страха коллективной ответственностью (а вместе с ней и порицанием) ограничивало эгоистические побуждения каждого, вынуждая его вписывать собственное поведение в рамки должного. Тем самым, происходила «нейтрализация сугубо зоологического индивидуализма и биологических проявлений доминирования»14 и исключалось «влияние случайных, чисто субъективных мотивов и обстоятельств, могущих исходить от каждого из сородичей и соплеменников»15.

Таким образом, на первом этапе понимания соотношения свободы личности и необходимого поведения в обществе всецело доминировала и беспрекословно признавалась негативная форма регулирования этой сферы — строгие запреты (как обязанность воздерживаться от недопустимого поведения), вместо предписаний и ограничений. Данные запреты дополнялись жесткой ответственностью, обеспечиваемой в том числе порицанием со стороны общества, признающего коллективную ответственность за проступок. Даже в эпоху до возникновения государства и права человек, реализуя собственные интересы, не был абсолютно свободен, а сталкивался с необходимостью учета интересов других лиц посредством выполнения негативных обязанностей по отношению к богам и общине в целях избежать негодования, порицания и кары с их стороны.

2. Фазис добровольных ограничений

Возникновение и развитие античных западных государств (Древней Греции и Древнего Рима) повлекло расцвет политико-правовой мысли, широко представленной в трудах философов того времени. Период существования этих культур характеризуется не только возникновением различных форм государственного устройства и созданием первых кодифицированных источников права, но и кардинальной сменой парадигмы понимания оснований и сущности ограничения поведения человека в обществе.

Среди ее базовых черт на этом этапе можно выделить следующие:

1) Основание ограничений — взаимодействие во имя общего блага

Античные мыслители подвели прочную моральную основу под сформулированный ими примат общеполезной цели над индивидуальными желаниями и эгоистическими потребностями личности. Так, древнегреческий философ Платон рассматривал общие нравственные цели, грамотно направляемые государством, как единственно возможный путь к справедливости, составляющей основу идеального общества («Таким образом, каждый человек привлекает то одного, то другого для удовлетворения собственной потребности»16).

Схожим образом мыслил его ученик Аристотель. Он отстаивал самостоятельность личности, но признавал каждого отдельного взятого человека подобием социального атома, который, объединяясь с другими посредством «общения» в семью, селение и далее в общество-государство, в некотором смысле ограничивает себя, но взамен получает возможность «благоденствовать и жить счастливо» («Все это основано на взаимной дружбе, потому что именно дружба есть необходимое условие совместной жизни»17).

Римский оратор Цицерон также подчеркивал единство народа в достижении общих целей («Государство (res publica) есть общее дело народа (res populi), но народа не в смысле случайно собравшейся толпы, а как общества, связанного единством права и пользы»18). Введенный им термин «consensus» удачно иллюстрировал идею идущей от души, продуманной разумом согласной воли, направленной на гражданский мир и воплощение справедливости в жизни общества.

2) Законопослушность по доброй воле

Древнегреческие и древнеримские мыслители отрицали значение принуждения в качестве метода поддержания правопорядка. Платон утверждал, что если закон справедлив, то люди будут послушны ему по доброй воле. Цицерон верил в то, что человека к совершению «добрых деяний» должна подталкивать внутренняя склонность, а не внешнее принуждение, иначе он очень быстро станет «порочным», едва скрывшись от «пристального взора судей»19. Аристотель, изначально считая человека «существом политическим», а следовательно, и понимающим все выгоды объединения в общество, ориентировался на здравый смысл людей, который должен помочь им сделать осознанный выбор, направленный на улучшение их общей жизни.

Античные философы полагали недопустимым применение к человеку насилия и принуждения. Как писал Аристотель, «насилие противно природе»20, даже если оно основано на законе, а принудительные меры можно использовать только в отношении тех людей, у кого «тело властвует над душой», кто испорчен или предрасположен к испорченности «в силу их нездорового и противного природе состояния»21 (в виду имелись прежде всего рабы).

В то же время показательным следует признать тот факт, что карательный потенциал правовых норм той эпохи был довольно велик. К примеру, разработанные в Афинах в 621 г. до н. э. и действовавшие более полувека законы Драконта содержали настолько жесткие санкции за различные виды правонарушений, что стали основой для фразео­логического выражения «драконовские меры», которое применяется в различных языках мира до сих пор (несмотря на то, что отдельные современные исследователи опровергают чрезмерную жестокость данного нормативного акта, считая его совершенно адекватным тенденциям и духу раннего греческого законодательства)22.

В этом проявляется расхождение мнений политико-правовых тео­ретиков и наделенных властными полномочиями законодателей. В дальнейшем оно также будет иметь место, хотя на некоторых этапах развития общества их позиции будут сближаться, а в Новейшее время практически сойдутся по многим пунктам.

Куда более интересным выглядит тот факт, что и сами граждане Древней Греции и Рима расценивали ответственность как реальное средство обеспечения их законопослушности. Такие выводы позволяет сделать, в том числе, анализ мифов, многие из которых рассказывали о том, как нежелание считаться с принятыми в обществе пределами «нормального» поведения приводит не только к порицанию, но и к наказанию. Прометей нарушил волю богов, похитив у них огонь и даровав его людям, за что был подвергнут вечным мукам — раз за разом прилетавший орел выклевывал у него печень. Икар не просто вознесся в небо, что людям делать не положено, но и пренебрег советом отца и взлетел слишком высоко, в результате чего упал и утонул в море.

3) Вера в заложенную в природе людей основу правомерного поведения

Платон считал, что совесть вложена в людей Гермесом по велению Зевса, что и составляет моральный фундамент поведения личности. Для формирования стремления к правомерному поведению достаточно лишь воспитать и облагородить человеческую душу, и тогда глубинное понимание каждым необходимости торжества добра над злом будет контролировать поступки людей лучше, чем право. Схожего мнения придерживался Цицерон, оценивавший сам закон как проникающий в природу человека «высший разум, велящий нам совершать то, что совершать следует, и запрещающий противоположное»23.

Аристотель видел опору правопорядка иначе: не в боготворческой силе неких пришедших к человеку извне идей, а в его собственных внутренних качествах — том самом здравом смысле, который уже упоминался ранее.

Подобный подход оставлял за личностью полную свободу воли. Каждый человек мыслился субъектом, способным сделать выбор в пользу правомерного поведения, просто понимая его глубинную правильность.

Это сочетание должного и субъективно одобренного в силу выгодности находило отражение и в многозначности употреблявшихся в Древнем мире слов. К примеру, греческое «τιμή» означало не только «возмещение», «наказание» и «кару», но также «честь», «уважение» и даже «почетное звание»24.

4) Признание различий в статусе людей

Все древние мыслители признавали, что люди не могут считаться равными в силу непохожести от рождения и принадлежности к различным слоям общества.

Платон не видел в этом проблемы, считая, что если государство обеспечит предлагаемую им грамотную социальную стратификацию, то столкновения интересов не последует, и все будут взаимодействовать во имя общего блага (в «Государстве» разделенные по роду занятий в силу «природной необходимости» классы к тому же полагались не изолированными, а предусматривалась возможность своеобразного «социального лифта» — отбор и продвижение лучших).

Аристотель мыслил более реалистично и объяснял разницу людей не свойствами души, а объективным следствием социального развития. Расслоение общества, однако, не должно было мешать согласованию личной свободы каждого с общеполезной необходимостью — все люди должны понимать возможность и необходимость справедливого существования наравне с остальными. Набор прав у них неодинаков, но это соответствует принципу «распределяющей справедливости»25.

Цицерон также признавал разницу между классами и писал, что граждане должны считаться равными, однако формулировка с использованием слова «гражданин» изначально исключала из пределов действия этого вывода всех, кто к таковым в Древнем Риме не относился (иностранцы, женщины, вольноотпущенники и рабы). В целом, прослеживающееся у античных мыслителей поражение в правах определенных категорий населения вполне соответствовало духу и нравам той эпохи.

Подводя итог анализу второго фазиса понимания соотношения свободы личности и необходимого поведения в обществе, можно сделать вывод, что на этом этапе на первый план, взамен сочетания обязанностей и ответственности, вышли права и их добровольное ограничение. Последнее было необходимо во имя общего блага и подкреплялось внутренними качествами человека, который сам должен был понимать выгоду законопослушного поведения. Идея продуманного социального неравенства оправдывала различия в правовом статусе различных социальных страт.

3. Фазис высшей ответственности

Данный этап, по мнению автора настоящего исследования, охватывает период Средневековья — с момента падения Римской империи и до эпохи европейских буржуазных революций, знаменовавших собой наступление Нового времени. Философская и политико-правовая мысль в этот период формировалась в основном в рамках осмысления религиозных воззрений и оправдания (либо осуждения) абсолютизма. Стремление к справедливости у законодателя было по большей части декларативным и реализовывалось исключительно в пользу господствующих слоев населения, что полностью соответствовало интересам государственной власти той эпохи.

Характерными чертами этого этапа понимания соотношения свободы личности и необходимого поведения в обществе являются следующие:

1) Религиозные догмы как источник обязанностей и ответственности

Как было показано выше, античные мыслители тоже использовали фактор сверхъестественного в обоснование своих теорий, однако именно христианское Средневековье возвело веру и религиозные догматы в абсолют. Для легитимации суждений в то время было достаточно соотнести их с базовыми постулатами монотеистической религии, а любая философская концепция удивительным образом сочетала в себе идеи античности и религиозную схоластику. Законы, хотя и признавались основой поведения людей в обществе, не считались первичными нормами, а лишь конкретизировали применительно к окружающей обстановке некие высшие, предустановленные правила, которые в конечном счете от человека не зависели26.

Примером могут служить суждения известного итальянского философа Фомы Аквинского, который считал, что основой правопорядка являются прежде всего десять заповедей: «Человеческий закон не может карать и запрещать все [без исключения] злые дела, поскольку ... стремление к отказу от всяческого зла повлекло бы за собой отказ и от многих добрых дел... Поэтому для того, чтобы никакое зло не могло остаться незапрещенным и безнаказанным, возникла необходимость в божественном законе, посредством которого запрещаются все грехи»27.

Вечный закон, отражающий глубинную сущность принятых в обществе норм, тождественен Богу и берет в нем начало. Из того же источника проистекает и ответственность. При этом в дополнение к светскому наказанию правонарушителя за грехи ждет еще и божественная кара.

2) Принуждение как главный способ воздействия на человека.

В полном соответствии с религиозными догмами мыслители того времени основывали тезис о необходимости принуждения как средства обеспечения надлежащего поведения на предположении об изначальном несовершенстве человеческой натуры. В частности, раннехристианский философ Аврелий Августин, сформулировал недоверие к людской природе предельно ясно: «когда человек живет по человеку, а не по Богу, он подобен дьяволу»28.

Фома Аквинский также считал, что человек от природы слаб, и для того, чтобы контролировать его поведение, нужны законы — небесные (вечный, божественный) и земные (человеческие, позитивные). Добровольно выполнять их предписания могут только люди добродетельные, но таковых в обществе не так много. Всех остальных следует принуждать воздерживаться от зла под угрозой применения силы — наказания: «Но коль скоро есть немало таких, которые развращены, склонны к порокам и не привыкли прислушиваться к словам, то существует необходи­мость удерживать их от зла посредством силы и страха, чтобы они как минимум воздерживались от злодейств и не причиняли вреда другим»29.

Кроме того, концепция наказания резонировала с христианскими идеями воздаяния, каковое полагалось признавать высшей справедливостью. Это находило отражение в обосновании уместности и желательности кары в том числе для самого провинившегося. Как писал по этому поводу итальянский философ Боэций: «Более счастливыми являются порочные люди тогда, когда на них обрушивается наказание, чем когда правосудие не карает их»30.

Иной подход, подразумевающий большее доверие к человеческой свободе воли и возможности воздействия на нее не только посредством наказаний, но и путем поощрения, встречается в работах мыслителей очень редко. Например, политический философ и один из первых теоретиков светского государства Марсилий Падуанский утверждал, что положение закона может сопровождаться обещанием награды: «он может быть рассмотрен в качестве принудительного предписания, составленного в этом мире из наказания и вознаграждения в целях его [закона] соблюдения»31.

3) Разница в правовом статусе людей

Признавая установления закона «мерой человеческих действий», Фома Аквинский подчеркивал, что поскольку «различные вещи измеряются различными мерами», то и «предписанные людям законы должны сообразовываться с их состоянием»: «Так, то, что невозможно для ребенка, может быть возможным для взрослого, по каковой причине законы для детей отличаются от законов для взрослых (ведь есть немало такого, что дозволяется детям, но за что взрослые по закону подлежат наказанию или, во всяком случае, могут быть обвинены)»32.

Напомним, что на предыдущем этапе развития мысли неравенство населения трактовалось исключительно в рамках его разделения на различные классы. Естественная разница в объеме обязанностей и ответственности людей, отличных по иным характеристикам (в т. ч. по возрасту) ранее в трудах философов не затрагивалась.

По итогам анализа третьего фазиса понимания соотношения свободы личности и необходимого поведения в обществе, можно сделать вывод, что этот этап имеет больше сходств с первым фазисом (метазапреты), чем со вторым (добровольные ограничения). Довлеющее над личностью высшее понимание божественной морали и справедливости (основы правомерного поведения), а также неверие в природную склонность людей к законопослушности, дополняемое призывами к строгим ограничениям и двоякой ответственности (земной и небесной) сближает средневековые суждения с пониманием табу, но не с идеями отстаивавших свободу воли античных мыслителей.

4. Фазис добровольно-принудительных ограничений

Эпоха буржуазных революций и последовавшего за ними становления цивилизаций нового формата ознаменовалась большим количеством философских работ, посвященных политико-правовым идеям, в которых неизменно затрагивались вопросы соотношения допустимого и необходимого поведения в обществе. В то время как европейские социумы учились отстаивать свои базовые права, их мыслители формулировали концепции правового государства и естественного права, многие положения которых не утратили актуальности до сих пор (например, теория разделения властей Дж. Локка и Ш. Л. Монтескье).

Что касается непосредственно понимания соотношения свободы личности и ограничений ее поведения в обществе, то на этом этапе можно выделить следующие его основные тезисы:

1) Необходимость ограничений объясняется человеческой природой

Один из основателей теорий общественного договора и государственного суверенитета, Томас Гоббс утверждал, что человек (как и народ в целом) есть «ребенок сильный, но злонамеренный»33. Об эгоистичных свойствах человеческой природы, которые мешают людям уживаться в обществе без применения законодательно установленных ограничений, писали все главные философы того времени — Дж. Локк, Б. Спиноза, Ш. Л. Монтескье, Ж.-Ж. Руссо и другие. Если бы испорченную натуру можно было бы обуздать исключительно нормами морали, для регулирования поведения граждан не нужны были бы законы, подкрепляемые силой государства. Однако вся история развития человеческих цивилизаций доказала, что согласование эгоистичных частных интересов возможно лишь посредством права и применяемого государством принуждения.

Характерные для этой эпохи попытки философии выйти из тени религиозных догматов и развиваться самостоятельно нашли отражение в том, что философы перестали считать негативные свойства человеческой натуры пороками или результатом искушения нечистых сил. Голландский философ-натуралист Бенедикт Спиноза призывал считать необузданные порывы человеческой натуры свойствами, «присущими ей также как природе воздуха свойственно тепло, холод, непогода, гром и все прочее в том же роде»34. Французский философ-натуралист Поль Анри Гольбах утверждал, что «неведение людей и их испорченность увековечиваются тем, что их обманывают как относительно подлинного счастья, так и относительно средств его достижения»35, то есть предлагал искать причины порочности человека в порочности общества и тех, кто им управляет.

2) Запреты как часть соглашения между людьми

Рассуждая о происхождении государства, большинство философов упоминали нечто вроде «войны всех против всех» (трактовка Т. Гоббса) — неблагоприятного периода, когда неравенство и несправедливость в первобытном обществе обострились настолько, что дальнейшее существование людей в таких условиях было невозможно и угрожало если не всеобщим истреблением, то наступлением эпохи «эгоистического произвола» (Ж.-Ж. Руссо).

Во избежание такого рода негативных последствий люди на определенной стадии развития общества объединяются в государство, где каждый добровольно отказывается от части собственной свободы и обязуется подчиняться праву, чтобы сменить полное опасностей существование на нечто более надежное и справедливое: «Поэтому, для того чтобы люди могли жить согласно и служить друг другу на помощь, необходимо, чтобы они поступились своим естественным правом и обязались друг другу не делать ничего, что может служить во вред другому»36. Как писал Т. Гоббс, «вне государства — господство страстей, война, страх, бедность, мерзость, одиночество, варварство, невежество, дикость; в государстве — господство разума, мир, безопасность, богатство, благообразие, взаимопомощь, утонченность, науки, доброжелательство»37.

При этом надежда каждого человека на достижение общего блага посредством отказа от неправомерных поступков должна придавать законам большую сдерживающую силу, чем страх наказания.

3) Ограничения как проявление свободы воли

В отличие от своих предшественников, считавших принуждение и ответственность главными условиями выполнения законодательных предписаний, философы Нового времени высказывали суждения, более близкие к античным. Признавая роль права как единственной основы правил поведения в обществе, они, тем не менее, подчеркивали значимость свободы воли человека в вопросе законопослушности. Снова начали вспоминать и о заложенном в человеке чувстве справедливости и внутреннего долга («нравах» в трактовке Ш. Л. Монтескье и Ж.-Ж. Руссо), которое может быть развито при условии надлежащего воспитания и обучения таким образом, что люди «полюбят свои обязанности» и будут исполнять их добровольно и без сомнений, «ибо поступать лишь под воздействием своего желания есть рабство, а подчиняться закону, который ты сам для себя установил, есть свобода»38.

В частности, голландский юрист и государственный деятель Гуго Гроций считал принуждение лишь дополнительным, но не главным средством обеспечения действия права в обществе, поскольку любые нарушения установленного закона (при условии справедливости его предписаний) и без того противны природе и разуму: «Нельзя сказать, чтобы право, лишенное поддержки силой, не имело никакого действия, ибо соблюдение справедливости сообщает совести спокойствие, несправедливость же причиняет терзания и муки»39. Еще четче формулировал аналогичные суждения французский философ и правовед Шарль Луи Монтескье: «Хороший законодатель … постарается не столько карать, сколько улучшать нравы»40.

Идея свободы воли в рамках законопослушного поведения человека в обществе находит свое отражение и в попытках сформулировать один из главных постулатов современного права: «Разрешено все, что не запрещено законом». В частности, право по Гоббсу — это свобода делать или не делать что-то: «поскольку все действия и поступки граждан никогда не охватываются законами, да и не могут быть предусмотрены в силу своего разнообразия, необходимо, чтобы существовало почти бесконечное множество того, что и не требуется законом, и не запрещается им, но что каждый волен делать или не делать по собственному усмотрению»41.

Английский философ Джон Локк одним из главных принципов ограничения правом свободы человека считал ее финитность. Обязанности и ответственность не должны выходить за пределы справедливости, есть некая естественная свобода человека, которую государство обязано гарантировать: «Власть общества или созданного людьми законодательного органа никогда не может простираться далее, нежели это необходимо для общего блага»42.

4) Сочетание идей всеобщего равенства с природным неравенством

Теория естественных прав и государства как результата общественного договора в качестве одного из базовых принципов существования государственной власти называла равенство всех перед законом. Таков был ответ на укоренившуюся в обществе несправедливость, размышления о которой как раз и послужили поводом к рассуждениям об истоках государственного устройства и, как следствие, обязанностях не только народа по отношению к государству, но и правителей по отношению к гражданам своей страны. В то же время отдельные мыслители понимали, что идея полного всеобщего равенства является в некотором смысле утопичной, поскольку не учитывает ни природных различий людей, ни социальных реалий.

Так, к примеру, французский философ-просветитель Вольтер указывал, что «социальное равенство — это и наиболее естественная, и наиболее химерическая идея… на нашей несчастной планете невозможно, чтобы люди, живя в обществе, не были разделены на два класса: богатых, которые повелевают, и бедных, которые им служат»43. Именно социальное и имущественное неравенство, по мнению Вольтера, гарантировало поддержание баланса и равновесия в обществе.

Таким образом, четвертый фазис понимания соотношения свободы личности и необходимого поведения в обществе по своему содержанию оказался ближе ко второму этапу (фазису добровольных ограничений, характерному для античного мира), чем к своему предшественнику, фазису высшей ответственности, имевшему место в средневековую эпоху. На первый план снова вышли суждения о доброй воле людей, отказавшихся от части своих естественных свобод ради общего блага и способных исполнять возложенные на них обязанности не только в силу государственного принуждения, но и в соответствии с собственными внутренними убеждениями (моралью, внутренним долгом, нравами). Социальное и природное неравенство признавалось неизбежным явлением, что, однако, не мешало развивать идеи естественных прав и равенства всех перед законом и судом. Попытки достичь компромисса между религиозными предрассудками и разумом привели к постулированию большей свободы воли в человеческих поступках, что находило отражение в том числе в преобладании идеи лимитированных ограничений прав над строгими запретами и повышенной ответственностью.

5. Фазис обязанностей как основания ответственности

Начиная со второй половины XVIII века, и в более поздний период в философии, политологии и юриспруденции сформировалось множество различных направлений, по-разному понимающих ключевые вопросы свободы личности в обществе и место законов в ее ограничении. Рассмотреть их все в рамках настоящего исследования представляется не только невозможным, но и не неадекватным заявленной теме, в связи с чем автор решил отказаться от обзорного анализа всей полноты имеющихся школ с тем, чтобы выделить лишь некоторые из них — наиболее важные в контексте демонстрации широты охвата изучаемой тематики. Эти направления мысли, подчас развивая уже озвученные ранее суждения, добавляли нечто новое к той оценке ограничений поведения человека в обществе, что имела место в предыдущие фазисы.

Смещение акцента суждений с добровольных ограничений на обязанности и гарантирующую их исполнение ответственность был намечен немецким философом Иммануилом Кантом и его базовым понятием категорического императива. Впоследствии идея ограничений свободы личности посредством возложения обязанностей и ответственности рассматривалась в рамках тенденции усиления авторитета писаного права, что находило отражение в суждениях представителей юридического позитивизма (XIX век) и приверженцев нормативистской школы права (ХХ век). Оба эти направления впоследствии критиковались за искусственное сужение области изучения правовой науки и методологическую ограниченность (про последнее, помимо прочего, в настоящее время нередко пишут, что оно полностью дискредитировало себя в рамках Нюренбергского процесса над бывшими немецкими преступниками, поскольку с точки зрения нормативистской теории их нельзя было бы судить, ведь они исполняли требования немецких законов того времени44). Однако оба эти направления, при всех их недостатках, оказали заметное влияние на социальные юридические процессы, включая повышение авторитета кодифицированных законов и повсеместное введение в практику принципа законности.

Базовыми чертами этого этапа понимания соотношения свободы личности и необходимого поведения в обществе можно назвать следующие:

1) Обязанности как средство обеспечения равенства

И. Кант в своих работах прямо провозгласил, что «нет никакой свободы, все совершается в мире только по законам природы»45. Необходимость установления ограничений поведения человека объясняется тягой каждого к «произволу», то есть использованию других людей в собственных узкокорыстных интересах. Только право может определить те условия, при которых «свободное проявление твоего произвола будет совместимо со свободой каждого, сообразно с всеобщим законом»46. Таким образом, любые обязанности в конечном итоге основаны на справедливости, поскольку обеспечивают создание в обществе условий равного сосуществования различных людей и их защиту от негативных действий других членов социума («эта зависимость от воли других и неравенство ни в коей мере не противоречат свободе и равенству этих лиц как людей, которые вместе составляют народ»47).

По сути, Кант сводил все отношения людей с правом и друг с другом к трем базовым обязанностям, основанным на понимании роли закона в государстве и сформулированном философом категорическом императиве (высшем нравственном принципе, моральном требовании, требующем поступать «так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого также как к цели и никогда не относился бы к нему только как к средству»48). Первая из этих обязанностей состоит в том, чтобы быть человеком, действующим в рамках правовых предписаний. Вторая — не поступать с кем-либо не по праву. Третья обязанность требует сохранить каждому свое, то есть не нарушать чужих прав. Исполнение этих обязанностей всеми гражданами гарантирует равенство людей во всем множестве существующих общественных отношений. Характерно, что все самые важные для правовой науки категории (личность, право, обязанность, ответственность) Кант при этом выводит через понятие «свобода личности».49

Впоследствии эти идеи легли в основу нормативистской теории права, представители которой изучали право как оторванную от общественного бытия структуру, которая действует не в силу соответствия либо несоответствия ее содержания неким высшим нормам и принципам (справедливости, естественному праву и т. п.), а исключительно потому, что ее нормам законом придана обязательность: «Положительно человеческое поведение регулируется прежде всего в том случае, когда человеку предписано действовать определенным образом или воздерживаться от определенных действий (если предписано воздержание от некоторого действия, то это действие запрещено)»50.

2) Основанное на законе принуждение не только допустимо, но и справедливо

В связи с тем, что закон устанавливает ограничения лица в правовом состоянии, исходя из его собственной законодательствующей воли, а право рассматривается как единственно возможное средство урегулирования «двустороннего произвола» (термин И. Канта) в отношениях между людьми, установленные им обязанности, как и обеспечивающее их принуждение, должны рассматриваться как средство реализации справедливости. Только справедливое возмездие, неотвратимо следующее за нарушением установленных норм, может гарантировать действительность справедливости в обществе.

Многие философы и правоведы справедливо отмечали, что подобный порядок в социуме принят с давних времен и составляет саму основу существования людей в государстве. Например, немецкий философ Фридрих Гегель обращал внимание на то, что «уже в диких государствах частная воля индивидуумов не имеет значения, приходится отказываться от партикуляризма», зато «единство общего и единичного есть идея, которая существует как государство и затем далее развивается в себе»51.

Более того, принуждение зачастую постулировалось представителями данного направления мысли как средство реализации не только справедливости, но и самой свободы личности. В частности, представитель классической немецкой философии Фридрих Шеллинг утверждал, что «для самой свободы необходима предпосылка, что человек, будучи в своем действовании свободен, в конечном результате своих действий зависит от необходимости, которая стоит над ним и сама направляет игру его свободы»52. Долженствование рассматривалось как субъективный смысл акта воли и в работах теоретиков правового позитивизма (в частности, в трудах Г. Кельзена53). Человеческое существо полагалось ими свободным именно потому, что ему вменялся предписанный вариант поведения и возможное наказание как следствие его поведения.

3) Ответственность как главное условие исполнения обязанностей

Предшественник юридического позитивизма, английский философ-правовед Иеремия Бентам утверждал, что свобода личности и естественные права — это «архаичная метафизика». При рассмотрении статуса личности в обществе акцент, по его мнению, следует делать исключительно на личных интересах, а руководящим принципом поведения человека должна стать полезность, во имя которой «каждое отдельное лицо, насколько это зависит от законодателя, должно бы быть заставлено сообразовывать свое поведение»54. По Бентаму, заставить человека действовать в соответствии с установленными законом принципами полезности можно только посредством «страданий» или «удовольствий». Последние уступают первым по силе воздействия, а «страдание», навлеченное по закону, именуется наказанием.

Американо-австрийский юрист и философ Ганс Кельзен, основатель школы правового позитивизма, считал наличие санкции главным признаком юридических обязанностей. В отсутствие принуждения надлежащее поведение не может считаться должным образом предписанным законом: «И если бы из существующих социальных порядков, обозначаемых термином «право», когда-нибудь исчез элемент принуждения в результате отмены частной собственности на средства производства, как это предсказывает Марксов социализм, то существенным образом изменился бы сам характер этих социальных порядков. Они утратили бы свой правовой характер»55. Государство тогда бы отмерло вместе с правом.

На главную роль страха наказания в обеспечении надлежащего поведения человека в обществе указывали и представители правового реализма — направления юридической науки, развивавшегося в США и скандинавских странах в первой половине ХХ века. Основатель скандинавской школы правового реализма Аксель Хэгерстрем, критикуя концепции естественного права и юридического позитивизма и отказываясь верить в «сверхъестественный мир» прав и обязанностей, поскольку эти понятия выдуманы людьми и не имеют фактических эквивалентов (существуют только в форме субъективной моральной оценки), тем не менее признавал, что любая обязанность, по сути, сводится к тому факту, что неисполнение конкретного действия повлечет наложение санкции56. Даже при учете того, что юридическая обязанность может быть совершенно независима от реакции власти на ее нарушение (наказание не реализовалось в силу каких-либо причин), именно страх внешнего принуждения является одним из главных условий-факторов существования общественного правопорядка (другими являются подсознательный социальный инстинкт, объединяющий людей в общество, вера в Бога и некая позитивная нравственная установка, которую Хэгерстрем именовал «правовой моралью»)57.

Подводя итог анализу пятого фазиса понимания соотношения свободы личности и необходимого поведения в обществе, можно сделать вывод, что на этом этапе на первый план выходят законодательные ограничения свободы личности, каковые выражаются в обязанностях и подкрепляются предусмотренным нормативными актами принуждением (ответственностью). Сам факт их установления правовыми актами признается выражением справедливости и служит идеям равенства людей в обществе и обеспечению свободы реализации ими собственных интересов.

6. Фазис примата прав

Современное восприятие обществом вопросов соотношения допустимого и должного поведения с точки зрения права сводится в большей степени к акцентированию значимости прав личности и их защиты, чем к анализу места обязанностей и ответственности в структуре правового статуса личности. Подобные суждения полностью соответствуют закрепленным на международном уровне общественным ценностям, нашедшим отражение в нормах Всеобщей декларации прав человека 1948 года и принятых в ее развитие международных пактах 1966 года о гражданских и политических правах и об экономических, социальных и культурных правах.

Появившаяся в ХХ веке концепция «поколений» прав человека и последовавшие за ней направления изучения права и связанных с ним философских воззрений если не вычеркнули из поля зрения юридической науки обязанности, то, как минимум, отодвинули их на второй план. Современные политико-правовые теории постулируют в основном те же ценности. В частности, основоположник относительно новой для юридической науки (70-е годы ХХ века) теории справедливости, американский политический философ Джон Ролз делает акцент на необходимости гарантировать справедливость в обществе посредством установления свобод граждан и не допустить превращения прав в «предмет политического торга или же калькуляции политических интересов»58. Именно равенство установленных и гарантированных государством прав и свобод, по Ролзу, способно смягчить имущественное и прочее неравенство субъектов, сгладить социальные противоречия между людьми с различным правовым статусом и предотвратить конфликты в рамках конкретного взаимодействия. Человеку по природе свойственно стремиться к получению выгоды для себя, что может повлечь стремление использовать сложившиеся собственные преимущества в ущерб остальным членам социума, однако лежащий в основе современного права принцип справедливости способен регламентировать эту «гонку за прибылью» и обеспечить надлежащее (равное с другими) поведение личности в обществе59.

В такого рода теориях, как и в современном обществе в целом, проявляется определенная двойственность подходов и некоторая противоречивость оценки свободы поведения человека в обществе. Как верно отмечает Ю. Н. Шевченко, с одной стороны, все делают акцент на свободе личности как высшей ценности и главной социальной детерминанте бытия субъекта, но с другой — противопоставляют ее социуму в стремлении гарантировать защиту от проявлений позиции крайнего волюнтаризма60.

В условиях непростой социальной ситуации первой половины ХХ века, большого числа общественных потрясений, двух мировых войн и продолжающегося до сих пор во многих регионах мира нарушения базовых прав человека, подобное изменение подхода представляется оправданным, однако не единственно возможным.

Констатируя существование фазиса примата прав на современном этапе правовой науки, автор в дальнейшем в своем исследовании планирует придерживаться несколько иных приоритетов, о чем будет сказано позднее. Для данного момента достаточно констатации главного результата проведенного анализа западного пути генезиса понимания соотношения свободы и необходимости в поведении людей в обществе — человек никогда, даже в первобытную эпоху, не полагался абсолютно свободным, и всегда существовали нормы, устанавливающие для него конкретные обязанности, а также понимание принуждения (ответственности) как одного из главных способов обеспечения надлежащего исполнения возложенных на человека обязанностей. Свобода личности никогда не отождествлялась с вседозволенностью. Значимость морали и внутренних убеждений, свобода воли и добровольное или добровольно-принудительное ее ограничение — приоритетность этих идей менялась от эпохи к эпохе и от мыслителя к мыслителю, однако вышеуказанные базовые моменты оставались неизменными, хотя и обосновывались с использованием различных по своему характеру аргументов.

Что касается восточного пути генезиса понимания соотношения свободы личности и необходимого поведения в обществе, то его анализ приводит к тем же выводам, но выявляет меньшее количество этапов.

При всем разнообразии проявлений восточной философии (в т. ч. затрагивающей вопросы юриспруденции), развитие конкретно этих идей не отличается особой сложностью и многообразностью. С некоторой долей условности здесь можно выделить только два этапа — фазис высшей ответственности, по содержанию напоминающий третий фазис западного пути, и современный фазис примата прав, который развился по большей части благодаря принятию соответствующих международно-правовых актов и необходимости согласовывать их положения с подходами национального законодательства. В то же время переход к современному фазису понимания соотношения свободы личности и необходимого поведения в обществе случился в восточных странах не везде и во многих государствах в социальных (и даже государственных) убеждениях по-прежнему доминируют идеи фазиса высшей ответственности.

...